ООО «Удельная Россия». Почти хроника Хаммер Ната

Сцена первая

Сусликов полуопальный

Заперев дверь, Мирослав Казбекович упаковывал кукол в картонные коробки. Он бережно перекладывал безвольные тельца пупырчатой пленкой, заклеивал коробки скотчем и лепил наклейки: «Хрупкое» и «Верх», зашифровывая от руки содержимое. Гадюшник – значило оппозиция, Общак – кабинет министров, Театр теней – Госдума, Мальчик-с-пальчик и К – понятно без объяснений. Впервые за двенадцать лет его все-таки выперли: из Кремля в Бесцветный дом.

Когда-то этот дом был белым. Но после того, как его сначала расстреляли, потом отмыли от копоти и заселили новыми квартирантами, он стал бесцветным. Мирослав периодически посещал его в свою бытность кремлевским небожителем. Его всегда поражала пустынность коридоров, приглушенность голосов и граненые графины с кипяченой водой в каждом кабинете: от начальников до референтов. Было ощущение, что трупы защитников Белого дома замуровали в эти стены, и все обитатели соблюдали бессрочный траур. Непонятно только, как уцелели при бомбежке граненые графины с позеленевшими от водорослей, недоступными для отмывания внутренними гранями.

Этот дом наводил на Сусликова такую тоску, что одна только перспектива переселиться сюда каждый раз заставляла его энергичнее шевелить мозгами. Двенадцать лет. И вот осечка. Акелла промахнулся и вынужден отступить. В отличие от Акеллы Сусликов не взрастил Маугли, который мог бы постоять за вожака. Люберецкий не дотянул. Хоть и получил звериное воспитание, но масштаб не тот. Не тот. Жук тоже не взлетел. Крылья еще не отросли.

Впрочем, и за место в Бесцветном доме пришлось в конце концов побороться. Чтобы не оказаться на свалке истории. Шахматович всерьез претендовал. Но Верховный предводитель не мог допустить медвежьего беспредела и сделал смотрящим его, Сусликова. Через губу, но сделал. В голове Сусликова вертелась песенка Остапа Бендера в мироновском исполнении:

Сусликов никогда не ждал никакого признания. Куклы не могли любить Папу Карло по определению, даже если он не носил бороды и не щелкал кнутом. Двенадцать лет он закулисно режиссировал этот театр в одну пятую земной суши, и все двенадцать лет конкуренты пытались выдавить его с этой роли под разными предлогами: от серьезного провала до слишком большого достижения. Но его еще в детстве научили: сделал дело – отойди на безопасное расстояние, чтобы взрывной волной благодарности не накрыло. Спасибо, благодарностей не надо, возьму деньгами. Но деньгами тоже особо не одаривали. Пропитание приходилось добывать самому – тут былинка, там ягодка. За это время властные соперники обогатились как Крезы, налились нефтедолларами, как клопы – дармовой кровью, а у него кроме пары свечных заводиков, десятка фондиков да долечек в скромных девелоперских компаниях так ничего и не завелось, и кто он по сравнению с ними – так, нищий с паперти, а ведь боятся, боятся! Потому что креативу конкурентам Господь Бог не дал, родились они с тоннельным зрением, на страну и мир смотрят из кремлевской бойницы, всей широты картинки им не увидеть, сколько ни кряхти. Таковы уж свойства бойницы: стрелка от вражеской пули защищает, но и обзор сильно ограничивает.

Мирослав был спокоен. Он понимал, что уходит ненадолго. Что эти костные, загущенные нефтью до состояния солидола мозги, быстро заведут ситуацию в тупик. Предводитель слишком долго у власти и теряет чуйку. И чем больше накачивает лоб ботоксом, тем больше замораживает движение мысли в лобных долях. Да и ситуация в стране не та, что восемь лет назад, и даже не та, что четыре года спустя. Оппозиция стала дерзкой. Вышла на болото и завопила коллективной выпью. Аж передернуло власти предержащие, чуть родимчик не приключился. Всех собак, понятное дело, повесили на него. Мол, самый длинный оппозиционер, Хорохоров, – твоя креатура. Ты его породил, а убить вовремя и до конца не сумел…

Да, промахнулся. Да, не ожидал, что ловелас-олигарх наберет такой рейтинг среди порядочных домохозяек из отдаленных регионов. Что это доказывает? Только то, что каждая порядочная домохозяйка в глубине души воображает себя валютной проституткой и наивно полагает, что размер члена баскетболиста соответствует размеру его ступни. Ха-ха-ха! Дуры безмозглые!

 …Дуры они, конечно, дуры, но в результате в Бесцветный дом переезжать ему, а они как сидели во фланелевых халатах и бигуди перед телевизором, так и сидят, жопой приросли.

Но, что делать, женская безмозглость – это данность, с которой надо считаться. Потому что она не всегда в минус. Только его сместили – и о-па! тут возьми и «Письки лают» случились со своим задорным призывом к той, которая совокупилась через ухо. Думали, если она в ухе чудо сумела уместить, то оно такое емкое, что их призыв услышит? Даже если они спиной к ней развернутся? А что могли Колодин с Цаплиным в этой ситуации придумать? Держать и не пущать! Закатать глупых девчонок, у которых бешенство матки на фоне жизненной неудовлетворенности случилось, лет на несколько! А где же христианское милосердие? Хамов суд его заменил. Хам хамок судит. И засудит. Пока Цаплин ревизует христианское учение, доказывая, что всепрощения в нем никогда и не было. Как и дорогих часов на руке иерарха на достопамятной фотографии. Интересно, как он будет ретушировать текст Библии… Нет, он скажет, что изначальный перевод с древнееврейского был неточным, текст уточнят и изымут у верующих прежние крамольные экземпляры. Да, все-таки мужская безмозглость много хуже женской. И до добра не доведет. И вот когда его недоброжелатели стукнутся лбом о твердокаменную стену массового протеста, приползут к нему. Как и прежде. А он еще подумает, спасать ли ситуацию или списать сначала конкурентов. Он поставит условие: сначала списать, потом спасать. Храни их всех Господь в сухом прохладном месте, но главное – подальше от меня. Представителем в ООН. Послом в Штатах. Почетным председателем «Рогов и копыт». Чтобы при деле, но без власти. Да, но пока его команду распихали вот по таким прохладным местам. Хотят его лишить силы. Да все никак не поймут, что сила его не в команде, а в выдающемся воображении и природной гуттаперчевости.

Сусликов проверил шкаф – всех ли достал? Шкаф был девственно пуст, и только на самой нижней полке в углу, нахохлившись, все еще сидел в канареечной клетке Ходор. Сусликов попытался вынуть куклу из импровизированного заключения, чтобы не тащить клетку с собой, но за долгие годы замок на дверце заржавел и не поддавался. Пришлось паковать в отдельный ящик вместе с клеткой. Закончив упаковку, Мирослав умыл руки, выглянул в приемную, чтобы дать распоряжение своему секретарю вызвать грузчиков. Оказалось, что по распоряжению Колодина грузчики сидели в приемной с самого утра. И его новый главный референт Агнесса – тоже. Сусликов ухмыльнулся нетерпению сменщика, поманил пальцем Агнессу в кабинет и прошептал ей на ухо:

– Агнесса, в этих коробках – мои личные наработки. Отвезите в Гробово, в мой загородный дом и проследите, чтобы сложили в подвале, но не в винном, а в том, где я храню свою коллекцию.

Агнесса молча кивнула. Она хорошо усвоила, что никаких лишних слов и междометий произносить не нужно, если без этого можно обойтись.

Сцена вторая

Новое амплуа Агнессы

Под мерное завывание сирены машина с Агнессой и куклами плавно двигалась по выделенной полосе движения. Душа Агнессы пела в ритме сирены. Наконец-то свершилось! Восемь долгих лет рабского труда дали свои результаты. Вот она сидит под кремлевской мигалкой, и ей покорно уступают дорогу порше и феррари. Долой смену памперсов и вытирание соплей, долой капризы и страхи, претензии и причитания, надувание пузырей и щек, щекотание самолюбия и поднятие достоинства. Адьез, амиго, вы – не мой герой. Прощай, нестойкий Лель, да здравствует Мезгирь! Я не боюсь огня, внутри я вся из стали. Хочу служить, обслуживать уж тошно…

Нет, обслужить она тоже, конечно, готова, если будет на то благоволение Шефа. С искренним удовольствием, без всякого спектакля.

И без всяких карьерных соображений. Исключительный ведь красавчик репродуктивного еще возраста. Какие зубы, какие ногти, какая обувь, не говоря об остальном. Остального Агнессе видеть не доводилось, но сомнений у нее не было никаких. Но пока плотского интереса к себе Агнесса не почувствовала. И иллюзий не строила. Давно уже не девочка-Снегурочка, но, слава богу, и в Снежную бабу не превратилась: фигурка травести, голосок колокольчиком. Волосы только от бесконечного обесцвечивания ломаются, пришлось радикально укоротить, завитыми локонами уже не тряхнешь, как прежде. Зато обзавелась столичными манерами, брендовым гардеробом и квартирно-финансовой независимостью. Удалось отщипнуть у Кима кусочек его утиного бизнеса. Фуагра теперь на официальные обеды в Кремль поставляет.

Через фуагра с Сусликовым и познакомилась. Как-то перед Новым годом послал ее Ким в Кремль с подарочной корзинкой. Она, не будь дура, взяла напрокат костюм Снегурочки, самый дорогой, нарядилась и поехала. Долго ее служба безопасности сканировала, шапочку хотели отобрать, корзинку через рентген всю просветили, пару баночек вскрыли и дали собакам попробовать. А она только улыбалась сказочной улыбкой. Наконец впустили. Секретарша-грымза из приемной пускать к телу шефа ее не хотела. Здесь, говорит, оставьте, милая. Долго пришлось объяснять, что процедура вручения – это часть подарка, пока та наконец смилостивилась и разрешила оставить себя в приемной вместе с корзинкой. Ждать пришлось долго – чуть не описалась. Но отлучиться даже на минуточку не рискнула.

Сусликов появился вдруг, стремительный, внезапный, уверенный, лощеный. Агнесса вспорхнула и поплыла навстречу Белой Лебедью. Текст, отрепетированный до интонаций и пауз, почти пропела. Сумела произвести эффект и запомниться. Сусликов питал слабость к театральным эффектам. Позже, когда Мирослав приезжал на заседания Генсовета в ОСВИН, она всегда старалась встретить его у машины лично. А Ким возьми и заревнуй. Заткнул ее из ОСВИНа в свой птичий бизнес. Даже должность громкую дал – повысил типа. И приходилось изображать благодарную Золушку – как же, заместитель главного производителя российского фуагра. Хорошо хоть, на птицефабрику ездить не заставлял – вонь там такая, что глаза аммиаком разъедает. В офисе над ней за глаза смеялись – подсадной уткой называли. А она продолжала лучезарно улыбаться. Великое дело – сценическая закалка, семь лет в роли Снегурочки, что-что, а лицо держать научилась, даже во сне…

Нет, конечно, она, случалось, и рыдала. Сначала искренне, когда Неуемный изводил ее противоречивыми указаниями и распекал ни за что, ни про что. Потом по заказу, когда понимала, что инфантильному тирану хочется видеть ее слезы. Опять же, спасибо любительскому театру, умела выжать из себя слезу в нужный момент.

Улыбаться-то она улыбалась, а сама мучительно искала выход из утиного положения. Не за тем она приехала в столицу, чтобы птицеводством заниматься. А с этим утиным бизнесом только «Голая утка» у публики и ассоциируется. Самый злачный клуб Москвы. «Агнесса, а по каким дням ваши утки стриптиз показывают? Ха-ха-ха…» «Ежедневно. Сразу после забоя и до извлечения ожиревшей печени, ха-ха-ха. Приятного аппетита!» Сплошное унижение.

Кабы она стала хозяйкой модного салона или художественной галереи, ее бы знала вся светская Москва… Ну, или хотя бы законной женой производителя. Кругом все сплошь разводятся со старыми боевыми подругами и женятся на новеньких молоденьких секретаршах. А тут ни тебе салона, ни тебе штампа в паспорте… Да еще случалось: спишь себе одиноко в душной или холодной Москве, а он тебе откуда-нибудь с Сейшел звонит и жалуется, как ему там плохо! И ты должна проснуться и начать утешать! А в душе послать его хочется гораздо дальше Сейшел. Или: из кожи вон вылезет, чтобы добиться участия в какой-нибудь раскрученной телепередаче, а в день икс вместо «С добрым утром, любимая!» будит ее звонком со словами: «У меня понос на нервной почве. Что мне делать?!» Неужели за полвека жизни нельзя было запомнить, что в таких случаях надо выпить валерьянки и рисового отвара. А стоило ей с какими-нибудь проблемами к нему обратиться, так сразу: «Что ты меня грузишь?! Сама-сама-сама-сама».

Сама-сама-сама-сама и выползала. Пока ее мучитель на Сейшелы, она – в молодежный лагерь на Селигер. Старый друг Кувалдин посоветовал. Ищут, говорит, «Наши» интеллектуальные ресурсы. А чем она не ресурс? Ресурс и есть. Молодой предприниматель с инновационным российским проектом большой общественной значимости. Наш ответ буржуйскому фуагра. Да! А обстановка на Селигере такая была – сразу десяток лет сбросила, из круглосуточной сиделки назад в девчонку превратилась. Палатки, костры, тусовки, речевки, веселуха. Базировались, правда, среди заброшенного кладбища, но это даже обостряло чувства. Молодые лица, мускулистые тела, бурный секс. А потом привезли священника и сорок пар повенчали прямо там же, но не прямо на кладбище, а на пляже. Ей тоже предлагали, но она воздержалась. Секс сексом, а все-таки самая привлекательная часть у мужчины – это его кошелек. С кошельками она там никого не заметила. Кроме Люберецкого. Она прорвалась к нему в палатку и передала привет от главного омского ОСВИНянина Кувалдина. Он привет принял вместе с объятиями и поцелуем, но был слишком занят для дальнейшего развития отношений.

Курс по предпринимательству оказался каким-то скучным, цифры мелкие, графики сухие. У молодых политиков было больше движухи. То Винни-Пух на шаре прилетит, то Пятачок на вертолете. Она так незаметненько к политикам и переместилась. А когда узнала про предстоящий визит Сусликова, надела майку с надписью «Снегурочку вызывали?» и села в первый ряд у сцены между Баклажаном и Брокколи – овощами от Едра. Было жарко, ждали долго. Баклажан в поролоновом костюме, призванный олицетворять здоровое питание нового поколения, упал в обморок. Снегурочка, прошедшая военную кафедру Омского строительного, знала, как оказывать первую помощь перегревшимся. Она быстро разоблачила овощ, вылила на него ведро воды и стала делать искусственное дыхание рот в рот. Многочисленные корреспонденты всех изданий тут же начали расстреливать ее своими фото– и видеокамерами. А дальше…

Звонок телефона досадной трелью прервал воздушный полет ее поднебесных мыслей. Кувалдин. Вечно этот медведь не вовремя. Ответить или сбросить? А потом сказать, что была на важном совещании… Ладно, ведь будет звонить до потери пульса – на то он и Кувалдин.

– Да, – сухо сказала она в трубку.

– Агнесска, это я!

– Да.

– Это я, Данила.

– Да.

– Да что ты все дакаешь?! Это я, Кувалдин.

– Я поняла. Дальше давай мысль развивай.

– Я поздравить звоню. Узнал от Кима про твой финт.

– Какой финт?

– Ну, взлет карьерный. Он, конечно, обескуражен. Не ожидал.

– Чего? Моего назначение или своей новой перспективы?

– Да ни того, ни другого.

– Что – не рад? Он же давно хотел на политическую передовую. Столько денег пиарщикам переплатил за продвижение своего имени! А теперь журналисты будут за ним по пятам ходить, каждое слово ловить.

– Да, но уж место больно неоднозначное – заступника за врагов частных интересов кремлевской головки. На каждом шагу можно мину зацепить.

– Шеф ему выдаст минную карту обдрисмена: куда ходить, куда не ходить.

– Тут еще важно, чтобы минная карта Шефа совпала с минными картами остальных интересантов. А то ведь было уже, помнишь? В «Компромат» стенограмму заседания ОСВИНа кто-то слил, Шеф Киму сначала велел сказать, что все ложь, а после консультаций с верхом велел сказать, что все правда.

– А что мешает Киму повторить этот трюк при необходимости?

– Повторит, конечно! Лишь бы сразу после неверного шага голову не оторвали.

– Ну, знаешь, мы тут все рискуем. Шеф уже второй десяток лет по лезвию бритвы ходит.

– Шеф – человек исключительный, почти волшебник…

– А ты чего, Данила, так за Кима печешься? Попросил, что ли?

– Ну, не то чтобы…

– Пытается твоими руками мины обезвредить. Ему надо – пусть сам мне звонит и просит помощи. У тебя-то какой интерес?

– Ну как, друг все-таки. Я ему карьерой обязан.

– Боже, Данила, ты все-таки лох. Это не ты, это он тебе обязан.

– Ты че, Снегурочка?

– Я ниче, Данила! Кто всю бизнес-Сибирь под него выстроил?

– Ну, я.

– Вот, на твоем горбу он во всероссийские обдрисмены и выехал. А ты так в сибирской ссылке до сих пор и прозябаешь.

– Ну, я не в ссылке. Я же здесь коренной. И тебе он тоже помог место под солнцем найти, не забывай.

– Да правда, что ли? И что же это за место? Сиделки с утками? Восемь лет на него батрачила, и еще бы не знаю сколько пришлось, если бы не моя природная смекалка.

– Да, Агнесса Батьковна, голова у тебя варит, почет мой тебе и уважуха. Преклоняюсь. Отчество-то твое как будет? А то никогда не доводилось спросить.

– А зачем тебе отчество?

– Ну, а как же? Субординацию соблюдать буду.

– Ладно, соблюдай. Никитишна я.

– Слышь, Никитишна, так не оставь нас своею милостью.

– Ты не обобщай. За себя проси.

– Ладно. Не оставь меня, еще молодого и вполне привлекательного, без внимания.

– А зачем тебе мое внимание? Я же не в твоем вкусе. Ты всегда пышнотелых шатенок любил.

– Ой, когда это было – в эпоху бритых голов и спирта «Рояль». А теперь я поклонник французских коньяков и изящных женщин. Так уж предупреждай загодя, ежели что. Я в долгу не останусь.

– Просьба принята к рассмотрению. Я подумаю. На этом все?

– Не смею далее тревожить.

– Ну, тогда чао!

Сирена продолжала противно завывать, но ликующей Агнессе слышалась в ней баховская карающая торжественность. Отольются кошке мышкины слезки… Теперь пусть Ким поползает у нее в ногах. Она, конечно, соблаговолит, не злопамятна, но сначала пусть бизнес утиный весь на нее перепишет, а то, действительно, зацепит где ненароком мину, судись потом с наследниками. Нет, с ее теперешним положением она бизнес-то отсудит, но зачем тратить время и нервы? Пусть сам принесет на тарелочке с голубой каемочкой и попросит принять в дар. Тем более что это уже сложившаяся бизнес-практика – дарить компании чиновничеству. А она же теперь – чиновник. Пусть и невысокого класса сама по себе, но в чьем подчинении! И это ничего, что придется временно в Бесцветный дом переехать, это ненадолго. Она скоро повезет все наработки Шефа обратно в Кремль.

 …Интересно, что там за наработки в ящиках? Агнесса уперлась в близлежащий к ней картонный ящик рукой – он легко сдвинулся. Значит – не бумаги. А что же? Было любопытно. Она заметила, что сгиб ящика немного разошелся. Агнесса мельком взглянула на водителя. Взгляд водителя был сосредоточен на дороге. Она достала из сумки зеркальце, посмотрелась в него, потом медленно опустила зеркальце на уровень щели, взглянула вниз и похолодела. Из щели осуждающе-укоризненно смотрел на нее человеческий глаз! Зеркальце заплясало в ее руке, поймало солнечный луч и ослепило ее. Это был луч озарения: ее новый шеф – маг и чародей, и в ящиках его колдовской реквизит! Идиотка, как же она раньше не сообразила – ведь это так очевидно. Достаточно только взглянуть на его лицо – а она по ящикам стала шариться! Мама дорогая! Вот попала, так попала! А ведь были, были знаки!

Голова закружилась, стало подташнивать, звук сирены усилился и напоминал теперь стоны грешников. Что же делать?! Что делать? А что, собственно, тут такого? Ну маг, чародей. То есть еще один Дед Мороз. А она Снегурочка. Попала в волшебное царство. То есть в свою стихию. То есть ей было на роду предписано сюда попасть, недаром же она столько лет сказочных героев играла. И ведь не только Снегурочку. Ведьму гоголевскую тоже. Хотя режиссер и сомневался, когда на роль назначал. Но потом сам сказал, что сыграла убедительно. От белого до черного один шаг, сказал кто-то из классиков. Нет, он говорил: «От великого до смешного…» А у нее вышло совсем наоборот, то есть от смешного до великого… Потому что масштаб нынешнего ее шефа несравнимо больше по сравнению с прежним шефом. Сусликов тоже, конечно, не Суслов, но место именно то самое занимает. Просто эпоха другая, все в масштабах ужалось: и страна, и правители, и идеологи. Это данность свыше. Всей стране и ей лично. И судьба распорядилась быть ей рядом с главным по тарелочкам, плечом к плечу, лишь на полкорпуса сзади.

Из машины Агнесса вышла новым человеком, в ощущении собственной значимости и высокого предназначения…

Сцена третья

Неуемный обдрисмен

Неуемного несло. В этом не было ничего необычного. Его часто несло и заносило в последнее время. Вернее, сначала заносило, а потом несло. Поманят его за стену, дадут в руки общественное поручение какое-нибудь, он с ним бегает, играется, потом заиграется, испугается, что далеко убежал и может заблудиться, оглянется в сторону стены, и, если увидит взгляд неодобрительный или палец поднятый, медвежья болезнь его тут же и настигает. Опростается, отдышится, успокоится, и снова тянет его на решение общественных проблем. Потому что человек он такой, живет во имя интереса, не тривиальных моментов, а чтобы торжествовал эмоциональный и личностный интерес. Любой идеей загорается легко и не тухнет до логического конца. Например, решил Ким, что надо снизить бизнесу единый социальный налог. Пришел он в Едро и говорит: давайте снижать вместе. А Едро и говорит: а давайте. И они дают: месяц дают, другой дают, третий дают – интервью о своих планах. А потом Едро говорит: передумали мы снижать, хотим повышать. Ну, тут логический конец идее и наступил – дело сделано, надо новую затею искать.

И вот несколько месяцев назад решился он на «Прямой политический поворот»: создать ответственную оппозицию, которая будет жестко отстаивать здравый смысл и правду говорить, тоже жесткую. Ну, в пику существующей безответственной оппозиции, которая мягко отстаивает здравый смысл и, если глядеть правде в глаза, смягчает ее, эту правду. Ким сразу хотел свою инициативу с застенком согласовать, но за стенкой не до него было: выборные игры были в самом разгаре. А у него зуд такой разыгрался, нет, не в ухе, в ухе у него в другие моменты зудит. Ну, стучался он со своей инициативой в стенку, стучался – никто не открывает. А он больше терпеть не мог, бац – и в «Интерфаксе» свою инициативу изложил. И давай бояться. Думает – вызовет сейчас Сусликов, накостыляет за несогласованность. А Сусликов не вызывает. Ну, думает, на заседание ОСВИНа придет и там ему публично врежет. Пришел, но не врезал, никаких отрицательных эмоций, реакция нейтральная, ни плюс, ни минус. Ким выдохнул – пронесло, и стал про новые инициативы думать. И вот он уже и забыл про «Прямой политический поворот», уже и Президента благополучно переизбрали, жесткая оппозиция в противовес существующей стала вроде и ни к чему.

И тут – бац! – пожалуйте в Кремль. Он пожаловал. А ему: «Будьте, Ким Борисович, главным заступником делового сообщества. Прямо нам в глаза говорите, на кого мы наступили или раздавили по недосмотру. И можете не только заступаться, но и наступать на нас иногда, если мы от законов сильно отступим в сторону своеволия». У Неуемного все так и оторвалось внутри: доигрался! Вспомнил он, как злые татары привязывали жертву к коням и пускали коней в разные стороны. Разрывающая боль пронзила внутренности, перед глазами поплыли круги, сознание помутилось, и Ким рухнул к ногам кремлян. «Помилосердствуйте!» – хотел закричать он. Но изо рта шло одно сипение. Темнота лавиной обрушилась на него…

Сознание вернулось не сразу. Сначала в центре появилась светлая голова с коротким седым ежиком и в очках. Ким узнал голову – это был Ходор Рудокопский. Голова быстро приближалась к нему, но не сама по себе, а на большом асфальтовом катке. Каток с грохотом надвигался на него. Неуемный хотел было дернуться, отползти в сторону, но не смог. Слева его удерживал Сусликов, а справа – Колодин.

«Лежите смирно!» – услышал он суровый голос. От этого командного голоса Неуемный окончательно пришел в себя. Над ним стоял доктор в очках и белом халате и два санитара с каталкой.

– Что же вы, батенька, – услышал он укоризненный голос врача. – Не жалеете вы себя! Все об общественном благе печетесь…

– Я больше не буду!..

– Да уж, оставьте это благо в покое. Оно вас до добра не доведет.

– Поздно, доктор, – с горечью осознал Ким и зарыдал. – Меня благодетели повязали и хотят вести на Голгофу, страдать за все деловое российское сообщество.

– Как же вас, батенька, угораздило?

– Сам не знаю, доктор. Бес попутал. Связался этот черт со мной, когда еще я был политическим младенцем. И все время подзуживает и подзуживает. И вот довел до Голгофы… – И Ким опять заплакал.

– Ну-ну, голубчик… Бог терпел и нам велел терпеть от дьявола. Укладывайте его, – приказал он санитарам. Санитары подняли Неуемного на каталку и повезли на выход. Каталка загрохотала по булыжнику кремлевской мостовой.

– Доктор, – с надеждой в голосе обратился к эскулапу Ким, когда каталка выехала из Кремля и грохот стих. – А дайте мне справку, что мне страдания по состоянию здоровья противопоказаны.

– Этого я, к сожалению, не могу. За это меня из профессии выгонят, диплома лишат. Потому что доктора что призваны делать? Лечить страдания. А если всем начнем освобождение от страданий давать, мы, доктора, все останемся за бортом Ноева ковчега. И фармацевты тоже. А это уже глобальные интересы. Круче нефтяного бизнеса. Вот когда будет настоящий конец света.

– Доктор, ну должен же быть какой-то выход! Вы же клятву Гиппократа давали! Помогите страдальцу!

Доктор оглянулся на санитаров и распорядился им идти в машину. Когда те оказались на некотором расстоянии, доктор заговорил.

– Хорошо, я вам помогу. Но пострадать немного все-таки придется. Повисеть на кресте некоторое время. Потом прикинетесь умершим. Я приду, засвидетельствую, что вы – политический труп, вас снимут и прикроют саваном. А вы ночью саван отбросите, и в небо на частном самолете на запасной аэродром за бугром. Есть у вас запасной аэродром?

– Есть. Пилота бы только найти надежного и знающего. А то летал однажды, всего лишь на Селигер, так тупица-пилот посадил машину прямо на правительственную трассу. Вот страху натерпелся.

– Ну, вы поищите. Время, как я понимаю, пока есть. Вас ведь не сразу на Голгофу поведут? Пока согласуют назначение, пока его сделают достоянием гласности… А как только вы почувствуете, что момент назревает, тут же оповестите меня. Я буду отслеживать, чтобы какой-нибудь мой коллега не оказался на Голгофе раньше. Может, даже палатку там заранее разобью, вроде как медицинские консультации местному населению оказываю.

– Я, доктор, в долгу не останусь…

– Само собой, само собой… От благодарности пациентов я никогда не отказывался. Без нее бы что? На нашу зарплату не то что жить достойно, умереть достойно нельзя, даже на сосновый гроб не хватит. Только в саван и в общую могилу…

– Ой, не расстраивайте меня, доктор, я сейчас опять заплачу…

– Ладно, ладно, голубчик, извините. Я вам сейчас успокоительное вколю и в больничку поедем.

– Нет, доктор, я в больничку не могу. У меня съезд на носу.

– Да нет, на носу у вас вроде никаких образований не наблюдается.

– Я это фигурально. Съезд Союза. Я же Председатель Общероссийского Союза Вхожих и Невхожих. И у нас на носу съезд членов.

– И вы полагаете, что без вас они не съедутся?

– Члены-то съедутся. Моя задача: заманить на съезд наших небожителей, показать их вживую нашим членам, чтобы невхожие понимали, что членские взносы не зря платят, а за право раз в год увидеть вблизи тех, чьи портреты висят в их кабинетах над их головами.

– И как же вы их заманиваете?

– Да в том и штука – не знаю, как в этом году заманить. Выборы прошли, все голоса мы им отдали, сами остались безголосые, а потому они нас больше не слышат. Посылали приглашения в письменном виде, да затерялись наши приглашения где-то в кремлевских лабиринтах.

– Может, обещанием каким заманить?

– А каким?

– Пообещать, что глаза закроете.

– На что?

– Ну, например, на то, что небожители говорят одно, а делают совершенно противоположное.

– Доктор, наивный вы человек. Мы на это глаза давно закрыли, нам глаза заменяет собака-поводырь: куда поведет, туда и идем, как слепые щенки. Мне бы хоть министра какого завалящего обеспечить. Но и министры нас теперь не жалуют. Это на проклятом Западе: бизнес солирует, а государство аккомпанирует. А у нас государство теперь само себе и соло, и аккомпанемент.

– А в чем же оно видит роль бизнеса в этом, с позволения сказать, оркестре?

– А их две. Ноты переворачивать вовремя и аплодировать в нужные моменты.

– Да, нелегкий ваш удел. Слушайте, а что если в роли селебрити на вашем съезде выйдет главный санитарный врач? Врача бы я вам обеспечил – он мой приятель.

– А с какой темой?

– Гигиена бизнеса, милейший, гигиена бизнеса. Дезинфекция грязных денег, антикоррозийное покрытие коррупционных схем, правила пользования посредническими прокладками, санация мозговых полостей персонала, стандартизация и сертификация услуг в интимных зонах…

– Доктор, вы – мой спаситель!

– Чем могу, чем могу… Ну что, вашу текущую проблему, считайте, решили. Теперь в больничку?

– Что вы, доктор, у меня такой прилив сил наступил, что я весь мир, кажется, перевернуть могу.

– Ну, вы все же аккуратнее с миром-то, не увлекайтесь. И угрозу Голгофы не забывайте отслеживать.

– Да, да, Голгофа… Буду держать руку на пульсе, говоря вашим языком. До встречи, доктор, мне теперь бежать надо. К нотариусу. Бизнесы на детей переписывать. Мне велели перед Голгофой очиститься от собственнической скверны.

– Это правильно. Не буду возражать, если мне в фонд поддержки генофонда процентик отпишете.

– Процентик, доктор, это много для вашего непривычного к большим деньгам организма. Может возникнуть несварение.

– Ничего, я страховую таблеточку приму.

– Все же, доктор, я бы рекомендовал начинать с половиночки.

– С половиночки чего?

– Процентика.

– Не торгуйтесь, батенька, вы не на рынке. А то я ведь на Голгофе тоже могу сказать, что вы полумертвый. И будете страдать дальше.

– Ладно-ладно, доктор. Договорились. Процентик.

– Ну и отличненько. Освобождайте каталочку.

– За процентик, доктор, вы уж меня на каталке до автомобильной стоянки докатите. Слаб я еще после шока, ноги не вполне держат.

Доктор кликнул санитаров, и те, бережно придерживая тело пациента, отбуксировали Кима к его персональному фургону.

Сцена четвертая

Позитивный оппозиционер Василий

Василий отжигал. Он дал за неделю столько интервью, сколько не давал и за год. Не какие-нибудь шорты на пять минут, а получасовые глубинные лонги. И список желающих получить порцию его риторики не иссякал. Причем это были люди, которые раньше с ним даже и не здоровались, а завидев издали, спешили, по возможности, свернуть в сторону.

Наконец-то! Наконец-то можно оставить другим тусовать юнцов, а самому заняться средним возрастом и средним классом, то есть собой любимым. После коротких раздумий и долгого согласования с застенком, Василий назвал свою новою оппозиционную партию «Партией потребительской власти». Вася размышлял так. Кто составляет средний класс? Активные потребители. Да, да! Средний класс нельзя назвать производителем. Средний класс если что и производит, то только нематериальные, а то и вовсе виртуальные ценности: разные услуги, иногда искусство, много ширпотребных зрелищ и много-много слов в устном и письменном видах. Зато он активно потребляет: качественную пищу, дорогие вина, помещения, машины, мебеля, брендовые тряпки и курортный отдых. Все, предпочтительно, заграничное. Поэтому отечественным производителем средний класс по большому счету не интересуется. Загнется производитель совсем или выживет – это на качество жизни среднего класса не повлияет. Ну, или почти не повлияет. Какая основная цель среднего класса? Жить приятно во всех отношениях. А основная ценность? Свобода потребления. А кто может этому помешать? Завистливый и косный класс производителей. Те, к базовым ценностям которых относятся: водка «Столичная», батон «Нарезной», колбаса «Докторская», шашлык свиной 2 кг в пластиковом ведерке, квартира в панельке, «Нива-Патриот» и деревянный сруб 6 x 6 на заболоченном дачном участке в трех часах езды от дома.

А как этот класс производителей может среднему классу помешать? Задавить своим весом, набранным на нарезных батонах и свином шашлыке. Потому что он составляет основную массу избирателей, а потому тащит все общество назад к базовым потребностям. От сухого вина у него болит живот, французский сыр он не переносит на дух, в «Мерсе» его укачивает, различие между китайскими шмотками с рынка и китайскими шмотками из дорогих бутиков он видит только в цене, а лучших отдых – напиться на природе, совместив это с охотой, рыбалкой или грядкокопательством.

А как среднему классу в этой ситуации выжить? Получить от власти больше прав, больше, чем у других: студентов, производителей и пенсионеров. Особенно пенсионеров, самой политизированной группы в стране. Потому что производителей на выборные участки еще заманить надо, посулом там или угрозой, а пенсионеры идут добровольно, широкими, хоть и нестройными, рядами, и голосуют, голосуют, голосуют.

Исходя из вышеизложенного, нужно дать среднему классу четыре голоса против одного из других социальных категорий. Почему? Потому что у него доход минимум в четыре раза выше. А пенсионерам оставить по полголоса – в соответствии с их пенсиями. Или даже четверть. Да, четверти будет достаточно.

И скажите, кто из среднего класса будет против такого расклада? Покажите мне такого протестанта. Да под такую идею все мыслящие люди страны соберутся, потому что именно они составляют средний класс. Они создали себе комфортную жизнь в условиях всеобщего дискомфорта своим умом и изобретательностью. Не урвали у государства, как олигархи. Не брали взяток, как чиновники. Да, они помогали олигархам прихватизировать ничейную собственность и иногда давали взятки чиновникам, но не сами, не сами, потому что заносить они брезгуют. Им это делать совестно. Ну, и если разобраться, таким образом они поднимали уровень доходов чиновников до уровня доходов среднего класса. Так что совесть их чиста. И репутация безупречна.

Василий торжествовал. Вот он, настал его звездный час! Что может противопоставить этой идее его конкурент по месту в оппозиции, мстительный олигарх Хорохоров? Опять объединение против существующей власти? А ради чего? Один мститель уже отдыхает в Лондоне. Другой трудится на зоне. А сам Хорохоров только что сдал власти свои выборные голоса. Кто за него голосовал, тот об этом знает. Да и не пойдет под него средний класс, кроме подчиненных ему менеджеров. Что знает Хорохоров о среднем классе? Он же из студентов сразу в олигархи выскочил. И потому о думах и чаяниях потребительского класса он знает только понаслышке. А вот Василий все на своей шкуре испытал. И в политике он – зубр, не то что Хорохоров. Его не смутят ни городские сумасшедшие, цепляющиеся за руку лидера во время массовых шествий, ни безмозглые юнцы, орущие «Похотливая сволочь!», ни… Да ровным счетом его ничто не смутит.

Даже интервью с зубастой Кусинеей Топчак, которое ему сейчас предстоит. На канале «Слякоть». Акробатка… ля!.. Со своим «Комом-2» кувыркалась-кувыркалась ноги врозь каждый вечер прайм-тайм много лет на всю Россию, а теперь она в оппозиционерки записалась. Еще бы в монахини! Насмешила! Стоп! Именно, что насмешила. А ведь она не из «Камеди-клаб». Может, ее в оппозицию заслали? Дискредитировать Хорохорова и прочих этих фрустрантов? А чтобы убедительнее выглядело, задержание ей организовали и обыск. Блин, да как же он раньше не допер! Значит, он и Кусинея – оба засланные. Но на разные стороны баррикад. А Папа за ними сверху наблюдает, как они кусать друг друга будут. Папа гениален! Но и он, Василий, не лох. Подыграет…

Кусинея уже ждала его в студии «Слякоти» в образе гламурной богемы. Только она владела искусством сочетать эти слабосочетаемые образя. Над овальной горловиной нарочито грубого свитерка на ушах висели два сапфира, каждый величиной с голубиное яйцо. А над ними восседали очки в пластмассовой оправе в цвет сапфиров. Шикозно!

– Здравствуйте, Василий! – задорно начала Куся.

– Здравствуйте, Кусинея! – вторил ей Вася.

– Что это у вас в руках?

– Пирог с потра2хами.

– Это мне?

– Вы догадливы.

– Как же вы, Василий, дошли до такой жизни?

– До какой такой жизни?

– Пекарской.

– В результате естественной эволюции видов. Вы из акробаток – в протестантки, а я из чиновников – в пекари.

– Да? А мне сказали, вы сделали каминг-аут и стали оппозиционером.

– Каминг-аут? Это сродни чему? Куннинг-улису?

– Нет, Василий, это когда вы перестаете дуть Кремлю в попу и встаете перед ним в полный рост по другую сторону стены.

– Ну, если я по другую стороны стены встану, меня за стеной и не разглядят.

– Вот и я за вас опасаюсь. И там вас не разглядят, и здесь вас ведь никто не знает, по эту сторону стены. Если бы я тогда вас в «Парии» не застукала в общении с устрицами и не выложила видео в Сеть, вы бы даже среди жителей Сети не были известны.

– За пиар я вам бесконечно признателен. А опасаться за меня не стоит.

– Как же не стоит? Вы ведь теперь борец с властью, а всех борцов с властью власть гнобит.

– Минуточку! Вы, Кусинея, путаете падежи. Я борюсь не с властью, а за власть.

– За власть вместе с властью? Или за власть вместо существующей власти?

– За освобождение от новой аристократии.