Ребус Константинов Андрей

– И то и другое. Ладно, сейчас распоряжусь, Николай спустится и вас проведет. А я, как закончу совещание, к вам поднимусь.

– Отец родной! Благодетель!! Дай бог тебе счастья, здоровья, финансового благополучия и успехов в личной жизни.

– Нестеров!

– А?

– Пошел ты, знаешь куда?

– Знаю. Понял. Отключаюсь. Исчезаю. Но при этом все же смею надеяться на скорую встречу…

Через пару минут «грузчиков» подобрал знакомый им по прежним авантюрным делам Николай. Официально он занимал должность начальника департамента информационных технологий финансовой корпорации «Российский слиток», а неофициально являлся доверенным лицом господина Ладонина в широких вопросах промышленного шпионажа и узких задачах «компьютерной разведки».

– О, какие люди! Сколько бит, сколько мегабайт!! – согласно неписаному уставу корпорации, друзья Ладонина автоматически приравнивались к супер-VIPам, поэтому Николай излучал само радушие. При том, что нежданный визит гостей оторвал его от любимого дела.

– Паш, переведи на русский, – попросил Нестеров, который терпеть не мог компьютерно-помешанную молодежь и ее дурацкий сленг.

– Он хотел сказать «сколько лет, сколько зим». Привет, Коля!

– Привет! Что за проблемы? Опять надо врезаться в чье-нибудь мыло, поюзать логин и запустить трояна?

– Паша, – шепнул бригадир, – я его сейчас прибью. Он что, совсем не может нормально, по-человечески, изъясняться?

– Да нет, Коля, – продолжил разговор более подкованный Козырев. – Сегодня все гораздо проще. Нужно попробовать снять и послушать звук с цифрового носителя информации. С микромагнитофона.

– Ну, это вообще не вопрос. «Клоп» у вас с собой? Тогда пошли в мои апартаменты…

Колины апартаменты представляли собой маленькую темную каморку во флигеле на третьем этаже, сплошь захламленную разномастным «хардом» и «софтом». Единственным источником света служило окно, за которым угадывался маленький балкончик. На заставках трех включенных мониторов довольно слаженно и в такт танцевали и кривлялись мультяшные Масяни. При этом было ясно, что Николай являет собой типичный образчик чокнутого компьютерщика-многостаночника. Из числа тех, про которых говорят: «К своим двадцати годам он знал десять операционных систем и ни одной женщины». Здесь: поменяй двадцать лет на сорок, и тогда можно смело утверждать, что применительно к Нестерову эта хохмочка соответствовала с точностью до наоборот.

Бригадир протянул Николаю «шпионскую зажигалку», резонно ожидая удивленно-восхищенной реакции. Однако таковой не последовало. Напротив, компьютерщик довольно равнодушно повертел ее в руках, заглянул под крышку и абсолютно без эмоций констатировал:

– Ага, понятно, известная штучка. Насколько я помню, «made in Израиль». На сегодняшний день модель малость устаревшая, но зато надежная и фактически безотказная. Естественно, при правильной эксплуатации. Слушайте, а вы ее случайно не роняли?

– Вообще-то зажигалка не совсем наша… – начал было Козырев, но бригадир его оборвал:

– Разочек было. А что?

– Да я и смотрю, что тут немного разъем погнут. Стандартный переходничок теперь может и не подойти. Ладно, подождите немного, я тут у себя пороюсь, может, найду что-нибудь на замену.

Нестеров скептически обвел взглядом комнату – по его мнению, найти что-либо в этом бардаке было если и не совсем безнадежным, то уж делом не менее двух-трех часов, это точно. Особенно когда речь идет о поисках не чугунной калабахи, а миниатюрной детальки.

– У вас курить-то здесь можно?

– Да запросто, – отозвался Николай. – Только вы бы лучше вышли на балкон, а то мне сегодня здесь еще всю ночь работать.

Александр Сергеевич понимающе кивнул и толкнул ногой балконную дверь. Вслед за ним на свежий воздух подался и Козырев.

Закурили, помолчали.

– Слушай, Паш, а что у вас с Полиной? – нарушил молчание бригадир.

– А что у нас с Полиной? – нервно и чуть с вызовом переспросил Козырев. Между прочим, переспросил второй раз за неполные два часа. «Что они сегодня, сговорились все, что ли?» – подумал Паша и выпустил в опускающиеся на город сумерки струйку табачного дыма, надеясь получить эффект колечка. Но вместо колечка в воздухе нарисовалось нечто, отдаленно напоминающее… сердечко. Или ему просто так показалось? «Н-да, скоро у меня совсем крыша поедет».

– Ну, то что ты к Полине неровно дышишь, я, положим, знаю. Но тут по отделу поползли слухи, что ты чуть ли не жениться на ней собрался.

– Интересно было бы узнать, кто это у нас такие сплетни распускает?

– А то ты не знаешь? Конечно, Светка Лебедева.

– Вот ведь стерва!

– Почему так вот сразу и стерва? Работа у нее рутинная, все больше бумажная, скучно ей. Опять же потрепаться не с кем – баб-то в отделе раз-два и обчелся. Да и то… Вон и Полина ее не очень-то жалует. Так что отсутствие реальных событий невольно приходится компенсировать событиями вымышленными.

– Я ей завтра такие реальные события устрою – мало не покажется, – буркнул Паша.

– Да перестань ты. Вовсе не в Светке тут дело. И не в ее сплетнях. Хотя опыт показывает, что любая сплетня обязательно содержит в себе долю истины – иначе в нее просто никто не поверит.

– И в чем же, по-вашему, дело?

– А в том, что не мучай ты себя, Паша, пустыми надеждами. Не для тебя эта девочка. Разумеешь?

– Нет, не разумею. А еще интересно: если не для меня, то для кого?

– Ох, Пашка, ты такие вопросы задаешь, что прямо неудобно отвечать, – ответил бригадир, смешно спародировав голос Фрунзика Мкртчяна. – Я могу тебе сказать, для кого, вот только не спрашивай меня, почему, ладно? Так вот: Полина, она пожалуй что для Антохи Гурьева, для Жени Камышина, сиречь Камыша… Достаточно? Или нужны еще примеры?

– А если я все-таки спрошу – почему?

– Знаешь, что говорит наш с тобой общий знакомый Леха Серпухов всякий раз, когда пишет отказной материал? «Умом понимаю, а доказать не могу». Вот так и я сейчас… Ты хороший парень, Паша, с головой, с руками, но… у тебя еще все впереди. А Полине нужен мужик. Мужик с большой буквы, понимаешь? Может быть, он будет очень похож на тебя, может быть, он будет даже в точности такой, как ты… Но! Одна маленькая деталь. Он уже состоялся, он готов. В том смысле, что в этой жизни у него давно и прочно есть все. Кроме семьи, детей и любимой женщины.

– Все – это деньги, машина, квартира, дача? – усмехнулся Паша. – Тогда действительно – это точно не я.

– Вот только не надо утрировать. Притом что иметь перечисленные тобой предметы, согласись, не так уж и плохо. По крайней мере, они серьезно облегчают жизнь.

– Ага, а кому-то усложняют.

– Тьфу ты! Я ему про Фому, а он мне про Ерему. Ладно, раз так, давай будем считать эту тему закрытой. Я сказал – ты ответил. Примешь мои слова к сведению – хорошо. Плюнешь на них и разотрешь – что ж, возражать не имею права. Такой расклад устраивает?

– Устраивает, – согласился Паша. Сейчас он бы согласился с чем угодно, лишь бы бригадир перестал донимать его душеспасительными разговорами. Что бы там ни говорил Нестеров, какие бы аргументы и факты ни приводил, но уступать свою Полину Козырев не собирался никому. По крайней мере, в обозримом будущем.

– Вот и славно, – удовлетворенно произнес Нестеров, то ли не уловив, то ли решив не заметить Пашиного настроя, и заученным движением отщелкнул хабарик в темноту.

– И, кстати, о деньгах. Каюсь, не знал, что они входят в перечень вещей, усложняющих твою жизнь, а потому давеча переговорил с Нечаевым. Короче, с октября шеф клятвенно обещал повысить вам с Лямкой процентную надбавку за секретность и за особые условия. У тебя сейчас тридцать процентов? Так вот со следующего месяца будет пятьдесят.

– Спасибо, – вот на этот раз Козырев был по-настоящему искренен и благодарен, ибо в последнее время проблема «двадцать пятого числа» стояла перед ним особенно остро. По этим черным дням календаря Паша платил хозяину за снимаемую комнату.

– Нема за що. Тем более, что в реальном выражении эта прибавка едва ли превысит пятьсот, и, увы, не долларов – рублей. И все же…

Нестеров вдруг неожиданно порылся в карманах, выудил металлический рубль и, задумчиво глядя на него, уморительно-комично процитировал: «Возьмем хоть вот этот рубль, к примеру. Что он? Падает ведь, унижен, осрамлен, очернился паче сажи, потерял всякую добропорядочную репутацию, а люблю его! Люблю его, несмотря на все его недостатки, и прощаю!.. Занавес».

– Это откуда? – прыснув со смеху, спросил Паша.

– Чехов Антон Павлович. Рассказ… А черт его знает, не помню, какой рассказ.

– Александр Сергеевич, а откуда вы столько цитат знаете? У меня иногда возникает ощущение, что вы можете с ходу выдать цитату на абсолютно любую тему.

– Во-первых, моя жена имеет самое непосредственное отношение к искусству. Посему по молодости мне невольно пришлось и по театрам потаскаться, и уйму классической литературы прочесть. Заметь, в обязательном порядке! Иначе саботаж мог обернуться временным отлучением от супружеского ложа. А во-вторых, словесная память у меня с рождения. Вот цифры в голове ни фига не удерживаются, а тексты, стихи, фразы идут за милую душу. Так что в этом ты прав – готов выдать умную мысль с ходу и фактически на любую тему. Если хочешь, можешь проверить.

– Хорошо, скажите что-нибудь о… – Козырев повертел головой в поисках предмета позаковыристее и через стекло увидел согнувшегося над компьютером Николая. – Скажите что-нибудь о «шпионских зажигалках».

– Сейчас, дай подумать. А, вот: «Пройдет время, и радары и электронные приборы займут место разведчиков навроде Маты Хари, Нестерова, Лямина, Козырева и Ольховской». Первоисточник – шеф ЦРУ Аллен Даллес. Доработка в соответствии с реалиями дня нынешнего – подполковник Нестеров. Кстати, Паш, ты высказал абсолютно правильную мысль – пора уже пойти поинтересоваться, как там дела у нашего компьютерного Кулибина…

Дела у «Кулибина», по его собственным словам, близились к завершению. За то время, пока «грузчики» дымили, Николаю удалось найти нужный переходник и сбросить информацию с магнитофона на компьютер. Теперь он колдовал над преобразованием сигнала и попутно, не отрывая глаз от экрана монитора, читал «грузчикам» краткий ликбез по теме «Прогресс на службе шпионажа»:

– …В принципе, магнитофоны в зажигалках – это пройденный этап. У нас они еще используются, а вот на Западе уже всё. Разве что в фильмах про Джеймса Бонда. Кстати, в той же Англии ихняя МИ-6 придумала классную штуку. Прикиньте, микропередатчик такого размера, что его запросто можно подмешать в пищу.

– И чего? – не врубился Нестеров.

– Человек это дело хавает – и привет. Пару часов можно слушать все, что он произносит вслух. Прямая трансляция: сначала из желудка, а потом из прямой кишки.

– Да иди ты на фиг! – не поверил бригадир.

– Я вам серьезно говорю. И, между прочим, этот способ гораздо эффективнее, если задействовать даже не человека, а собаку. Принцип абсолютно тот же – микропередатчик дают проглотить собаке. Но поскольку энергопотребность датчика покрывается за счет тепла тела животного, то время его работы несколько возрастает. И вот представьте: ну, спит себе в комнате собака – кто на нее подумает? А любые разговоры при этом могут и подслушиваться, и передаваться.

– Микола, опять байки травишь, вместо того чтобы делом заниматься, – неожиданно для всех раздался голос Ладонина. Народ обернулся – оказывается, Игорь уже пару минут как вошел в комнату, и все это время тихонько наблюдал за происходящим.

– Игорь Михайлович, я же, можно сказать, без отрыва от производства. Еще буквально пять-десять минут – и можно будет слушать, – стал оправдываться Николай. Однако Ладонин его прервал:

– Ладно, давай работай, и на нас особо не отвлекайся… Ну, здорово, гении приватного сыска! Опять приключения на свою жопу ищете? В какой блудень на этот раз вписались?

– Обижаете, господин олигарх. – Нестеров шагнул навстречу хозяину и, улыбаясь, протянул руку – Мы люди тихие, богобоязные, непотребством разным не занимаемся. А все почему? Да по убогости нашей служивой и скудоумию природному..

– А известно ли вам, тихие люди, – подхватил нестеровскую интонацию Ладонин, – во сколько мне эта ваша богобоязнь обошлась? В тысячу двести монет за разбитую витрину, плюс еще четыреста за переломанный перст указующий.

– А не переплатили ли вы, господин олигарх? Не обманули ли вас людишки шальные-кабацкие? Что-то цена зело несуразная за перст поганый.

– Так ведь там еще и выгода упущенная посчитана. Перст сей почитай месяца три таперича на курок нажимать не сможет… Ладно, Сергеич, кончай этот малый театр. Рассказывай, что случилось-то?

– Тут, Игорь, вот какое дело. Когда вся эта заваруха в «Дэ Фэ» потихоньку улеглась, мои ребята рядком-бочком пошли на выход, и по дороге Лямка подобрал на полу зажигалку.

– В смысле – подмахнул?

– В смысле – нашел. Ну, красивая вещь, грех было не подобрать. Если б я заметил, сам бы упромыслил. Короче, четыре дня Ванька ее таскал, а сегодня совершенно случайно выяснилось, что вещица-то с секретом. Ученая оказалась зажигалка: говорить не говорит, но зато все слышит, а главное, на магнитофончик внутри себя записывает. Ты, кстати, взгляни – может, это твоя или твоего человека, и тогда получается, мы зря весь этот кипеж затеяли?

Ладонин взял со стола зажигалку, внимательно рассмотрел и задумчиво положил обратно:

– Не моя и не моего человека. А вещь не из дешевых. Такую просто так, на всякий случай, в кармане таскать не станут.

– Слушай, а вот эта парочка, которая там была? Утюг и этот…

– Север. Нет, посуди сам – им-то она на кой? Разве что друг друга записывать. Или оргазмы бабские.

– А может… – подал голос Козырев, однако Нестеров бросил на него быстрый взгляд и глазами показал: «Может и так, но про Россомахина пока говорить не след – дружба дружбой, а служба… Сам понимаешь, не маленький».

Погруженный в собственные раздумья, Ладонин этого взгляда не заметил, однако реплику Паши услышал и истолковал по-своему:

– А что? Очень даже может быть. Вернее, больше, наверное, и некому. Либо это господин депутат баловался, либо Ребус. Второе, на мой взгляд, более правдоподобно… Микола, десять минут прошли.

– Щас, Игорь Михайлович, еще буквально пару минуточек, – взмолился Николай, и судя по голосу, что-то у него там не клеилось.

– Игорь, у тебя есть какая-нибудь информация про этого Ребуса? – поинтересовался Нестеров.

– А какая именно тебя интересует? Официальную ты можешь получить сам, сделав запрос в ИЦ МВД. Полуофициальную найдешь в справочнике «Кто есть кто в Деловой Сибири» и на сайте «Компромат.ру».

– А неофициальную?

Ладонин на какое-то время задумался, а потом махнул рукой:

– Ладно, пошли спустимся ко мне в кабинет. Судя по нервозно-дерганым телодвижениям Миколы, на расшифровку этой бодяги у него уйдет еще как минимум полчаса. За это время мы успеем и за Ребуса погутарить, и по бокалу вина опрокинуть, и по цигарке раскурить. Ну что? Возражения, самоотводы есть?

Как и следовало ожидать, возражений и самоотводов со стороны «грузчиков» не последовало.

К концу правления Брежнева в Советском Союзе насчитывалось более двухсот уголовных авторитетов. А через каких-то десять лет их стало уже под семьсот пятьдесят. Как говорится, почувствуйте разницу. Где-то они принципиально делились на славян и лаврушников (грузинских воров), при этом в графе «прочие» оставалось процентов девять, не более. Но это пока так, просто общая информация к размышлению…

В начале восьмидесятых в мрачную Тулунскую спецтюрьму № 2, что среди лихого народа кличется крыткой, прибыл с особого режима Вячеслав Иваньков, уже тогда вор союзного значения по прозвищу Япончик. Приволокли его туда, ни много ни мало, за организацию бунта. Многое Япончику на земле тулунской тогда не понравилось, а более всего раздосадовала власть лаврушников по тюрьме и на воле. И в какой-то момент решил он пойти на них войной и восстановить былую историческую справедливость.

Первым «апостолом», сиречь сподвижником Япончика, стал Сергей Бойцов, по прозвищу Боец, из сурового городка Зима, подарившего миру поэта Евгения Евтушенко и оперного певца Николая Волкова. Вторым был коронован Александр Моисеев, он же Мася Братский. Надев на них корону, Япончик применил весь свой административный ресурс, чтобы протеже грузинского авторитета Ильи Симонии по прозвищу Махо, некто Мураш, корону не получил. На эти кадровые интриги грузинские воры ответили с акцентом: «Паглядым…»

И началась пальба. А раз так, то бей не жалей, вопросики типа «Жить иль не жить? Иль надо оказать сопротивленье?…» в нормальную голову в такой ситуации все равно не приходят. Первым жертвой в борьбе роковой пал Мася: холодным летом 91-го в машину к Масе положили мины, да не простые, а противотанковые. Машина отлетела на 63 метра, голова Маси – на 90, а рука – на все 107. Короче, шутки те еще, стремные. Хоронили Масю двести человек, некоторые из них были люди весьма именитые, несмотря на пять классов образования Маси.

Следующим безвременно ушел Рафик Багдасарян, по прозвищу Сво, коий слишком активно поддерживал антитбилисскую политику Япончика. Почему? Может, потому как сам был армянином? Не помог Сво ни дипломатический паспорт, ни пистолет «Агран», найденный при теле и ранее подаренный ему на день рождения Иваньковым. Хоронили горемычного, как члена Политбюро (на радостях чуть в Кремлевскую стену не замуровали), и это невзирая на пятнадцать судимостей и тридцать четыре года лагерного стажа. Говорят, в Ереване по такому случаю на два дня даже свет дали – побаловали земляков.

Япончик к тому времени уже был помилован царем Борисом Николаевичем. Навряд ли Ельцин был в курсе, что подписывает, однако поручительствам народного депутата-офтальмолога и заместителя председателя Верховного суда России поверил. Но Япончик – рыбина крученая, быстро сообразил, что запахло бертолетом, и скоренько подорвался в США. А что делать? Эмигрантские традиции в России сильны еще со времен Герцена. Впрочем, вскоре и там, на Диком Западе, местное ФБР Япончика немного огорчило.

Но вернемся к родным берегам. А здесь – после убийства Сво начали шмалять уже не одиночными, но очередями. Так исчезли Глобус и Рембо, Квантришвили и Федя Бешеный… Всех их, полегших на необъятных просторах, и не упомнишь. Пока продолжалась большая делюга, землей иркутской управлял один лишь Боец, да и то из Тулунской крытки. Одному, понятное дело, тяжело. Да и не с руки как-то из тюрьмы. Посему Япончик скоренько нашел замену не по своей воле разлетевшемуся Масе. Так появился Ребус – герой нового времени, поднявший знамя борьбы за славянское дело.

К тому моменту Ребус был уже трижды судим. Но судим все за статьи «гадские»: изнасилование, хулиганство, развратные действия, распространение порнографии, вовлечение несовершеннолетних в немедицинское употребление одурманивающих средств. Об этих нюансах Ребус не любил распространяться, потому как черный пиар. Впрочем, место, которое занял Ребус, шибко сахарным не назовешь: в 1993 году в окно его машины полетела граната, которая вопреки законам взрывотехники почему-то отскочила. Второй раз к акции подошли более масштабно: перегородили дорогу бревнами, заминировали, а в неподалеку вырубленных кустах посадили парочку оппонентов с автоматами. Но Ребус, прям как Ильич, – взял да и ушел другим путем. Получилось – опять лаврушники дров наломали напрасно.

Так да не так: поглядев на вырубленные в его честь просеки в городском парке, Ребус смекнул, что он не Змей Горыныч – голова одна, – и перебрался в Москву. Благо к тому времени он обладал уже не деньгами, а финансами. Здесь-то и пришла к Ребусу его законная слава. Как рассказывал один опер с Петровки: «Как-то вызвались мы задержать одного перца в „Ирландском“ ресторане. Ввалились, видим – а там Ребус. Это хорошо, думаем, есть повод поговорить. – Пригляделись, а с ним за столом еще и… из администрации того президента. Будь оно все проклято! Короче, ситуация: ходи мимо, задница – она тоже не железная».

Все это, конечно, не кот чихнул, и прощать шалости грузинам Ребус не собирался. И началася волчья ночка: сначала в Иркутске расстреливают грузинских воров – Эмчика и Пато. Затем в Сочи достают Махои Вахо. Затем снова в Иркутске пули из автоматов «Скорпион» кучно остывают в телах воров Бакура и Дато Тбилисского. Конечно, не все славяне были довольны новой политикой, но, с другой стороны, – а когда в чьих-то рядах не бывало противоречий? И вот уже гранатами забросали новоиспеченного вора Абашенка и изрешетили в мясо сына крестного отца вора Лазаренка. М-да, «от Розарио Агро еще никто не уходил».

К этому времени из Соликамского «Белого лебедя» вышел Сергей Бойцов – единственная оставшаяся фигура на региональной доске, способная противостоять Ребусу. Кстати, в Соликамск он был направлен из Тулунской спецтюрьмы, после того как сыграл в крытке свадьбу со вдовой «улетевшего» Маси. И тоже получилось с размахом: с оркестром, жареными поросятами и заносом широкой кровати в административное здание. Короче, погуляли от души. Правда, потом начальник тюрьмы в несколько ином качестве перебрался в следственный изолятор Иркутска, а Боец – в более жесткие условия. Туда, где диета простая: вместо поросят кашу жуй-плюй подают; на первое – вода с водой, а выплеснешь на собаку – шкура облезет. Но Боец не был фраером. Он был ферзем. И потому, освободившись, сразу же очутился в гостинице «Россия» в Москве, где ему вновь накрыли стол. Какая радость, какая приятность! Уж чем его угощал Ребус – история о том умалчивает, вот только после торжеств Боец захворал и по больницам с полгода мыкался. Видно, съел что-то. А что – врачи не установили. Еле на ноги встал. Слетал в родимый край, зашел домой под Новый год, и тут в его парадной так рвануло, что он потом всему дому за свой счет стекла вставлял. Но, в любом случае, Бойцу вновь повезло.

И поехал тогда Боец перетереть эту непонятку к Ребусу и вору Аксену. Видно, заподозрил что-то. Но не доехал. Вернее, доехал только до Аксена, так как

«двадцатого февраля около 13 час. 20 мин. со множественными огнестрельными ранениями обнаружены трупы Бойцова Сергея Александровича, 16.10.1960 года рождения, криминальная категория „вор в законе“, и…»

Словом, Боец наконец обрел благодать, и мощи его хоронила вся криминальная Сибирь. На двух зафрахтованных самолетах прилетел даже сам «правитель Дальнего Востока» – Джем с братвой из Комсомольска-на-Амуре, а Япончик прислал венок в три метра высотой (в прямом смысле этого слова). Джем, как полагается, провел разбор. Спросил и с Ребуса (он, конечно, был на похоронах). Но с Джемом лучше не связываться – Ребус крестился, целовал распятие, мол, ни при чем он. Поверил ли Джем? Или подумал: «Господи! Сколько раз прощать брату моему?» В любом случае, больше в Сибири конкурентов такой весовой категории не было. Ребус остался один. Но он, в отличие от Бойца, одиночество переносил нормально. В смысле, не скучал. Да и некогда было – дел-то невпроворот…[14]

Нестеров, Ладонин и Козырев вернулись на третий этаж в компьютерную каморку.

Николай жестом указал им на чудом затесавшиеся в местном высокотехнологическом хаосе три земные табуретки – мол, садитесь, внимайте, сейчас отсюда (он махнул рукой в сторону аудиоколонок) будет проистекать. Ладонин тоже неплохо владел языком жестикуляции и в ответ изобразил однозначно читаемый жест: «Давай включай звук – и вали». В этом учреждении повторять дважды было не принято: Коля послушно включил запись и отвалил.

И пошел звук:

– А: Рад видеть.

– В: Взаимно, взаимно.

– А: Место, я смотрю, модное.

– В: А мне нравится молодежь.

– А: Неожиданное суждение для тебя.

– В: Так отсидели… И на корточках, и на партсобраниях. Что ж теперь, до конца жизни в серых клифтах козырять? Я вот майку купил – видишь?

– А: (пауза) Не знаю…

– В: Триста, между прочим.

– Л: Действительно, все меняется.

– В: Поменялось ужо! И майки, и взгляды, и методы изменения взглядов… Так давайте же дойдем до учредителей «Первого республиканского банка»!.. Хорош тост!

(Смеются.)

– А: И все же к делу. Я ни в коем разе не тороплю, просто у меня сегодня еще встреча с избирателями.

– В: Ну, к делу так к делу. Итак: мы помочь можем.

– А: Или я вам?

– В: Давай так, тезка, – мы играем в теннис и кто выигрывает – не столь уж важно, так как любой счет дербаним поровну.

– А: Допустим, я согласен.

– В: Итак, мы помогаем друг другу. Мы – ресурсом. Зеленым, стойкими черными модными линиями.

– А: Извини, но я немного потерял мысль…

– В: Мы можем помочь деньгами и своим мнением. Мало ли кто из-за угла прыгнет с претензиями? В таком разе все неформальные претензии берем на себя.

– А: Теперь понял.

– В: Вы – административным ресурсом. Мне нужны хорошие военные, юристы, люди в УБЭПе, люди, сидящие на банковской линии, налоговики и судья.

– А: В данном случае ключевое слово – судья?

– В: Ключевое.

– А: Судья есть… Но будет дорого. (Оба смеются.)

– В: Схема, земеля, немудреная…

– А: Послушай, меня иногда коробит от твоих обращений. Извини…

– В: Извини, Николаич. Собственно, вся немудреность в чем? На белом свете, к коему, согласно атласу автомобильных дорог, относится и Республика Коми, есть фирма «Навигатор». Чем эта фирма примечательна?… Нет, не тем, что у нее на территории есть холодильные установки, – черт-то с ними. А тем, что именно «Навигатор» имеет с каких-то щей небольшой процентик в Первом, как ты понимаешь, республиканском банке. И вот этот процентик, выдернутый из рукава, и есть наш джокер. Но пока он в колоде «Навигатора». Посему мы тут подсуетились и вот…

– А: Я потом почитаю внимательно – в чем суть?

– В: Пару лет назад один фраер продал часть своих акций некоему местному жуку по фамилии Штрипкин. Вот ведь послал бог фамилию, а? Вроде как формальность какую-то при этом соблюдали. А этот фраер – спившаяся мразь. И он готов написать, что его там обманули и запутали. Но это все – проблемы юристов. Так же, как проблемы УБЭПа – возбудиться или нет. А дорогой нашему сердцу судья при таких рамсах аннулирует сделку. И что тогда? А тогда: фраер долю нам, мы – туда-сюда. Со Штрипкиным договоримся. А как фирма наша, то и джокером по лбу. Как?

– А: Красиво. Вот только красивые блицкриги всегда заканчивались в Нюрнберге.

– В: Не робей, Пафнутий!

– А: Я же тебя просил…

– В: Слушай, сколько нам лет, а сколько во-о-н тем хозяевам жизни, что бакланят неподалеку? Мы их сделаем. Не ссы, хорошая игра!

(Затяжная пауза.)

– А: Ты бы лучше воспитывал свою челядь. Вон, смотри! К чему такое хамство?!

– В: Блядь, что за кипеж?! Лишу сладкого, ей-богу.

– А: Да ты лучше пойди, дай команду!

– В: Да поздно мне уже дерганым быть – давай поглядим кино.

– А: Андрей, ну что ты смотришь, разнимай!..

(Очень долгая пауза, сопровождаемая криками, бранью, звоном разбитой посуды.)

– А: Настроение хорошее?

– В: Опасаешься чего-нибудь?…

(Небольшая пауза, на заднем фоне шум драки.)

– В: Дерганый ты какой! В детстве неожиданно не пугали? Фобий нет?

– А: Слышь!

– В: Слышу…

(Звук удара, падение, звон разбитой посуды, далее шумы, которые внезапно прекращаются по причине завершения записи. Видимо, в какой-то момент зажигалка улетела со стола и при ударе об пол перестала работать.)

При «публичном» прослушивании оконцовки записи Ладонин малость смутился, в очередной раз пережив эпизод своего бесславного участия в драке. Последние пару дней ему эта тема и так не давала покоя – и вот, поди ж ты, снова напомнили. В кои-то веки тогда выдалось помахать кулаками, и на тебе. Ребус вырубил, как младенца. Пусть исподтишка, но сам-то куда смотрел? Хрена ли клювом щелкал?! Нет, оно конечно, если кому рассказать, иные за почет воспримут: дескать, надо же, сам великий Ребус по темени собственноручно дланью приложился. Но с другой стороны – проспал, прозевал, да что там – проел по кабакам сноровку-то. Телохранителей заимел, типа крутой стал. Тьфу, ч-черт, самому противно. Противно и обидно.

Поскольку ни Козырев, ни Нестеров в драке участия не принимали, понять нравственные страдания Ладонина они не могли. Что же касается Паши, то он, если честно, из прослушанного разговора вообще не понял ничего, а потому отнесся к записи соответствующим образом. То бишь исключительно по-шекспировски – много шума из ничего. Ну «Навигатор», ну судьи, ну проценты – подумаешь! Велика важность! Он-то как минимум ожидал услышать, как Бекаса Резидент вербует, про халву договаривается, а получилось… Бизнесмены бодаются. Скучно.

Зато у бригадира по поводу услышанного кой-какие соображения имелись. Под конец записи он дал понять Игорю: дескать, когда закончится – пойдем курнем. В ответ Ладонин, слушавший запись с явным интересом, часто закивал головой, подтверждая: да, надо будет это дело обкашлять.

Мужики вышли на балкон, причем подорвавшемуся вслед за ними с места Паше дали понять, что именно на этом перекуре его не хотят. Козырев не возражал. Тем более, что общаться с Николаем было на порядок интереснее, нежели со старыми пердунами. Притом что и были-то они всего лишь лет на пятнадцать-двадцать постарше Паши.

Хотя – кому как, для двадцатитрехлетнего Козырева это фактически целая жизнь.

– Твое мнение, Игорь? – спросил Нестеров, выуживая из пачки сигарету.

– Что и требовалось доказать: типичнейший образец смычки власти и капитала. Хуже другое – уже почти год, как мы ежемесячно засылаем этому депутату. Кстати, знаешь, какая у него среди своих кличка? Прайс-Лист. А недели три назад к нам приходил человек Ребуса и требовал долю малую в одном очень рентабельном с недавних пор комбинатике. Этого человека, конечно, послали, но, уходя, он грозил нам неприятностями с властями. К слову, этот комбинат тоже находится в Республике Коми.

– Ты хочешь сказать, что он у вас скрысился?

– Депутат по определению крыса. Но, кстати, он не «у нас» – он у всех, общий. Или ты не в курсе, что депутат суть есть народный избранник?

– Игореша, вот только не надо грузить меня всей этой политической херней. Ты мне лучше скажи, что с этой пленкой делать?

– Можешь отдать ее своему руководству. Если записанные на ней слова лягут в масть, ты вправе рассчитывать на орден или, на худой конец, на премию. Но скорее всего не лягут. И тогда запись у вас отберут, а потом дадут пиздюлей. Или наоборот – сначала дадут, а потом отберут.

– А другие варианты есть?

Ладонин задумался:

– Есть. Ты можешь отдать ее мне. И когда я найду на нее покупателя, ты получишь свои проценты за участие в сделке. Процентов десять-двадцать, по самым скромным, порядка трех-пяти тысяч долларов.

– Хорошие деньги, Игорь. Вот только…

– Вот только что?

– У нас… – Нестеров отчетливо подчеркнул именно это слово, дав понять, что решение будет приниматься коллегиально, то есть всем экипажем: – …У нас еще есть время подумать?

– Есть, – ответил Ладонин. – Время есть ровно до того момента, пока люди Ребуса не заполучат «Навигатор» себе. После этого полезность записанной на пленку информации упадет в разы. Сейчас она представляет интерес, поскольку позволяет нанести превентивный удар, а потом это будет просто заурядный компромат. Кстати, вот тебе и еще один вариант: можно попробовать поторговаться и с ними. Я в данном случае имею в виду шантаж. Но лично я не советовал бы вам этого делать, потому как в погоне за финансовым благополучием есть риск потерять жизнь. Согласись, не слишком равнозначный обмен?

– Соглашусь, – серьезно ответил Нестеров. – Поэтому я постараюсь думать по возможности быстро. А пока… Спасибо тебе за помощь, Игорь. Обещаю, что в обозримом будущем новыми просьбами докучать тебе не будем.

– Во-первых, не зарекайся. А во-вторых, да за ради бога. Напротив, я буду только рад. В последнее время всякий раз, когда вы нарисовываетесь в моей жизни, я вдруг как-то особенно остро ощущаю, что она, жизнь, в моем расписанном на полгода вперед личном бизнес-плане действительно присутствует…

В эту сентябрьскую, а следовательно, уже практически черную ночь из всего многочисленного штата Оперативно-поискового управления не спало буквально человек двадцать, не больше. Причем восемнадцать из них не спали исключительно по долгу службы. В их число входили оперативные дежурные «кукушек», ответственный дежурный по управлению, механики первой утренней смены, плюс парочка экипажей, зависших в ночную по причине супербезбашенных заданий заказчика.

Девятнадцатой полуночницей была Ирочка Гончарова, которой в эту ночь не спалось по достаточно веской причине – несколько часов назад она, наконец, стала женщиной. Виновник сего судьбоносного события (фамилия которому Лямин) уже давно видел десятый сон, а вот Ирочка никак не могла сомкнуть глаз, вспоминая мельчайшие детали и подробности минувшего, во всех отношениях знакового вечера и последовавшего за ним таинства. Все случилось в полном соответствии с тайными надеждами Лямина – они-таки «послушали музыку». И теперь Ирочке было одновременно безумно хорошо и безумно страшно. Хорошо – потому что ЭТО случилось, и ЭТО действительно было хорошо. А плохо, потому что не дай бог узнает мама. Да что там мама – не узнал бы дядя. Кто у нас дядя? Ах да, замначальника ОПУ. А это покруче волшебника будет. Потому как волшебная палочка супротив полковничьей ксивы не потянет.

Ну а двадцатым неспавшим в эту ночь был бригадир «семь-три-пятого». И на то у него имелись не менее серьезные причины: Нестеров проснулся около четырех часов ночи от ноющей боли с левой стороны груди. Да-а, видать ошиблась тетка-докторша из «неотложки», вызванная пару месяцев назад перепуганной Ириной, когда поставила ему диагноз – невралгия. «Если болит очередями, – присюсюкивала она, выписывая куриным почерком рецепт, который потом успокоился вечным сном в необъятных карманах бригадира, – то это точно невралгия. А вот если будет болеть непрерывно, то выпишу направление к кардиологу». Вот и докаркалась, карга старая. Сердце болело, а вернее, ныло беспрестанно.

Нестеров сел на кровати. «Саш, ты чего?» – сонно заворочалась жена. «Да пить захотелось, спи», – он попытался махнуть рукой для пущей убедительности, но левую часть груди как огнем обожгло. Бригадир с трудом добрался до кухни, налил воды из чайника, но опрокинутый внутрь стакан лишь вызвал очередной спазм. Сигарета, которую Нестеров захватил по пути на кухню, как-то сразу перестала казаться желанной.

Александр Сергеевич окончательно проснулся. Правда, легче от этого не стало: вместе с организмом проснулся и… страх. Что делать, когда болит сердце, он не знал. Во-первых, серьезных прецедентов, кроме того случая, вроде как до сих пор не было. (Правда, нечто похожее с ним приключилось и недельку назад, однако в тот раз Александр Сергеевич приписал временный сердечный недуг исключительно случившемуся накануне алкогольному перебору.)

А во-вторых, в их доме всеми микстурами заведовала жена. Будить ее – означало пугать, а такого желания у Нестерова не было. И так хватило недавних ее причитаний и попыток отправить его на обследование. Помнится, тогда Ирина даже принялась целенаправленно обзванивать каких-то своих киношных знакомых, которые якобы могли по блату устроить его в лучшую больницу и т.д., и т.п.

«Стоп, машина, надо попытаться успокоиться», – скомандовал себе Нестеров и все-таки зажег сигарету. От этого сердце болеть не перестало, но привычные движения хоть как-то успокаивали.

«Вот тебе и вечный мотор, – подумал бригадир. – Надо же было так по-бабски заболеть». Нестеров почему-то был убежден в том, что менты – они как железные дровосеки, сердцем не болеют, а уж тем более от этого не умирают. Вот цирроз печени – это да. Это понятно. А разрыв сердца – это скорее где-то уже из области романов, которыми в последнее время так сильно увлекается дочь. Нестеров попытался встать, но закололо еще сильнее, и ему пришлось снова опуститься на табурет. «Вот так и просижу теперь на нем, как Илья Муромец, – попытался зашутить страх Александр Сергеевич. – Буду ребятам отсюда советы давать, а они мне пиво за это таскать». – «Да тебе при таких раскладах скорее всего и пиво будет нельзя», – мерзко предположил Страх. Как же так?! Если нельзя пиво, нельзя коньячку, если и курить будет нельзя, то жить-то как?

Он услышал, как в спальне снова зашебуршилась жена. Нестеров спешно выключил на кухне свет и дополз до туалета. Теперь к ноющему сердцу добавилась тошнота. «„Он прожил незаметную жизнь и умер на толчке!“ – ну чем не эпитафия?» – ухмыльнулся про себя бригадир. Хотя вот такую свою незаметную жизнь сменить на любую другую более заметную, как, например, у окружения жены, он бы не хотел. Правда, если так будет продолжаться и дальше, похоже, с незаметностью придется кончать.

Нестеров поморщился и снова вытянул из пачки сигарету. Эдак действительно с работы уйти придется, а то прихватит где-нибудь на точке и ребятам вместо объекта надо будет возиться с ним. Жалости к себе Нестеров не переносил с детства, а вот других всегда жалел от души. И жалко ему сейчас было не только жену и дочь, но и свой экипаж. То, что без него они пропадут, ему в этот предрассветный час почему-то виделось как-то особенно ясно. Распылят, разбросают без него ребят по экипажам – и все. Не будет больше «семь-три-пятого». Команды не будет. Той самой, которая, худо-бедно, самого Ташкента по асфальту размазала. У них ведь не просто служба – погоняли, разошлись. У них – отношения. А это не каждому дано, это дорогого стоит.

Нестеров вернулся на кухню – часы показывали без десяти пять. Стараясь не греметь, он потихоньку вытащил из бокового шкафчика пакет с таблетками, покрутил его в руках, а потом положил обратно и пошел заваривать чай. Все равно сна ни в одном глазу, да и времени на сон почти не оставалось – сегодня они выставляются с восьми, значит, в половине седьмого уже пора будет выходить.

Нестеров успел выпить две чашки чая и начать вторую пачку сигарет, как вдруг раздался омерзительно резкий звонок телефона. Он машинально кинулся к трубке, благо кто-то из домашних перед сном забыл положить ее на базу и оставил на кухне. «Наверняка Ольга, – успел подумать бригадир. – Тринадцатый год соплюхе, а уже тихарится». С некоторых пор Александр Сергеевич стал замечать, что каждый раз, когда дочери кто-то звонит, она демонстративно уходит из комнаты, чтобы кто-то из родителей, не дай бог, ненароком не узнал о ее серьезных девичьих секретах.

– Да, слушаю, – хриплым голосом прошептал в трубку Нестеров.

– Сергеич, прости засранца, это я, узнал? – Бригадир облегченно вздохнул, услышав знакомый голос старого закадыки Лехи Серпухова, старшего опера розыскного отдела УУР.

– Ну, знаешь, тебя и Путина я узнаю всегда… Блин, Серпухов, как ты меня напугал – я уж думал, наши идиоты опять общий сбор по тревоге затеяли.

– Судя по скорости снятия трубки, в этот предрассветный час ты еженощно на всякий случай сидишь на тревожном чемодане, готовый сорваться с места по первому зову партии и правительства, – гоготнул Серпухов.

– А судя по твоему бодрому тону, ты относишься к той категории индивидов, которым регулярно не спится в ночь глухую, – попытался отшутиться Нестеров, но как раз в этот момент сердце, предательски кольнув, напомнило, что сигареты и крепкий чай не являются аналоговыми заменителями сердечно-сосудистых препаратов.

– У меня еще два часа до конца дежурства, а в городе абсолютно ничего не происходит. Короче, скука смертная. Вот сейчас сел заполнить бланк, вспомнил тебя и решил позвонить.

– Ты что, забыл, как пишется слово «нецелесообразно»? Тогда даю, заметь, бесплатную консультацию – через два «о».

– Грубо, Сергеич, очень грубо. Потому как по русскому языку у меня в школе всегда была твердая четверка. Между прочим, именно поэтому меня в свое время и приняли на должность стажера оперуполномоченного. Короче, я обижен. Вот и делай после этого людям доброе дело.

– А что еще доброго, помимо, конечно, дружеского звонка в половине шестого утра, ты собирался мне предложить?

– Снова грубо, Сергеич. Но в данном случае я тебя прощаю. Ибо трудно в этом мире жить сове, когда все в нем рассчитано исключительно на жаворонков. Короче, помнишь тот случай с нижнетагильским Фонарем? Ну которого мы еще на Ташкента менять собирались?

– Помню, конечно, и чего?

– В общем, эти мужики с Урала правильные пацаны оказались. На днях прислали на наш отдел бумагу, все чин-чинарем, с орлами-печатями, мол, так мол и так, питерские сыщики способствовав… особо опасного… на контроле МВД… поощрить права начальника главка…

– Уважуха! – согласился Нестеров.

– Я тебе о том и толкую. Короче, у нас тут после такого шухера звание досрочно дали, еще одному грамоту почетную, ну и мне тоже премию в пятьсот целковых отвалили. Худо ли, а?

– Лех, я чегой-то не врубился. Ты ж его в одиночку, собственноручно крепил?

– Узко мыслишь, Сергеич, а надо масштабнее, ширше надо. Прикинь, я ведь до этого последний раз благодарность от руководства получал ажио в 2000 году. Да и то – за обеспечение общественного порядка на избирательном участке № 47 в ходе второго тура выборов губернатора Санкт-Петербурга.

– Ну, тогда поздравляю.

– Вот и я о том же. В смысле, долг платежом красен.