Серебро и свинец Уланов Андрей
– Во-во… – выдохнул Окан почти неслышно. – Кейтель с Йодлем тоже что-то такое бормотали в Нюрнберге.
– Студент, ты че, сбрендил? – Куницын вскочил. – Мы, по-твоему, что, фашисты, да?! А сам ты…
– Мы, млин, Понтии Пилаты, – огрызнулся Алекс. – Руки умываем.
– Не, Студент, ты мне скажи…
– Уши! – Сидоренко разрядил в воздух очередной рожок.
– Вы что, мля, на солнце перегрелись?! – рявкнул он на притихших спорщиков. – Или пороху перенюхали?! Вы мне тут еще, мля, подеритесь! Дуэль, мля, устройте! А ну, живо, закрыли тему! К Кобзеву под лупу захотели? Кончай треп!
– Не, а чего он…
– Молчать, я сказал! Вам что, делать не хрен?! Вон еще какая гора несвернутая! А если мало, так я еще придумаю! Будете у меня оба траншею рыть… от меня и до обеда!
На несколько минут наступила тишина.
– А у меня, кажись, бракованный, – рискнул разрушить заговор молчания Сошников. – Во, глядите.
Он наставил дуло автомата в зенит и нажал на спуск. ППС судорожно дернулся, выплюнув короткую, на три-четыре патрона, очередь и замолк.
– Осечка?
– Хрен тебе! – оскалился Васька. – Перекос, чтоб его.
– Ну, откладывай, – вздохнул Сидоренко. – Мля, теперь еще дефектную составлять!
– Млин, а у меня у одного предохранитель был хреновый, – заволновался Куницын. – Его что, тоже в брак?
– Ты хоть помнишь-то, который из?
– Вроде во-он тот.
– Это запросто, – прокомментировал Алекс. – Предохранитель у пэпээса самая ненадежная деталь. Небольшой износ выреза, и вуаля – самопроизвольное выключение… А в остальном… Уши!
Он резко вскинул автомат и нажал на спуск.
– А если бы рикошет? – возмутился Беловский, глядя на отлетающую от валявшейся неподалеку глыбы известняка брызги. – Ты сегодня… – Он осекся, глядя на проступающие из-под пыли следы пуль, складывающиеся в четко различимые очертания букв А и О.
– Крис, вставай. Светает.
– Да. – Крис с трудом удержался от давнишней привычки – не открывая глаз, сесть в кровати. – Сейчас.
Он открыл глаза. Прямо над ним тихо шелестел в кронах слабенький рассветный ветерок. Листва казалась серой – может, она и была такой, а скорее, от того, что солнце этого мира еще не высветило ее и даже плывущие в вышине облака только-только начинали розоветь.
Но все равно, подумал Крис, до ярко-зеленого оттенка южноамериканских джунглей этим листьям далеко. А он привык к ним за последние несколько лет, привык просыпаться под вопли огромных попугаев, вытряхивать отовсюду набившихся за ночь насекомых и – если позволяла обстановка – неторопливо запивать шоколадную плитку пайка фирменным травяным чаем Седжвика.
– Что-нибудь было? – тихо спросил он Боллингтона, с кряхтеньем отползающего от стереотрубы.
– Пару раз пробегали какие-то зверюги. – Джимми с видимым наслаждением потянулся и, сладко зевнув, добавил: – А может, просто у меня уже в глазах рябит.
– Только не начинай снова, ладно? – попросил Крис. – Ты мне вчера все уши прожужжал своими жалобами. Мне и самому кажется, что мы напрасно протираем здесь штаны уже третьи сутки. Но эта тактика работала в Краю Больших Неприятностей, и командование не видит причин, почему бы ей не работать здесь.
– Может, потому, что здесь все-таки не Вьетнам? – предположил Боллингтон.
– Рад, что ты это наконец заметил, – язвительно отозвался Рид. – Теперь осталось только подождать месяц-другой, пока эта истина дойдет до командования, и тогда все мигом станет на свои места. Фея взмахнет волшебной палочкой, прошепчет волшебные слова, и у всех Золушек появится по паре хрустальных кроссовок от «Найка».
– Злой ты, – пожаловался Джимми, устраиваясь на подстилке.
– Я не злой, – отозвался Крис, осторожно высовываясь из-за корня. – Правда-правда. Я сонный, голодный, небритый и вдобавок зябнущий тип, но при этом я – сама доброта. Я прямо-таки преисполнен, нет, переполнен добротой ко всему окружающему. Настолько переполнен, что если я немедленно не изолью хотя бы часть ее на этот самый окружающий мир, то лопну на месте.
– В этой фразе весь ты, – пробурчал Боллингтон. – Три дюжины слов на то, что можно сказать всего двумя: «Хочу отлить».
– В этом и состоит преимущество образования. – Крис закончил обозревать местность и сполз обратно. – И тебе, необразованной деревенщине, не понять всю прелесть плетения сложных словесных узоров… А поскольку я старше тебя по званию, ты вдобавок не можешь приказать мне заткнуться и вынужден слушать эту чушь.
– Словесный понос, – фыркнул Джимми. – Похоже, ты вчера нахватался тайком местных ягод и они вызвали у тебя расстройство. Только не желудка, а головы.
– Интересная гипотеза, – отозвался Рид, выуживая из нагрудного кармана остатки шоколадной плитки. – Можешь заодно запомнить еще одно новое для тебя словечко – элоквенция.
– И что оно означает?
– Именно то, что ты только что диагностировал у меня, – словесный понос. Видишь, – Рид пружинисто вскочил на ноги, – одно слово заменяет целых два, так что такому любителю все сокращать оно должно прийтись по вкусу, верно?
– Эй, – приподнял голову задремавший было Джим. – Ты куда?
– Ну, для начала я, как мы уже выяснили, хочу отлить, – усмехнулся Крис. – А во-вторых, я решил передвинуть наш наблюдательный пункт на полсотни ярдов правее. Там лучше обзор и… – Крис сделал паузу.
– И что?
– И ты не будешь отвлекать меня от наблюдения своим храпом, – рассмеялся Рид. – Спи… пока дают.
– А если… а-а-а-у… что-нибудь случится?
– Если тут будет проходить Микки Маус, я попрошу для тебя автограф, о’кей? – пообещал Крис.
– Угу. – Боллингтон зевнул в третий раз. – А если это будет Дональд Дак?
– Одолжу у него двадцатку. Спи.
Обзор с нового места был действительно лучше, тут Крис не ошибся. Ошибка была в другом, но понял он это только после того, как закончил обустраивать укрытие и установил прибор наблюдения и винтовку. Теперь от Боллингтона – и от рации – его отделяло пятьдесят ярдов не очень густого кустарника.
Следовало, конечно, немедленно устранить это упущение, но будить отдежурившего четыре самых сонных предрассветных часа Джимми у Криса просто не поднялась рука.
Ровно через двадцать минут он чертовски пожалел о своем решении, но было уже поздно. На дороге показались местные – человек двадцать. Впереди ехали двое конных, один – в приметном рыжем камзоле, другой – в чем-то неопределенно-буром.
Сбродный отряд, решил Крис, рассматривая растянувшуюся колонну в двадцатикратный М49. Одеты кто во что – кольчуги, плащи, куртки, один и вовсе в простецкой домотканой рубахе, но оружие у всех. Явные герильерос, и думать нечего. Следовало ожидать – после разгрома замка кто-то беспременно должен был удрать… хотя, вспомнив опаленные стены, Крис рассеянно удивился, что беглецов оказалось так много.
Он прикинул дистанцию – полторы тысячи ярдов, далеко. В Квонтико ему приходилось стрелять максимум на восемьсот пятьдесят, оптимальной же дистанцией считались шестьсот. Ну ничего, сейчас эти ребята подъедут поближе… главное, чтобы их не спугнула вторая пара, затаившаяся где-то по ту сторону дороги.
Крис медленно переместился от трубы к винтовке, заглянул в прицел – до всадников, судя по сетке Mil-Dot, оставалось чуть меньше мили.
И внезапно один из них, в буром кафтане, поднял коня на дыбы и, выбросив руку в сторону леса, что-то прокричал.
Снайпер оторвался от прицела как раз вовремя, чтобы увидеть, как вспыхивает в лесу напротив него яркое, неестественно алое пламя. И тут же до него донесся дикий вопль, вопль заживо горящего человека. Он тянулся, тянулся… хотя на самом деле длился не больше секунды и наконец оборвался. И тут же погасло пламя, разом, словно кто-то отпустил рычажок зажигалки.
Бог мой, только и успел подумать Крис, снова приникая к прицелу, – и буквально натолкнулся на взгляд туземца в синем. Тот смотрел прямо на снайпера, словно их и не разделяло расстояние, и Крис с ужасом осознал, что этот местный знает о нем, видит его и сейчас все повторится… Нет!
Нет, прошептал он, вжимаясь лбом в холодный мох. Чужой взгляд скользил по нему – липкий, скребущийся. Так, наверное, чувствуют себя люди на субмаринах, вслушиваясь в треск вражеского сонара над головой, подумал Крис и тут же отогнал эту мысль, как и все прочие. Я ни о чем не думаю, мой мозг пуст, как банка из-под пепси, и вообще меня здесь нет, я просто пустое место, здесь только пустота, повторял он. Ты не видишь маленькую мышку, кружащийся в вышине орел, она слишком маленькая… маленькая такая мышка.
И вдруг скребущий взгляд пропал, а огонь не пришел, и Крис, не веря до конца в то, что остался жив, поднял голову – как раз, чтобы увидеть, как всадник в буром поднимает руку, чтобы указать на лес слева от него – туда, где должен быть Джимми Боллингтон.
Никогда еще в своей жизни Кристофер Рид не стрелял так.
Уже не было времени вводить поправки. Цифра восемнадцать – падение пули 308-калибра на дистанции в милю – огненными буквами вспыхнула у него в голове. Он нажал спуск, большим пальцем потянул затвор – вылетевшая гильза привычно легла в ладонь, – успел увидеть, как валится обезглавленная фигура в буром кафтане, как разворачивается в его сторону всадник в красном – винтовка дернулась второй раз, и красный кафтан сполз на землю.
Он не смог бы стрелять так, чтобы спасти свою жизнь, – но ему надо было спасти чужую.
На несколько секунд мир словно замер, словно будучи не в силах постигнуть случившееся. Затем пронзительно заржала лошадь – и, будто этот звук был командой, оставшиеся туземцы бросились вперед.
Хлопнул выстрел. Крис недоуменно посмотрел на винтовку и только потом сообразил, что это стрелял Боллингтон. Один туземец упал, поднялся, хватаясь за плечо, – и следующая пуля сбила его с ног, словно шахматную фигурку, небрежным щелчком отправляемую за край доски. Остальные продолжали бежать.
Больше всего Криса поразило то, что местные даже не пытались хоть как-то уклониться от пуль. Они просто мчались вперед, а две винтовки стреляли наперегонки – хлоп, хлоп, – и сбиваемые этими щелчками фигурки падали в траву и больше не поднимались. Ближе трехсот ярдов не удалось приблизиться никому.
И только потом он осознал, чему только что стал свидетелем.
Люди обычно не вызывают огонь мановением руки.
Глава 8
Норм Фаулер ощущал этот взгляд спиной. Он прекрасно понимал, что все это чушь и бред, что никто, конечно, не станет буравить ему хребет пристальным холодным взором, но не мог отделаться от ощущения, что это лес пытается указать незваным гостям их настоящее место.
До сих пор еще ни один патруль не встретил сопротивления со стороны туземцев – больше того, не бывало даже тех неприятных «случаев», которые, по словам служивших во Вьетнаме, так и норовили приключиться с американским морпехом на враждебной земле. Единственный пострадавший солдат ухитрился забрести в лес и пропороть ногу острым суком – немного странно для военного с опытом, но никто не пытался доказать, что злосчастную щепку подложили партизаны. Однако Фаулеру все равно было не по себе.
Возможно, дело было в том, что они изрядно удалились от базы. Конечно, пока Арт Делильо волочит неподъемный ящик с ламповой рацией – дикость какая, таскать за собой эту гирю, особенно если привык к транзисторам, – всегда можно вызвать вертолет. Но после того как группировка вторжения потеряла вначале одну летающую машину – со взводом Пауэлла, а потом еще четыре в ночной атаке на замок, начальство откликалось на такие просьбы с неохотой. А возвращаться назад пешком придется почти в темноте – не самая приятная перспектива.
Хотя, с другой стороны, и сам лес действовал на нервы, и не только впечатлительному Фаулеру. Чем дальше заходил небольшой – шестеро, считая нагруженного, как мул, радиста – отряд, тем гуще сплетались над головой ветви, тем реже щебетали в листве птахи и тем сильнее становился запах гнили и тления, исходивший из дремучей чащобы по обе стороны дороги. Двое патрульных еще брели, следуя привычке, по обочинам, но зайти в колючее заграждение ветвей не осмеливались. Острые шипы пропарывали полевую форму, точно ланцеты.
Смешок прозвучал так неожиданно и неуместно в мертвенной тишине, что Фаулер, дернувшись, едва не выстрелил навскидку, прежде чем сообразил, что смеется командир, сержант Акройд.
– Что случилось, сержант? – спросил Кадиллак своим обычным басистым шепотом. По-настоящему его звали Линкольн Джонас, и он был во взводе Фаулера единственным человеком, способным палить из станкового пулемета, держа его на весу. А еще его совершенно не брал загар, за что он и был удостоен прозвища, звучавшего полностью как Розовый Кадиллак.
Вместо ответа Акройд обернулся, и у Фаулера, тоже собиравшегося спросить что-нибудь – по возможности, до какого ориентира сержант намеревается их сегодня гнать, – перехватило горло.
Это было не лицо сержанта Акройда. Сержант не пошел язвами и не порос шерстью, все черты его лица оставались на местах, но выражение они приняли такое, какого Акройд бы просто не допустил. Это было… нечеловеческое выражение, по-другому Фаулер не мог бы объяснить. И глаза – они тоже не принадлежали тому Акройду, что шел по лесной дороге минуту назад.
– Что с вами, сарж? – прошептал он, медленно-медленно поднимая дуло М-16.
– Вы, – проговорил Акройд. Это снова было неожиданно – Фаулеру почему-то казалось, что накатившее на командира безумие немо. Сержант подвигал челюстью, точно та не желала слушаться. – Зря. Пришли. – Между словами падали тяжелые, гулкие паузы. – В этот. Лес. Ши.
Ноги сами бросили Фаулера вбок, в канаву и колючки, за миг до того, как Акройд открыл огонь.
Бритвенно-острый шип глубоко пропорол морпеху щеку, и по лицу потекла теплая кровь. Над головой затрещали под ударами пуль неломкие, твердые, как сталь, ветки.
Фаулер попытался прицелиться, но не успел. Все было кончено раньше, чем он успел хотя бы приподняться над краем придорожной канавы. Тело Акройда, прошитое сразу двумя очередями, валялось посреди дороги в пяти шагах от такого же измочаленного тела радиста Делильо. В наступившей тишине отчетливо слышалось похрустывание битого стекла в дырявом ящике рации. Рюкзак с аккумуляторами протекал электролитом, и его резкий, острый запах мешался с вонью кордита. Кровь чернела, соединяясь с кислотой.
– Он… – прошептал Фаулер непослушными губами.
– Это был не он! – вскрикнул Даг Полянски. – Эти проклятые гуки его загипнотизировали! Вы же видели – это был не он, на него нашло что-то! А мы – следующие! Хрена с два мы доберемся до базы! Нас по одному пристрелят! Ну! – Он дал очередь в кусты, еще одну. – Давайте, кто следующий?!
– Я, – гулко прошептал Кадиллак.
Две очереди почти слились. Кадиллак Джонас застрелил Дага за секунду до того, как пуля Фаулера пробила ему аорту. Рядовой Фаулер опустился на колени посреди трупов, и его вырвало всухую.
Точно в тумане он видел, как из придорожных кустов медленно выплывает фигура в плаще с капюшоном, под которым не видно лица. Он хотел выстрелить, но руки не слушались. Винтовка стала вдруг неподъемно тяжелой, а мышцы словно превратились в трясучее желе.
Вслед за фигурой в плаще из леса выбрели, переваливаясь до жути комично, трое барсуков. Тявкая и порыкивая, деловито они, точно муравьи, поволокли тело сержанта Акройда куда-то в чащу. «Прячут трупы, – мелькнуло в голове у Фаулера. – Они тут все заодно… даже барсуки».
Потом человек в плаще шагнул к последнему морпеху. Из широкого рукава выпросталась старческая рука, вся в артритных наростах и бледных пятнах, и повела в сторону морпеха кривым пальцем.
Мышцы ожили – но не все, и не по воле своего хозяина. Запертый в своем черепе, но не потерявший сознания рядовой Фаулер мог только беспомощно наблюдать, как его собственные руки медленно, неуклюже перехватывают винтовку так, чтобы холодное дуло уперлось Фаулеру в лоб.
Последним усилием воли морпех сделал то, чего месмерическая сила туземца не смогла ему запретить, – закрыл глаза. Но до последнего мига спину ему сверлил холодный, ненавидящий взгляд.
Лландауркс глядел на дорогу с высоты трех человеческих ростов. Ветка, на которой удобно устроились немолодой лекарь и его ровесник воин Данторакс, выросла здесь как по заказу.
– И все же я опасаюсь, – проговорил он, продолжая уже не единожды начинаемый спор. – Эти демоны владеют страшными чарами, неповторимыми для нас. А я не смогу защитить вас…
– Вы, коун, здесь не для того, чтобы защищать нас, – усмехнулся воин, – а чтобы латать наши раны, когда все закончится. Кроме того, мы не собираемся вступать в бой со всем их войском. – На миг он помрачнел – судьба отряда Койреракса, отправленного на приступ лагеря демонов, еще свежа была в памяти. – Против нас будет всего лишь их передовой дозор.
– Но эти железные големы… – Чародей прервался. – Какой мощью, должно быть, наделены их оживители!
– Не знаю, не знаю… – Данторакс покачал головой. – Дружинники докладывают мне обо всем, что видят, а примечают они немало. Никто из этих ши не кудесил сам. До последней мелочи все они творят при помощи вещей.
Лландауркс вопросительно приподнял брови.
– Знаешь столичные горючие палочки? – без видимой связи с предыдущим спросил воин. – Видел, конечно. Если нет огневого талана, а один в глушь отправляешься – полезная штука. Вот и у ши есть такие – у кого палочки, у кого коробочки. Но ни один из них ни разу не зажег огня сам.
– Они мечут огонь издалека… – попытался возразить целитель.
– Из своих железок! Всюду и везде – железки! Словно все они – даже не анойя, а бесталанные земледельцы! Но этого не может быть!
– Действительно… – пробормотал Лландауркс. – Быть может, чародеи у них составляют тесный круг… и снабжают своих подданных плодами своего чародейства…
– И рожают только от себе подобных? – ухмыльнулся Данторакс. – Ох, не верится мне! Нет, у меня не раз промелькивала мысль куда более пугающая.
– И какая же? – полюбопытствовал чародей. Воин помрачнел.
– Что никакого колдовства в том, что они делают, нет.
Лландауркс поглядел на него с недоумением.
– А как еще это возможно?
– Ну, умельцы из Андилайте ведь делают как-то свои горючие палочки, – ответил Данторакс. – И чтобы выплавить сталь, не требуется колдовство. И чтобы поднять груз, не нужен волшебник-движитель. Что, если эти обделенные дарами ши научились без помощи чар делать то, на что, как мы полагаем, способны одни лишь кудесники?
– Это… ужасно, – прошептал целитель, содрогнувшись всем телом.
– Почему? – удивился Данторакс.
– А ты подумай, что ты сейчас сказал! – внезапно озлился целитель. – Сколько носильщиков нужно, чтобы тянуть груз, который один движитель поднимет усилием мысли? Сколько орочьих клинков перерубит меч, откованный кузнецом-магом?
– Много, – согласился дружинник.
– А сколько простых ремесленников нужно, чтобы сработать вот такого железного голема? – поинтересовался Лландауркс. – Ты помянул огневые палочки – в Андилайте, как помнится мне, их делает целая мастерская, десятки человек, – только чтобы повторить то, на что способен последний анойя с огневым даром! Теперь я понимаю, для чего демоны пришли сюда и почему убивают всех на своем пути. Если ты прав, если в их мире нет волшебства… То, верно, тот мир – выхолощенная земля, пустая скорлупа, кишащая, как гниль – червями, безволшебным народцем. Неужели ты не видишь – чтобы создавать такие вещи, число этих ши должно быть несчетно! Они обожрали свою землю, они выпили свои реки и теперь из последних сил рвутся в наш мир, чтобы и его высосать, точно комары, налетевшие на дракона! – Он перевел дух. – Я видел, что Виндерикс почерпнул в разуме плененного ши. Я видел, какие войны они ведут, но тогда мне не пришло в голову… Они открывают ворота стоячих камней, они высвободили внутренний пламень материи – как могли они не владеть сильнейшими чарами? И все же ты прав – они безволшебны.
– Но если это так, – промолвил Данторакс, – между нами не может быть мира.
– Верно, – отозвался целитель. – Это тяготит меня, но, признаться, для меня важнее благоденствие владения Дейга и всего Эвейна, нежели кровожадных ши. Если бы только мы могли договориться с ними… но с теми, кто убивает, будучи уверен в своей безнаказанности, не о чем говорить. Их слову верить нельзя – а если так, к чему слова?
– Тш! – прервал его дружинник. – Едет.
Прислушавшись, целитель уловил за шумом листвы дальний, нарастающий рокот. Да, дозорные не ошиблись – железный гроб был один, и приближался он очень быстро.
– Пора, – решил Данторакс. Он сунул в рот пальцы и залихватски свистнул.
С громовым треском подломился и рухнул поперек дороги старый неохватный двулист.
– Изверги, – пробурчал целитель. – Другого дерева не нашлось. Из чего теперь знахари здешние варить свое зелье будут?
Данторакс удивленно глянул на него.
– Тут близ деревни этих двулистов целая роща, – ответил он. – Воняют по весне – хуже выгребной ямы. Старый, конечно, жалко, но чтобы убиваться…
Лландауркс сморщился.
– Все забываю, – пожаловался он. – Сколько уж лет в ваших краях живу, а кажется, словно из дому год-другой тому обратно уехал. У нас-то двулист редко когда найдешь.
Рокот нарастал.
– Сейчас… – прошептал Данторакс, напрягаясь.
Что-то пискнуло в ветвях, и миг спустя из-за поворота вывернула железная повозка в зеленых и бурых разводах, точно латаный разбойничий кафтан. Вывернула и остановилась, обиженно взвизгнув, перед преградой.
Четыре стрелы вылетели из зарослей одновременно. Одна вошла точно в ствол стоящего на крыше, у командирской башенки, крупнокалиберного пулемета, намертво заколотив его. Остальные с убийственной точностью нашли блестящие стеклышки, так напоминавшие подозрительному Дантораксу линзы дальневзорных труб; нашли – и отскочили, не причинив неведомому материалу никакого вреда.
Повозка вздрогнула. Распахнулась узкая дверца на крыше, и оттуда полез ши. Его пронзила еще одна белоперая стрела. Демона втянули внутрь и поспешно захлопнули крышку. Очередная стрела ударила в металл и отскочила.
– Смотри! – негромко воскликнул Данторакс. – Смотри, как глупо! В этом железном гробу нет бойниц. Чтобы вступить в бой, ши должны выбраться – но тогда мы убьем их раньше.
– Они могут уйти от боя, – заметил целитель.
И действительно, голем поспешно сдал назад, вращая многочисленными колесиками, прятавшимися внутри лязгающей широкой цепи. Из кустов полетели, метя в стеклянные глазки, комья липкой амбоевой смолы.
– Не могут, – уверенно заметил дружинник, и, словно в подтверждение его слов, позади бронетранспортера рухнуло еще одно дерево.
– Теперь им остается или вызывать подмогу из лагеря, – объяснил Данторакс, – или вылезать из своего укрывища и сражаться. Подмога придет нескоро… а вот выползти мы им поможем.
По одному, осторожно пригибаясь, дружинники выходили из густых зарослей. Целитель в очередной раз подивился их способности проходить через перевитые чешуйчатым вьюном кусты шиповника и златяники, точно сквозь редкий туман.
Железный гроб рычал, ревел, дергался вслепую то вперед-назад, то вправо-влево, пытаясь придавить неосторожных, но дружинники ловко отскакивали с его пути, хохоча и подталкивая друг друга, будто перед ними был не зловещий голем, а глуповатый бычок, которого раздразнили деревенские мальчишки.
– И что дальше? – спросил Лландауркс. – Они могут сидеть там бесконечно.
«Сейчас бы нам очень пригодился Линдан, – подумал он. – Но на своем месте он нужнее. Или Виндерикс… Правда, Виндерикс один стоит дружины».
– Мы могли бы обложить эту железку хворостом и поджечь, – задумчиво проговорил Данторакс. – Но есть способ проще. Один из наших воинов – Телленаур – родович Дейга. Он почти анойя, но его силы должно хватить. Сейчас…
Изнутри железного гроба донесся какой-то шум, и внезапно широкая задняя дверь откинулась вверх. Ши посыпались изнутри, как горох.
Все было кончено очень быстро. Против лучников, бивших с деревьев, против меченосцев, поджидавших за порогом, демоны были почти беспомощны. Лишь двое из пятнадцати успели пустить в ход свое громобойное оружие, да и тем удалось лишь ранить троих бойцов.
– Телленаур! – окликнул Данторакс, спускаясь со своего наблюдательного поста. – Хватит!
– А? – Худощавый юноша очнулся от сосредоточенного полузабытья. – Да, коун. Простите, коун.
Только что убитый стрелою ши, поднятый чародеем, с мучительным вздохом осел на скамью, закрывая сохнущие глаза.
– Ничего, – Данторакс кивнул. – Я же знаю, что ты плохо владеешь своим даром.
– Простите, коун, – повторил Телленаур, потупившись.
– Не извиняйся, – оборвал его воин. – Если бы не твой дар, мы пострадали бы куда сильней. Вот чем меряется его сила.
Он внезапно насторожился, улавливая среди лесных звуков только ему ведомые сигналы невидимых часовых.
– Лландауркс! – бросил он решительно. – Ты готов?
– Да. – Целитель устало поднялся с колен. – Все трое могут идти… хотя Колла я бы советовал поддержать. Все же пробитое легкое – не шутка.
– Тогда уходим, – скомандовал Данторакс. – Сюда движется другая повозка.
Маленький отряд уже углубился в лес, когда из-за поворота выехал легкий танк «шеридан», именуемый иногда презрительно «противопехотным» – более тяжелой наземной техники в распоряжении армии вторжения не было. И превращавшие вековые стволы в решето шестидюймовые шрапнельные снаряды никому не могли причинить вреда.
– Боевой дух солдат падает с каждым днем, – угрюмо признал Макроуэн.
– Его поднимет первая же существенная победа, подполковник, – оборвал его Дженнистон. – То, что вы не в силах ее добиться без приказа сверху, – ваша, и целиком ваша вина.
Обри передернуло. Он уже привык, что командование группировкой вторжения для адмирала оказалось слишком сильной нагрузкой. Большую часть времени Дженнистон пребывал в ступоре, выходя из него, только чтобы выяснить, что случилось на свете за время его отсутствия, и от ужаса впасть в бессознательное состояние по новой! Сегодня, к сожалению, адмиралу стало полегче.
– Вы потеряли… сколько вертолетов, майор?
Обри начинал уже жалеть, что не задвинул под сукно список боевых потерь. К сожалению, право вытребовать подкрепления имел только командующий, а без веской причины Дженнистон не собирался обращаться к своему запредельно высокому начальству ни с какими просьбами. И без того АНБ перевернуло небо и землю, а заодно поставило на уши ЦРУ, чтобы доставить к точке перехода те скудные силы, что имелись в распоряжении группировки сейчас, не замеченные всевидящей русской разведкой.
– Шесть, адмирал, – невыразительно ответил Норденскольд. – Один с отделением Па… Клелайна. – Уже вся группировка вторжения называла погибшее отделение именем единственного выжившего (если это можно было назвать так), а не именем командира, и только Дженнистон, несколько оторвавшийся от действительности за время нескончаемых припадков, требовал точности. – Четыре во время карательной операции у замка и еще один…
– Я помню, – оборвал его адмирал. – Как и потери в людской силе. И я не знаю даже, что сложнее скрыть – смерть десятка остолопов, позволивших себя зарезать каким-то туземцам, или гибель одного вертолета, который стоит дороже, чем эти остолопы заработают за десять жизней!
– И еще один БТР, – осмелился добавить Обри.
– Что? – Адмирал подпрыгнул. В глубине души адъютанта затеплилась надежда, что долгожданный припадок наконец избавит всех присутствующих от мучений, но не тут-то было. – Когда?
– Вчера, – проронил Макроуэн, мрачно покосившись на Обри. – Мы перестали посылать пешие патрули после того, как пропали два…
– Погибли, – отрубил адмирал.
– Пропали, – стоял на своем Макроуэн. – Мы не нашли никаких следов тел. Кровь на дороге, кислота, видимо пролитая из аккумуляторов, стреляные гильзы… Но ни тел, ни клочка формы, ни даже… в общем, ничего. Мы обыскали лес в радиусе сотни ярдов – ничего!..
– Это я знаю, – оборвал его Дженнистон, – дальше.
– Мы стали отправлять на патрулирование группы на бронетранспортерах… наши стотринадцатые изрядно впечатлили местных поначалу… и исчезновения прекратились. До вчерашнего дня. – Подполковник примолк.
– Как это случилось? – потребовал ответа адмирал.
– Мы не знаем, – прошептал Макроуэн.
– Они попали в засаду, – попытался помочь ему Обри.
– Интересно, как вы это допустили? – презрительно фыркнул адмирал.
Подполковник кивнул.
– Это нам следовало предусмотреть, не спорю, – согласился он. – Туземцы свалили перед БТРом дерево… хотя как им удалось это, я тоже не понимаю. Не здешнюю секвойю, конечно, но… здоровый старый гинкго, в три обхвата. Гораздо проще было вырыть яму-ловушку. Командир попытался вылезти наружу и открыть огонь из пулемета – вы же знаете эту идиотскую конструкцию, адмирал! В поле она, может, и хороша, но в лесу, да в засаде… Короче, он не успел высунуться, как в него всадили стрелу. Водитель дал задний ход – вслепую, потому что оптику заляпали чем-то в первые секунды, – и тут же позади упало еще одно дерево. Это все мы знаем совершенно точно – рация в машине работала до последнего. Насчет оптики тоже не совсем понятно. Она выдерживает прямое попадание из крупнокалиберного, а тут – все белое от трещин. Патруль вызвал на подмогу танк, и мы… согласились. Потом по рации донеслись крики, чей-то дикий вопль… и тишина. Когда танк все же приехал – через четверть часа, – там были только трупы. Десантный люк на корме был открыт.
– Зачем? – невольно прошептал Дженнистон, и тут же, опомнившись, сделал суровое лицо.
– Мы не знаем, – повторил Макроуэн. – Но замки не были сломаны. Патрульные выбежали сами. Под стрелы.
– Это похоже на английский длинный лук, – добавил Норденскольд. – Его стрелы пробивали троих стоящих колонной пехотинцев одного за другим.
Дженнистон помолчал.
– И ваши люди, – поинтересовался он у Макроуэна, – не попытались открыть огонь?
Это проняло даже упрямого служаку-морпеха.
– Со всем уважением, адмирал, должен заметить, что это также и ваши люди, – ответил он. – Патрульные открыли огонь. Те, кто успел. При том, что некоторые солдаты были убиты холодным оружием, с ближней дистанции. Но ни одного трупа противника мы не обнаружили. Или враги унесли их с собой, или им сказочно повезло.
– «Повезло», – передразнил его Дженнистон. – Врагу в этой войне вообще сказочно везет, должен вам заметить. Или я чего-то не понимаю?
– Это мы не понимаем, – ответил за Макроуэна Обри. – Мы не понимаем, каким образом туземцы сбивают боевые вертолеты. Каким образом им, вооруженным мечами и луками, удается брать верх над автоматчиками. Каким образом они уничтожили взвод морской пехоты, оставив от тел только горелый прах, и расчет минометчиков, находившийся от места сражения в доброй миле, не оставив на телах никакого следа! Я тщательно обработал всю информацию, поступившую от подполковника Макроуэна, и должен сказать, что, судя по всему, разведка ошиблась, определяя уровень развития местной цивилизации, и последствия этой ошибки могут быть катастрофическими.
Обри избрал единственный верный путь. Перекладывать вину на Макроуэна было бы подло, собственной адмирал не признал бы даже на Страшном суде, зато свалить все на аналитиков из АНБ, обрабатывавших первоначальные данные, было куда как удобно.
– Р-разведка… – пробурчал адмирал. – Так проведите свою, черт вас побери! Разузнайте, что за оружие на самом деле у местных…
Обри набрал воздуха в грудь.
– Адмирал… – проговорил он неуверенно. – Кажется, это не оружие.
– Что вы хотите сказать, майор? – переспросил Дженнистон. – Что наших ребят, – «Ага, – мстительно подумал про себя Обри, – теперь уже наших?», – закидали маргаритками?
– Никак нет, адмирал. – Обри прокашлялся. – Я консультировался с научной группой… – На самом деле ничего подобного Обри не делал, но не станет же адмирал проверять каждое его слово! Для чего, в конце концов, нужен старому пердуну адъютант, как не для того, чтобы работать? – Похоже, что местные жители владеют парапсихическими способностями… в предельной степени.
– Я помню ваш… весьма туманный отчет о переговорах с местными, – перебил его Дженнистон. – Там, помнится, упоминалась телепатия. И рапорт сержанта… Рида, кажется?
«Хорошо, – подумалось Обри, – что тебе еще что-то помнится. Или все же плохо?»
– Кстати, должен отметить, что все ваши дипломатические потуги, майор, кончались в лучшем случае ничем, – добавил адмирал.
– Именно телепатия, – проговорил Обри, проглотив обиду. – Я бы мог допустить, что наших бойцов… мм… дистанционно загипнотизировали.
– Бред какой, – отозвался Дженнистон без особого убеждения. – В это я поверю, когда местные гориллы пройдут мимо часовых прямо в лагерь и потребуют отвести их к нашему вождю. Пусть попробуют загипнотизировать мины. А сожженные «кобры» – это тоже гипноз?
– Пирокинез? – без особой надежды предположил Обри.
Макроуэн заморгал.
– Бред, – повторил адмирал. – Я не запрещаю вам проверить даже это предположение… но только потому, что других идей ни у кого из вас нет.
– Есть, – ответил Макроуэн. – Это происки русских.
– Тоже бред, – отозвался адмирал, демонстрируя не свойственный ему здравый смысл. – Будь у них подобное оружие, мы б о нем знали. И даже русские не так глупы, чтобы давать его в руки дикарям. Но… проверить можете. Нет – я вам приказываю проверять любые предположения по этому поводу.
– Ну и как я, интересно, буду выяснять, не красные ли снабдили здешних голожопых чурок супер-пупер-огнеметом? – саркастически полюбопытствовал Макроуэн, когда они с Обри покинули адмиральский кабинет.
– Глубокая разведка? – предположил Обри. Макроуэн выразительно поднял брови.
– Если влияние красных настолько распространилось, что ощущается даже на этих окраинах, – пояснил Обри, – а мы, судя по всему, находимся на окраине здешней империи, почти на самом фронтире, то дальше на восток оно должно ощущаться сильнее. Я бы забросил небольшую группу… человек пять… под видом торговцев из-за границы… подальше от здешних мест, куда слухи не успели дойти…
Подполковник истово закивал.
– А вот как я буду доказывать адмиралу, что здешняя атмосфера благоприятна для спиритов и гадалок, – уныло закончил Обри, – просто не представляю.
Макроуэн широко ухмыльнулся.
– А вот тут, – заметил он, – я, кажется, сумею вам помочь.
– Возможно, – без энтузиазма отозвался адъютант, – но на вашем месте я бы усилил охрану базы… так, на всякий случай.