Секс, трава, виагра Федоров Вадим
На следующий день он собрался за ботинками, да коллега отговорил. Пообещал через два-три дня свозить в какой-то крутой обувной магазин. Чтобы уж обувь так обувь. Грела. А не просто ноги прикрыть. Договорились на субботу.
А в пятницу утром позвонила она. На работу.
– Милый, я у тебя часики забыла. Ремешок расстегнулся, и они выпали. На диване, наверное. Глянешь вечером?
– Да, да. Конечно, гляну. Наверняка там валяются.
А сам с фотографической точностью вспомнил, что она уходила с часами. Они висели на её руке. И в такси она садилась в них. Он от неё заразился тем, что беспрестанно смотрел на эту швейцарскую игрушку.
После обеда отпросился с работы и помчался домой. На всякий случай обыскал диван и потом всю квартиру. Часов нигде не было. Присел. Задумался. Судя по всему, часики выпали в такси. Или на улице. Дома их точно не было.
Что делать? Она же расстроится. Она же, как ребёнок, им радовалась.
Оделся. Вышел на улицу. Бегом к знакомому магазину. Та же продавщица. Узнала.
– Часики я у вас покупал. В витрине вот висят. Это последние? Больше таких нет? Я возьму. Да, да, солю я их. Нет, подарочную упаковку не надо. Вы мне ремешок к ним попрочнее подберите просто, и всё.
Взял часы. Бегом домой. Она должна быть с минуты на минуту. Придёт, а он так небрежно достанет часики и скажет, что нашёл за диваном. И ремешок новый подарит. Чтобы не теряла. И она будет счастлива, что часики нашлись. А ботинки? Да хрен с ними, с этими ботинками. В осенних походит. Тем более весна уже скоро…
Он тогда не знал, что спустя несколько лет его жена будет перебирать старые бумаги. И, подойдя к нему, вдруг растерянно спросит:
– Помнишь, ты мне часики подарил, швейцарские. Я их на нашу годовщину всегда надеваю. А почему на одни и те же часы два гарантийных талона и два чека? Только даты разные. С разницей в три дня.
Чешка
– Жениться тебе надо, барин, – высказалась Елена, выслушав короткое содержание моей жизни за последние пять месяцев.
Сидевший рядом с ней её муж Гонза одобрительно кивнул – надо.
С Леной я был знаком давно. Лет 12–15. Виделись мы раз в полгода, так как жили в разных частях города. При встречах делились новостями, обещали встречаться чаще и снова разбегались. Иногда созванивались. В последнее время вместо телефонов использовали «Фейсбук». В общем, старые приятели. У которых нет друг от друга секретов.
Елена четвёртый год была замужем за Гонзой. Весёлым, слегка заикающимся чехом с татуированными руками. По-русски Гонза не говорил, но понимать понимал. Из богатейшего русского языка он почему-то выучил всего три слова, и то матерных. И вставлял их в разной последовательности в разговоры. Елена пыталась объяснить своему мужу-полиглоту, что это не совсем прилично, а точнее говоря, совсем не прилично. Но Гонза делал вид, что не понимает выдвигаемых претензий, и отвечал: «Ты же меня сама научила».
Самый курьёзный случай произошёл в Объединённых Арабских Эмиратах в прошлом году, когда однажды вечером Елена с мужем посетила какой-то очень модный ресторан в Дубаях. Когда они зашли в зал, Гонза окинул взглядом шикарное заведение общественного питания и кромко заявил:
– Сука, блядь, пидорасы.
В ресторане повисла тишина. Почти вся мужская половина посетителей перестала есть и выжидательно уставилась на Гонзу. Как потом рассказывала Елена:
– Я поняла, что русских за границей не просто много, а очень много.
А Гонза улыбнулся всей своей лучезарной улыбкой и, повернувшись к застывшей супруге, спросил уже на своём родном языке:
– Куда сядем, дорогая?
«Послышалось», – прошелестело над столиками.
Лена на полусогнутых, нарочито громко говоря на чешском, села за столик. А вечером в номере устроила мужу скандал, результатом которого стала договорённость, что свои лингвистические способности Гонза будет проявлять только дома. А на публике они будут общаться только на чешском языке. На этом и порешили.
Эту весёлую историю я услышал в начале нашего вечернего разговора. Потом поведал свою. Менее весёлую. И услышал в ответ фразу из моего любимого фильма «Формула любви».
– Не хочу я жениться, – ответил я, – чё-то не срастается у меня с тётками. Не везёт.
– Мож, не там ищешь? – спросила Елена.
– А у тебя что, рыбные места в глубинке есть, где выращивают девок исключительно по «Домострою»? – вопросом на вопрос ответил я.
– Да при чём тут «Домострой»? – сказала Елена. – Я имею в виду, что не в той среде ищешь. Тебе надо среди чешок себе девушку завести. Они попроще, без наших вот этих русских прибамбасов.
– Ну не знаю, – протянул я, – я как-то тока с нашими встречался. Опыта с иностранками не имею.
– А что там иметь-то? – удивилась Елена. – Всё то же самое. Ноги, сиськи, попа. Баба, она и в Чехии баба.
– Блядь, сука, пидорасы, – подтвердил Гонза.
– Тем более что у меня на примете есть одна знакомая. Замуж хочет. Детей нет, – продолжала Елена, покосившись на мужа. – Недавно была у нас в гостях, жаловалась на одиночество и нерастраченную любовь.
– Кто такая, почему не знаю? – заинтересовался я.
– Знакомая Гонзы, – отчиталась Лена, – в одном дворе росли. Менеджером в фармацевтической компании работает. Своя квартира, машина. Симпатичная. Готовить любит.
– Странно, с такими достоинствами и на свободе, – недоверчиво протянул я, – а фармацевтическая фирма, случайно, не «Пфайзер»? А то у меня сильная неприязнь к этой фирме.
– Да мужики ей что-то сплошные козлы попадаются. Она понарассказывала, караул. То импотент, то аферист попадётся. Не везёт по жизни человеку. А насчёт фирмы не помню. Может, и «Пфайзер».
– А давай попробуем, – махнул я рукой, – фотки есть? Мож, действительно мне с чешкой повезёт.
– Сука, бля … – начал было Гонза.
– Заткнись, милый, – оборвала его Елена, – у нас серьёзный разговор, а ты опять свою шарманку включил.
Гонза обиженно замолчал.
А я допил чай, распрощался и отбыл домой. Холостяковать.
На следующий день Лена сбросила мне на почту фотографии Зденки. Жгучая брюнетка. Спортивная фигура. Черты лица немного грубоваты. Но в целом очень даже симпатичная и интересная дама.
Написал о своём впечатлении Елене. Получил в ответ СМС: «Я твои фотки ей показала. Ты ей понравился».
«Ну, раз понравился, – решил я, – значит, надо знакомиться». Договорились на ближайшую пятницу у Гонзы с Еленой дома.
Но знакомства не получилось, потому что накануне Зденка попала в аварию. В её чёрную «Мазду» воткнулась «Шкода Фаворит» на перекрёстке с пьяным в хлам украинцем. Результат – открытый перелом левой руки и ушиб лица.
Услышав эту безрадостную новость по телефону, я тут же предложил навестить бедную женщину. Но Елена это сразу же отвергла.
– Ты с ума сошёл? – сказала она. – у Зденки на пол-лица синяк. Какое знакомиться?
– Да мне-то всё равно, чего там на лице, – промямлил было я, – главное, чтобы человек хороший был.
– Это тебе всё равно, – ответила Лена, – а девушкам не всё равно. Жди выздоровления.
И я стал ждать. Ожидание тянулось медленно. Было лето. Работы почти не было. Отпуск я уже отгулял. Свободного времени валом. Прождав и промучившись три дня, я всё-таки решил действовать. Узнал у Елены, в какой больнице и в какой палате лежит несчастная, поклявшись не попадаться ей на глаза.
Понедельник, 10 утра. Сходил в парикмахерскую. Тщательно побрился. Освежился своим любимым одеколоном от фирмы «Ла Мартина». Оделся в тёмно-синий пьеркарденовский костюм. Под пиджак белую с голубым рубчиком сорочку, привезённую из Афин. На ноги натянул замшевые мокасины, тоже голубого цвета. Глянул на себя в зеркало. Красавчег.
Спустился в гараж. В кладовке лежали три плетёные корзины, сложенные одна в другую по принципу матрёшки. Вытащил самую большую из них. Сел в машину. Доехал до цветочного магазина, где и заполнил корзину белыми ромашками.
Затем я быстренько домчался до Буловки. Старинной больницы на левом берегу Влтавы. Отделение хирургии. Железный лифт, скрипя, довёз меня до пятого этажа. Чистенькое отделение. Длинный коридор, покрашенный в бежевый цвет. Рядом с входом открытая дверь в сестринскую.
В сестринской на стульях за столом сидели три медсестры и пили чай. Две тоненькие блондинки, завёрнутые в белые халаты, и толстенькая рыжая деваха с круглым лицом. Я вошёл, остановился в дверях. В руках корзина с цветами. Пауза. И тишина. Про чай все мгновенно забыли.
– Добрый день, – сказал я, – не могли бы вы передать корзинку в 10 палату для Зденки Душковой.
Первой очнулась сидящая ближе ко мне одна из блондинок. Она вскочила и схватила корзинку двумя руками.
– Я передам, – сказала, – а от кого?
– От тайного поклонника, – ляпнул я.
– Ой, как мило, – расцвела блондинка, – а вы сами не хотите передать?
– Я же тайный поклонник, – напомнил я ей.
– Даша, тебе уколы делать, давай я отнесу, – подала голос толстушка.
– Я потом уколы, отнесу цветы и сразу займусь, – сорвалась с места блондинка в сторону 10 палаты.
А я галантно поклонился, сказал «До свидания» и ушёл, оставив после себя только запах дорогого парфюма.
Через пол часа пришло СМС: «Спасибо за цветы. Зденка».
Быстро она меня вычислила. Ответил: «Пожалуйста».
И завязалась у нас переписка через СМС. Про погоду, про житьё-бытьё, про Прагу. Целую неделю переписывались. Перелом у Зденки был сложный, рука заживала медленно, и её не отпускали из больницы домой.
Наступил следующий понедельник. Ровнов в 10 утра сбрил недельную щетину. Оделся, обулся. Вытащил из подвала среднюю корзинку. Но поехал не в цветочный, а в продуктовый. Киви, манго, авокадо, папайя, пара груш, пара банальных бананов, несколько яблок. Получился очень симпатичный и аппетитный натюрморт.
Еду на Буловку. Знакомый лифт. Пятый этаж. Знакомый светлый коридор. Захожу в сестринскую. Всё те же, только без чая. На этот раз расторопнее всех оказывается толстушка, так как сидит ближе всех к двери.
– В 10? Зденке Душковой? От тайного поклонника?
– Да, – улыбаюсь тающей от переполнявших её чувств толстушке.
– Как романтично, – говорит та и уплывает в сторону 10 палаты.
Две блондинки выглядят расстроенными. Только сейчас обращаю внимание на то, как они похожи. «Близняшки», – догадываюсь я.
– До свидания, девушки, – улыбка нерасторопным сёстрам.
– До свидания, пан тайный поклонник, – одновременно отвечают те.
Спускаюсь. Сажусь в машину. Приходит СМС:
– Большое спасибо за фрукты.
– Пожалуйста, – отвечаю.
Вечером звонит Елена.
– Вадик, ты где так научился красиво за девушками ухаживать? – задумчиво спрашивает.
– В далёком детстве, – скромно отвечаю я.
– Ты же говорил, что у тебя было тяжёлое детство, – не отстаёт Елена.
– Вот поэтому и научился, – отвечаю. – Например, когда я был студентом, то у меня постоянно не хватало денег. А хотелось и поесть хорошо, и выпить, и в кино сходить. Что делал я? Покупал бутылку самого дешёвого вина и шёл к знакомым девчонкам в общагу. Приходил, бутылку на стол. Здрасьте, я к вам не с пустыми руками. Девчонки обалдевали от такого внимания, быстренько организовывали закуску. Выпивали по чуть-чуть. Большую часть вина оприходовал я. Ну и наедался от пуза. И все оставались довольными. Девушки от проявленного к ним внимания. И я сыт и пьян.
– А кино? – спрашивает Лена.
– А в кино меня знакомая контролёрша билетов пускала бесплатно, – отвечаю.
Елена хмыкает. Желает успехов. Я прошу передать привет Гонзе. Она передаёт. В трубке слышатся знакомые три матерных слова.
Проходит ещё неделя. Полная СМС посланий. Рука заживает. Дело движется к выписке.
Опять понедельник. 10 утра. Всё тот же костюм, мокасины. Рубашка, правда, другая. Последняя, самая маленькая корзинка. Заезжаю в «Палладиум». Заполняю корзинку шоколадками в форме сердечек. Разных видов. Опять натюрморт. Сладкий. Везу всё это в больницу, до упора включив в машине кондиционер, чтобы ничего не растаяло.
Только выхожу из лифта, как сталкиваюсь с толстушкой. Она жадно заглядывает в корзинку. Охает. Блондинок не видно.
– А вашу Зденку Душкову в среду выписывают, – сообщает заговорщецки.
– Отличные новости, – улыбаюсь толстушке, – передадите в 10 палату?
– Конечно, конечно, – забирая у меня корзинку, кивает толстушка.
Возвращаюсь в лифт. Спускаюсь вниз. Еду домой. Тишина в эфире. Лишь спустя два часа приходит СМС:
– Спасибо.
– Пожалуйста, – отстукиваю в ответ.
Зденку выписывают не в среду, а в четверг. Пара дней проходит в переписке. Пока я не ставлю вопрос ребром. Где и когда мы встретимся? Договариваемся на воскресенье в пять вечера. В ресторане «Феллини на Зличине».
Жарко. Ограничиваюсь рубашкой с коротким рукавом. Костюм остаётся в шкафу. Приезжаю на 10 минут раньше. Ровно в 17:00 на такси прибывает Зденка. Рука в гипсе. Красивое лёгкое шёлковое платье. Белые туфельки. Знакомимся. Заходим в ресторан. Зал пустой. Лишь в углу скромно попивает пиво какая-то парочка. Я галантно отодвигаю стул.
– Sednte, prosim, – говорю.
Зденка поворачивается ко мне.
– А почему ты мне, как собаке, говоришь? – спрашивает обиженно. Глаза у неё становятся злыми.
– Э-э-э-э-э-э, извини, – сокрушаюсь я, – я приставку si постоянно забываю. Извини. Правильно Sednte si, prosim. Прости. Я не хотел обидеть. Иностранец же.
– Да, правильно Sednte si, – говорит Зденка и садится.
Официант приносит меню. Зденка молча, поджав губы, выбирает еду. Ситуация действительно дурацкая. Получается, что я ей сказал – сидеть, пожалуйста. Действительно, как собаке.
– Прости ещё раз, – примирительно говорю я, – у меня всегда проблемы с этим si. Вроде и язык знаю неплохо, а вот на таких простых вещах иногда прокалываюсь.
– Меня ещё так никто не оскорблял, – цедит сквозь зубы Зденка, – вы, русские, слишком самоуверенные, заносчивые и грубые люди.
– Да я же не специально, – отчаянно защищаюсь я, – мы нормальный народ. Добрые и открытые.
– И ещё вы пьяные садитесь за руль, – не слушая меня, шипит Зденка.
– Да в тебя не русский врезался, а украинец, – возмущаюсь в свою очередь я.
– Какая разница? – повышает голос Зденка, – Он меня ещё и курвой обозвал, когда из разбитой машины вывалился.
– Действительно, какая разница? – соглашаюсь я со Зденкой, так же повышая голос – никакой разницы. Особенно, если учесть, что я вообще не пью.
– Что ты на меня кричишь? – возмущается Зденка. – Вначале как с собакой обращался, теперь вот кричит.
Я замолкаю. Да и что тут говорить? Подходит официант. Интересуется, выбрали мы что нибудь? Отвечаю, что ещё нет. Что у нас бурные дебаты по поводу сегодняшнего ужина.
– А я не буду есть, – Зденка встаёт из-за стола, – я не буду есть с русским шовинистом.
На языке вертится ответ про то, что я не буду есть с чешской дурой, но я сдерживаюсь. Зденка идёт к выходу. В дверях останавливается. Поворачивается ко мне. Прекрасная в своём гневе. Картину лишь портит гипс на руке.
– И ещё у меня аллергия на шоколад, – громко чеканит и уходит.
– Странно, что 68 год не припомнила, – бросаю я в сторону ушедшей чешки.
Заказываю еду. Ужинаю в одиночестве.
На следующий день звонок от Лены.
– Ну и что у вас произошло? – спрашивает осторожно.
– Разность менталитетов, – отвечаю я, – различное культурное наследие и моя вопиющая безграмотность.
– Она говорит, что ты её оскорбил, – говорит Елена.
– Не со зла, – отвечаю, – а, как уже говорил, из-за пробелов в образовании. У тебя есть знакомая учительница чешского языка? Симпатичная.
– Нету, – подумав, отвечает Лена, – у меня вон свой учитель есть. Кстати, спасибо тебе за книжку. Гонза теперь мне каждый вечер перед сном по одному твоему рассказу читает.
– Да не за что, – улыбаюсь я, – привет ему передавай.
– Гонзик, тебе привет от Вадима, – кричит Лена на другом конце провода.
– Секс, трава, виагра, – слышу я Гонзу.
– О, да у вас прогресс налицо, – веселюсь я.
– А то, – довольно отвечает Лена, – жалко, у тебя со Зденкой ничего не вышло.
– Язык надо выучить, а потом уже в отношения с иностранками суваться, – говорю я, – но всё равно, спасибо тебе.
– Давай, дорогой, – отвечает Елена, – береги себя.
Прощаемся. Вешаю трубку. Открываю ноутбук.
Стучу по клавишам, набираю первую строку: «Жениться тебе, барин, надо…»
Настя
Шёл девяносто перый год. Ее звали Настя. 24 года, симпатичная, умная, весёлая. Раньше она работала делопроизводителем в местном ЖЭКе, где я с ней, собственно, и познакомился. Слово за слово, разговорились, оказалось, что она давняя подружка моей жены. Посмеялись над тем, как тесен мир. Я пригласил её в гости. Пришла. Один раз, второй. Мы сдружились.
На третье её посещение у нас в гостях оказался Витька, мой приятель и партнёр по бизнесу. 29 лет, недавно разведённый застенчивый парень. И как-то так получилось, что последующие наши встречи мы проводили вчетвером. Я, моя жена и Виталий с Настей. Вроде как по парам, но между ними ничего не было, просто дружеские отношения, не более.
А потом кто-то где-то о ней похлопотал, и она ушла в стюардессы. И сразу на международные рейсы. То, о чём она всю жизнь мечтала. То ли родители постарались, то ли её родственники в Москве, но Настя внезапно сорвалась, окончила какие-то курсы и полетела. В первый раз в Париж, потом в Лондон. И каждый раз, возвращаясь с рейсов в свой подмосковный городок, звонила нам и отчитывалась, куда летала и что там было. Мы ей по-белому завидовали и радовались за неё. Раза два в месяц так же собирались, обычно или в пятницу, или в выходные, так же вчетвером.
А Настя просто расцвела. Из нескладного смешливого подростка вдруг проклюнулась красивая молодая женщина. Интеллигентная, начитанная, с превосходным чувством юмора. Да и вдобавок ко всему – путешествующая по всему миру. И чем сильнее она расцветала, тем заметнее менялся Виталий. Он смотрел на неё в наши встречи всё с большим и большим обожанием. Она, может быть, этого и не замечала, но мне-то всё было видно. И я иногда подтрунивал над ним, на что он сильно обижался и начинал открещиваться от каких-либо чувств по отношению к Насте. Но однажды сознался.
– Нравится она мне, очень нравится. Люблю я её.
– Так прям-таки любишь? – улыбнулся я.
– Люблю, – совершенно серьёзно ответил Виталий.
– Ты ей говорил? Она знает? – перейдя с игривого разговора на серьёзный тон, спросил я.
– Не говорил, боюсь. Кто она и кто я, – глаза у Витальки вдруг потемнели и стали тоскливыми, как у побитой собаки. – Она в небесах летает. А я обыкновенный мелкий предприниматель.
– Поговори с ней. Выясни отношения. Мне кажется, что она к тебе тоже неровно дышит, – посоветовал я.
– А если нет? – спросил Витя. – А если она посмеётся? А если у неё есть кто?
– Не посмеётся, – ответил я, – не такая она, чтобы над этим смеяться. Да и если бы был у неё кто, она бы сказала моей жене. А та бы мне сообщила.
– Поговорю, – пообещал Витя, – вот соберусь с духом и поговорю.
– Ну-ну, – я хлопнул его по плечу, – давненько я ни на какой свадьбе не гулял.
– Да ну тебя… – смутился Витька и, покраснев, перевёл разговор на другое.
На новый год нам не удалось собраться всей компанией. Анастасия была в рейсе, а у нас был пик новогодних продаж, и было не до гулянок. Созвонились, договорились встретиться на ближайшем празднике. Ближайшим оказалось 23 февраля. Когда все были свободны и могли встретиться вечером.
Собрались у нас дома ранним вечером, выпили бутылочку вина, закусили салатиками и пошли гулять. Погода была изумительная: минус пять, небольшой снег, медленно падающий с неба. Мы играли в снежки, потом строили снежную бабу, бегали, прыгали, веселились. Зашли в ближайший ночной магазинчик и купили там шампанское. Распили его на детской площадке, закусив шоколадкой. Опять играли в снежки. Промокли. Ближе всего был дом Насти. Пошли греться.
Её родители уже спали. Поэтому мы, шикая друг на друга и хихикая, пробрались на кухню. Настя поставила чайник. Прошла в свою комнату и начала выдавать нам сухие свитера – по очереди. Сначала моя жена нырнула к ней в комнату, минут через пять вынырнула оттуда в синем свитере и сухих джинсах. Потом я получил тельняшку и вернулся на кухню. К Насте отправился Витя.
Я снял промокшую полностью куртку и рубашку с пуловером и попытался натянуть на себя тельняшку. Она оказалась мне мала. С тельником в руке я на цыпочках, стараясь не разбудить Настиных родителей, направился в её комнату. Настя и Витя стояли в комнате, держась за руки. Их лица разделяли несколько сантиметров. Судя по всему, ещё мгновение – и они бы поцеловались. Я замер, но отворённая мною дверь предательски скрипнула. Они отпрянули друг от друга. Виктор густо покраснел, а Анастасия тихо рассмеялась. Затем она выдала Витьке огромных размеров отцовский свитер, а мне вместо тельника – таких же огромных размеров фланелевую рубашку.
Мы вернулись на кухню. Попили чаю. Виктор всё время краснел и старался не смотреть на Настю, которая периодически бросала на него задумчивые взгляды. Мы ещё немного погрелись на кухне, выпили ещё по кружке чая и отправились домой. Настя проводила нас до подъезда, чмокнула всех в щёчки и упорхнула домой.
– Прости, – сказал я Витьке, когда мы подошли к нашему дому и задержались во дворе покурить, – я не хотел. Я нечаянно. Ты успел хоть поцеловать её?
– Нормально всё, – ответил он, – в следующий раз всё ей скажу. Поцеловаться не успели, ты, гад такой, помешал. Но она этого хотела, я чувствовал. Не надо спешить. Всё у нас будет ровно.
И он, затушив окурок, потопал домой.
Следующий праздник был 8 марта. Как обычно, созвонились за несколько дней до даты, уточнили, где встречаемся и куда пойдём. Договорились на вечер у нас. Но накануне праздника Настя позвонила и сказала, что её внезапно поставили на рейс в Гонконг. И она восьмого в ночь летит. Когда вернётся, мы обязательно встретимся вчетвером. А пока без неё.
Но без неё мы собираться не стали. С утра поздравили мою жену, затем с Виктором отправились с цветами и шампанским в банк, налоговую и торговую инспекцию. Обычный маршрут частного предпринимателя в те годы в Международный женский день 8 марта.
На следующий день после праздника мы с Виктором встретились у нас в офисе и собрались ехать в Москву по делам. Мы пили традиционный утренний кофе, когда открылась дверь и вошла моя жена. Лицо у неё было белого цвета.
– Настя разбилась. Над Уралом. Самолёт упал, – прошептала она.
И всё. Мир поменялся. Стал серым. И стало очень больно. Больно от потери близкого человека.
Следующие дни были, как в тумане. Мы что-то делали. Ездили за цветами. Помогали с поминками. Что-то делали, что-то говорили. Виктора я видел только один раз, на кладбище. Он стоял в стороне от всех, небритый, с провалившимися глазами, и курил. Я подошёл к нему, спросил, не хочет ли он попрощаться.
– Зачем? – устало ответил он. – Там же цинковый ящик. Даже смотреть не на что. Только цинк. А ящик мне и отсюда отлично видно.
Я постоял рядом с ним. Помолчал. Потом меня кто-то окликнул, и я ушёл. А он остался стоять, опершись об ограду чьей-то могилы.
Я с ним встречался по работе ещё несколько раз. Но о Насте мы не говорили. Я не решался, а он был молчалив и беседы вёл или о работе, или о погоде. Затем я с женой уехал в Чехию, а он остался в России.
Прошло двадцать лет. За это время в моей жизни поменялось очень многое. Новая страна, новые друзья, новые знакомства. С Родиной связывали только родители и родственники.
И вот однажды летом я на машине поехал в тот город, где мы раньше жили. На своей Октавке добрался до Бреста, простоял там десять часов, потом переночевал в Минске и с утра рванул на Москву. По кольцевой объехал её и после обеда был уже в Серпухове.
За два дня переделал все дела, навестил родственников, раздал гостинцы. Съездил с родителями Насти на её могилу. Вспомнил про Виктора. Вернувшись в город, поехал к нему домой. Дверь мне открыла незнакомая женщина. Как оказалось, свою однокомнатную квартиру он продал, переехал в дом в пригороде. У женщины был его адрес, и она мне его дала.
Я поехал по адресу, уже не надеясь, что встречусь со старым товарищем. Но оказалось, что он был дома. Постаревший, почти лысый. Показал дом, провёл меня на кухню. Сели за стол.
– Выпьешь?
– Я не пью.
– Я тоже. Сердце пошаливает. Жена не велит.
– Что за жена? – спросил я. – Я её знаю? Местная?
– Нет, – ответил Витька, – не местная. В командировке в Ташкенте познакомился. Зовут Анна. Она сейчас с дочкой к бабушке поехала. Может, чаю попьём?
– Давай, – согласился я.
Попили чаю. Как в старые времена. Посидели.
– Как дочку-то зовут? – спросил я.
– Настя, – ответил Витька и тут же добавил: – Жене имя понравилось, а я был не против. Вот и назвали Анастасией.
Помолчали.
– А другую Настю, ту, нашу, помнишь? – спросил я.
– Конечно, помню, – ответил Виктор, – я иногда к ней на могилу заезжаю. Посижу, помолчу. Там тихо, птички поют. Можно отдохнуть от суеты нашей.
Он замолчал. Налил ещё чаю. Глаза его стали похожи на те, двадцать лет назад, когда он признался мне в любви к Насте. Посидели ещё с полчасика. Я рассказал о себе. Потом засобирался. Он проводил меня до калитки. И, уже прощаясь, вдруг тихо мне сказал:
– Знаешь, Вадим, она мне до сих пор снится. Реже, конечно же, не как в первый год. Тогда каждую ночь один и тот же сон. Стоим мы в её комнате, держимся за руки. Я говорю ей, что люблю её. А она улыбается. И потом я просыпаюсь.
– Вить, а жена твоя? Она знает? – спросил я.
– Нет, я ей не рассказывал. Аня, она хорошая. Она любит меня. Я её. У нас дочка растёт замечательная. Выпускной год вот следующий будет. У нас всё нормально. Дом вот купил. Всё хорошо.
– Рад за тебя, – искренне сказал я.
– Спасибо, ответил он, – вот только я до сих пор не знаю, что бы мне Настя ответила. До сих пор мучаюсь. Да или нет? Глупо, конечно же, и не важно сейчас. Но вот снится иногда, и я думаю, что бы она мне ответила, если бы была живой?
Я не нашёлся, что ему сказать. Молча пожал руку. Сел в машину, поехал. А он остался стоять у калитки.
Ольга
Его жена и до рождения дочери была, мягко говоря, не худенькой. А после родов раздалась вширь. И при своём маленьком росте превратилась в кубышечку. С четвёртым размером груди. А ему нравились худые. И молодые. И размерчик первый, максимум второй. И Николай не придумал ничего лучшего (пока жена была в роддоме на сохранении), как отправиться на поселковую дискотеку под Питером. Где благополучно и снял 16-летнюю девчонку по имени Оля, смешливую и доступную. И как-то так получилось, что рождение дочки он отметил с ней же, притащив её к себе домой. Где их и застукал тесть, внезапно решивший отметить рождение внучки с зятем. Отметил. Синяком под глазом у Коли, который они потом объяснили резко открытой дверью и алкогольным опьянением. Был скандал, но тесть ничего дочери не рассказал, взяв с Николая слово больше баб в дом не водить.
Коля своё обещание выполнил. В дом не водил. Приходил сам в дом к Ольге. Её мамаша понятливо улыбалась и уходила то в магазин, то к подруге. Часа на два каждый раз. Жили они в убитой двухкомнатной панельке на улице с названием Поэтический бульвар. Квартира была грязная и неубранная. Обои последний раз клеили году так в 66-м. Ну а плиты ПВХ на полу были раритетом советских времён. Но Николай на это мало обращал внимания. Он приходил туда за Ольгой, за её молодым и гибким телом. И наслаждался им, пока было можно. Ольга тащила его в кровать и жарко шептала в самое ухо:
– Коленька, хороший мой, Коленька, мне таааак хорошо…
Продолжалось это примерно год, пока однажды в очередной Колин приход в гости Олина мамаша не ушла к подруге, а позвала Николая на кухню. Где и сообщила радостную новость о том, что он скоро станет отцом. Он и её 16-летняя дочь. И потребовала от него решения, дав на раздумье два дня. Обалдевший Коля пришёл домой и выложил всё как есть своей жене. Та позвонила отцу. Отец приехал, попытался вновь поставить синяк, но потом, вдруг успокоившись, заперся с дочерью на лоджии, где тихо разговаривал с ней полчаса. Окончив переговоры, они вышли и объявили Николаю ультиматум. Он разводится, съезжает из купленной тестем квартиры и едет жить к своей малолетке. Алименты от него никто требовать не будет, но и ребёнка он не увидит. Всё. Приговор обжалованию не подлежит. Потому что отец у его жены, почти бывшей, человек в Питере не последний. И связи где надо есть.
Коля молча собрался и переехал жить к Ольге. Точнее, попытался жить у Олиной мамы. Так как двушка на Поэтическом была её. Но мамаша была против. И они через месяц очутились в общаге по соседству, в двухкомнатных апартаментах с общей кухней и санузлом на две семьи. Соседи были нормальные, сама общага убитая и мрачная.
Через полгода Николай потерял работу. Выяснилось, что в банк его взяли по протекции тестя. Ну а когда он развёлся, то протекция сгорела, и на его место пристроили по блату какого-то другого родственника, нужного человека. Коля перебивался случайными заработками. Иногда по ночам таксовал. Благо, Питер город большой и всем куда-то надо ехать. Не бедствовали, но заработанного хватало только на еду.
После семейного ухоженного гнезда на Петроградке две комнаты в общаге на Поэтическом бульваре выглядели как будто из фильма ужасов. Стены были покрашены масляной краской неопределённого цвета с зелёным оттенком, от времени кое-где вздувшейся. На полу лежали плитки ПВХ, как будто перенесённые из тёщиной квартиры по соседству. Однако у тёщи все плитки были на месте. В общежитии же примерно 30 процентов этих плиток отсутствовало. Вместо них были бетонные пятна, куда постоянно забивались мусор и пыль.
Ольга после рождения сына немного прибавила в весе, у неё появился «пивной» животик. Но главное, с ней совершенно не о чем было говорить. Да и о чём можно говорить тридцатилетнему мужику с 16-летним подростком? Сериалы пересказывать? Или обсуждать, где какие памперсы лучше покупать? Коля старался поменьше бывать дома. Но тогда от Ольги сразу же начинали поступать вопросы: ты где и с кем был?
– Работал я, – огрызался Николай.
– А где деньги за работу? – не унималась Ольга. – Я замуж за нормального мужика выходила, а не за нищеброда. Шарится где-то целыми днями, а денег нет и нет. И не сходить никуда, с ребёнком сидеть некому…
