Серебро и свинец Уланов Андрей

– Пшла. Пшла прочь.

Муху это слабое попискивание нисколько не встревожило. Она закончила туалет передних лапок и принялась за задние крылья.

– У-уйди, гнида.

Только сейчас Паша сообразил, на чем, собственно, сидит муха.

Это была затворная коробка его собственного АКМСа. Предохранитель стоял в положении «непрерывный огонь», из разрубленной ложи торчали длинные щепки.

А ведь стрелять он ни хера не будет, отрешенно подумал Гришаков, глядя на разрубленный металл. Ствол наверняка напополам… мля, не успел бы подставить, башку бы до шеи располовинили.

Мля.

Пашка осторожно пощупал голову. Не, вроде целая. Кровищи до …, ну да оно и к лучшему – вон уже сколько валяюсь, и не одна местная сука не усомнилась, что я самый натуральный жмур.

Мысль о местных словно приоткрыла заслонку на плотине – и на Пашку каскадом хлынули разномастные картинки вчерашнего дня, начиная от приснопамятной речи из матюгальника, в который попеременно орали Бубенчиков и его жиденок-толмач; собственная досада, когда стало ясно, что вертолет за ними до темноты не обернется; лагерь на лугу – далеко уходить не стали, старлей решил, что утром до второй деревни добраться будет легче, и даже разрешил разбегаться в увольнительную, но только парами; самый старший лейтенант, выходящий из избы с чем-то вроде полотенца в руках; силуэты товарищей на фоне костра, вспыхнувший БТР и раздавшийся из него жуткий, сразу захлебнувшийся вопль. Кто там сидел? Не водила, точно. Сергун поймал плечом стрелу еще раньше, уронил автомат и уковылял куда-то. И тогда же пропал сержант.

Потом Паша бежал, бежал, не разбирая дороги, крестя наугад длинными, и двое местных, один с мечом, второй с какой-то замысловатой железякой, угодили как раз под такую, в полрожка, очередь. Потом кончился второй магазин, а третий никак не входил, и надо было глянуть, чего там с ним…

– Арранза, тийш!

– Атшайдаль, те лейшра, одрок…

Резкие, гортанные фразы чужого языка донеслись до Пашки. Услужливое сознание мигом нарисовало еще одну, знакомую по десятку фильмов, картину – немецкие солдаты с непременно закатанными до локтей рукавами, хохоча и поминутно прикладываясь к фляжке, приближаются к раненому красноармейцу, а тот из последних сил, закусив кольцо… Граната!

Пашкина рука скользнула вдоль ремня и сомкнулась на ребристом корпусе.

Эфка. Паша зачем-то подтащил руку к лицу, глянуть на черные квадратики. Оборонительная граната, разлет осколков на две сотни метров. А он сейчас – ни бросить толком, ни укрыться. Разве что и в самом деле подорваться.

Пашка уперся свободной рукой в землю и встал.

Его сразу шатнуло, в глазах потемнело, поэтому двух замерших с раззявленными ртами местных он увидел только секунд десять спустя.

Метров до них чуть меньше десяти, прикинул Гришаков и потянулся было к чеке.

Кидать гранату ему не понадобилось. Зрелище встающего, словно неупокоенный мертвяк из-под земли, окровавленного демона оказало на крестьян воздействие, ненамного уступающее «лимонке». Выйдя из ступора, они дружно заорали и что было сил ринулись к селу.

Пашка качнулся, ухватился за плетень, развернулся и, шатаясь из стороны в сторону и едва успевая подставлять ноги под норовящее рухнуть туловище, побежал в сторону леса.

«Ехали казаки, ехали казаки… – тихонько наигрывала гитара в углу. – Сорок тысяч сабель, сорок тысяч лошадей…»

– Поручик, смените пластинку! – потребовал капитан Шипков, перелистывая очередную страницу «Советского спорта» недельной давности – свежие газеты в клубе не появлялись. – И так «Динамо» продуло, а тут еще и вы со своей махновщиной.

– «И покрылось поле, и покрылось поле…», при чем тут махновщина? – возмущенно отозвался Ржевский. – Этой песне знаете сколько?

– Не знаю и знать не желаю. – Вертолетчик перевернул следующую страницу. – Но то, что в фильме, в фильме… Господа, в каком фильме эту песню поет Нестор Махно?

– «Достояние республики», да? – предположил Мушни.

– Корнет, молчать! – отмахнулся от него Шипков. – Ну, товарищи офицеры… товарищ полковник, может, вы помните?

– Сорри, Валерий, – вздохнул полковник, не отрываясь при этом от какой-то потрепанной книжечки в невзрачном сером переплете, – бат ноу. Кадры, где он поет, помню, актера помню, а вот как фильм называется…

– Но фильм-то помните! – уцепился за его слова капитан. – Вот скажите своему…

– Фильм называется «Александр Пархоменко», – неожиданно для всех четко сказал сидевший в углу палаты капитан Перовский.

– Браво, разведка! – восхитился Шипков.

– Позвольте, позвольте, а о чем спич-то, господа? – Ржевский последний раз нежно провел ладонью по струнам и поставил гитару рядом со стулом. – В смысле, пар дон муа, о чем базар? Разве я отрицал, что эту песню могли петь в каком-то фильме?

– Вы, ваше недобитое благородие, – улыбаясь, начал Шипков, – просили обосновать эпитет «махновский» применительно к исполняемому вами, с позволения сказать, произведению. Отвечаем – песня махновская, потому что пел ее Махно. Вопросы будут?

– Будут, как же не быть, – кивнул Ржевский. – Какое там «Динамо» продуло? Их, знаете ли, несколько.

– Какое, какое, – проворчал вертолетчик, старательно подделываясь под выговор командующего группировкой генерал-лейтенанта Дарьева. – Какое надо, то и продуло. И вообще, товарищ старший лейтенант, вы офицер или где? Если офицер, должны болеть только за ЦСКА!

– Фи, – небрежно выдохнул Ржевский и, снова подобрав гитару, прошелся по струнам затейливым перебором. – Чего бы такого исполнить?

– Что-нибудь эдакое? – предположил второй вертолетчик, майор Кареев.

– Желание наших славных хозяев… – Ржевский задумчиво погладил деку. – Значит, эдакое… А как насчет… «Yesterday, all my troubles seemed so far away…»

– Эй, эй… – предостерегающе воскликнул Перовский. – А если Кобзев мимо случится?

– Или, не приведи боже, Бубенчиков… – поддержал его Шипков. – Его же кондратий хватит.

– А… – отмахнулся Ржевский. – У Бубенчикова сейчас другим голова занята. Он в агитации по уши.

– Кстати, а что он там затеял? – спросил молчавший до сих пор старший лейтенант Лягин.

– Сказано же – агитацию. У них сегодня четыре деревни по плану.

– Не понял.

– Ну, видел, две бронегруппы вышли? С первой помощник Бубенчикова пошел, а со второй замполит батальона. Будут агитировать.

– Как? – удивился Лягин. – Переводчик же, этот Лева-кучерявый, с ними не поехал. Я его минут десять назад видел, здесь он, на базе.

– А они будут по бумажке зачитывать, – спокойно ответствовал спецназовец. – Бубенчиков приказал этому Шойфету составить стенограмму…

– Транскрипцию? – вставил Ржевский.

– …поручик, молчать, – своей вчерашней речи. Вот они и будут нести в, – Перовский криво усмехнулся, – «массы угнетенного крестьянства слово пламенного революционера».

– Дурдом! – подытожил общее мнение Шипков. – Балаган. И мы в нем примы-балерины.

– Ха! – каркнул Кареев. – Марксленовичу просто надо поскорее наверх о достижениях отрапортовать. Дескать, установил, провозгласил, и началось братание солдат доблестной Советской армии с освобождаемым из-под гнета населением.

– Да уж, братание! – возмутился Перовский. – В той деревне, где Кобзев был, у меня чуть полгруппы не перетрахали. Обычай у них, видите ли. Гостеприимство, млин.

– А почему чуть?

– Потому что у Кобзева на глазах!

Ржевский, казалось, хотел что-то ляпнуть, поддерживая избранный образ, но натолкнулся на предупреждающий взгляд Вяземского и захлопнул рот.

– Кстати, капитан, – обернулся Кареев к Перовскому. – Это не ваши ребята второго «языка» приволокли?

– Нет. – Перовский зевнул. – Погранцы. Я так понял, что он чуть ли не сам на них вышел. Какой-то местный коробейник, шел из одной деревни в другую, решил срезать крюк и заблудился… в трех соснах.

– Ну, в местных соснах это запросто.

– А чем этот коммивояжер изволит приторговывать? – поинтересовался Ржевский.

– А ху его ноуз? – пожал плечами Перовский. – Стекляшками какими-то. Я не интересовался.

– Товарищ полковник, а что это вы такое интересное читаете? – спросил Мушни, жадно глядя на потертую книжицу. – Так читаете, прямо глаз не оторвете.

– Полностью это называется, – полковник заглянул на титульный лист. – «Обычаи и быт древних славян». Пятьдесят второго года издания.

– Это где же вы такой раритет откопали? – спросил Кареев. – Небось снабженец этот ваш расстарался?

– Либин достал, – подтвердил Вяземский. – А что?

– Да нет, ничего, – хмыкнул Кареев. – Только когда увидите его в следующий раз, передайте… Хотя нет, ничего не говорите, я ему сам скажу. Все.

– Нет уж, товарищи, давайте лучше про Олимпиаду! – влез неугомонный Ржевский.

– Олимпиада еще и не начиналась, – напомнил Вяземский. – И, судя по тому, как мы здесь застряли, она кончиться успеет, прежде чем нас отсюда выведут.

Полог палатки отлетел в сторону, и внутрь ворвался встрепанный, дико озирающийся ординарец начштаба группировки.

– Товарищ полковник! – облегченно выдохнул он, увидев Вяземского. – Вас срочно в штаб. И… – Он кивнул в сторону Перовского. – Вас, товарищ капитан, тоже.

– А что случилось? – недовольно поинтересовался Перовский, без спешки поднимаясь.

– На машину старшего лейтенанта Викентьева напали местные, – ответил ординарец. – Ночью. В живых остался… один человек. Его подобрал вертолет – отправились на поиски вдоль дороги, когда стало ясно, что на месте встречи БТР не появится.

Офицеры переглянулись. И среди них не было ни одного, кто не вспомнил бы о двух машинах с такими же, как они, красноармейцами, катившими по внезапно ставшей враждебной земле.

– Вот же… Бубенчиков… агитатор… – пробормотал кто-то.

Ни один из собравшихся потом не признавался, что это ляпнул именно он, но по тому, как все без исключения, даже ординарец, отводили глаза, становилось понятно, что мысль эта пришла в голову всем одновременно и, возможно, никто и не озвучивал ее – она сама заставила колебаться жаркий летний воздух.

Лева Шойфет маялся бездельем. После того как он передал штабному писарю для перепечатки плоды своих двухчасовых трудов – при этом внутренне содрогнувшись от мысли, сколько ошибок может наделать это рыжее вихрастое существо в тексте, представляющем для него бессвязный набор букв, – Бубенчиков моментально потерял к переводчику всякий интерес и резво умчался в свою палатку «планировать дальнейшие действия», как заявил он сам. Точнее, предаваться мечтам о грядущих успехах, подумал Лева. Его самого частенько ловили на подобном «моральном онанизме», как презрительно именовал сие занятие дед.

Кобзев же, как объяснили Леве в штабе, с утра отбыл на Большую землю, а поскольку больше никто в группировке в услугах переводчика пока не нуждался, то он мог считать себя «условно свободным» – до очередного распоряжения.

И теперь Лева бездумно бродил между палаток и сборных домиков, поминутно рискуя быть сбитым с ног неторопливо бегающими по своим многочисленным делам солдатами.

– …эдилайне коллиу…

Сначала Лева решил, что ему просто почудилось. В конце концов, если долго и напряженно думать о какой-то теме почти неделю подряд, неудивительно, что звуки чужой речи начнут чудиться в… и тут Лева замер.

Сразу за штабелем ящиков, чуть ли не обнявшись, сидели пленный купец и снабженец Вяземского, Аркадий Наумович, и о чем-то ожесточенно спорили. Сопровождающий пленного десантник стоял чуть поодаль, закинув автомат за спину, и время от времени широко зевал.

До Левы даже долетали отдельные фразы:

– …а фари мавия каарна…

– …ну да, щас, я сам по двадцать пять целковых…

– …лики но-рани ха…

– …а я тебе говорю, слушай сюда…

Наконец договаривающиеся стороны, по-видимому, пришли к какому-то соглашению, потому что Аркадий Наумович вскочил, отряхнул землю с брюк и резво понесся к складским палаткам.

Пробегая мимо Левы, он зачем-то сунул ему под нос кулак – впечатляющий как размерами, так и волосатостью – и прокричав: «Вот он где у меня!», помчался было дальше.

– Аркадий Наумович, – запоздало крикнул ему вслед Лева, – может, мне попросить, чтобы вас тоже в переводчики записали?

Он почти не надеялся, что Аркаша услышит его, но тот услышал. И затормозил – что, учитывая его массу и набранную к тому моменту скорость, было зрелищем грандиозным до судорог.

– Что ты сказал, молодой?!

Лева немедленно пожалел, что он вообще что-то говорил, но было уже поздно – Аркаша надвигался на него, на ходу засучивая рукава гимнастерки.

– Это ты что же, зараза, решил мне весь гешефт на корню сгубить? – прорычал он. – Завидно стало, да? У-у, подлое семя, я вашу жидовскую породу хорошо знаю, за вами глаз да глаз. – Он придвинулся к Леве почти вплотную. – Только попробуй еще раз такое ляпнуть, и я тебе… ты у меня будешь просить «Мама, роди меня обратно!», понял?

– Так точно! – выпалил ошарашенный лингвист.

– То-то же, – удовлетворенно заметил снабженец и начал было отворачиваться от Левы, но вдруг, вспомнив что-то, развернулся обратно.

– Слышь, молодой, а ты, часом, ящик из-под снарядов достать не могешь?

Все еще не пришедший в себя Лева старательно затряс головой.

– Жаль, – подытожил Аркаша. – Придется-таки к полковнику идти.

– Что-о?

«На этот раз находиться вблизи владетеля по-настоящему опасно», – решил Льячи, глядя на полыхающее деревце. Горело оно, впрочем, недолго.

– Воистину эти ши подобны бешеным псам! – горестно провозгласил Колан ат-Картроз.

– Скорее уж тараканам, – буркнул себе в усы старшина. Владетель вздохнул.

– Повтори, куда они двинулись? – велел он провидцу.

– Те, что были в Дальнем Капище, двинулись в Броды, – выдавил чародей, не отрывая взгляда от медленно опадающего облачка пепла. – А те, что были на Малом Погосте, – в Птички.

– Я помню обе эти дороги, – поспешно сказал отверзатель. – И могу открыть врата в любом месте по всей их длине.

– Придется разделиться, – заключил владетель Картроз. Его чалый нервно переступал на месте и прядал ушами. – Я с Шуумшином и Тамарисом пойду по дороге на Птички. Льячи – ты возьмешь Ландина и досточтимого Хрууга и перенесешься к Бродам. Мы должны перекрыть обе дороги.

Ожесточенно накручивавший ус Льячи кивнул и, обернувшись, заорал:

– Ну, что стали, дармоеды?! Шевелитесь.

– Ко мне это тоже относится? – со смешком осведомился Хрууг. Смешок вышел сдавленный.

– Нет, что вы. – Льячи попытался изобразить смущение, но получилось это у бронированного великана плохо. – Как можно…

– Ничего, ничего, – махнул рукой маг. – Я не в обиде.

Они еще не знали, что приказ, отданный владетелем, только что поделил маленький отряд на живых и мертвых.

Передняя БМД затормозила так резко, что Серега еле-еле успел рвануть рычаги. «Хорошо хоть грунтовка, – подумал он, – а не асфальт какой, на котором многотонные машины скользят, словно коровы на льду».

– Чего стоим-то, а? – осведомился из башни сержант Никитин. – Замполиту в кустики захотелось?

– Не похоже, – отозвался Серега, старательно глядя вперед.

Замполит вместе с комвзвода старшим лейтенантом Левшиновым стояли около командирской БРДМ и о чем-то ожесточенно спорили.

– Б…, ну чего они там поделить не могут? – проворчал Никитин.

– Куда дальше ехать? – предположил Серега, глядя, как замполит поочередно тычет рукой вперед, назад и в небо. – Может, мы того, заблудились?

– Ну да, млин, заблудишься тут, – проворчал сержант. – Дорога есть, ну и при по ней. Чего еще выдумывать? Умные все, млин.

– О, кажись, добазарились, – обрадованно сообщил Серега. – Обратно лезут.

– Млин, – в третий раз повторил сержант. – Только я отлить намылился…

В наушниках засвистело и завыло.

– …Быть готовыми к нападению местных жителей, – донеслось до Сереги. – Продвигаться предельно… шшш…

– Ой-ё… – прошептал водитель, не заботясь о том, слышат ли его товарищи.

Если бы приказ об эвакуации не застиг группу старлея Левшинова в лесу, откуда вытащить вертолетами его четыре бээмдэшки было невозможно, командир, вероятно, не отдал бы злополучного этого приказа. Но у него еще оставался выбор – продвигаться вперед, к Бродам, или вернуться в Дальнее Капище. И он тоже был выбором между жизнью и смертью.

Чужой, незнакомый звук наплывал из-за поворота. Въярник Кюни вздохнул и перехватил лук поудобнее.

Первое боевое чудовище пришельцев выскочило из-за поворота – Въярник даже представить не мог, что такая громадина сможет двигаться настолько быстро, – на миг замерло, выплюнув облако сизого дыма, и рванулось вперед, ныряя в колдобины. Следом за ним появилось второе… третье… четвертое.

– Приготовиться! – заорал что было мочи владетель Картроз. Таиться было уже ни к чему, другое дело – перекричать рев железных чудищ.

Первой полыхнула командирская БРДМ. Только что она нырнула в очередной ухаб, из-за которых любой советский проселок начинал вспоминаться Сереге с неизбывной тоской, и вдруг что-то ярко вспыхнуло, и боевая машина окуталась черным дымом.

Серега рванул рычаг. Бээмдэшка резко затормозила, чуть, как показалось механу, не опрокинувшись на нос. Из десантного отсека донесся грохот вперемешку с матюгами.

Следующей полыхнула замыкающая БМД. Люки десантного отделения распахнулись, и наружу выпало три огненных комка, начавших судорожно перекатываться по земле. Потом внутри глухо рвануло – одних гранат перед выходом закинули два ящика, – и больше из машины не вышел никто. Только жирный, чадный дым продолжал струиться из распахнутых люков.

Третьей машине повезло больше. В ней полыхнул только мотор – и система пожаротушения наконец-то получила шанс. Но и этого хватило, чтобы БМД мертвой грудой застыла посреди дороги.

Мертвой, но не до конца. С тяжким скрежетом провернулась башня, нащупывая хоботком цель. Из распахнутого люка вывалился первый десантник.

И тогда зашелестели стрелы. Вшихх, вшихх – сразу две стрелы угодили в солдата, так и не успевшего понять, откуда пришла смерть. Несколько секунд он еще продолжал стоять, непонимающе глядя на черные, с рыжими полосками перья, затем медленно опустил автомат и мешком повалился на дорогу.

Позднее Серега очень старательно пытался понять, какое неведомое чувство подсказало ему источник неведомой смерти – справа от дороги – и то, как от нее укрыться. Но тогда у него не было времени на осознание этого. Он снова рванул рычаги – бээмдэшка взревела, содрогнулась и резко дернулась влево и назад – так, что горящий остов замыкающей машины оказался между ней и лесом.

Мотор заглох. В наступившей тишине ясно слышался веселый треск пламени, изредка прерываемый глухими взрывами – в горевших машинах продолжали рваться боеприпасы.

– Суки, а, вот суки… – пробормотал сержант Никитин, сползая из башни. – Нет, ну какие же суки, а… Как они нас… – Он осекся и, вскинувшись, яростно заорал: – Чего расселись, падлы! Ждете, пока нам жопу подпалят?! Наружу! Все наружу, б…!

Повторной команды не потребовалось. Десантники ринулись из машины. Заработал вбитый десятками тренировок рефлекс – отбежать, упасть и наставить автомат в сторону цели, в данном случае – мелькающей в просветах дыма зеленой стены леса. Кто-то даже сумел углядеть – или просто почудилось – движение на сплошном зеленом фоне и вытянул вдоль леса длинной, на полмагазина, очередью. В ответ из-за дыма с шуршанием прилетела стрела и воткнулась в землю как раз около сапога сержанта Никитина.

Тот было вскинул АКМС с длинным, от ручника рожком, но вдруг опустил ствол вниз и оскалился.

– Бля буду, – проговорил он, переводя взгляд с леса на замершую посреди дороги машину первого отделения. – А ведь эти падлы нас ни хера не видят.

Вместо ответа флегматичный Раныдин поправил ленту своего ПК и снова приник щекой к прикладу.

– А еще зуб даю, – продолжил Никитин, – что как только они перезарядят свою дуру…

Похоже, та же мысль пришла кому-то из засевших в подбитой машине, потому что на дорогу выскочил еще один десантник. Он отбежал несколько метров и, развернувшись, выпустил короткую очередь в сторону леса.

Вшихх, вшихх, вшихх.

Первая стрела воткнулась в левую ногу чуть выше колена. Десантник качнулся – и следующая стрела, угодив в правое плечо, развернула его вокруг оси. Из-за этого движения еще две стрелы впустую просвистели мимо, но третья, угодив точно под лопатку, сбросила его с дороги.

– …Лехе придет звездец, – закончил свою мысль Никитин и, повернувшись, заорал: – Дымовухи тащите!

Когда первая продолговатая черная штука, крутясь, упала на траву и из нее потянулась струя неестественного желтого дыма, Въярник ничего не понял. Понял владетель Картроз, но палок к тому времени стало уже пять, и пелена, которую они образовали, надежно отгородила от взоров лучников замершее чудовище и скорчившиеся посреди дороги тела пришельцев.

– Проклятье! – Меч в руке властителя со свистом рассек воздух. – Шуумшин, ты можешь что-нибудь сделать?

– Я пытаюсь. – Маг озабоченно потер ладонями лицо. – Я примерно представляю направление, но вот расстояние… Если бы они как-то проявили себя…

Словно бы в ответ на его просьбу впереди замелькали вспышки – из ствола над плечом владетеля брызнула кора.

– Быстрее, суки, быстрее, кому говорю! – орал, надсаживаясь, сержант Никитин. Он с размаху хлопнул по спине остановившегося заменить магазин солдата так, что тот чуть не полетел кувырком по земле.

– На броню! Успеете, бля, настреляться!

Мимо него протащили – надо же, еще дышит, успел удивиться сержант – десантника, первым выскочившего из БМД. Бежавший последним Свиридов оглянулся, закинул автомат за спину и начал доставать из-за левого плеча…

– Леха, ты вконец ох…л? – закричал Никитин, бросаясь в сторону, чтоб не попасть под реактивный выхлоп.

Свиридов пробормотал что-то вроде: «Ни … они не получат», – поудобнее умостил «муху» на плече и нажал на спуск.

Ракета влетела внутрь БМД сквозь распахнутую створку десантного люка и гулко ухнула внутри.

Рвануло так, что приплюснутая шляпка башни, медленно переворачиваясь, взмыла вверх и тяжело шлепнулась оземь метрах в семи от машины. Когда рев чудища окончательно стих за поворотом, дружинники осторожно, по одному, начали выходить из-за деревьев на дорогу.

Первое тело лежало сразу перед передним чудищем, все еще продолжавшим испускать жирный чад из развороченных железных внутренностей. Пришелец лежал, намертво вцепившись в траву обгорелыми до костяшек пальцами. Одежда на нем превратилась в лохмотья, и только на правом плече продолжали тускло поблескивать сплавившиеся лейтенантские звездочки.

Въярник Кюни не видел этого. Он лежал на спине, продолжая сжимать свой верный лук, и смотрел широко распахнутыми глазами в серое, облачное небо. Автоматная пуля угодила ему в плечо и, проделав причудливый путь внутри, вышла как раз на месте родимого пятна на правом боку.

Старший лейтенант Переверзнев был не похож на Левшинова. У него была мечта. Переверзнев мечтал стать капитаном. Конечно, плох тот лейтенант, который не мечтает стать капитаном – а затем майором, подполковником и т. д. до Маршала Советского Союза включительно. Но у Переверзнева не было никакого «т. д.» Все мысли Переверзнева упирались именно в капитанские погоны – зато уж это была Мечта так Мечта. С большой буквы.

Ну, а для того, чтобы достичь желаемого, нужно было, как считал сам Переверзнев, не так уж много. Например, не погибнуть старлеем.

Поэтому, получив приказ об эвакуации, никаких дебатов он устраивать не стал.

Тем более что его-то, в отличие от Левшинова, команда застала не на стиснутой деревьями дороге, а посреди поля. И вместо дилеммы «назад или вперед» перед старшим лейтенантом стоял только один вопрос – где лучше развернуть линию обороны? А когда он увидел в трехстах метрах впереди пересекающий дорогу невысокий гребень, и этот вопрос отпал сам собой.

Три позиции для АГС. Соединить траншеей. Три позиции для «Утеса». Траншею. Полного профиля. И ячейки – по три на каждого. Времени как раз хватило.

Хрууг приподнялся и напряженно посмотрел вперед.

– Я что-то чувствую… – пробормотал он. – Кто-то есть, там, впереди… Кто-то…

Ехавший рядом с возом Льячи привстал на стременах. Дорога, неторопливо стелившаяся между общинных полей, аграх в трех впереди взбиралась на невысокий, даже не холм – гребень, протянувшийся поперек расчистки. На его серо-зеленом склоне виднелись бурые пятна, похожие… на свежевырытую землю? Зачем? Кому это могло понадобиться здесь?

Льячи почувствовал исходящую от гребня угрозу не умом – слишком уж далеко до него было, – а глубинным инстинктом бесчисленных боев. Слишком уж смертным холодком повеяло на него.

– Всем стоять! – крикнул он, натягивая повод.

В «позаимствованный» у артиллеристов бинокль Переверзнев четко уловил момент, когда растянувшаяся колонна дружинников начала сжиматься и, не отрываясь от окуляров, выдохнул: «Огонь!»

«Бум-бум-бум-бум», – пророкотал гранатомет. Миг спустя к нему прибавился звонкий грохот крупнокалиберного.

Старший лейтенант ясно увидел, как колонну пересекла черная цепочка разрывов.

Когда впереди замельтешили яркие вспышки, Льячи поднял коня на дыбы. Теперь вороной хрипел и бился на земле в быстро растекающейся луже крови.

– Кажется… – Хрууг сумел приподняться на локте и теперь с легким недоумением разглядывал свою изорванную мантию. – Я… – Он зачем-то попытался приставить к боку свисающий лоскут, скривился и отдернул ставшую красной ладонь. – Не смогу быть вам… – губы его быстро бледнели, – полезен. Жаль. Должно быть… – Хрууг откинулся обратно на воз, – вы на меня… рассчитывали.

Льячи отвернулся.

– Лекаря сюда! – гаркнул он. – Живо!

Его взгляд упал на группу дружинников, по которым пришлась очередь «Утеса».

Пятеро лежали неподвижно. Шестой пытался подняться, не замечая, что в плече у него зияет чудовищная дыра и рука, на которую он пытается опереться, на самом деле болтается на обрывках мышц и сухожилий. После очередной, пятой по счету попытки он наконец посмотрел вниз – и закричал.

Бум-бум-бум-бум!

АГС дергался в лапищах наводчика как живой.

– На раз-два, – скомандовал сержант Федорчук, – взяли!

Вместе со станком АГС-17 тянул на тридцать кэгэ, поэтому Переверзнев добавил в расчеты по дополнительному человеку. Но все равно, развернуться в узкой траншее было…

– А-а-а… – оказавшийся последним Хибулько заорал и, не выпуская ремень, начал биться задом о стенки траншеи.

Стоявший лицом к нему Федорчук успел заметить, как на их бывшей позиции полыхнуло прозрачное рыжее пламя – словно кто-то открутил огромную конфорку с плохо очищенным газом. Но пламя почти сразу же исчезло.

– Да перестань ты! – рявкнул наводчик, заглядывая за спину Хибулько. – Там даже гимнастерка не прожжена, так, дымится.

Переверзнев озабоченно покосился вбок. Нет, обошлось. Черная шевелюра Федорчука мелькала на запасной позиции. Очередь! Старший лейтенант снова приник к биноклю. Черные дымки взвихрились между бегущих фигурок – и фигурок не стало.

– Ландин! – прокричал Льячи, перепрыгивая через упавшего дружинника. – Ты можешь их достать?!

– Я пытаюсь!

Сейчас Ландин троекратно клял себя, что был так невнимателен на уроках Шуумшина. И десятикратно – что впредь будет самым примерным учеником во всей замковой скулле. Ну и что с того, что владетелю он приходится даже не побочным сыном, а так, троюродным братом? Бывает, оказывается, и в нем, бездаре, нужда!

Но сейчас он не мог сосредоточиться на бегу. Приходилось останавливаться, хватать распахнутым ртом воздух, направлять силу туда, где вспыхивали несущие смерть огоньки, – и бежать дальше, потому что было слишком далеко. Слишком далеко для него.

– Постарайся сжечь ту штуку, что справа! – крикнул Льячи. – Ту, от которой черный дым!

Бегущий через человека от него дружинник качнулся назад, «поймав» шлемом пулю «Утеса» – и обезглавленное тело рухнуло на траву.

Старший лейтенант еще раз провел биноклем вдоль цепи. Может, тот, в начищенной кольчуге? Или этот, в черном? Или во-он тот мозгляк чуть позади? В этот момент мозгляк остановился, вытянул руку – и на склоне ниже окопов полыхнуло знакомое рыжее пламя.

– Полсотни метров от правого края! – закричал Переверзнев, высовываясь из окопа. – В синей куртке, держится сзади! Все – по нему!

В ответ звонко застучали автоматы десантников.

Когда вокруг начали вырастать фонтанчики земли и трое дружинников, бегущих впереди, разом, словно наткнувшись на невидимую преграду, отлетели назад и рухнули, как сломанные пугала, Ландин даже не успел толком испугаться.

Он замер на миг, метнулся влево – пулеметная очередь вошла ему в бок, швырнула на землю. Одна из пяти пуль пробила сердце.

Переверзнев опустил бинокль. Медленно досчитал до пяти, поднял ракетницу, еще раз нашел взглядом приметный светло-зеленый куст на обочине – и нажал на спуск. Красный огонек с шипением взмыл вверх.

Льячи успел услышать гулкий вздох впереди – а потом что-то жарко толкнуло его в спину. Он успел увидеть стремительно приближающиеся к нему голубенькие полевые цветочки – и наступила темнота.

Переверзнев выпустил еще одну – зеленую – ракету, и из-за гребня, ревя моторами, выскочили бээмдэшки. Они понеслись в поле, обходя остатки атаковавшей цепи, сошлись метрах в двухстах позади нее, резко развернулись и замерли.

Наступила тишина.

Когда из-за леса послышался давешний рев, сопровождаемый металлическим лязгом, Кьюди моментально бросил миску с недоеденной похлебкой и вихрем взлетел на чердак.