Злаки Зодиака, или Ижица-файлы Чубаха Игорь

Ижица-файл 4

— Когда мне посулили заклятье Котлера, я понял, что обречен, и есть только один способ остаться невредимым. Найти тебя и действовать на пару с тобой! — горячился Валерий.

— На фиг ты мне сдался, такой культовый? За моей спиной — ИСАЯ! — фыркал Храпунов.

Эскалатор кончился, следом кончился зашарканный кафель верхнего вестибюля станции метро «Звездная», скрипнули стеклянные двери, выпуская наружу. Это была почти окраина города; какие-то замшелые старухи, озираясь, не рыщут ли вблизи стражи порядка, продавали с рук сморщенные соленые огурцы в целлофановых пакетах, синтетические носки и домашние тапочки ручной работы; какие-то верткие студенты всучивали рекламные листовки ближайшего обувного магазина под сладкий шепот:

— Скидка — двадцать процентов, осенняя распродажа.

Валера и Максим, на ходу споря и размахивая руками, нацелились на белые полоски перехода, чтобы на всякий пожарный случай затеряться в дебрях раскинувшегося через дорогу просторного вещево-овощного рынка. Но сначала пришлось огибать возбужденную толпу.

— Граждане, не проходите мимо, подписывайтесь в поддержку кандидата в губернаторы Владимира Костромина! — забравшись на фанерный ящик, взывал в мегафон вихрастый паренек.

На соседнем ящике дамочка лет сорока подсовывала сочувствующим разлинованные листы бумаги и сверяла паспортные данные. На заднем плане высилась уже гора ящиков, еще двое активистов гремели стеклянной тарой, оттуда растекался могучий водочный аромат. И тут же каждому сочувствующему из-за спины дамочки некто в широком плаще протягивал пластиковый стаканчик с… В общем, готовых поддержать кандидата уже образовалась очередь, причем, стопроцентно из представителей сильной половины человечества.

— Граждане, Владимир Костромин является председателем партии «Союз обиженных», и кому же, как не ему, болеть за вас душой!? — старался вихрастый.

— У вас никаких шансов! — тетка в рыжем берете тянула за руку долой из очереди своего благоверного, у того в глазах булькала дремучая тоска.

— Владимир Костромин — из военной семьи, в юности издал поэтическую книгу, потом под давлением националистов был вынужден уехать из Прибалтики! — выкладывался вихрастый.

Беглецы, наконец, пересекли дорогу, и их обступили выкрашенные в бодренькие цвета павильончики и торговые ряды с навесами. Каждое второе лицо здесь было кавказской национальности. Походя, отвильнув на полметра в бок, Максим кинул рядовой замшелой старушке на прилавок монетку, схватил товар и сунул под самый нос новому знакомому, не разжимая кулак:

— Если ты — парфюмерный художник, то отгадай, что у меня в руке?

— Чеснок, озимый стрелкующийся, помесь сортов «Юбилейный грибовский» и «Башкирский восемьдесят пять», — без вампирического кочевряженья отмахнулся Валерий, — ИСАЯ в этом расследовании участвовать не будет, мы — одни против Богдухана, мы связаны этим делом.

Над столпотворением по местной трансляции гоняли рекламу:

— Мануально-рефлекторное воздействие на поясницу и таз; лазеротерапию предстательной железы или ручной массаж; постановку пиявок на биологически активные точки; подбор адекватной лекарственной терапии!..

— Ты подсмотрел, что это чеснок, — недоверчиво покачал головой гонимый игумен, — а с чего ты взял, что ИСАЯ до Богдухана нет дела?

— Если бы ИСАЯ всерьез работало по делу Богдухана, оно бы не распыляло силы и оставило тебя на недельку в покое.

Реклама по трансляции не унималась:

— Косметическая подпрограмма для мужчин, направленная на улучшение состояния кожи лица, тела, ликвидацию пивного живота, мышечную стимуляцию!..

Навстречу гусиными походками прочапала ватага таджикских цыганок, никто из дам не рыпнулся в сторону наших героев. Дорогу преградила тачка, на два метра в высоту груженая трениками «Адидас», толкали тачку два безусых басмача допризывного возраста — близился вечер, и торговля потихоньку сворачивалась. Максим не стал ждать, когда по трансляции объявят номер телефона, где творят косметические чудеса с мужчинами, остановился у небольшого павильона с ювелирными побрякушками на витрине:

— Давай зайдем. Примеришь серебряное кольцо, может, тогда я тебе и поверю.

— Несвоевременное предложение, от тебя пахнет птицей мира.

— Ах, святой дух не нравится?!

— Ну да — «человек рожден для счастья, как птица для помета».

— Значит, дьявольское отродье, слабо тебе к священному серебру прикоснуться?

Кошачьи усики Валеры изобразили «без двадцати четыре», Валера пожал плечами, дескать, по барабану ему — к чему прикасаться, и они вошли.

Продавец высыпал на толстое стекло прилавка горсть серебряных перстней. Валера стал их демонстративно мерить — один за другим.

— И что ты знаешь о Богдухане?

— Я знаю, что это демон высшего порядка, умеющий вытеснять на неограниченное время души из бренных тел, сам эти тела заселяя. Еще хорошо, что единовременно он может пребывать только в одном теле. А еще знаю, совершенно случайно, в чьем теле он будет присутствовать в час ночи.

— Нет, пацаны, — кисло вздохнул и сгреб перстни обратно, убедившись, что покупать ничего не будут, продавец, — что вы ни говорите, а «Терминатор-три» гораздо круче.

Валера и Максим снова оказались снаружи, посреди галдящей толпы покупателей и продавцов.

— Убедился, что я серебра не боюсь? — с нажимом сказал Валера.

— Мы рады предложить вам металлические двери для дома, офиса и служебных помещений от индивидуальных образцов до серийных партий, — с нажимом сказали по трансляции.

— Это — рынок, может, здесь все — голимый мельхиор, — с нажимом ответил Максим. — А откуда ты прознал, в чьем именно теле будет Богдухан в час ночи?

Наконец разозлившись, Валера взял Храпунова за жабры, точнее — за грудки:

— Я — художник, и очень обижаюсь, когда не верят в волшебную силу моего искусства. Мне нужен мертвый Богдухан, и тут есть серьезная проблема… — у Валеры не хватило слов, он разжал кулаки, в сердцах взмахнул правой рукой.

Мгновенно был за эту руку пойман, руку больно завернули за спину, а дальше Валеру втолкнули в кабинку удачно оказавшегося по дороге биотуалета. Пока художник пытался сориентироваться в темноте, Храпунов сунул мятый полтинник надсмотрщице и запер пластиковую тюрьму снаружи на замок.

Видя такое самоуправство сортирная смотрительница решила зажать сдачу, Максим не возражал. А прочим окружающим до инцидента вообще дела не было.

— Осуществим перекрытие коридоров, магазинов, предприятий и лоджий и других помещений! — искушала реклама.

— Начинаем с начала, с чего ты взял, что ИСАЯ до Богдухана нет дела? — очень довольный собой повысил Максим голос в дверную щель.

— Потому что сейчас ИСАЯ продолжает все силы на русалок тратить, на болотах заповедных трав в безлунную ночь спокойно не собрать, обязательно на ваших архаровцев напорешься.

— Ты, что — из «Гринписа»?

— В тысячный раз повторяю, что я — художник от магической парфюмерии, — пленный Валера на пробу ткнулся плечом в дверь. Той — хоть бы хны.

— Еще раз спрашиваю, откуда знаешь про русалок?

— Ты как маленький. Не парфюмер ищет женщин, а они его, и все такие болтушки…

— Откуда ты вообще знаешь про существование ИСАЯ?

— Не парфюмер с магическими способностями ищет ИСАЯ, а оно его, и если хочешь жить…

— И Богдухан тебя, такого обсакраленного, сам нашел, и сам заказал меня хичкокнуть?

— Спиши на мой нюх.

Рядом характерно заерзал селянин в засаленном картузе:

— Хлопцы, вы скоро ослобоните?

Максим пожевал губу и отомкнул замок, но радушия на его физиономии не прибавилось:

— Я думаю, тебе платят именно за то, чтобы ты привел меня к Богдухану тепленьким, а еще лучше — со связанными руками. Ты человек-ловушка. Сейчас я слаб, чтобы тебя наказать. — Храпунов стал пятиться, не выпуская художника из поля зрения, еще секунд десять, свернет за угол и ищи-свищи. — Но когда я снова стану сильным, ты от меня не спрячешься.

— Тогда отправляйся к Богдухану сам, сегодня в час ночи он будет зевать за директорским столом в клубе «Трясогузка».

Максим вздохнул, будто занимается дыхательной гимнастикой по системе ци-гун, и сделал шаг уже к биотуалету:

— Так, начинаем наш скучный разговор снова. Откуда ты вообще взялся на мою голову такой осведомленный?..

Конец Праздника затараторил, даже не дав начальнице выгрузиться на асфальт из служебной «Волги».

— Он здесь, уважаемая Дина Матиевна, уже полчаса зевает в конференц-зале.

Матиевне самой при виде Конца Праздника захотелось зевнуть, тем не менее, стараниями отца она была довольна.

— Ведите, сын мой, — благосклонно кивнула Матиевна.

Они поднялись по ступенькам Дворца Молодежи, миновали ресепшн, стойки с газетами «Деловая неделя», «На Невском» и «Пульс», миновали вход в боулинг-зал и прозрачные двери пустого ресторана. Матиевна в уме еще раз перелистывала досье нужного ей человечка: «…Тельцы, рожденные со 2 мая по 11 мая — под влиянием Луны — мечтательны, благородны, нерешительны, склонны к политике и литературе… Двойное влияние Венеры и Луны обуславливает чувствительность и сентиментальность…»

Матиевна смотрела с террасы на пышные папоротниковые заросли зимнего сада, потерявшийся в этих зарослях ларек «Русских блинов» и как бы не замечала, она настраивалась на важный разговор. «…Потребность в гармонии заставляет Тельца мириться со многим, но ужасно, когда его терпению приходит конец. Телец не любит споров, особенно в повышенном тоне и не выносит дисгармонической жизни…»

— Здесь, — почему-то заговорщицким шепотом доложил Конец Празднику и ткнул пальцем в высокую дверь конференц-зала.

Матиевна вошла.

…— Таким образом, несмотря на все попытки руководителей лесного комплекса Карелии обвинить «зеленых» в современном кризисе лесной промышленности республики, лишь четыре и семь десятых процента ее жителей считают деятельность «зеленых» важной причиной кризиса, — глухо бубнил сидящий во главе вытянутого овалом стола лощеный хлюст.

Бубнение лощеного уже порядком надоело дюжине сидящих вокруг персон, только подпирающие стены журналисты вдумчиво кивали в такт и подсовывали поближе диктофоны. Дюжина «сидячих» голов с интересом повернулась в сторону визитерши. Матиевна, не тушуясь, заняла свободный стул, будто так и надо, и стала терпеливо ждать, когда интерес к ней иссякнет.

— Подавляющее же большинство жителей Карелии считают наиболее важными причинами кризисного состояния лесного комплекса вывоз лучшей части древесного сырья за рубеж — то есть именно то, на что в течение последнего десятилетия направлены основные усилия руководителей лесного комплекса и то, чему в наибольшей степени препятствует деятельность российских «зеленых»!

Усаженный четвертым от лощеного тамады кандидат в губернаторы Владимир Костромин — слегка подтоптанный мужчина лет пятидесяти, он же Телец по зодиаку, родившийся 7 мая 1950-го года — на Матиевну особого внимания не обратил, хотя ее бусы сегодня были заговорены на шарм. Впрочем, злость начальнице ИСАЯ сейчас пришлась кстати. Кандидат в губернаторы очень удивился, когда ему передали записку, даже перестал на пару минут морщить лоб в рамках образа радетеля за экологию. Прочитал, нашел Матиевну спрятанными под очками глазами, еще раз прочитал, пожал плечами, и, зачем-то виновато вжав голову в плечи, двинул на выход.

Матиевна следом, а следом за Матиевной засеменил к дверям еще один гражданин, из отиравших стену, никак по повадкам не телохранитель: пухлая ряшка, брюхо свешивается через ремень, пеликанья пластика.

— Особенно показательно то, что лишь два и четыре десятых процента опрошенных считают важной причиной кризиса слишком большую площадь охраняемых природных территорий и водоохранных зон!.. — в голосе докладчика проявилась доля укоризны, но дезертиры уже скрылись за дверью.

— У вас плохо организован пиар, — только за ними закрылась дверь, взяла быка за рога Дина Матиевна и с мстительным злорадством отметила, как потухла мордашка кандидатовского прихвостня.

Прихвостень самой Матиевны — Конец Празднику — маячил метрах в десяти, делал вид, что сам по себе и просто здесь любуется оранжерейной флорой зимнего сада. Кандидат в губеры внимал, не торопясь демонстрировать реакцию «мечтательного, благородного, нерешительного Тельца, когда его терпению приходит конец».

— Журналисты заявились с прицелом на фуршет, о самом круглом столе напишет всего парочка газет третьего эшелона, и не факт, что вы будете в статьях упомянуты. Между тем убили вы на эту тусовку не меньше полутора часов времени, — важно вещала, побрякивая бусами Матиевна.

— А вы, собственно, кто? — обиженно пискнул из-за спины кандидата прихвостень.

Владимир Костромин почесал нос:

— Извините, знаете примету — если нос чешется. Это или к пьянке, или значит, что по носу получишь Так кого вы представляете, вы говорили? — при этом плечи его понуро висели, ведь и сам прекрасно понимал, что пиар ни к черту.

Матиевна грустно поджала губы, оба мужчинки явно были не ее героями. Хотя за репликой про пьянку господина Костромина она прочитала второй смысл, клиент пытался создать о себе впечатление, как о существе миролюбивом и безопасном, тертый калач.

— Я — из комитета… — Дина Матиевна умышленно подержала паузу, — из городского Комитета по экологии. Уделите мне минуту, не пожалеете, а здесь, — Матиевна высокомерно кивнула на конференц-зал, — вы уже ритуал выполнили, глаза журналюгам намозолили.

— Я весь в вашем распоряжении, — Костромин почесал теперь из разнообразия подбородок. — Давайте присядем за столик. — Галантным жестом кандидат указал на окружающие киоск «Русские блины» шаткие пластиковые столики и повернул голову к личному прихлебателю, — Иннокентий, пригласи фотографа, пусть сделает пару фоток на фоне киоска, — голова повернулась к Матиевне, — Не правда ли, блин — прекрасный символ. Кандидат с «русским блином» в руках — это хороший пиар?

— Хороший, если вы намерены проиграть выборы. Тогда только ленивый не будет говорить: «Первый блин комом».

— А разве у меня есть шансы выиграть выборы? Так вы говорите — из Комитета по экологии? Лично я, и как кандидат, и как простой русский человек, проблемами экологии очень озабочен. Причем прекрасно понимаю, что все упирается в скудное бюджетирование вашего комитета. В моей предвыборной программе…

Матиевна, чтобы он заткнулся, не поленилась поймать говоруна за руку и сжать:

— Прекрати трепаться, родной, не в дартс играем. Я из Комитета, но сейчас представляю не Комитет. Сейчас я выступаю от группы мусороперерабатывающих компаний, и за моей спиной пребывают солидные деньги. И я уполномочена сообщить, что твои заигрывания с ЭТИМИ «зелеными» — опять презрительный кивок на конференц-зал, — только во вред. У нас есть свои, ПРИКОРМЛЕННЫЕ, «зеленые», и если ты согласишься ориентироваться на наших, мы перейдем к следующему вопросу повестки дня.

— Об этом можно подумать, — бесцветно произнес Костромин, кося на своего пиарщика. Терпение кандидата было просто безгранично. Опыт тертого калача подсказывал, что сейчас ему сделают предложение, от которого не стоит отказываться.

— Заодно и подумай о моем личном интересе в этом вопросе. Мне не нужны десять процентов комиссионных, от выделенных мусорщиками на твою избирательную кампанию сумм, хотя речь идет не менее, чем о трех лимонах евро.[30] Мне нужно, когда ты станешь губернатором, а ты им станешь, если начнешь играть по нашим правилам… Так вот, лично мне нужно будет твое всестороннее содействие, когда у тебя в приемной появится представитель некой фирмы с проектом подъема затонувших судов из Финского залива.

— Легко дарить то, что тебе не принадлежит. Берите себе не только залив, а и всю Балтику.

— И возьму, — не приняла шутку Матиевна. — Кстати, — она сняла пылинку с кандидатского рукава, — от часа ночи до трех у вас по гороскопу неприятности. Если на это время назначена какая-либо встреча, лучше отмените…

Ветер вертел опавшие листья, будто стиральная машина белье. К клубу «Трясогузка» подкатила «Мазда», чтобы высадить очередную парочку полуночников. Парочка ступила в освещенный неоном радиус и восторженно уставилась на окна, где по шторам плясали ломкие тени: на танцполе честные клиенты топтали рок-н-ролл.

Ночной ветер творил с опавшими листьями, что хотел, липовые сердечки метались, словно снежинки внутри вьюги. Это не помешало двум сгорбленным персонажам через засцанную подворотню подкрасться к служебному выходу из клуба. Правая личность метко плюнула на притаившуюся под козырьком видеокамеру наружного наблюдения, и та покончила жизнь коротким замыканием.

— У нас на все про все две минуты двадцать семь секунд! — не смог утаить тревогу в голосе Максим.

— Показываю! — надменно ухмыльнулся Валерий, приложил ладонь к кодовому замку, словно греется у печи, пошептал с закрытыми глазами, и под негромкий щелчок замок сдался, — прошу, — подчеркнуто вежливо Валерий отворил дверь перед воровато озирающимся Максимом и уступил честь войти первым.

Максим ничего на это не сказал, только глубоко вдохнул и выдохнул, будто занимается Цигун. Однако вошел таки первым.

Здесь, на подсобной территории ночного клуба, музыка стала слышна гораздо громче.

А еще здесь урчала вода в фановых трубах и кранах. Исаявец с ужасом осознал, что его с иголочки светло-бежевый приталенный пиджак о двух шлицах и муаровый галстук здесь не в масть. Зато не маячил у служебного выхода типовой мордоворот в пятнистом балахоне да при кобуре.

Валера оперативно нашел щит сигнализации и отправил ее на каникулы. Не без лишений пробившись через гремуче звякающие штабеля ящиков с пустыми бутылками и завалы черных пузатых мусорных мешков, парочка выбралась в более просторное помещение, что-то типа кухни. Если кто сомневается, что это была кухня, пусть объяснит, где еще одновременно встретишь столько чистой и грязной посуды. Подозрение подтверждали пышущие жаром газовые плиты, на которых в сковородах и кастрюлях шкварчало и булькало. Выстроившиеся на потолке в цепочку неоновые лампы напоминали клювы пеликанов.

Подстать помещению оказался его обитатель. Посреди зала на деревянной колоде еле втиснувшийся в халат пятьдесят восьмого размера повар по-казацки рубил свиную тушу. Вскрытая грудина, прежде лишившись потрохов, только чавкала в такт ударам расползающимися ребрами. Ошметки и кровавые брызги складывались в узор на черном отсвечивающем бликами мясницком фартуке. Топор взмывал к потолку, чуть не задевал лампочку и, дробя костную ткань, смачно вгрызался в плоть.

— Че надо? — прервался повар, обнаружив гостей. Его усы воинственно зашевелились, и абориген перехватил топор поудобнее, будто ему встретились две беспомощные старушенции.

— Зинка, лангет клиенту два раза! — в произвольной художественной форме сбивая с панталыку и гипнотизируя повара, потребовал Валера.

Повар недальновидно растерялся.

— Показываю! — придержал за локоть Валерия Максим, скользнул к толстяку и, полуприсев, воткнул кулак в колыхающийся фартук с таким энтузиазмом, что халат жертвы затрещал в плечах.

Повар квакнул и застыл с топором в руке, как сдувшийся игрок с теннисной ракеткой. Сапожной щеткой торчавшие усы изогнулись, словно ветви ивы. Максим выпрямился, без борьбы отнял у повара топор. И только тогда местный житель, будто лишившись опоры, рухнул на грязный пол носом в натекшую розовую лужу.

— Показываю! — выхватил из руки Максима топор Валерий и метнул с ловкостью заправского индейца. Мясницкий топор настиг вторую, раскачивающуюся на крюке свиную тушу. Впился, и будто так и было. А Валера даже мурлыкнул от удовольствия, однако, парад-але еще не закончился.

Развивая успех и не брезгуя, художник сгреб вычлененную свиную печень и шмякнул в хрустальную конфетницу:

— Свинина — чистый яд для мусульманина, даже если он не очень правоверный, — победителем улыбнулся Валера.

Конечно, парочка друг перед другом малость выпендривалась, и Храпунову стало завидно, что не ему первому пришла мысль вооружиться свининой.

— Не люблю тортовых боев, — как бы оправдался Максим, выудил из кармана секундомер, пригляделся и сообщил на повышенных тонах. — Осталась минута, сорок пять секунд!

Тогда Валерий переставил конфетницу на рядом оказавшийся кстати сервировочный столик. Больше в этом жарком помещении ловить было нечего. Из кухни визитеры вышли через противоположную дверь. Валера — уже привычно толкая перед собой штуку на колесиках.

Этот коридор оказался гораздо чище, даже имелась ковровая дорожка и высокие, похожие на гильзы от шестисотого калибра, пепельницы-плевательницы. Вдоль коридора располагались двери. Которую из дверей ищут провожаемые цепочкой неоновых ламп гости, было не трудно догадаться, потому что рядом с ней стенку отирал охранник, судя по комплекции, тоже не большой любитель ездить в метро в час пик.

— Мы с жалобой на работу повара, — ерничая, огорошил Валерий охранника, — Он в блюда майонез не доливает!

— На месте стоять, а то!.. — охранник полез под пиджак, скорее всего не за тем, чтобы проверить, забыл, или не забыл он дома карточку социального страхования.

— Показываю! — на бегу крикнул Максим и двумя ударами пресек попытку охранника выслужиться.

— А из шпрот выковыривает глазки и съедает сам! — досказал жалобу на повара художник, хотя вырубленный охранник съезжал по стенке на ковровую дорожку и не собирался дослушивать такую чушь.

Храпунов обшарил бедолагу, ствол у того оказался газовый. Дожили. Прикарманить газовую пукалку Храпунов погнушался.

— Только после вас, — любезно открыл исаявец дверь перед толкающим столик Валерием.

Тот, кто неосторожно одолжил душе Богдухана личное тело, сидел в кресле. Богдухану повезло: тело попалось средних лет, круглолицее, упитанное, но не жирное, и способное за себя постоять. Тот кто… Короче, Богдухан начал выбираться из кресла и тяжело осел в кресло обратно, когда сквозь солнцезащитные очки рассмотрел, какие-такие посетители прибыли в его офис без доклада. Проворно метнувшийся вперед Максим не успел в очередной раз объявить: «Показываю!», зато успел ногой садануть по выдвигаемому ящику стола и защемить отправившуюся в ящик руку Богдухана. Ясный перец, и хозяин кабинета искал там не карточку социального страхования.

Богдухану стало очень больно. И вздулись жилы на шее Богдухана, чуть не порвав царапающую золотую цепку, и солнцезащитные очки полезли на лоб. И взвыл от боли Богдухан что было мочи. А Валерий, подкатив поближе гремящий, будто лязгающий зубами, сервировочный столик, собрал свиную печень из конфетницы в горсть и залепил открывшийся в крике вражий рот.

— Пошла последняя минута, — тревожно сообщил и не подумавший убрать ботинок «Мак-Грегор» с закомпостировавшего вражью руку ящика Храпунов, сверившись с таймером. — Сиди тихо и не рыпайся. Ты не имеешь право на один звонок адвокату, ты не имеешь права молчать на допросах, ты не имеешь прав по жизни, пугало магнетическое!

— Ты сможешь покинуть это тело, только когда мы позволим. А позволим мы тебе убраться восвояси, только когда ответишь на вопросы. Если согласен — мигни два с половиной раза, — задушевно прошептал на ухо врагу Валерий.

Вопреки традиции никто из парочки не хотел играть доброго следователя, оба были очень злы. По щеке пленника скатилась скупая, словно налоговая декларация, слеза. Тем не менее, он моргнул дважды обоими глазами и один раз правым. Максим позволил себе оглянуться. Кабинет, как кабинет. Красное дерево, кожа и бархат — дурной вкус, но нас не касается. А вот за расставленные в серванте подкрашенные фото икон Богоматери с возложенными дешевыми пыльными пластмассовыми цветочками не будет понтифику пощады. Потому что у фотопортретов вместо очей зияли выжженные окурками дыры.

— Итак, — налегая ногой на ящик, чтобы, не дай Бог, рука не освободилась, недобро улыбнулся Максим, — Ответь нам, грязный шайтанщик, какой паломник тебе заказал скупить всю приворотную траву? Или ты ее покупал для себя? Зачем тебе, пугало магнетическое, три тонны душистых Злаков Зодиака.

— Ты что, дурак? — крепко прижимая ко рту пленника печень, Валера свободной рукой покрутил у виска, — Как он тебе ответит? Я ему не дам пасть открыть! Достаточно промычать одно маленькое заклинание, и душа Богдухана вернется в первородное тело. А мы будем иметь дело с ни во что не врубающимся директором клуба.

— А он пусть напишет красивым почерком, — продолжая налегать ногой на ящик, Максим вытащил манерную авторучку из помпезного прибора на столе и бросил перед Богдуханом, — Левой рукой!

По щеке пленника скатилась вторая слеза, он подобрал ручку и кое-как нацарапал на листе рядом с кляксой капнувшей свиной сыворотки: «Вы — смертники!».

— Чистописание хромает. Оценка «два»! — обиделся весь такой из себя в светло-бежевом приталенном пиджаке Максим и пуще налег ногой на ящик. Вспомнив обязанности, сверился с секундомером и посуровел, — Минус пять секунд!

— Показываю! — в свою очередь обиделся и Валера, и впрессовал свиную печень поглубже. Подальше в глотку, поближе к желудку.

И только тогда на бумаге появилось еле разборчивое: «Губернаторские выборы».

— Значит, ты, грязный шайтанщик, чистосердечно и по доброй воле сообщаешь следствию, что приворотное зелье заказал один из кандидатов? Чтобы завоевать любовь избирателей?

Грязный шайтанщик дважды моргнул обоими глазами и один раз правым, от этого усилия очки сползли со лба на обычное место. Валера поморщился недоверчиво:

— Интересно, а как заставить избирателей выпить зелье? На халявных проставах что ли?

Пониже «Губернаторских выборов» на листе бумаги появилась закорючка, не без труда расшифровываемая, как «Водоканал».

— Ух ты! — разгладил чистой рукой Валера жидкие усики, — Дешево и сердито! — наверное, идея поразила его настолько, что он расслабился.

— Побожись на портрете Гребахи Чучина, что в ауре не плодишь нежить! — потребовал весь такой из себя в муаровом галстуке, но недоверчивый Максим.

А Богдухан вдруг резво сжал челюсти и тряхнул головой. Раз, и вместо одного куска мяса стало два. И проглотил грязный шайтанщик Богдухан оставшуюся во рту отчлененную порцию сырой свиной печени. И успел таки увернуться от добавки и каркнуть трехэтажную магическую тарабарщину.

— Мы теряем его! — удрученно крикнул Максим, видя как солнцезащитные очки на физиономии пленника постепенно приобретают прозрачность, будто тает за стеклами мгла. Сверился с секундомером и добавил без восторга, — Минус минута сорок пять…

Как он мог?! — безвольно опустил горсть оставшейся печени Валера, — Ведь это — свинина, а он — мусульманин!

— Мы теряем его! — осторожно убрал ногу с ящика стола Максим, выдвинул ящик, мимо чужой руки ухватил покоящийся там наган и снова задвинул. И попятился, — Минус минута пятьдесят!

— Сам пообещал таксеру за каждую минуту стольник, сам и выпутывайся! — нашел каплю радости в чаше печали Валера и шмякнул печенку на исписанный лист, чтоб не оставлять следов.

— Отпечатки пальцев с потрохов сотри, — по инерции подначил исаявец.

А бывший пленник затряс головой, приходя в себя-мирского, очки соскользнули с потного носа и брякнулись на стол. Выражение лица неуловимо изменилось. И дальше теми же глазами на гостей глянул совершенно другой человек. Круглолицый, средних лет, упитанный, но не жирный, и способный за себя постоять, но совершенно другой!

— Алло, пацаны, вы, что тут забыли? — был первый вопрос этого человека. А ведь он еще не осознал, что кисть его правой руки расплющена ящиком стола и, может быть, там перелом. И что проглоченная сырая свинина грозит ему массой удовольствий от расстройства желудка до гепатита.

— Показываю! — сказал Максим, истово перекрестился и первым бросился драпать из клуба.

Ветер швырнул в лицо листья, будто кипу предвыборных листовок.

«Время, как реальность, не существует, это обычная человеческая фикция, одна из любимейших. Здесь и сейчас — разве это время? Времени нет, есть только наши эманации вокруг химеры под названием „время“. Впрочем, и самих нас тоже нет. А восьмичасовой рабочий день — абсурд не меньший, чем людские представления, сколько человеку жить на белом свете отмерено: сорок лет, девяносто? Поскольку нет времени, как нет и самой личности, эти восприятия, эти САМОСТОЯТЕЛЬНО ЖИВЫЕ восприятия, которые у нас привыкли называть сознанием, существуют именно столько безвременья, сколько им интересно. Независимо, положительным или отрицательным будут результаты проявления интереса. Впрочем, на самом деле нет и никаких результатов. Есть всеобщее ничто, в котором вращаются иллюзии», — пытался отвлечься от безрадостных пасьянсовых прогнозов Перов.

Дежурящий в эту ночь за оперативным пультом Эдик Перов, мягко говоря, на работе не горел. В который раз, забывшись, словно услышав пение птицы Алконст, он раскладывал карточную колоду. Загадывая сестру Ларису и как даму треф, и как даму червей, и даже как пиковую девятку. А все выпадала ему, яхонтовому, дальняя дорога и пустые хлопоты. Ах, маленькая упряменькая сестра Лариса! Миниатюрная, словно фарфоровая статуэтка… не хочешь ты помогать святому делу.

На стене дежурки в ряд висели фотороботы гнусных клыкастых харь с обязательными грифами «Разыскивается». На столе сбоку стакан с недопитым чаем не давал захлопнуться «Журналу дежурств». А за спиной Эдика на вертикальной, подсвеченной изнутри карте города все крепче наливалась алым соком пульсирующая точка.

Наконец экстрасенсорные способности Эдика взяли верх, и Эдик оглянулся, будто почувствовавшая взгляд ужа лягушка.

У Эдика вспотело под ногтями. Как именно он выматерился, приводить не будем. Но тут же была нажата соответствующая кнопка.

И в помещении отдыха дежурной смены противно завыла сирена. В мигающем свете упакованных проволокой синих ламп под душераздирающий скрип панцирных сеток синие бойцы взлетели, шелестя отбрасываемыми синими одеялами и синими простынями. Кто-то метко шлепнул по выключателю, и очнувшиеся лампы уже дневного света наградили натягивающих форменные шаровары бойцов естественным цветом. Зашнуровывающие черные высокие ботинки бойцы стали красными с спросонья, смятые одеяла — зелеными, досчатый пол — коричневым.

А по громкой связи из дежурки Перов диктовал условия боевой задачи:

— В районе дома номер четыре по улице Верейского зафиксирован всплеск напряжения психокинетического поля! Шесть балов по шкале Бахтина! Дежурная группа — на выход! Уровень угрозы — «Пятница тринадцатое»!.. — взор Перова был тверд, как больная печень.

Эдика впопыхах заклинило вырубить громкую связь, и застегивающие пуговицы бойцы далее слышали, как Перов отзвонился Дине Матиевне и еще трем высшим офицерам Петербургского департамента ИСАЯ.

Далее Перов прокричал грубое богохульство, поскольку в запарке смахнул с края стола изъятый у коммивояжера объектив, и тот украсился витиеватой трещиной. А когда бойцы ринулись в оружейную комнату облачаться по последнему крепкому слову науки и техники, компьютер выдал на-гора следующий блок информации. И надтреснутым голосом Эдика Перова громкая связь доложила бойцам, что:

— Предположительно по почерку, инициатором возмущения психокинетического поля является телепат и телекинезчик по кличке Богдухан!

Бойцы скороговоркой шептали «Отче наш…»

— Трижды подчеркиваю: очень опасен!

Бойцы выхватывали из пирамиды короткоствольные калаши и набивали серебром подсумки.

— Никогда не работает напрямую, а только через завербованные тела, в которые временно переселяет собственную душу!

Бойцы нанизывали на пальцы перстни с библейскими цитатами, навешивали на пояса гранаты, испещренные рунами и начиненные злыми кореньями, застегивали на кадыках освященные на Пасху ошейники.

— Метод вербовки — дать жертве примерить очки!

Замыкающий боец съехал по отполированному шесту в гараж.

— Рекомендации: ни в коем случае не мерить очки любого фасона с рук случайных знакомых!..

Все. Отгремев коваными подошвами, семь бойцов, вооруженных по самое некуда, набились в спецмашину, замаскированную под автофургон «Молоко». Причем слово «Молоко» было изображено славянской вязью.

— Толян, у тебя зубная паста щеке.

— А у тебя ширинка расстегнута.

И, надсаживая мотор, спецмашина рванула за ворота.

Ветер панибратски хлопал листьями по плечам.

— Вот здесь я и живу, — показал Валера рукой на дом.

За секунду, на которую он отвлекся, Храпунов успел достать наган и уткнуть спутнику под ребра. Таксер из-за Валериной спины ствола не видел, вообще, ему все оставалось по барабану, лишь бы не кинули.

— Никак не угомонишься? — равнодушно пожал плечами парфюмерный художник, — и все же я бы на твоем месте не торопился засылать патрон в патронник. Сам прикинь, если я — восставший из Ада морок уровня, на котором пофиг чеснок и серебро, то чем мне может повредить пуля калибра семь-шестьдесят два в медной оболочке? Если же я — заурядный художник от парфюмерной магии, то ты потеряешь соратника.

Храпунов выдержал паузу и хмыкнул:

— Я просто хочу, чтобы за такси ты заплатил.

— Однако, ты умеешь настоять на своем. По рукам.

Храпунов убрал пистолет. Без колебаний Валерий вынул из кармана правую руку и протянул Максиму…

Пока художник расплачивался, беглый игумен осматривал втиснувшееся меж двумя другими четырехэтажное здание, не более мрачное, чем прочие на улице, где не светил ни один фонарь.

— И все равно я не верю! — будто и не было между ними предыдущей сцены, сжал кулаки Валера, — не верю, будто Богдухан имеет какое-то отношение к предстоящим выборам. Сам посуди, когда это понтифики лезли в дела простых смертных?

— А, по-моему, все естественно. Поднялся, почуял силу и решил ломануть в политику, — устало нахмурился Храпунов, стаптывая уличный прах с обуви — Это такая же мафия. Только обсакраленная.

— А я не верю, хоть кол на голове теши! Что-то здесь не так. А Богдухан мог нам запросто в уши нежити наплодить. Как мы его проверим? — вспомнив, что на дворе уже ночь, Валера последний аргумент озвучил с приглушенной громкостью. Будто разговор окончен, и спорить больше не о чем, внимательно осмотрел паутину в углу парадной, потом вытянул шею, вроде прислушиваясь, не сообщит ли паук чего интересного. Успокоенный поведением паука, Валера бросил ключ с брелком в форме маковой головки Максиму:

— Ну, уж тут тебе ничего не грозит.

— А ты? — с подозрением посмотрел вверх на спираль лестничных пролетов Храпунов. Но он так вымотался, что был согласен на все.

— А я пожрать чего-нибудь куплю. Квартира — сорок шесть, — и зашагал на выход, мурлыча что-то под нос.

Максим, не спеша, словно уже отмахавший десять вертикальных кэмэ альпинист, поднялся на следующую площадку, уже прицелился ключом в замочную скважину. И тут заторможенность канула, как мяч из-под ног форварда вдрыск продувающей команды. Дверь была не заперта, и в тонкую, палец не сунуть, щель падала на замызганный пол лестничной площадки полоса электрического света.

Храпунов оглянулся на убегающие вниз ступени, но переборол острое желание сделать ноги. Ведь никакой гарантии не было, что его не караулят внизу силы, втрое более мощные, чем впереди. Под сердцем затрепетало — эфирное дыхание страха. И тогда обозлившийся на себя за малодушие Храпунов достал из-за пояса оставшийся на память о директоре ночного клуба наган, ногой толкнул дверь и кувырком вкатился в прихожую. Оба-на!!!

Звонко и весело из карманов брызнула мелочь — рубли и гривенники. Храпунов перекувыркнулся и застыл в полуприсеве, поводя стволом, как жалом. Всем стоять! Руки за голову! Лицом к стене!

Однако «всем стоять» было некому. На стенах вдоль коридора пылились мрачные, в манере конца века эдак восемнадцатого, облаченные в основательные рамы картины. На ближайшем полотне по снегу за каретой гнались волки, и у одного из волков было человеческое лицо. Причем, очень похожее на физиономию Валеры. Мебель также была под стать, словно с антикварного аукциона, пузатая, древняя, дряхлая, в трещинах, щербинах и царапинах. На следующей картине Иван Грозный посохом наносил телесные повреждения сыну, причем, если сбрить Грозному бороду, он стал бы один в один Валериком.

У зеркала на кривоногой тумбе, начхав на старающуюся люстру, в три свечи пылал бронзовый канделябр. Языки свечей трепыхались на невесть откуда берущемся сквозняке, будто блесна. И из-за этих трех огоньков очень трудно было разглядеть еще что-нибудь отражающееся в зеркале.

Максим, задержав дыхание, словно это могло помешать двери заскрипеть, плотно ее притворил и двинулся направо. Медленно, будто по песку на коньках, миновал третью картину. Сюжет — «Возвращение блудного сына». Только на этой версии приникший к ногам папаши сынок, свободной рукой тайком вынимал из-за голенища ножик. А рожа опять совпадала с портретом Валерия.

Не успел Храпунов сделать и пяти крадущихся шажков, как внимание привлек подозрительный звук за спиной. Вроде кто-то кого-то в чем-то убеждает, долго и нудно. И тогда разжалованный исаявец повернул назад — не посчитал разумным оставлять в тылу таинственного зануду. Показалось, что на «Возвращении…» ножик из-за голенища вытянут дальше, чем при первом знакомстве. Но не это сейчас занимало Максима.

Ствол Максим держал в вытянутой руке, готовый нашпиговать свинцом любого, кто преградит дорогу. Однако коридор не дал Храпунову и шанса стать героем. Коридор свернул на щедро залитую светом кухню, где у плиты, поглядывая в экран вещающего телевизора, с прилежностью обретшей мужчину женщины хлопотала сестра Алина…

Через двадцать минут, когда вернулся Валера, и заговорщики присели за стол, Максим впервые за сутки открыто засмеялся. Он испытывал облегчение, словно нашел под диваном шуруп, про который все думали, что его проглотил ребенок: