Идущие в ночь Васильев Владимир

Вулх повел хвостом, взглянул на меня с легкой признательностью – а может, мне это показалось – и потрусил вперед. Ветер обиженно фыркнул, и я утешающе похлопала его по холке.

Интересно, вдруг подумала я, как выглядит Одинец в человеческом облике? И что он вообще за человек… то есть анхайр? Такой же мрачновато-дружелюбный, спокойный и надежный, как его звериная половина? Если бы прозвище Одинец носил человек, это говорило бы о том, что он молчун и нелюдим, который предпочитает одиночество. Но о характере оборотня такое прозвище не говорило ничего. Если оборотень хочет выжить, он должен быть одиноким.

Я тоже всегда держалась особняком от людей – хотя в доме Беша все равно знали, кто я такая. Или именно поэтому. Старый пьяница Унди, упокой Тьма его душу, был единственным, кого я не сторонилась. Он думал и чувствовал не так, как все остальные. А вот что сказал бы Унди про моего спутника?

Наверное, похвалил бы его. Потому что хотеть выжить – это одно, а суметь выжить – совсем другое. Одинец, как видно, умел.

За очередным поворотом ущелье кончилось. Выветренные и трещиноватые каменные стены сошли на нет, и перед нами открылся необъятный простор равнины. Впереди, уже совсем невысоко над горизонтом в окружении легких облачков висел огненный шар Четтана, заливая плоскую поверхность расплавленным червонным золотом заката.

А по левую руку от выхода из ущелья на плоском камне, похожем на речную черепаху, сидел седой человек со шрамом на правой щеке и сосредоточенно разглядывал закат. Как будто пытался прочесть на облаках письмо, написанное неразборчивым почерком.

– Здравствуй, госпожа Тури, – сказал он негромко, даже не поворачивая голову в мою сторону. – Я рад, что хоринг задержал тебя ненадолго.

Джерхи в доме!.. Вот проклятие, теперь и выругаться толком не получится. Не ругательство теперь для меня привычное «джерх». Простое слово, как шерх или хоринг…

– Сегодня все знают мое имя? – ехидно спросила я.

Седой человек соизволил наконец-то оторваться от облаков и посмотреть на меня.

– Сегодня – все, – сказал он с улыбкой. – Потому что сегодня ты больше никого не успеешь встретить. Прости за то, что я встревожил тебя, но времени мало, говорить придется коротко. Меня послал на твой путь один мой друг, чародей. Зовут его Лю. Точнее, зовут его на самом деле Люмокироневхалли… что-то такое, и еще слогов пять. Но этого никто, кроме него, запомнить не в состоянии.

– Он далеко? – резко спросила я. – Почему он сам не пришел?

– Он близко, – спокойно сказал седой. Называть его стариком почему-то не хотелось. – Он очень занят. На вашем пути немало врагов – впрочем, ты знаешь. И не со всеми в состоянии справиться вы – ты и твой спутник.

– Как… – договорить я не успела.

– Как ты узнаешь, можно ли мне верить? – сощурился седой. – Никак. Я могу много рассказать тебе о чародее, но ты сама не знаешь о нем почти ничего. Могу рассказать о тебе, Тури, – но тот же хоринг знал не меньше, а другом он не был… во всяком случае тогда, когда вы сражались. Нет, Тури, тебе придется или поверить мне на слово, или не разговаривать со мной вообще.

– Ну… положим, – проворчала я. – Дальше?

– Меня зовут Самир, – сказал седой. – Я лекарь. Много кругов врачую оборотней – и мадхетов, и анхайров. Как правило, они мне доверяют.

– Как-то я во врачевании не нуждаюсь, – фыркнула я. – Да и вообще, оборотням лекари ни к чему.

Нечистая сила, не ляпнула ли я лишнего?

– Бывает так, что очень даже к чему, – возразил Самир. – Например, когда зараза пристанет. Или когда в городе мор – поветрие, по-вашему. Тогда люди умирают. А оборотня можно спасти.

Я задумалась. Про поветрия я знала немало – спасибо Унди. Похоже, этот тип знает, о чем говорит.

– Дальше, – приказала я, на всякий случай положив руку на рукоять ножа. – Кому из нас нужна твоя помощь? Я заразилась чем-нибудь от хоринга?

– Нет, ты здорова, – устало сказал Самир. – Твой спутник не исцелился после вчерашнего обвала полностью. Он ведь едва не умер и прожил несколько минут до пересвета только мечтой о жизни.

Самир и впрямь знал о нас достаточно.

– Несколько сгустков крови успели запечься в легких твоего друга еще до пересвета, – продолжал лекарь. – А кровь анхайра не растворяется в крови человека, и наоборот. Поэтому Одинец не смог избавиться от них в человечьем обличье, а вулх сейчас просто болен. Ему трудно дышать – видишь?

Я вспомнила, как странно вел себя сегодня вулх. Да, приходилось соглашаться – очевидно, ему нужна помощь.

– Что ты будешь делать? – Я выпустила рукоять.

– Я уведу его подальше отсюда. По двум причинам. Первая – такие болезни нужно исцелять на пересвете. Вторая – тебе лучше встретить этот пересвет в одиночестве.

– Почему? – Я снова напряглась. Он хочет разлучить нас – неужели враг? Неужели противники решили перемолоть нас по одиночке?

– К тебе идет память синего дня, – невозмутимо ответил Самир. – Ее следует встречать без свидетелей. На следующем пересвете красная память придет к Одинцу. И ему неплохо будет побыть одному. Но это не значит, что я вас разлучаю. Когда ты очнешься в теле карсы, ты будешь многое помнить из жизни Тури – пока еще не столько помнить, сколько понимать. Полная память и полная власть над телами придет к вам через несколько дней. Но сегодня ты вспомнишь достаточно, чтобы по-новому взглянуть на себя и на мир. А перед пересветом карсе лучше будет покинуть спутника – ненадолго. Одинец! Иди сюда!

Вулх, едва слышно поскуливая, приблизился к Самиру и втянул в себя воздух, широко раздувая ноздри. Потом вдруг изумленно обернулся ко мне – честное слово, в его зверином взгляде было настоящее изумление! – и заурчал, уткнувшись лбом в широкую ладонь Самира.

Я поняла. От лекаря пахло Лю-чародеем. Это был друг.

– Спасибо, Одинец, – сказала я искренно.

«Да чего там», – ответил взгляд вулха.

– Раздевайся, – велел Самир. – До пересвета всего несколько минут, а мне еще надо уйти за холмы и приготовиться к лечению.

– То есть? – не поняла я.

– В синий день одежда, оружие и Ветер будут нужнее Одинцу, – пояснил Самир. – Придется тебе встречать память нагой – надеюсь, не замерзнешь.

– А если на следующем пересвете мы разойдемся? – вдруг испугалась я. – Как же я получу все обратно?

– Лю что-нибудь придумает, – уверенно сказал Самир. – Может быть, даже сам принесет тебе вещи. Если сможет.

– А…

– Раздевайся, Тури! Ветер, иди сюда.

Ветер приветливо всхрапнул и без колебаний двинулся к лекарю. Эх!.. Все меня бросили. Ну и ладно.

Я с дерзкой физиономией распустила ремни на одежде и стала выбираться из нее наружу. Четтан уже касался горизонта – если что, до времени Карсы я, пожалуй, и голой дотяну.

Самир не смотрел в мою сторону – тщательно и нежно ощупывал грудь вулха. Одинец негромко рычал, но не сопротивлялся.

– Лови! – крикнула я, швыряя кожаный ком в лекаря. Он легко перехватил его, опять не оборачиваясь. Я покачала головой – ну и реакция! Ему бы воином быть… или бродячим фокусником.

– Спасибо, Тури, – сказал он, поднимаясь с камня. – Я ухожу, так что – удачи. И прощай.

– Пока, лекарь, – угрюмо сказала я.

Да, если кто-то решил сыграть над нами злую шутку, то надо признать, ему это удалось. Ни один разбойник не смог бы обобрать меня столь основательно, как это сделал странный лекарь. И почему только я отдала ему все? Даже ножны?

Хотя зачем мне сейчас ножны… Вот Одинец очнется – ему и решать, что делать с лекарем дальше. А мне сейчас только ждать остается – уже смеркается.

Я не стала разводить костер. Во-первых, нечем было; во-вторых, одинокий привал перед временем Карсы костра никак не требовал. Равнина, прогретая Четтаном за день, дышала теплом.

Я улеглась прямо на землю, подложив руки под голову, и засмотрелась на догорающий закат.

Что-то тревожило меня в сегодняшнем пересветном небе. Что-то было не так. Несколько мгновений я пыталась отогнать от себя эту мысль, а потом вдруг поняла, в чем дело.

Четтан уже скрылся за горизонтом, а синие лучи Меара все еще не высветили восточную сторону холмов. И я все еще была человеком.

А потом небо стало еще темнее, более темным, чем я когда-либо видела, и в нем появились две или три маленькие, упругие, светящиеся точки. Что это, помогите мне боги?

И тут я сообразила, что это, и предчувствие небывалых, сказочных происшествий заполнило мою встрепанную душу. Приближалась Тьма. Смутные дни стояли на пороге и стучались в дверь мира.

Я впервые в жизни увидела звезды.

Я смотрела на них долго, почти минуту; на глазах у меня выступили слезы – то ли от восхищения, то ли просто от напряжения, а потом привычное синее зарево неумолимо стерло звезды с бледнеющего неба, и в силу вступил закон Меара. Для оборотня-мадхета, не владеющего тайнами магии, не властного над своим телом – главный и непреложный закон. В мир шел синий день, которого Тури-человек не увидит и не запомнит. Я еще успела подумать: ничего-ничего, осталось несколько дней, и синий Близнец потеряет власть над моей памятью…

И только тогда, когда знакомая муть уже встала перед глазами, я внезапно вспомнила: я, дура, так и не передала Одинцу услышанный от Винора рассказ. Рассказ о дороге к У-Наринне.

ГЛАВА 12
Меар, день шестой

Лавина запахов плыла вокруг, и я пил ее полной грудью… но грудь болела, и дышать было больно. Для того чтобы почувствовать запахи, не нужно было втягивать воздух в легкие, я их чувствовал и так, сухим черным носом. Сухим. Это плохо, плохо. Нос всегда должен быть влажным, от этого запахи становятся еще ярче и понятнее.

Камень. Пыль: мелкая, дорожная. Давняя смерть. Свежий след коня и человека – это мои спутники. Человек и конь… Конь странный. Он пахнет не так, как обычные травоядные. Я даже не хочу считать его добычей. На этого коня нельзя охотиться, он другой. Совсем.

Человек. Друг… Наверное, хозяин. У него теплые руки, которые умеют восхитительно чесать за ушами и у шеи. Я даже могу позволить себе подставить шею – горло. Которое больше не доверю никому.

Бежать тяжелее, чем всегда; больно дышать. Не все время, но больно. Обычно я бегаю куда быстрее. Лапы не хотят слушаться, норовят нести меня побыстрее, но больно, больно…

Хозяин, не спеши. Я иду, иду. Бегу. Только не спеши так, мне не угнаться сегодня за конем…

Багровые тени лежали у стен ущелья. Темно-пурпурные. Как всегда. Как всегда…

Наконец, ущелье заканчивается, впереди равнина, запах травы, земли. Мышей. Птиц… разных. Все птицы пахнут по-разному. И козявок всяких запахи – эти вообще пахнут совсем не как еда, но их можно есть, если другой еды не добыть. Правда, не всех можно. Зато их гораздо больше, чем, скажем, птиц.

Грибами еще пахнет.

Человек. Не хозяин, другой. Знакомый запах… Человек пахнет здоровьем! Помощью!

Я лизнул его в руку и толкнулся головой в ладонь. Я всегда так делаю, когда хочу показать, что хорошо отношусь к человеку. Хозяин, давай не станем обижать этого путника, он поможет нам! Я снова стану здоровым, и тогда легко угонюсь за твоим конем.

Звуки человеческих голосов всегда вызывали во мне желание тихонько повыть, но нельзя, нельзя. От воя люди волнуются и сердятся.

А потом хозяин снял шкуру и стал белым и пахнуть немного иначе. Он уходил. Я дернулся, но Добрый человек удержал меня… И я понял, что хозяин уходит не насовсем. Просто он тоже хочет, чтоб меня полечили. А лечить, конечно, нужно без посторонних, в кустах, в логове, тогда никто не увидит и не узнает.

Едва ладони человека коснулись моей груди, сразу стало легче дышать.

Перед глазами все еще плыли красные закатные тени, когда я, Моран, вынырнул из пересветного небытия. На душе было странно, как иногда бывает в горах, на краю обрыва. Или у моря. Словно замечаешь, что мир, доселе серый и обычный, на самом деле полон красок и красоты. И внутри что-то иногда вспыхивает, заставляя забыть суетную обыденность и хотя бы ненадолго уйти в легенду или сказку. Где нет повседневной грязи, где все люди добры и где никого не убивают. Даже оборотней.

Я приподнялся на руках, оторвав щеку от сырой земли.

Вот ведь странное ощущение! Я помнил кусочек красного дня. Я помнил вулха. Правда, было странно, что вроде бы небольшой кусочек воспоминания захватывал чуть не половину дня. Красный день равняется синему, я слышал это неоднократно. Как же так? Хотя для вулха, наверное, время течет совершенно иначе, нежели для людей. Но я был вулхом! Точнее, был внутри вулха, хотя и не мог управлять его телом. Но помнил. Помнил его странные мысли, опирающиеся вовсе не на то, что видишь, а на запахи. Для меня, Морана, человека, главным в этом мире были глаза. Мир таков, каким я его вижу. А слух, осязание – все остальное потом. Вулх же воспринимал мир носом. Закрыв глаза, он вовсе не стал бы слепым; как человек легко может ориентироваться в незнакомом месте с плотно заткнутыми ушами, так вулх, руководимый бездной окружающих запахов, безошибочно смог бы все то же, что и с открытыми глазами, и ничуть не хуже.

В общем, с минуту я сидел, опираясь на руки, совершенно пришибленный. Потом все же поглядел перед собой.

На востоке, за ущельем, вставал Меар. Длинные синие тени протянулись ко мне. Синие. Привычные, а не те, что вспомнил я недавно. Впрочем, для вулха как раз красные тени привычнее. Интересно, а вулх на пересвете так же удивляется воспоминаниям человека, как и я, человек? Вот ведь загадка! Что он чувствует, зверь? Что-то ведь чувствует, кому как не мне знать, что звери вовсе не такие, какими считают их люди?

В следующий миг на меня упало нечто кожаное, больно хлестнув по лицу каким-то ремешком. Мышцы напряглись, и я взлетел в воздух, вскакивая.

Тьма! Вовсе я нюх потерял с этими пересветами, сижу, как торговка на базаре, клювом щелкаю, вокруг не смотрю.

Совсем рядом на камне сидел седой… нет, не старик, хотя сидевший позади меня мужчина явно успел немало пережить на своем веку. Его возраст назвали бы почтенным. От него не исходило ни малейшей угрозы, и я невольно расслабился. Взглянул, чем же он в меня кинул.

В руках у меня были магические курткоштаны, наша с Тури походная одежда. Это кстати, не люблю оставаться голым. Мужчина, насупившись, глядел, как я одеваюсь. Потом – как я обуваюсь. Потом – как вооружаюсь.

– Все? – наконец осведомился он.

– Все.

Вопросы задавать мне совершенно не хотелось.

– Здравствуй, Моран.

– Здравствуй и ты… не знаю, как тебя называть.

– Называй Самиром.

Вот, значит, кто ты такой! Самир, искуснейший лекарь, чье искусство не поддавалось ни осмыслению, ни огласке – Самир был в мире неизвестен. Считанные люди знали, что он существует. Еще меньше знали его в лицо.

Унди Мышатник говорил мне, что это единственный человек, который умел лечить оборотней. И лечил. Неудивительно, что он предпочитал сохранять безвестность при таком-то таланте. Другие люди его бы не поняли.

Только теперь я сообразил, что не чувствую ни малейшего недомогания. Боли в груди и позвоночнике исчезли без следа. Я был здоров как… как оборотень. Вот.

– Ты меня лечил?

– Да.

– Спасибо, мастер Самир.

– Не благодари, Моран. Я всегда помогал анхайрам. Так же, как и мадхетам.

Отчего-то я не удержался от вопроса:

– Разве это не одно и то же?

– Нет. Ты – анхайр. Человек-вулх, дитя синего солнца. А твой спутник – мадхет.

Карса! Он знал о ней. Впрочем, чему удивляться? Значит, вот она – разница между двумя знакомыми с детства словами. Я всегда думал, что разницы нет. Анхайры – оборотни Меара. Мадхеты – оборотни Четтана, и превращаются в карс, а не в вулхов. Надо же!

– Самир, – спросил я, – а почему ты помогаешь оборотням? Ведь это несвойственно настоящим людям.

Седой совершенно не изменился в лице.

– Если ты убедишь меня, что анхайры и мадхеты чем-то хуже людей, я обещаю задуматься над этим.

М-да. Ну и ответ! Чем-то речи Самира напоминали мне туманные, полные ускользающего смысла, слова чародеев. Того же Лю. Хотя Самир такой необычный лекарь, что его давно считали кем-то сродни чародеям. Те считали, кто знал, разумеется. И не думаю, что сильно ошибались при этом.

Ладно. Его появление на нашем пути явно не случайно. Что же ему нужно? Или он просто явился, чтоб вылечить меня? Но второе породило бы массу новых вопросов. Например, откуда он знал, где меня искать? Откуда знал, что я ранен? И вообще – зачем ему лечить какого-то анхайра, едва не прирезанного джерхи-где в Диких землях невесть откуда взявшимися там же хорингами?

– Меня послал Лю, – сказал Самир, одним ударом вдребезги разбивая все мои догадки. Как всегда, мелкая деталь, но она объясняла все. Действительно все. Лекаря послал Лю.

Из-за горбатого холма, похожего на гигантский муравейник, неспешно вышел навьюченный Ветер, тихо вминая копытами в траву округлые следы. Мой… то есть наш конь здесь. Значит, и карса где-то рядом. Спутник-Тури. Ни разу еще мною не виденный, но, несомненно, прекрасный малый. Вчера я оставил тебя в трудном положении…

Я снова вспомнил хорингов и продажного Гасда-отшельника. Тури сумел выкрутиться, раз мы оба живы и относительно целы, и благополучно перевалили через гряду. Но где карса? Или… она вовсе не жива, как я считаю?

– Где карса? – с тревогой спросил я, с ужасом ожидая услышать что-нибудь страшное. Например: «Твой спутник мертв, Моран, но тебе предстоит…» Или: «Увы, друг мой, все мы смертны, даже оборотни…»

– Здесь, неподалеку, – ответил Самир. – Я отослал ее, чтоб не мешала лечению.

У меня гора с плеч свалилась. Слава всем в мире добрым диннам-хранительницам, Тури жив!

Когда я понял, что мой спутник – оборотень, я почувствовал холодную готовность перегрызть за него глотку кому угодно. Даже не знаю, почему именно почувствовал. Вулх, наверное, не задавался подобными вопросами. Перегрыз бы, и дело с концом. Но моя человеческая половина по привычке искала ответы даже там, где ответы были не нужны. Где стоило просто довериться безошибочным инстинктам вулха, которые жили во мне и синим днем тоже.

– Ближайшие пересветы, – сказал Самир, задумчиво глядя в синее-синее утреннее небо, – вам с Тури лучше бы держаться друг от друга подальше. Расходиться перед самым закатом… а после восхода другого солнца вновь пускаться в путь. Вместе.

– Зачем нам расходиться? – не понял я.

– В вас пробуждается память зверя. Это опасно. К тому же карса и вулх – извечные враги. Лучше им не видеть друг друга, а когда наступают Смутные дни, это становится возможным.

– Мы уже шес… двенадцатый день идем вместе. И прекрасно ладим.

– Все эти дни, – холодно сказал Самир, – идут не вулх с карсой, а Тури с вулхом или Моран с карсой. Это не одно и то же, если ты еще не понял.

М-да. Теперь я понял. Мы можем прекрасно ладить – человек со зверем в любом сочетании. Но вот поладит ли зверь со зверем, да не просто со зверем, а со старым, от рождения мира, кровным врагом?

Стоп. Но если не исключена возможность встречи двух зверей… Значит… И Моран может встретиться с Тури! Ненадолго, наверное, но может!

Эта мысль вышибла у меня на лбу несколько бисеринок пота. Хотя ничего страшного в ней, конечно, не содержалось.

Тьма! И еще раз Тьма!

Я начинал понимать, почему близящиеся Смутные дни назвали Смутными. Потому что чем они ближе, тем сильнее мутнеет в башке! У меня по крайней мере здорово мутнеет. До полной непрозрачности.

– Мастер Лю еще что-нибудь передавал для нас? – вежливо спросил я Самира.

– Больше ничего. Не опоздайте в У-Наринну.

Я огляделся. На востоке темнел лиловый язык ущелья. На западе, за холмом, лежала сырая округлая низина.

– Еще бы знать, где она…

– До сих пор вы шли верно, – сказал Самир. – Лю полагает, что и в дальнейшем вы не ошибетесь.

– Полагает, – проворчал я. – Лучше бы карту дал. Или подсказал попонятнее.

– Езжай, Моран. Езжай, и не забивай себе голову пустяками.

Я послушно вскочил в седло. Было очень приятно вновь чувствовать себя быстрым, полным сил, готовым ко всему. Эх, сейчас бы мне тройку хорингов и Гасда, а не вчера!

Впрочем, хоринги – опасные создания. То, что мы с Тури одолели их, – чистая случайность. Удача. Да еще при том, что я едва держался на ногах. Но, может быть, именно это усыпило бдительность хорингов и предоставило нам единственный шанс на победу, который мы не упустили?

Не знаю.

– Спасибо, Самир. И – прощай.

– Я же сказал, не благодари. Да, кстати… Если когда-нибудь тебе встретится человек по имени Кхисс, знай: он тоже посланец Лю.

– Ладно, запомню. Прощай.

– До встречи.

До встречи! Так вот. Впрочем, вдруг меня еще раз ранят? Или свалит болезнь? Есть ведь людские болезни, которые опасны даже для оборотней? А Лю, видать, очень нужно, чтобы я дошел до У-Наринны. Ну очень!

Иначе как объяснить его явно недешево стоящую заботу о нас, посланцах?

Я бухнул пятками в тугие бока Ветра, но тот неожиданно присел, дернул головой и тихо всхрапнул. Он отказывался нести меня дальше на запад, по пути, который стал последние дни уже привычным.

– Что такое? – удивился я и взглянул вперед.

Шагах в пяти от нас сидела карса. Сидела на задних лапах, подняв корпус вертикально, как это часто делают суслики, а передние лапы протянула перед собой и хищно помахивала ими из стороны в сторону. Кривые когти рассекали воздух, разве что свиста не было слышно.

– Что такое? – удивился я вторично. – Ты чего, Тури?

Карса еще некоторое время махала лапами, словно пыталась сказать: «Не ходите туда!»

Я задумался.

– Не ходить на запад? Куда же тогда идти?

Карса мгновенно встала на все четыре лапы. Поглядела на меня через плечо, сверкнув желтыми глазищами, приглашающе так поглядела.

И неспешно потрусила на юг.

Что мне оставалось, как не последовать за ней?

Мы двигались вдоль гряды, через которую перевалили вчера. Точнее… Вот, Тьма, как сказать-то? Для меня вчера – это предыдущий синий день, а не день до последнего пересвета. Не так как для остальных. Короче, минувшим красным днем мы перевалили через эту гряду. Вулх смутно помнил высоту, которую недолюбливал, а я помнил беспокойство вулха на высоте.

Мерное покачивание убаюкивало, но я так редко хотел спать за последние круги, что уже забыл, что такое сонливость. Набежали мысли, неизбежные при вынужденном безделье.

Самое, конечно, непостижимое из произошедшего – это встреча с хорингами. Я знал о них немного, но все же больше, чем пьяный ремесленник в любой из таверн Дренгерта или Гурунара. Старшая Раса, которая сначала помогала людям выжить, а потом вынуждена была потесниться ради людей. Да так потесниться, что вскоре им и жить-то стало негде. Вроде бы они долго обитали в лесах у Запретной реки. Еще при них обычная река стала Запретной. До сих пор попадались люди, в чьих жилах текла крошечная часть крови хорингов, и они все были высоки, черноволосы и узколицы; глаза оливкового цвета и продолговатые уши, слегка отличающиеся по форме от человеческих, тоже хранили все потомки хорингов, даже самые далекие. Но в остальном это были обычные люди. Кстати, во многих городах их недолюбливали, за исключением разве что Плиглекса, где уже кругов сто как обосновалась община «ашерхов», как они себя называли. Но они были настолько же хорингами, насколько подзаборные шавки были вулхами, простите меня, серые братья, за такое сравнение.

Зато вещей работы хорингов в мире попадалось очень много. В основном украшения, оружие, одежда, посуда, музыкальные инструменты и, конечно, рисунки. На холстах и деревянных щитах, на причудливых кувшинах, на камнях, раньше стоявших едва ли не у каждого перекрестка дорог, а ныне перевезенных в города. Все это ценилось в десятки раз дороже, чем аналогичные творения людей. Но и служили вещи хорингов неизмеримо дольше. И сплошь и рядом просто были лучше – любой менестрель с радостью продал бы душу за лютню работы хорингов, а любой воин – за меч или кольчугу.

Правда, вещей с каждым кругом становилось все меньше. Я не задумывался особо, куда они деваются. Но и не понимал этого.

О магии Старшей Расы я знал еще меньше. Она иная. Она могучая. Она древняя. Что еще? Ах да, она непонятная. Как и все, что связано с хорингами.

Еще я умел читать на их языке, но у хорингов был такой язык, что всякий посвященный толковал каждую надпись по-своему. Поэтому я никогда не бывал уверен, что понимаю смысл написанного верно. Всегда брали сомнения: а этот ли смысл вкладывали в прихотливые изгибы узоров-письмен неведомые писцы? Может, совершенно иной?

Унди Мышатник всегда посмеивался надо мной за это. Но никогда ни разубеждал меня, ни утверждал в моем мнении.

Я всегда подозревал, что где-то далеко все еще остались места, где хоринги доживали свой отпущенный небом срок в этом мире. Но никогда всерьез не верил, что столкнусь с ними лицом к лицу.

А пришлось. Хоринги тоже спешили в У-Наринну к Смутным дням. Причем, как оказалось, даже не одной группой. И это были не просто хоринги, а маги ушедшей расы.

Я отчетливо запомнил слова Иланда у костра в мой предыдущий вечер. «Мы не удержали Трон в прошлый раз. Даже не приблизились к нему. Где теперь народ хорингов?»

Так-так. Интересная вырисовывается картина.

Лю-чародей идет в Каменный лес. Теперь совершенно ясно, что не он один туда идет.

И все это перед Смутными днями.

Хоринги не приблизились к Трону и практически исчезли с лица земли.

Что будет, если в этот раз Лю не сможет приблизиться к Трону? Или другой маг-человек, если такие есть? Впрочем, что это я? Есть конечно. Не зря ведь путь в У-Наринну преподносит нам с Тури сюрприз за сюрпризом. Но что же будет? Неужели закат человеческой расы? И кто придет на смену людям?

Я почувствовал струйку холодного пота, что стекла по спине под хорингской одеждой.

Тьма! Кто придет? Оборотни! Могут прийти оборотни! Если нам не нужно будет прятаться, станет выживать не один анхайр из ста, а по крайней мере половина, как у людей. Не один мадхет, а пятьдесят.

Я даже Ветра придержал, до того захватило дух. Конечно, это не больше чем догадки. Конечно, я так мало знаю о планах Лю и об У-Наринне, что говорить о своей игре пока просто смешно. Но кто мешает мне узнать обо всем поподробнее? А? Если от того, кто будет у Трона У-Наринны в Смутное время, зависит будущее мира, кто помешает мне попытаться взять судьбу в свои руки?

Через минуту я с досадой сплюнул. Ну и размечтался, червивое солнце! Ты, ничтожный жалкий недочеловек-недовулх? Который и не знает толком, когда последний раз были Смутные дни, а не то что не помнит их? Ты вздумал тягаться с магами? Или с хорингами? И с теми, о ком еще даже не подозреваешь? Да если от У-Наринны действительно зависят судьбы мира, там соберутся такие силы, что тебя и не заметят, когда ненароком раздавят в неизбежной толчее у Трона.

Карса, забежавшая далеко вперед, вернулась и вопросительно уставилась на меня.

«Ну? Чего стал? Поехали!»

Я опомнился и хлестнул Ветра. Каменистая пустошь, прилегающая к гряде, тянулась и тянулась навстречу. Карса уверенно бежала впереди. Вела.

Я снова вспомнил события перед перевалом.

Гасд-отшельник говорил, что за перевалом нужно будет идти на запад. Врал, конечно. Ему-то точно не хотелось, чтоб я пришел к У-Наринне. Еще он говорил что-то о Знаках, которые якобы попадутся на пути к Каменному лесу. Этому, понятно, тоже верить не стоит.

Спустя минуту я понял, что вижу Знак. Первый из двух. Его и вправду трудно было с чем-нибудь спутать.

Выглядел он как тонкая пластина, неведомо как укрепленная на верхушке гладко отшлифованной каменной колонны. На пластине – рисунок, с обеих сторон. Кстати сказать, кисти хорингов, а значит, древний, как… как сама У-Наринна.

С одной стороны в синем свете вечернего Меара к Каменному лесу спускалась огромная белая птица. В лучах солнца она казалась голубоватой, как закатное облако. Сам Каменный лес выглядел странно знакомым: множество грубо отесанных сероватых глыб, возвышающихся на манер толстых столбов посреди небольшого горного плато. В расположении столбов угадывался смутный порядок, строгий и единственно возможный. Но понять, на чем он основывался, я пока не мог.

С другой стороны У-Наринна была изображена уже в лучах заходящего (или встающего?) Четтана. Про Меар я мог бы сказать с уверенностью: изображен его закат. А вот относительно Четтана подобной уверенности у меня не было. Между каменных столбов виднелись маленькие фигурки людей. Или хорингов – не различить. Фигурок было одиннадцать, тех что стояли. Еще несколько лежали в разных позах, какая раскинув руки, какая скрючившись.

И сверху над этим – аспидно-черный круг в небе. Что бы он значил?

Я вернулся к синей стороне. Роднее все-таки, что ни говори…

И обомлел. Теперь и здесь появился черный круг над Каменным лесом!

Челюсть у меня сама собой отвисла. Живые рисунки хорингов? Здесь, в Диких землях? Тьма!

Через минуту я наконец отдышался. А еще через минуту понял, что если им и суждено было сохраниться где-нибудь, то именно здесь, у джерха на выселках, куда не заглядывают хадасские толстосумы и их вездесущие управители. Да и проходимцы сюда явно заглядывают редко.

Я всмотрелся в живой рисунок. И вскоре уловил движение.

На Каменный лес опускалась Тьма. От того самого черного круга в небе. Что-то наползало на еще не успевший сесть Меар, превращая его в яркий-яркий серп, становящийся все уже.

Вскоре Меар исчез, и в небе осталось два черных круга, только один застыл в зените посреди внезапно вспыхнувших звезд, которые я сразу узнал, а второй висел над самыми горами, и вокруг него цвела синяя ослепительная корона.

Я глядел на рисунок не мигая, а когда мигнул, снова на пластине возник Меар, белая птица и никакого черного круга в зените.

Так, хорошо. Что нам покажут с другой, с четтанской стороны?

Отогнав ненужные мысли, я вгляделся в рисунок. Он оживал только для тех, кто глядел на него расслабившись, изгнав суету из головы и растворившись в картинке.

Вскоре У-Наринна стала медленно удаляться, словно я стал неведомой птицей и взмыл над плато, над скалистыми каменными пиками, над отвесными стенами и коварными осыпями. Скоро плато и вовсе скрылось, а «птица» словно стала снижаться к огромной и плоской, как стол в таверне, равнине. Ниже и ниже; все быстрее и быстрее, пока я не ощутил себя уже не невесомой птицей, а падающим из поднебесья тяжелым камнем. Потом резко, рывком, падение замедлилось.

Посреди равнины стоял другой Знак… Очень похожий на первый. Только рисунков на нем было не рассмотреть. Я все это видел сверху, и в какой-то момент вдруг стало совершенно ясно, как идти от места, где стоял я, ко второму Знаку. Вдоль гряды (вот она, сверху виднеется) на юг, потом через равнину (что это там сереет такое? Похожее на осиное гнездо, только большое. Не понять никак). Ну и дальше. В общем, понятно.

И я тут же выпал из созерцания. Рисунок снова стал прежним.

Тьма! От магии хорингов просто мороз по коже!

«И ты еще собираешься с ними тягаться в У-Наринне? С магами-хорингами, магами-людьми, магами-не-пойми-кто? – ехидно спросил я себя. – Увидел магическую картинку и уже чуть не наложил в штаны, а совсем недавно на Трон покушался…»

Я помянул джерхов, Смутные дни, что должны были вот-вот начаться, ближайших родственников Лю-чародея, который втянул меня в это более чем странное предприятие, дальних родственников Лю… В общем, большую часть ныне живущих я помянул. Это помогло, но не слишком.

Карса возникла неподалеку и с интересом воззрилась на меня. Что за манера – возникать, словно из-под земли? Интересно, вулх тоже вот так раздражает иногда Тури? Или нет?

Хотелось верить, что нет.

Я взглянул на спутника-мадхета и вдруг понял, что обычный холодно-равнодушный кошачий взгляд изменился. На меня глядела не просто карса. На меня глядел не зверь. Точно, не зверь.

«Ну? – спрашивал он. – Долго еще на столбики пялиться будем? Или пойдем дальше? Идем, я знаю дорогу».

– Идем, – сказал я машинально и кашлянул, потому что прозвучало это хрипло и сдавленно, словно я проглотил ежа. – Кстати, дорогу я, кажется, тоже знаю. Только вот откуда?

«Откуда – не важно, – фыркнула карса. – Главное – знать куда».

Тоже правильно. И я немедленно вскочил на Ветра.