Серебро и свинец Уланов Андрей

– Не можем, – выдавил Кобзев после очередной натужной паузы. – Командующий не отдаст такого приказа. Даже если я потребую, все равно не отдаст. На него тоже давят… как и на меня с Марксленовичем… Он скорее нас всех тут положит и сам ляжет.

– Это будет бойня, – повторил Вяземский. – Не бой, а хладнокровное убийство. Я уже видел такое… однажды. Не думал… что увижу еще раз.

– Б…, они такие же солдаты, как и мы! – почти заорал гэбист. – Знают, на что идут. И вы знали! Или вы, когда присягу принимали, отдельным списком оговаривали – какие приказы будете выполнять, а какие нет, потому что они вашей дворянской чести противоречат? Б… – Голос его сорвался в полное ненависти шипение. – Если бы ты только знал, полковник, как ты меня достал за это время! Чистоплюй х…в! Как залповым огнем – это не бойня! Как своих класть – это не бойня! А как чужих – так на попятный! Приказ получен – вот и выполняй, какого х… тебе еще надо!

О том, какие чувства обуревали в этот момент Вяземского, можно было догадаться только по стиснутым намертво кулакам и враз побелевшему лицу.

– Я, товарищ майор госбезопасности, – выдавил наконец он, – приказы всегда выполнял. До конца. И сейчас… каждый из нас. Выполнит. Свой. Приказ. Честь имею.

Он четким движением бросил руку к виску, развернулся на каблуках и зашагал прочь от Кобзева.

Леву Шойфета не покидало чувство ирреальности происходящего. Ясный день – легкая дымка в вышине умеряла блеск солнца, и небеса казались по-земному голубыми, – душистая, по колено, трава и сверкающие доспехи императорской гвардии на другом конце поля – все это никак не увязывалось в его сознании с дымящимися воронками и окровавленными ошметками тел, виденными им у стен замка Бхаалейн. Тем более что на этот раз с советской стороны стояло не полдюжины боевых машин, а всего лишь две – танк с бульдозерным отвалом, вырывший за несколько минут две здоровенные ямищи, и штабной бронетранспортер.

– На шапках – перья птиц веселых, – неожиданно продекламировал стоящий рядом с Левой Ржевский, не опуская бинокля, – на шлемах – конские хвосты…

– Что? – не понял Шойфет. – Какие еще хвосты?

– Это Симонов, – пояснил старший лейтенант, опуская бинокль. – Поэма «Ледовое побоище». Не учили в школе? А я в суворовском учил. Наизусть. «Все было дьявольски красиво, как будто эти господа, уже сломивши нашу силу, гулять отправились сюда».

– Красиво, – рассеянно кивнул Лева, не в силах оторвать взгляд от замерших в идеальном – настолько, что само слово «строй» казалось Леве недостаточным для определения этого геометрического совершенства – порядке воинов. – Они что, и в самом деле одного роста или это так кажется?

– Кажется, – откликнулся Ржевский. – На таком расстоянии разница в десяток сантиметров ни-ве-ли-ру-ется. – Последнее слово он произнес нараспев, словно пробуя на вкус каждый слог. – Но все равно здорово. Будто в кино попали, правда?

– Да, – задумчиво подтвердил Лева. – В кино.

Зрелище застывших рядов внушало смутную тревогу. Раньше, сколько Лева мог судить, эвейнцы никогда не стояли… так. Даже в той злосчастной стычке строй их сразу же рассеялся. Он подумал было сообщить об этом Кобзеву, но не осмелился.

Что-то встрепенулось в самой середине сверкающих рядов, и секунду спустя до Левы долетел звонкий и резкий, словно порыв ветра, сигнал рога. Он повторился трижды, после чего от строя отделилась крохотная пестрая капля – всадник – и помчалась через поле.

– Что там такое? – недовольно осведомился Кобзев, выглядывая из бронетранспортера.

– Похоже, к нам очередного герольда послали, – сказал Ржевский.

– Кого-кого? – переспросил Кобзев.

– Посланника, парламентера, – перевел Лева.

– Что, опять? – скривился гэбист и, недовольно бурча себе под нос что-то вроде «как им, б…, еще не надоело», выбрался из машины. – Ну ладно, пойдем, послушаем.

Леве пришло в голову, что в своих прорезиненных комбинезонах офицеры похожи на беглецов из чумного города. Они успели пройти два десятка шагов – высокая трава, словно не пуская пришельцев вперед, яростно цеплялась за сапоги, – когда перед ними выросла громада закованного в броню конника.

– Я – Лауртерикс ит-Теранделакс, – неожиданно звонко для замурованного в железо великана сообщил всадник. – Можете ли вы говорить за всех ши?

– Я голос Степана ит-Кирея из рода Кобзевых, – привычно отбарабанил Лева. – Он может говорить за всех ши.

– В таком случае, – возвысил голос гонец, – мой господин ждет ответа, готовы ли вы, демоны, принять милость Серебряной империи и добровольно покинуть ее пределы или же продолжаете упорствовать в своих намереньях?

– Можешь передать своему господину, – начал Кобзев, даже не дослушав перевод до конца, – что у него есть выбор. Он может повернуться и уйти со своей армией туда, откуда явился, или в любое другое место за своей спиной, – тогда ему ничего не будет. Он может стоять на том конце поля хоть до посинения. За это ему тоже ни хрена не будет. Но, – Кобзев зло прищурился, глядя на топчущие траву конские копыта, – если хоть один его человек сделает шаг в нашу сторону, последствия этого шага будут ужасны. Переводи дословно, понял? – Это уже относилось к Леве.

– Итак, вы продолжаете упорствовать в своем безумии! – воскликнул гвардеец, выслушав сбивчивый Левин перевод кобзевской речи. – Что ж, каждый сам выбирает свою судьбу… и вы свою выбрали. – Он развернул коня и, выкрикнув напоследок: – Да пожрут вас гневные дии! – понесся назад.

– А теперь, – выдохнул Кобзев, – в машину, быстро.

Лева Шойфет никогда не любил бег, тем более – бег в костюме химической защиты. Но до бронетранспортера они добежали почти одновременно. Кобзев чувствительно пнул завозившегося было в люке Леву, запрыгнул следом, захлопнул люк и принялся тщательно разглядывать его края.

– Система задействована? – осведомился он через плечо.

– Как приказывали, товарищ майор, – отозвался сидящий впереди Ржевский. – Герметизация, очистка… сейчас избыточное давление создадим – и хоть в эпицентр.

– Поднимите перископ, – скомандовал гэбист, протискиваясь мимо Левы.

Он яростно вцепился в черные лоснящиеся рукоятки и приник к наглазнику.

На другом конце поля четкая линия гвардии Серебряной империи дрогнула, словно покрывшись рябью. Раз, другой… и вся шеренга, словно один человек, чуть качнувшись, шагнула вперед.

– Ветер? – хриплым шепотом осведомился Кобзев.

– Северо-северо-восточный, порывами до семи… – отозвался Ржевский. – Сейчас, товарищ майор. Дурацкая эта система… все, данные на стрельбу пошли!

– Быстрее бы, – даже не услышал, а, скорее, угадал Лева шепот Кобзева. – Быстрее бы все это закончилось…

Первые снаряды упали в двухстах метрах от наступающей цепи. Ржевский с трудом различил место их падения – снаряды не взрывались, а раскалывались, и засечь место падения можно было только по невысоким фонтанчикам вывороченной земли. Пользоваться же пристрелочными Вяземский почему-то запретил. Впрочем, поправки и не требовалось – так он и отстучал полковнику.

Вших-бум, вших-бум. Снаряды падали один за другим, часто. Расчеты орудий старались поскорее отправить ядовитый груз куда-нибудь подальше, и это желание утраивало силы.

Тиссо Фаррейн, полусотник правого крыла дружины рода Конне, тоже увидел падение первых снарядов. Он даже догадался, что это такое, потому что им успели показать пули шиевых громобоев – как те, что соглядатаи Бхаалейна выменяли у демонов в деревне, так и извлеченные лекарем из тел убитых. То, что упало впереди, формой напоминало эту самую пулю, только выпущенную из очень уж большого громобоя. И пахло от них, как это ни странно… плодами. Тиссо принюхался. Ну да, как раз с той стороны, где падали эти шиевы штуки, легкий ветерок доносил слабый, но отчетливый сладковатый запах. Не то груши, не то яблоки…

Дружинники Бхаалейна рассказывали, что эти большие пули прилетали от самоездных повозок демонов, пробивали их защиту и взрывались, сея вокруг себя смерть и разрушение. Но, скорее всего, подумал Тиссо, это им уже после боя привиделось. Пробить защиту деревенских чародеев такой вот штукой можно, а вот попасть ею из-за леса в отдельного воина… Если ши и дальше собираются стрелять столь же метко, то битва продлится очень недолго.

Хотя сама идея оружия, способного достать врага, находящегося за краем окоема, Фаррейну понравилась. Эти большие громобои ши, должно быть, действуют, как те движители, которые швыряют валуны и лошадиные туши в осажденные замки. Но замок стоит на виду, а в поле… хотя если чародей-провидец из схрона передаст движителю виденье… но все равно тому надо будет долго пробовать…

Тиссо не успел додумать мысль до конца.

Он попытался принюхаться снова – и не сумел. Словно чья-то злая длань оцепенила грудь мертвящим касанием, не давая втянуть воздух. Мерк перед глазами дневной свет. В тот же миг у коня подогнулись ноги. Падая, полусотник попытался выпростать ноги из стремян, – и не смог, бедра свело тоже. А потом руки невидимого демона сомкнулись на горле Фаррейна и сжали сердце.

Тиссо Фаррейн умер, как и очень многие вокруг него. Но не все.

Райверикс Сидх никогда не слышал про концерн «И.Г.Фаберниндустри» и нервно-паралитические газы G-группы. Но на экзамене в скулле гильдии целителей он первым из всей группы справился с укусом большой орочьей трясучки, чей яд, как известно, убивает сухопутного дракона меньше чем за восемь вдохов.

Сейчас яд был везде. Воздух, который Сидх вдыхал, был наполнен им. Но задерживать дыхание было бессмысленно – отрава проникала в организм сквозь одежду и кожу, для нее не существовало преград.

Только теперь целитель понял, почему вчера в замке Бхаалейн наследник Ратвир, выдержав долгий спор с воеводой Неараксом, настоял на том, чтобы первый удар по безумным демонам нанесла не вся дружина, а только правое крыло, да и то не в полном составе, И, хотя мало кто верил, будто ши способны причинить серьезный вред войску среброрукого, придирчиво, как перед большим сражением, отобрал добровольцев и тех, чей дар не был передан из поколения в поколение, а значит, представлял меньшую ценность. Только одно сумел отспорить воевода – право самому вести куцый отряд в бой. Как оказалось – на погибель.

Райверикс шагал, монотонно переставляя ноги. Ноги ему еще удавалось удержать под контролем, а вот руки все время корежило жуткой судорогой. Но на них у целителя просто не хватало сил. Хоть его Дар и был могуч – слабым чародеям не место в рядах императорской стражи, – никогда еще Сидх так остро не ощущал его ограниченность, как сейчас. Если бы у него было еще немного силы… совсем немного, чуть-чуть… ничтожная малость… он бы смог удержать еще одного. Девятого.

Сидх не знал, что любой земной врач зашелся бы в истерике, видя, как целитель шагает сквозь клубы нервно-паралитического газа. Что концентрация адреналина в его крови была по всем показателям смертельной сама по себе. Что перегруженные отравой синапсы лопались, наполненные микровезикулами с ацетилхолином. Его сознанию все это представлялось в несколько иных образах.

Сидх не видел, что он и так удерживает на хрупкой грани между жизнью и смертью больше всех остальных. Другие целители собирали вокруг себя группки чародеев – кто по пять, кто по четыре. Всегда – чародеев. Самых сильных. Самых важных. Тех, кого всегда и везде спасали в первую очередь.

Он знал одно – сдаваться нельзя.

И они шли вперед. За две тысячи лет стража Серебряной империи не отступала. Никогда.

Всего этого Лева Шойфет ни видеть, ни знать не мог. Зато он с ужасом разглядел, как Кобзев, отпрянув от перископа с перекошенным лицом, оттолкнул Ржевского и яростно надавил на красную кнопку, наспех врезанную в пулы радиостанции.

Пять секунд спустя стоящие в семи километрах к северо-востоку от поля две установки залпового огня БМ-24 «Град» окутались дымом, из которого с воем вырвались огненные стрелы.

Райверикс Сидх почувствовал, как тяжко содрогнулась под его ногами земля. Он поднял голову – и увидел, как с неба, оставляя за собой дымные хвосты, на него падает смерть.

Он перевел взгляд вперед – и снял в себе все барьеры на пути яда.

Частицы отравы радостно ринулись вперед. Подкосили ноги, огненным ручейком пробежали по веточкам нервов – до самого сердца. Вокруг Сидха валились наземь умирающие товарищи, пытаясь, каждый по своим силам, в последние мгновения жизни защититься от надвигающейся погибели. Но, падая, целитель успел выбросить правую руку вперед – и, сорвавшись с кончиков скрюченных пальцев, через луг потекли чары. Туда, где копошился в земле голем пришельцев, похожий на приплюснутого жука-вонючку с хоботком на спине.

Смертными чарами могут владеть только некроманты. Каждого носителя этой редкой и страшной способности Серебряный закон связывал клятвой – служения или изгнания, по выбору. Но, чтобы убить человека, не обязательно быть смертовзором. В свой последний миг Райверикс Сидх употребил данную ему силу во зло – в том единственном случае, когда дозволяла это присяга целителя. И там, куда дотянулась его чародейная власть, останавливались сердца.

А потом обрушились ракеты, перепахивая поле на три метра вглубь, завыли осколки, редко когда сгорая в наспех поставленной последними огневиками защите, и пошла гулять ударная волна, от которой защиты не было.

За две тысячи лет стража Серебряной Империи ни разу не отступала. Случалось, что она при этом гибла. Вся, до последнего человека. Сегодня это случилось снова.

– Все, – выдохнул Ржевский. – Теперь точно все. При таком огне… в этом аду ничего живое не могло уцелеть.

– Все живое там должно было быть мертвым пять минут обратно, – огрызнулся Кобзев нервно. – Однако не умерло. Они шли… – Он потер лоб, продавленный резиновым наглазником до красных пятен. – И шли… шли… как… – Он запнулся, осознав, очевидно, что впадает в истерику, и продолжил уже почти нормальным голосом: – Так что теперь я буду верить только собственным глазам, а не всяким там предварительным расчетам. Прикажите танку выдвигаться, когда пыль осядет.

– Танк, – растерянно выговорил Ржевский минуту спустя, – не отвечает.

– Как не отвечает?

– Не отвечает.

– А ну, – Кобзев подался вперед, – давай к нему.

Взревев, бронетранспортер медленно выполз из окопа и, развернувшись, подкатил к танку.

– Ну? – нетерпеливо осведомился Кобзев.

– На вид целый, – пожал плечами Ржевский.

– Попробуйте проехать вперед и встать прямо перед ним, – скомандовал Кобзев водителю. – Может, они просто рацию… – Остаток фразы повис в спертом воздухе отсека.

– А у нас с рацией все в порядке? – спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, Ржевский и, покрутив минуту ручки, сообщил: – Вроде да… связь есть…

Водитель послушно выполнил команду.

На танке не было ни царапинки, если не считать незакрашенных помятостей там, где корпус приложился о кольцо менгиров при транспортировке.

– Ну что там? – решился спросить Лева, совершенно ошалевший от полного непонимания происходящего.

– Что – «что»?! – рявкнул Кобзев. – Выходить кому-то придется, вот что! Смотреть, что там стряслось с этой х…вой железякой!

– А… в чем, собственно, проблема? – удивился Лева.

От этого вопроса ошалевшего Кобзева прямо-таки шатнуло назад, где он натолкнулся на столь же ошалевший взгляд Ржевского.

– Послушайте, вы… – Кобзев постарался подыскать Леве подходящий эпитет, – студент! Вы хоть представляете, что сейчас там, за броней?

– Нет, – чистосердечно сознался Лева.

– А какого, по-вашему, х… мы все на себя эти гондоны понатягивали? – заорал Кобзев.

– Н-не знаю… – пробулькал перепуганный до полусмерти Лева. – М-может, это как-то должно защитить нас от местных, хотя я, признаться, не совсем представляю, каким образом…

– Там – зарин! – выдохнул Кобзев. – Ты… – Он схватил Леву за висящий на груди хобот противогаза и попытался своими руками натянуть на дрожащего переводчика резиновую маску. – Вас на лекциях по НВП хоть чему-то учили? Ты вообще когда-нибудь на них бывал?

– Д-да, – кивнул Шойфет. – Но… как к местным мог попасть…

На этот раз он осекся сам, до глубины души потрясенный открывшейся ему истиной.

– Знаешь, какая доза зарина является смертельной для человека? – продолжал бушевать майор. – Нет? Одна десятая миллиграмма на литр в минуту! Это называется – абсолютно смертельная токсодоза! А средняя смертельная – от семи сотых до двадцати тысячных! Ты запомнил это, студент?!

Из-под защитной маски Шойфета доносились сдавленные хрипы.

– Товарищ майор, его там, часом, не стошнит? – обеспокоено произнес Ржевский. – А то ведь…

Кобзев схватил Леву за плечи и с маху прижал к броне.

– Только попробуй, – яростно прошипел он, глядя в белеющее за стеклами лицо. – Снять я тебе не позволю. Так и захлебнешься в собственной блевотине. Не самая приятная смерть, но для тебя подойдет.

Лева на самом деле был близок к этому. Его спасло только то, что, памятуя о своем прошлом боевом опыте, он ограничил свой завтрак стаканом воды и коркой черствого ржаного хлеба.

– Товарищ майор… – повторил Ржевский.

– Выходим! – Кобзев брезгливо отодвинул обмякшего Шойфета вбок, протиснулся к люку и, секунду помедлив, распахнул его.

Снаружи было все такое же, как и несколько минут назад, солнце. Так же лениво колыхалась под порывами ветра трава, и где-то в небесной голубизне кружили черные точки птиц, которым не было дела до творящегося на земле.

А впереди, в окопе, неподвижно застыл танк.

– Господин! – Помощник воеводы Неаракса, сотник Сейбакс мял лапами рукоять меча так яростно, что Дартениксу ит-Коннераксу казалось – еще немного, и металл начнет плыть под пальцами, как глина. – Господин, дозвольте ударить по проклятым демонам! Войско ждет!..

Он запнулся, и советник с изумлением понял, что солдата душат слезы. Сам он не испытывал ничего. Словно зрелище страшной гибели стольких дружинников и чародеев вышибло из него способность горевать, словно, настигни сейчас смерть каждого мужчину, каждую женщину, каждое дитя от восточного до западного предела – и тогда не сможет он проронить ни слезинки.

Ратвир опустил подзорную трубу. Лицо его было страшно, но глаза оставались сухи.

– Нет, – проронил он, и слово веско упало наземь, со стуком, как булыжник.

Сотник всхлипнул испуганно-недоуменно.

– Но… – попытался возразить он.

– Нет, – повторил молодой страж, оборачиваясь к своим спутникам. – Мы могли бы сокрушить этих демонов… но я поступлю иначе.

В глазах его полыхнул лиловый огонь – слабый отблеск той силы, что призывал он себе на подмогу. Даже Дартеникс, едва достойный называться анойя, ощутил трепет ткани мира. Чародеи же как один побледнели, шарахнувшись от гневного стража; кто-то схватился за голову, кого-то постыдно тошнило.

– Я закрыл перед ними дверь, – проронил Ратвир. – Не наглухо – осталась, быть может, узкая щелка. Даже загнанная в угол мышь отгрызает хвост кошке. Теперь… пусть бьются. Но я предвижу иное.

Дартеникс поднял голову. Возможно, его воспитанник и был наделен пророческим даром, но покуда тот никак не проявлял себя.

– Они просто… умерли, – прошептал Ржевский, снова заглядывая в люк.

Кобзев помотал головой. Его снова обвели вокруг пальца. Если туземцы способны убивать одним взглядом – почему они раньше не применили это умение?

«Может, у них есть своя Гаагская конвенция», – шепнул ехидный голосок. Кобзев сердито цыкнул на него. Да, он потерял экипаж танка… но дружина полегла до последнего человека. На такой обмен гэбист готов был пойти.

– Назад, – глухо скомандовал он через противогаз. – В машину.

«И ведь теперь нельзя даже снять эти чертовы балахоны, – с неудовольствием подумал он. – Все дегазировать… в машине тоже… а, проклятье!» Сколько мороки с этими ФОВ – не разберешься.

Выгнанный из БТРа пинками Шойфет замешкался.

– Ну что вы там?! – прикрикнул на него Кобзев.

– Столько мертвых… – не своим голосом прохрипел переводчик.

Гэбист оглянулся. Много… но меньше, чем ему казалось. Неужели залп «Града» перемолол столько тел?

Нет, не померещилось. В зариновых парах и под ударами осколков полегло много гвардейцев. Но они не составляли и трети той орды, что днем раньше вывалилась из здешнего аналога теплушек на поле перед замком Бхаалейн. А значит…

– В машину! – заорал Кобзев, хватая ртом горячий профильтрованный воздух. – Скорей!

Ржевский рванул за плечо оторопевшего переводчика и поволок его за собой. Гэбист этого уже не видел. Он мчался к БТРу огромными жабьими прыжками.

– База! – рявкнул он в микрофон, едва протиснувшись в люк. – Вызываю базу!

– Есть база, – гаркнул кто-то из динамика.

Мгновение Кобзев остро завидовал этому связисту. Ему не приходится бурчать из-под липнущего к коже резинового рыла. Пропади пропадом эти газовые маски – приходится орать на весь свет.

– База, деревню под контроль уже взяли?

Наступила неожиданная пауза. В люк просунулась хоботастая башка – Кобзев не сразу признал артиллериста.

– Не надо было его торопить, – пробурчал Ржевский, исчезая.

– Что? – прорычал Кобзев.

– Да этот… переводчик… ногу, кажется, подвернул, – неразборчиво пробурчал лейтенант, заволакивая в БТР постанывающего Леву.

– Товарищ майор? – Теперь из динамика доносился другой голос. Кобзев узнал его – это был Кареев, вертолетчик, дежурный по лагерю. – У нас э… возникли трудности…

– Короче! – рявкнул Кобзев, все больше злясь.

– Деревенские оказали… сопротивление, – послышался голос Кареева после очередной паузы. Примолкли все, даже Шойфет прекратил ныть.

– Сколько? – бросил гэбист в микрофон.

– Что?

– Сколько крестьян положили эти остолопы?!

– Э-э… Отделения больше нет, – выпалил Кареев. Кобзев помолчал, надеясь, что вертолетчик хоть что-нибудь пояснит, но тот, как назло, молчал.

– Как? – выдавил гэбист наконец.

– Им помогли перебежчики… – промямлил Кареев. – И… – Он явно собирался с духом, чтобы сообщить нечто худшее. – Часть отделения также перешла на их сторону.

Кобзев треснул кулаком о стену. Он уже хотел распорядиться догнать, найти, уничтожить, стереть в порошок… но чутье подсказывало, что дурные вести на этом не кончаются.

– Это еще не все, – продолжал Кареев так же сбивчиво. – У нас не работает установка перехода.

Все сидевшие в машине молча уставились на пульт рации.

– Пять минут назад доложили со старой базы, – объяснил зачем-то вертолетчик. – Связи с Большой землей нет.

– Сразу после того… – Ржевский не закончил фразу, только мотнул хоботом в сторону люка.

– Кто-нибудь еще знает? – глухо бросил Кобзев.

– Все знают, – донесся из динамика холодный голос Вяземского. – В следующий раз, Степан Киреевич, потрудитесь частоту менять.

Двое часовых выволокли пленника под локти и бросили на колени перед Ратвиром ит-Лорисом.

– Смилуйтесь… – бормотал тот по-эвейнски.

Молодой страж бросил косой взгляд на стоящего рядом провидца и, уловив его кивок – да, намерения этого ши чисты, – благосклонно коснулся перстами темени пленника.

– Восстань, – приказал он. – Тебе не причинят вреда.

– Так вот чего ты ждал, – вполголоса проронил Дартеникс из-за Ратвирова плеча. – Полагаешь, многие последуют его примеру?

– Больше чем ты думаешь, – ответил юноша. – Ты слышал, что случилось в Поречной?

– Да… Ты совершил невероятное, мальчик мой… – Советник замялся. – Но неужели потребно было пролить столько нашей крови?

Ратвир нетерпеливо мотнул головой, давая стражникам знак увести демона.

– Мы могли бы сокрушить их, – прошептал он так тихо, что даже стоявший за спиною учитель с трудом разбирал слова. – Но я боялся, что такая победа обойдется нам… дороже.

Он отвернулся, и Дартеникс понял, что взгляд его устремлен через лес туда, к отравленному, изрытому взрывами полю.

Майор КГБ Степан Киреевич Кобзев сидел в своей палатке, обхватив руками голову, и тупо смотрел на лежащий перед ним табельный «Макаров».

Отчаяние его было еще более черным и беспросветным оттого, что катастрофа случилась в час его, как ему казалось, величайшего триумфа. Наголову разгромить лучшие силы местных, практически без потерь со своей стороны… Тут бы уж и самому императору пришлось снизойти до беспокойных ши – Кобзев помнил, как помягчел владетель Бхаалейна, на своей шкуре испытав мощь Советской армии. А ведь с дружиной Бхаалейна они разошлись, считай, на равных, тогда как гвардейцев смели, стерли с лица земли и вдолбили в нее на три метра вглубь.

Ах, какие перспективы разворачивались перед майором… прямо дух захватывало. И все это оказалось вмиг перечеркнуто пустым небом в кольце древних камней.

Он считал, что, выложив на стол козырного туза, может забирать выигрыш – но у местных за рукавом оказался джокер.

Без портала, тоненькой ниточки, связывавшей их с могучей державой, они превращались просто в… ничто. Кончится топливо для танков и вертолетов, снаряды и патроны – а колдовство местных останется при них, ведь ему нужны не технологические цепочки, а всего лишь цепочки ДНК. И на место каждого убитого туземца встанут трое новых – а заменить убитых ши будет некому.

Впрочем – и Кобзев отдавал себе в этом отчет, – дело могло обернуться еще хуже. В танках еще останется горючее и снаряды, но не найдется людей, способных повести их в бой. Прежде солдаты исчезали по одному. Сейчас повальное дезертирство захватывало лагерь.

Это выглядело жутко – вот сидят трое-четверо солдат, переглядываются и, точно по неслышному сигналу, встают, разворачиваются, уходят. Бегут даже офицеры. Бубенчиков распорядился было стрелять по дезертирам на поражение. После этого начали уходить часовые.

Больше всего гэбиста пугало, что беглецы не могли даже объяснить внятно, почему переходят на сторону противника.

Полог палатки отлетел в сторону. Кобзев устало поднял взгляд на посмевшего нарушить его мучительный покой – и замер с открытым ртом.

Этого человека не могло быть здесь! Не могло, потому что не могло быть никогда! И все же он стоял тут!

– Закрой рот, майор, – насмешливо посоветовал генерал-майор ГШ ГРУ Богданович, – мухи залетят.

– А… – Кобзев торопливо водворил отвисшую челюсть на место. – Но… как вы? Товарищ генерал-майор… портал ведь…

– Портал блокирован намертво, – согласился Богданович. – Напряженность поля, как выразился ваш Дробов, выше, чем на полюсе антивероятности. Мне открыли пятисекундное окно, и это сожрало столько, что ваш давешний фокус от семнадцатого марта – так, детские шалости в песочнице.

– Но… – растерянно произнес Кобзев, – зачем?

– Затем, – жестко произнес Богданович, – чтобы передать приказ вышестоящего командования. Мой приказ. О прекращении операции «Шеллак» и эвакуации группировки. Точнее, – криво усмехнулся генерал-майор, – ее остатков. Если я правильно интерпретировал ваши отчеты… небоевые потери у вас достигли весьма значительных величин, не так ли, майор?

– Да, но… – Кобзев изо всех сил потер виски. – Сколько у нас времени?

– Сутки, – проронил Богданович. – Там сейчас тянут прямую ветку от Чернобыльской АЭС… и еще одну. Ровно через двадцать четыре наших часа портал откроется – и к этому моменту все должно быть готово.

– На сколько откроется? – спросил Кобзев.

– А х… его знает, – равнодушно отозвался генерал-майор. – Как повезет. Или как ваши местные друзья позволят. Вы еще не поняли, Степан Киреевич, что это они закрыли проход? М-да, я был о вас лучшего мнения. Ну да ладно, об этом у нас еще будет время поговорить там, за вратами, а сейчас не до того. Дробов говорит, что установка ни хрена не рассчитана на такую мощность. Работать будет, но даже не на пределе, а за пределом, ну и, соответственно, в любой момент накрыться может к чертям свинячьим. Поэтому – бросаем все! Технику, барахло… естественно, все, что может взрываться и гореть, должно будет взрываться и гореть, но главное – мы должны вывести людей! Всех!

– Всех, – предательски дрогнувшим голосом сказал Кобзев, – не получится, товарищ генерал-майор.

– Знаю, – понимающе кивнул Богданович. – Но… в наших силах постараться сделать так, чтобы таких было как можно меньше.

– Да, конечно, – устало сказал Кобзев и начал было вставать из-за стола, но на полпути вдруг замер и хриплым от волнения голосом спросил: – Товарищ генерал-майор… все-таки… почему мы уходим?

– Вам непременно нужно знать ответ? – глядя куда-то сквозь Кобзева, сказал Богданович. – Ладно, ловите.

– Во-первых, – начал он скучающе-лекторским тоном, – в свете проявившейся… скажем, нестабильности канала он больше не может рассматриваться как альтернативное средство… доставки. Проще говоря, мы не можем базировать свою глобальную стратегию на проходе, который может в любой момент прикрыться.

– Но, – попытался было возразить Кобзев, – американцы…

– А вот это, – осклабился Богданович, – причина номер два. Несколько часов назад мы получили, по своим каналам… рапорт командира американской группировки. Точнее, его адъютанта, потому что адмирал Дженнистон погиб вместе с большей частью своих людей. Их просто вышвырнули пинком под зад, словно нашкодивших котят, и пинок получился довольно болезненный.

Кобзев медленно опустился обратно за стол.

«Значит, принц не врал, – промелькнула мыслишка. – Не врал… а я не поверил. Они могли и с нами разобраться так же, если бы не зарин… и их идиотское чувство чести».

– Я думаю, мы попытаемся с ними договориться, – продолжал Богданович. – С американцами, конечно. Заключим что-нибудь вроде негласного взаимного моратория. По крайней мере, на этот мир. Он нас, надо признать, многому научил. В следующий раз мы будем осторожнее.

Кобзев уже не слышал его. Он смотрел на стол, где лежал забытый им пистолет, а видел зеленое поле, где чернели груды вывороченной «Градами» земли – и нельзя было сорвать тугой резиновый мешок, стянувший голову.

Зря-зря-зря – колотили невидимые молоточки у него в голове. Все это было напрасно.

– Ну, а в-третьих, – завершил Богданович, – мы просто-напросто не потянем полномасштабной войны с местными. Мы не потянем ее ни технически, ни политически. Поэтому у нас нет выбора.

Выбор есть всегда, подумал Кобзев и вдруг вспомнил, что эти слова уже говорил ему полковник Вяземский. Перед боем. Тем боем.

«А мы уходим, уходим, уходим…»

– Быстрее! – надсаживаясь, орали сержанты. – Быстрее, вашу мать!

Сгрудившаяся на пятачке рядом с порталом толпа мало чем напоминала полноценное воинское подразделение. Подобие строя – и оружие – сохраняли лишь пограничники в оцеплении да кучка офицеров чуть поодаль. Подавляющее же большинство сдавленных толпой солдат напоминали загнанных на бойню овец, а испуганные взгляды, которые они бросали на поднимавшийся со всех сторон дым, еще больше усиливали это сходство.

– Разрешите доложить, – подошел к нервно курящему пятую за полчаса сигарету Богдановичу черный от копоти майор Кареев. – Вернулось последнее звено. Напалм израсходован весь, керосина осталось еще на два вылета.

– Не нужно, – хрипло отозвался генерал-майор. – Лес горит. Этого нам хватит. Приготовьте машины к подрыву, и, как только откроется портал – все к чертям.

– Слушаюсь, – отозвался вертолетчик и, развернувшись, зашагал прочь походкой Буратино.

Кобзев огляделся. Вокруг старой базы простирался уже не непролазный лес. Голые, изъязвленные воронками холмы курились дымом, и черный клубящийся столб поднимался из-за реки, где полыхал второй лагерь.

– Черт! – Богданович затоптал сапогом окурок и, вздернув руку, посмотрел на часы. – Что они тянут кота… за это самое… пора бы уже…

– Смотрите! – крикнул кто-то. – Открывается!

Серое небо между менгирами потемнело – и с треском разодралось, открыв проход.

– Ну! – крикнул Богданович. – Что стали? Вперед!

– Давай! – подхватили опомнившиеся сержанты. – Пошли-пошли, колонной по пять! Быстрее!

– Последняя перекличка, – неожиданно проговорил Кобзев, глядя, как исчезают в проходе солдаты, – выявила отсутствие примерно сорока процентов личного состава. От числа прибывших.

– А вы чего ожидали? – отозвался генерал-майор. – Впрочем…

Его слова перекрыли разнесшиеся над лагерем громовые, незабвенные ноты «Прощания славянки».

– Какая… – начал было Кобзев и, обернувшись, осекся.

Замполит Бубенчиков стоял рядом с обшарпанными колонками, провожая тянущуюся к стоячим камням змею-колонну идиотической улыбкой.