Добронега Романовский Владимир
– Что, страшно? Ха. Шведы небось нагрянули. Ну-ну, посмотрим.
Он облокотился на стол и стал смотреть в сторону входа. Светланка хлебнула браги и стала злобно поедать ветчину.
– Не чавкай, – велел ей парень.
– Отвянь, – злобно и презрительно отозвалась она.
Хозяйка Евлампия с очень серьезным видом прошла к выходу. Вскоре в крог ввалились четверо крупного телосложения малых с хамоватыми лицами и наглыми улыбками.
– Не бойсь, хозяюшка! – воскликнул один из них. – Не обидим! Тащи нам бодрящий свир, жажда мучит защитников земли новгородской! Хо! Эка он, хорла, меня по плечу задел. Здоровенный кулачище варанговый!
Ухари сели за стол ближе к печи и начали пировать, громко переговариваясь и смеясь.
– Хорошо себя чувствуешь, когда с врагом разобрался, – поделился один из них, вынимая из ножен сверд и осматривая его. – Как бишь он сказал? Беги вон?
– ПрыгАй! Он сказал прыгАй!
– Точно! «ПрыгАй, хольмгарден свинен!» А?
Все четверо засмеялись нехорошим смехом.
– Ну, – провозгласил первый, обращаясь ко всем посетителям крога сразу, – мы его там и порешили. За вас, народ честной, кровушку льем, жизни свои размеренные кладем. Он стал своих звать, да место было тесное да темное. Нет, врешь, брат, не дозовешься.
Светланка выпила полную кружку браги и налила еще. Парень ее слушал ухарей, не зная, одобрять ему их поведение или нет. Остальные посетители, делая вид, что им уже пора, стали расходиться по одному. Каждого уходящего парень одаривал презрительной улыбкой, время от времени поглядывая на Хелье и, очевидно, ожидая, что Хелье тоже уйдет. Но Хелье не уходил.
– Ладно, купец, – произнес парень снисходительно. – Выпьем!
Хелье подставил кружку, и парень наполнил ее до краев.
– А ты больше не пей, – наставительно заметил парень Светланке.
Она явно ждала именно этого. Ухари ее не интересовали.
– Какое твое дело! – возмутилась она базарным голосом. – Ты мне не указывай! На себя посмотри! Аспид, козел мордатый! Целый день меня таскал по городу, ноженьки мои ладные скоро подломятся, так уж и расслабиться мне нельзя и выпить! Ему видите ли не нравится, когда я пьяная, ах, ах! – последние слова она произнесла, искривив лицо и пискляво.
– Нет с нею никакого сладу, – пожаловался парень. – Меня зовут…
– Козел тебя зовут! Козел! – не унималась Светланка.
– Заткнись! Меня зовут Дир. А тебя как?
– Аскольд, – ответил Хелье, не задумываясь.
– Здравы будем, Аскольд!
– Будем, Дир!
– Козел!
Они выпили – парень почти до дна, Хелье только два глотка.
– Смотри не подавись, козел! – презрительно сказала Светланка.
– Чтоб ты окаменела, хорла! Перестань цепляться! – огрызнулся Дир.
– Кто цепляется? Я цепляюсь? Ты сам ко мне все время цепляешься! Всегда тебе все не так! Найди себе другую! Лучше жить хорлой на проезжих хувудвагах, чем под тебя ложиться! Клещ, подонок!
– Не нарывайся! – Дир с ненавистью посмотрел на подругу.
– Не нарывайся! – передразнила она пискляво.
Ухари меж тем, подождав, когда хозяйка поднесет им очередное блюдо, пригласили ее сесть. Она возразила, и тогда ее усадили насильно, и почти сразу придвинулись, облепляя ее со всех сторон.
Гречин, ошарашено озираясь, с тоской поглядывая на Дира, подошел к ухарям.
Сейчас его либо убьют, либо оглушат, а хозяйку поволокут насиловать, подумал Хелье. Дир и Светланка были увлечены своей семейной перебранкой, или делали вид. Один из ухарей встал и коротко ударил Гречина в скулу. Гречин схватился за лицо и подсел к соседнему столику. Остальные ухари одновременно встали и подняли на ноги хозяйку.
У Хелье не было сверда, а каждый из четверых хамов был крупнее и тяжелее его, и кулаки у них были как молоты для вбивания гвоздей в крепостные подпорки. Хозяйка попыталась закричать, но тут же смолкла. Возможно, ей показали нож. У двух ухарей имелись сверды.
– А ну пошли вон отсюда, – неожиданно выдал Дир ровным зычным басом и, чтобы до ухарей лучше и быстрее дошла суть, пояснил, – Я говорю, вон отсюда. Вот вы. Вон.
Он выбрался из-за стола и шагнул вперед, к четверым уставившимся на него хамам. Светланка воспользовалась моментом, чтобы налить и залихватски выпить.
– Ты смотри! – протянул с преувеличенным удивлением один из ухарей. – Возражает.
Владельцы свердов обнажили их и стали обходить Дира с двух сторон. Остальные двое оставили хозяйку, вытащили ножи, и адвансировались к Диру напрямую. Дир ухмыльнулся и выхватил сверд, но перестарался. Желая для пущего эффекта описать клинком дугу в воздухе, он выпустил рукоять. Крутанувшись, сверд упал на пол плашмя. В этот момент один из свердоносцев зашел Диру за спину, примеряясь и балансируя. Лезвие сверкнуло, поднимаясь для удара.
И тогда Хелье, метнувшись через стол, жахнул тяжелой жестяной кружкой примеряющемуся в профиль. Лучше было бы лавицей, но Хелье справедливо решил, что не сумеет ее, пудовую, поднять и задействовать достаточно быстро.
Ухарь согнулся, схватился левой рукой за профиль, но сверд не выронил. Второй свердоносец махнул клинком по направлению Дира. С неожиданной для такого большого и нетрезвого тела ловкостью Дир увернулся от клинка и радостно, как показалось Хелье, ляпнул кулаком в морду ухарю. Тот качнулся, сделал два неровных шага назад, и рухнул на пол, разжав пальцы и выпустив рукоять.
Дир припал на одно колено и подобрал свой кладенец. Ухарь с помятым профилем атаковал его сзади, но Дир успел ускользнуть и в этот раз, и, перекатившись через себя и опрокинув столик и лавицу вскочил на ноги и встретил противника лицом к лицу. Хелье же, проскочив между оставшимися двумя ухарями, подобрал сверд поверженного и, чувствуя в ладони твердую холодную рукоять, сразу успокоился. Сверд в его руке вернул ему хладнокровие и нейтрализовал страх. Теперь он чувствовал себя как на учениях в Старой Роще. Он улыбнулся лучезарно.
– Ага! – крикнул он с азартом.
Двое с ножами, возможно, понадеялись, что пока они разберутся с Хелье, их свердоносный товарищ расправится с Диром, или, во всяком случае, займет его. Возможно, они просто боялись Дира. Так или иначе, вдвоем они бросились на Хелье.
Варанг смоленских кровей вскочил на столик, поводя клинком из стороны в сторону. Ухари хотели было выбить столик у него из-под ног, но каждый раз, придвигаясь, обнаруживали острие сверда в двух дюймах от своих переносиц. Они пытались наступать одновременно, чтобы запутать противника, но непостижимым образом острие оказывалось все там же, перед глазами. Казалось в дело пущены сразу два сверда. Наконец один из хамов схватил лавицу и, тяжело размахнувшись, ударил – по тому месту, где мгновение назад находились колени и бедра Хелье. Легкий, пружинистый и очень устойчивый, Хелье соскочил со столика и тенью переместился хаму в тыл. Тяжелая рукоять с увесистым блестящим поммелем приложилась к уху атакующего. Не щадящий размеренной своей жизни, пронзительно крикнув, хам опрокинулся на пол и замер. В этот момент второй ухарь с ножом исхитрился схватить Хелье за запястье. Посланец Олофа рванулся, уворачиваясь от ножа, зацепился ногой за лавицу, стал падать на бок и ударился головой о край стола. Сознание помутнело и стало расползаться отдельными слоями. Ухарь прыгнул вперед, выставив нож.
Мгновенно оценив ситуацию, Дир отбросил своего противника далеко в сторону вместе со свердом (противник упал, и попытался встать, но получалось плохо) и тараном налетел на ухаря сзади, хватая руку с ножом и ломая ее в двух местах до того, как оба они упали, ухарь лицом вниз, Дир на него, сверху. Что было дальше, Хелье не видел.
Очнувшись, Хелье обнаружил, что лежит на полу, а Дир присел рядом и льет ему, Хелье, на лицо воду из большой глиняной кружки. Шведский посол замычал, захлебываясь, сел, и начал кашлять. Он тут же свалился бы на бок или на спину, но Дир придержал его за плечи.
– Ну, Сварогу надо будет чего-нибудь… э… преподнести, – предположил Дир. – Очухался ты. Напугал ты меня. Я думал – помрешь. Вон какую сливу себе набил.
– Хррр… ффф, – сказал Хелье. – Хорла! Д… дай сюда кружку.
Он вылил содержимое кружки себе на голову. В глазах двоилось и заваливалось по дуге влево.
– Ты молодец… – неуверенно сказал Дир.
– Не баси так мне прямо в ухо, – потребовал Хелье. – Усади меня вон… лучше… вон на ту лавицу. Да.
Он попытался подняться. И еще раз попытался.
– Ну?
– Что – ну? – не понял Дир.
– Помоги, что ли.
Дир поставил его на ноги, но ни стоять, ни ходить самостоятельно у Хелье не получалось.
– Надо его растереть уксусом, – посоветовала Светланка, наблюдая за действиями Дира.
– Не лезь, – огрызнулся Дир.
– Пошел ты! – разозлилась она. – Пропади ты пропадом! Ухожу я!
Дир усадил Хелье на лавицу и посмотрел на Светланку исподлобья.
– Ага, – сказал он.
Она сделала надменное лицо, повернулась, и пошла к выходу.
– Дир, а Дир, – попросил Хелье слабо. – Отведи-ка ты меня… тут есть пристройка… крайняя комната…
Он мутно осмотрел помещение. Четверо ухарей сидели у стены, Гречин связывал руки одному из них – остальные были уже связаны по рукам и ногам, а хозяйки не было видно.
Дир кивнул, встал, и, подумав, просто поднял Хелье на руки.
– Вот с ним и еть, – сказала Светланка злобно.
Хлопнула дверь в сенях.
– Эка змея, – заметил Дир, неся Хелье вон из крога, в пристройку.
– На нее там нападут, – предположил Хелье, еле ворочая языком.
– Да не уйдет она никуда. Не такая дура.
В угловом помещении Дир уложил Хелье на кровать.
– Слушай, – заговорил он. – Слушай, Аскольд…
– Х…
– А?
– Меня зовут Хелье.
– Ты сказал – Аскольд.
– Не б… не будем об этом.
– Хелье? Ну, что ж, пусть будет Хелье. Шведское имя?
– Датское.
– Ага. Ну так вот, Хелье. Ты мне жизнь давеча спас.
– А ты мне.
– Это не важно. Ты первый. И я теперь твой должник. На всю жизнь. Мы теперь, заметь, как братья. Это такой ростовский обычай. Ты тут отоспись покамест, отлежись, а завтра добро пожаловать ко мне. Я тут сразу за городом, по течению, у реки устроился, в доме рыбака, предпоследнем. Спросишь – покажут. Я хотел было ехать через три дня в Киев, к князю Владимиру в дружину. Но теперь не поеду. Теперь куда ты, туда и я. Пока не представится случай услужить. Со мною, правда, Светланка, она холопка моя, да еще жена есть, Анхвиса, да слуга мой, Годрик, из бриттов, мы вместе выросли. Есть еще лодка, на которой я собирался идти. Я в твоем распоряжении, весь как есть.
– А что с теми четверыми будет?
– Сейчас придет тысяцник, и их заберут к тиуну. А завтра их, наверное, будут судить и казнить. А может и нет. Не знаю. Я здесь проездом, обычаи мне не знакомы, и город мне не нравится. Астеры – дрянной народ. А ты?
– Я тоже проездом.
– А куда направляешься?
Хелье сделал усилие. В голове прояснялось постепенно.
– Тоже в Киев.
– Ну да! – обрадовался Дир. – Тогда вместе поедем! Не возражаешь? Это здорово! А зачем тебе в Киев?
– Невесту князю Владимиру сватаю.
– Шутишь? Ну да ладно. Надо, значит надо. Поедем вместе?
– Поедем. Только не завтра. Завтра у меня дела в городе.
– Послезавтра?
– Возможно.
– Так я буду ждать?
– Да. Жди.
Глава шестая. Хелье и Новгород
Эрик появился лишь утром, усталый и веселый, с солидных размеров мешком за плечом. Хелье перевернулся на другой бок и решил, что слушать не будет, а будет спать дальше, но Эрик опять рассказывал байки. Как он сговорился с князем, и как тот выдал ему грамоту и золото, и с помощью грамоты и золота он теперь поедет на Ладогу и будет там сооружать специальные полу-кноррир, полу-драккары, типа лонгшипов, для прохождения бурных вод между Исландией и Винляндом, который он вознамерился покорить и освоить с горсткой храбрецов. В мешке у Эрика брякало – очень похоже на золото. И в конце концов именно золотом и оказалось. Эрик запустил руку в мешок и бросил на кровать Хелье увесистый кожаный кошель. Хелье сел на кровати. Тут же в голове зашумело, но не сильно. Он потрогал шишку на лбу, у самых волос. Больно. Развязав тесемки кошелька, он обнаружил внутри золотые монеты.
– Мне пора, – сообщил Эрик. – Хороший ты спутник, Хелье, и очень хотел бы я, чтобы ты поехал со мной. Купи себе новую одежку.
– Племянника конунга убил Александр, – сказал Хелье.
Эрик круто повернулся к нему.
– А?
– Ты взял вину на себя. Ты не хочешь, чтобы об этом знали. Я никому не скажу, не бойся. Денег мне давать не нужно. Я, знаешь ли, не мальчик.
В глазах двоилось и троилось.
Эрик изучающе смотрел на Хелье.
– Не простой ты парень, Хелье. Мальчик или нет, но парень ты непростой.
***
К полудню Хелье чувствовал себя прекрасно. Нужно было попытаться поговорить с князем. Перед отъездом Эрик уверил его, что князь дома, в детинце. Но для начала следовало все-таки побродить по городу и зайти на торг, посмотреть на людей. В спешке серьезные дела не делаются.
Торг порадовал Хелье разнообразием и яркостью людей и предметов. Лавки и столы купцов и ремесленников, расположившиеся вдоль берега реки, были так многочисленны и пестры что, казалось, весь цивилизованный мир съехался сюда на популяцию посмотреть, себя популяции показать, и ближнего своего облапошить. Впрочем, облапошиванием здесь баловались редко – хранили купеческое достоинство. Немцы и славяне составляли примерно половину торговцев, остальные же были – кто откуда: скандинавы, италийцы, франки, какие-то бритые азиаты со смуглыми лицами и сине-черными волосами, а также, очевидно, киевляне, которые не очень рекламировали, что они киевляне. Лавки разнились конструкциями – от собственно лавиц и ховлебенков, предназначенных для сидения, но служивших прилавками, до целых торговых почти-домов, амбаров, складов с погребами. Обозы непрерывно подъезжали и разгружались, в Готский Двор носильщики несли и возили что-то тяжелое в мешках, а в нескольких приторговых скверах, огороженных плетнем, шли кулачные бои, представления смешных скоморохов, какие-то мистерии, и народ, собираясь по периметру сквера, жевал хлебные корки и восхищался, воплощая таким образом древний римский лозунг «хлеба и зрелищ!» в Новгороде Великом. В Скандинавии тоже были торги, но какие-то большей частью прагматические, деловые, и веселились скандинавы в других местах, не на торгах.
В одном из скверов вниманием толпы завладел симпатичного вида парень с гуслями, одетый в стилизованный под недавнюю старину костюм. Гусляры носили такие сапоги и рубахи лет тридцать или сорок назад – один из учителей Хелье показывал ему рисунки. Кем это он прикидывается, этот парень, подумал Хелье. Явно какой-то персонаж времен большой войны Владимира с печенегами. Как же его звали, того гусляра? А! Баян. Точно. Я даже несколько саг помню, отрывочно. Былин. Здесь саги называют былинами.
Певец выдал на гуслях несколько каденций и зарядил малопонятную историческую сагу, состоящую из восьмистрочных неровных пассажей. Каждый пассаж он отмечал попаданием последнего слога в тонику.
- – А как крикнет новгородец Стась Добрынюшке,
- «Ты почто явился к нам, лицо упругое?
- Аль не варят пиво в Киеве более?
- Али теремы все заперты хорловы?
- А возьму тебя я зб ухо за киевское,
- А пойду тебя об стенку долбану тебя.
- Новгородец я тупой, но с пониманием
- Что от Киева не светит нам милости».
В толпе одобрительно смеялись и мудро качали головами, одобряя таким образом глубинный демографический смысл виршей. Хелье слушал вполуха, повернувшись спиной к скверу и рассматривая издали товар в оружейной лавке. В какой-то момент он все же не выдержал и подошел ближе. Выбор свердов поразил его. Шведские, новгородские, и киевские сверды были ему хорошо знакомы и различались мало. Но италийские легионерские короткие клинки, франкские грубоватые но повышенной прочности, византийские изящные, а также польские длинные, арабские легкие, немецкие широкие, с драконами, петухами, гербами, змеями на рукоятках, кильонах и поммелях, с узорами на лезвиях, с кровостоками, с зазубринами, варварские бриттские бредсверды, сицилийские расширенные полупалаши – Хелье был совершенно очарован всем этим изобилием и хватался за все подряд, примериваясь, уточняя центр тяжести, пробуя лезвия ногтем. И совсем уже безумной выглядела странная кривая сабля из неизвестных краев. Купец, видя энтузиазм коллеги, похваливал товар и доверительно сообщал, что сицилианские клинки сделаны из дамасской стали. Хелье не верил, улыбался, кивал, и запоминал. Пока они с купцом переговаривались, что-то произошло на северном конце торга, и толпа хлынула туда. Помедлив, Хелье оторвался от созерцания зловещего великолепия и присоединился к толпе.
Два новгородца сцепились с двумя варангами. Славяне вооружены были топорами для рубки дров. У варангов в руках опасно сверкали боевые сверды. Пробные выпады чередовались с длинными паузами. Толпа вокруг подбадривала схватившихся восхищенными криками. Возможно, скоморохи и баяновы песнопения ей надоели, и она, толпа, ветреная и капризная, как пресыщенная женщина, возжаждала разнообразия. Славянская сторона стычки сыпала ругательствами, а варанги презрительно и, показалось Хелье, испуганно, молчали и скалились. Наконец один из новгородцев пошел в решительную атаку, размахивая топором. Варанг сделал обманное движение, пригнулся, и резанул свердом. Брызнула кровь из руки новгородца. В этот момент второй новгородец, удачно изловчившись, ударил противника ногой под колено и, когда тот отступил на шаг, пригибаясь – рубанул сверху. Варанг успел увернуться, но не совсем – топор рассадил ему плечо. Новгородец кинулся на второго варанга, и тот побежал. Толпа захохотала. Тут же кто-то, очевидно – вдохновленный событиями, жахнул в вечевой колокол. Множество людей потянулось к пространству вокруг колокола, неожиданно быстро потеряв интерес к стычке. Двое раненых стояли на ногах. Новгородец стоял крепче. Поразмыслив и видя, что поддержки нет, он шагнул к варангу, прижимая окровавленную руку к животу, и что-то ему сказал. Варанг, очевидно, согласился. Вместе они направились к лавке, торгующей материей, на перевязку.
Хелье, посмотрев им вслед, подался за толпой в сторону вече.
Вечевой помост возвышался рядом с колоколом на пять локтей над землей, посередине площади – достаточно, чтобы с любой точки на площади участники могли бы видеть лицо говорящего.
– Новгородцы! – патетически скандировал оратор. – Доколе мы будем все это терпеть! Доколе, спрашиваю я вас, о новгородцы? Не подумайте, что я только к славянам обращаюсь! О нет! Не только славяне живут в Новгороде Великом! Али не ограбили на прошлой неделе пришлые нелюди Тевтонский Двор? Али нравятся италийцам приставания диких крыс к их женам и дочерям? Все мы новгородцы, у всех у нас здесь одна беда! Даже две! С одной стороны дикие разбойники в кольчугах, с другой – ковши! Кто там засмеялся? Али ты, добрый человек, думаешь, что киевские поборы тебя не касаются, что только купцы да ремесленники дань платят? А знаешь ли ты, что, чтобы Киеву свою долю получить, купцам да ремесленникам цены надобно поднять? А ковшам все мало! Что нам обещал Ярослав? Что дань уменьшит. Ну и что же? Уменьшил?!
Толпа гудела одобрительно, соглашаясь. Кто-то из купцов, стоящих рядом с Хелье, понимающе ему кивнул, и Хелье счел своим долгом ответить понимающим же взглядом. Да, оратор был прав. На самом деле, Хелье не знал, прав ли оратор, но было интересно – что же дальше?
Вскоре выступила какая-то приличного вида женщина, чью подругу изнасиловал варанг, повстречавший ее в Любашкином Кроге. Из толпы последовало предложение спалить Любашкин Крог, поскольку это вообще не крог, а вертеп, и если баба туда приходит, она должна знать, что ее там ждет, и так ей и надо. Возникли споры по этому поводу.
Тут на помост взгромоздился богатый купец и сообщил, что люди деловые готовы идти к Ярославу, дабы предъявить требования.
Человек пятьдесят самых знатных купцов и ремесленников потянулись к Готскому Двору, где они обычно собирались на толковище – направились, дабы обсудить пункты ультиматума и назначить представителя, как объяснил Хелье понимающий купец. Хелье пошел с ними.
Готский Двор очень ему понравился. Ряд жилых домов, амбаров и складов огорожен был ровным, мощным забором, который в определенных обстоятельствах вполне мог бы выполнять функции крепостной стены. Постройки выглядели очень добротно, с ровными симметричными стенами, надежными кровлями, удобными окнами, массивными дверьми. Над дверями нависали козырьки, поддерживаемые вертикальными стояками, явно изображающими колонны. Карнизы были резные. Построено было с размахом и расчетом на многие годы вперед. Хелье видел такие постройки раньше, в германских землях, во время паломничества в Рим. Очевидно, не зря германский властитель Хайнрих Второй считал себя продолжателем дела римских императоров. Строящие на века, всегда деловые и работящие, немцы, обитающие в самом сердце Европы, являли собою надежный ее костяк, оплот, краеугольный камень.
Смердов, холопов, и ремесленников помельче оттеснила немецкая охрана в тяжелых кольчугах. Ворота закрыли и заперли. Всю группу купцов и шестерых женщин – четырех владетельниц крогов и, как понял Хелье, двух хозяек хорловых теремов – пригласили внутрь одной из построек. Большая зала с высоким потолком – как в замке. Подбежали расторопные слуги с гроздьями пивных кружек в руках. Гости сели на стоящие по периметру помещения лавицы. Хелье, которого приняли за своего (Эрик прав – встречают по одежке) уселся ближе к углу, между сердитым новгородцем, торговавшим шелками, и улыбчивым немцем, промышляющим разной немецкого производства домашней утварью.
Хозяин дома, возможно, самый уважаемый купец в городе, обратился к собранию по-славянски, с сильным немецким акцентом, и говорил медленно, возможно для того, чтобы его понимали. Он вкратце описал положение и начал привычно председательствовать, указывая на поднявших руку и желающих высказаться.
– Что думать по повод сей уважаемый Йог Анн Удача?
Удача поднялся с места и горячо заговорил о несправедливости положения, недальновидности Ярослава, низости тупых варангов, и тупости и жестокости низов.
– Дело даже не в том, что шведы безобразничают, – заявил он рассудительно. – Со шведами мы могли бы сами управиться. Но под шумок распоясались наши местные тати и разбойники. Шведов можно узнать по кольчуге. А наших как узнаешь? Вчера по пути домой разговорился я со смердом. Смерд как смерд. Шагаем вместе. Прихожу домой – нет кошелька.
– У Репуха позавчера дом ограбили, – рапортовал кто-то с места. – Двух холопов убили.
Председательствующий поднял руку, подождал, и указал на другого купца.
– Беляк?
Беляк поднялся – степенный, важный торговец оружием.
– Это все разговоры праздные, – резюмировал он. – А мы здесь, чтобы решить, что делать.
– Надо выгнать варангов вместе с князем! – убежденно заявил кто-то вне очереди. – И пусть Константина заберут! Константин вертит князем, как хочет, а расплачиваемся за все мы!
Все разом зашумели. Кто-то соглашался, кто-то протестовал. Хелье сообразил, что «идти к князю дабы предъявить требования» было сказано для толпы. На самом деле следовало еще выяснить стоит ли с ним, князем, говорить.
– Он такой же, как его отец! – гудели старожилы, помнящие не по наслышке крещение Новгорода и методы, употребленные Добрыней и владимировой дружиной.
– Он сам полу-ковш, полу-варанг! – шумели люди среднего возраста, настроенные патриотически. – Что ему до наших интересов! А Константин вообще неизвестно кто! Темная личность!
– Он слаб! – возмущались те, кто помоложе.
Хелье молчал, и этим привлек внимание председателя. Председатель поднял руку. Когда говор стих, перст председателя указал на молчащего.
– Что думать новый поколений?
Нельзя выходить из роли, решил Хелье. Так удобнее.
– Думаю, что прежде, чем идти к князю или гнать его из города, следовало бы выяснить, чего хочет он сам.
Он просто слегка перефразировал одну из излюбленных поговорок инструкторов Старой Рощи: прежде, чем составлять план действий, узнай план действий врага, дабы не совпали планы ваши и не оказался бы враг в выигрыше благодаря совпадению этому.
Собрание задумалось. А что, здравая мысль, подумали купцы и содержательницы крогов. Но как узнать, чего хочет Ярослав?
– Надо у него спросить, – догадался кто-то.
В этот момент в дальнем углу, противоположном тому, в котором сидел Хелье, поднялся на ноги человек в обыкновенной купеческой шубе, которого почему-то никто не замечал ранее. Человек тряхнул головой и провел рукой по шее, высвобождая из под мехового воротника длинные светлые волосы. Новгородские купцы стриглись по большей части в скобку. Дружинники и тысяцники, особенно те, у кого волосы были погуще, предпочитали носить их длинными, а бороду стричь коротко. Судя по длине волос, ни к купеческому, ни к ремесленному сословию человек этот не принадлежал.
– Совершенно справедливо, – согласился человек. – Прежде чем судить князя, надо бы спросить – чего он хочет. И советоваться в его присутствии, а не у него за спиной.
– Князь! – выдохнул кто-то ошарашено.
Несколько голосов повторили —
– Князь! Князь!
– Заглазно обвинять правителя своего – грех, – веско сказал Ярослав, положив руку на плечо председательствующего. – Решив избавить вас, друзья мои, от греха сего, пришел я к вам, дабы не строили вы планов, не советуясь со мною, вашим законным повелителем и сердечным другом.
Хелье понравилась шутка, и еще больше понравилось, что, судя по реакции, никто, кроме него самого, не оценил княжий юмор. Таким образом он возвысился в своих глазах над остальными и стал вровень с князем интеллектуально.
– Увы, – продолжал князь. – Мне здесь приписывают тайные помыслы и даже враждебность. Друзья мои, уверяю вас, никаких тайных помыслов у меня нет. У меня есть желания, которые я не скрываю, сомнения, которыми я охотно делюсь с ближними, и опасения, которые со мной разделяют все жители Новгорода Великого. Я люблю власть – мне совершенно незачем это скрывать. Покажите мне правителя, который власть ненавидит. Нет таких, не так ли. Мне нравится вами править.
Он выдержал паузу, приняв на себя волну недоуменных взглядов.
– Править новгородцами – лестно, – заметил он.
За недоуменной волной последовала волна взглядов благодарных.
– Другого такого города на всем белом свете нет. Но, друзья мои, нельзя править городом, не заручившись одобрением горожан. Даже если бы я вас не любил, мне бы все равно пришлось бы поступать в соответствии с вашими интересами. Иначе вы сами давно бы меня прогнали. Невозможно управлять Новгородом только с помощью силы и угроз. Что я противопоставлю вам, сорока тысячам новгородцев? Сто пятьдесят ратников, половина из которых сами новгородцы? Повторяю, даже если бы я не любил вас, мне все равно пришлось бы вам угождать. А я вас люблю, дети мои, люблю всем сердцем своим, люблю, как ни один правитель вас не любил.
– Зачем же ты варангов к нам привел! – выкрикнул кто-то обиженный, но готовый, получив разъяснение, понять и простить.
– Зачем? – князь покачал головой. – Для защиты.
– От кого! Мы сами за себя постоим! – раздались голоса.
Князь улыбнулся грустно. Голоса смолкли.
– Что постоите, я знаю. Вашу храбрость я изучил хорошо. Храбрее новгородцев нет людей на свете.
Многие лица просияли воодушевленными улыбками. Даже Хелье почувствовал прилив гордости, хоть и вспомнил тут же, что в Новгород он прибыл только позавчера. Но все равно приятно было стоять среди всех этих храбрых людей и слушать любящего их князя.
– Я имею в виду всех новгородцев, – веско произнес князь. – Есть что-то в самом воздухе этого города, в воде Волхова, в лесных фрагранциях окрестностей, что делает людей, проведших в Новгороде хотя бы год, храбрыми новгородцами вне зависимости от того, откуда они к нам прибыли. Я не был новгородцем, когда княжил в Ростове. Я был тогда духом слаб и взглядом уклончив. Сегодня я новгородец – такой же храбрый, как вы все, здесь собравшиеся, и славяне, и немцы, и италийцы, и греки, и самоотверженные наши женщины.
Теперь уже на всех лицах сияли польщенные улыбки, а глаза шести управительниц крогов горели пылким преданным огнем.
Князь продолжал —
– Но есть на свете люди незнакомые с этой нашей храбростью. Например, князь киевский.
Ярослав выдержал паузу. Лица помрачнели.
– Который и сам был когда-то здесь посадником, но с тех пор многое забыл. И который принял решение удвоить дань Новгорода.
Возмущенный ропот пробежал по помещению.
– Это просто свинство!
– Это ни на что, хорла, не похоже!
– У ковшей аппетиты, хорла, знаешь ли…
– Подлые ковши совсем нас извести возблагонамерились!
Хелье подумал – кто такие ковши?
– Обжоры ненасытные!
– Чтоб им там пусто было!
– Имперские амбиции!
– Кийевер швайн!
Ярослав поднял руку. Все стихло.
– И грозит нам Киев, как всегда, ильдом и свердом.
В зале зашумели.
– Выстоим! – закричали самые воинственные.
Остальные благоразумно решили просто шуметь, но не высказываться индивидуально. Храбрость храбростью, а как-то неприятно – ильдом и свердом.
– Конечно выстоим, – заверил Ярослав. – Но, как я понимаю, друзья мои, лучше до этого не доводить! Выстоим – но сколько жизней потеряем, сколько домов пожгут киевляне, скольких женщин успеют взять наложницами!
Последнее замечание произвело сильное впечатление на женское крыло. Есть женщины, мечтающие стать наложницами, но это, как правило, натуры слабые, податливые, родившиеся в небогатых семьях. Среди хозяек крогов и хорловых теремов таких не было.
– Князь киевский, как я уж говорил вам, забыл новгородскую доблесть, – настаивал Ярослав. – Забыл ее и Добрыня.
Упоминание Добрыни произвело эффект, на который, видимо, рассчитывал князь. Чуть больше четверти века прошло с тех пор, как владимиров воевода насаждал в Новгороде константинопольскую веру. Методы были памятны старожилам, а молодое поколение наслушалось рассказов из первых рук. Ильдом и свердом.
– Но помнят они варягов, – продолжил Ярослав, коверкая слово на киевский лад, дабы подчеркнуть, что он имеет в виду ход мысли киевлян. – Не захотят они ссориться ни с конунгом шведским, ни с конунгом норвежским. Подумайте, новгородцы. Да, варанги повели себя недостойно. Да, они дикие. Да, они бесчинствуют! Но сколько их? И где они? В Ладожском Конце была большая драка. В Ремеслах не поделили десять сапов. Мне тут говорили – по улицам после заката стало не пройти. Будто раньше можно было.
Раздались смешки.
– Это не относится к теперешнему делу, – заметил Ярослав, – но я давно говорю вам, новгородцы – мне нужны добровольцы для поддержания порядка на улицах после заката. Я не могу им платить – никаких средств не хватит! Нужно, чтобы каждый дом выделил хотя бы одного воина. Кольчуга, сверд, да факел – много ли надо! Чтобы хоть до полуночи можно было из крога домой, с торга в крог. Третьего дня меня самого чуть не ограбили. Еще светло было, я возвращался с Подола в детинец. Выбежали какие-то двое, вот с такими вот мордами…
Присутствующие засмеялись. Хелье смеялся вместе со всеми.
– И что же? – полюбопытствовал кто-то.
– Пришлось кладенцом помахать, отступая, – признался князь. – Счастье еще, что кладенец при мне оказался. Ну так вот. С варангами мы уж как-нибудь поладим. А с Киевом не получится. Меня в детинце дожидаются посланцы с грамотой. Двадцать тысяч сапов годовых платили мы? Да. А теперь Киеву понадобились все сорок.
Волна ропота поднялась, прокатилась, усилилась, стихла на мгновение.
– Ну и прощелыга этот Владимир! – выразил кто-то в образовавшейся полу-паузе.
Тут же все притихли. Все-таки Ярослав – сын Владимира. Еще обидится!
– Только ли Владимир, – нарочито удрученно сказал Ярослав. – Если бы только Владимир! – он покачал головой. – У Владимира есть советники. Их много. А за советниками стоят киевляне. Неужто Владимир снимал бы с нас, новгородцев, последнюю рубаху без одобрения киевлян? Все платят – Муром, Ростов, Смоленск, даже Полоцк! Но больше всех – Новгород. А чем киевлянам не жизнь? Им при таком раскладе сеять-жать не надо. Все, что надо, купят – на наши с вами деньги, дети мои.
Опять все загудели и зароптали.
– У них нынче народу больше стало, – объяснил Ярослав, не прося слушающих умокнуть, но вместо этого просто перекрывая шум великолепным командным баритоном. – Вот и желают они…
– Проклятые ковши!
Читать бесплатно другие книги:
