Ребус Константинов Андрей

Глава четвертая

Полина

… Одеваться филер должен, согласуясь с условием службы, обыкновенно же так, как одеваются в данной местности жители среднего достатка, не выделяясь своим костюмом вообще и отдельными его частями (также ботинки) в частности, из общей массы жителей…

Из Инструкции по организации филерского наблюдения

Основатель и первый шеф разведки ФРГ Рейнхард Гелен, который во время Второй мировой войны заведовал всеми операциями германской военной разведки в Восточной Европе и СССР, однажды очень метко охарактеризовал деятельность своего ведомства, заявив: «Наше дело настолько грязное, что заниматься им могут только настоящие джентльмены». Невзирая на явную идеологическую чуждость господина Гелена, под словами бывшего шефа BND подписалось бы не одно поколение сотрудников Оперативно-поискового управления. Начиная от рядового «грузчика» и заканчивая начальником «семерки».

Кстати, к бизнес-методам, которыми в своей деятельности оперировали Ребус и его подручные, определение «грязные» также подходит на удивление точно. Конечно, можно охарактеризовать их и «кровавыми», но, пожалуй, это было бы чересчур пафосно. К тому же за свою жизнь Ребус повидал столько крови, что давно относился к ней соответствующим образом. То есть как все к той же грязи. Но вот с «настоящими джентльменами» в штате Кардинала Всея Сибири дело обстояло плохо. Душегубов, торпед безмозглых, юристов, экономистов и прочих лоббистов – хоть ложкой ешь, а вот джентльменов – раз-два и обчелся. А что поделать? Подобное, как известно, тянется к подобному. Сам же Ребус хотя и блистал манэрами, но совершенно иного рода. В его университетах такого, чтобы сначала белой перчаткой по сусалам, а опосля «милостивый государь, соблаговолите прислать своих секундантов», отродясь не бывало. Вот заточку под лопатку сунуть да подушкой спящего придушить – это да! Это по-нашенски! Когда же Ребус вскарабкался на воровской Олимп, времени на посещение курсов этикета снова не нашлось – тут не до церемоний, чуть зазеваешься – и сам окажешься в свободном полете. Не велика гора Олимп – каких-то три тысячи метров над уровнем моря, но и их пролететь желающих нет. Словом, никак не получался из Ребуса аристократ. Пока молчит и сиднем сидит – вроде бы отдаленное сходство присутствует, а как начнет говорить да жестикулировать – всё, пиши пропало, опять Клим Чугункин прорезается. Да еще и со справкой об освобождении. Сам-то Ребус по этому поводу не шибко переживал и о таких пустяках не задумывался, а вот окружающих его поведение частенько шокировало и пугало. Ох, не зря в народе говорят: «Не дай бог свинье рога, а холопу барство».

И все же, пускай и редко, но рекрутировались в гвардию Ребуса и настоящие яркие Личности. Такие, которые, попав в исконно чуждую им среду, сумели не только сохранить лицо и достоинство, но еще и умудрялись реализовать себя на этом поприще настолько полно и мощно, насколько это им, по разным причинам, не позволяла сделать государева служба. Это были породистые профессионалы, белая кость, словом, настоящие гвардейцы кардинала, а отнюдь не ряженые придурки, которых пачками крошил Михаил Боярский сотоварищи в отечественной музыкальной пародии на «Трех мушкетеров». Одним из таких людей был Сергей Гаврилович Завьялов, который в многоотраслевом хозяйстве Ребуса ведал вопросами внутренней безопасности.

Каким образом Ребусу удалось перетянуть на свою сторону Завьялова, история умалчивает. По крайней мере – пока умалчивает. Разных версий, легенд и слухов на сей счет ходило много, однако всей правды, кроме них двоих, похоже, не знает никто. Одна из таких легенд носит возвышенно-романтический и одновременно печально-трагический характер. Может быть, оно, конечно, и лажа. Но даже если и так, то все равно – красивая лажа.

В сибирском городе Ангарске жил да был молодой офицер Сережа Завьялов. И были у него умница-красавица жена Эльвира и очаровательная дочурка Оленька. Служил молодой офицер в Забайкальском военном округе. И служил столь честно и исправно, что каждый раз, когда где-то намечались боевые действия, его сразу отправляли на самый передовой и ответственный участок. Так и мотался Сережа Завьялов – сначала в Афган, из Афгана в Карабах, из Карабаха в Таджикистан, из Таджикистана в Чечню. И везде офицер с честью исполнял свой сначала интернациональный, а потом полинациональный священный долг. Но пока он его с честью исполнял, на далекой родине в Ангарске очаровательная дочурка Оленька заболела тяжелым недугом. Таким, который раньше, в Советском Союзе, бесплатно лечили, а в России нынешней уже и за деньги не берутся – в Америку, говорят, езжайте, только там помогут. Узнал об этом Сережа Завьялов и обратился к своему командованию: отпустите, говорит, на родину, к жене да к дочурке малой. Командиры в Чечне были справные, жизнью битые-перебитые, вошли в положение и перевод ему обратно в округ оформили: мол, езжай, герой, с чистой совестью, ты свое навоевал, ажно с горочкой. Вернулся офицер на родину, первым делом расцеловал жену и дочь, а уж затем прямиком в штаб окружной помчался. Выдайте мне, говорит, боевые-пайковые почитай за пять лихих пороховых годков. А ему в ответ: нет, Сережа, сейчас на складе денюжек, завтра приходи, авось подвезут. Пришел офицер на другой день – нет денег, где-то в пути обоз из Москвы застрял. Так и ходил Сережа в штаб, как на работу: месяц ходил, другой ходил, а дочке от того лучше-то не становится. Тогда на третий месяц взял Сережа свой табельный пистолет, зашел в кабинет к начфину, ствол ему к затылку приставил и затвор передернул. Тот, понятное дело, после таких аргументий деньги Сереже выдал, сполна выдал, вот только умудрился, гад такой, под столом тревожную кнопочку нажать. Так его, сердешного, на выходе с деньгами и повязали. Хотели было под трибунал отдать, да постеснялись – все ж таки герой. Демобилизовали из армии по-тихому, но вот денег отобранных не вернули. И поехал тогда уже бывший офицер в богатый город Иркутск, спросил у первого встречного – кто тут у вас самый крутой и при деньгах? Ему отвечают: Ребус. Где он живет? Покажите! А кто ж в Иркутске Ребуса не знает, отвели люди добрые, показали. Предстал бывший офицер пред светлы очи императора всея Сибири и говорит: готов сослужить тебе службу любую, а за это дай ты мне денег на дорогу в Америку. Так они и сладили. Через полгода врачи американские дочку Сережину на ноги поставили. Хотел он было после этого со службы от Ребуса уйти, да куда там! Говорят, не уходят оттуда по-хорошему. Да и жена Эльвира отговорила. Видать, привыкла уже к жизни человеческой. Покручинился Сережа, да и остался у Ребуса служить. И то правда, человек, он ко всему привыкнуть может.

На следующий после веселых посиделок в «Дэ Фэ» день произошло абсолютно незамеченное подавляющим большинством петербуржцев событие: небольшая частная сауна на Малоохтинском проспекте, получившая от окрестного населения наименование «Гондольера» (в данном случае, естественно, от слова «гондон»), была закрыта. Как гласила табличка – «на спецобслуживание».

Прочитав такую надпись, любой случайный прохожий понимающе бы хмыкнул: во, опять кто-то с блядями по полной отрывается. Между тем никаких представительниц прекрасного пола в данный момент в помещении сауны не было. Равно как не было традиционного, шумно-пьяного контингента представителей пола противоположного, славящегося своим пристрастием к проведению корпоративных вечеринок и мальчишников именно на территории банно-прачечных комплексов как больших, так и малых форм. В этот час в сауне, исключая охрану и обслугу, находились всего два человека – Ребус и Завьялов. С ними должен был быть и третий, но немного запаздывал.

Наконец запыхавшийся третий появился. «Грузчики» экипажей Нестерова и Каргина без труда узнали бы в нем связь Жорик, которая пару дней назад столь бесцеремонно ушла из-под наблюдения на Дворцовом мосту. На самом деле в миру имя Жорику было Шебардин Геннадий Андреевич, но поскольку ожидавшие его господа по имени-отчеству к нему никогда не обращались и делать этого в обозримом будущем не намеревались, то для вербального контакта с ним использовали короткое и незамысловатое погоняло – Шеба.

– Где шебуршился, Шеба? Или, может, после того, как место Богомола занял, великим себя почувствовал? – вместо приветствия спросил Ребус.

(Пока Богомол парился в «Крестах», исполняющим его обязанности по Питеру временно поставили Шебардина. Столь высокое доверие было оказано авансом, так как по совокупности своих заслуг перед партией на роль смотрящего за городом-миллионником Шеба пока не тянул.)

– Извините, – пробормотал Шеба. – Пробки по всему городу, больше часа до Охты добирался.

– Так прямо до дверей и докатил? – спросил Завьялов…

– Что я, не понимаю, что ли? Тачку в трех кварталах отсюда бросил.

– Не боишься, что уведут?

– Мою – не уведут, люди уважение имеют, – чуть высокомерно ответил Шеба, давая понять, что в Питере он встал основательно.

– Ну-ну, – саркастически покачал головой Ребус – Скромность человека украшает, правда, толку от нее немного… Ты чего это, никак раздеваться собрался?

– А мы, что, париться не пойдем?

– Мне на твою голую жопу смотреть интересу нет. А запар своих у нас и без сауны хватает. Прикинь, Гаврилыч, он решил, что мы с тобой его культурно отдохнуть зазвали. Нет, Шебушка, в бане ты уж потом с девками наплещешься, а сейчас о делах наших скорбных поговорить надо.

– Давайте о делах, – согласился Шеба. – Но хоть водки-то дернуть можно?

– Хочешь – выпей. Если гаишников не опасаешься.

– Хочу. Выпью. А гаишников не опасаюсь. Сейчас гаишник неприхотливый пошел – за сотку баксов самолично тебя куда хочешь отвезет.

Ребус поморщился и незаметно переглянулся с Завьяловым. Тот настроение шефа угадал и ответил глазами: «Да, поторопились мы с ним, но другого человека все равно не было. А как подыщется, согласен – менять надо».

– Россомаха как? Говорил с ним?

– Нормально. Обживается. Сегодня в кино собрался на «Ночной дозор».

– Лучше бы в Эрмитаж сходил, киноман хренов. Короче, позвонишь ему, скажешь, что командировочка намечается через пару деньков. Туда – машиной, обратно – поездом. Чтоб был наготове – не развлекаться приехал.

– А куда командировочка-то? – поинтересовался Шеба.

– Туда, где ходит курьерский. Кстати, и ты с ним прокатишься, чтобы ему одному скучно не было.

– Здрасьте, а на кого я здесь дела оставлю?

– Не переживай, найдется кому приглядеть, хозяйственник ты наш.

Эти слова Ребус произнес с плохо скрываемой издевкой. Шебардин обиделся, однако показывать вида и спорить не стал. Знал – себе дороже будет.

– На Россомаху опера не косятся? Проверяли? – спросил Завьялов.

– Я специально туда человечка отправлял жалом поводить. Говорит, вроде чисто вокруг, ментовкой не пахнет. У нас на Загородном комнатушка снята, как раз напротив гостиницы, все как на ладони. Сутки наблюдали – один приходит, один уходит. Без хвостиков.

– Хорошо, коли так, – заключил Ребус – Ладно, с Россомахой понятно. Теперь другое. Помнится, был у Олега в здешней ментуре человечек толковый. Он нам еще когда-то помог одного урюка под Лугой отыскать.

– Жуков? Дознаватель из Центрального? Есть такой. Волчара натуральный – иголку в стогу найдет. Правда, ценник заряжает – мама не горюй. За такие бабки можно цельное детективное агентство подрядить.

– Если КПД человека равняется КПД целого агентства, значит, правильный ценник, – заметил Завьялов. – Выйти на него сможешь?

– Говно вопрос. Когда?

– Чем быстрее, тем лучше.

– Тогда сегодня же и разыщу. А что за тема?

– Вещицу одну я тут у вас вчера потерял. Пошукать бы надо. Справится, как думаешь?

– Легко. Я ж говорю – иголку найдет.

– Ну-ну, вещица, она, конечно, поболее иголки будет, но и Питер не стог сена. Но дай-то бог! Словом, найдешь этого Жукова и завтра с Гаврилычем сведешь. Я сегодня улетаю, а он какое-то время здесь у вас пока погостит. Так что все контакты через него. Ясно?

– Понял. Сделаю в лучшем виде.

– В лучшем не надо. Ты просто хорошо сделай. Все. Мы тебя больше не задерживаем, – Ребус дал понять, что разговор закончен и Шебе пора уходить.

– Я еще немножко водочки на ход ноги выпью? Уж больно классная водка! Финская?

– Шведская. Пей – раз понравилась.

Шеба залпом махнул стакан и, распрощавшись, удалился.

– Дрянь человек. И как его Богомол возле себя держал – не понимаю, – констатировал Завьялов. Он аккуратно, двумя пальцами взял за краешек стакан, из которого только что пил Шеба, и принялся упаковывать его в бумагу. «Может, когда пригодится», – пояснил он, поймав удивленный взгляд Ребуса.

– Толково, – крякнул тот – Ты вот что, Гаврилыч. Брякни-ка «зугдидским», тем, которые по колесам работают. Пущай они сегодня ночью Шебину тачку приватизируют. Скажешь, я разрешил. Мне с нее доли не надо, если хочешь – можешь себе взять. Пусть этот «уважаемый» поймет, что уважение – штука хорошая, вот только его заслужить надо… Ну что, теперь можно и попариться?

– Ты ж говорил – исключительно по делу приехали.

– Это я Шебе говорил. А ты человек проверенный, надежный. К тебе можно в бане спиной поворачиваться…

Зажигалка с записывающим устройством, которой идущего на встречу с депутатом Ребуса ссудил Завьялов, потерялась крайне некстати. Материальный ущерб от потери в расчет, естественно, не брался – штука баксов не деньги. Гораздо хуже то, что в данном случае получилось классическое «хотели, как лучше…». Хотели записать переговоры с депутатом, дабы в случае, если тот вдруг начнет брыкаться, предъявить ему запись. Мол, «как же так, дружок, тогда ты вона чего говорил, а теперь? Некрасиво получается». Но в итоге сказать-то он сказал, да вот сама запись ушла в неизвестном направлении. Была, конечно, небольшая вероятность того, что человек, подмахнувший зажигалку, не раскроет ее секрета, какое-то время попользует по прямому назначению, а когда бензин закончится, оставит ее себе в качестве красивого сувенира. А ну как начнет ковыряться? Более того, не на шутку встревоженный Завьялов не исключал и того, что заваруха в кафе как раз и могла быть затеяна для того, чтобы под шумок эту самую зажигалку увести. Если так, возникает закономерный вопрос – кто? Менты? Вряд ли, вернее – очень сомнительно. Почему? Да потому, что менты в таком разе все сделали бы честь по чести, обстоятельно и с официальным изъятием под протокол. Но с другой стороны, вроде как больше эта запись никому и не нужна? «Короче, случайно или нет, но попробовать разобраться следует», – так рассудил Завьялов, который, будучи профессионалом, знал, что при определенных обстоятельствах любая мелочь достойна самого пристального внимания. И в этом с ним был абсолютно солидарен вышеупомянутый генерал Рейнхард Гелен. В незаслуженно забытом ныне романе Юлиана Семенова «Приказано выжить» Гелен, рассуждая о важности мелочей, ссылался на знаменитую сцену в «Броненосце „Потемкин“» Эйзенштейна. Он говорил так: если в кадре с Потемкинской лестницей детская коляска покатилась намеренно, значит, создатель фильма был самым настоящим немцем, поскольку он внимателен к мелочам, а если она покатилась случайно, по недоработке ассистентов, то тогда все равно честь и хвала режиссеру – значит, он умеет и в мелочи заметить главное.

На следующий день убитый горем Шеба, у которого этой ночью «какие-то суки» угнали новенькую «вольво», свел Сергея Гавриловича Завьялова с дознавателем Центрального РУВД Жуковым. Минут десять потенциальный заказчик и потенциальный исполнитель с деланным сочувствием выслушивали стенания и матюги временно переквалифицировавшегося в пешеходы посредника Шебардина, после чего вежливо, но настойчиво попросили его удалиться. Оба собеседника были людьми деловыми, а посему каждая минута их времени измерялась в денежных знаках: у Жукова – в отечественных, а у Завьялова – в у.е.

То, что разменявший второй десяток службы в правоохранительной системе капитан Жуков с незапамятных времен и до дня нынешнего ходил всего-навсего в дознавателях, смущало очень многих коллег, кроме его самого. В неформальной милицейской табели о рангах, которая в официальных штатных расписаниях, понятное дело, не учитывается, дознаватели делятся на три категории. К первой относятся те, кто когда-то читал закон об ОРД и, в принципе, знает, как надо работать. Специалисты-дознаватели второй категории – это те, кто своими глазами видел, как надо работать (опять же в принципе). И наконец, под третью категорию подпадают дознаватели, которые действительно знают и умеют работать. Впрочем, если подходить к этой классификации со всей скрупулезностью, то третью категорию по уму следует раздробить еще и на две подкатегории: а) те, кто знают и умеют, но забили на это дело болт и ушли, и б) те, кто знают, умеют и продолжают служить.

Представителей подвида 3-б, в силу их малочисленности, впору заносить в Красную книгу. И вот именно одним из таких архетипов, собственно, и был капитан Жуков.

Нет, конечно, о каком-то вопиюще-патологическом патриотизме капитана говорить не приходится. Просто с девяти до шести Жуков работал на государство, а с шести до девяти – на свой карман. Эти временные рамки строго очерченных границ не имели. Вариации допускались, правда, как правило, за счет перехлеста в сторону времени «карманного». Ибо государство большое, его сколько ни корми – все мало, а вот свой карман никогда не тянет. Но при всем при этом язык не поворачивается назвать Жукова «оборотнем в погонах». Во-первых, дознаватели в основном ходят в штатском, а во-вторых, если в силу специфики своих халтур капитан Жуков и злоупотреблял своим служебным положением, то исключительно в той его части, что человеку, наделенному властными полномочиями, несоизмеримо проще получать необходимую информацию. И вовсе не обязательно, что эта информация содержит некие суперсекреты. Просто на дворе стояли такие времена, что любая дрожащая чиновничья тварь ныне поимела право. В том числе право предоставлять или не предоставлять информацию (справку, документ, отчет, статданные и проч.). Ее-то, после соответствующей предоплаты, и добывал Жуков. А добыв – стыковал, добирал недостающее по личным контактам и связям, сводил, анализировал и делал выводы. После чего менял полученные выводы на оставшуюся часть суммы.

При этом Жукова никогда не интересовала ни мотивация заказчика, ни его социальная принадлежность. Капитан обращал внимание лишь на реальность исполнения задачи и цену вопроса. Если положительно решить вопрос ему было не по силам, Жуков не гнал пурги, не лил воды, а честно признавался в невозможности исполнить заказ и частично возвращал аванс (за минусом первичных хлопот-затрат). За это немногие, но постоянные клиенты капитану доверяли. Жуков не был болтлив и никогда ни к кому не лез с вопросами. За это немногие, но постоянные клиенты до сих пор не предпринимали попыток его убрать. Жуков не строил из себя целку, но и не пил водяру с каждым толстым кошельком лишь потому, что тот – толстый кошелек. За это немногие, но постоянные клиенты его уважали. Жуков продолжал служить дознавателем, потому что был очень неглупым мужиком и знал, что, согласно закону сохранения энергии, давая человеку должность, бог одновременно отнимает у него частицу разума. А своим разумом Жуков дорожил, поскольку именно он, разум, позволял ему зарабатывать деньги. А следовательно, влачить не самое паршивое из реально возможных существование.

Общий язык Завьялов и Жуков нашли быстро. Настолько быстро, что уже в тот же день капитан решительно взялся за дело, благо после суточного дежурства ему официально полагался отсыпной. Поставленная задача была ясна и проста – попробовать отыскать человека, потырившего из кафе «Дэ Фэ» дорогую зажигалку. Выданный аванс оказался более чем убедителен, а причинами, по которым эта зажигалка была столь дорога своему так и не названному в ходе беседы владельцу, Жуков по своему обыкновению интересоваться не стал.

Для начала капитан попросил Завьялова свести его с непосредственным участником событий, дабы попробовать разобраться в сути конфликта. Самой подходящей кандидатурой был телохранитель Ребуса, который, получив травму при исполнении служебных обязанностей, в настоящее время бюллетенил на исторической родине в Балашихе. Чтобы не терять драгоценное время, с ним связались по телефону. Телохранитель мычал и телился, поскольку действительно не помнил, с чего тогда все началось, и до сих пор искренне недоумевал, с каких таких фигов местный питерский бычара взял, да и сломал ему палец. После продолжительной серии наводящих вопросов Жукова и матюгов Завьялова он все ж таки напряг извилины и сделал предположение, что первопричиной конфликта скорее всего послужил подзатыльник, даденный им пацану, сидевшему за столиком с недурственной телкой. Большего из него вытащить не удалось.

После этого капитан самостоятельно поехал в кафе, резонно предположив, что в столь серьезном заведении должны иметься камеры внутреннего слежения. Таковые действительно имелись, однако из разговора с администратором заведения выяснилось, что пленку с записью драки зачем-то изъяли менты. Это было и хорошо, и плохо одновременно. Плохо, потому что сам факт изъятия пленки по столь пустяковому делу изначально настораживал – с чего бы вдруг такая прыть? У нас что, уже покончено с убийствами, разбоями и грабежами, если коллеги столь рьяно берутся за дело по чистой воды хулиганке? Ну а хорошо – потому что кафе расположено на земле родного Центрального РУВД, и, следовательно, шансы Жукова заполучить если не оригинал, то хотя бы копию достаточно высоки.

После разговора с администратором Жуков плотно пообщался с обслуживающим персоналом, и одна из официанток припомнила молодую парочку, сидевшую за столиком у окна как раз в то время, когда начался All That Jazz. Парочка дважды заказывала эспрессо и, собственно, потому ей и запомнилась. Дело в том, что цены в «Дэ Фэ» достаточно высоки, между тем в округе полно сетевых кофеен, поэтому «незолотая» молодежь появляется здесь достаточно редко. А судя по прикиду молодого человека, к отпрыскам нуворишей он явно не относился.

Поблагодарив наблюдательную официантку, Жуков подорвался в отдел милиции, в который доставили участников не ледового, но побоища. В этот день бравого капитана ППС он не застал, но вот с протоколами задержания и списками свидетелей ему удалось ознакомиться. Обошлось это в сушие копейки – в две бутылки «Русского стандарта» и клятвенное обещание загодя предупредить дежурную часть о грядущей плановой проверке. Капитан переписал для себя данные «драчунов», а также на всякий случай срисовал несколько свидетельских адресов. Парня и девушки, подходящих по возрасту под описание официантки, в списке свидетелей не значилось. По этому поводу в своем блокноте Жуков нарисовал жирный знак вопроса, после чего посчитал возможным завершить свой первый внерабочий день по заказу с кодовым названием «Зажигалка».

Весь следующий день Жуков усердно «пахал на государство», совершив два выезда на бытовые убийства и один на грабеж магазинчика «24 часа». Оба убийства были раскрыты непосредственно на месте, а вот с магазинчиком пришлось повозиться. В промежутке между этими отнюдь не эпохальными событиями Жуков успел заскочить в РУВД, отыскать нужных ему хлопцев и договориться о снятии копии с видеозаписи драки. Поинтересовался капитан и причиной столь пристального интереса к этому эпизоду, однако внятного ответа не получил. Опер, в производстве которого находилось это дело, лишь разводил руками, талдычил сакраментальное «старший приказал» и, судя по его простодушной физиономии, действительно был не в курсе первопричин.

По окончании смены капитан снова заехал в РУВД, обменял уже поджидавшую его копию все на тот же «Русский стандарт» и отправился домой смотреть кино. Запись была в высшей степени гнилая, а потому на внимательный покадровый просмотр десятиминутной пленки у Жукова ушло в общей сложности около двух часов. Но в конечном итоге овчинка того стоила: на заднем плане нескольких идущих подряд кадров капитан углядел-таки парня, который, направляясь к выходу, на пару секунд нагнулся и что-то подобрал с пола. (По крайней мере на то, чтобы завязать шнурок, времени у него ушло бы гораздо больше – это Жуков тут же проверил экспериментальным путем.) Так у дознавателя появилась реальная зацепка, однако пока зацепка эта дальнейшего развития получить не могла, так как изображение на картинке было контурно-расплывчатым. То есть абсолютно неопознаваемым. Теперь все надежды Жукова были связаны лишь с бравым капитаном ППС, который в тот день геройски разруливал нетипичную для уважаемого заведения мордобойную развлекуху.

Встреча с пэпээсником состоялась в обеденный перерыв в кафе «Дэ Фэ». Жуков намеренно выбрал именно это заведение, полагая, что так тому будет проще сориентироваться в обстановке и восстановить в памяти недавние события. Однако затраты оказались напрасными, ибо пэпээсник и без того прекрасно запомнил молодую парочку, сидевшую в тот день за столиком у окна. Запомнил исключительно по причине их принадлежности к… правоохранительным органам. Фамилию девушки он не знал, поскольку она засветила свою ксиву, не раскрывая, а вот кой-какие данные ходатайствовавшего за них старшего в голове пэпээсника отложились. Данные были такие: подполковник, ГУВД, Нестеров.

Таким образом в расследовании Жукова появился третий «подозреваемый». Причем, в отличие от первых двух, не абстрактно-безликий, а с вполне конкретной фамилией и званием. Окрыленный удачей дознаватель подключил свой контакт в управлении кадров ГУВД и буквально через пару часов получил ответ: в настоящее время в штате главка именно подполковника и именно с такой фамилией нет. Зато есть два майора и один полковник на выбор. Все как полагается: с полными установочными данными, послужными списками и домашними адресами – не желаете приобрести? Жуков не пожелал, но за предложение поблагодарил. Добрым словом и стодолларовой купюрой.

Именно на этом этапе ушлый дознаватель посчитал свою миссию завершенной, так как по логике вещей подполковник главка, не проходящий по спискам управления кадров главка, мог быть: а) липовым, то бишь с поддельным удостоверением; б) эфэсбэшником, работающим под легендой милицейского подполковника; в) негласником, служащим в системе ОПУ. Искать липового подполковника дело длительное, муторное и скорее всего дохлое, а подходов к отработке пунктов б) и в) у дознавателя Центрального РУВД капитана Жукова не было. Не тот, знаете ли, калибр.

Жуков набрал номер Завьялова и уже через час они встретились в Катькином садике. Здесь капитан четко и обстоятельно рассказал все, что ему удалось нарыть, присовокупив к сказанному пленку с записью драки и «уликовым моментом» с неизвестным пареньком, возможно, имеющим отношение к милицейской «семерке». Завьялов изложенным аргументам внял, информацию оценил, отстегнул дознавателю заранее оговоренную сумму, и они расстались, вполне удовлетворенные результатами сделки.

После трудов праведных требовалось расслабиться, и Жуков, не мудрствуя лукаво, отправился все в то же «Дэ Фэ». В третий раз за неполные три дня. Красиво заказав уже знакомой, отличившейся отменной наблюдательностью официантке, он достал сигарету, затянулся и подумал о том, что, наверное, такой и должна быть настоящая жизнь – легкой, красивой, элегантного покроя, не жмущей в плечах и подходящей по длине. «Жаль, что полковника этого не удалось до конца доустановить», – кольнула Жукова легкая профессиональная досада, но тут принесли горячее, и мысли капитана переместились в более земную плоскость.

И каково же могло быть его удивление, если бы Жуков знал, что тут же рядышком, на Караванной, на втором этаже офисного здания корпорации «Российский слиток», в этот самый момент в мягком кожаном кресле и с бокалом вина в руке сидит подполковник милиции Нестеров, а этажом выше некто Николай с усердием потрошит содержимое той самой злополучной зажигалки?

Леха Серпухов слов на ветер не бросал, и уже через два дня после его звонка нестеровцы выставились по «срочной», выписанной розыскным отделом УУР. Приемку объекта вели от здания главка на Суворовском, что внутренними служебными инструкциями в принципе не дозволяется по причине риска быть расшибленными своими же собратьями по оружию. А это, согласитесь, идеологически неправильно.

Но в данном случае бригадир решил пренебречь подобного рода условностями, тем более что Серпухов клятвенно заверил, что всей работы у «грузчиков» сегодня будет лишь на два-три часа, не больше. А раз так, то можно было рискнуть и подставиться под светлы очи окон руководства. В конце концов, начальство все равно в них не смотрит – ему некогда. Потому как у него, в отличие от «грузчицких» делишек, настоящие Дела. «Шумим, братец, шумим…»

Объект, кличка которому была дана Мышонок, вышел из дверей главка в начале двенадцатого. Из этого следовало, что кулуарное общение с вызвавшим его для дачи показаний Серпуховым продолжалось почти полтора часа. Те, кто не понаслышке знал Лехину манеру ведения допросов, могли бы искренне посочувствовать Мышонку, ибо его психофизическое состояние в данный момент должно было быть близким к «депрессивно-суицидальному». Судя по выражению лица объекта – так оно и было на самом деле. Тем более, что для пущего «ужасу» Леха провел допрос не у себя в отделе, а на территории здания главка, где сама атмосфера способствует нагнетанию необходимых для задушевной беседы страстей.

Ежеминутно озираясь по сторонам, Мышонок прошмыгнул с Суворовского на Кирочную и засеменил в сторону метро «Чернышевская». В пути следования он несколько раз совершал однотипные проверочные действия под условным наименованием «развязавшийся шнурок». То есть приседал на корточки и, согнувшись в позе воткнувшего голову в песок страуса, пытался разглядеть, нет ли за ним хвоста. Тем временем «хвост» шел параллельным курсом по противоположной стороне улицы и вовсю потешался, с трудом сдерживая в себе жгучее желание подскочить и с очередным «развязанным шнурком» дать Мышонку хорошего пенделя. На «Чернышевской» объект снял стресс, залпом выпив банку пива «Балтика крепкое», после чего прошел на остановку маршруток и занял очередь. Вслед за ним в очередь встала красивая незнакомка в солнцезащитных очках, имя которой было Полина Ольховская. Но этого Мышонок, естественно, знать не мог.

Через сорок минут объект выгрузился из маршрутки на углу Пискаревского и Металлистов. Прекрасная незнакомка, коею Мышонок все это время украдкой любовался, к сожалению, поехала дальше. Кстати, из салона маршрутки незнакомка послала тональный сигнал, означающий выгрузку, но и этого объект, естественно, тоже не знал. Он прошел к точечной шестнадцатиэтажке, поднялся на крыльцо и, еще раз оглянувшись, набрал на панели домофона номер квартиры. В этот момент непонятно откуда сзади нарисовался небритый тип в неопрятного вида промасленной куртке. В соответствии с азами конспиративного искусства, почерпнутыми Мышонком из детективов Корецкого и Марининой, он хотел было скинуть запрос, однако в следующую секунду динамик откликнулся настороженным голосом Вани Чухова: «Кто?» Причины быть настороженным у Вани имелись весьма убедительные – уже третий месяц он числился в розыске, как скрывающийся от органов следствия, ранее избравших ему меру пресечения «подписка о невыезде» (статья обвинения 159 ч. 2 УК РФ).

Мышонок автоматически назвал пароль (а это уже не из Корецкого – это старая кинофильма «Подвиг разведчика»), и дверь, запищав, открылась. Объекту ничего не оставалось, как войти. Следом за ним вошел и небритый тип. Вызвали лифт. Подождали. Вошли.

– Вам какой этаж? – осторожно спросил Мышонок.

– Жми, не сумневайся, – добродушно ответствовал тип. – Мне на самую верхотуру.

Объект доехал до девятого этажа. Вышел. Не удержался, обернулся. Дверцы плавно закрылись, и лифт поехал дальше. Мышонок облегченно вздохнул, прошел к двери квартиры с номером 117 и втопил кнопку звонка. Защелкали замки, металлическая дверь открылась и, впустив объекта внутрь, с шумом захлопнулась. Одновременно с раздавшимся гулким эхом с черной лестницы вынырнула фигура небритого типа, который внимательно огляделся по сторонам, прислушался и, видимо, оставшись вполне удовлетворенным увиденным, широко улыбнулся и тихонько пробормотал: «Дело сделано, Билли».

Через пятнадцать минут к дому подъехала группа захвата во главе с бравым Лехой Серпуховым. Кроме него, из пятерых вылезших из машины на свет божий ребят Нестеров знал еще опера Диму Травкина, с которым однажды очень плотно посидел в ныне почившей в бозе, а некогда гремевшей на весь Выборгский район забегаловке с легкомысленным названием «Молодость».

– Сергеич, – с места в карьер затараторил Серпухов. – Подождете? Мы быстро, туда-сюда-обратно. Лады?

– Да уж подождем, – согласился бригадир. – Нам, сам понимаешь, спешить особо некуда.

– Вот и ладушки, – обрадовался Леха. – Какая, говоришь, квартира, 117-я? Все, мужики, начнем помолясь.

В общей сложности, серпуховское «туда-сюда-обратно» обернулось почти двумя часами. Зато когда оперативники наконец вывалились из подъезда, ведя под заведенные за спину локотки отбегавшегося Чухова и перепуганного Мышонка, лицо Серпухова сияло, как начищенный медный пятак.

– Прикинь, Сергеич, вот это улов. Мало того, что беглого взяли, так у него на квартире еще и «ПМ» с полным боекомплектом нашли. Накрутил себе парень срока – теперь к Пекинской олимпиаде уже точно не выйдет… Короче, план такой. Я сейчас своих отправляю в контору – закреплять-отписываться, а мы с тобой, пока суд да дело, пойдем-ка накатим по сто пятьдесят с огурчиком, а? Ну как, Сергеич, одобряешь?

– Да ты что, Леха! Мне ж тоже в контору надо. И тоже отписываться-сдаваться.

– Да перестань ты. Что, твои орлы за тебя не сдадутся? И отпишутся сами – не дети малые. Ну как? Да перестань ты мяться… Ну хочешь, я сам твоему Нечаеву позвоню и тебя на сегодня отмажу?

– А вот таких отмазчиков мне не надо, – проворчал Нестеров, однако по его тону уже было понятно, что бригадир сдается. – Ладно, черт с тобой… Тем более, что действительно давно не виделись. Да и повод вроде как есть.

Александр Сергеевич отошел в сторонку, немного подумал и, набрав номер Нечаева, в течение пяти минут загружал его внезапно нарисовавшимися суперсемейными обстоятельствами, требующими его незамедлительного появления дома. Зная Нестерова, начальник поверил ему не шибко, но поскольку смена сработана отлично и принесла в общую копилку отдела «плюс одно задержание», он в конце концов сдался и разрешил бригадиру сегодня в конторе больше не появляться. Нестеров прошел к своим, на всякий случай задиктовал им изобретенную «семейную» легенду, сдал на хранение Полине (как наиболее ответственному товарищу) свою ксиву и пояс с радиостанцией. Ребята понимающе хихикнули, сделали ручкой Серпухову и отправились на базу.

Тем временем Леха, который душой уже давно был в заведении «Черная моль», что у Финляндского вокзала, скрипя зубами, раздражённо диктовал молодому оперу:

– …Пиши: акт добровольного изъятия. Число, месяц, год… Я, оперуполномоченный 9-го отдела УУР… Так, кого будем вписывать?… Димка, твоя очередь… Пиши: Травкин Д. Н. составил настоящий акт о том, что в квартире номер такой-то дома такого-то по Пискаревского проспекту… Прикинь, Сергеич, вот она – золотая молодежь. Сами ни хрена делать не умеют, даже акт составить… Написал? …проспекту у гражданина Чухова Ивана Андреевича, 01.04.1968 года рождения, уроженца города Ленинграда, работающего диспетчером на станции Витебская-Товарная, обнаружил и изъял пистолет «ПМ» №… Глянь, какой там номер?… Номер 123123 с обоймой. Обнаруженный пистолет упакован в целлофановый пакет белого цвета с надписью «Калининградская мебельная фабрика им. Горемыкина» и опечатан печатью № 16. На печати имеются подписи понятых… Акт составлен в присутствии понятых… Кто у нас сегодня в понятых? Моряки?… В присутствии понятых: Мойму Павла Николаевича, моряк, в/ч № 6509, и Пирожкова Ивана Моисеевича, матрос срочной службы, в/ч № 6509. Так, пиши далее: сам гражданин Чухов от подписи отказался, при этом нецензурно выругавшись. Все. Дальше подписи понятых, подпись Травкина. Число, дата… Дай посмотрю… В принципе, все верно, кроме одного – целлофан пишется через «Е». Но это уже детали. Все, давайте, грузитесь и в контору. А я через пару часов подъеду. Пошли, Сергеич…

Ровно через два часа и пятнадцать минут во внутреннем кармане уже порядком захмелевшего Лехи Серпухова раздалась мелодия «Боже, царя храни». Леха несколько секунд раздумывал – отвечать или нет, однако чувство долга все-таки взяло верх, и Серпухов нажал кнопку ответа. Невидимый абонент что-то возбужденно затараторил Лехе в ухо, и по мере его рассказа лицо Серпухова на глазах вытягивалось и наливалось багровой зарей.

– …Ты что, гад, творишь!!! Вы что, твари, надо мной измываетесь!!! – неожиданно сорвался на крик Леха. – Да ничо!!! Скотина! Мне до пенсии осталось всего ничего?!

Леха отключился и, ничего не объясняя отходившему облегчиться Нестерову, тут же принялся давить на клавиши телефона. Трубка Серпухова обладала довольно мощным динамиком, а посему последовавший затем диалог бригадир сумел услышать практически дословно:

Голос: Что случилось?!

Серпухов: Недоумки сраные! Что случилось?! Тебе Крылова мало! Ведь только успели отписаться!

Голос: Ты что, Семеныч, того? Два часа назад сам сказал: «Так держать!»

Серпухов: Этого держать!!! Мать вашу! Ружье где?

Голос: Какое рыжье? Там ценностей не было! Какая гнида…

Серпухов: Оружие!!!

Голос: В смысле пээм?

Серпухов: В смысле – олигофрены вы общественно опасные!

Голос: Ой!

Серпухов: Животное! Делайте что хотите – я даже не представляю, что врать!..

Леха выключил трубу, бешеными глазами посмотрел на Нестерова и скомандовал:

– Поехали.

– Куда?

– К нам.

– А что случилось-то?

– По дороге расскажу. Все, рванули мотор ловить…

За то время, пока Нестеров и Серпухов добирались до базы розыскников, Дима Травкин, с которым они не так давно расстались, носился по конторе, как раненный в жопу олень. Сначала он не без труда, но отыскал следователя. Как раз вовремя – тот уже складывал бумаги в портфель, собираясь уходить. Дима влетел в кабинет и заискивающим тоном, вкрадчиво поинтересовался:

– Анатолий Анатольевич, а вы уголовное дело уже возбудили?

– Уже возбудил… а обещанных пирожных не наблюдаю.

– А кто знает?

– Про пирожные – никто.

– Да нет, я про то, что вы, мол, возбудили?

– Во-первых, не «мол», – назидательно ответствовал майор. – А во-вторых – жена.

– Так я же холост!

– М-да, Травкин… Что-то ты сегодня малость того, тупишь. Моя жена. Она звонила, спрашивала, когда явлюсь. Я ответил, что возбужден и «под утро»…

– И больше никто? – нетерпеливо перебил его Дима. Майор удивленно посмотрел на него поверх очков:

– М-да, действительно, слава богу, Дима, что ты не женат.

– Слушай, Анатолий Анатольевич, а можно без процессуальных действий? А? Ограничимся регистрацией, а постановление об отказе я сам вынесу.

– Оно, конечно, можно все. Вот только хотелось бы выяснить, с какого такого перепугу следовало меня силком волочить на край города, сулить бакшиш, убеждать в несомненной победе ленинского принципа неотвратимости наказания, а затем, в принципе, посылать куда подальше. Я ведь могу и осерчать, и что тогда?

В ответ на это Травкин наклонился и стал что-то громко шептать на ухо майору. Закончив свой монолог, Травкин выпрямился и, ребром ладони картинно перерезав себе гортань, застыл в просительно-выжидательной позиции.

Следователь переваривал услышанное минут пять, после чего констатировал:

– Да, дела-а!.. Жалко, что ты не женат. Удивительная порода человеков могла бы пойти.

– Анатолий Анатольевич, христом-богом! – взмолился Травкин.

– Черт с тобой! Добро… Но есть одна закавыка! Я «предмет, напоминающий огнестрельное оружие» с сопроводительной уже направил эксперту. Справки-то из лаборатории – нет.

– Что же делать? – ужаснулся Дима.

– Думай!..

– А что тут, собственно, думать? Трясти надо.

И Дима подорвался к эксперту. В этот день ему вообще фантастически везло. Эксперт, и тот оказался на месте. Не иначе как сам ментовский бог взялся поиграть на его, Диминой, стороне.

Травкин толкнул дверь криминалистов ногой и прямо с порога выпалил:

– Дюрье, ты меня сейчас спасешь от психоневрологического диспансера!

– Только после того, как ты произнесешь меня правильно.

– Дерьё!

– Еще одна ошибка.

Травкин сдал задним ходом, завернул шеей за дверь и произнес правильно фамилию, не отрываясь от таблички:

– Дюрмье!

– Уже лучше. Но в долг не дам.

– Да я тебе сам дам!

– ????

– Слушай, будь человеком, напиши, что ПМ с Пискаревского – не рабочий.

– Ох ты какой быстрый! И с какого перепугу мне под статью идти?

– Понимаешь, это… Это мой родной брат.

– Врешь! – Эксперт выудил из стопки бумаг сопроводиловку и пробежал глазами. – При изъятии ты бы его узнал в лицо. Или ты олигофрен?

– Что вы все аллегрофрен да…

– Да олигофрен? Вот видишь, это уже общественное мнение.

– Пойми ты, Дю-рь-мье… Он мне сдает серию разбоев на сберкассы, но за свободу.

– Напомни, когда, говоришь, серия-то была?

– Да это по всему Союзу.

– А руководство в курсе?

– Звони!!! – и Травкин для пущей убедительности хлопнул себя кулаком в грудь.

– Ладно, верю, – примирительно сказал эксперт. – Небось, опять чужого агента замели?… Кстати, долг, правда, вернешь в любую минуту?

– Хоть что! – снова бухнул в себя Дима.

– Ну, тогда жди…

С этими словами Дюрьмье вставил казенный бланк в печатную машинку…

Немыслимая активность Димы Травкина принесла свои плоды. Когда Нестеров и Серпухов на такси подлетели к розыскному отделу (естественно, не заплатив), Дима уже стоял на крылечке и нервно курил шестую за последние шесть минут сигарету. Пальцы его предательски дрожали. Леха набрал в легкие побольше воздуха и уже открыл было рот, чтобы гаркнуть, но Травкин его опередил. Четким строевым шагом он подошел к командирам и отрапортовал:

– Товарищ Серпухов. Разрешите доложить. Ствол в дежурке, справка – «не годен», оставлено материалом, разыскиваемый по ст. 259 ч. 2 УК РФ Чухов Иван Андреевич в настоящий момент содержится в КПЗ. Доклад окончен.

Серпухов облегченно выдохнул и потянулся за сигаретой:

– А легенда?

– Ну, я его уже около камеры от конвоя отбил, – Дима понял, что по крайней мере сейчас его бить не будут, а потому перешел на более привычный, доверительно-дружеский тон. – Говорю ему: так, мол, и так – проверка была оперативная. Типа как в фильмах на расстрел фальшивый водили.

– Ну Чухов, понятное дело, в слезы? – спросил Нестеров, который в общих чертах уже был в курсе этой «детективной» истории.

– Не-а. Говорит – товарищ начальник, можно на пару слов без свидетелей! Ну, думаю, сейчас вмажет мне по роже!

– Попал? – поинтересовался Леха.

– Нет!

– Жаль.

– Семеныч, прикинь, он мне говорит: ну, раз вы все знаете, то вагон с фурнитурой для мебели – это тоже я!

– Какой вагон?

– А откуда мне знать! Я, правда, сводки потом полистал – на Витебской-Товарной действительно какой-то вагон куда-то не на тот тупик уехал с концами.

– Да, чудеса! – покачал головой Серпухов.

– Ну, я ему и говорю: мол, мы работаем по-крупному. У нас здесь секретное подразделение, даже от своих. Будем иметь тебя в виду…

– Ты мне лучше скажи – нас иметь будут?

– Семеныч, выправили ситуацию. Базара нет.

– Чтоб вы сдохли, у меня руки дрожат до сих пор, – только и нашелся что сказать в ответ на это Серпухов.

Тем же вечером в рюмочной, после закрытия для всех, за высоким круглым столиком без сидений выпивали Нестеров и розыскники Серпухов, Травкин и Толя Яновский.

– Вишь, как случайно все вскрылось-то! – Дима все никак не мог поверить в свою счастливую звезду.

– Толь, слушай, а тебя-то как осенило? – спросил Серпухов.

– Ты понимаешь, Леша, сижу я на горшке в уборной. Гляжу, за трубой торчит свеженький такой приказик. Думаю, во – черти полосатые, уже сорвали. Ну, знакомлюсь, скучно же. А в нем, в приказике в этом, как раз про участившиеся случаи передачи табельного оружия друг дружке перед утренними совещаниями у руководства. Сам знаешь, начальники кроме как: «Где табельное? Удостоверения на цепочке!» ничего больше не спрашивают. Ну, я читаю, похохатываю. И тут вдруг обращаю внимание на табличку с номерами пээмов. Смотрю, а супротив фамилии «Травкин» цифирки: 123123. Что-то, думаю, больно номерок знакомый. Пока дошел до кабинета – осенило! Бац, а в протоколе изъятия этот же нумер! И сводочка свеженакарябанная: