Царская внучка Бестужева-Лада Светлана
После менуэта нас пригласили на удивительное зрелище. Из окон, выходящих на Неву, мы могли видеть на поверхности застывшей реки, на том ровном ледовом поле, которое образовалось между стрелкой Васильевского острова, Петропавловской крепостью и Зимним дворцом, тысячи зеленых и синих огней – там засиял волшебный искусственный сад.
В центре красными цветами переливалось имя ее императорского величества (а значит, и мое), а венчала все это многоцветная, искрящаяся и переливающаяся всеми цветами радуги корона. Как я потом узнала, задействовано было больше ста шестидесяти тысяч светильников. Помимо этого были богато иллюминированы крепости – Петропавловская и Адмиралтейская, а также здание Кунсткамеры, где временно располагалась Академию наук.
Гости издавали восхищенные возгласы, тётушка императрица сияла от удовольствия и осознания своего могущества – взяла и выкинула несколько сотен тысяч рубликов на «огненную потеху», а я мысленно прикидывала, сколько полезного можно было бы сделать за такие деньжища. Но тут раздался оглушительный треск и в пламени фейерверка возникли два имени, искусно сплетенные вместе: Анна и Владимир. Тут уж все присутствовавшие обратили взоры ко мне и моему жениху и зааплодировали, улыбаясь и кланяясь.
Граф Салтыков мог еще раз убедиться, как ему повезло, – он становился не просто родственником императрицы, а членом ее семьи, третьей по значению персоной в империи. Не удивительно, что он приблизился ко мне и, припав на одно колено, запечатлел на моей руке долгий, почтительный, но достаточно пылкий поцелуй. Я решила, что тут уместнее всего будет смутиться и добросовестно залилась краской до самых ушей. Так что императрица, рядом с которой снова стоял ее обожаемый Бирон, была чрезвычайно довольна всем происходящим.
– К столу! – зычно провозгласила она. – Выпьем за помолвленных. А потом кто желает, может танцы продолжить.
У меня особого желания танцевать не было, я ждала подготовленного мною же развития событий. Пока мы любовались иллюминацией, Наталья Лопухина должна была незаметно кое-что добавить в бокал моей кузины. И вообще – привести реквизиты для новой мизансцены в боевую готовность. Я надеялась, что все было выполнено добросовестно, и что красавчик Линар, буквально приклеившийся к Елизавете, не оказался чрезмерно внимательным.
Так оно и было. Выпив за наше с графом Владимиром здоровье по приличному бокалу венгерского, эта сладкая парочка снова отправилась танцевать. Танец был быстрый, с подскоками и поворотами, не помню точно, как он назывался. Но внезапно сквозь громкую музыку и жужжание голосов донесся истошный женский визг.
Визжала Наталья Лопухина, указывая дрожащей рукой на цесаревну Елизавету, которая лежала на полу, а по ее белому платью стремительно расползалось алое пятно. По-видимому, моя кузина лишилась сознания во время танцев. И не только сознания. Подле нее в луже крови лежало крохотное тельце вполне оформившегося зародыша…
Допустим, в те времена выкидышами удивить кого-либо было трудно. Но чтобы особа императорского дома, официально – девица непорочная, скинула недоношенного младенчика во время придворного праздника… Это было, как сказали бы три века спустя, «перебор по взяткам». Даже почтенные замужние дамы, имевшие любовников, ничего подобного себе никогда не позволяли. А ведь на празднике присутствовали и дипломаты иностранные! Стыдобище – на всю Европу.
– Унесите отсюда эту потаскуху! – взревела именинница. – И врачей немедленно покличьте. Испоганила мне весь праздник!
Бирон попытался было ее успокоить, но она отмахнулась от него, как от назойливой мухи:
– В монастырь сквернавку! В самый глухой! Чтобы имени предков моих не порочила и мое величество не позорила!
– Тётушка, – попыталась я сказать свое слово, – успокойте свое высокое достоинство. Кузина выпила слишком много венгерского…
– Блудила она слишком много! – бушевала тётушка. – Хоть бы постыдилась в таком состоянии на люди выходить! Бог и наказал. Где Ушаков?!
Великий инквизитор предстал, как будто из-под земли вырос. Сдержанный, спокойный – как всегда.
– Андрей Иванович! Всех ближних девок и прислугу этой сквернавки вели немедля в свой Приказ тащить. Рви их, окаянных, на части, добудь мне правду. С кем эта шлюха блудила, от кого понесла…
– Тетушка, – вполголоса заметила я, – дело-то семейное, негоже его на потеху всей Европы выставлять. Кузина очнется, сама все вам расскажет, как на духу.
Императрица немного поутихла, тем более, что и герцог Бирон строил ей самые недвусмысленные гримасы неудовольствия. Но сразу успокоиться она, разумеется, не могла.
– Кто из лекарей ее пользовал?
Ответом было молчание. Хотя Ушаков прекрасно знал, что именно и когда проделал Лесток со своей пациенткой. Но мы с ним договорились, что доктор останется в стороне от этого дела. Пока. Мне самой в будущем хороший врач понадобится, а поди сыщи его. Пусть живет в страхе перед разоблачением – мое здоровье крепче будет.
– Не извольте беспокоиться, матушка-государыня, – негромко произнес Ушаков. – Все тотчас исполню по вашему приказанию. Дозволите удалиться?
– Ступай, Андрей Иванович, – почти милостиво ответствовала тётушка. – Чтобы к утру я все доподлинно знала.
Затем она обернулась к придворным и своим излюбленным жестом поддернула рукава пышного платья.
– Чего замерли? Праздник продолжается! У меня именины нынче, а у племянницы моей – помолвка. Вот и ликуйте, ежели меня любите.
Снова зазвучала музыка и гости волей неволей продолжили «ликовать». Я сидела на своем месте за столом, а подле меня, уже на правах жениха, – граф Владимир. Царедворец он был не слишком опытный и чувства свои скрывать не умел, так что на лице его отчетливо выражалась вся гамма только что пережитых эмоций.
– Успокойтесь, граф Владимир, – негромко сказала я, повернувшись к нему. – Все идет своим чередом, рано или поздно нечто подобное должно было произойти. Жаль только, что сей прискорбный случай совпал с торжественным днем…
– Ничего подобного в Москве никогда не случалось, ваше высочество, – растерянно пробормотал граф.
– Да и здесь, поверьте, это впервые, – чуть усмехнулась я. – На балу, во всяком случае, и в присутствии иностранных дипломатов.
– Дурная примета… Кровь в день нашей помолвки…
Я поморщилась.
– Полноте, граф. Не та кровь… Это скорее жертва, принесенная на алтарь нашего с вами благополучия.
– Вы говорите загадками, Ваше высочество.
– Вовсе нет. Все очень просто: было две принцессы царской крови, а теперь останется только одна. И вы, сударь, вступите в брак с единственной законной наследницей престола российского…
Я прикусила язык. Мне же по роли нужно притворяться невинной девицей, которая даже и не понимает как бы того, что вокруг нее творится, ибо – голубица непорочная и не слишком умная. Вот уж точно: язык мой – враг мой.
Выручил меня – вот уж сюрприз так сюрприз! – красавчик Линар, которому пришло в голову пригласить меня на танец. Я даже восхитилась такой наглости и невозмутимости: только что одну принцессу замертво из залы унесли, а саксонский посланник уже к другой подкатывается. Везде поспел наш пострел.
– Вы позволите, ваше высочество, – повторил Линар приглашение.
Решил, очевидно, что я не расслышала с первого раза.
– Позволения надобно просить у ее императорского величества, – чинно ответила я. – Коли тетушка дозволит…
– О чем вы тут? – с обычной своей подозрительностью обернулась ко мне Анна Иоанновна.
Я вкратце объяснила – о чем.
– Нечего с иноземными послами плясать! – отрезала тетка, не слишком-то заботясь о протоколе. – Одна уже доплясалась. На жениха радуйся!
– Как прикажете, ваше императорское величество, – равнодушно пожала я плечами.
Тут герцог Бирон что-то шепнул своей любовнице-повелительнице. Наверное, напомнил об этикете. Тетушка смягчилась.
– В знак уважения к брату нашему, курфюрсту саксонскому… Так и быть, дозволяем один танец с нашей племянницей.
– Благодарю вас, ваше императорское величество, – склонился в грациозном поклоне Линар и наградил мою тетку таким обволакивающе-томным взглядом, что та, по-моему, даже слегка поплыла. Во всяком случае, Бирон глянул на саксонского посланника без особой приязни: он отлично знал, что временами его верная подруга вполне способна завести интрижку-однодневку. А тут – такой красавчик. Я, впрочем, сохраняла на лице выражение отрешенного равнодушия к кавалеру.
– Ваше высочество так грациозно танцует, – заметил Линар после нескольких па какого-то замысловатого танца. – Вы могли бы стать украшением любого европейского двора…
– В качестве первой плясуньи? – холодно осведомилась я.
– Ваше высочество меня неправильно поняли, – с некоторым даже испугом отозвался посланник. – В качестве первой дамы, разумеется.
– Боюсь, я вас не понимаю.
– Ваше высочество могло бы выбирать из лучших женихов Европы…
– У меня уже есть жених… с сегодняшнего вечера.
– А я ехал сюда, дабы передать вам брачное предложение маркграфа Бранденбург-Ансбахского Карла, родственника короля прусского.
– Увы, вы опоздали, – с прежним равнодушие обронила я.
– Но ваше высочество еще даже не обручены! У меня с собой портрет маркграфа: ему только исполнилось двадцать лет и…
– Кому исполнилось двадцать лет? Портрету?
Юмор явно не был сильной стороной красавца-посланника.
– Да нет, маркграфу, конечно! Огромные владения, блестящие виды на наследство… Да вот извольте взглянуть.
И Линар, не прерывая танца, ловко вынул из-за обшлага миниатюру в золотой рамке. Я удостоила ее только беглым взглядом, а затем остановилась. Музыка смолкла через несколько секунд.
– Благоволите следовать за мной, господин посланник, – не терпящим возражений тоном повелела я.
И направилась прямиком к возвышению под балдахином, где моя венценосная тетушка уже заметила очередную суматоху в зале и заметно побагровела. Нужно было ковать железо, пока оно было горячо… в прямом смысле.
– Ваше императорское величество, – присела я перед теткой в глубоком реверансе, – господин саксонский посланник изволили мне брачные препозиции делать во время танца. А всем ведомо, что сии дела только вами единолично решаются, да и избрали вы мне уже жениха. Меня же этот посланник бойкий в смущение приводит соблазнительными речами, которые слушать цесаревне русской зазорно.
– Это чем же он тебя соблазнял?! – заорала императрица.
– Пусть он сам вашему императорскому величеству все скажет, – отступила я на заранее подготовленные позиции.
И, с сознанием хорошо выполненного дела, уселась в кресло рядом с графом Владимиром, который проявлял все признаки живейшего беспокойства.
– Надеюсь, он вас ничем не оскорбил, ваше высочество? – осведомился он.
– Не думаю, чтобы брачное предложение можно было считать оскорблением, – мило улыбнулась я. – Но, во-первых, господин посланник должен был обращаться с этим к государыне-императрице, которую я чту пуще родной матушки, а во-вторых…
– Да, ваше высочество?
– А во-вторых, нет у меня такого обыкновения, чтобы до начала бала одному жениху обещаться, а во время танцев – о другом задумываться.
А рядом с нами тем временем разыгрывалось презабавнейшее действие.
– Да как вы могли осмелиться?! – бушевала Анна Иоанновна. – За нашей спиной племяннице нашей, девице непорочной, какие-то препозиции делать! Да в крепости за такое сгноить мало!
– Ваше императорское величество, – защищался побледневший Линар, – я виноват, допустил оплошность. Но грустное происшествие с другой вашей племянницей…
Я покачала головой. Ничего глупее в свое оправдание саксонец просто не мог придумать. Тётушка аж задохнулась от гнева и стала совсем пунцовой.
– Запрещаю упоминать об этой негоднице! Слышать о ней больше не желаю, завтра же прикажу в монастырь постричь!
– Но… может быть брак с маркграфом…
Я не сдержалась и хихикнула. Тётушка, к счастью, этого не расслышала. Но вот герцог Бирон посмотрел на меня с некоторым недоумением. Нужно было срочно что-то предпринимать, иначе он ночью такое императрице про меня нашепчет…
– Тетушка, – ангельским голосом пропела я, – конечно, это не моего ума дело, но мне кажется, господин посланник просто не знает наших обычаев. А ежели он приехал за невестой для своего господина… так ведь есть в близком нам семействе девица на выданье знатного рода. Как раз под пару маркграфу.
– Это еще кто? – набычилась Анна Иоанновна, предпочитавшая все брачные союзы своих родственников и подданных создавать исключительно самостоятельно.
– Принцесса Гедвига Бирон, – обронила я.
Наступила мертвая тишина. Такого поворота событий никто даже и не предполагал. Да и мне он пришел в голову внезапно – эдакое озарение свыше.
Третий ребенок герцогской четы, Гедвига была бы даже хорошенькой, если бы не… горб, унаследованный скорее всего от матери. Да и юна она была еще: одиннадцатый годок пошел. Но из хорошей семьи (а кто сомневался – давно уже находился в ссылке) и протестантского вероисповедания. С приданным проблем также не предвиделось: милостями своей любовницы-императрицы Бирон был сказочно богат, а сыновьям его уже были сосваты невесты-миллионерши. Опять же – с моей подсказки.
Императрица в некоторой растерянности посмотрела на своего фаворита. Тот же, быстро прикинув все выгоды этого гипотетического союза, уже ласково улыбался саксонскому посланнику, находившемуся в состоянии некой прострации. Отвергнуть предложенную кандидатуру? Невозможно: будет оскорблен герцог, а значит – государыня-императрица. Согласиться? Тоже невозможно: вместо красавицы-принцессы царской крови (хотя и подпорченной в варианте с Елизаветой) предложить маркграфу брак с дочерью вчерашнего конюшего?
И ведь он еще явно не знал о физических особенностях принцессы Гедвиги!
– Мы не возражаем, – наконец изрекла императрица. – Пусть высокородный маркграф присылает официальных сватов.
– Но ваше императорское величество! – взмолился Линар. – Я должен хотя бы показать господину маркграфу портрет невесты! Так принято при европейских дворах.
– Прекрасно, – совсем успокоилась императрица. – Пусть завтра же начнут писать портрет невесты. Через неделю сможешь отвезти его жениху, пусть любуется. А ты распорядись, герцог, чтобы не мешкали там и не умытничали, парсуна нужна быстро. Да еще приданое обозначить не забудь. Чай, полмиллиона золотом на дороге не валяются.
Бедняжка Линар отвесил один за другим несколько изысканных поклонов и, пятясь, сошел с возвышения, а потом и вовсе покинул парадную залу. Теперь ему было уж точно не до танцев и не до флирта. Я поискала взглядом Наталью Лопухину, обнаружила ее флиртующей в уголке с другом сердечным Левенвольде, и взглядом же дала понять, чтобы свои амуры пока оставила и за Линаром проследила. Красотка слегка скривилась, но выскользнула из залы вслед за посланником, никем не замеченная.
– Ну, Аннушка, и чем тебя сей кавалер соблазнял? – уже с улыбкой осведомилась императрица, осушая очередной бокал венгерского. – Не захотела ты, стало быть, маркграфиней Бранденбургской быть?
– Не захотела, тетушка, – покладисто согласилась я. – У нас на Руси такими маркграфами дороги мостят. Титл высокий, да, кроме звона, ничего и нету.
– Мосты мостят! – расхохоталась императрица. – Ну, сильна, девка! Маркграфами кидаешься.
– Было бы чем кидаться! – фыркнула я. – Я чаю, у князя Владимира вотчины поболее будут, нежели маркграфство Бранденбургское. Да и богаче Салтыковы…
– Только милостями государыни-императрицы, – очень кстати ввернул мой жених.
– Да уж не прибедняйся, граф. Салтыковы – род древний, на Руси почитаемый, с царями не раз роднились. Матушка моя, царица Прасковья Федоровна, упокой господи ее душеньку светлую…
Все перекрестились. Тихий ангел пролетел.
– А дабы разговоры зловредные и искушения всякие навсегда пресечь, через три дня повелеваю назначить обручение. Аккурат перед Масленицей. А уж после Великого Поста, благословясь, и свадебку сыграем. Ну, выпьем за здоровье нареченных! Порадовала ты меня, племянница, в меня умом пошла, не в маменьку свою, царствие ей небесное…
Комплимент, конечно, сомнительный, но спасибо и на этом.
Улучив минуту, я многозначительно взглянула на герцога, который, кажется, только и ждал какого-нибудь знака с моей стороны, потому что тут же подошел и склонился над моим креслом. Благо тетушка увлеклась обсуждением с его супругой деталей моего обручения и свадьбы, а заодно и блистательного будущего принцессы Гедвиги.
– Что угодно вашему высочеству? – осведомился герцог. – Для вас в лепешку расшибусь… так, кажется, на Руси говорят?
Хотя бы понимает, кому и чем обязан!
– Просьба у меня к вам, ваша светлость.
– Все исполню!
– Не торопитесь. Просьба непростая, кроме вас, никто с этим не справится. Великой милости хочу у императрицы просить…
– Вам она сейчас ни в чем не откажет.
– Может быть. Но уж вам-то она точно ни в чем и никогда не откажет. Потому прошу вас похлопотать… не за меня, а за других людей, которые нынче в ссылках томятся.
– Кого его высочество имеет в виду?
– Долгоруких, – просто ответила я. – Старый-то князь Алексей, смутьян главный, помер, слышала, а жена его еще раньше преставилась. Сыновей, мню, и простить можно: младшие-то вообще несмышленые.
– Но князь Иван желал на трон российский сестрицу свою возвести, княжну Екатерину, с императором Петром обрученную.
– Да не желал этого князь Иван, – слегка поморщилась я. – Оговорили его. Он сестру свою в глаза гадюкой и ехидной называл, и от дел семейных, противных благу государственному, всячески уклонялся.
– Я поговорю с государыней, – вздохнул герцог. – Возможно она, по своему природному милосердию…
– Вот и я на то же уповаю, – кивнула я.
Праздник постепенно подходил к концу, но я ждала еще двух известий. Во-первых, о состоянии здоровья дражайшей кузины, и во-вторых, об успехе (или неуспехе) той миссии, которой я почтила Наташку Лопухину. Правда, и то, и другое я могла узнать, скорее всего, уже только глубокой ночью. Ну так к бессонным бдениям мне не привыкать.
И действительно, когда я была уже в своих покоях, освобожденная от корсета, фижм, локонов и всяких дорогих побрякушек, в дверь осторожно поскреблись. Я велела камеристке открыть, а самой ей считать себя свободной.
Вид у Натальи Лопухиной был свежайший – точно проспала безмятежно десять часов, да еще росою майской умылась. Хотя по некоторым мелочам можно было определить, что последние часы она провела довольно бурно и явно не без удовольствия.
– Ну, что нужно этому красавчику? – с порога осведомилась я.
– Всего-навсего благосклонности вашего высочества, – позволила себе улыбнуться Наталья.
– И сколько он тебе за это заплатил?
– Ваше высочество! Как вы могли подумать?…
– Могла и подумала. Так сколько?
– Тысячу червонцев, – потупилась Наталья. – А ежели дело успешно слажу – драгоценный аграф и четырех породистых лошадей.
– Придется денежки вернуть, – сообщила я новоявленной сутенерше.
– Это еще почему?! – взвилась она. – Червонцы мне дали за то, что я попытаюсь уговорить ваше высочество…
– На что уговорить? – ледяным тоном осведомилась я.
– Принять господина Линара приватно. Без свидетелей.
– И желательно ночью, – вздохнула я.
Наталья в ответ только вздохнула.
– Так. К этому мы еще вернемся. А сейчас я хочу знать, как здоровье моей кузины. То есть хорошо ли ты обо всем позаботилась.
– Ваше высочество! – оскорбилась Наталья. – Когда за дело берусь я… если принцесса Елизавета доживет до вечера, я сама готова принять постриг.
– Ты не православная, – отмахнулась я. – Так что вместо монастыря я лучше тебя от любовника отрешу. Сошлю твоего Левенвольде куда-нибудь подалее, да посевернее, куда ворон костей не заносит…
– Ваше высочество, нет! – ахнула, побелев, Наталья. – Не губите!
– От тебя зависит. Кстати, вполне возможно, что и аграф ты свой получишь, и новую упряжку в карету. Только пока я еще не знаю, от кого.
– Но вы же не согласитесь принять этого саксонца наедине?
При произнесенном слове «наедине» медовые глаза Лопухиной заволокло дымкой недавних сладких ощущений.
– Я подумаю. А пока узнай, что с кузиной. Только…
– Все будет тайно, ваше высочество. Я мигом.
И повеселевшая Наталья змейкой выскользнула из моих покоев. А я вдруг почувствовала, как сердце сжала ледяная рука страха. Во что я ввязываюсь? Тут ведь человеческая жизнь гроша ломаного не стоит: будь ты хоть холопка, хоть императрица, яд на всех действует одинаково. Кто поручится, что моя жизнь в дальнейшем будет в безопасности? А если Елизавета выживет, тётушка точно пострижет ее в монахини, а я буду до конца своих дней дрожать, как бы кто-нибудь ее из монастыря на престол не выпихнул…
Чисто инстинктивно я рухнула на колени перед киотом и забормотала все молитвы подряд, какие только приходили… даже не на ум, на язык. Господи, помоги, Пречистая Дева, смилуйся, святой угодник, чудотворец-Николай, помоги мне молитвами своими…
Лопухина появилась в моих покоях так же бесшумно, как и исчезала. Спокойная, сдержанная с абсолютно непроницаемым лицом. Я тоже молчала: задать прямой вопрос значило выдать свою заинтересованность и зависимость от этой придворной красотки-шлюхи.
– Ваше высочество, – не выдержала все-таки Наташка, – принцесса Елизавета Петровна преставилась десять минут тому назад. Не приходя в сознание.
И тут я… заплакала, совершенно неожиданно для себя самой. Были ли то слезы облегчения, скорби, жалости к погубленной мной женщине? Не знаю. Но рыдала я абсолютно искренне, оплакивая первую пролившуюся из-за меня кровь. Да, у меня была целая куча оправданий – даже со ссылками на исторические источники, которые, правда, теперь уже вряд ли будут написаны. Все равно я плакала, как маленькая девочка, какою, собственно, здесь и была, хоть и собиралась замуж.
Впрочем, плакала я уже последними слезами.
Как позже выяснилось.
Глава пятая. Дела государственные и не только
Я знала, что тетушка поднимается даже раньше первых петухов, поэтому, отплакавшись, приказала камеристке привести меня в порядок и отправилась в покои к императрице. Мысль о том, что там, скорее всего, будет еще и герцог Бирон, меня мало смущала, скорее, наоборот. Сейчас тётушкин любовник был нужен мне, как самый надежный союзник. Да и он во мне нуждался, если уж совсем честно.
Я отмахнулась от дежурившего у двери арапа, как от мухи. Да он и не посмел меня задержать. Посему в жарко натопленной опочивальне государыни-императрицы я застала идиллическую картину: герцог еще нежился в постели, а тётушка прихорашивалась перед огромным раззолоченным трюмо, на котором стояло немереное количество золотых коробочек и хрустальных флаконов с золотыми пробками. Даже глазам было больно.
Императрица гневно обернулась на скрип открывавшейся двери, но взгляд ее тут же подобрел:
– Ты что, Аннушка? Почто не почиваешь?
– Тётушка, кузина Елизавета преставилась, – дрожащим голоском сообщила я. – Без покаяния отошла, прости, господи, душу ее грешную.
– И ты из-за этого ревешь? – поразилась императрица. – Ну, померла Лизка, царствие ей небесное. Доблудилась, шлюхино отродье…
– Анхен, Анхен, – подал голос герцог, – о покойнице-то не стоит так говорить.
– И то правда, – легко согласилась тётушка. – Сейчас же прикажу убрать ее, как подобает, отпеть и похоронить.
– Значит, траур при дворе на два месяца будет? – осведомилась я. – Обручение мое откладывается?
– Ах, вот почему ты плачешь! – всплеснула руками императрица. – Вот дурочка-то, ну, право, дурочка! Из-за Лизки твой праздник откладывать? Еще чего! Послезавтра погребут, как положено, а на следующий день и обручение отпразднуем. Бог простит, за Великий Пост отмолим грех сей…
В этот момент в двери просунулся арап:
– К ваше величество генерал просят…
– Ушаков! – мигом смекнула Анна Иоанновна. – Пусть заходит немедленно.
Великий инквизитор, похоже, в эту ночь и вовсе не ложился. Впрочем, такая у него была работа – ненормированная. И он, похоже, находил в ней своеобразное удовольствие.
– Все разузнал я, матушка-государыня, – с низким поклоном начал он. – Никто и не запирался особо, так, чуток поупрямились, пока в застенок не попали…
– Ну, не томи, Андрей Иванович, – взмолилась императрица.
– Так что затяжелела Елизавета Петровна от Алёшки Разумовского, который был певчим в вашего императорского величества церкви…
– И как же он из церкви в постель к этой… угодил?
– А выпросила его цесаревна себе в челядь. Плакалась графу Левенвольду, что у нее единое утешение остается: церковное пение послушать. Тот и дозволил…
– Выгоню я графа! – тут же завелась императрица. – Пущай едет в Европу. Ишь, моду взял: моими певчими распоряжаться!
– Анхен… – раздалось со стороны кровати.
– Ладно, не выгоню, но пока пусть нам на глаза не показывается. Говори далее, Андрей Иванович.
– Так вот от сего Алёшки цесаревна и понесла. Но рожать на сей раз не захотела, решила ребеночка скинуть.
– Ишь, греховодница! – искренне возмутилась императрица, начисто забыв про подобные же привычки своей покойной сестрицы, моей маменьки. – Родила бы тихонько…
– Вот тут-то, матушка, и подвох. Цесаревне кто-то твердую надежду внушил, что здоровье вашего императорского величество совсем плохое стало. А государыня-цесаревна, Анна Алексеевна, за своего подданного замуж собирается, посему некие персоны ее на престоле видеть не желали, а хотели на него возвести последнюю дщерь Петрову.
– Кто? – коротко осведомилась императрица. – Опять Долгорукие и Голицыными воду мутят?
– Нет, матушка, не они. Долгоруких ты давно по ссылкам да острогам распихала, а Голицыны тихо сидят, только вспоминают, что государыня-правительница Софья особо относилась к их предку, князю Василию, который ума был острого, государственного, и много пользы России принес. Жалели, что не из их рода супруга государыне-цесаревне избрали.
– Ништо им, – хмыкнула императрица. – Салтыковы, я чай, не глупее будут. Так кто смуту затеял, и зловредные слухи о моем здоровье распускал?
Ушаков достал из-за обшлага сложенный вчетверо лист бумаги.
– Вот тут обозначены те, про кого на сей момент выведать удалось. Людишки мелкие, худородные, тобой, матушка, никак не замеченные. А возмечтали на великие верха взойти… вслед за шлейфом Елизаветы Петровны. Денежки же на пьянство, дабы легче было к себе людей пустоголовых привлекать, получали они от саксонского посланника, который самолично в Москву явился, дабы заговором сподручнее руководить было. И стоит за всем этим король прусский, которому многие немцы при дворе твоем, матушка, уж не гневайся, холопские письма пишут с убеждениями в верности.
– Да Лизка вроде бы немцев не жаловала… – с сомнением в голосе произнесла императрица.
– Жаловала – не жаловала, а денежки всегда нужны были. Может, и не на злоумышление, а на вино да полюбовников…
– И этот посланник еще дерзнул самолично на мои именины явится! – вдруг осенило тётушку. – Арестуй его, Андрей Иванович сей же момент, пущай твои мастера дел заплечных всю правду из него до капелюшечки выбьют!
– Анхен! – снова раздался голос из кровати.
– Ну, что еще?!
– Так ведь сей посланник должен своему господину нашу брачную препозицию отвезти… о дочери моей.
– Это правда, – сникла Анна Иоанновна. – Нельзя его, бесстыдника эдакого, в железа заковать сейчас.
– А вы его потом успеете заковать, тётушка, – вмешалась я, решив, что сейчас как раз самое время. – Вот договоритесь о браке принцессы Гедивиги с маркграфом, родственником короля прусского, так сей посланник опять в Санкт-Петербург вернется – новые интриги плести. Вот тут Андрей Иванович его и поспрашивает… ласково.
– А ежели не вернется? – усомнилась императрица.
– Так куда же он денется, матушка? – неподдельно удивился Ушаков. – Сей дипломат не ведает, что козни его раскрыты, а сообщников цесаревны Елизаветы, упокой, Господи ее душу, твое императорское величество покарает за содействие в блуде неслыханном и детоубийство…
– Алёшку Разумовского не трогайте, – попросила я. – Парень сей глуп зело, да голос у него – необыкновенный. Я тоже люблю церковное пение послушать, тётенька, хотя бы на свадьбе моей.
– Да забирай ты этого Алёшку, – отмахнулась от меня императрица.
– Да мне лично он не нужен. Пущай опять в вашем церковном хоре поет. Я вот о другом хотела вас просить, тётенька… К обручению моему и к свадьбе….
– Каких-нибудь заморских диковин захотелось? – усмехнулась Анна Иоанновна. – Тебе сейчас отказа ни в чем не будет, только попроси.
Я несколько театрально опустилась на колени и произнесла тщательно подготовленный текст:
– Прошу, государыня, по великой вашей матерней милости, простить сосланных в Березов князя Долгорукого со супругой и детками. Иного подарка к обручению мне не надобно.
– Ты в своем уме? – поразилась императрица. – Только-только один заговор раскрыли, а ты мне других смутьянов подсовываешь…
– Анхен, – пришел мне на помощь герцог, – ты же мне обещала подумать… Молодой Долгорукий не опасен, наоборот, может престолу пользу принести.
– Это вряд ли, – сообщила я, поднимаясь с колен. – Пользы от него никакой не ожидаю, не умен и к пьянству склонен. А вот супруга его, Наталья Борисовна, урожденная Шереметьева, мне бы в статс-дамы более подошла, нежели Наталья Лопухина. Хотя, и эта тоже может пригодится.
– Что же мне, всех Долгоруких за их измену прощать? Так вы мне с герцогом советуете? Ровно сговорились…
– Зачем же всех? – терпеливо принялась втолковывать я тётушке. – Василий Лукич, дипломат и хитрец отменный, мне не надобен, пусть себе в Соловках в темнице и дальше сидит. Княжну Долгорукую, Катерину, надобно замуж за простолюдина спихнуть, да от столиц подалее держать: горда слишком, да и глупа к тому же. Сестер ее младших – в монастыри постричь, хватит на ваши, государыня, деньги дармоедок содержать. А братцев меньших – в армию, рядовыми.
– Так я не пойму: тебе Долгоруких жалко или нужна только княгиня Наталья? – постепенно стала сдавать позиции тётушка.
– Нужна, – согласилась я. – Княгиня женщина – ума светлого, души высокой, мне такие надобны. Но без супруга она из Берёзова не уедет, точно знаю. Пущай ее муженек в Петербурге вместе со Степаном Лопухиным пьянствует.
– Ну, быть по-твоему, – сдалась императрица. – Прикажу Наташку с супругом и детьми из острога выпустить и в столицу доставить, тебе в утешение. Да и герцог, вон, о том же просит, только не пойму, зачем.
– Затем, тётушка, что его светлость любит ваше величество и желает, чтобы подле вас были верные и честные русские люди. Андрей Иванович, конечно, человек бесценный, так ведь не может же он один на страже вашего покоя бдеть.
Ушаков поблагодарил меня взглядом. Хотя он и любил свою страшную работу, но годы сказывались: уставать начал Великий инквизитор. Покоя иногда хотел, а не крови да мучений человеческих.
– Ну, быть по сему! – хлопнула в ладоши императрица. – Ты, Аннушка, к себе ступай, тебе к обручению готовиться надлежит. А мы тут с герцогом о делах государственных подумаем. Елизавету похороним – дальше жить надобно, к твоей свадьбе готовиться.
Я послушно удалилась. Но вовсе не для того, что примерять новые платья и любоваться драгоценными побрякушками. У меня были дела поважнее, о которых тётушке знать было совершенно не обязательно. Тем более, что Ушаков, с которым мы успели обменяться взглядами, неприметно последовал за мной. Я не опасалась тётушкиных шпионов: не было таких смельчаков на Руси, чтобы шпионить за Андреем Ивановичем.
– Что выяснил, Андрей Иванович? – осведомилась я, когда мы покойно уселись в моей гостиной. – Так ли уж опасен был заговор?
Читать бесплатно другие книги:
