ООО «Удельная Россия». Почти хроника Хаммер Ната

Сцена первая

Отлетевший президент

Старушка Лидия Георгиевна сидела под финиковой пальмой в комнате митингов и собраний Первого экологического приюта для престарелых и вместе со всеми смотрела кабельное телевидение. В телевизоре в прямом эфире транслировали церемонию инаугурации Президента. О новаторском духе предстоящей церемонии она слышала уже больше месяца. Однако суть новаторства была строго охраняемой тайной. Досужие телевизионщики, газетчики и блоггеры произвели уже миллионы слов в устном и письменном виде, спекулируя на тему предстоящей церемонии. Кто-то предполагал, что Куцын появится на стене Мавзолея в мантии и короне Российской империи. Кто-то сообщал со ссылкой на источники в Кремле, что Сам Самыч станцует на усыпальнице пляску Святого Витта. Православные издания утверждали, что он явит миру чудо воскресения вождя пролетариата из мертвых. Левые злословили, что Президент публично покажет стриптиз, чтобы продемонстрировать всему миру свою отличную физическую и мужескую форму. В любом случае цель была достигнута: к моменту торжества у экранов телевизоров и компьютеров собралась не то что вся страна, но и большая часть цивилизованного человечества.

Лидия Георгиевна очень волновалась за Президента. Церемония должна была происходить на открытом воздухе, а в этом году весна погодой не баловала. Май был хмурым, дождливым, грозовым, с сильными порывами ветра. Конечно, к моменту церемонии тучи над Кремлем разогнали, но ветер утихомирить эмчеэсники не смогли. Хорошо бы, советники подсказали Сам Самычу надеть теплое белье, думала Лидия Георгиевна. А то просквозит ненароком, сляжет Президент, кто же тогда страной руководить будет. Один-одинешенек такой воз везет. Трудится, не разгибая рук, как раб на галерах. Сколько лет уже. Но ведь никогда не пожаловался, не расслабился, не показал усталости.

Повезло России, воистину богоизбранная страна. И Лидия Георгиевна принялась нашептывать благодарственную молитву.

Во всем прозорлив, во всем. Вот даже взять судьбу ее внучки. Вылезла еще девчонкой по недомыслию на амвон, помахала ногами, другой бы, немудрый, правитель рукой махнул или проигнорировал вовсе, а Куцын – нет, столько внимания проявил, что внучка в один миг на весь мир знаменитой стала. Посидела в тюрьме немного для порядка, зато теперь в Думе заседает, большим человеком стала. Где какой экологический вопрос – она его тут же ребром ставит. И если есть деньги у государства – Президент непременно выделит на ликвидацию последствий, ну а если нет – у соседних стран попросит, у тех, на кого вредные выделения могут отрицательно повлиять. Рачительный правитель – народные деньги экономит.

Однако был уже полдень, а церемонию все не начинали. Телевизор больше часа показывал площадь, а на ней огромный черный купол, вокруг бегали какие-то люди, по периметру – плотное оцепление, на трибуне тоже переодетые служители в штатском, телекамеры во всех углах, комментатор уже сказал все, что мог, и теперь описывал сложную технологию укладки брусчатки, на которой разворачивалось действие.

Наконец затрубили фанфары, купол моментально взмыл вверх и исчез по кривой траектории за храмом Василия Блаженного, и вся публика и на площади, и у экранов ахнула. В центре площади стоял Президент в окружении живых двуглавых орлов. От гербовых орлы отличались только тем, что не имели в лапах и на головах символов власти. Зато голову Куцына венчала корона, а руках он держал скипетр и державу. Корона была несколько великовата и висла на ушах. От падения ее страховал ремешок цвета кожи, еле заметный под подбородком. За спиной Сам Самыча торчали большой пропеллер и ассистент. В ассистенте Лидия Георгиевна узнала своего бывшего начальника, многие ему лета. Президент торжественно взмахнул символами, орлы встрепенулись, заиграл гимн. Лидия Георгиевна встала со своего стула под пальмой. Ее товарищи, за исключением колясочников, последовали ее примеру.

Голос комментатора был торжествен. «Сегодня, двадцать четвертого мая две тысячи двадцатого года начинается новая эра в истории нашей Родины. Несмотря на происки наших западных партнеров, подкладывавших нашей стране ложные дорожные карты и желавших видеть ее в болотном тупике, Россия в лице ее богоизбранного Президента идет на вертикальный взлет. Окружающие президента гордые птицы новой формации последуют за ним, демонстрируя всему миру уникальность российской научной мысли и устрашая ее партнеров как с Запада, так и с Востока».

Ассистент нажал на кнопку. Президент начал вертикальный взлет, орлы замахали крыльями, и от сильного движения воздуха корона, хоть и пристегнутая под подбородком кожаным ремешком, слетела с головы Куцына, повиснув на шее.

Президент быстро набирал скорость, а орлы никак не могли взлететь. Они тянули свои змееподобные шеи в разные стороны и не могли сфокусироваться на лидере. Птицы беспомощно трепыхали крыльями, но от земли не отрывались. Не прошло и десяти секунд, как Куцын превратился в черную точку и одиноко исчез в стратосфере. На площади и у экранов наступило гробовое молчание. Замерли даже орлы. Было только слышно тяжелое дыхание комментатора, забывшего отключить свой микрофон. Все с ужасом поняли, что произошло что-то непредвиденное. Через несколько секунд экран погас.

Лидия Георгиевна стояла под пальмой в оцепенении. В оцепенении стояли и ее соседи по приюту. Старики боялись пошевелиться. В наступившей тишине Лидия Георгиевна услышала быстрые шаги. Она развернулась на звук. Перед ней стояла ее внучка Даша с корзиной экологически чистых овощей и фруктов.

– Бабушка! Отчего же вы не смотрите церемонию? – бодро поинтересовалась Дарья.

Бабушка строго и сурово посмотрела на лидера Новой зеленой партии.

– Что случилось? Где Президент?

– Он улетел, – твердо сказала Лидия Георгиевна. – Но обещал вернуться. Милый, милый Куцын!

И больше не сдерживая себя, старушка зарыдала в кружевной платок из неотбеленного хлопка.

Сцена вторая

Даша и медведи

Задрав юбку, Дарья Смирнова бежала к машине. Бежать нужно было долго, поскольку на автотранспорте к приюту подъезжать было нельзя, а парковка находилась в километре от комплекса экологически чистых хаток, сплетенных из фирменной лозы Наковальных и обмазанных смесью навоза и глины. Можно было бы воспользоваться одним из трехколесных велосипедов, имевшихся в распоряжении персонала приюта, но на Даше была длинная юбка из экологически чистой конопли, которая застревала в цепи велосипеда. Мобильный телефон на территории приюта не принимал. По периметру были созданы специальные щиты, чтобы противодействовать прохождению радиоволн, которые могли отрицательно влиять на хрупкое от возраста здоровье обитателей. Это обстоятельство было очень некстати. Дарья Смирнова оказалась без связи в такой критический для государства момент.

Дарья решила срезать угол и бежать к машине напрямки. Она перелезла через изгородь, неизвестно зачем здесь нагороженную, и устремилась через неглубокий овраг к месту стоянки. Молодая крапива секла ее по ногам, сучья валежника цеплялись за юбку, но Дарья ничего не чувствовала. Она спешила возложить руку на пульс истории.

В голове Даши мельтешили образы, образы претендентов на внезапно ставшее вакантным место. Может, Рудокопского наконец выпустят и выберут, как когда-то Нельсона Манделу? Нет, Сусликов не допустит. Хорохоров мог бы, но он в последние годы хронически лечится в Швейцарии от тяжелых последствий бурной половой жизни. Кто же тогда? Наковальный? Люберецкий? А почему бы ей самой не попробовать? Молодая, перспективная, с опытом политической деятельности, с позитивным имиджем борца за экологию, к тому же пострадавшая в молодости от режима Куцына. Эту тему можно хорошо раскрутить. Страдальцев в стране по-прежнему любят.

Даша раздвинула перед собой ветки елок и встала как вкопанная. Перед ней на стволе поваленного дерева стояла медведица. Дарья моментально определила пол зверя по наличию у вывороченных корней двух медвежат. Медведица грозно уставилась на нее маленькими круглыми глазками. В памяти Дарьи возник образ оторванной медведем головы из астафьевской «Царь-рыбы». Она медленно, гипнотически глядя на мохнатое и смердящее чудище, сняла с себя юбку и также притворно неспешно ухватилась за нижние ветви ели, подтянулась на руках и поползла вверх.

…Дашино «Помогите» местный лесник услышал лишь к вечеру, когда в угрюмом от политической неожиданности настроении делал обход вверенной ему территории. Пришлось вызвать специальную бригаду, усыпить медведицу, дежурившую под елкой, и отогнать подальше медвежат. Лидер Новой экологической партии молча слезла с дерева, выдернула из лап спящего зверя остатки экологически чистой юбки, нацепила на себя и, даже не поблагодарив своих спасителей, побрела к стоянке машин.

На следующий день фотография Дарьиных натренированных бедер, крепко обхвативших ствол шершавой елки, набрала в Сети миллион просмотров. Это сильно снижало ее рейтинг среди пенсионеров и домохозяек – основных категорий активных избирателей в стране.

Сцена третья

Кузнец Наковальный

Наковальный ударил молотом по голове Куцына. Удар пришелся по косой, отколов окрашенному под бронзу глиняному вождю лишь ухо. Режиссер закричал: «Стоп!» – оператор выключил камеру, осветитель погасил лампы. Наковальный опустил молот. «Альбррех Дурралексович! – укоризненно сказал режиссер. – Сконцентррирруйтесь! У нас в запасе остался последний экземплярр». «Дайте молот полегче, – попросил Альбрех. – Рука у меня ноет, старая травма, полученная в боях с режимом».

Ассистентка побежала на склад за легким молотом. Все остальные сели перекурить. Лишь главный герой не мог позволить себе ни минуты покоя. Он достал из кармана последнюю модель американского Мультифана, соединявшего в себе все мыслимые и немыслимые коммуникативные функции, и включил его. Мультифан позволял читать мысли окружающих на расстоянии пяти метров. Альбрех настроил его на волну сидевшего спиной к нему режиссера и попробовал выяснить, что тот думает по поводу его промахов. Но режиссер был тертым калачом, надежно защитившим свои мысли от прослушивания при помощи новейшего прибора «Фигвам», производимого российской компанией «Ракса». Он даже не сменил позы, и только по едва заметному передергиванию лопаток Альбрех понял, что его застукали. Он сделал вид, что нажал кнопку случайно, и переключился на Сеть.

В первом же открытом сообщении от соратников Наковальный увидел фоту Дарьи Смирновой, обжавшую обнаженными бедрами еловый ствол. Он не мог сдержать хохота и побежал показывать удачный ракурс всей съемочной группе. Группа присоединилась к веселью, особенно буйствовал режиссер. «А коммент-то, коммент-то какой! – изнемогал он. – Бывшая „Писька“ в испуге залезла на несоразмерный ствол».

Альбрех был в партнерских отношениях с Дарьей, он поставлял лозу для ее экологических приютов, но бизнес – бизнесом, а информированность соратников – прежде всего. Наковальный с удовлетворением перепостил фоту всем своим контактам и перешел к чтению последних новостей в Рундексе.

Ни Президента, ни его тела милиция и армия до сих пор не обнаружили. Временно Исполняющий Обязанности Президента Премьер Двойников отстранил от занимаемых должностей главнокомандующего военно-воздушных сил и начальника военно-генетической лаборатории, в которой были выведены и выращены двуглавые орлы. Последнего – с формулировкой: за дискредитацию государственного символа Российской Федерации. Мирослав Сусликов, ассистировавший Президенту в момент старта, находится под домашним арестом по подозрению в государственном перевороте.

«Еще одна хорошая новость, – удовлетворенно отметил про себя Наковальный. – Наконец-то засланец нажал не ту кнопку».

Силы НАТО в лице своего главнокомандующего выразили готовность подключиться к поискам пропавшего Президента Куцына. В частности, НАТО готово с особой тщательностью поискать его в районах расположения стратегических военных объектов России. Российская бизнес-эмиграция, компактно расселившаяся по обеим сторонам Атлантики, зашевелилась и подняла голову. Опальный обдрисмен Ким Неуемный, скрывавшийся в последние годы от преследований режима в туманностях Альбиона, вышел из тумана и возвращается на родину. «Интерфакс» опубликовал его требование к Премьеру Двойникову освободить наконец из заключения Ходора Рудокопского.

«Так, проснулись олигархи недобитые. Тянут к нашей власти свои грязные руки. А ведь всем известно, психологию олигарха только могила исправит. Нужно срочно противодействовать, не допустить предателей России обратно в страну. Бросили Родину – теперь вот жрите там горький хлеб чужбины. Отлично сформулировано. Срочно опубликовать». И Наковальный продиктовал текст в Мультифан. Буковки быстро появились на экране, Наковальный перечитал и скомандовал: «Опубликовать».

Кто-то тронул его за плечо. «Альбрех Дуралексович, я молот принесла. Примерьте». Сзади стояла ассистентка. «Симпатичная чика, – подумал Альбрех. – Добью Куцына, надо будет ею заняться».

Наковальный опробовал молот, помахал им направо и налево, чуть не зацепив ассистентку. Молот был легче прежнего, а рукоятка – короче. Альбрех удовлетворенно кивнул. Осветитель включил лампы, оператор – камеру, ассистентка пропела: «Дубль пять». Режиссер сделал отмашку: «Начали». Но начать не удалось. Альбрех почувствовал, как завибрировал его Мультифан. Это была вибрация тревоги. Он выскочил из кадра. Режиссер досадливо выругался, осветитель отключил свет, а оператор – камеру. «Слушаю», – торопливо сказал Наковальный прибору. Прибор ответил голосом соратника Подковкина. «Альбрех, бросай все, рви в штаб, если прорвешься. Люберецкий со своей кодлой летит на штурм оппозиционного болота». Взволнованный Наковальный швырнул молот, молот отлетел, ударился в ноги Куцына, скульптура рухнула и разбилась вдребезги. Режиссер схватился за голову. «Что же теперь делать?» – убитым голосом спросил он у Наковального. «Закажите пять экземпляров Люберецкого». – «Тоже в брронзовом покррытии?» – «Нет, деревянного.

И топор. В щепки колоть буду». – «А с этим что?» «А это вчерашний день». – «А рработу оплатить?» – «А вы ее сделали? Зачем камеру выключали? Свет экономили? Доэкономились. Считайте это пробой пера». – «Тогда я отказываюсь в дальнейшего сотррудничества с вами, Альбррех Дурралексович!» – «А вот это – недальновидно. Или вы сегодня умирать собрались?». Режиссер опешил от такой постановки вопроса. «Зачем же умиррать? Я жить хочу». – «А если жить хотите, подумайте о завтрашнем дне. Завтра, может, я приду к власти. И вы горько пожалеете, что отказывались сотрудничать со мной на заре моей политической карьеры».

Наковальный пристегнул к ногам сапоги-прыгоходы и поскакал прочь от съемочного павильона киностудии «Мосфильм», лихо перепрыгивая через ограды и замершие в вечных пробках автомобили. Он спешил занять свое законное место во главе оппозиции.

Сцена четвертая

Атака люберецких потребителей

Василий Люберецкий направлялся к оппозиционному болоту во главе внушительной колонны электромобилей «Кодла» последней модификации. Колонна бесшумно двигалась по Куцынскому проспекту, и лишь шорох шин об идеальное пластиковое покрытие правительственной трассы сопровождал это немое кино. В каждой из машин сидел представитель потребительского класса, занятый своей основной обязанностью – потреблением. Кто-то потреблял еду, кто-то – напитки, кто-то музыку, кто-то видеоряды на экране встроенного в ветровое стекло монитора. За дорогой никто не следил. В этом не было необходимости. Машины были полностью самоходными. Встретив препятствие в виде вереницы стоящих в пробке устарелых автомоделей, электромобили выдвигали лопасти пропеллеров и, поднявшись над суетой, двигались над трассой по воздуху. Любопытные пробочники открывали стекла своих таратаек и, высунувшись чуть ли не по пояс, провожали завистливо-восхищенными взглядами летучую колонну.

Сам Василий летел в авангарде на белой «Кодле» с открытым верхом. На нем был дизайнерский водительский комбинезон из нанокожи. Нанокожа была хороша тем, что имела пыле-, водо– и мыслеотталкивающие свойства. В последнее время в Москве развелось много хулиганствующих пеших молодчиков, скачущих по улицам в сапогах-прыгоходах, которые ради забавы исподтишка вешали на проезжающих свои грязные мысли. А организм Василия уже плохо справлялся с ворохом грязных мыслей окружающих и нуждался в надежной защите.

Выстроившиеся клином электромобили летели за лидером, сохраняя выверенную дистанцию и скорость. Расчетное время прибытия на болото – пятнадцать часов сорок пять минут. В самую топь садиться нельзя – можно завязнуть. Болото нужно окружить по периметру и потребовать от оппозиции сдачи позиций. Если оппозиция откажется от добровольной сдачи – взять измором, заморозив болото вместе с его обитателями при помощи новейшего биохимического препарата «Ахренин», баллоны с которым лежали в багажнике каждой «Кодлы». Программа действий была заведена в бортовые компьютеры и приводилась в движение одной левой пяткой. Все было продумано так, чтобы не отвлекать потребителей от их основной деятельности и не заставлять их испытывать ни малейшего дискомфорта.

«Комфортная жизнь – во главе угла» – таков был месседж Партии власти потребителей, и Люберецкий никогда не отступал ни на йоту от однажды задекларированной партийной цели. Своих последователей Василий холил и лелеял. Он не собирал их на митинги, акции и демонстрации, в отличие от молодежной гопоты, которой он руководил ранее. Он не выкрикивал лозунгов, все заменил единственный месседж; не то чтобы Василий истощился и не мог придумать больше, он просто с уважением относился к занятости своих сторонников, которым решительно некогда было читать лишние буквы. Зато он проплатил баннерную рекламу в Рундексе, и каждый раз входя в Сеть, потребитель видел перед собой мигающие буквы: «Комфортная жизнь – во главу угла. Жми в правый угол». И люди жали как по команде. В ответ на нажатие компьютер самоустанавливал партийное программное обеспечение, которое заботилось обо всех информационных запросах своих членов в обмен на виртуальную поддержку партии.

По уровню информационных запросов Василий классифицировал своих членов на три основные категории: потребители со вкусом, потребители без вкуса и потребители без тормозов. Потребители со вкусом сначала присматривались, принюхивались, приглядывались к продукту, обсуждали его в чате и, если он им нравился, элегантно потребляли его. Потребители без вкуса ориентировались исключительно на цену. Чем выше цена, тем больше удовольствия они получали от потребления. Потребители без тормозов потребляли все подряд, как саранча, оставляя после себя горы мусора, неношеной одежды, прискучивших авто, нежилых и зачастую даже недостроенных домов. Все ранее приобретенное они пытались сбыть на вторичном рынке менее обеспеченным потребителям, а если не удавалось, выбрасывали на помойку. И лишь объекты недвижимости везти на помойку было слишком дорого, а потому вокруг мегаполисов и многих городов-миллионников стояли, зияя пустыми глазницами, тысячи неудачных плодов неуемной потребительской фантазии всех стилевых направлений, начиная от подобия египетской пирамиды и кончая горбатым гробом для динозавра.

Люберецкий помогал потребителям объединяться в клубы по интересам. Клуб любителей фуагра, клуб любителей сигар, винный клуб, клуб байкеров, клуб любителей пауков-птицеедов, клуб любителей декоративных крыс, клуб любителей халявы, наконец. Члены партии клубились и потребляли, мимоходом нажимая на услужливо поднесенные кнопочки и ставя электронные подписи под партийными инициативами. Вот и сегодня члены клуба любителей «Кодлы» всего лишь совершали свой ритуальный круг по городу, как обычно по средам во второй половине дня. С той небольшой разницей, что в багажниках у них был «Ахренин», а тусоваться они планировали на Болотной площади, а не на Воробьевых горах.

Пролетев через снующий Арбат, они повернули к «Ударнику» и, рассредоточившись, зависли над собравшимися внизу болотными орками. Орки замерли буквально на пару секунд, а потом заорали, замахали руками и стали стрелять по «Кодлам» из пейнтбольных ружей. Машины моментально покрылись неэстетичными аллергическими пятнами. Такого расклада Люберецкий не предусмотрел. Члены партии оторвались от основного процесса потребления, посмотрели вниз, оценили накал страстей, поняли, что болото вот-вот возгорится, как это часто случается на торфяных болотах в жару, и, добавив пропеллерам обороты, взвились в воздух, сделали большой круг и помчались назад на базу. Люберецкий на запятнанной «Кодле» завис на безопасном расстоянии, навел электронный бинокль и увидел, что в центр толпы впрыгнул в сапогах-прыгоходах бесноватый Альбрех. В руках у него была стенопробойная базука. Альбрех исходился криком, указывая базукой в сторону Кремля. Толпа заволновалась, зашумела и двинулась к Большому Каменному мосту. Василий понял: вот-вот и судьба Отечества может быть снова переписана другим шрифтом. Он втопил гашетку и рванул в Кремль.

Сцена пятая

Совет кремлян

Кремляне собрались на совет стаи. Совет проходил без всякого освещения, поскольку освещения кремляне не любили. В полном мраке входили они в Большой зал заседаний, озаряя себе дорогу крохотным налобными фонариками. Сегодня темнота была особенно актуальна. В условиях чрезвычайной ситуации, связанной с внезапным президентским улетом, необходимо было сплотиться, забыв былые распри, и выработать консенсусное решение. Враждебные друг другу лица могли бы вызвать тошнотворный эффект, и тогда бы вместо поиска консенсуса члены Совета побежали бы звать Ихтиандра из глубин сантехнического фаянса. И чтобы кремляне не могли идентифицировать друг друга по голосам, заушные микрофоны были искаженно настроены по отношению к оригиналам.

Стол совещания был абсолютно кругл, чтобы не допустить мысли о наличии среди кремлян главного. Даже И. О. Президента Премьер Двойников вынужден был сесть на равных. Одиннадцать точечных светильников невнятно освещали пространство стола совещаний. «Кого-то не хватает», – пропищал комариный голос. «Главного по спецэффектам Сусликова. Он под домашним арестом», – ответил металлический голос. «Кто-то всерьез думает, что он устроил президентский улет?» – спросил пещерный голос. «Нет, но многие всерьез опасаются, что он опять сыграет свою игру и оставит нас всех в дураках», – забасил барабанный голос. «Что будем делать?», – поинтересовался голос, отдаленно напоминающий голос Исполняющего Обязанности. «Во-первых, нужно найти тело», – предложил чей-то бархатный голос. «Сбились с ног, третий день ищем по всей стране», – отчитался голос, похожий на голос главы полицейского ведомства. «И в сопредельных территориях», – добавил голос, похожий на голос Штирлица. «Не стоит так далеко ходить, – урезонил голос, похожий на голос главы федеральной безопасности. – Президента можно найти на Красной площади». «Поясните», – потребовал голос, похожий на голос главного идеолога. «По Красной площади слоняется с десяток двойников, предлагающих себя в качестве фотомодели для туристов», – пояснил голос, похожий на голос главы федеральной безопасности. «И вы предлагаете…» – «Именно это я и предлагаю». В Зале заседаний наступило задумчивое молчание. «Хорошо, – сказал голос, похожий на голос Исполняющего Обязанности. – Прошу голосовать. Кто „за“, погасите фонарик». На мгновение зал охватила кромешная темь. «Спасибо. Единогласно». «Нет, давайте считать, что при одном воздержавшемся. Сусликов же не присутствует, а никто не лишал его права участия в Совете», – сказал бархатный дипломатический голос. «Ладно, – согласился голос Исполняющего Обязанности. – Один воздержавшийся. На кого возложим церемонию почетных похорон?» «На Сусликова и возложим. Он – непревзойденный мастер спецэффектов», – предложил металлический голос. «Но он же под домашним арестом», – напомнил бархатный. «К похоронам реабилитируем, – произнес голос идеолога. – Изобретательнее Него все равно никто не похоронит». «Отлично, – сказал голос Исполняющего Обязанности. Записываю в аудиопротокол – ответственный Сусликов». «А я бы предложил не вести аудиопротокол данного заседания, – возник комариный голос. – Из соображений личной безопасности всех присутствующих». «Резонно, – отреагировал голос Исполняющего Обязанности. – Давайте проголосуем. Кто „за“?» И опять наступила кромешная темь. «Единогласно». «И все-таки Сусликова предлагаю считать воздержавшимся», – опять встрял бархатный голос. «Считать можно, но никуда не записывать, – резюмировал голос „безопасного“ директора. – Даже в собственную память», – уточнил он.

«Ну, хорошо, допустим, Президента мы похоронили. Что дальше?» – спросил металлический голос. «Как, что дальше? Я автоматически становлюсь Президентом», – сказал голос Исполняющего Обязанности. «На три месяца, – ограничил пещерный голос. – Потом выборы. Кого будем выбирать?» Над собравшимися снова повисла тишина. Не то чтобы у кремлян не было кандидатур. Каждый хотел бы предложить если не себя, то, по крайней мере, своего кандидата, но сколько было участников, столько и кандидатов. Мысли собравшихся дружно зашли в тупик.

«Может быть, Люберецкого?» – предложил комариный голос. «Но это же человек Сусликова», – возразил барабанный голос. «Есть основания полагать, что этот человек может быть слугой и двух господ», – раздался голос федеральной безопасности. «И даже трех», – дополнил голос Штирлица. «Ну, Куцын вообще начинал как слуга целой семьи, а сами знаете – во что это вылилось», – напомнил металлический голос. «А во что это, собственно, вылилось? – поинтересовался голос Исполняющего Обязанности. – Предшественник дожил до естественной смерти в тепле и комфорте. Семья и теперь благоденствует. Пострадал только банкир семьи, а банкиру ничего обещано не было. Кто за избрание Люберецкого? Прошу голосовать». «Вообще-то мы можем ставить вопрос только о выдвижении», – встрял комариный голос. «Не надо придираться к словам, мы ведь аудиопротокол не ведем, – отрезал голос Исполняющего Обязанности. – Итак, кто за Люберецкого?» Не успели кремляне погасить фонарики, как дверь зала заседаний открылась и оттуда проник луч яркого света. Кремляне как по команде отпрянули в тень. «Василий Кузьмич Люберецкий со срочным сообщением для членов Совета», – провозгласил автоматический референт Исполняющего Обязанности своим голосом. «Его пока никто сюда не звал», – отреагировал голос федеральной безопасности. «А он с неба свалился, вместе со своей пятнистой „Кодлой“». Кричит: «Кремляне в опасности», – пояснил аппарат. «Впустите, впустите!» – наперебой закричали кремляне. «Вот и послушаем претендента», – послышался полицейский голос. «За него еще не проголосовали», – заметил пещерный голос. «Ах, какой же вы формалист! Тут, может, речь зайдет о нашей жизни и смерти», – раздраженно осадил пещерного Исполняющий Обязанности.

В темноту быстрыми шагами вошел Люберецкий. «Добрый день, уважаемые господа, если этот день можно назвать добрым». – «Без увертюры, Василий Кузьмич. Что случилось?» – «Болото восстало». – «Это невозможно, – возразил ему голос федеральной безопасности, – у нас там через одного свои люди». – «Допускаю. Но движутся они одним селевым потоком, и движутся они сюда». – «Провоцировали?» – «Кто, я? Нет, конечно». – «Поклянитесь!» – «Чтоб мне век президентского кресла не видать!» – «А рассчитываете?» – «На что?» – «На президентское кресло». – «Ну, как говорит русская пословица: „Претендент предполагает, а Совет кремлян располагает“». – «А если вы узнаете о нашем благорасположении?» – «Буду счастлив служить вам». – «Всем?» – «Всем без остатка». – «И как же вы сумеете учесть интересы каждого?» – «Владею оригинальной технологией». – «Интересно. Поделитесь». – «Пока не могу. Технология проходит международное патентование. Как раз через три месяца рассчитываю получить патент. А пока хотел бы вернуться к теме оппозиционной угрозы. За стеной – Альбрех Наковальный со стенопробойной базукой». – «Интересно, а где он ее взял? – поинтересовался голос министра обороны. – У нас на вооружении ее нет». – «Я же вас информировал, – досадливо напомнил голос Штирлица. – Ему переправили ее наши западные партнеры под видом оборудования для осушения болот». – «Что будем делать?» – спросил голос Исполняющего Обязанности. «Может быть, обратимся за помощью к исламским государствам? Все-таки общая угроза оголтелого национализма», – предложил пещерный голос. «Долго думали или не подумав брякнули? – возмутился голос федеральной безопасности. – Хотите, чтобы от Кремля осталась одна Стена Плача, как в Иерусалиме?» «А может, к китайцам?», – не унимался пещерный. «Вы – провокатор! Включите свет, я хочу посмотреть в глаза этого врага народа!» – взвился главный идеолог. «Полагаю, что лучше нам соблюдать правила игры, которые мы установили, и свет не включать. Иначе мы опять упадем в беспредел», – возразил бархатный дипломатический голос. «Тогда к кому же вы намерены обращаться?» – ехидно поинтересовался пещерный, поняв, что угроза разоблачения миновала. «Думаю, все-таки к американским партнерам. Они нам понятнее», – определился главный идеолог. «Да, они снабдили оружием оппозицию, но это не мешает им помочь и другой стороне. Они же всегда питают обе стороны, одну – тайно, другую явно. Потому что свято верят, что мировая нестабильность им выгодна. И вера эта незыблемее Башен Близнецов и прочих подорванных ваххабитами символов капиталистической свободы». «Да, но не забывайте, что Президент у них теперь китаец. А вы меня за китайцев хотели осветить ярким светом всего минуту назад», – опять встрял пещерный. «Не сравнивайте. Нынешний президент, хоть этнически и китаец, но все же американец в третьем поколении. И в мозги его с детства имплантирована идея превосходства американской мечты над мечтами остального человечества». «Убедительно, – сделал вывод голос Исполняющего Обязанности. – Давайте голосовать. Кто „за“ – прошу погасить фонари». И опять наступила кромешная темь. «У нас сегодня поразительное единогласие, – констатировал Исполняющий Обязанности. – Пойду позвоню в Вашингтон». «Да, в болотной толпе – каждый десятый – их агент», – сообщил Штирлиц. «Попросите Белый дом развернуть толпу на Храм Христа», – предложил голос идеолога. «Это зачем?» – удивился полицейский голос. «А мы потом лидеров обвиним в оскорблении чувств верующих и посадим», – пояснил идеолог. Премьер Двойников спешно удалился, разметая по сторонам пучки света.

– Василь Кузьмич, присаживайтесь на освободившееся место. – пригласил идеолог. Привыкайте к эргономике нового кресла. Как вам?

– Э… м, есть ощущение, что сижу как на иголках.

– А как вы хотели, уважаемый, такова судьба всех президентов – сидеть как на иголках. Чтобы не происходило застоя в органах малого таза.

– А отчего кресло такое неустойчивое?

– Кресло мы укрепим, все по очереди под него залезем и сделаем по обороту разводным ключом, но в обмен на гарантии.

– Каких гарантий вам хотелось бы?

– Сохранения собственных насиженных мест.

– Я готов гарантировать, только вот в темноте не могу разобрать – кому именно. Может быть, включим свет?

– Этого делать ни в коем случае нельзя. Может начаться массовая аллергическая реакция, у нас взаимная непереносимость.

– А как же вы будете работать в команде?

– Вашими усилиями, Василь Кузьмич. Президент нам для чего нужен? Чтобы балансировать интересы своего окружения. Тем более что в наш век можно использовать бесконтактные средства коммуникации.

– А как я узнаю, кому я даю гарантии?

– За это не волнуйтесь. Мы вам список Совета стаи сейчас представим. Секретарь, передайте Василию Кузьмичу список и дайте дактилосчитыватель. Поставьте, Василь Кузьмич, отпечаток пальца на экранчике.

Люберецкий прочитал список и поставил отпечаток большого пальца. Он не успел еще снять палец с экрана, как фонарики кремлян исчезли из поля его зрения. Василий заглянул под стол. Вокруг его ног копошились фантасмагорические тени. Хищным кузнечиком отблескивал неизвестно откуда взявшийся разводной ключ. На всякий случай Василий подтянул ноги вверх и поставил на кресло, пятками прикрыв пах. С одной стороны, чтобы ненароком не отдавить чьи-нибудь руки, а с другой – береженого бог бережет.

Операция по укреплению шла с шумом, лязгом и перебранкой. Кресло подрагивало, покачивалось и скрипело, как самолет, попавший в зону турбулентности. Люберецкий сидел ни жив, ни мертв, вцепившись руками в подлокотники. Наконец все стихло. Василий попробовал поерзать. Кресло стояло твердо, как постамент. Фонарики вынырнули из-под стола и расселись по местам. Василий пересчитал их, после чего аккуратно опустил ноги вниз.

Послышались шаги – это возвращался Премьер Двойников. Все фонарики сфокусировались на нем.

Премьер неспешно подошел к своему месту и обнаружил на нем Претендента.

– Уступите, Василий Кузьмич. Рано уселись.

– Конечно, конечно. Присаживайтесь, пожалуйста, я сесть всегда успею.

И Василий поспешно встал. Двойников сел, попробовал покачать кресло и удивился: «Смотри-ка, какие вы быстрые, уже укрепили». Фонарики потупились в пол.

– Не томите, расскажите, как прошла беседа с Вашингтоном, – попросил голос главного идеолога.

– Позитивно. Оппозицию перенаправили.

– Что потребовали взамен?

– Сущую ерунду, то есть Чукотку.

– А зачем им Чукотка?

– Стратегические запасы консервов хранить.

– Им что, Аляски мало?

– Видите ли, я неудобных вопросов не задавал. Мы не в том положении, чтобы задавать неудобные вопросы.

– То есть угроза приступа миновала?

– Миновала.

– Тогда закрываем заседание и расползаемся, но руку с пульса событий не снимаем.

Кремляне заширкали креслами, фонарики заплясали в воздухе. Зал заседаний кремляне покидали поодиночке разными потайными ходами. Люберецкий пропустил всех, затем широко распахнул дверь в приемную, и щурясь от яркого света, осмотрел опустевший зал заседаний. Он был девственно пуст, и только многочисленные отпечатки пальцев на полированной поверхности стола могли свидетельствовать о прошедшем совещании и его участниках. Любереций нагнулся и посмотрел под стол. Под столом валялся разводной ключ. Люберецкий поднял его, оглянулся в поисках скрытых камер, встал в темный угол, спрятал ключ под куртку и поздравил себя с удачей. Обладая ключом, он сможет сам регулировать кресло и быть независимым от разводок кремлян. Он вышел через дверь, сел в припаркованную у Царь-пушки «Кодлу», развернул пропеллер, включил видеокамеру и взмыл в небо – наблюдать и протоколировать дальнейшие события.

Сцена шестая

Святая Агнесса

Агнесса стояла у запертых врат в Храм Христа Спасителя в покаянной молитве. Белые волосы, покрытые черной кружевной косынкой, кокетливо выбивались у виска. Одежда, также из черного кружева, закрывала все, ничего, однако, не скрывая. Стояла она здесь уже долго, колени нестерпимо болели, и оттого на лице отражалось подлинное страдание. Шел третий час съемок рекламного ролика, и она уже сто раз падала на колени и простиралась ниц, а режиссер все время кричал: «Не веррю! Не веррю!» Даже теперь, когда от боли по лицу Агнессы текли настоящие слезы, бородатый мучитель под черным зонтиком продолжал картаво твердить: «Не веррю!»

Солнце успело напечь голову в черном платке, к тому же Агнессе нестерпимо хотелось пить. Но режиссер запретил давать ей воду: ему нужны были натурально спекшиеся губы. Протянутые в мольбе руки ее тряслись от напряжения и усталости. В глазах мелькали черные мошки. Она вдруг увидела, что лицо ее тирана стало расплываться и сливаться с зонтиком, а голос звучал словно из небесного далека: «Не ве…». Агнесса изящно упала в обморок.

Испугавшись, что лишится заказчика, который еще даже не оплатил накладные расходы, режиссер с воплем: «Мы ее терряем» – лично бросился к героине с бутылкой тепловатой газированной воды. Ассистентка выхватила ведерко со льдом из-под бутылки белого шабли, которое для охлаждения пылающей души прихлебывал по ходу съемок режиссер, и опорожнила его на лицо и грудь пострадавшей. От контакта с кубиками льда Агнесса вздрогнула и открыла глаза.

«Вот он, вот он, кадрр! Коля, снимай! Снимай, Коля, скоррее, лед тает!» И режиссер, склонившись над героиней, скомандовал: «Молитесь, Агнесса Никитишна, молитесь!». «Не верю…» прошептала Агнесса и снова впала в забытье.

«Ах, ты, боже мой! Какой слабый кандидат! Двух часов лишений перретеррпеть не может. А ведь избиррателю будет втиррать, что рради него пойдет на любые испытания». И он начал хлопать Агнессу по щекам. «Очнитесь, Агнесса Никитишна, очнитесь!»

Каким-то задним ухом режиссер расслышал за спиной шум, нарастающий как цунами, и тяжелые звуки прыжков – словно прыгал гигантский кенгуру. Режиссер обернулся: перед ним возвышался Альбрех Наковальный, обутый в сапоги-прыгоходы.

«Ну, что, гнида, – широко улыбнулся он режиссеру, – разлука была недолгой. Значит, оплаты требуешь? Сейчас я тебе отплачу полной ложкой. – И обернувшись к подбегающей толпе, прокричал: – Граждане! Тут сионист русскую женщину рукоприкладствует. Бей его!» «Бей!» – откликнулись в толпе и кинулись на режиссера. «Женщину, женщину не повредите! Она – кандидат в национальные святые, – предостерег Наковальный, узнав в обморочном теле лидера Женской православной партии Агнессу Никонорову. – Поставьте ее к фонарю!» – «Так не стоит! – сообщил кто-то из толпы. – Все время вниз сползает!» – «Так привяжите, а то затопчут ненароком». – «Чем вязать-то?» «Брючными ремнями пожертвуйте!». – «А этого куда?» – «На крест его, иудея-христопродавца! Пусть на своей шкуре почувствует, каково это – за всех страдать!»

Агнессу приторочили к столбу ремнями под мышками, грудью и коленками, а потом подтащили к столбу заградительные щиты от ремонтируемого канализационного колодца. Режиссеру жестко вывернули руки, как когда-то на митинге полиция выворачивала руки самому Альбреху Наковальному, и повели полусогнутого к бетонному кресту, где пожертвовав еще десятком ремней, в том числе женских, энтузиасты накрепко зафиксировали режиссера в висячем положении.

«А теперь разнесем по кирпичикам этот ложный храм! Храм, построенный при продажном президенте градоначальником Кацманом на деньги всех налогоплательщиков без разбору не может быть истинным! Храм, который не принадлежит Церкви, а лишь дан ей в аренду малой частью! Храм, где в Белом зале под святым образом жрут, пляшут и пускают мыльные пузыри! Где под куполом на иврите начертано „Элохим“! Где на полу и на арочных проемах красуются шестиконечные звезды Давида!» – и прежде чем публика смогла переварить сказанное, Альбрех бабахнул из базуки по главному куполу. Купол словно срезало гигантским лезвием. Он скатился налево, задев по пути боковой, и с гулом грохнулся оземь. «Штурмуем ворота, выносим святые иконы из этой меняльной лавки! Тут нашу исконную православную веру в праведного сына иудейского бога разменяли на жидомасонские рубли! Тут поклонялись золотому тельцу и склонялись перед властным тираном Куцыным», – подзуживал в мегафон Наковальный. И он снова бабахнул из базуки. Двери храма взлетели на воздух, и фасад раскололся надвое, все внутреннее пространство осветилось закатным солнцем и заиграло багрянцем.

«Эй, Альбрех Дуралексович, а разве христианство не родилось как ересь иудаизма?» – раздался голос сверху. Толпа подняла головы и увидела зависшую в воздухе пятнистую «Кодлу». «Граждане! Это провокация Кремля! Запомните – все, что было до Христа, – чистая ересь, а Господь наш затем и был рожден, чтобы расставить все по своим местам!» – зашелся в крике Наковальный. «Значит, Ветхий Завет – это жидовская ересь?» – «Убери от нашего Ветхого завета свои грязные руки, Вася! И сам убирайся, пока тебя базукой в порошок не стер, выкормыш кремлевский!» – «А ты – выкормыш цеэрушный, и храм разрушить тебе американцы приказали!» – набирая высоту, припечатал Люберецкий. Наковальный полыхнул выстрелом вслед улетающей «Кодле», но в «Кодлу» не попал. Зато попал в памятник Петру, прямо в мачту парусника. Мачта упала. Остался Петр, угрожая Наковальному золотой дубинкой в виде свитка. «И Петр нам чуждый! – подвел обоснование под выстрел Наковальный. – Петр привел всю эту немчуру с Запада, исковеркал исконные устои! Не отвлекаемся, друзья, на провокации, работаем, время дорого! Наша задача – разрушить до основания. Иконы складываем вокруг нашей будущей святой. Есть среди нас священники? Есть! Святые отцы! Сортируйте утварь и следите, чтобы разгневанные массы церковные ценности не сперли»…

Когда Агнесса пришла в осознанное состояние, она изумилась своей столбовой привязанности. Но больше она изумилась, увидев у ног своих великие образа, а под носом – репортерский микрофон, протянутый к ней из-за заграждения на длинной штанге. «Да, – сказала в него Агнесса. – Да, я знала, что предназначена свыше на великие дела. Мне был знак!» И Агнесса зашептала молитву. Фотографы без устали жали на спусковые крючки.

Сцена седьмая

Вездесущие суслики

Мирослав Казбекович Сусликов сидел под домашним арестом перед зеркалом и примерял на себя корону Российской империи. Корона шла Сусликову: и в фас и в профиль, и размер соответствовал масштабу головы.

Он заметил, что у короны слегка прогнулся крест из пяти огромных бриллиантов, а в остальном она была как новенькая. Понятно, что пользовали ее мало, почти половину буйного двадцатого века пролежала она в ирландских сейфах, где чуть не была забыта хранителями, а потом семьдесят лет – в Алмазном фонде. И не скажешь, что бывшая в употреблении.

Жаль, что корону нельзя придержать – еще день-другой, и надо будет возвращать символ российской государственности назад в хранилище, туда, откуда он взял ее под расписку для изготовления копии. А жаль. Сусликов любил изящные вещи. Мирослав снял с головы корону, поправил крест и стал рассматривать бриллиантовую гирлянду, рассекающую убор на две части. Он всунул ладони в щели, отделяющие гирлянду с крестом от левой и правой половинок, призванных символизировать Запад и Восток. Провидцем был ювелир Экарт, сделавший каркас короны: и с запада – пропасть, и с востока – тоже пропасть.

Мирослав повертел корону и подставил ее под луч настольной лампы. Огромная шпинель рубинового цвета почти в четыреста карат отразила свет, и десятки бриллиантов из гирлянды вдруг пунцово покраснели. А шпинель-то из Китая, вспомнил историю Сусликов. Все как всегда: китайский император продал русским шпинель под видом рубина; французы соорудили корону, водрузив кровавый камень на самую верхотуру, а за последствия отвечать нам – какой стороной ни поверни – внешне бесстрастные бриллианты как от крови краснеют. Или от стыда за пролитую кровь. И вот так живем, залитые то кровью, то стыдом, и несем крест поверх багрового камня.

Ирландцы, похоже, неспроста корону эту за что купили у большевиков, за то коммунистам и продали через четверть века, даже комиссию за передержку не взяли, и инфляцию не подсчитали. Двадцать пять штук грина верните и забирайте свою цацку и цацкайтесь с ней дальше. Ирландцы – народ, в символах поднаторевший; быстро, видать, поняли, что к чему, своих проблем хватает, зачем чужую карму на себя брать.

Размышления Сусликова о судьбе короны были прерваны вибрацией секретного телефона-кодификатора. Сусликов не спеша определил корону на бархатную подушечку и нажал на кнопку:

– Здравствуйте, Сам Самыч! Как вы там? Как отдыхается?

– Отдыхать – не работать, Мирослав. Тем более в этой благословенной стране.

– Без приключений, я надеюсь?

– Как же без приключений?! Без приключений мне жить неинтересно. Использую свое инкогнито на полную катушку. В пивную хожу, по магазинам, даже по лесам и лугам! Без охраны! Ты понимаешь – без охраны! Просто тащусь от собственной смелости! И вседозволенности. А тут, прикинь, родственника твоего встретил.

– Родственника? У меня в Германии нет родственников.

– Ну да! Тут полные луга полевых сусликов. А тут иду на прогулку – смотрю на обочине суслик лежит. Вся морда в крови, наверное, велогонщики сбили, как раз стадо гонщиков мимо просвистело. Ну, родственник твой все-таки, я подобрал и к ветеринару. Позвонил в дверь, выходит такой здоровый лось, только без рогов и в белом халате, за два метра ростом. Как увидел окровавленного суслика – чуть чувств от сочувствия не лишился. Суслика взял и бегом в операционную. На ходу кричит сестре: «Шнель, быстро, больной в критическом состоянии». Ну, мне любопытно стало, чем этот спектакль закончится. Вышел Айболит ко мне только через час. Лицо скорбное, пот течет градом, видно, что вымотался, ну, думаю, скончался наш суслик. «Мужайтесь, говорит он мне, суслик ваш будет жить, но останется инвалидом». Только я хотел ему сообщить, что суслик на самом деле не мой, а общественный, а он мне: «Забрать можете только через пару дней, сейчас он в реанимации». И пристально мне так в лицо уставился, ну, думаю, опознал, несмотря на парик и фальшивую бороду. Но тут он мои опасения развеял: «Правильно ли я, говорит, понимаю, что вы не готовы ухаживать за инвалидом? Что это для вас чересчур ответственно и обременительно?» Я облегченно стал мотать головой, мол, ничего, суслика приючу, хоть сам про себя думаю: «Шиш, донесу обратно до лужка, там и оставлю». «Тогда, – говорит мне Айболит, – нужно пройти некоторые формальности». Неужели, думаю, паспорт попросит? А сам спрашиваю: «Какие формальности?» – «А сущие пустяки, – отвечает Айболит. – Нужно сделать у юриста договор об опеке над сусликом, а также принести характеристику из магистрата». – «На суслика?» «Нет, – говорит, – на членов вашей семьи, что никто из семьи не замечен в насилии над животными». – «Знаете, – говорю, – я здесь живу один, и вообще я – иностранец». – «Тогда, – говорит, – я вам инвалида доверить не могу, потому что у вас нет условий для ухода за ним». «Значит, я могу идти?» – облегченно спрашиваю я у доктора. «Подождите, мне нужен ваш адрес». «Это еще зачем?» – начинаю подозревать я неладное. «Чтобы отправить вам премию за спасение дикого животного». – «И сколько же мне дадут?» – интересуюсь я. «Сто евро». Представляешь, Сусликов, сто евро за одного полудохлого твоего однофамильца-инвалида! Вот, думаю, не знают, похоже, наши бывшие соотечественники про такую мазу. Они бы собственноручно всех сусликов по Германии подавили, а потом к ветеринару отнесли. Какой бизнес!

– Сусликов жалко.

– Ой-ой-ой! Грызунов ему немецких жалко! А наших инвалидов тебе не жалко, с их ста еврами в месяц в лучшем случае?

– Так они же мне не родственники, и даже не однофамильцы.

– Ладно, жалостливый ты мой. Докладывай обстановку, а то в Интернете какой только хрени про положение в стране не написано.

– Сижу под домашним арестом, как и запланировано. То есть от разборок устранился. Наковальный ведет оппозицию, а наши все под Люберецкого легли, уже и кресло ему подкрутили по росту. Теперь Наковальный с Люберецким мочат друг друга. Альбрех стрелял в Васю из американской базуки, но промахнулся, попал в Петра.

– В какого Петра?

– Первого. Колумба несостоявшегося. Памятник работы Церетели. Мачту отстрелил. Теперь Петр Колумбович стоит, как в тазу, и недоумевает, зачем он на стрелку пришел.

– С Петром разберемся. Чего еще Дуралексович порушил?

– Новодел по соседству разнес.

– Сам сообразил или подсказали?

– Подсказали, конечно. Через заокеанских консультантов. На штурм Кремля ведь толпу вел, пришлось разворачивать оппозиционный гнев и жертвовать новоделом для минимизации ущерба. Кремль-то нам еще пригодится. К тому же историческое наследие. А у новодела репутация все равно была сомнительная.

– Ладно, хорошо, то есть плохо, конечно, что такое доходное место в руины превратили, зато мы теперь Альбреха за одно место возьмем. Покажем ему, как на святыню руки поднимать! А что там за история с новоявленным Христом?

– А, это Наковальный режиссера Иудина распял.

– Не до смерти, надеюсь?

– Обошлось. Своевременно сняли. А Иудин теперь самодеятельно крест на себя взвалил и ходит по улицам, утверждает, что он – новый Мессия.

– Поработай с ним. Нам нужны в церкви новые лица, без шлейфа прошлых скандалов.

– Вас понял.

– А как твоя Агнесса к оппозиционерам затесалась?

– Сам Самыч, вы не поверите, но все вышло совершенно случайно.

– Да ну? Не рассказывай мне сказок, Мирослав. Врешь, как на голубом глазу. Ты до сих пор утверждаешь, что внучка твоей секретарши случайно оказалась в «Письки лают»?

– Клянусь своей должностью.

– Не клянись, Мирослав, все равно не поверю.

– Воля ваша, Сам Самыч. Но подумайте: зачем бы мне было оппозицию укреплять? Агнесса ведь у них теперь вроде святой стала.

– Вот ты мне и расскажи, какой бес подтолкнул тебя на такой безответственный шаг.

– Сделаю все, чтобы рассеять ваши сомнения в моей искренности.

– Рассеивай, сеятель, только не искри. А то из искры как возгорится пламя – потом не затушишь. А что там с телом?

– Тело подобрали. Сам не видел, но говорят, что похож. Меня назначают главным церемониймейстером.

– Но ты же под арестом.

– Завтра освободят. За отсутствием состава преступления.

– Похоже, мне пора возвращаться.

– Да, укрытие под стеной уже выкопали, оборудовали как для фараона.

– Конспирацию соблюли?

– Конечно. Гробокопателям сказали, что такова была ваша воля – уйти в загробный мир со всеми земными удобствами.

– «Сесну» мою кто встречать будет?

– Преданный мне человек, Данила Кувалдин. Сами понимаете, федеральную безопасность привлечь не могу.

– Хорошо, то есть плохо, конечно, что на федералов положиться уже положительно невозможно, но пусть будет Кувалдин. Ты в нем уверен?

– Как в самом себе. Сибиряк. Из занятого теперь китайцами Омска.

– Вот я вернусь, покажу этим китайцам, где раки зимуют.

– Поздно. Они раков всех уже выловили и съели. И древесных лягушек тоже. Одуванчики на всех газонах выщипали. Теперь с марихуаной экспериментируют.

– Какая тебе в Сибири марихуана?

– А они в теплицах ее выращивают. В Тибете – арбузы, а в Сибири – марихуану. И то, и другое вызревает плохо, но они местному населению по сниженным ценам продают и какую-никакую прибыль имеют.

– И что же делать будем?

– А мы диверсию на оккупированной врагом территории устроим. У них же женщины в дефиците. С тех пор, как диагностика пола на ранних стадиях стала возможна, китайцы совсем девочек не рожают. Мы им из-за полярного круга, с северной мерзлоты наших красавиц-спидоносок полный самолет в подарок отправим.

– Думаешь, примут подарок?

– Сам Самыч, они даже древесными лягушками не брезгуют – а тут настоящие царевны в коронах. Помните, мы даже прихотливому Хорохорову умудрились подсунуть, а неприхотливым китайцам – и подавно всучим.

– Хорошо, то есть плохо, конечно, что наших красавиц придется китайцам отдать, но чего не сделаешь ради спасения страны от желтой угрозы.

– С желтой угрозой разобрались. С коричневой – тоже. Осталась оранжевая.

– Отсюда поподробнее.

– Неуемный прилетел из Лондона. Кричит на всех углах: «Свобода Рудокопскому». Старые оппозиционеры пыль с ушей стряхнули, из сундуков повылазили и тоже джигу на костях режима сплясать пытаются.

– Ничего, эти все оранжевые тут же поседеют, как только я из гроба встану.

– А Рудокопский?

– А Рудокопского на мое место.

– В смысле в гроб?

– В этом самом смысле.

– Живым?

– Слава, да ты садист.

– Нет, я только спрашиваю.

– Ты думаешь, я садист?

– Ну что вы, Сам Самыч.

– А зачем тогда спрашиваешь?

– А как?

– Этот вопрос задай себе, Слава. Ты же у нас мастер по спецэффектам. А мы все будем скорбеть. Можем даже в Мавзолей его положить, рядом с Ильичом, валетом. Единство и борьба противоположностей, как и учили основоположники марксизма.

– Может, при освобождении его задушат в объятьях его же сторонники? Думаю, Наковальный будет готов принять участие. Ну и кое-кто еще из оппозиции.

– Мне подробности не нужны. Мне нужно только, чтобы все выглядело естественно. Или трагически случайно.

– Вас понял и принял к исполнению. Жду дальнейших распоряжений.

– На связи!

Сусликов встал, прошел по комнате, проверил систему антиподслушки, стабильность работы антимыслеулавливателя, накрылся колпаком-невидимкой и вышел в скайп. Дарья Смирнова была на связи. Экран отразил «Райские кущи», библейский рай в миниатюре под стеклянным колпаком, где обосновала свою штаб-квартиру Новая зеленая партия.

– Ты одна? – вместо приветствия спросил Сусликов.

– Одна.