По следам барона Казакевич Сергей

Серёжа зашагал в сторону реки, рассуждая. Дяде пришлось встать и идти рядом.

– Один серый. – Серёжа посмотрел на дядю. Тот кивнул.

– Другой – белый.

Дядя опять кивнул и спросил:

– А про третьего что скажешь?

Серёжа вздохнул, удивляясь такой непонятливости.

– Три весёлых гуся, понимаете? Понимаете?

– А! – дядя покрутил перед собой ладонью, повертел головой, что-то прикидывая. – Получается, третий тоже был весёлый?

– Да!!

Серёжа едва оглянулся, заставляя незнакомца поспешать за собой.

– Ну, хорошо, – дядя не отставал. – Ты загадки любишь?

– Люблю.

– Вот слушай. А и Б сидели на трубе. А упала, Б пропала. Что осталось на трубе?

Серёжа молчал, недовольно поглядывая на дядю. Тот решил повторить:

– А и Б сидели…

– Да что Вы заладили сто раз, – Серёжа не хотел обижать незнакомого дядю, но решил передразнить его, – А и Бэ, А и Бэ…

– Ты же сказал, любишь загадки.

– Загадки – люблю. – Серёжа почесал нос. – Разгадывать не люблю.

Он покосился на дядю.

– Там осталась «И», – добавил.

– Вот!

Дядя замахал руками, ему понравился ответ мальчишки.

– Эта буква «И» – такая же лживая, как твой третий гусь.

– Мой гусь честный! – выдал сразу же Серёжа. – А Ваша буква… Ваша буква…

Он не нашёлся, что сказать. Поэтому честно ответствовал:

– Я пошёл. Мне сегодня ещё рыбу ловить.

Мужчина понял, что пора откланиваться.

Противоположный берег утопал в кустах. На этой стороне железобетонные плиты круто уходили прямо в воду. Но настоящему рыбаку это не помеха.

…Пять плотвичек да пара ёршиков. Вот и весь улов. А удовольствия сколько. А-а?..

Мама, пришедшая после работы, заставила Серёжу переодеться в другие шортики и рубашку. Что им, взрослым, нужно? Только бы командовать!

Серёжа с бабушкой и с мамой должен был идти в магазин на той стороне, за рекой. Ему туда нравилось ходить. Магазин был классный! Баржа, тихо покачивающаяся на воде. К барже ведут мостки. Они немного ходят под ногами, гуляют, поскрипывают, от этого и жутковато становится, и озорно.

– Серёжик, – услышал он мамин голос, – вот гольфики, давай быстрей.

Бе-е… Какой дурак придумал гольфы?

Мама шла чуть впереди, разговаривая с бабушкой. Серёжину руку она крепко держала в своей. Иногда оглядывалась.

Серёжа любовался в эти моменты мамой, её улыбкой, движениями плеч. Копна светлых волос. Он знал, что там какой-то шиньон, иногда он видел эти волосы отдельно от мамы.

И всё равно. Она такая красивая!

Перешли мост. Спустились к барже. С замиранием сердца прошёлся он по сходням, останавливаясь, когда они шевелились.

Несколько отделов на первом этаже, несколько – на втором. Внизу интереснее. Особенно в отделе с конфетами и пряниками.

– Мам, я тут постою.

– Хорошо, – её голос был строгим. – Мы с бабушкой пойдём наверх. Жди тут. И никуда. Понял?

– Да понял я!

Серёжа отвернулся к витрине, рассматривая фантики на конфетах и просто кусочки колотого шоколада неправильной формы россыпью.

«Сейчас будут выбирать себе рубашечки да юбки, а я тут стой… Фантики красивые. Придут, попрошу купить вот эти. И зефир. Не, не купит… Диатез! Диатез!»

Он представил себе, как мама будет кривить лицо, произнося это слово.

Серёжа подошёл к окну. Отсюда за рекой была видна набережная, по которой они шли до моста, а немного под углом – и сам мост. По мосту иногда проходили легковушки, дребезжащие грузовики. Очень редко – автобусы. В них летом очень жарко. А зимой печки греют так, что на улицу потом выходить не хочется. Папа сказал, имя этому чуду – ЛАЗ. Серёжа стал считать автобусы. Со счётом у него проблем не было. Один, два, три… Стало интереснее. Он даже к конфетам не отходил, чтобы не сбиться со счёта. Шесть, семь… А если в другую сторону под углом посмотреть, то вон там он сегодня рыбу ловил. Десять, одиннадцать… Пятнадцать… Сейчас бабушка с мамой придут с сумками в руках. Девятнадцать. Вот автобус едет… как его… десятнадцать? Где мама?

Он прошёл по всем отделам на втором этаже. Где мама с бабушкой? Спустился вниз. Надо спросить. Десятнадцать?

Прошёл отделы с колбасой, хлебом, посмотрел опять на конфеты. «Почему они без меня ушли?» Осторожно по мосткам сошёл на землю. Дорогу домой он знал. Перейти обратно мост. Затем по набережной…

– Нагулялся?

Папа подхватил Серёжу на руки. Дома, кроме папы, никого не было.

– Мы с мамой и бабушкой ходили в «Поплавок».

– Сейчас придут?

Серёжа молчал. Улыбка сошла с папиного лица.

– Они идут?

Серёжа пожал плечами, не поднимая головы. Буркнул:

– Я их искал, искал в магазине…

Когда мама ругалась, было очень страшно. Он не плакал. И даже обрадовался, оказавшись в углу. Громкие возгласы сместились в другую комнату. Он вздохнул. Рядом было открытое окно. Прислушиваясь, не идёт ли кто, можно было лечь животом на подоконник и плевать вниз, на широкий железный скат над окнами первого этажа. Железо давно не красили, оно было ржавое, но слюни на нём смотрелись очень живописно. Надо было попасть в предыдущую слюну, тогда, если солнце уже ушло за крышу, слюни копились и не сохли. Постепенно они набирали критическую массу, начиная медленно сползать по рыжей железяке, гремевшей обычно во время дождя. Так, слюна потекла… Задача в том, чтобы докатилась до края и начала капать вниз.

На дороге за калиткой заскрипели тормоза. Напротив дома остановился грузовик. «Может, к нам», – подумал Серёжа. Но выскочивший из кабины дяденька с досадой открыл капот и, ругнувшись, полез ручищами внутрь неведомого зверя.

«Какой наглый…»

Серёжа, не сводя глаз с шофёра, слез с подоконника, шаря рукой по столику, установленному между двух окон. Там он нащупал рогатку из толстой проволоки. Резинку к рогатке приходилось вытаскивать из поясной резинки от трусов, иногда из колготок. Квадратные не подходили, быстро рвались. Лучше всего годились «венгерки», круглые в сечении.

Взяв рогатку, он натянул резинку, целясь в незваного гостя. «Сейчас мы тебя…»

Отпущенная упругая форма довольно дзенькнула. Серёжа улыбнулся. Теперь надо нащупать там же, на столике, заранее подготовленные из проволоки пульки.

«Держись, дяденька…»

На этот раз резинка с грузом коротко свистнула, когда Серёжа отпустил её. Серёжа спрятался за стену, осторожно выглянул. Дядя продолжал ковыряться в моторе. Промазал! Ну-ка… а ещё раз!

Пульки улетали одна за другой, однако дядя упорно продолжал свою работу. Вот теперь Серёжа по-настоящему расстроился.

«Снаряды» закончились. Слюни на ржавом скате высохли. Он встал в угол и заплакал.

За столом сидели молча. Бабушка поворчала сразу, когда пришла. Мама выплеснула весь свой гнев, похоже, тогда же. Молчал папа, подмигнув сыну один раз. Наверное, у него было своё мнение по поводу случившегося. А у Серёжи и после ужина кошки скребли на душе. Мама с бабушкой не разговаривали с ним. Папа трепал по волосам и улыбался. Настроение всё равно было скверное.

Серёжа не стал дожидаться, пока ему укажут на кровать. Сложив покрывало, лёг, повернувшись к оленям. Его друзья всё ещё высматривали опасность в кустах, не успев попить воды. По щеке опять поползла слеза.

…В прошлом году поздней осенью они вечерами сидели перед телевизором, следя за соревнованиями олимпийцев в Мехико. Больше всего разговоров тогда было про американца Боба Бимона, прыгнувшего дальше всех. И ещё запомнилось, как не хотелось после трансляций лезть в постельку, настолько она была холодная. Мама грела простыню утюгом, Серёжа быстро ложился. Обняв сына, мама пела колыбельную. Затем, думая, что сын уснул, уходила, а он не один раз вылезал из тёплого уютного гнёздышка, надеясь разглядеть за окном того самого цыплёнка из колыбельной. Его ждали разочарование и холодная постель.

И всё-таки настоящий цыплёнок существовал! Серёжа видел его, закрыв глаза, пока мама пела. Это в том году…

Сейчас он проснулся оттого, что чья-то тёплая рука коснулась волос. И тут же услышал родной голос, в тысячный раз начавший петь его любимую песню. Мамин голос дрожал, а по щеке её медленно сползала слезинка. Не успев ни о чём подумать, он быстро прильнул к её груди. Мама не допела, прижав его к себе.

– Спой ещё, – глухо попросил Серёжа.

  • – Когда зимний вечер уснёт тихим сном,
  • Сосульками ветер звенит за окном,
  • Луна потихоньку из снега встаёт
  • И жёлтым цыплёнком по небу плывёт.1

«Жёлтый цыплёнок… по небу… пл… плы…»

Пришедший следующим вечером дядя Валера, мамин брат, спросил:

– Ты помнишь, куда мы сегодня идём?

– А как же! – запрыгал Серёжа. – Воздушного гуся запускать!

– Сам ты гусь! – папа и дядя Валера засмеялись. – Воздушного змея!

Они втроём вышли на улицу.

– Дядя Валера! А помните Боба Бимона? Вы с папой в том году все уши прожужжали мне про него.

– Кто ж его теперь не помнит!? – воскликнул дядя Валера.

А папа добавил:

– Его рекорд теперь тысячу лет никто не улучшит.

Серёжа хитро посмотрел на папу, перевёл взгляд на дядю Валеру.

– А вы можете мне показать, на сколько метров он прыгнул?

Мужчины посмотрели куда-то вперёд.

– Вот как отсюда… – начал папа.

– …и до колонки, – закончил дядя Валера.

– Не-ет! Так не пойдёт! – капризно заявил Серёжа. – Поднимайте меня за руки!

Он протянул одну руку дяде Валере, другую – папе.

– Поднимайте! – скомандовал. – Поднимайте же!

До них дошло. Двум молодым мужчинам не составило труда поднять Серёжу за руки, и вот он уже полетел над землёй!

Колонка осталась позади.

– Дальше! – крикнул пацан. – Я лечу-ууу!

Они несли Серёжу ещё больше сотни метров, возбуждённые его смехом и криками. Остановились только у городского окольного вала, упав в траву.

– Серёжик, – папа задыхался, – мы сейчас… этого Бимона… америкашку… уделали. Теперь твой рекорд никто не переплюнет.

– Советский рекорд! – авторитетно заявил дядя Валера.

…Воздушный змей радостно трепыхался над валом. «Жаль, – подумал Серёжа, – у людей нет столько сил, как у этого змея». И, словно в подтверждение его слов, папа грустно произнёс:

– Пора домой. Завтра на работу.

Пока мужчины подтягивали змея, Серёжа запел себе под нос:

– Три танкиста, три весёлых гуся, экипаж машины боевой…

Они сбежали с вала и пошли к дому.

– Я ж тебе говорил, – взял его за руку папа, – не «гуся», а «друга». Три весёлых друга.

– А я так по радио слышал! – возразил сын.

– Три танкиста, три весёлых… – запел дядя.

– …три весёлых… – подхватил Серёжа.

– …гуся! – пропели неожиданно все трое, рассмеявшись. Они шли по дороге и задорно пели про трёх танкистов-гусей. Они пели про гусей, входя в калитку, и пели про гусей, поднимаясь по лестнице на второй этаж.

Кто-то завтра шёл на работу. У кого-то было самое счастливое время в жизни.

Чик (почти мультик)

– Дядя Лох, Вы запросто болтали с этим псом, а я стоял, и не знал, что бы такого вставить, желая поддержать разговор.

– Ну, что ж. Придётся тебя обучить некоторым правилам собачьего этикета. Правило первое гласит: если не знаешь, что говорить, говори, что знаешь. И тогда общая тема обязательно найдётся. Понятно?

– В-вроде…

– Дядя Лох, мы чуть не влипли из-за меня, да?

– Чик, ты слишком много треплешься с незнакомыми. Эта стая могла порвать нас в три секунды. Хорошо, не февраль… У тебя – что на уме, то и на языке.

– А как же первое правило? Я не знал, что им говорить, поэтому сказал то, что знаю.

– А для этого, малыш, существует второе правило: если не знаешь, что говорить, молчи.

– А как же первое?

– Первое подходит для светской беседы. Здесь же была реальная угроза нашей жизни.

– Чик, что там?

– Косточкой пахнет!

– Бежим дальше. Запахнет мясом – скажи.

– Слушай, Чик. Может, тебя лучше Чок звать?

– Почему?

– Ну, во-первых, ты когда-нибудь вырастешь, и называть тебя Чиком станет как-то несолидно, что ли. Другое дело – Чок. Тем более, ты малость чокнутый.

– Не-ет, я хочу – Чик! Вот мой папашка, например, такой же маленький толстенький коричневый обрубок. Ему очень подошло бы имя Чик, несмотря на то, что он взрослый.

– Ну, хорошо, пусть будет Чик. Я ведь могу считать тебя чиканутым.

– Лох, а почему тебя назвали Лох? Тоже несолидно как-то.

– Легко парирую твою иронию в свой адрес. Моё полное имя – Лохматень. Просто хозяин сократил. Не орать же на весь двор: «Лохматень, ко мне!»

– А бывало так, что твой хозяин крикнет на весь двор: «Лох, ко мне!», – а кроме тебя подбегут ещё несколько человек?

– О-о! Общение со мной идёт тебе на пользу. Ты начинаешь острить.

– Так на чём мы остановились? Чик или Чок?

– Да-а, Лох… Понимаешь… Чик – это звучит гордо.

– Хм… Где-то я уже слышал это…

– Лох! А что это за медаль у тебя? С выставки?

– Если бы! Это меня пометили так.

– Как это? Насколько я понимаю, пометить можно, задрав заднюю лапу. Причём тут медаль?

– Да не медаль это. Это – мой личный номер. Чтобы, если поймают, не перевели на мыло, а нашли по базе данных хозяина. Это моя прописка.

– А-а… про эту… про писку я знаю.

– Тьфу! Я тебе не про писку, а про прописку. Мой личный номер даёт мне право жить в квартире у хозяина.

– Лох! У меня ведь тоже был хозяин. Может, он не успел сделать мне прописку?

– Твой хозяин дал тебе под писку, и теперь ты бегаешь вместе со мной. Запомни, малыш: мы с тобой равны и свободны, а это важнее всего на свете.

– Важнее личного номера?

– Плевал я на этот номер. Хоть он и спасает нас иногда. При облавах не трогают. Но…

– Что «но»? …что «но»?

– Носящий его на шее всегда должен быть готов к тому, чтобы вернуться в рабство.

– А не носящий?

– А не носящий… Слушай, Чик, не забивай голову всякой ерундой.

– Мою голову?

– Свою – как хочешь. Мою не забивай.

– Чик, а помнишь нашу встречу? Я ведь чуть не наложил от испуга в тот момент у двери своей квартиры!

– Правда? И ты молчал?

– Ну, сам прикинь. Я замечаю, что дверь открыта, бесшумно выскальзываю на лестничную площадку, трясясь от страха, что хозяин заметит… И тут в меня попадаешь ты, посланный пинком под зад умелой ногой.

– Лох, а воздух-то ты испортил тогда жутко. Я почему, думаешь, сиганул следом за тобой по лестнице?

– Эх, Чик… Дружище… Всё лето уже вместе… Вот скажи, ты оценил свободу?

– Я дорожу нашей дружбой.

– Да я не о том…

– Лох, ценить свободу – это как? Объясни мне ты, бывший когда-то несвободным. С чем мне сравнивать мою жизнь?

– О-о! Да ты ещё и философом становишься. Общение со мной явно развивает тебя.

– Чик, холодно уже. Вчера снег шёл… Я вот думаю податься к хозяину. Не зверь же, накормит, а там, глядишь, и приголубит. Ты-то как? Может, к своим попробуешь?

– Лох, я не пропаду. Улица – моё всё. А ты давай, двигай. Тебя примут.

– Чик, ты настоящий друг. Не зря я тебя столько времени жизни учил.

– Давай, Лох, за меня не беспокойся.

– Чик!!! Чик!!! Я встретил тебя! Мой маленький крепенький товарищ… А у моих – новая длинноногая пассия. Догиня… Чик, я уже месяц ищу тебя по нашим местам…

– Не плачь. Я сказал, не плачь, Лох!

– Ты не один?

– Этого щенка хотели утопить. Думаю, назову его Бэк… Пошли, малыш.

– Дядя Чик, кто это был?

– Да так… лох один.

Отрывок из романа «Барон ВВВ»

Я толкнул дверь и шагнул в неизвестность.

Тот самый ухоженный парк. Всё та же широкая мощёная аллея, освещённая свечными фонарями, проходила вдоль парадной лестницы, ведущей к входу во дворец. На обочине десятки экипажей – дорогие кареты, различающиеся элементами отделки, цветовой гаммой и применёнными при изготовлении материалами, включая золотые изящные накладки и драгоценные каменья.

Часы над главным входом ударили первый раз. Двери резко распахнулись, чуть не сбив лакеев, готовых открыть их в любую секунду. По лестнице неловко, припадая на одну ногу, засеменила Золушка, потерявшая во дворце одну из туфелек.

На этот раз я встал у обочины между двух карет, чтобы броситься к Золушке, когда она приблизится к месту падения.

Часы продолжали бить.

Мне удалось точно рассчитать момент, и я уже рванулся к милой девушке, желая спасти её от нелепой случайности, когда, гаденько хихикая, стоявший рядом кучер сделал мне подсечку.

«Что же они сценарий-то не подправили? – успела возмутиться в черепушке досада. – Не успею…»

Мы с ней упали одновременно, голова к голове. Рассматривая меня, Золушка не торопилась вставать. На её нос страшно было смотреть. Как и в прошлый раз, он загнулся вбок, по щеке пугающе тянулись кровавые ссадины. Вскочив, я подал ей руку, помогая подняться. Она, похоже, испытала сильный шок, благодарила меня за помощь и с ужасом ощупывала своё повседневное платье с фартучком. Часы молчали, а неподалёку от нас можно было рассмотреть оранжевую груду мякоти с разбросанными по мостовой жёлтыми корками.

Выбежавший на дорогу принц растерянно вертелся, пытаясь обнаружить у тех или иных ворот выезжающую карету.

– Милые люди, – обратился он, наконец, к нам, – позвольте узнать, вы не видели…

Он осёкся, заметив на ножке девушки хрустальную туфельку. Золушка опустила голову, надеясь, что принц в темноте не разглядит её лица.

Подбежал, кряхтя, король.

– Улетела птичка? – полюбопытствовал он.

Принц не ответил.

– Позвольте, – он шагнул к девушке. – Милая девушка, можно Вас попросить поднять личико к свету?

Плечи Золушки дрогнули, она закрыла лицо руками.

– Папа! – юноша улыбнулся. – Посмотри на её ножку. Это Золушка. Ведь это Вы, скажите нам? Это Вы?

Он осторожно отвёл руки девушки от лица и испуганно вскрикнул:

– Что с Вами? Вы ударились? Вы упали?

– Сынок! – раздался скрипучий голос короля. – Ты бы лучше Золушку искал, чем разговаривать с деревенской девчонкой. Посмотри на её лохмотья!

По щеке Золушки поползла слеза.

– Нет, папа, это она.

Принц взял Золушку за руку и попросил сесть на ступеньку.

– Примерьте, – он протянул ей вторую туфельку, подобранную им во дворце. – Пожалуйста.

Скатилась вторая слезинка. Золушка обула туфельку.

– Ты возьмёшь в жёны эту кривоносую нищенку?

Вокруг столпились гости, а язвительный вопрос задала мачеха Золушки.

«Раневская!» – обомлел я. Сама Раневская!

Принц не дал мне времени на обдумывание этой короткой, но столь притягательной мысли. Он упал на мостовую, ударившись лицом о булыжник.

Золушка вскрикнула.

– Папа! – юноша поднял голову. – Посмотри, у нас с Золушкой одинаково свёрнуты носы?

Король пригляделся по очереди к обоим носам.

– Не-ет, – заскрипел он, – у Золушки поболе будет.

Страницы: «« 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

В учебнике фехтования сохранен старорусский стиль написания. В тексте исправлены некоторые опечатки....
Первая книга «Русской Тетралогии» повествует о событиях в Сигтуне, Новгороде, Киеве и Константинопол...
Странные люди, называющие себя пиарщиками, играют в загадочные игры: ищут кнопки, мягко ломают через...
«Я люблю, когда люди играют», – сделал однажды такую запись Ефим Васильевич Честняков, творения кото...
Прикоснувшись к неисправному вентилятору, Анна Алексеевна, редактор книжного издательства, которое с...
«Землепользование» – вторая книга московского поэта Михаила Квадратова. Была издана по оригинал-маке...