Серебро и свинец Уланов Андрей

– С коня слезь, – не то приказал, не то посоветовал Тауторикс и добавил вполголоса что-то оставленное Левой без перевода, но прозвучавшее почти как: «Позорище…»

Медленно, точно во сне, Толя Громов соскользнул с крупа смирной буланой лошадки. Он сделал несколько шагов через разделявшую обе группы по негласному уговору нейтральную полосу и остановился. «Ну же! – мысленно взывал к нему Кобзев. – Шагай! Еще не хватало тебе от радости закатить истерику перед местными, дубина! Шагай же!»

– Р-рядовой Громов! – вскрикнул Топоров неуместным фальцетом. – Ш-шагом марш!

Толя Громов дернулся, как от удара. Он сделал еще шаг, потом обернулся, глядя на целительницу – та смотрела на него печально и всепонимающе, так что Кобзева мороз продрал от ее взгляда.

– Р-ря!..

Кобзев оттолкнул лейтенанта. Тот пустил петуха и смолк, гневно глядя на оцепеневшего посреди нейтральной полосы Громова. Конвойное отделение напряглось, как один человек, сжимая автоматы.

Десантник отшатнулся. Его, точно куклу на веревочках, мотало то вперед, к своим, то обратно, к эвейнцам, и Кобзев, уже поняв, что творится нечто непредусмотренное, шагнул к нему, поднимая руку.

И Толя Громов от ужаса совершил самый безумный поступок в своей жизни. Он сделал шаг назад. Потом еще один, оборачиваясь. Губы его зашевелились.

– Что он бормочет? – нетерпеливо бросил Кобзев через плечо.

– «Владетель Бхаалейн, – перевел Лева механически, – прими меня под свою руку!»

Гэбист оцепенел. В мозгу его рождались идеи, одна другой безумней и губительней – вытащить пистолет и застрелить Громова, и застрелить Бхаалейна, и перестрелять всех свидетелей, и застрелиться самому… Вариантов было слишком много. И Кобзев так и не успел выбрать из них один, прежде чем владетель Бхаалейн не окинул склонившегося к копытам его коня солдата оценивающим взглядом и не проронил горсть веских, как патроны, слов.

– «Я принимаю тебя под свою руку», – шепнул над ухом Кобзева переводчик. Воцарилась тишина.

– Хватит ломать комедию! – нарушил всеобщее молчание Кобзев. Он говорил громко и решительно, словно пытаясь силой голоса разрушить опутавшие мятежного рядового чары. – Рядовой Громов, встать! Смирно! К вертолету – шагом марш!

Толя Громов вздрогнул, но не поднялся и только глянул боязливо через плечо на гэбиста.

Владетель Бхаалейн пророкотал что-то повелительно и коротко. Спутники его начали по одному поворачивать коней, направляясь к замку. Десантник… нет, мелькнуло в голове у Кобзева, уже бывший десантник нетвердо подступился к своей кобылке и попытался вскарабкаться в седло. Целительница подала ему руку.

– Рядовой Громов! – повторил Кобзев, лишь огромным усилием не срываясь на крик.

Солдат не обернулся, и только спина его по привычке дернулась.

– Товарищ Шойфет, – приказал Кобзев звенящим от гнева голосом, – переводите! Почему нам не возвратили пленника?

Заслышав вопрос, владетель обернулся всем телом.

– Он не захотел, – перевел Лева дрожащим голосом. – Этот человек при свидетелях пошел под мою руку. Он больше не ваш.

– Это наш человек! – крикнул Кобзев, уже не заботясь о том, как бы не показаться смешным или невыдержанным. – Он предатель! Мы требуем…

Владетель будто прибавил в росте. Что-то невидимое и очень тяжелое пригнуло гэбиста к земле, не давая вздохнуть.

– Вы не вправе ничего требовать от меня, ши, – пророкотал Бхаалейн. – Этот человек более не ваш.

Кобзев открыл было рот и понял вдруг – с ужасающей ясностью прозрения, – что ему нечего ответить. Брошенные перепуганным солдатиком слова невозможно было отменить никакой силой в мире – во всяком случае, с точки зрения эвейнцев. Бескомпромиссная прямота владетеля была отражением убийственной, с точки зрения гэбиста, честности. Если сейчас Кобзев потребует, несмотря ни на что, вернуть ему перебежчика, Бхаалейн, пожалуй, согласится на это… а потом выведет всю свою дружину на бой.

– Хорошо же! – Он сплюнул на дорогу. – Если он вам так нужен – забирайте! Советской армии не нужны трусы и изменники! Но только пусть не вздумает приближаться к лагерю… да и вообще к нашим людям! – Судя по выражению лица солдатика, подобная мысль Громову могла прийти только в страшном сне. – Я отдам приказ стрелять на поражение!..

Лева Шойфет бормотал еще с минуту после того, как Кобзев закончил свою тираду – вероятно, пытался смягчить крепкие выражения, которыми гэбист ее закончил.

– Я понимаю твою обиду, – снисходительно промолвил владетель, дослушав. – Это всегда тяжело – отпускать наймита в чужую дружину. Но, возможно, вам, демонам, следовало бы меньше запугивать своих бойцов?

«Обиду? – думал Кобзев, глядя в спину удаляющемуся владетелю. – Идиот! Понимает он, как же! Это не обида! Это катастрофа! Что мне устроит Бубенчиков… а командующий?!»

– Товарищ майор? – Топоров будто уловил его мысли. – Прикажете открыть огонь?

Спина перебежчика так соблазнительно маячила впереди… Казалось, будто за эти минуты он стал выше ростом – а может, это наперекор жгущему душу стыду он пытался горделиво выпрямиться.

Кобзев досадливо покачал головой.

– Нет, – ответил он. – Возвращаемся на базу.

«А по дороге я, хоть убейся, должен сообразить, как замять очередной провал, – подумалось ему. – Этот проект скажется на моей карьере не так хорошо, как я надеялся. Заколдованный он какой-то…»

Заколдованный. А это мысль! Подлые наймиты загнивающего феодализма гипнозом и этим… телепатическим внушением перевербовали на свою сторону политически грамотного бойца. Промывка мозгов – так это называется на Западе? А потому – не ходите, дети, в деревню гулять! А заодно появится повод запретить наконец всякое общение с местными чародеями. Только с трудовым крестьянством и по необходимости – с торгашами.

И все же не было покоя в душе гэбиста. Как ни пытайся подсластить желчную горечь поражения, себя обмануть не выйдет. Миссия братской межпространственной помощи потерпела еще одну неудачу, и Кобзев сердцем чувствовал, что она не будет последней.

Лейтенант Джаред Томас озирался, недовольно морщась на солнце. Несмотря на то что нанятый майором Норденскольдом за ящик «Джеллибинс» чародей вложил в память всему отряду разведчиков знание туземного языка почти неделю назад, приступы головокружения до сих пор мешали лейтенанту сосредоточиться.

Городок – уже третий, который миновал отряд на своем пути к столице, – на взгляд Томаса, ничем не отличался от предыдущих. Он был так же немноголюден – едва ли больше крупного села, – грязен, вонюч и темен. Темные доски стен и оград, темная грязь в переулках, темная от дыма солома на крышах бедных домов и почти черная черепица – богатых. И даже не это казалось лейтенанту наиболее странным и отвратительным, а то, что местных жителей окружавшее их убожество нимало не тяготило.

Умом Томас, конечно, понимал, что иной жизни и не ведают здешние бедолаги. Ни демократия, ни ватерклозет, ни медицинская страховка не попадают в рамки их ограниченного кругозора, а потому и не вызывают желания заполучить их. Но в сердце лейтенанта бурлившая вокруг него чужая, непонятная жизнь вызывала только раздражение и неприязнь. Во Вьетнаме было проще – маленьких желтокожих и раскосых гуков просто переставали воспринимать как людей, они сновали под ногами, точно муравьи, и раздавил ты походя одного или десяток – неважно. Но жители параллельного мира походили на американцев так сильно, что вроде бы перепутать – раз плюнуть. И все же ошибиться было совершенно невозможно. Они выглядели так же, но иначе говорили, двигались, дышали и жили – вот чего снести было никак непосильно!

Однако что бы ни думал по этому поводу лейтенант Томас, а покуда операция разворачивалась по плану. Хотя первая группа не дошла до цели – их разоблачили и отряд пришлось срочно эвакуировать вертолетами, – она принесла массу ценнейших сведений о местных обычаях, без которых второй вряд ли удалось бы зайти так далеко.

Лейтенант покрутил цепочку на шее. Еще один обычай. Все заграничные купцы должны носить вот такую цепь – медную, с одним широким серебряным звеном. Украшение аховое, не всякий педик на себя такое напялит… но цепь не была украшением. Это был одновременно пропуск и паспорт, олицетворение защиты Серебряного закона. Такие цепи выдавали на порубежных постах или во владениях на границе за символическую мзду. Без цепи иноземец рисковал быть ограбленным, убитым, обманутым… как Дирксен из первой группы. Он отказался надевать цепь. И в первом же городке был убит в драке с местным трактирным задирой. Как получилось, что тренированный «морской котик» не смог одолеть какого-то туземца, никто не понял. А городской голова, к которому мнимые купцы явились с жалобой, просто отказался с ними разговаривать, едва услышав, что убитый снял свою цепь.

Уже позднее, когда в путь двинулась группа Томаса, стало понятно – бесцепочных не любили. Просто потому, что беззаконие их работало в обе стороны. Если бы Дирксен убил своего противника, он не понес бы никакого наказания. Его могли зарезать родичи или друзья погибшего… но закон не требовал покарать убийцу, потому что тот находился вне области его действия. Так что без этого «украшения» заморские гости рисковали закончить свою жизнь очень быстро.

Торжище занимало едва ли не половину городка. И в этом не было ничего удивительного – ради этого нескончаемого базара он и жил, и существовал, и охранял ревниво свою независимость от трех владений, чьи границы сходились в этом месте. Сюда съезжались купцы и с самого порубежья, и из-за границы, и из срединных земель Империи, и из ближних краев, чтобы обменяться товаром, а заодно – последними новостями. Здесь же поселялись разъезжие чародеи – те, что посильнее, кого нет проку держать в одной деревне. Вот над домом болтается вырезанная из черного дуба ладонь – здесь обретается целитель. А вот похожий знак – две ладони лодочкой – это уже друид. Вот над кузницей виднеется сдвоенный знак – молот и стилизованный костер, – здесь куют наговорное оружие. Лейтенант не удержался – в прошлом городке купил себе нож такой вот работы. Зашел он в лавку при кузне случайно – посмеяться над местными кустарями. А как зашел, не смог отвести глаз от небольшого отдельного прилавка. Остальные были вещи как вещи – добротные, крепкие, без изъянов, но и без излишеств. А в стороне от них, прикрытые промасленной холстиной, лежали… произведения искусства. Джаред выложил за один-единственный нож почти все, что мог позволить себе потратить, да вдобавок продал кузнецу кое-что из личных вещей и при этом вовсе не считал, будто переплачивает. Позднее, на постоялом дворе, он для пробы полоснул радужно блестящим лезвием кожаный ремень – тот развалился на две половинки.

– Ну, как результаты? – поинтересовался он у сержанта Гамильтона.

Говорил он по-английски, но, чтобы не привлекать внимания туземцев, пользовался деловито-надменным тоном, каким здешние торговцы обращались к приказчикам.

Вместо ответа Теренс Гамильтон молча поднял вверх большие пальцы – лучше, дескать, некуда. Сержанта оставили торговать не случайно – из всех разведчиков у него единственного был опыт в этом непростом деле. Отец Гамильтона держал небольшой магазинчик во Фриско, и сын его, прежде чем сбежать от такой жизни в армию, не только усвоил из-под палки основы семейного бизнеса, но и приобрел опыт общения через прилавок с самыми странными личностями.

– Не понял, – заметил Джаред, обождав, пока Теренс закончит убеждать очередного легковерного эвейнца, что выложить за один шоколадный батончик цену двух мешков капусты – это выгодное вложение капитала. – Почему у тебя леденцы на какую-то тряпку вывалены?

– А я коробочки продал, – ухмыльнулся Теренс, показав миру все тридцать два лошадиных зуба. – Здешнему резчику.

– Кому? – не понял лейтенант.

– Резчику. Тут один парень живет, он делает всякие фигурки – из дерева, из рога, из кости, все вперемешку – шкатулки там, статуэтки. Я продал ему коробочки под пуговицы.

– Да зачем это ему? – не понял Джаред. – Он же может шкатулок наделать!

Продавец пожал плечами.

– Ему видней. По-моему, он решил продавать свои пуговицы в моих коробочках. Комплектами.

Лейтенант покачал головой. Оно, конечно, хорошо иметь в команде парня, способного сторговать змее башмаки…

– Только не переусердствуй, – посоветовал он Теренсу. – Иначе нам в столице выложить нечего будет.

Конечно, если подопрет, можно вызвать по рации вертолет с новым грузом… но не вызовет ли это подозрений у местных?

– Будет-будет, – уверил его сержант. – Этот парень кое-что из своего товара загоняет приезжим купцам… так я дал ему скидку на коробочки при условии, что он все нам отдаст. Большой прибыли не получим.

– Полегче, сержант, – веско произнес Джаред. – Мы – армия США, а не отделение «Кей-марта».

На Гамильтона его слова не произвели впечатления.

– Да ну, лейтенант! Неужели вы не хотите позвенеть серебром в карманах? Это же не облагаемая налогом прибыль! Я тут прикинул – на каждого получается по шесть с лишком унций. А то можно и здесь потратить. На девочек хотя бы. Видели, какие здесь девочки? По сравнению с ними английские шлюхи – просто фотки на картоне!

Джаред закатил глаза.

– О! – Теренс внезапно посерьезнел. – Лейтенант, я вас прошу – состройте мину покислее. Вон наш резчик идет, если я буду слишком радоваться, он решит, что я его надул…

Вечерело. Пожелтевшее солнце клонилось к кромке леса, готовое соскользнуть с пугающей внезапностью за окоем, канув в бескрайние просторы эвейнской земли. Из кинопалатки вываливал народ, оживленно галдя и заразительно размахивая руками. Сегодня показывали «Двенадцатую ночь».

Вася Сошников усмехнулся, продолжая свой неторопливый обход деревенских улочек. Придумка Кобзева оказалась гениальной, несмотря на то что первый киносеанс закончился оглушительным провалом. Революционный пафос «Чапаева» оставил местное население совершенно равнодушным, хотя Бубенчиков не преминул обвинить в этом переводчика, Шойфета. К счастью, два дня спустя «Александр Невский» в исполнении Студента реабилитировал странноватое колдовство пришлых демонов. Деревенские были буквально очарованы батальными сценами.

Сошников заметил, что из импровизированного кинозала – палатку ставили, за неимением лучшего места, посреди деревенской площади и после сеанса каждый раз снимали – выходят не только местные жители, но и фигуры в форме. Он пожал плечами. Что за интерес – кино смотреть, когда вокруг столько всякого? Понятное дело, Вася и раньше бывал здесь – и в тот, первый раз, когда красноармейцы вошли в деревню, и потом, в самоволках, но тогда не было времени осмотреться, вглядеться в иноземную жизнь. Не то что сейчас, когда чужое бытие окружает тебя со всех сторон, дышит в лицо, то обманывая мнимым сходством с привычным и домашним, то открывая истинное свое обличье. А кино… кинов и дома хватает.

Вася долго пытался вспомнить, что напоминает ему эвейнская деревня в дни сеансов, и только теперь догадался – Сорочинскую ярмарку. Или, может, не Сорочинскую, но ярмарку – точно. Похоже было, что здешние жители только и ждали повода повеселиться, безбожно отлынивая при этом от работы, на что староста уже жаловался Кобзеву – дескать, сейчас фокусы да чудесы, а потом владетелю десятину платить. В кинопалатку набивалось едва ли не все село, и, даже когда фильм кончался, деревенские не разбредались по домам. Выходили на освободившуюся площадь зачастившие в Бхаалейново приречье проезжие купцы, и начинался торг – не столько даже обмен товаром, сколько, как решил про себя Вася, повод на людей посмотреть и себя показать. Молодые даже не делали вид, будто их интересует редкий товар, – собирались отдельно, и танцевали, и пели, и мерились силой. Последнее было особенно по душе пришельцам – обученные самбо спецназовцы укладывали здешних богатырей на обе лопатки и по праву победителей уводили девчонок.

После того как деревенским стало окончательно ясно, что собственной волшебной силой пришельцы не обладают, поток желающих понести демонское отродье поиссяк, но, к удивлению многих, не истощился совсем. Более наблюдательный Студент подметил, что блудить отказывались замужние, в то время как девки были по-прежнему не прочь поваляться с пришельцами на сеновале, и даже придумал этому какое-то объяснение из области генетики, но Васе до таких тонкостей не было никакого дела.

Эх, жаль, Студента сейчас рядом нет! Но Окана с «Джоном» Маловым отослали на разведку – пасти козлов-десантников, на самом-то деле, чтобы те не принялись сдуру палить куда попало. Вроде бы за границу… эвейнскую, понятно. Вдвоем со Студентом… такого наворотили бы – все девки наши! И хорошо, что Ползина рядом нет – наряды свои внеочередные отрабатывает, – потому что ему и воротить не надо, они ему, шуту гороховому, сами на шею вешаются…

Деревенские парни провожали Сошникова хмуро-жадными взглядами. До сих пор ни одному из них не удавалось побороть спецназовца, но попыток они не оставляли. Развлечение это им, похоже, не надоедало, а победителю завидовали, но не по-черному. Да и то сказать – чем народу в этакой глуши развлекаться? Глаза наливать каждый божий день – так и спиться недолго. Вот и остается друг друга мутузить, да притом не держа зла, потому что иначе непременно до крови дойдет.

Но сегодня в неплотной толпе Вася заметил незнакомого рослого парня в куртке тонкой черной кожи, по всему – пришлого.

– Эй, Келрикс! Что это за гусь объявился? – приветствовал спецназовец широкоплечего юношу, с которым находился в неизменно дружеских отношениях, вне зависимости от исхода последних поединков. Келрикс был настолько силен, что, возможно, продержался бы против Сошникова дольше своих односельчан, но в поединках он не участвовал никогда. Юноша был дальним родичем Бхаалейнов и, как следствие, чародеем, однако своим даром управлял плохо. Любой его обидчик рисковал получить такую невидимую оплеуху, по сравнению с которой удар трехлитровых кулаков Келрикса показался бы слабым – безо всякого на то желания парня. Поэтому кузнечный подмастерье во всех спорах и сварах был неизменно судьей и разводящим.

– А это, – Келрикс понизил голос, – дружинник владетельский, коун Тедриванакс. – Голос его скатился в басовитый шепоток. – Слышал я, его пригласил кто-то… не из молодых, а из отцов… кому надоело, что наши парни заблудных ши побороть не могут.

– Ах, во-от как… – протянул Сошников. – Надо понимать, он этому делу обучен?

– Так я же говорю – дружинник! – удивился Келрикс. – От сейчас…

Парни расступались, образуя круг для поединка. Девки сгрудились чуть в сторонке, делая вид, будто происходящее их ничуть не интересует, и искоса поглядывая на будущих единоборцев. Дружиннику противостоял сын старосты Тоура – самый старший в компании, сильный, ловкий и осторожный. Даже, пожалуй, слишком; юношеская бесшабашная удаль из него уже повытекла, а без нее противостоять более умелому и опытному противнику было сложно. И действительно – дружинник очень быстро сбил его с ног, что по местным правилам означало поражение.

Следующим вышел вечный соперник Сошникова, Ильвент. Он оказался на земле еще быстрее.

– Да-а… – несколько презрительно протянул дружинник, оглядывая попритихших парней. – Неужели в этой деревне не найдется ребят посильнее? Ох, беда тогда дружине – некем будет ее пополнить!

– В этой деревне, – ответил Сошников, скидывая мундир, – может, и нет, а в нашей – так даже очень найдется.

– Хочешь помериться со мною силами, ши? – Дружинник картинно заломил бровь.

«Пижон, – мысленно припечатал его спецназовец. – Или ты забыл, чем кончаются такие поединки?»

Это тоже было частью ритуала – взаимные оскорбления и насмешки. Оглянувшись украдкой, спецназовец довольно заключил, что симпатии деревенских не отданы безоглядно Бхаалейнову дружиннику, как он опасался. Конечно, тот был из своих… но он уложил наземь лучших приречных парней даже легче, чем пришлый демон. Последнее Сошникова слегка встревожило.

– Я-то помню, – ответил он сдержанно. – Потому и хочу посмотреть, чего ты стоишь, когда не держишься за чародейский кафтан, будто за мамкину юбку!

– Ну посмотри, – неожиданно легко оборвал спор дружинник.

Круг был тесноват – всем хотелось поглазеть на невиданное зрелище, деревенские напирали, едва не прижимая поединщиков друг к другу, и только по окрику Келрикса расступились немного. Сошников сделал глубокий вдох и встал в стойку…

…Чтобы тут же пропустить неожиданный и очень болезненный удар по уху.

– Посмотрел? – глумливо усмехнулся дружинник.

«Это ты зря сделал, – мелькнуло в голове у спецназовца. – Можешь бить в силу – бей, а нет, так не замахивайся».

Второй удар Вася тоже пропустил. Именно потому, что был уверен – пока что противник не станет в полную силу молотить. Все же не смертный бой, а поединок; можно примериться, присмотреться, прежде чем бросаться очертя голову в вихрь ударов и блоков.

– Ну что же ты? – полюбопытствовал бхаалейновец, глядя, как трясет головой Сошников. – Драться будем али стоять?

– Драться-драться, – пробормотал Вася тихонько.

Дружинник ударил в третий раз – вовсе вполсилы, словно не желая напрягаться ради какого-то ши, – но в этот раз Сошников был готов. Блок – отход – удар… который дружинник не попытался блокировать. Каким-то особенно гибким движением он просто ушел с линии удара, одновременно делая спецназовцу подсечку. Только с огромным трудом Сошников сумел удержать равновесие и даже уклониться от уже летящего в висок кулака.

«Да этот парень хитрее, чем кажется», – подумал Вася. Еще несколько столкновений прошло с тем же успехом. Зрители следили за поединком, затаив дыхание, уже забыв, что сами только что мечтали схватиться с этими парнями, так дворовые мальчишки бросают мяч и ворота из двух обтрепанных портфелей, когда по телевизору показывают матч «Спартак» – «ЦСКА».

Наконец спецназовцу показалось, что он нащупал слабое место противника. Удар – блок – удар… поединщики сцепились, пытаясь сбить друг друга с ног, и Сошникову это уже почти удалось, когда вывернувшаяся под немыслимым углом нога дружинника подсекла его под колени, и, уже падая, он потянул противника на себя, цепляясь всем телом, и тот не удержался.

Борцы рухнули наземь бок о бок.

– Ничья! – восторженно заорал Келрикс.

– Д-действительно, – пробормотал Сошников, осторожно поднимаясь.

На душе у него было неуютно. На самом деле победа была за дружинником, и оба это понимали. В настоящем бою тот уделал бы спецназовца за три секунды. Сошников телом ощущал незавершенность тех приемов, которые отрабатывал на нем надменный бхаалейновец. Они должны были заканчиваться смертельными ударами, от которых не находилось защиты. Так что ничья в этом поединке воспринималась как случайность. Или поддавки? Вася покосился на сурового дружинника, благосклонно принимавшего восторги своих поклонников. Нет… такой поддаваться не станет.

Спецназовца хлопали по спине, поздравляли, кто-то сунул ему в руки кружку кваса – теплого, мутного, отдававшего чем-то незнакомым. Келрикс, явно болевший за ши против дружинника, на радостях огрел Сошникова по плечу так, что тот сморщился.

– Вася! Сохатый!

– Что? – недовольно обернулся Сошников, утирая губы.

– Да тут… блин, ты объясни этому козлу, чтобы он мне выпить дал!

Спецназовец поморщился. Все-таки увязался за ним сегодня один подарочек. Почти все бывшие самовольщики – а спецназ мотался за ограду базы чаще всех – уже нахватались эвейнских словечек и к услугам переводчиков прибегали, только когда на пальцах объяснить никак не получалось. Но только не Беловский. Хуже него был только Кухарюк – херсонец наивно полагал, что его ридную мову поймет не один туземец, так другой, надо только поискать.

– Сашок, тебе что – в лом было барахла какого-нибудь прихватить?

– Забыл! – Беловский уныло повесил голову.

– Ну так побейся об заклад с кем-нибудь! – не выдержал Сошников.

– Так переведи!

– Слушай! – буркнул спецназовец, которому вовсе не хотелось тратить драгоценное время в увольнении на помощь ближнему. – Ты бы сходил к здешнему чародею, он тебя за пять минут языку научит. Что ты ко мне привязался?

На лице Беловского отразился ужас.

– Ага! – почти простонал он. – А меня потом – во все дырки?

– За что? – непритворно удивился Вася.

– За все хорошее! – обиделся Беловский. – Не знаешь, что ли… Блин, ты-то как раз и не знаешь!

– Чего?

– Бубенчиков приказ издал по всем подразделениям! Услугами местных телепатов пользоваться воспрещено! Трибунал! Боятся, как бы те у нас в головах не вычитали чего… секретного.

– О, блин! – только и выговорил растерянный Сошников. Понятно, почему никто не довел приказ до его сведения. – А нас со Студентом – что?..

– А что вас? – безнадежно махнул рукой Беловский. – После драки кулаками… В переводчики зачислили, и все.

– Слушай, – проникновенно выговорил спецназовец, – наплюй ты на этот приказ! Кто, в конце концов, узнает? Я тебя, что ли, сдам?

– Ага! – насупился Беловский. – Услышит какая-нибудь с… сволочь, как я по-местному шпарю…

– А кто тебя просит шпарить? – настаивал осененный вдохновением Сошников. – Как будет кто из наших рядом, так ты начинай мямлить – вроде бы сам выучил. Этого-то наш замполит запретить не додумался?

– Говорят, собирался, – невесело фыркнул Беловский. – Но тут ему на пальцах объяснили.

– Так отвести тебя к провидцу? – уточнил спецназовец, бессознательно переходя на местные названия.

– Я могу вам помочь? – послышался голос из-за Васиной спины.

Сошников не сразу сообразил, почему Беловский так недоуменно хмурится. Слова эти прозвучали на эвейнском.

– А вы кто такой? – поинтересовался спецназовец, разворачиваясь всем телом и глядя на незнакомца сверху вниз, и добавил запоздало: – Коун.

– Паратакс ит-Таундеракс, чародей гильдии провидцев на службе владетеля Бхаалейна. – Невысокий волшебник отвесил Сошникову с Беловским, к вящему изумлению обоих, по короткому поклону. – Мнится мне, что вы только что желали найти заклинателя с моим таланом?

– Что там толкует этот… – Спецназовец наступил приятелю на ногу, и Беловский заткнулся.

– Коун Паратакс, – объяснил ему Сошников, – как раз телепат.

На мгновение ему показалось странным, что чародей из владетельского замка оказался в приречной деревне, где уже был свой провидец – особенно так ко времени. Даже подозрительным. Но едва достававший спецназовцу до плеча немолодой чародей выглядел так безобидно, так… располагающе. Просто невозможно было заподозрить его в чем-либо. А приехал он… наверное, с этим пижоном-дружинником. Конечно, так оно и было. Как он сразу не вспомнил, что видел их вместе перед началом поединка? Просто память подводит. Удивительно.

– А сколько это будет стоить? – поинтересовался Беловский.

Провидец, не дожидаясь перевода, мягко улыбнулся.

«Ах да, – мелькнуло в голове у Сошникова, – он же нас и так понимает».

– Если у вас не хватит денег, – ответил он как-то по-особенному звучно, и Сошников не сразу понял, что слышит его голос дважды – ушами и в мыслях, – я могу поверить вам в долг… но тогда знание проявится, только когда вы расплатитесь.

– Это как? – не понял Беловский.

Вместо ответа чародей, вскинув тонкую руку, коснулся его лба на несколько мгновений. Солдат вздрогнул всем телом и отшатнулся.

– Вот так примерно, – непонятно для Сошникова объяснил провидец. – Дар вернется, когда вы заплатите старосте Тоуру… м-м… восемь малых золотых. Пожалуй, это будет справедливая цена. А теперь простите – мне пора.

Он развернулся и почти сразу затерялся в не столь уж густой толпе. Странно, но Сошникову и в голову не пришло усомниться в его словах, а тем более – догонять, требовать объяснений, строчить доносы… Краткая беседа с чародеем не вылетела из его памяти, но перестала оказывать на дальнейшие действия спецназовца какое бы то ни было влияние – словно ее не было.

– Интересно, – пробормотал Беловский, – успею я смотаться до отбоя на базу и обратно? Пожалуй, успею, – с этими словами он тоже двинулся прочь, будто тоже стараясь изгладить невразумительную беседу из памяти.

Сошников остался один. Драчуны разбрелись кто куда – ясно было, что ничего интереснее схватки титанов сегодня не предвидится, и выходить в круг после спецназовца с дружинником никому не хотелось. Времени до возвращения из увольнительной оставалось еще достаточно, и Василий решил побродить по селу еще немного.

Проходя мимо торгового ряда, Сошников, к своему изумлению, увидел на одной из лавок снабженца Аркашу, восседавшего, точно древний царек, на рулонах кумача и азартно торговавшегося на пальцах с двумя приезжими купцами одновременно. Еще удивительнее было, что тот болтал по-эвейнски не хуже самого спецназовца, лишь временами сбиваясь на мат. Похоже было, что приказ Бубенчикова игнорировали не только рядовые.

– Коун ши…

Сошников обернулся.

Девушка была невысокой и для крепко сложенных жителей приречья на удивление стройной. Плечи ее покрывал платок – полотняный, белый, с красной вышивкой. Сами его складки вдруг до боли напомнили Васе Сошникову о доме, об Аньке – как та проходит пыльной улицей, погромыхивая ведрами. Да и лицом девушка чем-то напоминала ту, неуловимо и явственно.

– Коун ши, вы не потанцуете со мной?

Здешних танцев Сошников не знал. Но это его не смущало.

– Конечно, койна, – ответил он и с удовольствием заметил, как девушка зарделась.

– И как же звать вас? – спросил спецназовец, взяв девушку под руку.

– Елика, – полушепотом отозвалась она.

– Товарищ полковник, проснитесь, пожалуйста. Проснитесь, а, товарищ полковник?

Вяземский открыл глаза. Зажмурился. Голос не исчезал. Он зудел, словно назойливый комар, где-то на пороге сознания, не позволяя скатиться в бездумную бездну сонного блаженства.

– Товарищ полковник, проснитесь, пожалуйста. Ну, пожалуйста.

Вяземский резко сел на койке.

Источником голоса была неясная тень на пологе палатки. Ее источник, не решаясь, очевидно, потревожить высокое начальство своим видом, предпочел устроить антиколыбельный концерт снаружи.

– Товарищ полковник…

– Сейчас выйду! – бросил Вяземский, застегивая гимнастерку.

Стенания за пологом прекратились.

– Ну, что там еще стряслось? – осведомился полковник, выходя из палатки.

– Вас… – Совсем еще юный рядовой, явный первогодок, чья цыплячья шея смешно болталась в форменном воротнике, замялся, старательно выискивая в памяти подходящие к случаю реплики устава. – Вас дежурный по лагерю требует.

– А кто у нас сегодня дежурный по лагерю? – спросил Вяземский.

– А… майор Кареев, товарищ полковник, – выдохнул рядовой, после чего, сбившись на нормальную речь, начал торопливо выкладывать: – Это он мне приказал вас разбудить и к нему доставить. Чес-слово, товарищ полковник, сам бы я ни за что на свете…

– А зачем я дежурному понадобился, ты, конечно, не знаешь? – полувопросительно-полуутвердительно сказал Вяземский.

– Никак нет, товарищ полковник, – поспешно отозвался рядовой. – Но… когда товарищ майор меня за вами посылали, там рядом ваш снабженец стоял, тот, который круглый и шумный.

Вяземский медленно и глубоко вдохнул, выдохнул, прошипел при этом сквозь зубы: «Аркаша» – и зашагал быстрее.

– Ну, вот и ваш полковник, – облегченно вздохнул майор Кареев при виде Вяземского. – Теперь-то мы наконец во всем разберемся.

– Ага, щас! – буркнул из угла Либин. – Тоже мне – бином Ньютона.

– Что случилось? – старательно подавляя зевок, спросил полковник. Спать хотелось просто зверски.

– Случилось то, – начал вертолетчик, – что вот этого добра молодца, – рука его описала дугу и обвиняюще нацелилась на снабженца, – патруль застукал как раз в тот момент, когда он…

– Пытался получить по ордеру совершенно необходимый предмет, – перебил его Аркаша. – Не слушайте его, товарищ полковник. Все чисто, документик в порядке, а то, что этот архаровец несет… Ну, подумаешь, пришел я за весчю в неурочное время, так ведь она уже все равно наша, в смысле, на нас записана. Вот я подумал – чего она у них на складе будет до утра пылиться, мало ли чего они там утворят, а ответственность-то уже на мне…

– На мне… – передразнил его Кареев. – Тоже, называется, голубь мира выискался. Его послушать, так выходит, что ему еще и приплатить должны за сверхурочку.

– А что? – оживился Аркаша. – Скажете, я тут в свое рабочее время нахожусь?

– Короче! – Вяземский прижал ладони к вискам. – Что он пытался спереть?

– Я, товарищ полковник…

– Либин, молчать!

– Вот, – торжественно произнес Кареев, выкладывая на стол сверток чего-то темного и мягкого.

Полковник было решил, что искомый предмет необычайно хрупок и потому завернут с такой тщательностью. Но того, что предстало перед ним, когда вертолетчик развернул сверток, он не мог представить себе даже в самом кошмарном сне.

– Что?! Это?!

– Объект хранения за номером 17548 дробь 65, – тоскливо произнес Аркаша.

– Знамя это, – выдохнул Кареев. – Флаг.

– И каким же, по-вашему, местом оно знамя? – осведомился Аркаша ядовито. – Может, это только я слепой, но покажьте мне на нем номер части. Или дырки от пуль.

– Да я сейчас в тебе таких дырок понаделаю! – двинулся было на снабженца майор.

– Спокойно! – предостерегающе поднял руку Вяземский. – Только без рук.

– Не, ну а чего он…

– Либин! Молчать!! – снова рявкнул полковник. – Рот будешь раскрывать только по моей команде, ясно? Если ты сам еще не понял, в какое дерьмо угодил, так я постараюсь, чтобы до тебя дошло, и дошло быстро!

– Не, а шо… – по инерции произнес Аркаша. – Там еще осталось – хватит на три флага и скатерть в красном уголке.

– Б…, ты заткнешься или нет! – взорвался Вяземский.

– Все, молчу, молчу…

– Ордер проверяли? – спросил полковник у Кареева.

– Нет, – ответил вертолетчик. – Колесничих на Большой земле, будет только к утру. И потом – а что это даст? Подмахнуть он мог чего угодно.

– Кстати, а откуда вообще взялось… это у нас на складе? – задумчиво сказал полковник. – Им что – через портал тащить больше нечего? Ваши орлы, я слышал, на нехватку горючки жалуются чуть не каждую минуту.

– Я вроде слышал, что нас собираются штатно определить как дивизию, – неуверенно проговорил Кареев. – В смысле, все части «руки помощи». Ну и по полной программе, со знаменем и прочим…

– Какая еще дивизия? – На этот раз Вяземский не смог удержать зевок. – Мы и на полк-то еле-еле тянем. И потом, все равно концы с концами не стыкуются. Проще уж готовое знамя приволочь для торжественного вручения. Аркаш! – повернулся он к снабженцу. – А кто на это запрос подавал?

– Почем я знаю? – огрызнулся Либин.

– Врешь ведь!

– Ну, Бубенчиков. В смысле, один из его замов, но через него.

Полковник вздохнул.

– Сам Бубенчиков про ткань что-нибудь знает? – осведомился он.

– Не, не должен, – покрутил головой снабженец и нервно пригладил редкие седеющие кудри, обрамлявшие роскошную лысину. – У него и так кумача для транспарантов завал, хоть сортир командующего обивай.

– Предположим. – Полковник встал. – Вот что. Давай сюда ключи от твоей каптерки.

– А это еще зачем? – насторожился Либин.

– Затем, затем, Аркаша, – отозвался Вяземский. – Инвентуру будем делать.

– Так ты говоришь, – Ратвир с трудом сдерживал хохот, – они обратились с прошением к совету гильдии? Не к Серебряному престолу?

– Именно так. – Дартеникс прищурился. – И что ты скажешь на это?

– Жаль, что меня не было, когда эту новость донесли до моего дяди! – Молодой страж фыркнул уже открыто. – Вообще же скажу, что этот… как его – Линдан? – большой молодец. Если он не приукрасил и вторжение ши началось впрямь, то он, верно, толковый воевода, коли сумел его покуда сдерживать.