Ясновидящая Робертс Нора
– Дело не в преимуществах, а в необходимости. Он меня бил в том доме.
Джей Ар закрыл глаза. Тори подошла ближе.
– Дядя Джимми, я это сказала не для того, чтобы уязвить вас.
– Да, мне надо было тогда вмешаться. Я должен был вытащить тебя оттуда. Вас обеих.
– Но мама бы не захотела уйти. – Теперь Тори заговорила мягче. – Вы же знаете.
– Но я не знал, насколько все это было скверно, тогда не знал. Не очень-то вникал. Однако теперь я все знаю, и мне не нравится то, что ты поселилась там и все время вспоминаешь о прошлом.
– Я помню об этом, где бы ни была. А, живя на старом месте, я чувствую, что могу жить дальше, даже вспоминая о том, что было. Больше я его не боюсь. И не хочу позволять себе бояться.
– Но почему тебе не пожить там несколько дней…
Он только вздохнул, когда Тори покачала головой.
– Таков мой крест: жить в окружении упрямых женщин. Ладно, присядь, пока я подготовлю документы на твой вклад.
В полдень зазвонили, возвещая об урочном часе, колокола баптистской церкви. Тори отступила на шаг и вытерла пот с лица. Ее витрина сверкала, как бриллиант. Она вынула коробки из машины и внесла их в кладовую. Она размерила стены для полок и прилавков и составила список требований к риелтору. Тори составляла еще один список на скобяные товары, когда кто-то постучал в треснувшую стеклянную дверь. Тори подошла, чтобы открыть, и внимательно оглядела мужчину в рабочей одежде. Темные, хорошо подстриженные волосы, гладкое красивое лицо с легкой, немного кривой, усмешкой, темные очки.
– Извините, магазин еще не открыт.
– Такое впечатление, что тебе требуется плотник и стекольщик. – Мужчина постучал по трещине на двери. – Как идут дела, Тори?
Он снял очки. Глаза у него были темные, пристальные, под правым виднелся крошечный, похожий на крючок, шрам.
– Дуайт Фрэзир.
– Я тебя не узнала.
– На пять дюймов повыше, на несколько фунтов полегче с последней нашей встречи. Я подумал, что, как мэру, мне стоит приветствовать тебя, а также взглянуть, не могут ли понадобиться услуги моей строительной компании. Не возражаешь, если я на минуту зайду?
– Да, разумеется. – И Тори подалась назад. – Но пока еще смотреть не на что.
– Здесь много места.
Он легко двигался – заметила она, – совсем не тот неуклюжий толстый подросток, каким был когда-то. Не было зубных шин и стрижки наголо, на которой настаивал отец. Дуайт выглядел спортивным. Преуспевающим. Он так преобразился, что узнать его было невозможно.
– Солидное здание, – продолжал он, – с прочным фундаментом. И крыша хорошая.
Дуайт повернулся к ней, сверкнув белозубой улыбкой, за которую его протезист приобрел роскошнейший джип.
– Я точно знаю, мы ее крыли два года назад.
– Теперь я знаю, к кому обращаться, когда она протечет, – пошутила Тори.
Он рассмеялся и зацепил темные очки дужкой за воротник тенниски.
– Фрэзиры строят надолго. Тебе понадобятся полки, прилавки, витрины?
– Да, я как раз сейчас снимала мерку.
– Могу послать тебе хорошего плотника. Он все сделает быстро и за разумную цену.
Это было бы уместно и опять же патриотично – использовать местную рабочую силу. Если, конечно, она впишется в ее бюджет.
– Знаешь, наши представления о разумных ценах могут не совпадать.
Он улыбнулся. Улыбка была лучезарная и обворожительная.
– Вот что я скажу тебе. Позволь мне вынуть из грузовика кое-какие заготовки. Ты скажешь, чего хочешь, а я назову цену. И, смотришь, столкуемся.
Дуайт чувствовал, как она его внимательно разглядывает, «измеряет», так сказать, пока он вымеривал ее стены. Он к этому привык. Когда он был мальчиком, отец все время измерял его взглядом с ног до головы, и всегда в его глазах сын не дотягивал до нужной мерки.
Дуайт Фрэзир, бывший моряк, страстный охотник, городской советник и основатель «Строительной компании Фрэзира», имел очень высокие стандарты, которым плод его чресл никак не соответствовал. Его разочарование при первом взгляде на недоразвитого слабого отпрыска было недвусмысленным и жестким, и Дуайту-младшему никогда не разрешалось об этом забывать.
Да, действительно, он в буквальном смысле слова не дотягивал до мерки. Низенький, толстый, неуклюжий, он был отличной мишенью для шуток, насмешек и отцовского разочарования.
Хуже всего то, что у него были мозги. А в мальчишеский период жизни это самая скверная комбинация: рыхлое тело, неуклюжие ноги и острый ум. Учителя его обожали, что было равносильно тому, как если бы он нацепил на себя плакатик с надписью: «Дай мне пинка под зад». Мать старалась в меру своих сил и возможностей примирить его с положением, закармливая его. Дорогая мамочка считала, что коробка шоколадных конфет – лекарство от всех несчастий жизни.
Спасителями явились Кейд и Уэйд. Почему они с ним подружились, это навсегда осталось для Дуайта загадкой. Отчасти причиной тому было социальное происхождение. Все трое были выходцами из лучших семей города. И за это Дуайт был и всегда оставался благодарен судьбе. Возможно, он все-таки самую чуточку на нее негодовал, зачем она создала двух его друзей высокими, красивыми и ловкими, а его толстым, некрасивым и неуклюжим, но он смирился с этим. И со временем взял реванш.
– С четырнадцати лет я стал заниматься бегом, – сказал он как бы между прочим, снова вынимая линейку.
– Извини, чем?
– Ты удивлена? – Он нагнулся, что-то записал в блокнот. – Устав быть толстым, я решил что-то предпринять. Избавиться в течение двух месяцев от двенадцати фунтов жира. Сначала я бегал по ночам, когда меня никто не мог увидеть. Я уставал, как три собаки, вместе взятые. Я отказался от кексов, леденцов и чипсов, которые моя матушка совала мне каждый день на ленч. Думал, что помру с голода.
Он выпрямился и снова ослепительно улыбнулся.
– В первый год учебы в средней школе я стал бегать по шоссе, тоже ночью. У меня все еще был лишний вес, бегал я медленно, но чувствовал себя гораздо лучше. Надо сказать, что тренер Хайстер выезжал на ночные прогулки в своем седане в компании чужой жены. Я не назову ее по имени, так как эта дама по-прежнему замужем и гордится своими тремя внуками. Подержи-ка, милая, вот здесь.
Тори как зачарованная взяла линейку, а Дуайт отошел, чтобы вымерить шагами пространство для будущего прилавка.
– Ну и случилось однажды, что мы одновременно оказались с тренером Хайстером на шоссе и я увидел тренера и будущую бабушку троих внучат. Как ты понимаешь, момент был самый неподходящий.
– Это еще мягко сказано.
– «Если только пикнешь, пожалеешь об этом», – заявил тренер, схватив меня за горло. И он не шутил. Однако, будучи человеком справедливым, а может, просто подозрительным, тренер предложил мне сделку. Если я сброшу еще десять фунтов, он включит меня в команду будущей весной. Мы заключили молчаливое соглашение: я забуду об этой нашей встрече, а он меня не убьет и не похоронит где-нибудь в тайной могиле.
– Соглашение оказалось выгодным для обеих сторон, – заметила Тори.
– Для меня уж точно. Я сбросил вес, чем поразил всех, включая самого себя, и выиграл забег на стопятидесятиметровку. Я стал хорошим спринтером. Я выигрывал приз «Все звезды» три года подряд, а также получил в награду любовь хорошенькой Лисси Харлоу.
Тори почувствовала расположение к Дуайту, особого рода солидарность одного бывшего аутсайдера к другому.
– Интересная история со счастливым концом.
– Надеюсь, что смогу обеспечить и тебе такой же с этим магазинчиком. Приглашаю тебя на ленч, все и обговорим.
– Я не… – Тори не договорила, так как за спиной у нее отворилась дверь.
– Только не говори, что ты наняла этого шустрого прощелыгу. – Вошедший Уэйд обнял Тори за плечи. – Слава богу, я подоспел вовремя.
– Этот щенячий доктор ничего не смыслит в строительстве, – не остался в долгу Дуайт. – Иди и поставь клизму пуделю, Уэйд. Я собираюсь пригласить твою хорошенькую кузину и мою потенциальную клиентку на ленч.
– Тогда я пойду вместе с вами, чтобы защитить ее интересы, – парировал Уэйд.
– Но мне полки нужнее, чем еда, – ввернула наконец Тори.
– Я позабочусь, чтобы ты получила и то, и другое, – и Дуайт подмигнул ей. – Пойдем, милая, и захвати с собой этот бесполезный мешок с костями.
Тори оторвалась от дела на тридцать минут и провела их с большим удовольствием, чем можно было ожидать. Было приятно наблюдать зрелую дружбу, связывающую Дуайта и Уэйда, которая возникла, насколько она помнила, еще в их мальчишеские годы.
И она снова пожалела, что у нее нет Хоуп.
Она чувствовала себя непринужденно в компании этих мужчин, ведь один приходился ей двоюродным братом, а другой был благополучно женат. Дуайт с гордостью показывал фотографии сына, пока им не принесли сандвичи. Тори, наверное, в любом случае произнесла бы полагающиеся при этом слова восхищения, но малыш действительно был очарователен. Хорошенькое личико он унаследовал от Лисси, а проницательные, внимательные глаза от Дуайта. Когда она приступила к деловому разговору, то он прошел легко и конструктивно. Дуайт не только понимал с полуслова, что ей хотелось, но внес несколько дельных предложений, и все укладывалось в намеченные ею бюджетные рамки. Подводя итоги деловых переговоров, он пообещал, что все работы будут закончены к середине мая.
Теперь, когда основные проблемы были решены, Тори могла заняться обустройством. Она пошла и купила кровать. Вообще-то она собиралась подобрать матрас и подставку с пружинами. За годы строгой экономии она не позволяла себе никаких импульсивных покупок и теперь испытывала глубокое удовлетворение потому, что приобрела хорошую вещь.
Она попалась на крючок в ту же секунду, как кровать попала в поле ее зрения. Тори дважды уходила и возвращалась обратно. Цена была не чрезмерная, однако ей не нужна была такая красивая кровать с изящными никелированными столбиками в изголовье и изножье. Да, кровать была хорошая, но особой необходимости в ней не было. Крепкая подставка и упругий матрас – вот все, что ей нужно. Ей надо лишь место, где спать, и все. Тори ругала себя, доставая кредитную карточку, пока ехала на склад, а потом домой. А затем она была слишком занята, чтобы осыпать себя упреками.
Стоя между рядами только что прополотого хлопка, Кейд минут десять наблюдал за ее героическими усилиями. Затем, выругавшись, сел в машину и подъехал к ее дому
– Могла бы и позвать на помощь.
Тори уже выбилась из сил, пряди волос прилипли к потному лицу, однако она ухитрилась затащить тяжелый ящик на ступени крыльца. Она выпрямилась и перевела дух.
– Что?
– Подожди, я подниму с этой стороны.
– Не нужна мне твоя помощь, – огрызнулась Тори.
– Не будь дурой и придержи дверь.
Спотыкаясь, она поднялась к двери и с усилием ее распахнула.
– Ты что, здесь днюешь и ночуешь?
Кейд снял темные очки и отбросил их в сторону. Из-за этой привычки ему дважды приходилось покупать новые каждый месяц.
– Ты видишь вон то поле? Оно мое. А теперь посторонись, мне надо поднять эту штуку. Что же это за чертова кровать такая?
– Железная, – ответила Тори, с удовлетворением наблюдая, как он старается изо всех сил.
– Представляю. Ее надо пронести в дверь боком.
– Знаю.
Тори расставила ноги, нагнулась и взялась за свой конец. Затратив много усилий, покрикивая друг на друга, они все-таки протащили ящик в дверь спальни.
– Спасибо, – руки у нее стали как резиновые, – теперь я управлюсь сама.
– У тебя есть инструменты?
– Ну, разумеется.
– Хорошо, доставай их, – по-хозяйски распорядился Кейд, – не придется ездить за моими.
Раздраженно Тори откинула со лба потные волосы.
– Я сама все сделаю.
– Ты слишком упрямая, чтобы я отступился. Понимаешь, мне мое джентльменское воспитание не позволяет оставить даму в беде.
Он взял ее руку, осмотрел ссадины и легонько поцеловал, прежде чем она успела ее отдернуть.
– А ты залепи их пластырем, пока я буду возиться.
«Можно его оскорбить, накричать, выгнать вон, но все это пустая трата времени», – подумала Тори и достала инструменты.
Кейд с одобрением осмотрел ее черный ящичек с инструментами.
– Ты, как я вижу, укомплектовалась на все случаи жизни?
– А ты сам отличишь отвертку от клещей?
Явно забавляясь, он вытащил из ящика щипцы с заостренными концами.
– Неужели это ножницы?
Тори рассмеялась, а он начал срывать ленты скотча с коробки.
– Надень перчатки.
– И так сойдет.
Он даже не взглянул на нее, и голос не изменился, но в нем возникли отчетливые повелительные интонации.
– Надень. И потом, почему бы тебе не приготовить какое-нибудь прохладительное?
– Послушай, Кейд, оставь этот тон, я не маленькая послушная хозяюшка.
Теперь он взглянул на нее, смерив с головы до ног холодным взглядом.
– Ты маленькая. И ты женщина. Не выводи меня из себя, я работаю острым инструментом.
– Полагаю, мой вопрос, умеешь ли ты им действовать, сгонит улыбку с твоего лица.
– А я полагаю, что, если скажу, какая ты сексуальная, когда вот так злишься, это не заставит тебя опробовать кровать со мной, как только мы ее воздвигнем?
– Господи Иисусе! – Все, что она сумела ответить, и вышла из комнаты.
Тори оставила его в одиночестве. Она слышала, как он стучит и время от времени бранится. Она тем временем принесла из машины пакеты с продуктами, убрала их на полки и заварила чай. Тори вспомнила длинные кисти рук Кейда. Изящные пальцы пианиста и, по контрасту, жесткие, мозолистые ладони. Он, конечно, умеет сажать, ухаживать за посевом и собирать урожай. Его к этому приучали с детства. Но повседневные хлопоты и заботы по дому? Это совсем другое дело. Пусть, пусть повозится и попотеет, раз уж вызвался.
Она повесила новый настенный телефон в кухне, убрала лишнюю посуду и неторопливо стала резать лимон для чая. Довольная тем, что дала ему достаточно времени для полного конфуза, она налила воды в два стакана со льдом, положила кружки лимона и направилась с ними в спальню.
Кейд как раз завинчивал последний болт. Глаза у нее загорелись, и она тихонько ойкнула от искреннего восторга.
– Ой, как замечательно! Я знала, что не ошибаюсь.
Тори с размаху опустилась на кровать и ласково коснулась ладонями железных закраин.
Внезапно он ощутил такой прилив желания, что отступил на шаг. Он явственно увидел, как она обвивает пальцами железные столбики в то время, как он овладевает ею. Еще раз, еще – сильнее и глубже, пока эти колдовские глаза с тяжелыми веками не станут серыми, как дым.
– Ты хорошо справился с этим делом, а я тебе нагрубила. Спасибо и прости.
– Пожалуйста, забудь.
Кейд отдал ей стакан и дернул шнурок потолочного вентилятора.
– Здесь жарко.
Ему очень хотелось поцеловать ее в то место под левым ухом, где начинается изгиб челюсти. Голос у него был глухой, и она почувствовала новый прилив вины.
– Да, я была несдержанна, Кейд. Я не очень-то лажу с людьми.
– Не ладишь с людьми? И хочешь открыть магазин, где придется ладить с ними ежедневно? – удивился он.
– Ну, это покупатели. С покупателями я очень обходительна. Я просто обворожительна с ними.
– Значит, – и Кейд придвинулся поближе, так что оказался у изножья кровати, – если я что-нибудь у тебя куплю, ты будешь со мной мила?
Ей не надо было знать его мысли, она их прочла в его взгляде.
– Мила, однако не настолько.
Она поднялась с кровати.
– Я буду очень хорошим покупателем.
– Ты опять хочешь меня разозлить?
– Да, я опять тебя злю, Тори. – Он положил ей руку на плечо. – Не надо, – сказал Кейд мягко, так как она вся напряглась. Он поставил ее стакан на пол и развернул ее к себе лицом. – Я же не сделал тебе ничего плохого, правда?
У него были нежные руки. И так давно она не чувствовала ласкового мужского прикосновения.
– Меня флирт не интересует.
– А меня интересует очень, но мы можем пойти на компромисс. Давай постараемся стать друзьями.
– Я плохой друг.
– А я хороший. Почему бы нам не принести и матрас, чтобы ты хорошо в эту ночь выспалась? – И Кейд направился к двери.
Она ведь твердо решила, что ни с кем не будет говорить об этом. И не с ним, конечно. Ни с кем, пока не будет готова. Пока не окрепнет и не получит подтверждение. Но желание высказаться распирало ее.
– Кейд, ты никогда не спрашивал. Ни тогда, ни теперь. Ты никогда не спрашивал, как я узнала.
Он повернулся и молча уставился на нее. У Тори мгновенно вспотели ладони. Она обхватила себя за талию.
– Ты никогда не спрашивал, как я узнала, где ее искать. И как я узнала о том, что случилось. Некоторые думают, что я была с ней в ту ночь. Думают, что я убежала и бросила ее. Что я ее бросила!
– Но я так не думаю.
– А те, кто мне поверил, решили, что я ее сглазила, стали меня сторониться и не позволяли своим детям играть со мной. Они перестали смотреть мне в глаза.
– Но я всегда смотрел, Тори, и тогда, и теперь смотрю.
Она вздохнула, стараясь немного успокоиться.
– А почему? Если ты можешь поверить, что во мне есть нечто такое, почему ты не отступишься от меня? Почему все время приходишь? Ты хочешь, чтобы я предсказала тебе твое будущее? А я этого не могу. Или ты ждешь от меня каких-то деловых советов? Напрасно.
Лицо ее вспыхнуло, глаза потемнели от бурных чувств. И самое заметное из них было чувство гнева.
Кейд не собирался подыгрывать ее настроениям или, во всяком случае, делать то, что она от него ожидала.
– Я предпочитаю жить нынешним днем, не загадывая на будущее, – спокойно сказал он. – И у меня есть специальный служащий, который ведет мои дела. Неужели тебе не приходило в голову, что я приезжаю, потому что мне приятно на тебя смотреть?
– Нет.
– Тогда ты, значит, первая и единственная из женщин, начисто лишенная тщеславия. Не повредило бы иметь хоть чуточку. А теперь… – И он сделал многозначительную паузу. – …Ты хочешь, чтобы я принес матрас, или поразишь меня, сказав, что я ел на ленч?
Разинув рот, Тори глядела, как он вышел во двор. Неужели он просто-напросто обратил все в шутку? Люди или насмехались над ней, или многозначительно таращили глаза. Или предусмотрительно сторонились ее. Иногда к ней обращались с просьбой решить проблемы, отвести от них несчастье. Но еще никто, насколько она помнила, над этим не шутил.
Она расправила плечи, чтобы снять напряжение, и пошла за ним – помогать нести матрас.
Теперь они все делали молча. Тори думала о том же, его мысли бродили неизвестно где. Когда с кроватью было покончено, Кейд залпом допил чай, отнес стакан в кухню и направился к выходу.
– Ну теперь ты сама справишься, а мне пора, я уже немного опаздываю.
«Нисколько ты не опаздываешь», – подумала Тори и бросилась за ним.
– Я очень ценю твою помощь. Честное слово. – Повинуясь ли импульсу, а может быть, внезапной обиде, она схватила его за руку.
Он остановился и взглянул на нее сверху вниз.
– Ну что ж, тогда вспомни обо мне сегодня, когда отправишься в страну грез.
– Я знаю, ты потратил дорогое время. А что ты сказал насчет ленча?
– Ленча? – смущенно переспросил он. Но этого было достаточно.
– Да, сегодня на ленч ты съел половину сандвича с ветчиной и швейцарской горчицей. А вторую половину ты отдал тощей черной собаке, которая приходит к тебе за подаянием каждый раз, как увидит тебя на поле.
Она улыбнулась и отошла.
– Так что скоро ты проголодаешься и сядешь ужинать.
На минуту он задумался и, повинуясь инстинкту, спросил:
– Тори, почему бы тебе не рассказать мне, о чем я думаю в данную минуту?
Она чуть не расхохоталась.
– Думаю, не стоит вторгаться в мир твоих мыслей. Оставь их при себе.
И захлопнула за собой дверь.
7
Только благодаря цветам, всегда думала Маргарет, она не потеряла рассудок. Когда она ухаживала за цветами, они молчали, никогда не грубили, не говорили, что она ничего не понимает. Она могла беспрепятственно отрывать лишние веточки и листья, чтобы придать растению надлежащий вид – тот самый, который она предпочитала.
Ей бы гораздо лучше жилось, если бы она осталась старой девой и растила пионы, а не детей. Но от нее ждали замужества. Она поступила так, как от нее ожидали. Иногда она чуточку превосходила ожидаемое и очень-очень редко ожидания обманывала.
Она любила мужа, ведь этого от нее, разумеется, тоже ожидали. Джаспер Лэвелл был красивым молодым человеком. Он обладал изрядным обаянием. Иногда он лукаво улыбался. И эту усмешку она видит иногда на лице сына. Муж был вспыльчив, тот же самый взрывной характер она узнавала в своей дочери. Живой дочери.
Муж был высокий, сильный. Он громко смеялся, у него были мозолистые ладони. Он заполнял собой все видимое ей пространство, себя она никогда не могла разглядеть, поэтому и в детях видела преимущественно его черты. Ее сердило, как мало от нее запечатлелось в детях, которых она родила. Тогда Маргарет решила оставить заметный отпечаток самой себя на усадьбе «Прекрасные грезы». Здесь ее влияние и власть укоренились так же глубоко, как дубы по обе стороны подъездной аллеи. И это заставляло ее гордиться усадьбой больше, чем сыном или дочерью.
Будь Хоуп жива, все бы могло быть по-другому. Если бы она осуществила все надежды и мечты, которые мать связывала с этой дочерью, то имя Лэвеллов засияло бы новым блеском, Джаспер остался бы сильным и верным и никогда бы не позорил себя отношениями с распутными женщинами и случавшимися время от времени скандалами. Он бы никогда не сбился с пути, по которому они пошли вместе, и не предоставил бы жене смывать пятна грязи с их общего имени.
Однако к концу своей жизни Джаспер превратился в настоящего буяна, а когда он не крушил все подряд, то напивался до беспамятства. Да, жизнь с ним была полна событий. Взять хотя бы тот факт, что Джаспер получил инфаркт в постели любовницы. Другой факт, что у женщины хватило разума и чувства собственного достоинства уйти в тень, в то время как она сама старалась загладить инцидент, мешал Маргарет, как кость в горле.
И все же, учитывая все эти усилия и их результат, быть его вдовой было гораздо легче, нежели женой. Непонятно, почему она именно сейчас так много о нем думает, в это благословенно прохладное утро, когда роса еще не высохла на ее цветах и небо по-прежнему мягкого голубого цвета. Джаспер был хорошим мужем. В первые годы их брака он был сильным, удачливым хозяином, который сам принимал все решения, так что ей не приходилось вникать в разные мелочи. Он был внимательным отцом, правда, чуточку снисходительнее, чем нужно. Обоюдная страсть успокоилась к первой годовщине их супружества. Но страсть – беспокойный и отвлекающий элемент жизни, такая ненасытная и изменчивая эмоция. Не то чтобы она ему когда-либо отказывала, она ни разу не отвернулась от него в постели. И Маргарет гордилась этим обстоятельством, гордилась тем, что была хорошей, исполняющей свой долг женой. Даже когда от одной мысли о сексе ее начинало тошнить, она лежала молча и давала ему возможность удовлетворить свои потребности.
Щелкая лезвиями садовых ножниц, она отстригла еще несколько увядших головок и положила их в корзину. Это он от нее отвернулся, это он изменился. Ничто не осталось прежним в их браке, в их жизни, в их доме после того ужасного утра, того знойного августовского утра, когда они нашли свою Хоуп…
«Милая, добрая Хоуп», – подумала она и вновь ощутила тупую боль, которая стала тяжелее с годами. Хоуп, ее светлый ангелочек, единственная из ее детей, кто действительно был связан с ней прочными, верными узами, которая по-настоящему принадлежала ей. Иногда, и так случалось все эти годы, Маргарет задавала себе вопрос: не была ли смерть Хоуп своего рода наказанием? Но какое преступление, какой грех совершила она, Маргарет, чтобы заслужить такое наказание?
Наверное, это грех снисходительности. Попустительства. Она шла на уступки дочери, когда было бы правильнее запретить милой, невинной Хоуп дружить с девчонкой Боден. Но это сейчас, по прошествии лет, кажется, что запретить было бы легче. Не запретила. Однако это была ошибка, но, конечно, не грех. А если это грех, то он скорее на совести Джаспера. Это он отметал ее тревоги, когда она о них заговаривала, и даже смеялся над ними. Девчонка совершенно безвредна, вот что он говорил. Безвредна. И Джаспер расплатился за свое непонимание, за ошибку, этот грех всей своей дальнейшей жизнью. Но этого оказывается недостаточно. Это никогда не кончится.
Девчонка Боден убила Хоуп, и это так же верно, как если бы она сама задушила ее своими грязными ручонками. А теперь она вернулась. Вернулась в Прогресс, вернулась в Дом на болоте, снова вернулась в их жизни, как будто имеет на это право.
Маргарет вырвала несколько травинок и бросила их в корзину. Ее бабушка говаривала, что сорняки – это растения, которым не посчастливилось вырасти на нужном месте. Нет, это не так. Все эти посторонние ростки – захватчики, их нужно выдергивать, срезать, уничтожать, чего бы это ни стоило.
Виктории Боден тоже незачем пускать корни и цвести в Прогрессе.
«Она такая миловидная», – размышлял Кейд. Его мать, эта достойная восхищения и недоступная женщина. Для работы в саду она одевалась так же, как для приемов, – тщательно, соответственно, с безукоризненным совершенством. На ней была широкополая соломенная шляпа с бледно-голубой лентой вокруг тульи, в тон длинной юбке и накрахмаленной блузке, поверх которой надет скромный серый фартук. В ушах раскачивались жемчужины, круглые белые маленькие луны, матово светящиеся под стать ее любимым гардениям.
Маргарет не красила волосы, и они побелели как снег, хотя ей было только пятьдесят три года. Она считала седину символом и возраста, и чувства собственного достоинства. Кожа у нее была гладкая, несчастья и тревоги никак на ней не сказались. И контраст красивого молодого лица и копны белоснежных волос был потрясающ.
Она тщательно следила за своей фигурой, безжалостно, как скульптор, лепила ее, отсекая все ненужное с помощью диеты и физических упражнений. Нежеланные фунты веса были столь же нетерпимы ею, как ненужные растения в саду. Уже восемь лет Маргарет вдовела и так естественно вошла в это положение, что было трудно припомнить ее в иной роли.
Кейд знал, что мать им недовольна. Свое неудовольствие она выражала сдержанно, как и одобрение. Он не мог вспомнить, когда она ласково, по-матерински тепло прикоснулась к нему. И он не помнил, что когда-либо ожидал этой ласки и теплоты.
Однако она была его матерью, и он делал все от него зависящее, чтобы сгладить отношения. Он знал, и очень хорошо, что небольшая трещина может превратиться в пропасть молчания.
Вокруг ее головы летала маленькая желтая бабочка, но Маргарет не обращала на нее внимания. Она знала о ее присутствии, как знала и то, что он подходит к ней, широко шагая по вымощенной кирпичом дорожке. Она и на это не обращала внимания.
– Хорошее утро, – начал он, – весна щедра на цветы.
– Ну небольшой дождь нам бы не помешал.
– Прогноз обещает его сегодня вечером. – Он наклонился к ней на расстоянии руки. В зарослях азалий сумасшедше жужжали шмели. – Почти весь хлопок уже пропололи. Надо поехать проверить скот. Несколько молодых бычков придется охолостить. Я все время езжу туда-сюда по делам. Тебе ничего не надо купить?
– Мне нужна жидкость против сорняков.
И она подняла голову. Глаза у нее были не такие синие, как у него, а спокойного, бледно-голубого цвета. Однако взгляд их был так же прям, как его.
– Если, конечно, ты не возражаешь против употребления ее из моральных соображений.
– Это твой сад, мама.
– А поля твои, насколько мне помнится. И делай с ними что хочешь. И недвижимость тоже принадлежит тебе. И ты сдаешь ее в аренду кому тебе заблагорассудится.
– Это верно. – Кейд тоже мог быть холодным и отчужденным. – И доход с полей и недвижимости идет на поддержание «Прекрасных грез». Во всяком случае, пока они моя собственность.
Она безжалостно отщипнула головку маргаритки.
– Доход с имения – не единственное соображение, коим надо руководствоваться в жизни.
– Но этот доход чертовски облегчает нам жизнь.
– Нет нужды в подобных выражениях, – строго одернула сына Маргарет.
– Прости, а я думаю, что есть. Я по-новому веду дела, и это себя оправдывает. Но ты отказываешься признавать мои достижения. А что касается недвижимости, то у меня тоже есть свои представления. Папин способ хозяйствования не для меня.
– Неужели ты думаешь, что он позволил бы боденовской девчонке ступить хоть одной ногой в наши владения?
– Не знаю.
– И не хочешь знать. – И Маргарет снова вернулась к сорнякам.
– Возможно, и не хочу. – Кейд отвернулся. – Я не могу жить, все время спрашивая себя, чего бы он не сделал или не захотел. Но я твердо знаю, что Тори Боден не виновата в том, что случилось восемнадцать лет назад. Она вернулась в свой дом. Имеет на это право, и ничего не поделаешь.
«Посмотрим, – подумала Маргарет, когда сын ушел. – Посмотрим, что можно предпринять».
Читать бесплатно другие книги:
