Когда прошлое становится будущим. Машина времени Кассе Этьен

Тайна Георга Хане

Георг Хане попал в поле зрения восточногерманских спецслужб в 1951 году, сразу же после основания ГДР. В те годы в стране ловили и наказывали бывших нацистских функционеров, особенно из числа крупных. Таковые быстро закончились, и сотрудники «Штази» стали заниматься всякой мелочью — не всей, конечно, а только теми, кто мог знать что-то интересное.

Вот в числе таких людей оказался и Георг Хане. Жил он скромно, в пригороде Ростока, особо не высовывался, но и не скрывался. Поэтому сначала его и не трогали. Потом же в «Штази» поступили сведения, что Хане в годы войны работал в одном из научных институтов, находившихся под контролем могущественной эсэсовской организации «Аненэрбе» — «Наследие предков».

«Аненэрбе» был официально создан в 1933 году, хотя группа специалистов, образовавших вскоре его руководящее ядро, сложилась еще в 20-е годы. Институт находился в личном подчинении рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Первым делом «Аненэрбе» занялся монополизацией древнегерманских исследований. В течение нескольких месяцев он интегрировал в свой состав все научные группы, занимавшиеся схожей проблематикой. Там же, где это было невозможно (например, на кафедрах крупных университетов), фактически возникали филиалы «Наследия предков». К 1937 году «Аненэрбе» состоял из почти полусотни институтов. К этому моменту «Наследие предков» начало все больше уходить в сторону от строго научных изысканий. Уклон в область духа, в сферу мистики и магии все больше увеличивался. Несмотря на то что в своих программных документах «Наследие предков» заявляло о полной научности всех своих исследований, оккультные практики как новая отрасль знания были достаточно прочно укоренены в его структуре. На работу «Аненэрбе» были израсходованы огромные деньги — больше, чем США затратили на свой Манхэттенский проект. Исследования велись с колоссальным размахом, миллионы марок тратились, с точки зрения человека рационального, на полную ерунду. Однако на деле эсэсовские учение занимались многими серьезными историко-культурологическими вопросами. Например, историей Священного Грааля, споры о котором не смолкают по сей день и были еще более подогреты публикацией известной книги Дэна Брауна. Далее они тщательно исследовали все еретические течения и оккультные школы, в том числе общества алхимиков и орден розенкрейцеров. Кроме того, ученые организовывали тибетские экспедиции и изучали пророчества Нострадамуса.

С начала войны специалисты «Аненэрбе» следовали за победоносным вермахтом, принимая под свою «опеку» сокровища европейских музеев и библиотек. Они тщательно выбирали любые артефакты, связанные с древней германской историей в частности и любопытными страницами германской истории вообще. Здесь трудились 350 специалистов, экспертов с блестящим образованием, прекрасной научной карьерой и учеными степенями. Они раскапывали курганы на Украине, вели археологические исследования в центре Парижа и Амстердама, искали — и находили! — древние клады и стоянки. Впрочем, и музейные коллекции европейских стран подвергались тщательным «ревизиям», наиболее ценные, с их точки зрения, экспонаты перевозились в Германию. К слову сказать, большинство из них после войны так и не было найдено. О судьбе пропавших коллекций ходят самые разные слухи.

Специалисты «Аненэрбе» ставили опыты по созданию «сверхчеловека», занимались созданием психофизического оружия, разработкой основ новой религии, ракетным и атомным проектами Третьего рейха… В общем, всем таинственным и мистическим, что только можно было найти. Поэтому неудивительно, что после войны победители устроили настоящую охоту за уцелевшими сотрудниками этой могущественной организации. Не стал исключением и Хане. В один прекрасный сентябрьский день 1951 года за ним приехали и увезли в ростокское отделение «Штази».

Там Хане ушел, как говорится, в глухую несознанку. В общем-то, ничего другого от него не ожидали. Однако со временем допрашивающие его следователи изумлялись все больше и больше: Хане оказался на удивление крепким орешком! Ни посулы, ни запугивания, ни очные ставки не заставили его открыть рот. На все вопросы, даже самые безобидные, он отвечал просто: «Не помню!»

Сперва предположили, что Хане — крупный военный преступник, замешанный в уничтожении евреев или коммунистов. Но сохранившиеся архивы полностью опровергали это: если верить бумагам, Георг работал на какой-то не слишком значительной должности и никакого отношения к массовым убийствам не имел. Чем он конкретно занимался, выяснить не удалось.

Отчаявшись добиться добровольных признаний, следователи «Штази» решили прибегнуть к последнему из имевшихся в их арсенале средств. Хане погрузили в гипнотический сон и стали расспрашивать. Вот тут-то и выяснились шокирующие подробности: оказалось, что Георг действительно ничего не помнит о своей работе в годы войны! Такое ощущение, что память у него была стерта начисто. Он, конечно, знал о том, кто такой Гитлер и с кем воевала Германия, но эти знания не выходили за пределы школьного курса истории!

И касалось это не только работы, которой, если верить документам, занимался Хане. Самое удивительное, что у него напрочь отсутствовали любые воспоминания о немецкой повседневности, о каких-то бытовых подробностях тех лет! Следователи были поставлены в тупик. Стало ясно, что Хане — не преступник, пытающийся скрыть свои злодеяния. Тогда кто же он? Жертва чудовищного эксперимента?

Георга тщательно обследовали врачи и обнаружили еще одну странность. По документам возраст Хане составлял около 80 лет. В реальности его организм был куда моложе! Да и внешне Георг не выглядел как глубокий старик, скорее как пожилой, но вполне энергичный человек лет шестидесяти. После обследования Хане снова загипнотизировали и… сделали третье открытие! Хане легко предсказывал будущее, говоря о событиях 1960 года так, как будто они уже произошли!

После этого дело Георга окончательно засекретили. Известно, однако, что его так называемые пророчества в большинстве своем сбывались. Правда, этот пророческий дар имел серьезные ограничения. Так, Хане было бесполезно спрашивать о том, провалится ли новый секретный агент, заброшенный на территорию ФРГ, или кого лучше завербовать в австрийском генеральном штабе. Он мог давать лишь самую общую картину будущего — такую, какой ее будет видеть рядовой обыватель, живущий в соответствующие годы. Тем не менее и эти факты служили восточногерманским спецслужбам существенным подспорьем.

Шли годы, десятилетия, Георг Хане находился под плотным колпаком «Штази»… и все время молодел! В 1970-м году он был уже зрелым мужчиной, не тронутым старостью. Медицинские исследования подтверждали: биологический возраст Георга не превышает 40–45 лет. Почему это происходило? Биологи из секретных институтов буквально сходили с ума, но исследования, проводившиеся одно за другим, не выявляли никаких аномалий. А проводить серьезные эксперименты над Хане биологам не давали аналитики «Штази», опасавшиеся потерять ценный источник уникальной информации. Поэтому загадка Хане так и осталась нераскрытой.

Непосредственно Клеменц столкнулся с этим феноменом в 1987 году, когда проводил одну рискованную операцию и позарез нуждался в некоторых фактах. Хане, который тогда выглядел, как юноша, несмотря на то что по документам ему было уже почти 120 лет, мало чем сумел помочь Ральфу, но сообщил ему, что через два-три года Берлинская стена рухнет, ФРГ присоединит к себе Восточную Германию, а коммунизм будет предан поруганию и оплевыванию. Поскольку было известно, что Хане в таких прогнозах практически никогда не ошибается, Ральф потихоньку принял меры к тому, чтобы быстро улизнуть, когда дело запахнет жареным. В том, что западные спецслужбы будут за ним охотиться, он не сомневался — в конце концов, он слишком много знал.

Предсказание Хане сбылось. В 1990 году ГДР не стало, а Клеменц ударился в бега. Куда делся Хане, до сих пор неизвестно, неразрешенной осталась и его загадка.

Путь в Аргентину

— И что, не было даже никаких версий о том, почему такое могло произойти? — спросил я Ральфа после того, как он закончил свою историю.

— Предположения-то были, только они противоречили законам исторического материализма, — раздраженно отозвался Клеменц. — Бывают, понимаешь, такие люди, которые считают, что исторический материализм — это то, что есть в школьной программе, а чего в ней нет, уже антинаучно. Из-за таких вот бюрократов…

— А что за предположения? — не слишком вежливо перебил я Ральфа.

— Перебивать старших есть величайшее неуважение, — назидательно произнес Клеменц. — и этот человек еще хотел заниматься подготовкой наших журналистов!

— Кубинских — это уже «наших»? — изумился я.

— Да, это моя новая родина, и вряд ли я отсюда куда-нибудь уеду, — ответил мой собеседник. — Но давай ближе к делу — тебя ведь больше интересует Хане, не так ли? Так вот, было предположение, что он движется по оси времени навстречу нам. Так сказать, из будущего в прошлое. В смысле, из нашего будущего, которое для него — прошлое, в наше же прошлое, которое для него — будущее. Поэтому он и помнит все, что, по нашим меркам, будет, и не помнит то, что уже было. Поэтому он и молодеет, вместо того чтобы стареть…

— А такое возможно? — искренне удивился я.

— Ну… — Ральф задумался, — ручаться, конечно, не буду… Ты когда-нибудь слышал о контратайме?

Я отрицательно покачал головой.

— В общем, я сам в этом не очень-то разбираюсь, — признался Клеменц. — Суть в том, что есть гипотеза, согласно которой в других галактиках время течет не так, как у нас, а навстречу нашему. Гипотеза вполне научная, к фантастике никакого отношения не имеет.

— И именно это и происходило с Хане? — торопливо спросил я.

— Не-а, не совсем, — покачал головой Ральф. — Ты знаешь, что такое контратайм? Это что-то вроде кинопленки, прокрученной задом наперед. Человек идет пятками назад, еда вываливается у него изо рта, чистая посуда после мытья становится грязной… Так это выглядит для обычного человека. Но Хане был вполне нормальным. Он жил как все, ел как все и ходил как все. Отсюда есть вторая версия…

Ральф помолчал, пригубив рома.

— Какой-то нацистский эксперимент. Сам знаешь, они и сверхлюдей пытались создать… В общем, может, Хане — из таких? Ввели ему какой-нибудь состав, заставляющий организм омолаживаться. Побочный эффект — пророческий дар. Ну или наоборот, как угодно. Правда, медицинские обследования ровным счетом никаких отклонений — включая генетические — у него не нашли…

— А такие эксперименты ставились? — спросил я.

— Почем я знаю? — отозвался Клеменц. — Я озвучил тебе версии. Обе вызывают много вопросов и возражений, но других просто нет. А по поводу экспериментов «Аненэрбе»… ты и без меня знаешь, куда податься и кого спросить.

Естественно, я знал, о ком идет речь — о Гансе-Ульрихе фон Кранце. С Кранцем мы познакомились совсем недавно, но уже успели оказать друг другу немало услуг. Он неизменно консультировал меня по вопросам, связанным с нацистами, я — по всем проблемам, которые интересовали его и в которых я мог ему помочь. Сам Кранц — сын эсэсовца, бежавшего после войны в Аргентину и хранившего немало жутких тайн Третьего рейха. Со временем Гансу-Ульриху надоело быть преуспевающим бизнесменом, каковым он являлся большую часть своей сознательной жизни, и он решил разгадать все тайны, которые хранил его покойный батюшка. И надо сказать, весьма преуспел в этом вопросе…

Откуда знали друг друга Кранц и Клеменц, мне так и не удалось выяснить. Оба, словно сговорившись, уходили от ответа. Впрочем, мне это было не так уж важно. Важнее другое — Кранц действительно прекрасно разбирался в тайнах Третьего рейха. Значит, далее мой путь лежал к нему. Вот только стоило ли мне покидать Остров свободы? Или надо было еще немного отсидеться? Клеменц склонялся ко второму варианту — по крайней мере, пока я физически не приду в норму. Он же — по своим каналам — узнал, что с моими друзьями в Париже все нормально. Их, похоже, держали под наблюдением, но не трогали. Может, преследователи действительно потеряли мой след? Найти меня после того, как я приземлился в Гаване, действительно было практически невозможно.

Несколько дней подряд я гулял и отдыхал, стараясь поменьше думать о делах. Пока что у меня было слишком мало информации для того, чтобы прийти к каким-то более или менее обоснованным выводам. Где-то через неделю, вернувшись после продолжительной прогулки в домик Клеменца, я обнаружил его рассматривающим какую-то небольшую книжку.

— А, вот и ты, турист! — не слишком любезно обратился он ко мне. — Возьми, это тебе.

С этими словами он протянул книжицу мне. Я взял ее в руки. Черт возьми, так это же паспорт! Причем аргентинский. С первой же странички смотрела моя физиономия. Звали меня теперь Аурелиано Сендеро — надо будет выучить, черт побери. Физиономия у меня довольно смуглая, так что за латиноамериканца я сойду легко. Язык… что ж, буду держать его за зубами, а для повседневного общения словарный запас у меня вполне достаточен. Я пролистал паспорт — в нем оказалось несколько действующих виз, в том числе и шенгенская. Я поднял глаза на Ральфа.

— Подарок от Кранца, — ухмыльнулся он. — Откуда и как вся эта роскошь, не спрашивай. Вернее, спроси его самого, если хочется. А у меня для тебя еще один подарочек…

И Клеменц протянул мне бумажку, на которой стояла серия цифр.

— Не потеряй, — прокомментировал он. — Это — номер счета в «Сосьете женераль». Открыт на предъявителя, еще во времена ГДР. Насколько я знаю, ни разу не использован. Сумма там небольшая, предназначалась на крайняк для наших агентов, но проценты за двадцать лет накапали порядочные. У тебя ведь, как я понимаю, наличности немного, а картами твоими лучше не пользоваться — засекут. С этим счетом вы, сеньор Аурелиано, хоть какое-то время сохраните инкогнито.

На следующий день я вылетел в Аргентину. Одно надежное убежище предстояло променять на другое…

Вопреки всем моим опасениям путешествие прошло без осложнений. То ли мои враги потеряли меня из виду, то ли по каким-то причинам предпочитали держаться на порядочном расстоянии. Но в безопасности я ощутил себя только тогда, когда плюхнулся на пассажирское сиденье «мерседеса», на котором Кранц встретил меня в аэропорту.

Злоупотреблять его гостеприимством я, разумеется, не собирался. Мне нужно было только уточнить вопрос о том, проводились ли в рамках «Аненэрбе» какие-нибудь исследования, которые дали бы ключ к разгадке судьбы Георга Хане. Вопрос, само собой, очень сложный, поскольку создание «сверхлюдей» в Третьем рейхе было крайне засекреченным проектом, о котором даже Кранц знал далеко не все.

Впервые я столкнулся с этими данными тогда, когда пытался раскрыть загадку современных «людей-Х». Тогда и выяснилось, что в Третьем управлении Института расовых исследований, входившего в структуру «Наследия предков», проводились весьма любопытные — и весьма бесчеловечные — эксперименты над людьми. В частности, там формировались специальные батальоны СС, состоявшие из солдат, боеспособность которых была искусственно повышена. Но Третье управление было не просто центром подготовки солдат. Здесь проводились весьма масштабные медицинские эксперименты, которые должны были повысить боеспособность германской армии. Разумеется, путем повышения качества ее человеческого материала. Третье управление имело свои филиалы во всех крупных концлагерях, где проводились опыты попроще. Знаменитые доктор Менгеле и Ильза Кох, равно как и другие осужденные после войны эсэсовские врачи-убийцы, были всего лишь подручными своих шефов из «Аненэрбе», мелкими сошками.

Более значимых свидетелей практически не осталось. После войны в лапы союзников попала такая же мелкая сошка — какой-то медицинский работник, трудившийся в Третьем управлении. То ли парень не хотел говорить, то ли меры по обеспечению секретности в «Аненэрбе» были на высоте (во что мне верится сильнее), но он мало что видел и мало что знал. На службу его взяли после долгих проверок, дали эсэсовский чин и усиленное питание. В общем, он занимался специальной программой тренировок, которая значительно усиливала человеческие мышцы. Система была такая: в мышцы вводился специальный состав. Одновременно проводились тренировки, во время которых человек дышал травяными испарениями.

С руководителями Третьего управления в 1945 году случилась пренеприятная история. Их исследовательский центр находился около города Бреслау — сегодня это на территории Польши, а тогда — самый восток Германии. В начале 1945 года Бреслау в результате русского наступления оказался окружен. Персоналу исследовательского центра был отдан приказ — пробиваться на запад. Группенфюрер СС Краних, являвшийся в то время руководителем Третьего управления, собрал кое-какие военные отряды, раздал всем гражданским оружие и двинулся в бой. Врачи, естественно, были не в белых халатах, а в эсэсовской форме. А после того, что СС натворили в России, русские их в плен не брали вообще — стреляли на месте даже в тех, кто руки поднял. В общем, за редким исключением там все и полегли.

Да, именно за редким исключением. Насколько это исключение было редким — вопрос очень сложный, ведь никаких документов не осталось. Но достоверно известно, что к числу этих исключений принадлежал один из самых засекреченных людей Третьего управления — доктор Адольф Егерманн.

Егерманн — врач с огромным опытом — еще в 1920-е годы взялся разработать систему, позволявшую воскрешать мертвых. В 1926 году в одном авторитетном медицинском журнале выходит его статья «О природе смерти», а два года спустя — работа «Воскрешение с точки зрения медицины». В них он последовательно доказывает, что воскресить человека вполне реально. Достаточно разработать химический состав, который омолодит клетки организма и заставит всю систему снова работать. Естественно, на сильно поврежденные и разложившиеся трупы эта «живая вода» — как я ее условно окрестил про себя — действовать не могла. Несколько лет ушло на бесплодные поиски эликсира, причем Егерманн подвергался постоянным насмешкам коллег. Все его прошлые заслуги были довольно быстро забыты, врача стали считать едва ли не сумасшедшим. Но это не заставило доктора свернуть с намеченного пути; через некоторое время он разочаровался в возможностях химии и стал искать другие возможности решения задачи. В 1932 году в свет выходит его статья «Расширяя границы медицины: жизнь и душа». В ней он доказывал, что оживление мертвого тела чисто механическим способом лишено смысла. В лучшем случае мы получим существо, лишенное разума и сознания. Задача же заключается в том, чтобы вернуть в тело душу, которая отделяется от него в момент смерти. После этой статьи Егерманна окончательно объявили сумасшедшим мракобесом и выгнали с работы. Куда было податься Егерманну? Только в институт «Аненэрбе», основанный в 1933 году. Там его приняли с распростертыми объятиями.

В институте, набрав целый штат сотрудников, Егерманн продолжил свои поиски. К 1944 году Егерманну удалось разработать эликсир бессмертия. Состав назывался «Зигфрид», и вводился он в кровь подопытных людей. По идее, элексир должен был омолаживать клетки, стимулируя рост новых клеток взамен старых. Для того чтобы поддерживать организм в нужном состоянии, достаточно было время от времени (примерно раз в несколько месяцев) закачивать в вены новые порции «Зигфрида». Правда, до конца войны Егерманну так и не удалось убедиться в действенности своего снадобья. Ученого постоянно подгоняли, требуя конкретного результата, и ему пришлось начать испытания на живых людях, еще не закончив предварительный цикл испытаний — на кошках и кроликах. В конце 1944 года «Зигфрид» был введен 50 старикам из числа узников концлагеря. Средство подействовало безотказно — все они буквально выли от жуткой боли и зуда, возникшего по всему телу. В течение суток 44 человека умерло, еще двое скончались на следующий день. Зато четверо выживших неделю спустя почувствовали себя гораздо лучше. Создавалось впечатление, что каждый из них скинул лет по десять. В своем отчете Егерманн написал:

Опыт показал, что препарат «Зигфрид» является вполне действенным. Однако его воздействие на уже одряхлевший организм смертоносно. Очевидно, «Зигфрид» для выполнения своей задачи мобилизует все ресурсы организма, требует много энергии, которой у истощенного тела просто нет. Нагрузка, которую создает «Зигфрид», под силу только молодым и здоровым людям. Такого человека, очевидно, можно «законсервировать» в состоянии вечной молодости. Для людей старше 40–50 лет «Зигфрид» не только бесполезен, но и смертельно опасен.

Такой препарат был совершенно не нужен руководителям Третьего рейха, которым в большинстве своем было уже далеко за сорок. Поэтому гениальному доктору было поручено разработать другой «эликсир жизни», который подошел бы и пожилым людям. Удалось ли ему это сделать — неизвестно. В мае 1945 года Егерманн бесследно исчез, как и многие другие нацистские ученые. Есть вполне обоснованные предположения, что он бежал в Антарктиду, где, как убежден Кранц, по сегодняшний день функционируют секретные нацистские базы…

Наш же с Кранцем разговор, состоявшийся вечером того же дня, был посвящен другой теме.

— Кранц, скажите, не проводилось ли в Третьем управлении экспериментов по «повороту времени вспять»? — спросил я своего собеседника, вкратце изложив ему суть дела. — И… фамилия Хане… она вам случайно не знакома?

— Фамилия Хане мне незнакома, — задумчиво ответил сидевший напротив меня немец.? — Вот если б знать, где именно в «Аненэрбе» он работал! Клеменц ничего не говорил на этот счет?

Я отрицательно покачал головой, проклиная себя за то, что не выведал побольше деталей. Впрочем, не исключено, что старый разведчик был сам не в курсе всех этих тонкостей.

— Третье управление… — продолжил Кранц. — Там было немало любопытных проектов, но чтобы такое… Это же абсурд! Зачем превращать взрослого человека в ребенка?

— Я тоже думаю, что абсурд, — откликнулся я. — Но это могло быть побочным эффектом!

— Могло, — отозвался Кранц и снова задумался. — Знаете что, Кассе? А при чем тут вообще Третье управление? Вы же говорите, что у средневековых пап были советники, наделенные точно такими же свойствами?

— Были, но…

— Но тогда это не могло быть творением нацистов! — закончил за меня мой собеседник. — Они могли воспользоваться этим явлением, пытаться изучить и понять его… А значит, речь может идти не только о Третьем управлении. Надо искать шире…

С этими словами Кранц поднялся из мягкого кресла. Я хотел сказать еще что-то, но вовремя увидел, что за окном уже стемнело, и почувствовал, что мне неудержимо хочется спать. Несмотря на райский отдых у Клеменца, мой организм еще не до конца оправился от потрясений. Я вежливо распрощался и отправился в отведенную мне спальню.

На следующее утро я проснулся уже тогда, когда солнце стояло довольно высоко. Ну честное слово, прямо как в отпуске! Я уже несколько лет толком не отдыхал, и теперь, судя по всему, организм решил воспользоваться нежданной передышкой и пополнить свои изрядно потрепанные ресурсы. Что ж, по-своему он прав.

Я оделся и спустился вниз, в гостиную. Там меня уже поджидал Кранц, выглядевший так, словно он не спал всю ночь. Впрочем, так оно и оказалось: только мы сели за завтрак, состоявший из мяса и свежих овощей, как мой гостеприимный хозяин произнес:

— Ну что ж, Кассе, нам несказанно повезло. Одну зацепку я все-таки отыскал…

— Правда? Какую же?

— Вы, может быть, знаете, что Гитлер обладал определенным даром предвидения. Некоторые называли это политическим чутьем, другие — интуицией… Мне уже давно приходила в голову мысль, что он получал советы откуда-то извне. Сначала я связывал это с тибетской экспедицией Шеффера — незадолго до войны этот талантливый ученый, работавший в системе «Наследия предков», съездил в Тибет и, как предполагают некоторые, нашел вход в Шамбалу. Он поставил на вершине горы передатчик, который должен был обеспечить связь с якобы обитающим в Тибете высшим разумом и который действовал до 1942 года, когда его уничтожили англичане… Любопытная деталь: Германия одерживала победы до 1942 года, после чего начала терпеть постоянные поражения. Конечно, на то есть великое множество вполне объективных причин; но кроме них всегда есть определенный личностный фактор. В теории менеджмента есть понятие «качество управленческих решений», которое характеризует, насколько хорошо работает руководитель. Так вот, именно это качество управленческих решений у Гитлера резко упало в 1942 году, синхронно с уничтожением передатчика. Мне это раньше казалось довольно странным…

— Простите, Кранц, что перебиваю, — встрял я в этот монолог. — Хочу сказать, что я побывал… ну если не в Шамбале, то в ее предбаннике…

— Правда? И как, нашли что-то интересное?

— Ну в общем, да. Шамбала — это не какое-то реально функционирующее государство. Это — огромное убежище, в котором спят представители древней расы. Давать кому-то советы они не могут, да и не считают нужным.

— В общем, я так и так отказался от той своей версии, — помолчав, сказал Кранц, — но вы дали мне в руки еще одно доказательство. Спасибо. А теперь давайте вернемся к тому, что мне удалось накопать этой ночью…

…В структуре институтов «Аненэрбе» особое место занимал Институт планирования будущего. Основанный в 1934 году, он занимался в основном тем, что составлял планы на те времена, когда Третий рейх будет господствовать на планете. Как поступить с неполноценными расами? Как обеспечить возрождение чистокровных арийцев? Каким будет государственный строй планеты? Как будет действовать экономика и транспорт? Нужна ли будет армия и если да, то какая? Институт был весьма невелик и занимался в основном тем, что собирал и систематизировал проекты, полученные из других контор.

Так продолжалось примерно три года. Но в мае 1937-го задачи института коренным образом меняются. Появляется так называемый проект «Цукунфт», задача которого — давать политическим лидерам конкретные рекомендации на ближайшее будущее! Большинство исследователей считают, что речь идет о всевозможных астрологах и прорицателях, которых в Третьем рейхе было великое множество. Но есть несколько фактов, которые заставляют в этом усомниться.

Во-первых, дошедшие до нас прогнозы были удивительно точны. Они полностью совпадали с тем, что происходило в действительности. Рекомендации, куда какую дивизию передвинуть и чего она добьется в результате… нет, астрологам такое не позволялось.

Во-вторых, авторов прогнозов никто никогда не видел. В отличие от астрологов и прорицателей, склонных к саморекламе и стремившихся заработать как можно больше денег, эти ребята держались в тени. «Люди будущего» — так их называли — были максимально скрыты от посторонних глаз, с ними общался лишь весьма ограниченный круг лиц.

И наконец, третье. Имя одного из «людей будущего» — Генриха Зема — случайным образом сохранилось до наших дней. Известно, что Зем в весьма преклонном возрасте умер в 1935 году… а в 1938-м вовсю работает в проекте «Будущее»! В том, что речь идет об одном и том же человеке, сомневаться не приходится, тому есть ряд неопровержимых доказательств. Например, антропометрические данные, которые в обоих случаях совершенно совпадают. Конечно, можно предположить, что сообщение о смерти было ошибкой или инсценировкой… Но проблема в том, что до 1935 года никаких сведений о Генрихе Земе мы не находим! Создается впечатление, что человек жил после своей смерти! Это, конечно же, невозможно. Зато, если перевернуть ось времени, все встает на свои места!

— Клеменц высказал предположение, что это могли быть люди, которые живут, что называется, задом наперед, из будущего в прошлое, — осторожно заметил я.

— Контратайм? — немедленно отреагировал Кранц.

— Вы этим тоже занимались?

— Нет, но… есть у меня один хороший друг, он как раз занимается этой проблемой. Работает в Аргентинском национальном техническом университете. Его там считают немного сумасшедшим…

— Все мы немного сумасшедшие, — вста— вил я.

— Это точно, — ответил Кранц, взглянув мне в глаза. — Так что общий язык вы с ним найдете. Зовут его Карл Геллер. Профессор Карл Геллер.

— Немец? — на всякий случай уточнил я.

— Ну не папуас же, — впервые на моей памяти съязвил Кранц. — Мы, немцы, стараемся держаться вместе…

Через пару часов я уже стоял перед дверью кабинета с табличкой «Профессор Геллер».

В поисках контратайма

— Контратайм, или контрамоция, как его часто называют в фантастической литературе, — гипотеза вполне научная, — рассказывал профессор Геллер, невысокий тучный старичок, вертя в руках очки и избегая смотреть мне в глаза. Судя по всему, он совершенно не понимал, почему вынужден тратить время на такого странного типа, как я, и, если бы не личная просьба Кранца, давно выставил бы меня за дверь.

— А в чем ее суть?

— Понимаете… как бы вам объяснить… — взгляд профессора не оставлял сомнений в том, что он уверен в моих крайне невысоких умственных способностях. — Дело в том, что в ходе наблюдения за соседними галактиками были обнаружены довольно странные аномалии. Складывалось такое впечатление, что время там попросту течет вспять! Это явление и было названо контратаймом.

— Но разве время — не постоянное явление, которое течет в одном направлении во всей Вселенной?

— Молодой человек, вы знакомы с именем Эйнштейн? — Геллер говорил таким тоном, словно я оскорбил его до глубины души.

— Ну да, проходил в школе…

— Проходил в школе! — передразнил меня профессор. Да, не завидую студентам, которым приходится сдавать ему экзамены. — Эйнштейн не случайно придумал свою теорию относительности. Ни время, ни пространство не постоянны. Они меняются. Здесь у них одни характеристики, в других галактиках — другие… Вы наверняка слышали пример с двумя братьями-близнецами, одного из которых отправили на орбиту. Через 50 земных лет одному из них стукнул полтинник, другой еще оставался ребенком. Так не логично ли будет предположить, что время где-то течет в обратном направлении?

— А есть тому доказательства? — поинтересовался я.

— Однозначных — нет… — пожал плечами профессор. — Но доказательств обратного тоже не существует…

— Скажите, а может ли быть контратайм на нашей планете?

— Вообще-то, нет, — ответил Геллер после долгой паузы. — Дело в том, что вся наша планета существует по одним законам. Другое дело, если к нам попадет предмет из другой галактики, где время изначально течет в обратном направлении…

— Что произойдет тогда? Это будет как пленка с обратной перемоткой? Или мощный взрыв?

Профессор медленно покачал головой, глядя мне в глаза. Пауза затянулась, и я уже хотел было открыть рот, когда он произнес:

— Я… некоторое время назад обсчитывал такую возможность… — Геллер начал быстро чертить что-то на лежащем перед ним листке бумаги. — Если расчеты верны… тут, конечно, много неизвестных… То контратайм станет дискретным…

— То есть? — я чувствовал, что совсем близок к разгадке.

— То есть… это как две реки встречаются. Предмет из другой галактики попадает к нам… возникает два направленных в противоположные стороны вектора… Сначала его несет наш поток времени, но чем дальше, тем больше усиливается противоположная тенденция. Это как пружина — чем сильнее растягиваешь, тем сильнее она стремится сжаться. Потом сжимается… предмет отбрасывает назад по нашей оси, вперед по его оси времени… а потом все повторяется. Уловили мою мысль?

Не дав мне ответить, Геллер махнул рукой и сказал:

— Предположим, камень с другой планеты попал к нам 20-го января. Его подхватывает наше время, он переживает 21-е, 22-е, 23-е… а потом его отбрасывает назад, в 16-е. После этого он доживает до 19-го… и его выкидывает в 12-е… — профессор ожесточенно чертил на бумаге график.

— То есть он живет отрезками нашего времени, но только нарезанными и расположенными — в его восприятии — в обратном порядке? — спросил я.

— Точно! — Геллер откинулся назад в кресле, победно глядя на меня.

— А эти участки могут идти внахлест или с разрывами?

— Нет, ни в коем случае. Это противоречит закону сохранения вещества и энергии. Отрезки автоматически нарезаются таким образом, что возникает строгая непрерывность.

Я сидел, разинув рот. Профессор любовался произведенным впечатлением. До тех пор, пока я не задал самый, казалось бы, простой вопрос.

— А есть ли какие-нибудь реальные примеры на нашей планете?

Реакция Геллера была совершенно неожиданной. Он вздрогнул, посмотрел на меня, надел очки, потом снял их и наконец медленно произнес:

— Ганс просил рассказать вам все… Но я не думал, что настолько все… В том-то и дело, что есть!

— Где?!

— В немецкой колонии Катарина в Перу есть одна странная семейка… Впрочем, Кранц все знает, попросите его, он вас туда отправит. Это надо видеть самому…

Катарина

— Я позвоню им, — обещал мне Кранц, стоя у здания аэртопорта. — Если надо — мобилизую еще авторитетных людей…

— Все так сложно? — изумился я.

— Гораздо сложнее, чем вы думаете, — покачал головой Кранц. — Эти наши колонии — место очень закрытое, чужие там не ходят. Даже не все мы — этнические немцы — имеем туда доступ. Я, например, могу попасть в любую колонию, поскольку вырос в одной из них, никогда не терял связи и пользуюсь… эээ… определенным авторитетом после выхода моих книг. Но это не правило, а скорее исключение. Обычно требуется разрешение Германского координационного совета…

— Парламент немецких колоний?

— В общем, да, — кивнул головой Кранц. — Там по одному представителю от каждой. Хотя в конечном счете даже он не может приказывать, а только рекомендовать.

— То есть я могу и не попасть в Катарину?

— Будем надеяться на лучшее, — ответил Кранц, пожав плечами. — Катарина — одна из самых закрытых колоний. Я сам был там всего один раз, и то по делам бизнеса. В общем, меня там знают, но на роль царя и Бога для соотечественников я явно не тяну.

Попрощавшись с Кранцем, я отправился в путь. Честно говоря, я довольно слабо представлял себе, что же это такое — немецкие колонии в Южной Америке. Разумеется, я знал, что возникать они начали примерно в начале XIХ века, когда сюда в поисках новой родины устремился поток эмигрантов из страдавших от перенаселения германских княжеств. Приехав на новое место и осмотревшись, немцы, в отличие от тех, которые эмигрировали в США, не стали вливаться в стройные ряды местного населения. Вместо этого они стали селиться отдельными колониями, вдали от других людей, не пуская к себе никаких чужаков и только с большой неохотой воспринимая местную власть. Властям это, разумеется, очень не нравилось, но было не до того. Латиноамериканские режимы были заняты практически непрерывной борьбой друг против друга — как пауки в банке, — а немецкие подданные не доставляли особенных хлопот и исправно платили налоги. К слову сказать, довольно большие — ведь колонии, старавшиеся захватить лучшие земли, быстро превратились в весьма прибыльные предприятия. Со временем они в значительной степени взяли в свои руки контроль над местной экономикой.

Перебравшись в Новый Свет, эмигранты ну никак не хотели забывать свою родину. Они ревниво поддерживали чистоту крови (лишь в редких случаях немцу разрешалось жениться на местной девушке, а уж брак немки с аргентинцем или перуанцем был чем-то из ряда вон выходящим) и оказались весьма благодатной почвой для нацистских идей, которые начали проникать сюда в 1920-е годы. К слову сказать, Гитлер уделял колониям в Латинской Америке огромное внимание, считая их форпостом для захвата Западного полушария. Колонисты платили ему взаимностью.

После войны многие немцы, так или иначе связанные с нацистами, бежали в Латинскую Америку. Здесь их гостеприимно встретили соотечественники. Местным властям это не нравилось, но помешать они никак не могли — слишком сильны были позиции немцев в экономике, и с ними приходилось считаться. После войны в руки эмигрантов попала значительная часть финансовых ресурсов Третьего рейха. В итоге им удалось создать мощную финансовую империю, настоящую паутину. Тайные финансовые и разведывательные нити протянулись в Ирландию, Австрию, Швецию, Швейцарию, Китай, Гонконг, Тайвань, Германию, Ливан, Египет, Ирак, Иорданию, Иран, Тунис, Турцию, Марокко, Италию и Южную Африку. Во многих традиционных направлениях «теневой экономики» наследники СС уничтожили традиционные мафиозные кланы и полностью контролируют в некоторых регионах, например, торговлю оружием, драгоценными камнями, отмывание денег. Мафия не в состоянии сражаться с ними, потому что на фоне эсэсовцев выглядит, как школьный хулиган на фоне серийных убийц.

Центром деятельности нацистов считается Чили. Именно здесь с 1958 года работает исследовательский комплекс «Аненэрбе» под названием «Дигнидад». Именно здесь, в отрогах Западных Кордильер, расположены центры подготовки — современные «орденские замки». Нацисты помогли в свое время прийти к власти Пиночету, после чего чувствовали себя в Чили совершенно вольготно. Однако и в других латиноамериканских странах — в Перу, в частности — пронацистские настроения в среде колонистов весьма и весьма сильны.

Поэтому в Катарину я отправился не без опаски — черт его знает, как ко мне, французу, отнесутся местные жители? И поможет ли мне рекомендация Кранца? Впрочем, вскоре я смогу сам это узнать.

Из столицы Перу — Лимы — в сторону Катарины шел рейсовый автобус. Когда-то он, видать, был гордостью американских хайвэев — и на его борту, покрытом ржавыми разводами, все еще просматривалась надпись «Автобусная компания Северного Техаса». Честно отслужив свой срок, бедняга попал не на свалку, а сюда, на второстепенный автобусный маршрут. Внутренности тоже не поражали воображение: вместо мягких кресел, когда-то стоявших в салоне, меня встретили деревянные скамьи, выкрашенные в желтый свет. Содрогнувшись от мысли, что мне придется просидеть на них несколько часов, я тем не менее смирился с неизбежным и занял место у окна.

Впрочем, скоро мне пришлось забыть о неудобной посадке. Широкое шоссе сменилось узкой и извилистой дорогой, усеянной выбоинами. Но все компенсировал пейзаж за окном — буйство зеленых лесов, голубая линия далеких гор, редкие деревушки и окружавшие их поля… Когда автобус со скрипом миновал очередной поворот, смуглый водитель обернулся и крикнул в салон:

— Кто спрашивал Катарину?

Я поспешно рванул к выходу. Автобус притормозил около узкой, но хорошо укатанной грунтовой дороги, уходившей в лес. С шумом открылась дверь, и я — впервые за несколько часов — почувствовал под ногами твердую землю, а не прыгающий вверх-вниз пол старой жестянки. Выпустив облако сизого дыма, автобус скрылся за поворотом. Я постоял немного, прислушиваясь к шуму ветра в листве и пению птиц, и решительно двинулся вперед.

Впрочем, долго наслаждаться одиночеством мне не пришлось. Меня окликнул мужской голос, причем на самом что ни на есть чистом немецком языке. Пытаясь понять, откуда он идет, я оглянулся кругом. И только через несколько секунд я заметил прикрытую ветками морду новенького внедорожника БМВ, из-за руля которого вылезал молодой коротко стриженый блондин.

— Добрый день, сеньор! — испанский у парня оказался ничуть не хуже, чем немецкий. — Позвольте спросить, что вы ищете в здешних местах?

— Я ищу поселение Катарина, — ответил я, несколько опешив. — А в чем, собственно, дело?

— А дело в том, — холодно улыбнулся парень, — что вы находитесь как раз на землях Катарины. Эта территория, сеньор, — частная собственность, и ходить по ней без нашего на то разрешения строжайше воспрещено. Поэтому представьтесь, пожалуйста.

— Меня зовут Аурелиано Сендера, — ответил я, с трудом припомнив свое новое имя. — О моем визите должен был предупредить господин Кранц из Аргентины…

— Господин Кранц — уважаемый человек, — бесстрастно произнес мой собеседник, — но ни о каких Сендера он нас не предупреждал. Да и акцент у вас, если честно, не аргентинский. Еще одна попытка?

— Этьен Кассе, — произнес я, внутренне махнув рукой на все происходящее.

— Вот так-то лучше, — удовлетворенно кивнул головой мой собеседник. — Садитесь. И запомните: на этой территории лучше говорить правду. Врать опасно.

Я молча кивнул и устроился на обтянутом кожей пассажирском сиденье. Черт подери, этот парень был моложе меня, но чувствовал я себя, как школьник, которого отчитал строгий учитель! Чтобы немного разрядить обстановку, я попросил:

— Расскажите мне что-нибудь о Катарине.

— С удовольствием! — бодро отозвался мой провожатый. — Свободная территория Катарина была основана в 1863 году. Мы — выходцы из Позена, и привел нас сюда Гельмут Бингер, в честь матери которого мы и назвали селение. Его потомок — Людвиг Бингер — является сейчас нашим бургомистром. Сюда переселилось около 20 семей, а 90 лет назад, когда Германия проиграла войну и наш прекрасный Позен был отдан полякам, к ним добавилась еще добрая сотня человек. Сейчас Катарина — одно из самых процветающих и авторитетных немецких поселений в Перу…

— А семья Герке? — ляпнул я зачем-то. Парень замолчал так резко, словно кто-то нажал на рубильник.

— Знаете что? Встретитесь с бургомистром, с ним и поговорите, — произнес он после долгой паузы.

— Но Кранц же наверняка сообщил вам о цели моего визита… — начал я. Но мой собеседник не дал мне договорить, резко мотнув головой:

— Если он кому и сообщал, то не мне. Моя задача — встретить.

Весь остаток пути мы молчали. Через пару километров лес расступился, и моему взгляду открылись поля, покрытые ровными рядами кукурузы. Чуть левее зеленели сады, а пологий склон холма, находившегося в нескольких километрах правее дороги, похоже, был покрыт виноградником. Впервые я почувствовал, что проголодался. Прямая, как стрела, дорога, упиралась в россыпь белых домиков — частью довольно старинных, частью вполне современного вида, но выглядевших просто образцово. Разительный контраст с теми перуанскими деревнями, которые я наблюдал из окна автобуса! Практически над каждым домиком торчала спутниковая антенна. Джип пронесся мимо них — я еще успел разглядеть ухоженные клумбы и стоявшие у фасадов автомобили, — до того как мы выскочили на главную площадь и резко затормозили.

Неожиданная встреча

В центре площади стоял небольшой двухэтажный особняк, выкрашенный, как и другие строения вокруг, в белую краску. Над особняком, фасад которого украшал непонятный герб, развивались два флага: один из них был перуанским, второй — черно-бело-красный — был флагом Германской империи. Слава богу, хоть свастики нигде не отказалось!

Я открыл дверь и выскочил из джипа. В ту же секунду дверь особняка отворилась, и навстречу мне не спеша спустился пожилой мужчина с большим пивным животом. Ни дать ни взять — настоящий бюргер! Впрочем, кое-что отличало его от таких же бюргеров, обитающих ныне в Баварии или на Рейне. Например, острый пронзительный взгляд, которым он буквально прожигал меня насквозь.

— Что ж, господин Кассе, — начал он, протянув мне руку, — пока не могу сказать, что рад вас видеть, но не могу сказать и обратного. Насколько я знаю, вы прибыли сюда с определенной целью.

— Да, — твердо ответил я, вспомнив совет своего водителя. — Я хотел бы пообщаться с семейством Герке.

— Кранц предупредил меня об этом и очень просил за вас, — произнес, словно размышляя вслух, бургомистр. — Не понимаю, почему? Он же сам всегда свято хранил такие вещи… Нет, решительно не могу понять.

— Вы позволите мне поговорить с ними? — в лоб спросил я.

— Отчего же нет… — протянул Бингер, — отчего же нет, раз об этом просил Кранц… и все же позволю себе вопрос, на правах хозяина, — а зачем вам это?

— Дело в том, что я исследую контратайм, — начал я, решив быть откровенным до конца. — А по моим данным, семья Герке относится к числу…

— Откуда данные? — мгновенно отреагировал Бингер.

— От профессора Геллера, Аргентинский университет.

— Геллер… — протянул бургомистр, — вот оно что… и с чего это аргентинцы прониклись к вам таким доверием? Скажу честно: мне все это очень не нравится. Но препятствовать я вам не буду. Помогать, впрочем, тоже. Если Анна не захочет с вами говорить — я ей не указ.

— Кто такая Анна?

— Анна Герке, глава их семейства.

— Но вы, по крайней мере, покажете мне ее?

— Отчего же не показать? — пожал плечами Бингер и тут же, посмотрев куда-то через мое плечо, крикнул: — Анна!

Я быстро обернулся. Немолодая женщина, шедшая по противоположной стороне площади, сделала то же самое. Бингер энергично махнул рукой, и она не спеша направилась к нам.

— Анна, — сказал бургомистр, когда она подошла поближе, — знакомься: это Этьен Кассе, журналист из Европы. Он очень интересуется такими, как ты. Говорят, ему можно доверять. Но это уж ты решай сама.

С этими словами — и, видимо, с чувством выполненного долга Бингер повернулся и зашагал к особняку, оставив нас одних посреди площади. Другой бы на моем месте, наверное, растерялся, но я все-таки журналюга с большим опытом, приходилось брать интервью в ситуациях и покруче. Поэтому, состроив на лице улыбку подружелюбнее, я приступил к беседе.

— Госпожа Герке? — Анна смотрела на меня недоверчивым взглядом, плотно сжав губы. Пришлось набрать в легкие побольше воздуха и продолжить монолог.

— Мне много рассказывал о вас профессор Геллер из Буэнос-Айреса…

— Он не мог много рассказывать. Он сам мало знает. — Голос Анны оказался довольно низким, но не грубым.

— Но то, что он знает, заинтересовало меня, — настойчиво продолжил я. — И я хотел бы задать вам пару вопросов.

— А зачем? — этот вопрос поставил меня в тупик. Черт, такое ощущение, что я иду по минному полю!

— Дело в том, что я исследую разные тайны, связанные со временем, — осторожно начал я. — и с людьми, которые, как считается, могут с течением времени не стареть, а молодеть.

— Таких людей нет, — то ли мне показалось, то ли в глазах Анны мелькнул насмешливый огонек.

— Ну… они, конечно, стареют… — начал я, — но время течет для них в обратном направлении, не так, как у других.

— Вот это уже другой разговор, — одобрительно кивнула фрау Герке. — И что вам удалось узнать об этих людях?

Черт возьми, но кто из нас здесь берет интервью?!

— Не так уж и много, — решительно ответил я. — Поэтому я и хотел поговорить с вами. Не возражаете, если мы присядем где-нибудь в теньке и я задам пару вопросов? Я не отниму у вас много времени…

— Так все же, что вы знаете о таких людях? — глава семейства Герке не давала сбить себя с намеченного пути.

— Ну… — начал я. — Насколько мне известно, время течет для них в обратном направлении… вернее, не совсем так. Их время словно нарезано кусками, сложенными в обратном порядке. Если для обычного человека наступает сначала весна, потом лето, а потом осень, то у них лето после осени и весна после лета.

Я замолчал, ожидая реакции своей собеседницы. Помолчав, она посмотрела мне в глаза, пожала плечами и сказала:

— Ну и что вы хотите от меня, если все знаете и так?

— Но послушайте, — меня охватило отчаяние, тем более что Анна, по всей видимости, готовилась просто развернуться и уйти. — Мне очень нужна ваша помощь! Прошу вас!

— Чем я могу вам помочь? — фрау Герке заговорила резко и напористо. — Да, все это — правда. Да, я действительно родилась в вашем будущем, а умру в вашем прошлом. Да, я живу, как большинство людей, только три дня подряд, а потом — потом просыпаюсь в вашем прошлом. Почему так происходит? Я и сама этого не знаю. Здесь я вам помочь не могу. Что вы еще от меня хотите?