Страшные истории для девочек Уайльд Нир Эллис

Изола в изоляции

Когда-то давно уже была одна Изола Уайльд, скончавшаяся в преклонном возрасте девяти лет в 1867 году. Младшая сестренка знаменитого Оскара. Вторую Изолу назвали в ее честь.

М1ама Изолы любила Оскара Уайльда и всегда говорила, что, не будь он мертвым геем, она бы вышла за него замуж не раздумывая. Современная Изола часто задавалась вопросом, какой бы стала Изола девятнадцатого века, если бы дожила до более солидного возраста. Девять лет. Каждый год – словно одна кошачья жизнь.

Вторая Изола думала, что первая – настоящая – Изола Уайльд стала бы выдающейся леди, если бы судьба подарила ей такой шанс. Драматургом, поэтессой, художницей. Она была бы остроумной и саркастичной, как и ее брат, и писала бы мрачные и тяжелые книги с бархатистым лесбийским подтекстом, за которые ее, возможно, тоже бросили бы в тюрьму. Мятежница, лгунья, жертва, лидер. Как любой настоящий художник.

Вторая Изола не умерла в девять лет. На ее десятый день рождения по газону скакали дети с кусками покрытого глазурью торта и шустро лопали воздушные шары, парившие над землей на высоте щиколоток. Мама Уайльд, сидя в росистой тени сливы, усадила дочь на колени и прошептала ей на ухо о необходимости прожить свою жизнь вдвойне ярко – за себя и за свою предшественницу с трагической судьбой.

Став подростком, Изола слишком ярко красилась и страдала от чрезмерной худобы. Угловатые длинные конечности, словно набитые соломой, – как у куклы вуду, сделанной по образу модной девчонки.

Она носила армейские ботинки с черными шнурками и время от времени изобретала собственную моду. Ей только недавно исполнилось шестнадцать, и она обитала в собственной тайной вселенной, которую доктор однажды назвал «фантастическим полетом воображения». Родители давно позабыли о совете доктора подыгрывать Изоле в ее выдумках, но для нее вымышленный мир остался реальным и порой казался даже более материальным, чем твердая земля под ногами. Ее второе имя было Лилео. Лиле-о.

Изола любила то, что другим людям не нравилось, особенно если говорить о внешности. Она обожала неправильные прикусы, веснушки и круглые животики, растяжки и родимые пятна, косолапость и эльфийские острые уши.

Мама Уайльд всегда говорила, что изъяны – это изюминки. То есть нечто хорошее.

«Идеальных снежинок не бывает», – часто повторяла она, имея в виду, что люди с недостатками похожи на снежинки: все они уникальны. Или холодны.

Изола Уайльд была не просто холодной – ледяной. Лизнув себе запястье, она всегда ощущала на языке привкус соли. И она точно знала, как стала ледяной девочкой. Помнила это, как старый фильм, как прошлую жизнь.

Скульптор вырезал ее из куска айсберга, потопившего «Титаник». Он придал ей черты своей покойной дочери, чьи легкие однажды наполнились кровью до отказа: легкое покашливание в изящный кружевной платочек, крохотное алое пятнышко, точь-в-точь как то, что в один печальный день унесло и ее мать.

Закончив свою работу, скульптор перевез Изолу – Ледяную принцессу – из своей зимней мастерской в маленький домик на берегу залива и там, в зимней стуже, порывистой и холодной, будто фата невесты, брошенной у алтаря, не смел ни растопить печь, ни разжечь камин, чтобы не увидеть, как статуя заплачет и слезы потекут по ее ледяным рукам, словно кровь из рассеченных вен.

Когда зима подошла к концу, люди нашли синего, замерзшего насмерть скульптора и ледяную девочку с навеки застывшей злобной улыбкой на мертвых губах, такую красивую, что всем показалось неправильным прятать ее в холодном домике с видом на море. И ее перевезли на деревенскую площадь, и даже в самые жаркие летние дни она совсем не потела.

Но это была просто сказка.

Мертвая девочка

По дороге в школу во вторник Изола нашла в лесу Вивианы мертвую девочку.

Истощенное тело, заморенное голодом, как жертва концлагеря, висело на дереве. Не на веревке и не на длинной, как у Рапунцель, косе – нет, девочка сидела в тесной птичьей клетке, привалившись к облезлым прутьям раскрашенной решетки. Одна нога в полосатом чулке свисала наружу, покачиваясь, словно маятник.

На эту клетку Изола наткнулась, пока шла по следу невидимого стада. Она сошла со своей обычной тропы и кралась через лес в надежде, что вот-вот впереди мелькнет радужный хвост или послышится тихий перестук копыт. Она точно знала, что стадо где-то рядом. Оно обитало в лесу уже много лет. Но даже Изоле до сих пор так и не удалось его выследить – даже ей, единственной девочке в Авалоне, знавшей о единорогах!

Но при виде клетки она позабыла о стаде. Стоя под деревом, она считала, сколько раз качнется нога – маятник смерти, отмеряющий свои зловещие минуты. Лица Изола не видела – только грязную темную челку и серое платье. Она оглядела почерневшие серебряные пряжки на черных туфлях и стрелки на чулках – стрелки, которые бедная девочка не могла перевести назад. Изола нерешительно потянулась к ней.

– Если ты так и будешь здесь стоять, наверняка опоздаешь, – раздалось за спиной.

Она и не слышала, как он подошел: тень в полуденном зените. Изола опустила руку и прижалась к древесному стволу. Сплетенные ветви как будто сомкнулись вокруг нее в колдовском объятии.

– Иди в школу, – сказал Алехандро, вглядываясь в клубок спутанных ветвей в поисках сука, к которому была привязана клетка.

– Но нельзя же оставить ее просто так! – возразила Изола. – Надо снять ее отсюда.

– Ей уже ничем не помочь, querida. Иди, я останусь с ней. Нужно посмотреть…

Изола давно уже усвоила, что с самым старшим, самым мудрым и упрямым из всех ее братьев лучше не спорить. Она зашагала прочь по ковру из листьев, лишь иногда оглядываясь на Алехандро, который как завороженный стоял под деревом и смотрел на неподвижное тело в клетке.

Изола знала, что он хочет понять. Он хочет знать, вернется ли эта девочка. Останется ли в мире живых ее призрак.

Иногда было сложно сказать, простой ли это труп или будущий призрак.

Но привидений Изола Уайльд не боялась.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

АЛЕХАНДРО: первый принц. Обожаемый страж, призрак юноши.

МЕРТВОЕ ТЕЛО: девочка, клетка, тайна.

Впервые Изола увидела привидение в четыре года; возможно, были и другие, егце раньше, но тех она не запомнила. И самым первым призраком, которого она встретила, был Алехандро: обаятельный молодой человек из викторианского Лондона, красивый, с оливковой кожей, доставшейся от мамы-испанки, и одетый как денди под стать своему отцу, вечно расфуфыренному, как павлин. Алехандро умер в двадцать четыре года в опиумном притоне, захлебнувшись в луже абсента, в которой плавали крашеные страусиные перья. Такая смерть полностью соответствовала образу его короткой жизни.

Школой Святой Димфны заправляли монахини. Они учили девочек, занимались административной работой и жили на территории школы, в нерабочее время порхая по двору, как слухи. Ученицы замечали их повседневную жизнь крошечными урывками: мокрые старушечьи бюстгальтеры на бельевой веревке в укромном дворике, корзина лимонов в кладовке, негасимые свечи в маленькой часовне.

Было странно снова туда вернуться. Отчего-то каждый раз, выходя за кованые ворота в последний день учебного года, Изола не могла себе представить, что осенью снова в них войдет. Лязг за спиной казался ей концом главы, а впереди открывался чистый лист, на котором еще предстояло написать продолжение истории. Но вот она снова в школе, а Лоза сдержала обещание и не явилась, так что Изола все уроки до обеда просидела за партой одна.

Войдя на перемене в школьную часовню, Изола миновала сестру Мари-Бенедикт, старомодно одетую и с деревянным распятием у бедра. При ходьбе монахиня чем-то постукивала, и Изола не могла понять, стучат ли это друг о друга лишенные хрящевой ткани старческие кости или же бусины четок на испещренной пигментными пятнами шее. Встретившись с Изолой взглядом, сестра Мари торопливо перекрестилась.

Изола осталась одна вдыхать спертый воздух, пахнущий свечным воском и ангельской пылью, – историю сомкнутых в молитве потных рук и сошедшей с колен грешников грязи. Изола обошла часовню, разглядывая портреты святых на стенах. Бледные лица, обращенные к небу; рафаэлитские ангелы-крестоносцы с пылающими мечами.

В проходах висели портреты святой покровительницы школы: хрупкой ирландской девочки с блаженным взглядом, которую отец-язычник обезглавил, когда она отказалась вступить с ним в кровосмесительную связь. Благочестивая малышка лишилась головы в пятнадцать лет. Димфна покровительствует принцессам и психически больным – интересное сочетание. Отчасти из-за таких, как эта святая, Изола терпела религию. А еще – из-за часовни. Даже в своем одиночестве Изола каким-то образом чувствовала, что нарисованная девочка на ее стороне.

Кто-то приклеил записку к раме самого большого портрета святой Димфны. Изола подошла ближе, чтобы прочитать послание. Оно было заключено в пузырь у самого рта нарисованной девочки, и теперь святая Димфна молила любую забредшую сюда ученицу: «Эй, девочка! Не теряй головы!»

Изола хихикнула, и смех гулким эхом прокатился по часовне. Неудивительно, что сестра Мари перекрестилась, едва встретившись с ней взглядом. Выходя из часовни, Изола постаралась не забыться и не обмакнуть кончики пальцев в чашу со святой водой. Священная жидкость не обожгла бы ее словно кислота, но наверняка ударила бы током. Разряд статического электричества вместо удара молнии. Отчетливое предупреждение.

Прозвенел звонок, по коридорам разнесся топот спешащих на урок учениц. Изола тоже направилась к своему классу, но на третьем этаже ее внимание привлекло что-то черное, похожее на расплавленную смолу. Оно просачивалось из-под двери туалета, которым никто не пользовался. Не замечая черного пятна, девочки наступали на него, но оно не расплескивалось и не меняло очертаний, а лишь подбиралось все ближе к Изоле.

Свет в коридоре замигал.

Одетые в синюю форму девочки расходились по классам, а Изола все стояла на месте, как неподвижный камешек, застрявший посреди ручья.

Дождавшись, пока последние школьницы скроются из виду, она открыла дверь в туалет, на ходу пытаясь припомнить, почему им никто не пользовался. Насыщенный влагой воздух, полутьма; стены, расписанные признаниями в любви, оскорблениями в адрес других девочек и грубыми карикатурами на монахинь. На одной из стен висел большой ржавый бак – древняя мусоросжигательная печь, от которой пахло дымом, хотя ее никогда не включали. Уродливые люминесцентные лампы мигали и здесь, отбрасывая тени на влажный пол и выхватывая из полумрака две фигуры.

Женщина в черном стояла спиной к Изоле и рассматривала себя в заляпанном зеркале. Увидела в отражении вошедшую и улыбнулась, а Изола удивленно воскликнула:

– Руслана!

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

РУСЛАНА: третий принц. Фурия и неистовая воительница. Ко всем своим обещаниям Изоле относится как к клятвам на крови.

– Здравствуй, Изола.

Свет лампы дрожал, словно крылья мотылька. Руслана была созданием тьмы, и вполне понятно, что свет, пусть даже и электрический, благоразумно избегал ее.

Из шести принцев Руслана была самой пугающей и самой могущественной. Она выглядела как человек, пока не присмотришься получше. Темные глубоко посаженные глаза, похожие на камешки со дна океана. Птичьи когти вместо ногтей. Жесткие черные волосы, которые она никогда не расчесывала, заплетены в косу. Глаза густо подведены черным, на предплечьях – выцветшие татуировки. Темно-вишневые губы с острыми краями, способными отрезать конечность. В мочках ушей – самоцветы. И под одеждой – целый арсенал оружия.

Руслана носила огромную чернильно-черную накидку с капюшоном, которая казалась живой: подол словно сам по себе шевелился, поглощая все, что попадалось ему на пути. Однажды Руслана показала Изоле изображения фурий в старинных греческих книгах: птицеподобные старухи, убивавшие мужчин только потому, что те были носителями Y-хромосомы. Цель самой Русланы была более конкретной.

И вот эта фурия в темных одеждах стоит перед зеркалом: затянутая поясом талия, юбка с разрезом до бедра, серебряный воинский нагрудник. Не призрак, потому что никогда не была человеком, Руслана воплощала сам дух женского возмездия.

Но правила, которые в свое время установил Алехандро, распространялись и на нее.

Никто из тайных братьев Изолы не навещал ее в школе, как бы она ни нервничала перед публичным выступлением и как бы им ни хотелось посмотреть, как она участвует в гонке с препятствиями на осеннем спортивном карнавале. Алехандро уже давно и недвусмысленно настоял на своем: братьям нет места в той жизни, которую Изола ведет без них.

– Она так и не впишется в общество, – сказал он тогда, – если мы все время будем рядом.

– Что ты здесь делаешь? – Изола пыталась сдержать волнение: с хорошими новостями Руслана сюда бы не пришла. И действительно, фурия тяжело вздохнула и привалилась к грязной раковине. Накидка из ночного мрака всколыхнулась и стала еще темнее.

– Насчет той девочки, – сказала Руслана. – Алехандро показал мне тело.

– Вы выяснили, что с ней случилось?

Высокая женщина мрачно кивнула.

– Птицы знают, – промолвила она. – Они рассказали феям, а те были очень рады поделиться со мной.

– Не сомневаюсь, – нахмурилась Изола. Слишком уж явно эти создания радовались, когда случалось что-то ужасное.

– О, не будь к ним слишком строга, – ласково упрекнула ее Руслана. – Знаю, эти крошки порой чересчур драматизируют, но вряд ли они стали бы лгать о таком. Хотя, возможно, кое-что и приукрасили…

– Расскажи.

– В лесу Вивианы живет ведьма, – сообщила Руслана. – Не настоящий человек, а какое-то злобное существо. Говорят, она поселилась там недавно. Она любит музыку, и теперь все птицы в лесу умолкли и попрятались – боятся, что она их переловит. И вот эта лесная ведьма похитила девочку с прелестным голоском, посадила ее в клетку, как певчую птицу, и заставила петь ей песни. Когда девочка вконец охрипла и потеряла голос, ведьма бросила ее умирать.

Руслана примостилась на краешке раковины и скрестила невозможно длинные ноги. Сама того не заметив, она перешла на тон сказительницы и заговорила напевно, совсем как мама Уайльд в далеком детстве, когда читала дочери сказки.

– Недели, а может, и месяцы все птички в лесу слушали, как девочка поет. Когда пение смолкло, они собрались вокруг клетки и предложили принести пленнице семян и жучков, чтобы она смогла выжить и дождаться спасения. Но девочка сказала им: «Пожалуйста, выклюйте мне глаз и отнесите моему отцу. Он волшебник, и он поймет, что надо сделать».

Птицы принялись спорить, но девочка прохрипела истерзанным горлом: «Отнесите мой глаз отцу, чтобы он увидел все то, что видела я. Тогда он узнает, кто меня погубил». И тогда вороны и воробьи выклевали ей правый глаз своими острыми клювами, а потом из жалости расклевали ей запястья, и нашли тонкие жилы, по которым текла кровь, и вытянули их, словно червячков. Полуслепая и безголосая, девочка быстро истекла кровью, а птицы отнесли ее глаз отцу, королю маленькой бедной страны. Он оплакал свою дочь, но поблагодарил воробьев и призвал придворного шамана, чтобы тот провел ритуал и показал королю все то, что пережила его дочь. И в отражении мертвой радужки король увидел лесную ведьму и узнал в ней свою первую жену и мать его дочери – прежнюю королеву маленькой бедной страны. Король увидел, как она привязывает к дереву их родное дитя; увидел, как она заставляет их родное дитя петь до смерти.

Руслана мрачно побарабанила когтями по растрескавшейся фаянсовой раковине. Изола нахмурилась: история была душераздирающей, но высокой фурии наверняка доводилось слыхать кое-что и похуже. С чего бы именно этот случай так ее огорчил?

– Что не так, Руслана?

Фурия скрестила мускулистые руки на груди и опустила глаза.

– Слишком близко, – буркнула она после долгой паузы. – Она умерла в лесу Вивианы… Не могу понять, как это прошло мимо меня.

– Ты же не отвечаешь за всех девочек в мире.

– Но за тебя отвечаю. Я должна была заметить. Должна была почувствовать ее боль.

От тихого стука по стеклу обе вздрогнули. Плагц Русланы чернилами пополз к окну, и фурия одернула скользкую ткань, а затем подошла и открыла створку. Крошечный шарик розового света впорхнул в туалет и опустился на плечо фурии.

– Ты ей рассказала? – задыхаясь, прощебетало маленькое существо.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ЦВЕТОЧЕК: пятый принц. Остроумная фея, обожающая сплетни и театральность.

– Изола, ну разве не потрясающе? – продолжила Цветочек. – Убийство прямо у нас на пороге! – Яркий шарик света померк, и стала отчетливо видна миниатюрная девушка, цепляющаяся за косу Русланы. – Как в тех страшных сказках! – с улыбкой добавила она, не пытаясь скрыть свой восторг.

В последнем фея была права – и впрямь похоже на сказки братьев Гримм. Но «потрясающе» – все-таки не то слово. «Уж эти мне чокнутые феи…» – проворчала про себя Изола.

– И знаешь что? – продолжала щебетать Цветочек, дергая фурию за волосы, – Ведьма тоже до сих пор в лесу!

Изола покачала головой, внезапно ослабев. Лес всегда манил ее, словно она незримой пуповиной была связана с его землей и тишиной. Но теперь ей вдруг показалось, что он ее предал, приютив убийцу и допустив, чтобы бедная девочка истекла кровью в птичьей клетке. Лес мог бы позвать на помощь, но так и не дал никому знать о своей беде даже легким ветерком в сосновых иглах.

– Тихо, – шикнула Руслана, и Цветочек шустро захлопнула рот, как всегда беспрекословно подчиняясь огромной повелительнице ночи. Руслана плотнее запахнула накидку, и лампа под потолком перестала трещать и мигать. Прежде чем исчезнуть, фурия проницательно посмотрела на Изолу и тихо, печально сказала:

– Не возвращайся сегодня домой через лес, Изола.

Изола позвонила Джеймсу – второму в списке людей, которым доверяла.

На первый звонок никто не ответил. Она снова набрала номер, и на сей раз Джеймс снял трубку мгновенно. Он все еще дулся на Изолу и всеми возможными способами ей это демонстрировал.

– Что, – проворчал он, даже не утруждая себя вопросительной интонацией.

– Потусуемся?

Когда закончились уроки, Джеймс ждал у ворот и хмуро курил. Все девочки бросали на него взгляды. Некоторые даже вздыхали, явно пораженные присутствием юноши на территории школы, пусть и всего лишь на границе владений монахинь.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ДЖЕЙМС СОММЕРВЕЛЛ: второй принц. Статус отношений: в настоящее время натянутые.

Это был Джеймс: нервные пальцы, шрамы от угрей, футболка с вечно растянутой горловиной, словно он каждый день спасался от удушья. Худощавое, как у Игги Попа, тело, мышцы, похожие на панцири насекомых. Самый старый друг Изолы из плоти и крови и ее второй воображаемый брат.

При виде Изолы на его лице отразились противоречивые эмоции: до странного концентрированное счастье боролось с показной апатией.

– Привет, – пробубнил Джеймс (апатия победила). Докурив до фильтра, он затоптал окурок каблуком и оставил его, словно подарок на память, у ворот.

– А подружка где? – негромко поинтересовался Джеймс, когда они с Изолой зашагали прочь от старой монастырской школы.

– Вне игры.

– Ах да. Наслышан про ту вечеринку, – кивнул Джеймс, почесывая щетинистую щеку.

На Главной улице они зашли в маленькое кафе и купили капучино в стаканчиках из тонкого картона. Изола заглянула в соседний цветочный магазин и, пока флорист отвернулся обрызгать розы, стянула пучок фиолетовых гиацинтов. Спрятала их в рюкзак и вернулась к Джеймсу. Они двинулись дальше.

Джеймс жил в шумном спальном районе. Мужчина в оранжевой робе спиливал последнее на улице дерево, а рядом строились три новых дома – три огромных скелета, выставившие напоказ голые кости. От этой индустриальной какофонии Изола скривилась, пытаясь не представлять вой бензопилы криками умирающего дерева. «Это не лес Вивианы, это совсем другое место», – жестко напомнила она себе, но все равно невольно ускорила шаг.

Мужчина на стремянке оскорбительно присвистнул, когда они проходили мимо. Все рабочие рассмеялись.

Краем глаза Изола заметила, как жилы на шее Джеймса вздуваются, а руки сжимаются в кулаки. Но она даже не замедлила шага – не хотела устраивать скандал. Если Джеймс разозлится, то будет остывать еще не один час. Уже в конце улицы она оглянулась через плечо и показала наглецам средний палец.

Дворами они пропетляли до дома Соммервеллов, который стоял в стороне от городских улиц, уходящих в долину. На улице, где жил Джеймс, тоже не осталось ни одного дерева.

Комната Джеймса была на втором этаже: причудливый гибрид доживающего последние дни музыкального магазинчика, кинотеатра и уютного маленького наркопритона. В углу ленивый питон терся холодным животом о стенку террариума. На телеэкране круглосуточно мелькали кадры из фильмов Тарантино, словно лоскуток китчевых обоев с движущейся картинкой.

Наверху было жарко; казалось, в воздухе витают невысказанные слова о ее последнем визите. Воспоминания мелькали, будто кадры из любимых кинофильмов Джеймса. С того дня они не разговаривали, и Изола вернулась сюда, не подготовившись как следует. Ни извинений, ни обещаний забыть о прошлом и начать все с чистого листа. Другая девочка избегала бы Джеймса до тех пор, пока свежепролитая неловкость не высохла бы окончательно. Но Изола не была другой девочкой и не верила, что такая неловкость может испариться совсем.

Одним словом, Изола не продумала примирение.

Джеймс растянулся на кровати, как всегда незаправленной. На лице его заиграли отсветы от экрана, где в сотый раз шло «Криминальное чтиво». Изола села на ковер и тяжело задышала, внезапно занервничав. Какой черт ее дернул сюда заявиться? А потом она вспомнила, почему сегодня днем не пошла домой через лес и из-за чего так обеспокоилась, что даже позвонила принцу своего детства…

Рука Джеймса свисала с кровати, покачиваясь рядом с Изолой, которой до дрожи хотелось по ней хлопнуть. Она снова встала и зашвырнула рюкзак в дальний угол. Комната Джеймса по цвету напоминала синяк: шторы плотно задернуты, единственный источник света – болезненно-синее свечение экрана. Изола провела пальцем по стопке DVD и прищурилась, разбирая названия на корешках. Почти все эти фильмы она уже видела – а, значит, Джеймс пересмотрел каждый из них с десяток раз. Изола пропихнула палец в щель на крышке террариума. Питон лениво приоткрыл один глаз и снова закрыл, величественно игнорируя вторжение.

Изола улыбнулась и решила взять питона за образец для подражания: научиться жить, как он, не заботясь ни о чем. Тратить больше времени на сон на теплых плоских камнях.

– Хороший совет, змей.

– Что? – переключился на нее Джеймс. – Что ты сказала?

– Да так, дурака валяю, – ответила она.

Джеймс покачал головой.

– Блин, ты говоришь так много странного.

– «Блин» – по-прежнему твое любимое слово? – заинтересованно спросила Изола. – Мне вот нравится слово «правдоподобие». А Толкин говорил, что самое красивое словосочетание – «подвальная дверь».

– Его, очевидно, никогда не запирали в подвале.

Изола снова перевела взгляд на питона.

– Есть мыши?

Джеймс взял пульт и приглушил Тарантино.

– Ты собираешься мне рассказать, что произошло?

Изола покачала головой.

– «Нет, ничего не произошло» или «нет, не собираюсь»? – переспросил он и, так и не дождавшись ответа, задал следующий вопрос: – Ну, а что сегодня было в школе?

Змея подняла голову, как завороженная следя взглядом за кольцом, болтающимся на ожерелье Изолы.

– Да ничего особенного, – отозвалась Изола. – Я сходила в часовню и пообедала под старым органом. Одна монашка, между прочим, отвела взгляд, когда меня увидела, – добавила она с притворной обидой.

– Наверное, удивилась, что тебя гром не разразил, – хохотнул Джеймс. – Как там та другая монашка тебя однажды назвала? Дикаркой? Дикарка Уайльд…

В мгновение ока Изола вновь, как наяву, увидела деревья, услышала зловещий скрип подвешенной клетки. Шорох шагов Алехандро. Чириканье воробья, выклевывающего красную ниточку вены и выхватывающего глазное яблоко из глазницы.

Вспомнив, что надо дышать, она отвернулась к террариуму. Джеймс не заметил – он снова уткнулся в телевизор, хотя видел этот фильм уже столько раз, что мог бы произносить реплики в один голос с актерами.

– Я сегодня нашла в лесу труп, – произнесла Изола, сдвигая стеклянную крышку террариума. – Можно его достать?

Перестрелка на экране заполнила паузу.

– Изола, что ты сказала?

– Можно его достать? – Она уже залезла в террариум, вытащила питона и обернула вокруг шеи, словно огромный гротескный шарф. Змея заерзала, пытаясь устроиться у нее на шее поудобнее.

Джеймс протянул руку за пультом, и экран погас. Молчание тянулось, будто резина.

– Изола! – Джеймс, наконец, обрел дар речи. – Труп? Ты это серьезно?

Изола упорно отводила взгляд.

– A-а. Да, это правда. – Она словно обращалась к питону, а не к Джеймсу.

– Но ты… кому ты об этом рассказала?

– Тебе.

– Изола! Я… Проклятье… С тобой все нормально?

Любопытная маленькая голова питона исчезла под рубашкой Изолы. Пытаясь вытащить проказника из бюстгальтера, она рассеянно отозвалась:

– Со мной-то – да. А вот с ней – нет. Она была в птичьей клетке… привязанной к дереву.

Слова повисли в воздухе, как те ноги в полосатых чулках, и Изола осознала, насколько странно и нелепо это прозвучало здесь, в комнате Джеймса. Она услышала протяжный выдох и, наконец, повернулась лицом к другу.

Пепельное лицо Джеймса, казалось, расслабилось под ее взглядом; остекленевшие глаза моргнули, увлажняя пересохшие роговицы.

– Блин, – снова сказал он, – из-за тебя у меня чуть инфаркт не приключился. И зачем… зачем ты это делаешь? – Облегчение миновало: теперь Джеймс смотрел на нее сердито. – Зачем рассказываешь сказки так, будто говоришь правду?

– Но это правда). – горячо запротестовала Изола. – В последнее время везде одни трупы: сначала то самоубийство в прямом эфире, а теперь вот это. Мертвая девочка до сих пор в лесу, могу тебе показать…

– Ты видела то самоубийство? Ну, на ярмарке? – обеспокоенно перебил Джеймс.

– Да, но…

– Изола. Посмотри на меня. – Он артикулировал так четко, будто разговаривал с глухой. – Ты утверждаешь, что правда нашла в лесу труп?

– Да, и эта девочка на самом деле была принцессой и…

Джеймс резко встал, кровь отхлынула от его лица.

– Где ты этого наслушалась? Кто тебя пичкает этой ерундой?

В эту минуту он походил на папу Уайльда. Изола почувствовала, что краснеет, и в свою защиту произнесла:

– В последний раз ты мне даже не поверил…

Джеймс истерически хохотнул.

– Дай-ка угадаю: тебе об этом трупе рассказали феи? – Он прищелкнул пальцами. – Как там ее звали? Цветок? Цветочек?

Изола поморщилась, уже зная, что он скажет дальше.

– Изола, Цветочка не существует.

Изола невольно бросила взгляд на свой рюкзак, в котором лежали украденные гиацинты.

Несколько лет назад Джеймс потребовал от нее объяснений: зачем она постоянно ворует цветы? Изола рассказала ему, что обязана кормить садовую фею по имени Цветочек. Цветочек с радостью слопала бы весь укромный садик мамы Уайльд, и, чтобы этого не допустить, Изола приносила домой цветы из леса Вивианы и тайком срезала их в чужих садах и на ухоженных клумбах школы Святой Димфны. Иногда она заглядывала в цветочный магазин на Главной улице и притворялась, что внимательно изучает пакетики с семенами и специальные предложения ко Дню святого Валентина, а сама тайком совала душистые лепестки в карман блейзера.

Даже после того, как Джеймс над ней посмеялся, Изола не стала скрывать, что по-прежнему ворует цветы. Они нужны Цветочку, и что тут еще объяснять?

Внезапно с этой змеей на шее Изола почувствовала себя очень глупой – совсем как Ева. Зря она разболтала Джеймсу о феях, о своих тайных друзьях. Он решил, что она чокнутая.

А ведь он и половины всего не знал.

Изола раскрыла ему свою тайну только потому, что проводила с ним слишком много времени. Джеймс часто замечал, как она отвлекается и как улыбается пустым углам. И что-то подтолкнуло ее рассказать ему о крохотной маленькой подружке, но Джеймс, конечно же, не поверил, да и с чего Изола на это надеялась? Он видел все-все фильмы о Питере Пэне, но так и не поверил в страну Нетинебудет.

Когда-то Джеймс и сам жил среди зелени, но теперь его лес вырубили – этот квартал превратился в плешь на макушке долины. Может быть, именно поэтому мир Изолы казался ему лишь фантазией.

Изола опустила глаза, а Джеймс потер переносицу, унимая раздражение. Что-то в душе Изолы содрогнулось от отвращения и захотело уползти куда-нибудь подальше зализать раны: Изола заметила злость во взгляде Джеймса и поняла, что эта частица души оледеневает, чтобы не чувствовать больше ничего.

– Изола… Перестань уже, наконец, молоть чушь! Ты говоришь совсем как твоя мамаша!

Понадобилось время, чтобы снять с себя рептилию, поэтому эффектно хлопнуть дверью не получилось. Когда питон наконец-то отлепился от шеи, Изола сунула его в террариум и молча удалилась. Остановившись на подъездной дорожке, она с досады пнула переднее колесо машины Джеймса, а затем написала пальцем на грязном ветровом стекле:

ПРОСТИ

И.Л.У.

Украшение смерти и Девочки иного рода

В пятницу днем Изола обнаружила, что мама Уайльд добавила к смертному одру сливы рождественский вертеп и расставила в сухой листве полосатые леденцы-посохи – пластмассовые вперемешку с настоящими. Мятные полосы напомнили Изоле о чулках мертвой девочки, и ее передернуло. Она прошла мимо сливы по ухоженному палисаднику, который в ее воображении всегда был тайным садом с невидимыми каменными стенами. Все здесь – дело рук мамы, каждый цветущий куст жимолости или жасмина. Мама давно перестала ухаживать за растениями, но теперь сад казался еще краше, цветя вопреки всему.

– Эй, Изола! – крикнул кто-то из кустика лаванды. – Мне нравится, что ты сотворила со сливой! Украшать смерть – настолько в твоем духе!

Винзор. Изола, как всегда, просто прошла мимо: с этой задиристой садовой феей она была на ножах, сколько себя помнила.

Мама проспала большую часть субботы. Отец взял дополнительную смену. Солнце стеснительно выглядывало из-за туч, а Изола разложила клетчатый плед в тени сливы. Открыла свою любимую книгу и начала листать страницы, выбирая, что бы почитать.

Самая любимая книга Изолы:

les Fables et les Contes de Fes de Pardieu

или «Басни и сказки Пардье»

Автор: Лилео Пардье

Воспоминание: Изола – совсем еще кроха с молочными зубами и пахнущая молоком. Вьющиеся без плойки волосы и перепачканные милые платьица. Подрастая, она требовала перед сном сказку о героях, которых любят все дети: о Русалочке, о Гензеле и Гретель, о Красавице и Чудовище…

Даже тогда мама Уайльд не скрывала презрения к сказкам, написанным кем угодно, кроме Пардье.

– Фу, – с отвращением фыркала она, присаживаясь на кровать дочери. – Послушай меня, Изола. «Красавицу и Чудовище» сочинили для того, чтобы примирить юных девушек с браком по расчету. Вот что эта сказка вкладывает в умы впечатлительных девочек: «Не бойся, что твой муж вдвое старше тебя, или некрасивый, или страшный! Если будешь милой и послушной, то вполне может оказаться, что он заколдованный принц!»

Совет, который мама повторяла чаще всего:

«Никогда не будь такой, Изола. Никогда не выбирай чудовище или волка, полагаясь на ничтожную вероятность, что он тебя не съест».

Изола быстро поняла, что единственные сказки, которые мама всегда рассказывает с удовольствием, написаны Аилео Пардье. Мама рассказывала их по памяти, в переводе с французского, на котором они были написаны.

Наконец получив драгоценную редкую книгу Пардье в подарок на свой десятый день рождения, Изола с ужасом поняла, что сказки в книге слегка отличаются от тех, что рассказывала мама, причем совсем не так, как можно было ожидать. Мама никогда не вымарывала неприятную правду даже из тех классических сказок, которые все же изредка читала Изоле перед сном: Златовласку раздирали на куски или она ломала шею, выпав из окна медвежьей избушки, а охотник всегда не успевал спасти Красную Шапочку. Но сказки Пардье она, наоборот, слегка смягчала, подсвечивая ту правдивую тьму, которая никогда не пыталась зажечь свечи, никогда не пробовала скрасить несчастливый конец или прикрыть ужас моралью. На деле же эти сказки раз за разом напоминали, что зло порождает зло, с хорошими людьми часто случаются неприятности, а злодеи время от времени торжествуют. И, самое главное, что быть девочкой в этом ужасном мире – это все равно что быть одновременно принцессой, злой королевой, героиней, уродливой падчерицей, ведьмой, феей, ребенком и матерью: эдакая взрывоопасная смесь, бомба, перевязанная ленточкой и неумолимо отсчитывающая секунды – тик-так, тик-так! – за высокими стенами замка.

Рано или поздно она взорвется – как вскоре случилось и с мамой.

Огромная книга была в кожаном переплете с золотым тиснением. Ее словно сбросили с книжной полки лесной колдуньи, когда беснующаяся толпа разнесла ее домик, а хозяйку за волосы утащила на деревенскую площадь и посадила на смазанный маслом кол. Каллиграфическая надпись на первой странице гласила:

Дорогая читательница!

Эти сказки, басни и воспоминания так или иначе правдивы. Эти истории – о тебе и обо мне. В них ты встретишь:

– девочек, которые убивают;

– девочек, которых убивают;