Секс, трава, виагра Федоров Вадим
– Хорошо, – улыбнулся Высоцкий, – я тогда тоже всегда в этой песне буду петь про вашего друга. Про Валентина.
И запел: «В тот вечер я не пил, не ел, я на неё вовсю глядел, как смотрят дети, как смотрят дети. Но тот, кто раньше с нею был, сказал мне, чтоб я уходил, сказал мне, чтоб я уходил, что мне не светит…»
И Владимир Семёнович сдержал своё обещание. Почти во всех его песнях в качестве друга присутствует Серёга. Кроме этой. В этой его друг – Валюха, Валентин. Мой дядя.
Именно так дядя стал частью этой песни. В ранних записях был Серёга, а позже только Валюха.
А потом были лихие 90-е. И однажды в осень, в конце октября, моего дядю убили. В той же Салтыковке. Он должен был приехать к нам на день рождения моей дочери. Но не приехал. Приехали мы к нему. На похороны.
Он лежал в гробу и улыбался. Падал первый снег. И было холодно. А он улыбался.
Кто убил, так и не нашли. Точнее, не хотели искать. Убивали тогда много и часто. Страшное было время. Лихое.
А песня осталась. Высоцкого нет, дяди моего нет. А песня есть. Живёт. И в ней живут они оба.
- Но тот, кто раньше с нею был, —
- Он эту кашу заварил
- Вполне серьезно, вполне серьезно.
- Мне кто-то на плечи повис,
- Валюха крикнул: – Берегись! —
- Валюха крикнул: – Берегись! —
- Но было поздно.
«Империал»
Развод дело нервное. Очень. И неважно, сопровождается он битьём посуды и выяснением отношений или внешне всё пристойно и без скандалов. Нервная система офигевает от происходящего и медленно начинает загибаться. Организм кричит и требует передышки. У меня эти крики организма вылились в непрестанную головную боль. Виски скручивало от этой боли до темноты в глазах, до полуобморочного состояния.
И я решил, что самое лучшее – это уехать куда-нибудь в санаторий. Благо их в нашей Чехии как грязи. Была мысль отправиться на море, но на море на три-четыре дня не полетишь, а на больший срок меня не отпускала моя ещё одна спутница жизни – работа.
Я поступил просто: открыл ноутбук, забил в местном поисковике горящие туры в Чехии и принялся искать подходящее мне предложение. Вначале определился с самим курортом – Франтишковы Лазни. Во-первых, я там ещё не отдыхал. Во-вторых, он был очень красив. Правда, лечили в нём в основном от бесплодия. Но и для мужчин там были различные лечебные туры и просто восстановительные программы.
Я примерно полчаса рассматривал различные отели во Франтишковых Лазнях, пока случайно не наткнулся на рекламу отеля «Империал» в Карловых Варах. Романтический трёхдневный тур – гласила реклама и привлекала очень даже низкой ценой. Поддался, кликнул. Действительно, несколько процедур, завтраки с ужинами, бассейн в отеле, собственный источник. Вот только тур был рассчитан на влюблённую парочку, что смущало. Подумав немного, позвонил по контактному телефону.
– А можно в романтический тур одному поехать и сколько это будет стоить? – поинтересовался я.
– Можно, – не задумываясь ответили в Карловых Варах, – вот только мы пересчитаем цену для одного и перезвоним вам. У нас этот тур для двоих обычно заказывают. Вы первый, кто на одного спрашивает.
Минут через 30 перезвонили. Назвали цену. Цена устроила. Мгновенье подумав, забронировал тур. Сказал, что завтра приеду. Уточнил насчёт парковки и по стоимости дополнительных процедур. Виски болели невыносимо и требовали минеральных ванн и прогулок по холмам Карловарщины.
Наутро, быстренько позавтракав надоевшими пельменями, я собрал вещи и поехал в Карловы Вары. Добрался за полтора часа. День был солнечный, машин было немного, и настроение потихоньку менялось с отвратительного на угрюмо-спокойное.
Подъехал к отелю. Притащил на рецепцию свой рюкзак и отогнал машину на стоянку. Вернулся. Сказал улыбчивой тётеньке, что я приехал в романтический тур.
– Да, да, – отозвалась она, – меня предупредили, что вы будете один. Апартаменты для новобрачных уже готовы. Я думаю, что вам понравится у нас.
– А можно не для новобрачных? – попросил я. – У меня ситуация как бы совсем наоборот. Мне бы обычный номер, желательно с видом на луну. И дополнительные процедуры я хотел бы заказать. Что бы вы посоветовали насчёт стирания воспоминаний?
– Можно обычный номер, – тут же отозвалась тётенька, – с видом на лес. И процедуры подберём, которые вам понравятся и запомнятся.
Подобрали мне процедуры. Составили расписание. Как-то так получилось, что все три дня у меня оказались расписаны поминутно. Я попытался было отвертеться от романтического ужина, но тётенька на этот раз проявила упорство: ужин входит в цену тура и не может быть отменён. Пришлось согласиться.
После этого я отбыл в свой номер на 5 этаже с видом на лес. Распаковал вещи. Отправился гулять.
Карловы Вары я знал и очень любил. Я спустился на фуникулёре к источникам, попил водички. Похрумкал ванильными оплатками. Дошёл до гранд-отеля Pupp. Откуда на другом уже фуникулёре поднялся до Оленьего скока. Постоял на горе, поглядел на город. Боль в висках стихала.
Затем прогулялся по лесу. Встретил по дороге белку, которую забросал желудями. Белка залезла на дерево, но в ответ ничем кидаться не стала.
Спустился к памятнику Карлу Марксу. Зашёл в русскую церковь. Поставил свечки. Полюбовался на внутреннее убранство. Неторопливым шагом дошёл до тира. Взял сразу 100 патронов и так же не торопясь выпустил их по бумажной мишени из Глока. Результат меня приятно удивил. Есть, оказывается, ещё порох в пороховницах.
Затем вышел из холодного тира на солнечную улицу и отправился ужинать. Поужинал бараньими рёбрышками рядом с колоннадой. Запил их вездесущей минералкой. Вернулся в отель. Тётенька с рецепции мне приветливо кивнула. Виски уже не болели. На душе было спокойно. Сам отель излучал тепло и спокойствие. Из белого камня, с двумя крылами, он стоял на холме над городом, величавый и красивый, но в то же время домашний и уютный.
Я поднялся в номер. Мобильный, брошенный на кровати, призывно мигал. Ничего себе – 23 пропущенных звонка. Надо было сразу отключить. Но как только я собрался это сделать, как телефон требовательно зазвонил. Я ответил.
– Ты где? – спросила телефонная трубка. – Я хотела бы забрать вещи, я не всё забрала.
– Я в Карловых Варах, – ответил я и затем сдуру ляпнул: – В романтическом туре.
– Бабу себе уже завёл, – констатировала телефонная трубка, – быстро ты, однако.
– Да не, – попытался оправдаться я, – я один, просто тур дешёвый, один я, отдохнуть решил.
– От меня отдохнуть он решил, – возмутилась телефонная трубка, – ещё и врёт, что без бабы…
И телефонная трубка заплакала. Но ненадолго. Плакала она секунд 30, после чего два часа и 9 минут рассказывала мне, какой я мудак. Я слушал, чувствуя, как начинает скручивать виски от уже привычной боли. Иногда я вставлял междометия в этот монолог, полный боли и гнева брошенной женщины. Но меня никто не слушал. Слушал я – все эти два с лишним часа. За это время я умудрился сходить в туалет, почистить зубы и сполоснуть лицо холодной водой. И даже немного поваляться на постели. Потом трубка холодно попрощалась со мной, пожелала мне хорошо отдохнуть и оставила меня в покое. Виски нестерпимо болели. Боль проникала до позвоночника. Я выключил телефон и почему-то на всякий случай вынул из него батарейку. Потом битый час плавал в бассейне, пытаясь вернуть утраченное спокойствие и унять боль. Вернул, унял. Отправился спать.
С утра позавтракал, прогулялся по окрестностям. Затем классический массаж. Через полчаса жемчужные ванны. После обеда часовая прогулка по лесу и шоколадное обёртывание. Я неторопливо ходил от одного кабинета к другому, радуясь, что мне не надо ни о чём думать и не надо никуда бежать. Отпуск. Оазис ничегонеделанья в моей заполошной жизни. Это было очень приятно и расслабляло. Происходящее в моей жизни казалось чем-то далёким и несущественным. Главным вопросом было – что делать вечером: поплавать или пошляться по городу? Я стал хорошо спать, я полюбил вид из окна на лес. Я полюбил сам отель. Я освоился и стал тут своим.
В последний вечер я отправился на романтический ужин. Небольшой ресторанчик в этом же отеле, зарезервированный на полтора часа (как выяснилось позже) именно для моего романтического ужина. Столик для двоих, но с одним набором приборов. Свеча. Две симпатичные официантки.
– Что пан будет пить? Вот карта вин. Или, может, аперитив перед ужином?
– Спасибо, я не пью. Мне бы минералочки.
Официантки переглянулись и притащили мне минералки. Сделал заказ. В ожидании горячего разговорился с одной из официанток. Звали её Мартина. Лет 35, симпатичная, с отличной фигурой.
– А почему пан один? Ведь это романтический тур.
– Я развожусь. Вот и решил устроить себе праздник.
– Разводитесь? Я тоже разведена. Пять лет назад. Жила в Праге у мужа, потом уехала к себе на родину, в Карловы Вары.
Я пригляделся к Мартине. Высокая крепкая грудь, глазки горят. Когда подавала стейк, как бы нечаянно коснулась меня бедром.
– У пана будет всё хорошо, – сказала она, подавая соус, – только плохо, что вы в романтическом туре одни. Какая тут может быть романтика?
– Никакой, – согласился я, – только отдых, отдых и никакой романтики.
Я ел стейк с грибным соусом и мысленно пел дифирамбы местному повару. Потом выпил кофе. Запил его Маттони – медленно, смакуя приятный вкус холодной водички. В голове билась мысль: это будет первая женщина после жены. А женщина стояла возле выхода и загадочно улыбалась. Привлекательная и сексуальная. Я встал. Подошёл к ней. Громко поблагодарил за ужин.
И тихо спросил:
– Вы во сколько заканчиваете работать?
– В одиннадцать вечера, – одними губами ответила она.
– Придёшь ко мне? – спросил я.
– Приду, – выдохнула она и громко: – Приятного вам вечера и ночи, пан.
А у самой щёки зарделись.
Я вернулся в номер. Перестелил постель. Стал ждать. Ждать было долго, поэтому я прогулялся по парку, посидел на скамейке, вернулся в номер.
Одиннадцать вечера. Где-то в городе гремит дискотека. Из леса кто-то чирикает, несмотря на поздний час. Романтика… Жду. Десять минут, двадцать. Через час выхожу из номера и спускаюсь к ресторану. Он, естественно, закрыт. Матерясь сквозь зубы, поднимаюсь в номер и ложусь спать.
Утром я проснулся полностью отдохнувший и весёлый. Спустился на завтрак. Спросил Мартину. Не её смена. Ну да ладно. Позавтракал. Поднялся в номер. Собрал вещи в рюкзак. Спустился вниз к рецепции, сдал ключи. Походя к парковке, увидел знакомое лицо. Мартина.
– Добрый день, пан.
– Добрый день, Мартина.
Пауза.
– Я хотела спросить вас только об одном. Почему вы меня вчера пригласили, но когда я пришла, вы не открыли номер?
– Как пришла? – я обалдело уставился на неё. – Я тебя битый час прождал. Я ждал тебя.
– Я была в пять минут двенадцатого. Я стучала. Никто не открыл.
– Не может быть, – я растерянно смотрел на Мартину, – я ждал тебя. Я бы услышал стук.
– Я стучала, никто не открыл, – грустно сказала официантка, – а я, как дура, стояла около этого номера для новобрачных и не знала, что мне делать…
– Я был в другом номере, прости, – хрипло выдавил я, – я поменял номер, когда въехал в отель.
Она минуту посмотрела на меня, потом расхохоталась и чмокнула в щеку. Развернулась, быстро пошла по дорожке к автобусной остановке. Пройдя шагов двадцать, остановилась, оглянулась и прокричала мне:
– У вас ещё будет романтический тур. Обязательно. Вдвоём.
Мюнхен
В октябре в славном городе Мюнхене проводится праздник пива под названием Октоберфест. Две недели народ со всего мира сидит в шатрах на лугу возле вокзала и хлещет пиво. Под музыку и пляски. Зрелище незабываемое. и хоть раз в жизни его стоит посетить.
Естественно, ехать на личном транспорте в Мюнхен на пивной фестиваль не очень умная затея. Поэтому группа инициативных товарищей арендовала автобус в Праге, и мы с женой тёплым осенним утром вместе с дружной компанией отправились в сопредельное государство пить пиво.
Приехали в Мюнхен около 11 часов утра. Автобус долго кружил вокруг знаменитого луга Терезы, затем все ж таки припарковался, выплюнул нас и затих. Мы же быстренько заскочили в ближайший шатёр, заняли места, бахнули по первой пол-литровой кружке креплёного пива и маленькими группами отправились осматривать окрестности.
Атмосфера на фестивале была замечательная. Музыка, улыбки, пиво, национальные костюмы, пиво, официантки, тащащие на себе по 20 кружек зараз, сувениры на каждом углу, пиво, пиво и пиво… К пиву подавали четвертинки кур. Пересоленных настолько, что сразу же хотелось залить эту смесь соли и курицы чем-нибудь. Естественно, заливалось пивом, которое именно на фестиваль варилось крепче обычного.
Осмотревшись, мы собрались за нашим столиком и жахнули по второй. Закусили курами. Сразу же запили их новой порцией пенного напитка. Затем опять курица, и вновь пиво. Кружек через 5 народ расслабился, завязались разговоры ни о чём, знакомства с теми, с кем ещё не знаком, и всё это на фоне непрекращающейся музыки и людского гомона.
Пообщавшись со своими попутчиками, я решил прогуляться по шатру – народ посмотреть, себя показать. География посетителей впечатляла. Немцы, чехи, русские, французы… Половину длинного стола занимала группа туристов из Японии. Я подсел к ним, попытался пообщаться. Получилось. Хотя они говорили на японском, а я – на русском.
Напротив меня уселись два молодых немца. Наголо стриженные, в национальных костюмах с подтяжками. Они угрюмо смотрели на моих японцев и неторопливо пили пиво. Иногда бросая друг другу реплики на своём немецком языке.
– Ребята, вы чего такие смурные? – обратился я к ним.
Бритоголовые покосились на меня, но ничего не ответили. Физиономии их выражали брезгливость. На фоне общего веселья они очень отличались от остальных участников праздника.
– А давайте выпьем за дружбу, – я предпринял новую попытку наладить контакт между собой и новыми собутыльниками. – На здоровье!
Немцы мрачно глянули на меня и отодвинули свои бокалы с пивом. Чокаться они явно не хотели.
– Да и хрен с вами, – махнул я на них рукой, – нам и без вас весело.
Я отвернулся от мрачной парочки и присоединился к веселящимся японцам. Бритоголовые между тем допили своё пиво, ещё раз с брезгливостью глянули на веселящихся иностранцев и медленно побрели к выходу. Один из них, проходя мимо меня, чуть качнувшись в мою сторону, чётко и внятно произнёс: рашен швайн.
– Чиво? – я мгновенно очутился на ногах. Но бритоголовые уже выходили из шатра. Я ринулся за ними. Догнал в переходе между шатрами и повторил вопрос:
– Ты чего сказал, сука?
– Рашен швайн, – глумливо улыбаясь, повторил бритый.
Я резко выбросил руку вперёд, сжав её в кулак. Хук правой был выполнен на отлично, несмотря на пять выпитых литров пива. Бритый свалился как подкошенный. Тут же откуда-то появились несколько полицейских, заботливо подняли бритого с земли и что-то начали спрашивать у нас обоих по-немецки. Я, естественно, ответил по-русски:
– А он первый начал…
Бритоголовый же минут пять распинался, постоянно трогая свой заплывший глаз. Полицейские внимательно выслушали его и завели мне руки за спину. Я не сопротивлялся. Достали одноразовые пластмассовые наручники. Затянули их на запястьях. Я напряг руки.
Бритый же не унимался, рассказывая, как его подло избил пьяный русский. Примчалась медицинская помощь в виде долговязой девицы в униформе. Она обработала чем-то синяк у бритого, и его наконец-то увели. Видимо, в госпиталь. Я же, сложив правую ладонь лодочкой, высвободился из наручников. Спасибо занятиям по классу фортепиано в далёком детстве. Попытался что-то объяснить служивым, жестикулируя руками. Они обалдело уставились на мои свободные руки, завели их вновь за спину и затянули вторые наручники. Я снова напряг руки.
Меня посадили в машину. Мы проехали метров 50 и заехали между шатрами в огороженный дворик, примыкающий к полицейскому участку. Затем все ушли куда-то минут на 10, я остался один в машине. Попытался освободить руки от наручников. Получилось. Попытался выбраться. Никак. Дверцы заблокированы. Успокоился и стал ждать своей участи. Мучительно хотелось пить после всех этих пересоленных куриц.
Подошли двое полицейских, вытащили меня из машины. Поругались на то, что я распутался, завели руки за спину, завязали новые наручники. Завели в помещение. Там заполнили какие-то бумаги, отобрав у меня паспорт. Пока заполняли, я опять развязался. Немцы на это уже не прореагировали. Лишь затолкнули в комнату, где вместо двери была решётка. Вдоль стенки стояли скамейки. Обезьянник, – понял я.
– Воды дайте, – попросил.
– Ich verstehe nicht, – ответил дежурный и отвернулся.
А пить хотелось ужасно. Я ещё пару раз обратился с просьбой о воде на русском и английском. Не понимали. В знак протеста решил попеть песен. Благо глотка у меня лужёная, как-никак болельщик с самого детства. Правда, медведь мне в этом самом детстве на ухо наступил. Но главным для меня были не вокальные данные, а громкость. Сначала я спел гимн Советского Союза, затем «Вихри враждебные веют над нами…» Когда я затянул «Дубинушку», немцы засуетились. Работать им не было никакой возможности. Я заглушал всё. Сначала они ругались на меня на германском языке, потом просили прекратить на английском. Затем где-то нашли русскоязычного мента. Он спросил, когда я перестану петь.
– Когда пить дадите, – коротко ответил я, – обычной воды, можно без газа.
Немедленно притащили попить. Я выпил водички и успокоился. Но русскоговорящего на всякий случай оставили в участке.
Затем в обезьянник впихнули англичанина. Рыжего, здорового и пьяного. Он что-то принялся мне объяснять. Но мне такое соседство не понравилось.
– Брит? – сощурив глаз, спросил я.
– Yes, yes, – радостно закивал англичанин.
– ОБХСС, – осадил я его и в духе советских политзанятий прочёл ему лекцию о Фолклендских островах. На русском языке.
Англичанин пытался вначале вставить пару слов в мой монолог, но потом затих и стал внимательно меня слушать. После островов я плавно перешёл к Индии и Пакистану и заклеймил позором отношение Великой Британии к своим колониям. Этого англичанин стерпеть не смог. Он бросился к решётке и стал о чём-то умолять немецких ментов. Я по-английски плохо понимаю, но, судя по всему, он раскаивался и просил избавить его от этого сумасшедшего русского. Немцы коротко посовещались и выпустили бедолагу. Я крикнул ему вслед:
– Янки, гоу хоум в Велку Британь!
Потом пришла моя жена. Она ругала меня, потом попыталась договориться с немцами, чтобы меня выпустили. Те не согласились. Сказали, что повезут меня в тюрьму. Ну, в тюрьму так в тюрьму. Нацепили очередные пластмассовые наручники, вывели во двор, посадили в машину. Обнаружили, что я опять развязался. Вывели из машины, повязали наручники, посадили в машину. Поехали. В дороге я опять освободился от оков. Это уже становилось интересным.
Приехали в тюрьму. Подозреваю, что в ту самую, в которой сидел Гитлер. Охранник, поцокав языком, кусачками сбросил с моей левой руки гирлянду наручников. Затем заполнили бумаги, отобрали ремень и шнурки. Отвели в камеру.
Комната два на три метра. Кровать с зелёным одеялом. В углу сооружение из нержавеющей стали. Смесь унитаза с умывальником.
Попросил у толстой надсмотрщицы воды. На удивление, она меня поняла. Вместе с водой притащила кусок хлеба и две сосиски. Есть я не хотел, а вот воду выпил залпом. Мюнхенские куры продолжали выделять соль в моём желудке.
Потом я нащупал в складках кармана не найденную при осмотре монету и попытался на противовандальной стенке нацарапать своё имя. На второй букве меня сморил сон. Мне снились японские девушки, пьющие пиво и танцующие на столах.
– Stand up, – услышал я сквозь сон и открыл глаза. Надо мной возвышалась толстая тюремщица. Та, которая до этого приносила воду и сосиски.
Я встал, потёр глаза и, придерживая штаны, поплёлся за ней. Пришли в приёмное отделение, где недавно меня оформляли. На стене висели часы. Без пятнадцати двенадцать.
Затем мне, мешая немецкие, английские и русские слова, объяснили, что меня не будут оформлять, так как праздник, а я уже проспался. И если меня до 12 ночи отпустят, то это не будет считаться проступком и я не понесу наказания.
Я всё это внимательно выслушал и сказал: нет.
– Как нет? – по-немецки удивились тюремщики.
– А вот так – нет. Я спать хочу. Требую отвести меня в мою камеру. У меня там дело недоделанное.
Немцы офигели от такого поворота и попытались мне разъяснить, что выпускают меня и мне надо уйти. Но я упёрся. Хочу спать – и всё тут.
Данный конфликт закончился следующим образом. В полночь ворота мюнхенской тюрьмы отворились. Два дюжих полицейских вытащили меня на улицу и усадили на тротуар. А затем быстро забежали внутрь и захлопнули ворота перед самым моим носом. Я для приличия потарабанил в эти самые ворота минут пять. Но никто не отозвался. Я сплюнул, обозвал их всех фашистами и отправился наугад по улице.
Через несколько минут блужданий вышел на площадь, которую охраняли каменные львы. Я её узнал по хронике. Именно на ней проводились первые нацистские марши. Но сегодня было тихо и холодно. Лишь каменные львы скалили зубы и призраки размахивали призрачными факелами.
Я достал телефон и позвонил жене.
– Привет. Меня выпустили. Вы где? – виновато пробормотал я в трубку.
– Я в автобусе, – ответила жена, – проспался, алкаш?
– Проспался, – ответил я, – а в каком автобусе?
– В нашем, – ответила жена, – мы уже к Праге подъезжаем.
Я замер. Прислонился ко льву.
– Как к Праге? А я?..
– А ты кулаками не размахивай, когда выпьешь, – закричала обиженно в трубку жена, – мне что, надо было с тобой в камеру топать?
– Не, не надо, – я перешёл на шёпот, косясь на льва, – а что мне теперь делать? Ты меня тут одного бросила. Да, я накуролесил. Виноват. Но ты же меня одного, тут…
Телефон вдруг замолчал. На другом конце повесили трубку. Я стоял и слушал доносящиеся издалека звуки праздника. На самой площади было тихо. И одиноко.
– Нормально я пива попил, – обратился я ко льву, – в какой стороне вокзал-то? А то из тюрьмы меня выгнали, а отелей свободных наверняка в это время года у вас нет.
Лев мне не ответил. Но вокзал я в течение часа всё-таки нашёл. Мюнхен, оказывается, не такой и большой город.
Поезд был только утром. Поэтому я купил билет и уселся на ближайшей скамейке. Промучился на ней до утра. Мутило от выпитого пива и от пересоленных кур. Купил большую бутылку воды и в 8.10 сел на поезд до Праги. До которой благополучно и доехал.
Ленка
Познакомились мы на танцах. На обычных деревенских танцульках. Под магнитофон и цветомузыку. Это был 1984 год. Или 85-й. Не помню.
Нас было трое друзей: я, Женька и Игорь. И мы пришли на танцы в эту деревеньку под Серпуховым. Потому что там жила Женькина подружка. Пришли, выяснили отношения с местными пацанами, распили с ними бутылку красного и остались на танцы. Познакомились с Ленкой. Она была весёлая и бесшабашная. И после танцев притащила нашу троицу к себе домой. Потому что на автобус мы опоздали, и потому что её мать была в командировке.
Чинно-благородно попили на кухне чаю. Потом Ленка расстелила нам необъятный диван в большой комнате. А сама отправилась в мамину спальню. По пути шепнув мне: приходи, покувыркаемся. Естественно, как только мои друзья захрапели, я прокрался в соседнюю комнату и… мы покувыркались. Ленка была хоть и неопытной, но ненасытной и выносливой. И очень привязчивой.
Понеслась у нас любовь. Я на выходных приезжал к ней в деревню и иногда оставался ночевать. Когда матери не было дома. Но обычно Ленка после школы садилась на автобус и ехала в Серпухов. Там добиралась ко мне домой, и мы кувыркались. Я учился на последнем курсе техникума. И так получилось, что снимал комнату в частном доме. И жил в этом доме один. Хозяйка, старенькая-престаренькая старушка, которая несколько лет назад пустила молодого студента жить в пустующую комнату, умерла. И её наследники решили, что пусть уж я доживу в доме до окончания учёбы. Заодно и присмотрю за недвижимостью.
– Только баб в дом не водить, – строго приказали мне родственники.
– Ни за что, – честно ответил я. И через месяц познакомился с Ленкой.
Она приезжала ко мне в четвёртом часу дня. Врывалась в дом, обнимала и, заглядывая в глаза, тянула: покувыркаааааемся? И мы кувыркались. Потом она собиралась, бежала на последний семичасовой автобус, чтобы на следующий день вновь появиться на пороге со своим извечным вопросом. В выходные она оставалась на ночь.
Поначалу мне это очень нравилось. Секс каждый день для студента в то время – мечта. Но проблема заключалась в том, что я был не просто студент, а бедный студент. И мой обед обычно состоял из батона белого хлеба и чая. И калорий для сексуальных утех мне уже через пару недель стало катастрофически не хватать. Мне постоянно хотелось жрать, и уже не хотелось кувыркаться. Точнее, хотелось, но сначала было бы неплохо пожрать. Но Ленка этого не замечала. Она приезжала, как электричка, строго по расписанию, и, глядя на меня своими блядскими глазами, тянула: покувыркаааааемся? И я, глядя в её глаза, соглашался. Ну как тут можно было отказать?
Всё это продолжалось до одного зимнего вечера, когда Ленка обнаружила, что у нас есть в запасе минут 40, и предложила покувыркаться ещё раз. Но тут я не выдержал. Холодным и решительным тоном я сказал: нет. И потом популярно объяснил, почему нет. Рассказал про белый хлеб, про последний килограмм картошки в подвале и про постоянное чувство голода. Ленка, не перебивая, внимательно меня выслушала.
– Я всё поняла, – сказала она просто и чмокнула меня в щёчку, – я тогда побежала, мне к подруге надо заскочить перед автобусом. А завтра суббота.
И она упорхнула, оставив меня одного. Помахав ручкой на прощанье.
Если честно, я даже обрадовался. Мой истощённый организм требовал отдыха, а учёба требовала немного внимания хотя бы к основным предметам. И ещё были друзья, с которыми я тоже хотел встречаться. Поэтому первое, что я сделал, это сбегал к ближайшей телефонной будке и пригласил двоих приятелей на завтрашний вечер в гости. Чай попить и на гитаре поиграть. Насладиться чисто мужской компанией, так сказать.
Но насладиться мне не пришлось. На следующий день в обычное время на пороге появилась Ленка. В руках она держала два баула. Отодвинув меня в сторону, она прошагала на кухню и вытащила на божий свет кастрюлю и несколько свёртков. Затем она разогрела мне борщ, пожарила котлеты и заставила всё это съесть. И я съел. И попросил добавки. И получил её.
Я сидел на кухне, гладил свой раздувшийся живот и глупо улыбался.
– А компооот? – протянул, кривляясь.
– Да, да, сейчас, – Ленка нырнула в баул, вытащила из его недр термос и налила что-то в кружку. Это что-то было компотом. Настоящим компотом. С дымком. Из сухофруктов. Я обалдел. Я пил этот компот и прощал Ленке всё. Её глупость, её рассказы про своих деревенских подруг, её неуёмную тягу к сексу. Я отпускал ей все грехи. Я был сыт и счастлив. И Ленка это поняла. Она подошла ко мне, поцеловала и протянула знакомое: покувыркаааааемся?
– Ща компот допью и пойдём, – пообещал я. Я был готов с ней кувыркаться хоть всю ночь. Тем более, судя по всему, она на ночь и оставалась.
Но только мы разделись в моей спаленке, как в окно раздался требовательный стук. Пришли мои два друга, Игорь и Мирон. Пить чай и играть на гитаре, которую я в то время пытался освоить. Пришлось открыть.
Ребята расселись на кухне. Ленка тут же организовала им остатки борща и по котлете. Они жадно набросились на еду. Они были тоже студентами. Но у них не было Ленки.
– Кушайте, пацаны, – сыто бубнил я, поглаживая Ленкину острую коленку. А она глядела на меня и молча спрашивала: а как же покувыркаемся? Взгляд был красноречивее любых слов.
– Вы это, – сказал я, – как поешьте, гитару настройте пока и прошлый урок повторите. А мне надо с Леной кое о чём переговорить. А вы пока поиграйте. Игорёк, ты говорил, новые песни «Машины времени» разучил.
И я нырнул с Ленкой в спальню. Она прижалась ко мне и жарко зашептала:
– Какой ты молодец, а то я уже вся мокрая…
И мы начали кувыркаться. При этом Ленка, как обычно, полностью отключилась от окружающего мира. Было такое впечатление, что все её чувства концентрировались только в одном месте, всё остальное её не интересовало. И, естественно, она не услышала, что вместо блатных аккордов за стенкой просто бессистемно перебирают струны. Но это заметил я. Выглянул из-под одеяла и увидел, что в щели между дверью и стенкой блестит чей-то глаз. Чей именно – Игорька или Мирона – понять было невозможно. К этому глазу скоро присоединился ещё один. Гитара что-то всхлипывала за дверью, а глаза блестели в темноте.
– Вот сволочи, – возмутился я, – совсем оборзели. Ну, я вам сейчас устрою…
И я устроил.
– Жарко мне, Леночка, – прошептал я и сбросил одеяло…
Когда я минут через двадцать, кутаясь в халат, вернулся на кухню, моим глазам предстала следующая картина. Бедная гитара валялась в углу с оборванной третьей струной. Рядом с ней валялся табурет. Два моих друга сидели почему-то на полу с красными физиономиями. По физиономиям тёк пот. Первым очнулся Игорёк.
– Мне пора. Уроки надо сделать, – пробормотал он и ринулся на улицу.
– Так ведь завтра выходные, – попробовал остановить я его.
– Много задали, – оттолкнул меня Игорь и, надевая на ходу пальто, захлопнул дверь.
Мирон продержался минут десять. Он доел борщ, выпил чай. Но когда в комнате появилась Ленка, удовлетворённо позёвывая, он тоже не выдержал. Сослался на внезапно заболевших родственников и отбыл. Отбыл боком, стараясь прикрыть раздувшиеся в районе паха штаны.
– Чего это они? – удивилась Лена.
– Решили не мешать нам, – ответил я, скрыв истинную причину их бегства, – друзья у меня деликатные до ужаса.
– Классные у тебя они, – улыбнулась Ленка и добавила: – Покувыркаааааемся?
Кувыркались мы ещё около месяца. Сценарий был один и тот же. Ленка приезжала с торбами. Накрывала на стол, кормила меня. Потом мы занимались сексом. Потом я провожал её на автобус и, умиротворённый, шёл делать уроки или читать книжку. И, в принципе, мне это нравилось. Единственный минус был в том, что нас объединял только секс. Больше ничего. Ни поговорить, ни фильм посмотреть, ни музыку послушать. Она ничем не интересовалась. Вообще.
И я заскучал с ней. Хотя сытая жизнь радовала. И регулярный секс тоже радовал. Но было скучно. Наступала весна, и хотелось любви и взаимопонимания. И я решил порвать с Ленкой. На выходных. Но предварительно сводить её в кино. Тогда как раз в прокат вышел фильм «Любовь и голуби». На него-то я её и пригласил.
Пошли на дневной сеанс. Народу было немного. Билеты, как обычно, взяли на последний ряд. И это была главная моя ошибка. Как только погас свет, Ленка начала приставать ко мне. Лезла целоваться и обниматься. Весь фильм. Отличный фильм, который, однако, я с тех пор на дух не переношу. И всё из-за Ленки.
После сеанса на улице перед кинотеатром я это всё ей и высказал. Что в мире есть много интересного, кроме кувырканий. И что готовит она отлично, но мне нужно ещё что-то для души. Что именно нужно, я не смог толком сформулировать, но Ленка меня поняла. Она заплакала. Поплакала несколько минут, стоя передо мной, уставшим и растерянным. Затем вытерла слёзы, чмокнула в ухо и убежала на автобус.
– Не провожай, – крикнула.
И уехала.
А я остался. Перешёл опять на чай с булкой. Занялся более плотно учёбой. Как-никак был последний год моего обучения в техникуме. Наступало время написания диплома. И я решил совместить это самое написание с работой. Устроился на центральный телеграф разносчиком телеграмм.
Работа была непыльная. И, как выяснилось, весьма денежная. Обычно развозить телеграммы отправляли на прикомандированных к телеграфу такси. Каждый день дежурило две или три машины. А посылали отвозить не одну телеграмму, а сразу пачку, по маршруту. И по нормам на каждую телеграмму отводилось 11 минут на доставку. Я был молод и скор, и поэтому развозил все телеграммы в рекордные сроки, сокращая нормативы в два, а иногда и в три раза. Оставшееся время мы с водителем тратила на то, чтобы подвозить пассажиров. Плату за проезд, естественно, брали себе, поделив пополам.
У меня появились деньги. Чай с булкой ушёл в прошлое. Я стал нормально питаться. Мой диплом за скромную плату прилежно писали и чертили две симпатичные тетеньки из конструкторского отдела местного радиоаппаратостроительного завода. Благодаря тому что я разносил телеграммы, проблем со знакомствами с девушками я не испытывал. Наступил месяц май.
Я сидел на пассажирском сиденье Волги, припаркованной около центрального телеграфа, и ждал, когда мне сформируют заказ из кучи телеграмм. Чтобы мы не мотались туда-сюда из-за одной-двух телеграмм, нам обычно подбирали их штук 10–20 в одном районе. И мы с таксистом уматывали часа на три развозить этот пакет поздравлений, извещений о смерти, признаний в любви и просьбах о деньгах.
Стояла жара. Окна в машине были опущены, передние двери открыты. Водитель такси, Василий, разбитной и весёлый мужик лет 30, был сегодня немногословен.
– Случилось чё? – спросил я Василия.
– Уху, – отозвался он.
– Чего?
– Да так, глупость одна, – протянул Василий, – любовницу вчера потерял. А классная была…
– Умерла? – удивился я.
– Бог с тобой, тьфу-тьфу-тьфу, – сплюнул Вася, – ты как скажешь тоже, студент. Жива-здорова.
– Ну а что тогда? – не отставал я.
– Да длинная история, – сказал Василий, – я сам ещё в шоке от произошедшего. Так перед любимой женщиной опростоволоситься.
– Время у нас есть, полно, давай рассказывай, – я был заинтригован, – тем более все живы и здоровы. Колись.
И Василий не торопясь, подыскивая слова и переживая каждый момент, рассказал, что с ним произошло накануне.
А накануне была отличная погода, и его любовница, разведённая и одинокая девушка Маргарита, решила поклеить новые обои в своей комнате гостиничного типа. Обои были чехословацкие, и достала она их по большому блату. Василий, как истинный джентльмен, решил ей с этим делом помочь.
Отправив жену и детей на дачу, он с утра мотнулся на рынок, купил зелени, баранины, бутылочку молдавского вина. Затем приехал, развёл в тазике клейстер и принялся клеить обои. Маргарита хлопотала на кухне, изредка помогая Васе в поклейке обоев.
За два часа управились. Комната преобразилась. Василий аккуратно сложил обрезки, вылил остатки клея и помог с сервировкой стола. Блюдо с дымящейся бараниной стояло посередине журнального столика. Рядом лежали нарезанный лук, кинза и петрушка. На отдельной тарелке расположились красные помидоры и маленькие колючие огурчики. И над всем этим возвышалась бутылка «Букета Молдавии».
Помыли руки. Сели. Поели. Выпили по одной. За ремонт. И за чехословацкие обои. Вино было какого-то подозрительного вкуса. И совсем без букета. Ну да ладно. Главное – это закуска. Поели ещё. Выпили. На брудершафт. Поцеловались. Ещё выпили. Поцеловались. Прям на диване занялись любовью.
Было здорово. Светлая красивая комната. Хорошая еда. И рядом Василий. Заботливый и нежный. Маргарита расслабилась. Откинулась на диванные подушки, потянулась и… пукнула. Жутко от этого засмущалась. Покраснела вся. Ну как так – ремонт, любовник, только что обалденный секс, и вдруг пук. Видимо, вино скисло. Василий, видя смущение подруги, решил её подбодрить.
– Да разве так пукают? – засмеялся он. – Это не пук даже, а так, ни о чём. Вот как надо пукать.
И Василий, подняв правую ногу, поднатужился и пукнул. Но хорошая еда и прокисшее вино сыграли с ним злую шутку.
– Понимаешь, – рассказывал он мне, – до потолка уделал. А обои такие больше не купишь. Нету их в магазине. Не говоря уже о запахе. Ну и говно со стены соскребать – удовольствие то ещё. Она-то мне, конечно, помогла. Но когда я домой уходил, то по взгляду понял, что всё. Женщины не прощают засранцев.
Я корчился от смеха на сиденье, стараясь громко не смеяться. Было жалко Васю. И было смешно. Особенно, когда я бросал взгляды на грустную Васину физиономию. Он был расстроен до глубины души. И искренне переживал.
Я отсмеялся. Успокоился. Из телеграфа позвали. Я вылез из машины. И тут увидел в начале улицы знакомую фигурку. Ленка. С каким-то парнем. Выше меня на две головы. Накачанный. Он шёл, приобняв Ленку, а Ленка ела мороженое. Я склонился к окну машины.
– Вася, – попросил я его, – там моя бывшая. С каким-то фраером. Подыграй мне. Пожалуйста.
Василий в знак согласия прикрыл глаза. Я мгновенно залетел в здание в отдел доставки. На столе меня ждала приличная стопка телеграмм с вложенными в них извещениями. Тётя Катя попыталась мне рассказать, куда чего везти, но я отмахнулся. Не первый раз и не маленький. Справлюсь.
Спустился к выходу. Вовремя. Неторопливой походкой вышел из здания. Кивнул оторопевшей Ленке. Подошёл к такси. Чёрт. Пачка телеграмм в руке была ни к селу ни к городу. Положил её на крышу машины. Василий предупредительно открыл передо мной дверь. Ленка сделала вид, что ей в туфельку попал камешек. Её спутник бестолково топтался рядом, не понимая, что происходит.
– Вадим Николаевич, куда едем? – громко спросил Василий. – В центральный ресторан обедать или на Оку, может быть. Погода располагает.
Я помедлил. Ленка ожесточённо искала в своих туфлях несуществующие камешки. Василий с непроницаемым лицом ждал моего решения. Качок держал в руке Ленкино тающее мороженое. В небе светило солнце и пели птицы.
– А поехали в Москву, – изрёк я, наконец, – по магазинам прошвырнусь. Заодно и пообедаем.