Злаки Зодиака, или Ижица-файлы Чубаха Игорь

Бармен же у самого выхода из туалета наспех обыскивал спасшихся пленников и строил в очередь, не вникая, кто тут свой, а кто чужой. Черед Максима пройти обыск наступал вслед за тяжело хрипящим буфетчиком из отдела дознания и ведьмой — пухлая и приземистая, с короткими курчавыми мышино-каштановыми волосами, она повязала голову ужасающей ярко-розовой лентой под цвет пушистой вязанной кофточки и без малейшей боязни, с любопытством только что проснувшегося человека, оглядывалась.

В воздухе властвовала сырость, но виной этому являлось не дрожжевое кислючее пиво «Монастырское», а обильные лужи, натекшие с выбравшихся на поверхность граждан. Парочке невзрачных личностей за столиком у входа теперь было не до газет. Оба, разложив ноутбуки, шерстили электронные досье на обитателей подземных «Крестов» и, высветив на экранах фотки, водили над изображениями ладонями, узнавая в манере экстрасенсов, жив или мертв пациент.

Максимыч выбрался нагора одним из последних. Идти на рывок не торопился, хотя казалось, что дорога свободна. Но он-то знал, независимо от того, какой план объявлен: «Шабаш-невод», «Триллер-перехват», или «Армагеддон», снаружи бара развернуты не только санитарные пункты по оказанию первой помощи промокшим вертухаям, а и блок-посты.

— Из двадцати одного сотрудника ночной смены есть информация о семнадцати. Жертв не зарегистрировано! — Крикнул из-за крышки ноутбука невзрачный подчиненный Матиевне.

— Из ста девяноста восьми подследственных есть информация о ста пятидесяти шести. Жертвы есть. — Стал докладывать второй невзрачный. — Коронарный вампир Отс, промышлявший вне клана, и проходивший по делу «Оборотней в погонах»; ведьма ритуалов домашнего очага Рипскеш, приписанная к клану Альбедиля; хоббит Парг, откликавшийся на аукало Властелин Колец.

— Продолжать ментальную перекличку! — кивнула каской Матиевна из-за стойки.

И тут же у нее в руке закурлыкала рация:

— Докладывает третья спасательная бригада. Проникли на КПП, обнаружен дежурный по КПП в бессознательном состоянии. Отправлен с двумя спасателями на поверхность. Следуем дальше утвержденным маршрутом.

— Продолжать движение, — согласилась с рацией Матиевна.

— Докладывает вторая спасательная бригада. Вода затопила не запертый сейф с уголовными делами. Двоих спасателей оставил на сбор и эвакуацию документации. Следуем дальше утвержденным маршрутом.

— Продолжать движение, — кивнула каской Матиевна.

Скрипнула входная дверь, в бар ввалилась троица — Перов, сестра Лариса и сестра Раиса. У всех такой вид, будто только что сдавали нормы ГТО. И, самое интересное, Лариса без косметики.

— Разрешите доложить, Дина Матиевна? — браво притопнул каблуками одетый по гражданке Эдик. — Личный состав Адмиралтейского райотдела ИСАЯ по тревоге прибыл.

За спиной Максимыча двое в дайвинговых костюмах и спущенных на шею аквалангистских масках выволокли на свет божий кэпэпэшного толстяка и тоже заняли очередь на обыск. Предосторожность здравая — мало ли, какая нежить ухитрилась сменить личину и закосить под угодников. Так что путь назад МакМаку оказался отрезан. Бармен с каменным лицом, хотя наверняка они были приятелями, ощупал и отпустил на волю буфетчика.

Когда бармен обработает ведьму, настанет черед Макса, Макс подобрался, верхний свет не вырубишь — заговоренный, да и входная дверь может оказаться заговоренной и заклинить намертво по малейшему сигналу присутствующих, а окон нет, не предусмотрены архитектором. Да и Матиевну в заложницы не взять — шаровые молнии на страже. Оставались только боевые приемы с амулетом, но полноценно заряженный амулет жизненно необходим Храпунову ДЛЯ ДРУГОГО. Что делать?

— Ну, Перов, тебя только за смертью посылать![56] — окрысилась Матиевна на нерасторопного подчиненного. — Где вас черти носили?

— После сбора личного состава вдруг куда-то делась сестра Алина. О ее недостойном поведении я подготовил рапорт!

— Все служат, а он рапорты строчит! — чуть не сгубила рацию, ударив о стойку кулаком, Матиевна. — Нет, Перов, недостоин ты пока должности начальника райотдела. Ошибалась я в тебе, Перов!

— Жду дальнейших приказаний, — промямлил штатный авгур, выглядящий теперь, словно не Храпунов, а Эдик лично отмахал кролем и брассом дистанцию, равную Ла-Маншу. «Все это иллюзия», — успокаивающе привычно зашептало внутреннее «я» Эдуарда.

А МакМак к великому негодованию узрел расширившиеся глаза сестер. Ведь он, как и Лариса, тоже остался без макияжа, волной смыло накладной шрам и осветлило прическу. И его узнали.

— Из двадцати одного сотрудника ночной смены есть информация о двадцати. Жертв не зарегистрировано! — Крикнул из-за крышки ноутбука невзрачный подчиненный Матиевне.

— Из ста девяноста восьми подследственных есть информация о ста восьмидесяти семи. Есть добавочные жертвы. — Стал докладывать второй невзрачный. — Обнаружен захлебнувшимся в тупике проходивший по делу «Компьютерная графика на коже» Иннокентий Сапрыкин, местная кличка — Иван Финита.

— Продолжать ментальную перекличку! — кивнула каской Матиевна.

Но нет, что-то перемкнулось в головах у сестер, и обе, хоть имели прекрасный шанс выслужиться, не стали выдавать отлученного командира. Более того, напала на девушек немотивированная жертвенность, и наперегонки они кинулись к висящему на плече Максимыча салаге, тем самым, заслоняя Максимыча и создавая бестолковую суету.

— Трупная бледность! — завопила Раиса.

— Синеют ногти, срочно искусственное дыхание! — застенала Лариса.

— Докладывает первая спасательная бригада, — встрепенулась рация Матиевны. — В месте прорыва воды поймана натуральная русалка. Водоворотом в подземелье затащило. Царапается, рыбье племя! Двоих спасателей отправил с дамочкой наверх, следуем дальше утвержденным маршрутом.

— Шляев! — мигом забыла про все остальное Матиевна. — Ты сдурел?! А вдруг вырвется и слиняет через канализацию? Она же скользкая от рыбьей слизи! Конвоировать наверх всей бригадой!!!

Максимыч просек, что подарочек Матиевне сподобился организовать покинувший подземные «Кресты» по своим каналам хитрый Богдухан, даря тем самым Максу лишний шанс. И грех наступившим бардаком не воспользоваться.

Очень неприятно было Эдуарду Перову смотреть, как сестра Лариса, оседлав расстеленного по полу симпатичного юношу, делает искусственное дыхание «рот в рот».

А МакМак? Позвольте, он только что был здесь. И как это ему под шумок удалось смыться?

* * *

Шурша мантией распахнутого плаща, Максим Максимович Храпунов вошел в приемную и первым делом подчеркнуто добросердечно, точь-в-точь баптистский проповедник, улыбнулся смазливой секретарше. Он был неотразимо великолепен в фисташковой паре, рубашке апаш и гиацинтовых цветов шейном платке. И вдобавок пах прекрасным одеколоном «Вивальди». Как Максимычу удалось принарядиться, история для отдельного романа.

— Просьба оставаться на своих местах, — интимно проворковал он, склонившись к абрикосовому ушку девушки, будто делился суперрадостной новостью, — Налоговая проверка. Перекрестная.

Разом одеревеневшая секретарша неловко потянулась к телефону, но Храпунов укоризненно погрозил пальцем, пресекая всяческие поползновения, и походкой очень важной шишки проследовал в кабинет директора.

Когда местная принцесса не могла следить за мимикой, МакМак попытался разгладить лицо. Но радушная улыбка приклеилась к физиономии намертво, и теперь, чтобы отодрать ее, по меньшей мере, требовался какой-нибудь растворитель клея для улыбок.

По расчетам Максима секретарша сейчас должна была помчаться в бухгалтерию, провести там зачистку черного нала в соответствии с ранее неоднократно проводимыми учебными тревогами, и только после этого как ни в чем не бывало, доложить о несанкционированном визите начальнику станции. То есть у Храпунова оказывалось под экшен на все про все минуты три. Он успеет.

В столь ранний час у начальника станции не было посетителей. Начальник станции, этот старый прожженный волчара и зубр, не отрываясь, с завороженностью домохозяйки, пялился в экран телевизора. И если бы телек показывал что путное, так нет. По телеку выступал кандидат в губернаторы, и в связи с тем, что выборы должны состояться через день,[57] логика из реплик кандидата улетучилась, как незапертый эфир. Кандидат оголтело обещал бороться, сражаться, побеждать и снова бороться. Божился улучшить, усилить напрочь и проконтролировать. Клялся вникать, разбираться и отсекать неконструктивное.

На столе начальника в рамочке стояла фотография. Там был запечатлен кто-то толстый и важный, с генеральскими погонами, усами и ответственностью в глазах. Еще на фотографии красовалась дарственная надпись «Дорогому Сергею Викторовичу от… (далее неразборчиво)».

— Сергей Викторович, что мы с бензином будем делать?! — бодро начал Максим.

Сергей Викторович наверняка поморщился, а кожа на затылке уж точно пошла складками:

— А без меня такую ерунду не решить? — не оборачиваясь, очень грозно спросил Сергей Викторович.

— Может, в тупик загоним до особого распоряжения? — подобострастно подсказал Храпунов.

— Я тебе загоню! — не отрываясь от кандидата, фыркнул начальник станции, — Уже трижды из Питера дергали. Я же приказал отправлять! Пятьдесят вагонов с мазутом задержать, рязанский шлак перегнать на Сортировочную, но чтобы бензин отправили в срок!

— Меня в курс не ввели, во сколько отправляем-то?

— Уволю всех, — недобро вздохнул Сергей Викторович, — и рубанул кулаком по столу, — Я приказал отправить в девять сорок! — и начал медленно поворачиваться к посетителю.

— Мы показывали беседу с кандидатом от «Союза обиженных» Владимиром Костроминым. По оценке независимого аналитического агентства «Контакт» за господина Костромина собираются послезавтра проголосовать сорок девять процентов избирателей…

Далее пошла реклама каких-то премудрых фотоаппаратов, позволяющих что-то необычное делать с глазами, Максим не вникал.

Максим покосился на настенные электронные часы. Зелеными точками там было вытатуровано: «09. 38». И тут же по фокус-покусному точки подмигнули Храпунову, и на часах стало: «09. 39». А когда Сергей Викторович, наконец, соизволил завершить поворот головы к визитеру, того и след простыл.

Секретарша всезубо улыбнулась опрометью бросившемуся из кабинета налоговому незнакомцу. Меж тем слух о проверке пронесся по коридорам со скоростью пожара в хорошо проветриваемом помещении. И пусть на самом деле в управлении никакой налоговой облавы не велось, паника наблюдалась. Кто-то судачил подчеркнуто громко, дескать, не имею ни от кого тайн. А кто-то интимно шептался.

В курилке на лестничной площадке второго этажа у мусорного ведра молодой человек в свитере понуро одну за другой ломал компьютерные дискеты, будто крошил воробьям печенье. Плечо парня вминалось под весом роликовых коньков. Максим притормозил рядом, предъявил папин именной амулет и заявил не терпящим возражений голосом:

— Мне срочно нужно ваше транспортное средство.

Молодой человек опешил. И, поскольку руки его были заняты дискетами, уши слухами о налоговом наезде, а предъявленный жетон выглядел как значок «Почетный чекист», ролики достались МакМаку без препирательств.

За дверьми учреждения Максим произвел сильное впечатление на торгующую семечками старуху тем, что ролики напялил, а ботинки, связав за шнурки, накинул на шею.

И понесся. Понесся. Через улицу, через привокзальный рынок. Шарахающиеся покупатели бананов и продавцы укропа успевали выпорхнуть из-под его носа в самый последний момент. Сзади сыпались апельсины, картофель и проклятия.

Резко развернувшись вокруг телеграфного столба, экстремал взлетел на перрон и увидел последнюю цистерну набирающего скорость состава. И хотя до этого Максим летел птицей, теперь он помчался еще быстрее.

Казалось, еще чуть-чуть, и он бы догнал, но кончился перрон.

И тогда исаявец прыгнул. Правой ногой он оказался на рельсе, а левой стал энергично отталкиваться, как лыжник палкой перед самым финишем. Еще! Еще! Еще! Ура!

Ухватившись пальцами, отважный исаявец из последних сил перебросил собственное тело с рельс на какую-то железную штуковину, горизонтально приваренную к цистерне.

Впереди был еще непочатый край работы. Именно работы. И притом, работы по специальности. Может быть, предстояло подставить грудь под ритуальный шаманский нож. Может, погоня уведет исаявца в карельские леса. Может быть, Мальцев погибнет, и его настоящее имя не произнесут даже на панихиде.

Впереди был непочатый край работы. А Максимыч выдохся, как откупоренное и забытое на столе шампанское.

* * *

Встречный ветер пытался отжать скрюченные пальцы Максима, но нечеловеческим усилием исаявец продолжал держаться за перекладины лесенки. Плащ полоскался где-то за спиной, исполняющие роль шарфика ботинки дубасили по спине, шнурки ботинок резали горло. А ветер пах осенью и бензином.

Ветер был пропитан просачивающимися из цистерн флюидами любви, и только сверхзадача удерживала Храпунова от того, чтобы не запеть во все пережатое шнурками горло «Ес ту дэй».

Пока Максим переобувался обратно в любимые ботинки, мимо табуном испуганных зебр прогромыхал перрон пустынной станции, состав мчался в родной Питер без остановок. Теперь на горб исаявец повесил ролики — как честный человек, он надеялся их когда-нибудь вернуть.

Кое-как, задыхаясь и луща ногти, Храпунов вскарабкался на покатую цистерну. Это была четырехостная шестидесятитонная цистерна, изготовленная на Ждановском заводе тяжелого машиностроения. На борту цистерны, там, где в древности клеймили домашний скот, значился восьмизначный номер. Котел цистерны был выкрашен в белый и безнадежно загажен до чумазости подгоревшей яичницы. Прочие емкости с бензином ничем не отличались от сестры и покорно галопировали на поводу у тепловоза. Каждую цистерну опоясывала ажурная лесенка и венчал танк с люком, окруженный перильцами, за которые страшно браться.

Чтобы окончательно убедиться в своей правоте, разжалованный игумен распутал ржавую проволоку и заглянул внутрь цистерны. В желто-зеленом плещущемся о стенки бензине клубилась водорослями бурая муть — еще не отцеженные Злаки Зодиака. Однако, не время прохлаждаться на бойком встречном ветерке, Храпунов упрямо, наперекор ветру, ринулся к голове состава.

За спиной оставалась рыжая щетина кустов по канавам, а в канавах вода, черная и жирная, как икра, и, тем не менее, прозрачная, покоящая на дне золото опавших листьев. За спиной прятались в прошлом прокопченный бурьян, синие рельсы, оранжевые от осыпающейся с вагонов ржавчины шпалы и черно-красный щебень, похожий на битый кирпич.

«Припух-припух-припух!..», — выли колеса состава. Здесь же, сверху, волнами шаталось исписанное проводами небо, ветер дергал перепрыгивающего через скалящиеся буферами пропасти с цистерны на цистерну, бегущего по цистернам к тепловозу исаявца еще яростнее. Но если бы только это.

От головы состава навстречу Храпунову отправились две человеческие фигурки. Они умильно, так же как только что исаявец, подпрыгивали и постепенно набирали визуальный размер. И когда расстояние сократилось до одной цистерны, даже сквозь выветриваемые слезы и сопли Максим узнал встречающих. Узнал по сладковатому запаху гниения. Это были Хляст и Чек. Успевшие подпортиться, морды цвета беляшей. Правда, в эту встречу глаза их были широко раскрыты, не моргали, а цвет имели неестественно фиолетовый.

— Я что-то не врублюсь, — притормозив на безопасной дистанции, окликнул Макса Хляст, — Ты за кого? Человек ты теперь, или нелюдь?

— У меня приказ от Богдухана! — пытаясь перекричать грохот колес, не очень то и врал Максим. Но вот подлость, его распирала искренняя приязнь к двум жмурикам — зря он так глубоко вдохнул фонящие приворотные испарения из люка. Его глодала совесть. За то, что вынужден лгать таким симпатягам. Ему было до печеночных колик стыдно за самого себя, ведь вот, прямо сейчас, он будет вынужден спихнуть старых знакомых под откос.

— Гад он последний, хоть я его и люблю всей неприкаянной душой! — недоверчиво затряс шевелюрой Чек, как бы жалуясь старшему побратиму на Храпунова, — Это из-за него меня банкой «Нескафе» шпокнуло. Хотя, если попросит прощение, мы можем взять его в долю и вместе выковырять того противного мальчишку, что заперся в тепловозе!

— Да погоди ты! — отмахнулся Хляст. Некоторое время закрытая пасть Хляста челночно двигалась по горизонтали, будто язык меж зубов ковыряется. Это Хляст размышлял и взвешивал. Затем старшой объяснил свои сомнения, — Разве не чуешь, он уже однажды укушенный? — Хляст был одет в зашмоняный свитер грубой вязки с чужого плеча. Зато на брюках стрелки, пусть брюки и украшенны засохшим бисером грязи и плебейски заправлены в резиновые сапоги. И еще обновка — в гнилом рту клацала стальная фикса.

— Ну и фигли, что обвампиренный? Приглядись, он еще дышит!

— И то верно, — принял подсказку к сведению Хляст и ступил вперед, — Значит, гришь, ты теперь приказы Богдухана раньше нас узнаешь? — на голове старшого насчитывалось еще меньше волос, чем в последнюю встречу. То ли выпали, то ли коротко постригся. Оставшиеся волосы приобрели цвет перезимовавшего стога сена.

По сторонам от мчащейся цепочки цистерн разбегались рыбьи скелеты высоковольтных линий. Уплывали поля, похожие на изъеденные молью лисьи шубы, к горизонту жались, как дым сиреневые, полоски леса.

«Потух-потух-потух!..», — стенали колеса об рельсы. Максим похлопал по карманам в поисках хоть какого-нибудь оружия и достал из широких раздуваемых ветром штанин заветный амулет. Достаточно тяжелый, чтобы, зажатый в ладони, сошел за свинчатку. Игумен легко проделал бы манипуляцию незаметно, но (проклятые флюиды!) не смогла нежная душа дурить таких симпатичных мальчиков.

Морщины на физиономии Хляста сложились схемой метро. На лоб стекла бурая капля, нет, не пота, а гноя. Ветер ее смахнул и промазал в Храпунова.

— Киса, киса, киса… — поманил героя Хляст очаровательным желтым пальцем, и не дожидаясь реакции на приглашение, сам двинулся вперед.

— Ты-дух, ты-дух, ты-дух!.. — передразнили зомбированую личность колеса на стыках рельс.

И враждующие стороны сошлись где-то под станцией Жарок.

— А чтоб тебя ангел забрал! — обиженно сказал Хляст, когда Максим увернулся от нехитрого но бронебойного прямого в челюсть.

В отместку со всем сочувствием Максимыч саданул отставного торговца кофеем по лодыжке. А тому хоть бы хны! А тут долговязый Чек азартно, но не прицельно кинулся исаявцу в ноги. Таки попал. Обвил колени, и Храпунова чуть не стошнило от открывшегося вида на немытую голову, где через освоенный юными опарышами надорванный лоскут кожи лаково поблескивал череп.

Храпунов сложил руки замком — в замке амулет — и, превозмогая слезливую жалость, сверху рубанул по хребту покойника — поклонника Боба Марли. Кое-как высвободился, но споткнулся пяткой о скобу на люке цистерны, перешел в горизонтальное положение и по покатому боку цистерны свалил налево. Впрочем, пострадавший от амулета Чек тоже покатился, только уже направо. Попытался остановиться, зацепившись за подельника. И далее покатились оба.

Некоторое время Максим болтался на борту цистерны в непреодолимых пяти сантиметрах от лесенки, уцепившись за что-то крохотное, скользкое, но железное и прочно приваренное к округлости котла. Сучил ногами и дрыгался, как пойманная муха, телепался колокольным язычком, старушкой в высоковольтных проводах. Плащ безнадежно елозил по застывшим нефтяным потекам, особенно обильным вокруг люка.

Состав покатил по мосту. Под ногами понеслись впившиеся в реку далекие гранитные ледорубы, покрытые грязью цвета серебра. В глазах зарябили пролеты и фермы.

А когда, случайно нащупав опору, Храпунов подтянулся, он увидел, как с противоположной стороны по борту на горб цистерны заползают его оппоненты, целые и невредимые. И, словно влюбленный, МакМак не мог этому не обрадоваться. Разве что у Чека лоскут волосатой шкуры на голове отслоился кардинальней и теперь хлопал на ветру отклеившейся подметкой; а морщины на физиономии Хляста теперь застыли елочкой.

«Главбух-главбух-главбух!..», — икали об рельсы колеса состава. Обнаружив присутствие друг друга, стороны подбавили энтузиазма. Кто проворней докарабкается на цистерну — тот, считай, уже победил. Победила дружба, и враги снова набросились друг на друга с утроенной энергией и томным дыханием.

Хляст попытался сапогом зарядить Максиму в промежность. Терзаемый встречным ветром исаявец успел рывком задрать крышку люка, и страшный удар пришелся по железу. В сапоге ожившего мертвеца чавкнуло, и гнилая жижица плеснула через край голенища. Тут же Чек замыслил изловить Храпунова за ушки, дабы потом воткнуть коленку в смазливую мордашку. Но Максик отпустил крышку, и она судебно припечатала нерасторопно оказавшийся на кромке носок второго сапога Хлястика. Опять смачный чавк, опять, но уже из другого голенища селевый поток гноя… Взмахи… Промахи… У Чека выпала челюсть, он поймал ее на лету и сунул обратно… Удары… Руки… Ноги… Зубы… Ветер вокруг свищет так сильно, что денег не будет до скончания века.

И тут Максим вспомнил про коньки. Сорвав их с шеи, он лихим боковым захлестом заарканил нарывающегося Чека, дернул на себя и встретил сизую рожу снарядным прямым в сопатку. На этот раз Чек не успел поймать сматывающуюся челюсть, И Максим, наконец, поверил в свою звезду, при этом к большому стыду он испытывал прямо таки нездоровое, прямо таки нетрадиционно ориентированное, прямо таки извращенное влечение быстрее вступить с противниками в следующий раунд тесного контакта — шуточки приворотного зелья. «Петух-петух-петух!..», — не фильтровали базар колеса.

Впрочем, Хляст пока не считал себя проигрывающим. Страстно вздыхая и хлюпая голенищами, он упрямо двинул на сближение. Да и Чеку оказалась пофиг потеря жевательного инструмента, он не отставал. Максиму оставалось вращать коньки, будто нунчаки.

Подставив руку под рассекающий тугой воздух конек, Хляст пожертвовал двумя пальцами, но оставшимися тремя намертво (а как же еще?) вцепился в башмак с роликом, и теперь уже он дернул Максима на себя с дикой силой. И уже Максим, пожадничавший выпустить связку коньков, оказался на уровне вражьих колен. А вот здесь Чек перемудрил, вместо банального форвардного удара с носаря душка Чек высоко подпрыгнул, рассчитывая приземлиться на спину исаявца двумя ногами. Однако специально обученный Максим не только убрался с опасной траектории, а и успел распахнуть люк. Куда Чек бесповоротно и плюхнулся. Бензин ему пухом.

«Бам-м-м!» — икнул люк, захлопываясь. «Протух-протух-протух!..», — подпели колеса.

Опечаленный потерей салаги, которому покровительствовал, Хляст невольно выпустил с такими жертвами пойманный конек. И Храпунов, увеличив отрыв на два шага, завертел связку роликов над головой вместо лассо… И метнул. И обвились коньки вокруг шеи Хляста, и по инерции унесли касатика к чертовой бабушке (почти в буквальном смысле) под колеса.

* * *

Поезд ломился к Питеру, как кабан сквозь камыши на брачные игрища. Казалось, уже ничто не сможет остановить нацелившиеся на город полные коварного дурмана цистерны. Но вот с крыши крайней цистерны на синюю крышу тепловоза перепрыгнул человек. Вот этот человек, бог знает на чем, повис вниз головой и рванул на себя дверь. Вот перебрался в тамбур и потряс головой, дабы прекратился в ушах птичий звон от притока крови. И вот уже вваливается в кабину тепловоза.

Тот, кто держал рычаг управления тепловозом, повернулся на шум сзади:

— Макс?

— Валера?

— Успокойся, твои подвиги опоздали, — улыбнулся на фоне манометров и прочих технических терминов Валера, — Я тебя, спасибо нюху парфюмера, опередил, — и хвастливо кивнул на двух связанных пожарным шлангом машинистов, понуро пережевывающих фиаско спиной к спине на рифленом полу в углу, — Успокойся, этот состав никогда не прибудет в Питер. — Валера панибратски подмигнул. — Это я тебе, как художник обещаю.

— Ты что, собрался его пустить под откос?

— Ну не сорок первый же! Во Мге переведем стрелку на другой путь и отправимся куда-нибудь в турне. Например, в Тверь. Ты был в Твери? Или в Новгород. Там много христианских исторических памятников.

— Во Мге нет поворота на Новгород.

— Действительно? Жаль. Так не хотелось в Тверь, а придется…

— И в Тверь нет пути. Этот поезд нужно завалить под откос. Немедленно!

— Тогда остановимся во Мге и из под полы распродадим весь бензин чеченам. Представляешь? И в Чечне наступит мир! Любовь спасет мир! — Валера жизнерадостно засмеялся и хлопнул Максима по плечу, — Ладно, не морщься. Теперь чего уж дурить друг дружку. Рассказывай, давай, когда ты просек, что Богдухан зелье не под выборы скопил?

МакМак заговорил, хотя дыхалка после пируэтов по крышам цистерн успела восстановиться не по прайсу:

— Я просто сел и подсчитал, хэк… Для победы на выборах достаточно набрать больше половины голосов, уф… На это хватит пятьсот шестьдесят пять кэгэ Злаков, кха… — Да, уж, не мальчик был МакМак порхать, будто чижик. — Тогда зачем Богдухану лишние Злаки? Ведь три тонны покрывают аж девяносто восемь процентов населения. Причем по категории «Мания», хэк!..

— Правильно, я тоже въехал в проблему. Как адепт парфюмерной магии. — Кошачьи усики Валеры потешно взъерошились. Он внимал измотанному игумену с отеческой улыбкой, дескать, уважаю твои потуги, но тебе еще учиться и учиться, чтобы меня догнать.

— И тогда я задал себе вопрос… — начал Максим.

— И тогда я задал себе вопрос, — опередил Валера, — А на фига Богдухану подогревать девяносто восемь процентов населения Санкт-Петербурга до состояния маниакальной любви? И, если он все же собирается это делать, то кого именно должны полюбить петербуржцы? — Валера заговорщицки подмигнул Максимычу, предлагая продолжить рассуждение.

Здесь Храпунов почему-то нить рассуждений не подхватил. Зато вынул из кармана амулет крестного и стал подбрасывать в руке, словно заскучал.

— Была у меня версия, — тогда сам повел дальше художник, — Что это — дела московские. Что кто-то из столичных папиков, крутой, но экономный, заказал партию Злаков в наших краях, потому, что здесь дешевле.

— Тогда поезд бы из Киришей… — отрицательно замотал лбом МакМак, задумчиво глядя мимо художника в окно на спешащие в обратную сторону перила очередной станции, на усыпанные пасхальной скорлупой мусора овраги, когда перрон кончился.

— Правильно. Тогда состав из Киришей отправлялся бы другим маршрутом. Поэтому, из всех версий у меня осталась одна…

— По этому из прочих я выделил такую версию, — перебил только теперь исаявец, — Богдухан планировал израсходовать зелье на себя. Влюби он весь честной народ в кого другого, этот другой моментально воспользуется ситуацией, чтобы свалить Богдухана. Согласен?

— Без вопросов, — Валера, будто самая пыльная часть работы уже сделана, и можно отдыхать, сунул руки в карманы.

— Ну, а завлечь народ Богдухану могло приспичить только по одной причине. Если сам решил попробовать приземлить того, кто выше стоит.

— Гребаха Чучин… — с пиететом прошептал Валера.

— Гребаха Чучин… — кивнул Максимыч. — Но хозяин легко расшифровал нелояльные дерганья вассала и предпринял контрмеры. Да еще придумал, как на этом навариться.

— Гребаха Чучин! — испугано дернулись связанные железнодорожники.

Вот оно как. Выходит, это были непростые железнодорожники.

— Браво! Шерлок Холмс! Нат Пикертон! Мисис Марпл! — потянул руки из карманов обнять Максима Валера, хотя встречный ветер сдувал все любовные флюиды за корму.

И, вместо того, чтобы забарахтаться в товарищеских объятиях, разжалованный игумен на опережение поймал в кулак подбрасываемый амулет и, что нашлось сил, свинганул в челюсть соратнику. Валера полетел в одну сторону, а в другую — коварно выуживаемый из кармана свисток. Храпунов, никуда не торопясь, нагнулся, подобрал свисток и собрался дунуть. Причем, пристально глядя в глаза распластавшемуся напротив попутанных железнодорожников Валерию.

— Гребаха Чучин!.. — шебуршились на пятых точках железнодорожники, не в силах разорвать шланг.

— Только не это! — бессильно дернулся бывший соратник.

— Как оно действует? — МакМак негигиенично не отрывал свисток от губы.

— Хуже не придумаешь. Пожалуйста, не свисти! — Валера стал вдруг необычайно покорным, самоуничижительным и пластилиновым. Побитая, поджавшая хвост шелудивая псина сейчас по сравнению с Валерой сейчас выглядела бы как сфинкс рядом с издохшим верблюдом.

— Денег не будет? — Макс свысока пас трепыхания иуды, не покупаясь на показную капитуляцию.

— Тебе нужны деньги? А, может, ты сам хочешь подчинить город? — из незавидного положения «лежа» начал зондаж новых правил игры парфюмерный интриган.

— Ладно. Исповедывайся по порядку. Только не сочиняй сказки. Может, и не свистну. — Лишний раз подчеркнул Макс, кто тут главный.

— Что Богдухан замыслил свергнуть Гребаху — святая правда. Вот тебе крест!

Всем своим пластанием у ног Храпунова Валера демонстрировал настолько безграничную покорность, что любой другой купился бы. Любой другой, но не Максимыч.

— Это всякий железнодорожник знает, — кивнул МакМак на пленников. — Сам то ты на кого работаешь?

— Вообще-то я человек Гребахи… Получил приказ внедриться в окружение Богдухана… — заблеял Валерик в темпе кающегося грешника.

— Поклянись самым святым!

— У меня нет ничего святого!

— Поклянись здоровьем!

— Клянусь здоровьем!

— Ладно, продолжай. Ты — человек Гребахи… Зачем Гребаха отнял Злаки у Богдухана?

— Откуда я знаю? По-твоему, Гребаха кричит о своих замыслах на всех углах?

— Зачем Гребаха перехватил Злаки? — ученый профессиональным опытом успешных допросов гнул линию Мак.

— Ты издеваешься? По-твоему, отправляя меня на задание, где запросто могли расколоть и запытать до смерти, Гребаха пригласил меня на аудиенцию и в час уложился с докладом, что он задумал, и какие выгоды это принесет? А потом еще полчаса отвечал на вопросы?!

Максим высокомерно засмеялся, дескать, действительно надо быть дурнем, чтобы не держать намеренья в секрете, а Гребаха Чучин уж никак не дурак. И, тем не менее, сунул свисток в зубы, начхав на брезгливость.

— Ты чего, Максим? Ну, сам посуди…

Улыбка Максима стала тяжелой и загадочной…

— Не делай этого, Макс! Пожалеешь! Я что угодно готов рассказать ИСАЯ под протокол и подписаться! Я знаю такие тайны, что мало не покажется! Но на кой ляд Гребаха упер Злаки, не знаю!!!

Улыбка Максима стала еще загадочней. Теперь по тяжести она весила как египетская пирамида. Молчание и улыбка — этот прием МакМак отработал, проведя с полтысячи допросов различной инферн-швали. И мастерство оказалось на высоте, парфюмер рискнул сменить тактику, уже подвижка.

— Нет, ты стараешься не для ИСАЯ. Я узнаю этот блеск глаз! Ты завампиренный? Я угадал? Богдухан тебя завербовал? Ты выбрал не того хозяина! Иди служить Гребахе, сколько бы тебе Богдухан не обещал, Гребаха заплатит в десять раз больше!!! — Заюлил Валера у ног МакМака.

— Улыбка Максима стала еще загадочней.

— Ладно, я скажу тебе, зачем Гребахе Злаки. И ты тут же поймешь, что Гребаха — идеальный хозяин для начинающего вампира. Уже захвачен танкер, его заправят приворотным бензином, выведут в Ладожское озеро и откроют кингстоны. Бензин тончайшей радужной пленкой растечется по озеру…

Максим молча улыбался, теперь к его улыбке лучше всего подходило определение: «натянутая».

— Бензина хватит, чтобы покрыть все озеро. Но ГЛАВНОЕ, что перед тем, как опрокинуть танкер, Гребаха проведет над зельем ритуал перемены знака. И Злаки из приворотных станут ОТВОРОТНЫМИ. Ненависть через Фонтанку и каналы растечется по городу, маниакальная ненависть ко всему и ко всякому. Люди станут убивать друг друга по поводу и без повода. Прольется много-много-много крови! Люди уйдут из города, и город станет принадлежать нечисти!!!

Увы, именно так непрезентабельно и выглядит момент истины. Очень не вкусное зрелище. Поверженный враг, пытающийся признаниями выторговать себе жизнь. Но гнустность сцены не затмевает суть признания, а суть страшна. Третий раз за историю города демонические силы чуть не одержали безоговорочную победу.

Макс натужно переваривал выпытанную истину. Блин. За что его наказала судьба такой истиной? Нашли, понимаешь, спасителя. Ему это надо было? Ладно, как твердый сыскарь, душевные метания он отложит на потом, на обязательный депресняк после победы, на щелочную тоску, которая обязательно постучится в двери. А пока, как профессиональный сторожевой пес, он просто делает свою работу. И делает ее хорошо!

— Вот и все, а ты боялся, — передвинул МакМак свисток в угол рта. Скучно. Незримая, локальная, неведомая не посвященным война между добром и злом кончилась, как и полагается, триумфом светлых сил.

— Переходи к Гребахе, тебя ждут обалденные перспективы! Сорок дней твоей смерти в Смольном праздновать будем! Я, как человек Гребахи… — начал снова Валерий, и заткнулся. Потому, что в этот момент Юрий дунул в реквизированный свисток что есть мочи.

И продолжал дуть, пока тело Валерия не превратилось в нечто похожее на старое, рваное, грязное одеяло. А снизу из-под этого одеяла не потекла обширная лужа крови. Только не привычной, чего уж там, алой крови, а голубой — в буквальном смысле. Ибо бессовестно врал парфюмерный маг и художник от парфюмерной магии Валерий, что он — человек Гребахи Чучина.

Не человек он был, а демон, рекрутированный в сей прекраснейший среди миров мир для конкретной задачи. Одноразовый демон. Был, да сплыл… голубой кровью сплыл. А ведь сам виноват. Предупреждал Максимыч Валерия, что засвистит, ежели тот начнет врать.

Далее уже ничего интересного Максимыч не сделал. Остановил поезд посреди кривоногих чахлых осин и охровых откосов железнодорожно-безлюдной насыпи; кстати, тормозной путь у пятидесятицистерного состава — будьте-нате. С самым серьезным видом и самым тревожным голосом хулигански объявил по рации диспетчеру что поезд 1) — заминирован, 2) — по ошибке к поезду присоединен вагон с хлор-пикрином, 3) — у обслуживающей состав бригады обнаружены симптомы бубонной чумы.

Развязал и пинками прогнал прочь не подозревавших, в какие злые кроссворды их вписали, железнодорожников, и те с благодарностью драпанули в кусты.

Максим спрыгнул с подножки, без былой легкости вскарабкался на ближайшую цистерну и зачерпнул из люка ведро бензина. Спустился с насыпи и углубился в лес, поливая тропку бензином.

Когда в ведре осталось на донышке, чиркнул презентованной хоббитом зажигалкой. Огонь весело побежал обратно к составу, а Максим как можно живее в лес.

На ходу достал амулет и прижал к вампирской язве на руке. Колдовство не сопровождалось особыми визуальными эффектами. Просто вампирская отметина рассосалась, будто сифилитическая язва под воздействием волшебного мумие, остался только рубцеватый шрам форматом с амулет, а сам амулет из двухстороннего (прежде на обеспечение магнетической поддержки персонала не скупились, хоть и обходилась щедрость в многосерийные сеансы ритуалов и бдений) стал односторонним, как у всех исаявцев. Эту процедуру можно было исполнить и раньше, но что тогда позволяло бы всей этой нечисти быть с Максимычем столь откровенными?

Уж никак не загнанная в подкорку симпатия, которую Мак (наедине с собой можно признаться) к нечисти испытывал. Почему испытывал? Ответ довольно сложный. Не было у Макса никаких сомнений, что человек произошел от обезьяны; что человек — это животное о двух ногах, без перьев с широкими ногтями. Что когда мужчина засматривается на фигуру женщины, это всего лишь инстинкт продолжения рода спрашивает, не беременна ли уже потенциальная партнерша. В общем, полный дарвинизм.

А вот наличие на этом свете нечисти нашептывало, что не все так просто. Что не только благодаря обезьяне… Что Дарвин, конечно с одной стороны прав, но с другой стороны… Из-за этой смутной симпатии МакМак и оказался в ИСАЯ, только в этом мире любая реальная работа превращает романтика в цинника.

Бежать по лесу было одно удовольствие. Под подошвами мягко пружинила хвоя. Ноздри жадно вдыхали грибной воздух.