Злаки Зодиака, или Ижица-файлы Чубаха Игорь
Кафедру на сцене занял мэн, ради которого Матиевна здесь появилась, но это не могло уже спасти испорченное настроение.
— Бонджорно. Кратко доложу о наших планах, — с достоинством улыбаясь, сообщил в микрофон похожий на Льва Лещенко мужчина в безупречном костюме, — завершить работы по проходке тоннелей по первому и второму путям аварийного участка от станции «Лесная» до станции «Площадь Мужества» мы планируем двадцать восьмого новэмбрэ.[13] — Итальянский акцент угадывался чуть-чуть — В дичембрэ[14] предполагается демонтировать проходческий комплекс и поднять на поверхность…
Матиевна с минуту изучала свой маникюр, потом прошипела в прежнем регистре:
— Дело в соответствии с моим приказом, который никто не отменял, закрыть, но обо всех вновь обнаруживающихся обстоятельствах докладывать мне лично в любое время суток.
Звонок на ее мобильнике был вежливо отрублен, но вииброрежим фурычил.
— Алло? — спрятавшись за спинку впередистоящего кресла, прошептала Матиевна, — …Как сбежал?!
— …Далее ОАО «Метрострой» перейдет к выполнению работ по укладке путевого бетона и монтажу технологического оборудования. — Серебром разливался итальянский акцент, но уже мимо ушей Дины Матиевны. — Пуск пробного поезда намечен на конец маджио[15] следующего года. Регулярное движение планируется начать с 30 джунье[16] 2004 года.
А Звиздец Празднику еле поспевал за покидающей актовый зал с дипкурьерской скоростью Матиевной и нудно блеял:
— Я ведь почему, матушка, позволил себе вас побеспокоить.
Знаете, чем word в ИСАЯ отличается от программ в компьютерах простых смертных?..
А Матиевна думала о том, что недооценила Храпунова, как противника, на язык так и просился приказ «приступить к ликвидации», но отдать его было страшно.
Сестра Раиса знала, что день у нее пойдет наперекосяк. Она, с ранья разбуженная будильником, позволила себе три минуты понежиться под одеялом и попытаться угадать, какие пакости день наступивший ей готовит. Во-первых, сбежит заваренный кофе, потом она забудет зонт и по дороге на работу попадет под дождь, далее, на работе — она почти всегда приходит первой — окажется, что коллеги вчера забыли сдать ключи на вахту, увезли с собой, и придется ждать под дверью…
Она не угадала. Завтракая, Рая разбила чашку и влезла локтем в масленку, хорошо еще, не успела выбраться из домашнего халата. Но чтобы все вот так…
— Тогда ведь как было? Максим Максимыч назначил операцию, не лейкопластыре нацепил под свитер маячок, нас троих отпустил с обеда и обязал выйти в ночную смену, все в нормах «Буки-ять-восемьдесят семь». Сказал, что поступила интересная информация и, опять же по «Буки-ять-восемьдесят семь», Лариса должна была держать звук, дабы в случае агрессивной реакции трубить тревогу спецназу. А Алина должна была прикрывать с улицы, она еще специально собиралась кино посмотреть — «Брат-два», чтобы быть похожей. И синий парик у всех спрашивала.
— Чтобы на уличную шлюху быть похожей?
— Ну, конечно, там казино рядом… рассадник разврата, так сказать. Но хочу лишний раз подчеркнуть, не виноват Максим Максимыч, и все тут. Это Алина на операцию опоздала, хотя и она не виновата, это Лариса на посту в рабочее время брачный каталог смотрела…
— Не поняла… Ладно, не будем о грустном, — слушательнице на фиг не надо было, чтобы «Максим Максимыч оказался без вины виноватым». И все едино архимандрит петербургского департамента ИСАЯ Дина Матиевна сидела за столом в позе «Я сегодня добрая», выражение на лице Дины Матиевны говорило «Проси, что хошь».
А у правого локтя навалившейся на стол начальницы злобно скалился штатный череп.
— Значит, заставлял работать сверхурочно? — процедив в голове сбивчивый доклад рядовой сестры, сладко зашевелила устами Дина Матиевна.
— Ну… Вот… — робко мялась вытянувшаяся перед столом большого начальника сестра Рая, — Вот опять же эта история с магазином «Кофе, чай — круглосуточно». Ведь по расписанию у него должно было быть дежурство в противорусалочьем патруле, а у нас — честный рабочий день с девяти ноль-ноль до семнадцати ноль-ноль. А он потребовал, чтобы мы тоже дежурили всю ночь. А сестра Алина еще и должна была прикрывать его. В наружном наблюдении. — Завершив выступление тяжелым вздохом, Рая вдруг с удивлением для себя осознала, что хает своего шефа, вместо того, дабы защищать. Как это вышло-то?
— Непорядок, — по-матерински кивнула отбойным подбородком Дина Матиевна, — А почему же вы рапорта не подавали? Жаловаться на непосредственного командира — ваше святое право, дочь моя.
— Да как-то неудобно, — не знала, куда деться непривычная к вниманию столь высокого начальства сестра Рая, — Да и вообще-то, он — хороший!
К неудовольствию командирши сегодня выпал день, когда Раиса жалела всех мужчин подряд.
— Ну, ласточка, категория «хороший» годится вне стен нашего учреждения. А здесь в ходу другие категории, — заметив, что последним замечанием чуть не перепугала сестру до смерти, Дина Матиевна снова заворковала душевно, — Тем не менее, ваше служебное рвение похвально. Я бы, например, пусть это останется нашим маленьким женским секретом, ни за что не стала вкалывать сверхурочно. А энтузиазизм нужно награждать…
Внезапно на столе у начальницы резво и противно зазвонил телефон. Дина Матиевна изобразила гримасу «Извини, Раечка» и приставила трубку к уху, как самоубийца — пистолет:
— Что заказал? — с первой попытки не расслышала она, — Котлету по-киевски и на гарнир цветную капусту?.. А салат?.. Ах, салат из крабов? — командирша опустила телефонную трубку назад с усилием, будто гасит окурок в пепельнице. И записала на подвернувшейся бумажке, диктуя сама себе, — Любит котлеты по-киевски, цветную капусту и салат из крабов.
Сестра Рая непроизвольно опустила руку в карман и начала терзать носовой платок. Спрятав поступившие оперданные в стол, Дина Матиевна посмотрела на подчиненную с безграничной лаской. И решив, что взрыхлила почву уже достаточно, архимандрит петербургского департамента ИСАЯ перешла к конкретному вопросу:
— Как вы, ласточка, относитесь к должности хранителя спецсредств? Сестра Ивона ушла в декрет, и я как раз подыскиваю замену. На этот ответственный пост мне нужна очень добросовестная кандидатура, нужно наладить отчетность. А то, пусть это останется нашим маленьким женским секретом, я даже не знаю, сколько у ИСАЯ какого волшебного барахла. Мне кажется, вы справитесь. Мне нравится ваша ответственность и чистосердечность в подходе к любому, пусть самому пустяковому вопросу, можно сказать, ваша бескомпромиссность.
Сестра Рая не смогла утаить радость, и Дина Матиевна это отметила:
— А если ваш бывший командир промелькнет каким-либо боком, дайте мне, ласточка, знать. Только ему о нашем разговоре сообщать не надо. Пусть это останется нашей маленькой женской тайной.
Конечно, не такая дура была Дина Матиевна, чтобы не отгадать подлинные мысли рядовой сестры: ни в жизнь эта клуша против Храпунова пальцем не шевельнет, а вот выручать бросится со всех ног. Тут-то, авось, невольно и подсобит сыскать беглеца без лишнего шума. Однако, одной клуши мало, и Дина Матиевна припасла в рукаве еще несколько козырьков.
Когда обнаружилось, что ДОКУМЕНТ исчез, даже позор архирейского смотра поблек. Если бы не несанкционированные инициативы районного игумена со Злаками, еще можно было бы кое-как поверить в непричастность Храпунова к пропаже, в Его Величество Случай. А теперь — крутые меры требовалось принимать незамедлительно, и перевербовка Раи в общем ряду мер являлась сущей мелочью, правда, Дина Матиевна никогда наплевательски к мелочам не относилась.
Итак, с бестолковой Раисы операция «Блудный сын» только начиналась.
Крылов отсутствовал по уважительной причине — на больничном; посему в просторном спортзале выжимало капли из потовых желез двенадцать парней, хотя по идее тренировки полагалось проводить именно с тринадцатью молодцами, так сказать, для пущей экстремальности. В широкоформатные окна ломилась золотая осень, а в спортзале воняло ядреным мужским потом, будто в заурядном спортзале. Двенадцать исаявцев, все — грудь колесом, как на подбор, с самым решительным видом в три ряда стояли перед тренером, аки кегли.
— Вы — нежить нестроевая! Но я научу вас Родину любить! — тонко пищал тренер — сухонький, жилистый, седой, как лунь, то ли якут, то ли эвенк. — Однако, изучаем блок «Тюлень, уворачивающийся от метеорита». Вопросы есть? Вопросов нет, аминь! — от пронзительного голоса тренера вяли уши и шарахались чахло-осенние солнечные зайчики. Если бы у тренера нашелся близнец, и стал ему на плечи, то и тогда они вряд ли дотянулись бы до баскетбольного кольца, выросшего из щита аккурат над его головой.
Двенадцать исаявцев в одинаковых блекло-зеленых, с портретами Циолковского на груди и пятнами пота под мышками, спортивных костюмах продолжали пожирать тренера глазами. Стойка: ноги на ширине плеч, руки сложены в замок за спиной. Губы сжаты, ноздри раздуты. Золотая осень за окнами — по боку.
— Идолы тризданутые, слушать сюда! Блок «Тюлень, уворачивающийся от метеорита» применяется, если к врагу попал металлический предмет из вашей амуниции, — неожиданно тренер сделал два неуловимо быстрых балетных шажка и отвесил пощечину крайнему в ближайшей четверке, — Шляев, о бабах будешь думать после тренировки! — и столь же неуловимо шустро вернулся на место.
Шляев — детина с вечно красной, будто только из парной, физиономией — невинно моргнул, как утерся, и еще пуще принялся пожирать тренера глазами.
— Однако, данный прием, скарабеи мои лупоглазые,[17] — снова оседлал пилорамную ноту учитель. — Можно применять только тогда, когда магический противник стал в позу «Парад ногтей», то есть, выставил умыкнутый у вас, олухи царя небесного, предмет перед собой на расстояние вытянутой руки!
Пронзительное эхо отразилось от стен и вернулось обратно. Эху было тесно в провонявшем мужским потом спортзале. Эдик Перов слушал тренера и не слушал. «Все это иллюзия, ничего этого в реальности нет, все это происходит только в моей голове. Есть только настоящий миг, нет вчера и завтра. Как там — на Тибете? Если есть место, которого ты боишься, то предварительно объясни Будде, что готов раздарить себя без остатка всем живым существам, приди туда глубокой ночью и призывай демонов. Типа, берите меня бесплатно, жрите и мочальте, сколько хотите. Типа, такой разовый опыт трех лет медитаций стоит. Надо помириться с местом, надо помириться с местом, надо помириться с местом…» Насчет того, как Эдик выпутается из истории с чужой рясой, его Дар молчал в тряпочку.
Дверь за спиной тренера отворилась без скрипа, и в бескрайний зал осторожно вплыла Дина Матиевна. Сегодня ее волосы были выкрашены осветлителем «Смерть грузинам», трудности с зубами оставались не решенными. Никто из исаявцев, пусть не увидеть ее не могли, и бровью не повел.
— Для успешного выполнения блока «Тюлень, уворачивающийся от метеорита» надо правой ногой чуть выступить вперед. Далее следует вытянуть вперед от груди обе нетопырки, держа ладони лодочкой. Слушать сюда! — тренер зло взъерошил седину на затылке. Его бурые пальцы казались выточеными из мореного бука, — На счет «три» вытянутые ладони как бы принимают груз вражеского заклятия. И на счет «четыре» на вытянутых ладонях ментальный груз горизонтально земле переносится за спину. Одновременно правая нога возвращается в исходную позицию!
Матиевна осталась у двери, некоторая двойственность читалась в ее взгляде, она смотрела на подчиненных одновременно и как на сыновей, и как на самцов. Зачем начальник пожаловала — кто ее знает. Тренер Матиевну не боялся, рассоримся — любая коммерческая структура с руками оторвет, а кабальную подписку ушлый тренер исхитрился сачкануть. В соответствии с исаявской заповедью «Не показывай на себе» тренер, якут или эвенк, продолжал пребывать в той же позе, что и остальные: ноги на ширине плеч:
— Однако, ожидаю вопрос: через правый или левый бок следует отводить ладони за спину? Вопрос правильный, отвечаю по существу. Если ментальный противник — левша, груз заклятия следует отводить через правый бок. И наоборот. Однако, всем ясно?
Слушатели, храня мужественное выражение на лицах, скупо кивнули. «…Надо помириться с местом… — оставался под гнетом тяжких дум Эдик. — Подумаешь, осрамился на смотре, зато архирей фамилию запомнил». Месяца три во всех отчетных докладах Перова, понятно, будут пинать в хвост и гриву. Потом конфуз забудется, а фамилия в памяти начальства зацепится. Надо только перетерпеть месяца три. Дар советовал Эдику отнестись к проблеме философски. «Все это иллюзия, ничего этого в реальности нет, все это происходит только в моей голове…». Относительно явления в спортзал Дины Матиевны прорицательский Дар ничего хорошего Эдику не предвещал.
— Вопросов нет? Аминь. Начали! — скомандовал тренер, — И-и-и… Делай «раз», нежить нестроевая!..
Подопечные переставили вперед правые ноги. От одновременного удара двенадцати ступней крашеный дощатый пол ощутимо завибрировал.
— И-и-и… Делай «два», солитеры астральные!..[18]
Подопечные вытянули ладони лодочками вперед.
— Корчагин, на полную руку вперед! Почему руки в локтях согнуты? Шляев, гнус тебя забодай, почему чакры раскрыты?! Даю вводную: противник — правша! И-и-и… Делай «три»! Аминь!
Тренируемые исаявцы, тщательно изображая лицами, будто держат на ладонях непомерный груз, стали отводить руки вбок.
— Бердник, ты — уже покойник! Ты что, не знаешь, где «право», а где «лево», идол тризданутый?! И-и-и… Делай «четыре»! Шляев, гнус тебя забодай, почему пальцы разжаты, вроде бабу за сиськи щупаешь?! — взвизгнул тренер и смущенно поправился, — Однако, прошу прощения, Дина Матиевна. Храни вас Бог, — а ведь ни разу не обернулся тренер. Черт его знает, может по запаху узнал, а может, отражение в глазах подопечных приметил.
— Василий Прохорович, — сладко откликнулась Дина Матиевна, — Можно мне на минутку Эдуарда Перова?
Тренер повел шеей, и прорицатель Эдик покинул место в строю. Во рту у Эдика стало так мерзко, будто он пожевал лист алое. На выходе Эдик с печалью в глазах оглянулся, будто видит боевых товарищей, брусья и каратистские тренажеры в последний раз. Найти сочувствие в глазах соратников Перову не свезло, про него тут же забыли.
Начальница и подчиненный вышли в коридор, тщательно притворили за собой дверь и приткнулись к подоконнику. За окном в лучах заката тлела лимонная листва кленов и берез. Сквоз ветки просматривались ухоженные могилки с затейливыми надгробиями. А еще далее — за кладбищем — угадывался вход в Александро-Невскую Лавру.
Над окном, с этой стороны, распласталась прибитая гвоздем-соткой дохлая сорока.
— Почему здесь дохлятина? — нахмурилась командирша.
— Так ведь портреты Циолковского наперечет…
— Я же месяц назад расписывалась в получении очередной дюжины с егерской почтой, — попрекнула неведомо кого командирша, — ладно, проехали.
Дина Матиевна достала из сумочки пачку лайтовых «Мальборо», вырвала из блокнота чистый лист и свернула наподобие кулька для семечек вместо пепельницы. Извлекла сигарету себе и с барского плеча протянула пачку подчиненному:
— Курите, Перов.
Эдик не стал долго и нудно объяснять, что месяц как бросил, а осторожно клювиком из двух пальцев выудил сигарету и сунул в зубы. Затем прищелкнул правой рукой, и на конце указательного пальца вспыхнул факирский оранжевый огонек. Перов, насколько умел, галантно дал прикурить начальнице и после прикурил сам.[19] По завершении взмахнул рукой, чтобы сбить пламя. Получилось с третьего раза.
Перов явно смущался, оттопыренные уши по цвету напоминали лепестки пиона. И лезущие, не смотря на бритье дважды в день, черные волосики на щеках и запястьях от смущения сворачивались в пружинки. Перов переступал на месте, словно ему жмут кроссовки, Перов смущался, и пот прошибал вытрафареченного по футболке на груди Циолковского. А маленькие черные глазки Эдика шастали поздними мухами и мечтали смыться в заоконную золотую убаюкивающую даль.
Дина Матиевна все это время смотрела искоса на прорицателя, будто решала, стоит, или не стоит иметь с таким дело. Решила. Задумчиво сделала две глубокие затяжки и приступила:
— А вы знаете, Перов, что приказ о присвоении вам следующего звания отложен не подписанным?
Судя по реакции Перова, тот знал, все-таки прорицатель, пусть и третьей категории. Зато не знал Эдуард Перов, куда под суровым взором начальства деть руки: по швам — не годилось, мешала сигарета и кулек-пепельница.
— Храни вас Бог, Дина Матиевна! Оправдание слабое, но в рапорте я указал, что одел на смотр формы одежды, как более новую, рясу Максима Храпунова. И к подло и глумливо вылетевшему из рукава голубю не имею никакого отношения.
— Поздно, Перов, пить святую воду, когда печень отдал Прометеевому орлу на растерзание… — презрительно хмыкнула Дина Матиевна и выпустила струйку дыма, — Впрочем, есть одно задание, которое может помочь реабилитироваться… Знаешь, сын мой, чем word в ИСАЯ отличается от программы в компьютере тленника? У них команда — «сохранить», а у нас — «спасти и сохранить».
Дар морзянил, что ничего толкового здесь не светит, но Дар частенько ошибался, и маленькие черные глазки Эдика перестали рваться на волю. Радикально загнутые вниз уголки губ выпрямились на треть. Кажется, кончается мрачная полоса его гороскопа, Петров весь обратился во слух и первым делом услышал донесшееся из спортзала:
— Однако, делай «раз»! И-и-и… Делай «два»! Шляев, забодай тебя гнус! Чаек считаешь? Ты должен стоять, как нерпа об лед! И-и-и… Делай «три»! И-и-и… Делай «четыре»!..
— С Храпуновым на самом деле все не просто, — затянулась и выдохнула дым Дина Матиевна. И ногтем сщелкнула пепел мимо кулька-пепельницы на древний лавровский паркет, — Похоже, по другую сторону добра и зла оказался наш приятель Храпунов, — затянулась и выдохнула дым Дина Матиевна, а шелест ее платья превратился в змеиное шипение, — После его последнего визита у меня со стола исчез документ с заклятием «Пешка-Ферзь»… — начальница, как бы поправляя, коснулась прически — чисто кокетливый жест. К идее осветлить волосы она пришла, прочитав секретный меморандум о куклах Барби-убийцах.[20]
Эдик Перов разжал рот отнюдь не для того, чтобы вставить сигарету. Вчера Эдик гадал на «Книге Зокана» Алистера Кроули, и страница открылась фразой: «…Чтобы ящерица выросла из потерянного хвоста, нужно оторванный хвост подложить слепой вороне в гнездо…». Теперь провидец понял, что ему присоветовала книга. «Все это иллюзия, ничего этого в натуре нет, все это происходит только в моей голове. Поэтому — никаких моральных проблем, это борьба за выживание, тьфу, то есть все это иллюзия, где сильному можно все».
Пауза в беседе была не нужна, кони напоены, хлопцы построены… недомолвки в пожеланиях начальства зевает только третий лишний, который мечтает так и оставаться не продвигаемым по шахматной доске карьеры отстоем.
— Да-да, ты все правильно понял, — Дина Матиевна затянулась, выдохнула дым, затушила окурок об стену. Окурок положила в импровизированную пепельницу, импровизированную пепельницу вынула из послушной руки Перова, смяла и спрятала в сумочку,[21] — Теперь надо Храпунова найти и обезвредить. Я, естественно, не знаю, что там — в этом заклятии. Но, во избежание… Надо! Вплоть до ЛИКВИДАЦИИ, — Дина Матиевна придвинулась столь близко, словно собралась поцеловать подчиненного, и уже не сказала, а прошептала, — Есть мнение, что ликвидация в данной ситуации была бы даже ПРЕДПОЧТИТЕЛЬНЕЙ… Хоть он и был одним из нас!
Ижица-файл 3
— О, благородный рыцарь, скорее покинь мрачную пещеру! Иначе сейчас прилетит трехглавый дракон и пленит тебя так же, как и меня; и мы будем терзаться, прикованные по разным углам тяжелыми кандалами, не способные даже подать друг другу кувшин воды, и только струйки крови из наших ран будут встречаться посреди этого застенка, там, где водосток. А я? Что делать мне, когда ты уйдешь? Увы, я останусь страдать распятой на холодной камне, и согревать меня будет единственная мысль, что кошмарному чудовищу не удалось вслед за мной погубить и тебя.
— О, прекрасная принцесса, твои страхи напрасны. Нет больше жуткого дракона, поскольку я пришел под эти мрачные своды, дабы освободить тебя, и встретил трехглавое исчадье Ада у входа в пещеру.
— Что слышу я? Чудовище твоими стараниями вернулось в Ад? О, отважный рыцарь, скорее поведай мне, как это произошло!
— Да ничего особенного. Качу я по мосту на «Харлее» в сторону Марсова поля… Дракон отмокает в Неве, а головы выложил на просушку по бордюру, и нет ему ни до кого никакого дела. Вдруг, правая голова чудовища замечает блоху на шее средней головы и вопреки всем законам здравой логики пытается ее цапнуть, нечаянно перекрывая кислород коллеге. Вторая голова на всякий случай обижается — она то блоху не видела. И вся эта семейная разборка напрочь перекрывает мне дорогу. Поучаствовать в безобразии желания как-то не возникает… а расстояние критическое… Вот тут я дал! Рванул «Харлей» со всей дури вверх и вправо… а дури много! Так и воткнул хромированное чудо прямо на пешеходную дорожку моста, это через бордюрчик-то… почти полуметровый. Ясен пень, я ничего не понял… скорости вроде даже прибавилось… а дорожная обстановочка веселенькая — справа ограда моста, слева столб (большой такой, железный) и прямо промеж столба и ограды дрыхнет левая голова, или не дрыхнет, а, зажмурив глаза от кайфа, слушает плейер. А меня тащит рулем в ограду… а мне туды не хоцца… а левая драконья башня вроде с виду мягкая такая… так я ее, сердешную, и приложил… со всего маху… развалил по оси симметрии аж до перекрестка. А тем временем и обе остальные хлеборезки полегли в междоусобице и завяли этаким гербарием. Лежат все три, значится, ровным слоем, отдыхают.
— Какая удивительная история, прекрасный рыцарь. За столь благородный подвиг я готова назваться твоей Прекрасной Дамой Сердца. Только прежде освободи меня от тяжелых кандалов… О, ты все перепутал, благородный рыцарь, от кандалов, а не от парчового наряда!.. О, рыцарь, что ты себе позволяешь?!. О, рыцарь, ты не благороден… но все равно прекрасен!..
Он заглянул в ее ожидающие глаза, прикоснулся к губам, провел дорожку от губ до груди, приласкав оба сосочка.
Ее руки раскинулись в стороны, будто крылья взлетающей лебедицы, но он хищно поймал ее за запястья, словно мешая взлететь. И его сила проникла в нее, как расплавленный металл в форму. Он начал глубоко и сильно в ней двигаться, и от встряски чуть не сорвалась со стены абстрактная картинка — мазня.
Он стремился войти в нее еще глубже, чтобы она стонала от удовольствия. Она же, прикусив губу, изредка тяжело и прерывисто вздыхала. Глаза ее были закрыты, капельки пота проступили на лбу, шее, груди, простыни под ней сворачивались в жгут. Она мотала головой из стороны в сторону, но крепко уцепилась ногами за его спину. Ее пальцы цепко держали его пальцы.
Он же, распаляясь, все яростнее вторгался в нее.
Насчет рыцаря и принцессы Алина и Валера, конечно, дурачились. Дурачились, барахтаясь на просторах смятых простыней со всем удовольствием. До этого они успели сыграть в салон «Кити»,[22] и в «Гарри Поттер и Гермиона нашли запретную книгу»…
…Он подошел к ее столику в китайском кафе с обезоруживающим предложением:
— Девушка, вы не против, если я присяду за ваш столик? Обещаю интересную беседу на ближайший час. Вы, конечно, будущая кинозвезда, и наше знакомство окажется вам не бесполезным. Хотите свежих сплетен о продюсерах? Можем поговорить про моду на шляпки, таблетки или породы собак. А можно просто и без прикрас говорить и говорить вам, какая вы красивая и неземная.
В силе личных чар — не мистических, а чисто женских — Алина не сомневалась ни капельки. Точеные ножки без малейшего намека на целлюлит, привлекательность которых только подчеркивалась скрупулезным выбором чулочного узора, обнадеживающе-разумная округлость форм тела в сумме с коротким каскадом рыжих волос и зелеными глазами делали ее неотъемлемой частью грез сильной половины человечества. Она была прельстительно-миленькая, будто утенок. Она была лисичкой-хитруньей, маскирующейся под прекрасного утенка.
Но главным ударным инструментом в ее арсенале была улыбка. Жемчужно-ожерельным блеском зубок Алина обезоруживала и валила с ног мужиков снопами и, конечно же, сейчас наступал подходящий момент пустить калибр улыбки в бой.
Масса комплиментов на количество слов убедила Алину в перспективности знакомства, и она благосклонно кивнула. Молодой человек занял место за столиком и не обманул. Алина действительно получила обещанное — час занимательнейшей беседы. Далее последовало посещение дельфинария, где новый знакомый выиграл на аукционе и торжественно вручил Алине (не банальный букет) картину, написанную дельфином Кешей: млекопитающее держало кисть в пасти и абстрактно мазюкало подставляемый ассистентом холст. Потом был вечер (до двух ночи) в ресторане Петропавловской крепости. Потом казалось просто издевательством не пригласить проводившего ее домой Валерия на чашку кофе…
…Через пятнадцать минут пепельница медленно в такт дыханию поднималась и опускалась на обнаженном животе спасенной дважды прекрасной принцессы, пардон, Алины.
В рассеянном свете бра упругая кожа сестры не прекращала приглашать коснуться рукой. Валера возлежал на боку, где-то у Алины под мышкой, так что ей не были видны его глаза. Только струйка сигаретного дыма доказывала, что этот потрясающий мужчина никуда не делся, не испарился, не смылся, а все еще присутствует в Алининой кровати. И не храпит.
— А ты где работаешь? — лениво и сыто спросил Валера, и голос его был похож на мурлыканье кота. Не драного помоечного кота, не бестолково гоняющего шерстяной клубок шалуна-недоросля, а породистого и холеного симпатяги.
— Да так, — вяло начала врать сестра Алина, — В одном рекламном агентстве. «Метроном» называется.
— И кем?
— Главным калибром, — загадочно ответила спасенная.
— Знаешь, — Валера перевалился с боку на спину и выпустил дым в потолок, — А я ведь достаточно известный в нынешнем моднявом кругу художник-дизайнер. Я делал плакаты для «Флеш-Колы», обложки попсовых журналов, да и дизайн для «Чупа-Чупсовых» игрушек-зубастиков именно я разрабатывал… Наверное, было бы здорово поработать с тобой в одной фирме… — кавалер рассеяно затушил сигарету, и далее повисла интригующая пауза. Настолько длинная, насколько умеют держать паузу породистые холеные коты, — Ты спроси у своего главного, не требуется ли ему классный художник? — таки выпустил коготки кавалер.
Алина подсмотрела: на самом донышке глаз потрясающего мужчины Валеры таяли изумрудные камешки, устоять против чар которых было невозможно.
— Я так понимаю, — игриво хмыкнула Алина, — Это предложение встретиться еще раз?
— Прелесть моя, ты все правильно понимаешь, — Валера, ласкаясь, потерся шевелюрой об ее обнажившееся из-под простыни пленительное бедро. И это было похоже, будто бедро погладил мягкий порыв теплого ветерка ночью где-нибудь на побережье Черного моря.
Алина чуть не задохнулась от звона миллиарда крохотных колокольчиков, пробудившихся в каждой клеточке тела, но она умела обуздывать порывы чувств.
— Тут одна проблема, — надула губки Алина, — Наш шеф отвалил в отпуск, и вернется не скоро, — она запутала мизинец в волосах Валеры. Ей было очень уютно, лежала бы так и лежала тысячу лет.
— За бугор? — томно потянулся Валера. Но нет, спать он еще не собирался. Наоборот, его запущенная погулять под простынь рука гуляла безумно многообещающе…
— Не-а. Здесь, — еле слышно прошептала Алина. И ее слова одновременно были ответом на вопрос и подсказкой, где мужской руке следует гулять под простыней. От предвкушения сердечко сестры сладко замерло в груди, миллиарды подкожных колокольчиков трезвонили оглушительно. Только та часть рассудка, которая всегда оставалась на страже, просигналила, что не худо бы убрать с живота пепельницу.
— А ты не догадываешься, куда он отвалил? Что-то мне не хочется долго ждать. Я б оторвал его от отдыха на минутку, и мы скоренько обо всем договорились бы, — серьезность намерений потрясающий мужчина Валера тут же подтвердил глубоко проникающим поцелуем.
Его ароматный, будто леденец, язык обласкал девушке десны, почти переплелся, при всей немыслимости такой задачи, с языком Алины. Обласкал. Оценка «трепетный восторг» для обволокшего Алину смятения казалась слабой и блеклой.
Свободной рукой Валера решительно переставил на пол пепельницу… И Алине показалось, что кроме них двоих нет больше никого на целом свете.
В офисе рабочей обстановкой не пахло, а пахло духами, Эдик не знал, что это «Живанши». Забытая полевая рация — вся такая грязно-зеленая, топырящаяся суставами антенны — до сих пор дремала на столе. По стеклышку одного из циферблатов деловито ползала поздняя муха, будто для нее там было медом намазано, или она стремилась проникнуть внутрь. От выведенной мелом магической звезды остались отдельные штрихи — рожки да ножки. В расстановке мебели, в расположении причандалов на столах, в составе мусора по мусорным ведрам вопиело именно столько безалаберности, сколько обычно вносят женщины в правое дело, и сколько ее нужно, чтобы сие правое дело загубить.
Так считал Эдик, и мешки под его глазами пухли от ответственности, как горло у жабы, завлекающей самку. Эдику доверили великую миссию — найти и обезвредить Храпунова. Эдик надумал поставить планку выше — не только выследить Храпунова, но и навести порядок в его отделе.
Ее юбка была бы тесной даже для мангуста, сестра Лариса сидела в кресле, закинув одну умопомрачительно соблазнительную ногу на другую, не менее умопомрачительную, и загадочно улыбалась. Она считала, что мужчинам больше повезло в жизни хотя бы уже потому, что им не приходится бояться очередей в общественных туалетах. За эту и другие дискриминационные подробности она мужиков не жаловала.
Эдуард Перов предпочел не садиться, он говорил и расхаживал по кабинету, расхаживал по кабинету и говорил:
— А ведь я — ясновидец, уважаемая сестра Лариса Сергеевна. И из нескольких возможных вариантов будущего мне удалось увидеть два. В первом случае я вижу вас на Гаити. Симпозиум экспертов по тайным ритуалам вуду. Выступает главный докладчик, что-то на тему использования куриных потрошков из Бразильских военно-стратегических запасов двадцатилетней заморозки, и тут вы, белая и пушистая,[23] задаете скользкий вопрос из зала. Докладчик посрамлен… Во втором… Даже говорить не хочется… — вытянутое по горизонтали лицо Перова надвинулось на сестру, словно неотвратимо летящий в правый верхний угол ворот футбольный мяч, — Но надо… Вас приносят в жертву в тайном храме сатанистов, расположенном в подвалах бани на Казачьем.[24] Покрытый черным бархатом алтарь, блеющий вонючий козел, ритуальный нож-атаме и все такое прочее…
«О-ля-ля?!» подумала сестра Лариса. Девушка продолжала умело и загадочно улыбаться, только улыбка ее стала немного натянутей. Сестра ждала, когда этот плебей устанет раздувать жабры, приступит к делу и для начала пригласит ее в ресторан «Валхал». И она с шиком отвергнет приглашение.
— Поймите, уважаемая сестра Лариса, — взывал к разуму Перов, склонившись над игуменьим столом и заодно перелистывая оставшийся от Храпунова еженедельник, — Я вас призываю не к предательству. В руки Максима, кстати, моего хорошего друга, он мне даже свою рясу дал на смотр одеть… Так вот, в его руки попал документ, проклятый по системе «Пешка-Ферзь». У вас какой допуск? — Перов с сожалением захлопнул еженедельник, не найдя ничего любопытного.
— «Пятница, тринадцатое», — исподлобья, продолжая натянуто улыбаться, ответила сестра Лариса. «Мама мия!» — подумала девушка, по ее мнению этот плебей мог бы сэкономить жизненную энергию инь на прелюдии. И если ему «Валхал» не по карману, мог бы катиться на все четыре стороны.
— Тогда вынужден конфиденциально пояснить. Система «Пешка-Ферзь» обозначает, что в текст документа тайно вплетено заклятие. И прочитавший этот документ человек вопреки своей воле начинает работать на нашего главного стратегического противника — нечистую силу. Что именно заклятие от него потребует, мы не знаем, ведь документ являлся лишь уликой и в здравом уме никто его читать не собирался. Поэтому несчастный Максим становится во сто крат опасней, ибо непредсказуем. Однажды с ИСАЯ такое уже было. Прежний начальник Петербургского департамента на боевом посту превратился в оборотня.[25] Вы что, хотите чего-то подобного?!
Внутренне Перова очень возмущало, как здесь все запущено. Даже рацию никто не удосужился вернуть на склад. Но эта девушка… не казалась ему потерянным для ИСАЯ сотрудником. Наоборот, с возвращения Ларисы на путь истинный и следовало начинать выполнение поставленной задачи.
Эдуард отворил дверцу шкафа и как бы без интереса, как бы ища занятие рукам, пробежал пальцами по корешкам папок. Одну — пухлую — полувытянул из ряда, посмотрел на название — «Отравленные сны» — и задвинул обратно.
«История, леденящая кровь!» — подумала девушка. Сестра Лариса продолжала улыбаться, но глаза ее косились на Перова, будто у подкрадывающейся кошки на воробья. Или она чего-то не поняла, или этот плебей с выражением мордахи, словно в детстве его обидели раз и навсегда, к Ларке совершенно не клеится? Или пытается нагнать страху, чтобы затащить в койку по-шустрому? Сестру Ларису такой поворот не испугал. Вокруг нее регулярно исполняли брачные танцы старые пердуны самого высокого ранга. И случись напряг, она в обиду себя не даст.
«Никакой я не солипсист, — убеждал себя мысленно Эдик, — но в начале, как известно, было слово. Реальности нет, есть безбрежная сфера „здесь и сейчас“, нет прошлого и будущего, есть идеи и желания, живущие, будто черви, в этой сфере. Меня нет, здесь и сейчас есть мое первое желание найти Храпунова, и второе — превратить эту холодную пигалицу-красотку в соратника. Я справлюсь, я справлюсь, я справлюсь… Я сделаю этот отдел ИСАЯ правофланговым!».
— Уважаемая сестра Лариса, ваш бывший начальник поменял сущность. Поэтому, если он объявится на горизонте, и вы дадите мне об этом знать, сие НЕ БУДЕТ ПРЕДАТЕЛЬСТВОМ, — Эдик, кряхтя, нагнулся и зачем-то исподу осмотрел столешницу стола бывшего начальника кабинета, — Этим вы даже окажете помощь Максиму. Если нам удастся взять его до того, как действия заклятия станут необратимыми…
— Ты знаешь, я зря на тебя дулась, — повинилась первой сестра Рая.
— А я иногда бываю такой стервой, ты уж меня извини, — признала сестра Лариса, хотя признание далось ей очень нелегко.
— Девочки, мы обязательно должны ему помочь, — радуясь, что коллеги заключили союзный договор, перешла ближе к телу сестра Алина.
«О-ля-ля» — подумала Лариса, считающая: когда от человека ждут подвиги, человек обычно погибает. Но тут же прогнала нафиг трясогузную мыслишку.
Сестры сидели на лавочке в скверике, надкусив и тут же забыв про бутерброды. У Алины был бутерброд с сыром, у Ларисы с бужениной, а у Раи — только с салатным листом и нашинкованным помидором — вегетарианский. То там, то сям с деревьев пикировал желтый лист. Окружающий день был тих, умиротворен и прозрачен.
— А эта Матиевна — гадина… — начала изливать душу сестра Рая, — Предложила мне повышение по службе!
— И ты отказалась? — неподдельно заинтересовалась сестра Алина.
— Я промолчала! — гордо ответила Рая.
— Ну и дура! — фыркнула сестра Лариса, вспомнила про бутерброд, прицелилась укусить, но осознала тактическую ошибку, — Извини, я не специально. Мне вон тоже круиз на Гаити посулили… — «Ля-ля-фа-фа» — закончила мысленно она реверанс.
— А ты? — заинтересовано повела головой Алина.
— Знаешь, сколько козлов меня на Гаити звало? Обещает Гаити, а сам жмется в приличный кабак пригласить, — дальше объяснять Лариса не стала. Она постилась от лишних слов.
Чувствуя, что разговор уплывает не в ту степь, Алина напомнила объединяющую идею:
— Девочки, мы обязательно должны помочь Юрику.
— А что мы можем? — снова вспомнила про бутерброд сестра Лариса. — У меня расследуемое дело дамокловым мечом висит…
Рая чуть не ляпнула, что прекрасно знает все Ларискины дела, и хорошо, что удержала язык за зубами. Худой мир лучше толстой войны.
— На кого я дело свалю? — с тайной надеждой жаловалась миниатюрная сестра, — Дело о живом пластилине-убийце, еще та погань, принимает форму зубов, гвоздей, пуль…
Ее коллеги благоразумно не проявили интереса. Сеющиеся крошки заинтересовали приблудного голубя. Он засеменил вокруг. Сестра Рая от доброты душевной отломила половину обеда и стала по кусочку бросать птице. Если б она присмотрелась, то увидела, что к лапе голубя на нитке привязан и волочится какой-то черный, похожий на пуговицу предмет. Но сестра Рая не присмотрелась, она думала, как помочь опальному начальнику. Пусть все мужики тупицы, алкоголики и маньяки, Максима Храпунова ей было жалко.
Некоторое подобие идеи появилось у сестры Алины:
— Девчонки, просто мы должны найти его раньше остальных. И все рассказать!
— И предложить свою помощь! — обрадовалась Лариса, — Ведь он мне разрешал долбить брачные агентства по Интернету.
— А меня застукал на дежурстве с Тургеневым. И ничего, — призналась Рая.
Лариса и Алина навострили ушки, но сразу же вспомнили, кто такой Тургенев.
— А я вечно опаздываю. А он прощал, — вздохнула Алина. Она и не заметила, как уплела бутерброд. — Хотя загрузка у меня сейчас выше Нотердам де Пари, уже два дела глухарями повисли, и если я не выслежу одну сбрендившую колдунью… Представляете, девчонки, у нее раздвоение личности, и превращается она не в одну черную кошку, а в двух, а потом эти кошки… — Сестра Алина смахнула голубю крошки с плаща. Запустила ладошку в сумочку за платком и вдруг обнаружила там сигарету.
А ведь не курила! Уже неделю (в постели — не считается) и не собиралась. Повертев недоуменно находку в пальцах, сестра метко зашвырнула ее в урну. И сигарета, ударившись, казалось бы, ватным фильтром, о жестяную стенку чуть слышно брякнула, как сталь о сталь. Алина этого не заметила, она думала, как помочь опальному начальнику.
— У меня, подруги, тоже дел под завязку, — вздохнула Рая, — Один хиллер-душегуб чего стоит. Подходит обычно этот тип бочком к ничего не подозревающей жертве где-нибудь ночью на остановочке, льнет вкрадчиво, приобнимает за бочок, все время воркует «Манна-мана», и спокойненько так наматывает чужие кишки на локоть. Жертва в трансе, а Манна-мана смотрит ей в глаза с видом мелкого жулика, они как бы о чем-то торгуются. Потом Манна-мана себе уходит, жертва падает бездыханной, живот цел.
— Может быть, он скрывается у кого-нибудь из приятелей, — предположила Алина, имея ввиду, конечно же, Максимыча, а не Райкиного потрошителя.
— У приятельниц, — со знанием дела хмыкнула Лариса. Хотя в этом смысле ей не было до начальника никакого дела. Не ее — умопомрачительной красавицы — герой. Ведь у сестры Ларисы даже пальцы ног были прекрасны, как шея Нифертити.
Алина решила пропустить подначку мимо ушей:
— Ну, вот у него друг в магазине шубами торгует.
— В «Совмехкастории» или в «Лене»? — оживилась Лариса. «Ух, ты!» — подумала она.
— В каких-то «Дубленках на…». Их сейчас просто тьма расплодилась.
Взор Ларисы потускнел:
— Вряд ли он к честному мирянину отправится… — Лариса встала, грациозно потянулась, — Пора, подруги, на дыбу. Обед кончился.
— А вот еще у него был такой Дима, — вспомнила тоже покидающая лавку Рая, — Кастаньеду наизусть цитировал.
— А… — презрительно фыркнула гордо несущая прическу в офис Лариса, — Вечно в грязной джинсе, с немытыми патлами. В метро на переходе с «Владимирской» эзотерические книги продает…
— Зато умный! — заступилась сестра Рая, явно сегодня у нее был день, когда она жалела мужчин, вместо того, чтобы ненавидеть, и зло кольнула взглядом спину надменной сестры. Но так как они сейчас были заодно, Рая решила не обижаться, и даже заботливо сняла, пардон, с задницы сестры Ларисы прилипший мохнатый и колючий репей.
Репей упал под ноги и без умысла оказался растоптан. Со звуком, не более громким, чем крик убитого таракана. Но где-то на другом краю города снявши крест, сидящий в нежилой затемненной каморке перед гадальным зеркалом со свечкой Эдик Перов заорал, что есть мочи, потому что ослеп на гарантированную минуту. Потому что картинка с тремя беседующими сестрами в зеркале мигнула и пропала, а вместо этого поверхность зеркала вдруг полыхнула тысячей кислотно-ядовитых фотовспышек.
Максим переночевал очень весело — птицелюбы в простуженном Питере вымерли, как вид, но две-три фанатские голубятни на четыре с половиной миллиона жителей сохранились. Чем не явка? Тем более, традиционно эти фанерные пенальчики размещаются во дворах выше соседних пристроек и дарят идеальный обзор. А если вспомнить, что по Библии голубь принес в клюве оливковую ветвь алкоголику Ною, объявляя о финише Всемирного Потопа, то, значит, всякая черная душа будет обходить обиталища библейских птиц стороной.
Вытряхнув из шевелюры два ароматных птичьих пера, высморкавшись на асфальт и манкировав завтрак, Максим двинул решать насущные проблемы. Часы на башне ратуши у Гостиного Двора объясняли, что разумное утро только началось, зубы Храпунов почистил купленным в киоске «Орбитом». Отдельная обида, навстречу по поднимающемуся эскалатору не встретилось ни одной смазливой девчонки, «Наверное, я слишком рано сегодня выполз из берлоги» — сделал оригинальный вывод Максим.
Далее дело происходило только под землей,[26] там, где питерский народ переходит с одной ветки метрополитена на другую: кому нужна станция «Достоевская», а кому-встречному «Владимирская». Ессно, переход обжили арендаторы в охоте за праздным покупателем, жаль, коловращение масс частенько оттесняло притормаживающих у лотков зарплатников.
В том, что продавец эзотерической литературы Дима встретил вжавшего голову в поднятый воротник плаща Максима Храпунова без особого восторга, не было ничего сверхъестественного. И все-таки Дима кое-чем был обязан, и, кажется, пришло время возвращать долг.
Конечно, прежде они вежливо поболтали ни о чем, даже в суе кроме неожиданного взлета продаж Мулдашева погоду помянули, но дальше Максим стал напрягать:
— Что при посредстве трех тонн Злаков Зодиака может содеять Богдухан во славу православной церкви? Что может заставить церковный генералитет пойти на сделку с богомерзким Богдуханом? — в третий раз повторил Максим пикантные вопросы, вертя головой в низко надвинутой шляпе, как крестясь: направо, налево и назад.
И Дима в третий прием закатил оловянные глаза к потолку метрошного перехода, словно собирается медузно грохнуться в обморок. Нет, не упал, потому что к книжному лотку подгреб покупатель и стал одну за другой бесцеремонно выдергивать и в беспорядке вталкивать обратно в обойму книги: «К пастырю» Иоанна Лествичника, «Облако непознанного» Григорьева, «Темную ночь души» Хуана де ля Круса…
Приценив таким хамским образом правое крыло лотка, дикий покупатель плечом бесцеремонно подвинул Максима и занялся левым крылом. Замелькали с обложек портреты Лонго, Кашпировского, Глобы, Горного и Джуны…
— Вы ищете что-то конкретное? — сквозь зубы выжал из себя остатки вежливости продавец, потому что клиент всегда прав.
Юрик жил на свете не первый год и врубался, что на него объявлена конкретная охота. И нелегальный образ жизни заставлял вспоминать задачи по конспирации из спецшкольного учебника. Процеживать окружающую обстановку следовало обстоятельно, пусть она — обстановка — не радовала. Максим, будто крестясь подбородком, истово вертел головой.
Очень не нравилась ему обосновавшаяся на бойком месте, где обычно под гитару доит мелочь из прохожих хайрастая молодежь, троица. Сегодня там фальшивили гармошка, контрабас и труба: шепелявили в руках крепышей среднего возраста. И дедукция стращала Максима, что не ради латунно-копеечной мелочи эта троица заняла пост в подземелье.
— Так у тебя же ни фига толкового нет! — безапелляционно заявил нордический клиент книготорговцу и отбыл восвояси.
Дима трясущимися руками поправил корешки книг, возвращая лотку товарный вид, и повернулся к, как на зло, за паузу не испарившемуся Максиму:
— Я бы на твоем месте формулировал вопрос иначе. — Дима старался говорить очень ответственно, к сожалению его барыжно-продвинутый ум пока не изобрел способ отвязаться от Храпунова. — Какой степени сложности магическую задачу можно решить при помощи трех тонн приворотного зелья? А с тремя тоннами приворотного зелья можно много чего сварганить, — озирающийся по сторонам чуть ли не чаще Храпунова Дима не говорил, а сипел, будто посадил горло на митинге. — Например, добавив по грамульке настоя в один сорт пива, можно добиться, что потребитель навсегда станет фанатом именно этого бренда, — оловянные глаза Димы периодически занавешивала пелена отрешенности, словно продавец книг читает по памяти стихи, и боится сбиться.
— Это я и сам секу, только при чем здесь церковная индульгенция? — отмахнулся Максим и на миг неосторожно вытянул шею из воротника, — Я к тебе пришел за ответом. Кто в городе надысь интересовался подобными рецептами? А если точнее, чем нынче дышит Богдухан, какие сны ему снятся, какие ордена и за что он обещает своим подручным? И, наконец, где обитает? — ах, если бы Храпунову не нравились только музыканты.
Чиркнув глазами в другую сторону, он еще приметил троих калек (один в инвалидном кресле на колесиках), скучающих у табачного киоска. Причем в этом конкретном случае дедукция пугала, что конкретные трое, не взирая на костыли и инвалидную коляску, по всем фигуральным статьям не курят и занимаются бойцовыми видами спорта.
И тогда Максим приказал себе считать, что его колбасит не от дедукции, а от нервов.
— Что ты от меня хочешь? Я давно спрыгнул с поезда! — заныл книжник, совершенно не находящий кайфа в том, что данная беседа похожа на встречу двух секретных агентов в тылу врага. — Я уже два года не совершаю ритуалы, даже мяса не ем в принципе. Я — сдулся. Я — в этих играх лишний и мои подсказки слабее фона. Я устал жить на два фронта! Мне ничего не нужно! Какая саньяса?! Отпусти ты меня!
— Не ори, люди оборачиваются! Если бы я тебя тогда не отмазал, твои кости сейчас гнили бы в одном из водостоков, аккурат, перемолотые колесами этого поезда!
Действительно, переход задрожал от прибывшего с «Лиговского проспекта» поезда. И слова Максима имели почву. Некоторое время тому, как куртуазный парикмахер, Дима промышлял по вызову бритьем ног ведьмам. Началось все обыденно, телефонный заказ по толстой газете частных объявлений «Реклама-Шанс»; ну, побрил, получил денег впятеро больше, чем привык и, конечно, смолчал, что цены на рынке другие. Потом его, как бы между прочим, пригласили участвовать в ритуале: «Пустяк, черношерстного козла надо обрить наголо, зато мажоры отпадно максают…» Потом пригласили брить грудь провинившейся гадалке, тетке пятьдесят с гаком, грудь — уши спаниэля, только, оказалось, не черным волосом обметало ее телеса, а Муромским мхом… Дальше-больше, и чужой крови дали лизнуть, и соком белены виски мазали… А Юрик, накрыв с поличным, подержал три часа в холодухе с летучими мышами и отпустил, хотя три-пять солнцеворотов за решеткой парню корячилось. Отпустил, а теперь явился вспоминать про долг, только Диме не хотелось отвечать за забытые грехи, Димыч изображал, будто прежние поляны быльем поросли, будто он уже совсем другой типаж, дружба — дружбой, но отвали, не заслоняй прилавок.
— Что ты от меня хочешь? — сморщился, будто вступил в собачью какашку, Дима, хотя до этого и так его портрет напоминал перезимовавшую грушу. И вдруг оловянные глаза книжного червя прикипели к чему-то за спиной Максима.
Вокруг традиционно толкались граждане, толпа шелестела подошвами, словно ветер в ивах. Одни застревали у прочих лотков: с театральными билетами, с радужными компакт-дисками, или сувенирами из обожженной глины. Другие спешили прокатиться по эскалатору к нижнему вестибюлю площадки «Владимирская». Третьи как раз «Владимирскую» покинули, одуревшие от вагонной духоты и мечтающие поскорей достигнуть площадки «Достоевская». А Дима в ступоре все смотрел и в глаза Максиму, и параллельно куда-то ему за спину, будто четырехглазый. И как будто уже не узнавал.
И тогда Храпунова словно такса за лодыжку цапнула.
— Я от тебя жажду получить пару-тройку имен, — машинально закрыл беседу Максим, хотя на последних словах для него уже гораздо интересней стало другое.
Самым интересным и заманчивым для Храпунова стало вовремя смыться, потому как он оценил потенциал свернувших концерт и нацелившихся с крейсерской скоростью на лоток троих широкопрофильных музыкантов. Сделав первый — инстинктивный — шажок от книжных корешков и приобретшей равномерный оловянный цвет Диминой физиономии, Максим оглянулся. Так и есть. Со стороны «Достоевской», будто шпорами бряцая костылями и уже ничуть не прихрамывая, двое инвалидов катили третьего. С ускорением!
Честно сказать, к такому повороту Максим был не готов, то есть, не готов в первое мгновение. Однако, сделав глубокий выдох и глубокий вдох, будто занимается Цигун, опальный исаявец отступил на пять шагов от лотка к середине перехода «Владимирская» — «Достоевская». Так, чтобы если хвать-команда предьявила стволы, то оказалась друг у друга на линии огня.
А далее, абсолютно не заботясь, какое возмущение произведет в умах смертных пассажиров, наплевав, что заплатил за плащ триста баков в «Хьюго босс»,[27] Максим опустился на карачки и, скороговоркой бормоча заклинания, мелом очертил себя сплошной линией с радиусом скругления в пределах допустимого магической формулой. Шляпа из чешского фетра кувыркнулась и укатилась за черту, фиг с ней.
И вдруг в суммарный галдеж ворвалось тонкое и злобное «Дз-з-з-зинь!». У беглеца были и другие проблемы, но эта, спасибо предыдущим урокам, стоила особого внимания.
Храпунов не поверил глазам: буквально в шаге от начерченного круга воняющая пережеванным чесноком неказистая тетка зацепила авоськой матерчатую сумку другого неактуального мужика. И теперь хозяин сумки вытряхивал с заупокойным матом на шахматные квадратики пола осколки пива «Бавария».[28] Вот вывалилось и покатилось запертое крышкой горлышко-розочка. Но ведь у тетки в авоське ничего, кроме буханки хлеба «Столичный»!
Одновременно специально обученные те, кто пришли за Максимом со стороны «Владимирской», и те, кто возникли со стороны «Достоевской», швырнули натренированные тела вперед. И это была их первая ошибка.
Буханкой хлеба расколоть пивную бутылку? Это ж кому может потребоваться столько таскать буханку хлеба, да еще и в авоське, чтобы она зачерствела, как камень?! Наверное, тому, кто хочет внушить посторонним: «Я не несу угрозы». Что может на первый взгляд быть безопаснее невзрачной тетки с буханкой хлеба? И что может быть на самом деле смертельно опасней? Уж ни как не шестеро широкоформатных молодцев.
Те, кто пришли за Максимом со стороны «Владимирской», и те, кто возникли со стороны «Достоевской», швырнули с ускорением натренированные тела вперед. И это была их главная ошибка.
Преследователи с двух сторон облепили удерживаемое заклятием мертвое пространство и стали бессмысленно шарить в воздухе, пытаясь нащупать невидимку Максима. А пафлюжная тетка, которая была их во сто крат опасней, оттерто-растеряно засуетилась за спинами, блестя из рукава отравленной вязальной спицей. От мадам перло чесноком так, что глаза слезились. И Храпунов вспомнил заповедь продвинутых подземельщиков: молясь Гребахе, нужно жевать чеснок, ибо — чем больше сжуешь, тем меньше на его долю останется. Ибо не терпит чеснок Гребаха Чучин, хотя он и не вампир.
Пользуясь кармической беззащитностью ряженых и по инерции бормоча: «Свят, свят…», Храпунов поддал жару — вырвал у крайнего нищего костыль и двинул по ногам музыкантов; выхватил у музыканта контрабас и, обломал о коленки убогих. Кто сказал, что борьбой за права и свободы занимаются только рабы?
Глубоко под прической мелькнуло: это же та самая мымра, которую он наблюдал из окна перед визитом спецназа — получается, тоже по его душу она здесь объявилась?
Случилось чудо, инвалид выскочил из кресла и лихо запрыгал, будто от боли, на вернувших чувствительность ногах. И когда сумбур достиг апогея, Максим меж штанин группы захвата юльнул за черту, оттолкнул наперерез хвать-команде бесхозное инвалидное кресло и гигантскими прыжками помчался к эскалатору, обгоняя собственные ноги на полкорпуса. Иначе не мог — разлитое снаружи пиво угрожающе подбиралось к меловой линии, да и уровень посвящения Храпунова не разрешал использовать заклятие «Мелового круга» дольше тридцати секунд.
На прощанье мелькнувшее из-за баррикады книжных обложек Димино лицо было уже не цвета расплавленного олова, а грязно-синее, как истертая джинса на локтях куртки забубенного хипаря. Только глаза оставались оловяно-тусклыми монетками. Ведьма загарпунила спицей шляпу и сунула в авоську. Наивная, она собиралась истыкать булавками восковую фигурку с клочком из шляпы, не ведая, что шляпа — не Храпунова, а трофей.
Прозевавшие виражи конкурентки преследователи же ринулись за Максимом шумною толпой. И это была их вторая ошибка — при виде орды побирушек народ хватался за карманы и застывал поперек пути, клиня все намерения.
Площадку перед эскалатором опальный исаявец преодолел в один затяжной вздох и покатился, еле успевая подставлять ступеням ноги, вниз. Задевая испуганно жмущихся к поручню старух и мамаш, прижимающих к животам потомство. Горохом трещащий за спиной топот и лязг костылей советовал не тормозить. А проносящиеся мимо плафоны семафорили, что если хочешь жить — иди на рекорд.
И тут Максим сделал финт. Без шеста он сиганул так высоко, словно с шестом, и приземлился уже на параллельной, только ползущей вверх, дорожке эскалатора. Нарисованная на рекламе пельменей девушка сочувственно улыбнулась Храпунову.
Естественно, ощетинившаяся костылями и музыкальными инструментами орда последовала примеру, правда, надежно мешая друг другу. У одного музыканта отвалились накладные усы, один из нищих отстегнул выточенную из не срубленного топором дерева[29] ногу и швырнул, как гранату, но промазал. А Максим перемахнул дальше — на третью, выключенную и свободную, дорожку. И по ней, как по проспекту, ссыпался вниз.
Дежурная из стеклянной будки скорчила Храпунову страшную рожу. Пугаться было некогда, и Максим с ходу врезался в бурлящую толпу покинувших вагоны пассажиров. Скользнул за чьими-то спинами, обошел по касательной пухлую мадам в вельветовом пальто и облаке запаха «Шанель номер пять», отдавил ногу надменному иностранцу с фиолетовым зонтом-тростью и чуть об этот зонт-трость не перецепился.
Читать бесплатно другие книги:
