Страж морского принца Арнаутова Дана

Глава 20

Турансайское господина Карраса

Огромная темная волна, закрывая небо, шла с моря к берегу, и Джиад точно знала, что водяное чудовище рухнет и на деревушку гостеприимных рыбаков, и на порт с белокрылыми кораблями, и на дворец. Раздавит город, как злой мальчишка топчет игрушечные домики из песка, и отхлынет, унося обломки, вырванные с корнем деревья и безжизненные тела. Волна высилась совсем близко, и Джиад выбежала на берег, широко раскинула руки и стала перед валом, такая смешная и жалкая в попытке остановить неизбежное. Но когда она, отчаянно вскинув голову и затаив дыхание, уже ждала сокрушительного удара, темная стена воды вдруг начала стремительно светлеть и таять, так что к ногам докатилась обычная волна, осыпав брызгами и лизнув сапоги едва ли не виновато.

Джиад всхлипнула от облегчения – и проснулась.

Сердце колотилось барабанной дробью, отдаваясь даже в висках. Она вытерла рукой мокрый лоб, села на постели. Спустив ноги вниз и лениво обувшись, чтоб не идти по немытому полу, выглянула в окно, за которым разноголосо кричал порт. Разносчики еды, спешащие куда-то матросы, мелкие торговцы и еще какие-то странные личности, которых она, будь до сих пор чьим-то стражем, на десять люардов к охраняемой особе не подпустила бы. Только вот охранять некого, теперь она сама себе и хозяин, и стража…

Невесело усмехнувшись, Джиад вернулась к кровати и оделась уже по-настоящему. Тщательно перебинтовала грудь широкой полотняной лентой, привычно убрала волосы под платок, поправила на поясе нож – как раз разрешенной для простолюдинов длины – и, прикрыв за собой дверь, сбежала вниз по лестнице в общий зал.

Что ж, пока ей везло. На дюжине площадей Адорвейна королевские глашатаи кричали, надрывая голос, розыскной указ о государственной преступнице, бывшей стражнице короля. Стражники у городских ворот переворачивали тюки и вскрывали бочонки, повсюду шныряли шпионы, да и простые обыватели с подозрением вглядывались в прохожих, выискивая взглядом тех, у кого кожа темнее, чем положено честному аусдрангцу.

И не один южный матрос или восточный купец попался в этот частый бредень, раскинутый для золотой рыбки, канувшей в пучину города. Но вот что интересно: про перстень глашатаи молчали, суля щедрую награду лишь за поимку изменницы. Похоже, Торвальд пропажу реликвии просто скрыл. Может, самое близкое окружение и знает, а остальные – вряд ли.

Джиад приветливо кивнула хозяину, напоказ потянула носом дразнящий запах жареных колбасок. Тавернщик, ухмыльнувшись, ножом сдвинул с вертела кольцо колбасы, стукнул деревянной тарелкой о стойку, поинтересовался:

– Пива?

Она кивнула. Лучше уж пиво, чем портовая вода, от которой, того и гляди, прихватит живот в самое неподходящее время. Да и выходить из роли парня не стоило. Захватив кружку с тарелкой, устроилась в углу лицом к двери, не скрываясь – зачем скрываться обычному мореходу? – но и не так чтобы на виду.

– Вчера вечером Каррас заглядывал, – уронил хозяин, явно благоволящий к спокойному и нежадному гостю. – Говорил, и сегодня придет. Вина заказал турансайского…

– Небедно гуляет, – хмыкнула Джиад, прожевав кусок огненно перченной колбасы и запив ее пивом. – Наемник, а вино пьет королевское.

– Много ты знаешь, какое вино короли пьют, – осклабился хозяин, и Джиад мысленно выговорила себе за неосторожность. – Хотя турансайское – это да, винцо отменное… Но Каррас уж такой парень: закусит сухариком, если не при деньгах, а вино возьмет лучшее. Алахасец, что ты хочешь, они все в вине понимают. Он вроде нужен тебе был?

– Придет – увидимся, – равнодушно пожала она плечами, отправляя в рот последний кусок колбасы и сразу заливая этот пожар пивом. – Благодарствую на вкусном завтраке, хозяин. Пойду-ка я по делам…

Поднявшись, она оставила на столе монетку, в очередной раз подумав, что деньги тают, как лед на огне, и пора уже на что-то решаться. В порту немало смуглых моряков-южан, но стоит бдительному стражнику сдернуть куртку и платок с подозрительного парня, как Джиад несдобровать. Она и до сих пор-то скрывалась лишь благодаря старому правилу, что прятаться надо на видном месте. «Три золотые рыбки» были местом известным и у властей на хорошем счету, так что никто в здравом уме не предположил бы от беглянки такой наглости – поселиться в недешевой таверне под самым носом у портовой стражи.

Но везение тоже нельзя испытывать до бесконечности, и Джиад третий день искала, как выбраться из города, готовясь уйти из таверны при малейшем признаке опасности, а если надо – то и с боем. Хотя Карраса повидать неплохо бы. Вспомнился вдруг заповедный остров и нагретый солнцем песок, а на губах словно снова расцвел вкус вина. Уж не алахасец ли ей тот сундучок собирал?

Выйдя из таверны, Джиад прошла краем порта. По всему выходило, что к сухопутным воротам города нечего и лезть, а вот морем вполне может получиться. Наняться на корабль матросом, доплыть до ближайшего порта, а там ищи-свищи ветра в поле. Но неужели Торвальд не предусмотрел такого исхода?

Возле пирса небольшой купеческий барк грузили тюками шерстяных тканей. Матросы, смуглые и белокожие вперемежку, бегали по сходням, торопясь успеть к отливу, а невысокий человечек с бляхой портовой стражи на краю пирса внимательно вглядывался в лица. По стражнику обнаружилось и у двух других кораблей, готовящихся к отплытию, а небольшую рыбацкую лодку на глазах Джиад обыскали от носа до кормы, заглянув даже в длинный ящик для улова. Значит, на порт надежды нет.

Возвращаясь обратно в таверну, она нарочно прошла несколько лишних кварталов, изображая беспечного зеваку и сделав изрядный крюк по окраинам порта и прилегающим улицам. Нет, ей определенно не чудилось: это ощущение взгляда в спину ни с чем не перепутаешь. Но следом никто не шел, даже вдали не маячил, и Джиад с нарастающим холодком тревоги подумала, что заигралась. Темные боги с Каррасом, все равно ничего очень уж важного алахасец не расскажет. Хватит, надо уходить из Адорвейна. Да, смуглую кожу не спрячешь, но можно вычернить ее еще сильнее, а волосы сбрить, став похожей на черных людей Шайпура. Только надежное место найти бы, а то хозяин таверны подобного превращения не поймет…

Нет, за ней точно кто-то шел! Джиад с нарочитой беспечностью сорвала пару тяжелых крепких яблок с ветки, перегнувшейся через ограду запущенного сада, на ходу захрустела сочным плодом. Свернула к высящимся по левую сторону от дороги развалинам – там когда-то была каменоломня, где еще при деде Торвальда добывали красивый мрамор. Не оглядываясь, поправила ремень штанов, всем видом показывая неуловимому преследователю, что к развалинам пошла с понятной целью облегчиться, а нырнув внутрь разрушенной водонапорной башни, метнулась в сторону и вверх, быстро взобравшись по кладке и спрятавшись в нише окна, затянутой густым пологом вьюнка.

Расчет оказался верным: тот, кто все это время с недюжинным мастерством шел за ней, решил, видно, что более удобного случая не представится. Высокий темноволосый человек в темно-синей рубахе, замшевых штанах и высоких сапогах на мягкой подошве бесшумно скользнул в развалины, сразу уйдя в тень стены и неторопливо озираясь вокруг.

Джиад вгляделась, прилипнув к кладке, даже дышать стараясь тише. Каррас, а это, судя по лицу, был он, если только по городу не гулял еще один алахасский наемник, двигался на зависть умело, ступая так осторожно, что ни один камешек не скрипнул под сапогами. Пройдя вглубь башни, алахасец вернулся, выглянул в окно, как раз напротив того, где она затаилась, снова спрыгнул на пол и неторопливо пошел к выходу.

Вытащив из кармана второе яблоко, Джиад взвесила его на ладони, примерилась и от души влепила тяжелый плод в коротко стриженный затылок. На мгновение Карраса повело, но тут же он качнулся в сторону, уходя от удара… Поздно! Джиад спрыгнула вниз, еще одним длинным прыжком оказалась позади и приставила нож к шее наемника плашмя, предупредив:

– Стойте спокойно, если жить хотите.

– Ах, госпожа мастер меча, – усмехнулся алахасец совершенно спокойно. – Вы, похоже, из тех, кто держит слово. Обещали вернуться – и вот, надо же, вернулись. Неужели ради меня?

– Много чести, господин Каррас, – насмешливо сказала Джиад, подхватывая его беспечный тон. – Мне и без того было ради чего возвращаться. Руки держите на виду, будьте любезны. Что, решили меня второй раз продать?

– Продал вас король, – все так же безмятежно сообщил Каррас, покорно поднимая пустые ладони на уровень плеч. – А я так, посылку до места доставил. Вы хоть знаете, госпожа Джиад, сколько за вас теперь обещано? И морским владыкой, и его величеством Торвальдом. Мне, признаться, до смерти хочется узнать, что в вас такого ценного? Не поделитесь ли секретом, раз все равно решили убить?

– А кто сказал, что я так решила? – удивилась Джиад, не спуская глаз с напряженной спины и рук алахасца. – Как раз вас мне убивать не за что, если договоримся.

– Во-от как? – врастяжку спросил наемник, неуловимо меняя тон. – И о чем же договариваться будем?

– О паре честных ответов на мои вопросы.

– Спрашивайте, – разрешил Каррас, и у Джиад появилось явное и очень нехорошее предчувствие, что мерзавец просто забавляется.

Она осторожно оглянулась вокруг, но было тихо, и даже дрозд беззаботно щебетал в проеме окна, никем не тревожимый.

– Король иреназе действительно грозил Великой Волной?

– Что?

В голосе Карраса сквозило искреннее недоумение, и Джиад словно окатили грязной холодной водой – Торвальд врал и в этом.

– Если меня не отдадут, – пояснила она, снова оглядываясь.

– Да богами клянусь, что нет! – возмутился Каррас, слегка поворачиваясь. – Вот награду он за вас предложил поистине королевскую, у всей лихой братии на сто гардаров вокруг слюнки потекли. Если б кому только в голову пришло, что вы в «Рыбках» притаились, таверну бы штурмом взяли, пожалуй.

– Понятно, – устало вздохнула Джиад. – Что ж, тогда второй вопрос ни к чему. Не дурите, Каррас, я сейчас уйду. Стойте спокойно, – чуть повысила она голос, видя, как напряглась спина алахасца, перенесшего вес на другую ногу.

– Стою, – согласился наемник весело. – Ноги затекли, не обессудьте. Но я-то ладно, вот мои ребята вас уже устали на прицеле держать.

Словно подтверждая его слова, сзади резко щелкнуло, Джиад сглотнула, холодея, но арбалетный болт, пролетев мимо, воткнулся в землю рядом с ногой.

– А если бы у меня рука дрогнула? – бесстрастно поинтересовалась она, еще теснее прижимая лезвие к шее Карраса.

– Тогда бы награду поделили на двоих, а не на троих, – беспечно пожал плечами тот, не обращая внимания на сталь у горла. – Бросьте нож, госпожа страж. Вас все равно бы взяли. В «Рыбках» уже королевская стража, я просто успел первым.

– По городу меня вели? Как?

– И по городу тоже, – без всякого злорадства сказал Каррас. – Ради такого приза стоит постараться. Вы за одним и тем же столиком всегда едите, заметили? Вот сегодня там на полу была маленькая колючка, заговоренная на слежку лучшим ведуном Аусдранга. Полезная вещица, я вам скажу, своей цены стоит. Хоть вы нас по городу и помотали, но вели явно к окраинам, а тут и спрятаться негде, кроме как в этой башне. Так что бросьте нож по-хорошему.

– А если не брошу? – тихо сказала Джиад, едва заметно усиливая нажим. – Мне ведь терять нечего. Лучше под ваш болт, чем в море или к Торвальду на плаху. Руки не опускайте. Что ж вы мне так подставились? А если бы я не яблоком запустила?

– Кто хочет жить спокойно, тот хлеб водой запивает, – усмехнулся Каррас. – Если б у вас в руке не яблоко было, мой стрелок взял бы чуток выше и левее, по ногам. Что, так и будем стоять, как робкая парочка у сеновала: ни домой, ни наверх?

Джиад невольно улыбнулась сравнению. Глянула на болт у сапога. Стреляли сверху. И Каррас только что обмолвился, что стрелок ее видел, раз позволил запустить яблоком. Хотя алахасец мог и соврать, скрывая замешательство. Нет, стрела торчала так, что, если прикинуть направление, получалось…

– Стрелок под самой крышей? – мягко спросила она. – Во-он в том углу, где в глухой стенке камень выпал? А третий где?

– А догадайтесь, – хмыкнул Каррас, переминаясь с ноги на ногу и жалобно-глумливым тоном попросил: – Ну хватит, а? Все равно ж не уйдете. А я к вам со всем уважением, клянусь. Посидим до вечера в укромном месте, вина выпьем…

– Турансайского, – продолжила Джиад, резко ударив Карраса под колени за мгновение до того, как арбалетный болт вошел бы тому в грудь. Упала сверху, прижимая к земле, рявкнула в ухо:

– Влево, за камень!

Метнулась перекатом за валун, высящийся посреди башни. Мгновение спустя рядом свалился Каррас. Тихо выдохнул что-то злое и тоскливое по-алахасски, крикнул, чуть приподнявшись:

– Самир, не дури! Сам потом пожалеешь!

– Где ваш третий, Каррас? – спросила Джиад, оглядываясь по сторонам. – И голову поберегите. Похоже, ваш стрелок решил, что на двоих награду делить легче. Если вообще делить собирается. Где третий?!

– У стены, со стороны восхода, – бесцветно сказал алахасец, снова прижимаясь к земле.

И вовремя. Третий болт ударил почти рядом, выбив из камня яркие искры. Джиад выглянула из-за камня, пользуясь краткой передышкой – даже очень хорошему стрелку нужно время взвести арбалет.

– Оттуда мы как на ладони, – сказала то, что и так понимали оба. – Был бы заодно с этим…

– Нет. Он мой побратим… был, – так же бесцветно уронил наемник. – Ну, Самир… дурак жадный.

Джиад молча кивнула. Все понятно: зная, что побратим алахасца не даст его пристрелить, Самир наверняка избавился от него первым. Что теперь делать-то? А вот если…

Извернувшись, она стянула куртку и яркий головной платок, толкнула в сторону наемника, прошептав:

– Надевайте.

Алахасец глянул недоуменно.

– В меня он целить насмерть не станет, я живой нужна, – объяснила Джиад. – А сверху по одежде не сразу разглядит, кто где. Раскатимся разом к стенам, а там уж – кому как повезет.

Каррас молча кивнул. Потом разжал плотно сомкнутые губы:

– Вам-то это зачем? Одной уйти проще.

Джиад пожала плечами, краешком глаза следя, как наемник накидывает ее куртку, прикрывая заметную рубашку, повязывает голову. Потом заговорила, примеряясь, в какую сторону рванет:

– Каррас, если выберемся, не ходите за мной. Ни к Торвальду, ни в море я живой не вернусь. А за труп вам никто не заплатит. И это если сами к предкам не отправитесь.

– Вы мне слишком дорого обошлись, госпожа, – спокойно сказал алахасец, доставая из ножен на поясе короткий тяжелый клинок. – Но никто не скажет, что Каррас не платит долги. Если сейчас уйдете, приходите вечером в таверну «Лысый еж» у северного причала и спросите тройной горский шванг с козьим сыром. Встретимся там – выведу вас из города. А не встретимся…

Он помолчал, глянул искоса, вздохнул:

– Тогда скажите хозяину, что Лилайн Каррас просил пристроить вас на корабль мимо досмотра, а его помянуть турансайским. Тройной шванг с козьим сыром, запомнили?

Джиад коротко кивнула. Отвернувшись, Каррас переполз к самому краю камня, привстал на одно колено. Между ним и глухой стеной с несколькими контрфорсами было люардов двадцать чистого пространства, отлично простреливаемого из-под крыши, но сверху наемник и впрямь теперь походил на Джиад. Ей до стены было ближе, люардов двенадцать-тринадцать, и там, в густом пологе вьюнка, пряталось спасительное окно наружу. И оставалось надеяться, что Самир и вправду хоть на пару мгновений запутается.

– Помоги, Малкавис, – одними губами произнесла Джиад, а вслух сказала: – На счет «три». Раз, два, три!

И рванула из-за камня, каждое мгновение бесконечного прыжка-переката ожидая удара болта.

Алестару снилось, что он птица. Оказывается, быть птицей – это все равно что рыбой, только воздух держит куда хуже воды и надо изо всех сил махать крыльями, чтоб не рухнуть вниз, на землю. Он летел над странными домами с коричневым и красным острым верхом, над деревьями, что из моря казались такими высокими, а сверху вдруг стали толстенькими и приземистыми, как зеленые кочки, над полосатыми полями: голо-черными, зелеными и желтыми от растений, одинаково колышущихся под ветром тонкими стебельками. Летел, и птица, которой он был, кричала от тоски, выглядывая что-то внизу и не находя искомого.

– Он снова уходит, – раздался где-то далеко и наверху голос. – Его душа ищет половину, с которой разлучена. Он уходит…

– Нужно вернуть, – сказал другой голос, знакомый очень смутно. – Зовите его, зовите изо всех сил. Неужели нет никого, кому он откликнется?

Алестару было очень стыдно перед первым голосом, в котором слышалось столько безнадежной тоски и усталости, но он знал, что должен найти что-то важное. Кого-то. Кого-то, без которого возвращаться назад в безбрежное море горячей боли и подумать страшно. Но сверху все люди были одинаковы, они шли куда-то по узким или широким ровным полосам земли, скрывались в домах и под деревьями, мелькали перед птичьим взором бесконечными одинаковыми куколками, и птица-Алестар снова кричала от тоски.

– Алестар, – позвали его из немыслимой дали. – Аль, сынок! Ты нужен здесь. Ты нужен мне и своему народу. Держись, не сдавайся. Мы обязательно найдем лекарство, только помни про нас и не уходи далеко. Слышишь, Алестар? Мы вернем ее сюда, я обещаю!

«Я слышу», – хотел сказать Алестар, но у него были только бессильно открывающийся клюв и усталые крылья, снова и снова ловящие непослушный ветер.

А потом он увидел. Словно солнечная искра мелькнула вдруг среди темных угольков, зовя и даже издали согревая драгоценным теплом. Алестар метнулся к ней, уже не боясь упасть, но птица взмахнула крыльями, выталкивая его из маленького глупого птичьего сознания, и все, что он успел уловить, состояло из мешанины звуков и красок. Летящая стрела, короткая и смертельно тяжелая, звук пробиваемой плоти, чья-то кровь и остекленевшие глаза, нож у горла темноволосого человека в синей рубашке и еще одна стрела, так невыносимо близко, что Алестар истошно закричал от ужаса, не слыша себя. И очнулся, выныривая из забытья, прошептав горящими от лихорадки губами склонившемуся над ним отцу:

– Она опять в беде. А я не могу помочь. Не могу…

– Мы зовем ее, – сказал кто-то в длинной темной тунике с золотым шитьем, и Алестар с трудом узнал верховного жреца Троих Тиарана. – Мы дни и ночи зовем ее, принц. Она непременно услышит и вернется к вам.

Вывеска на таверне изображала самую настоящую крысу, остроносую и с короткими лапками, зато без хвоста. Но приглядевшись в свете масляного фонаря у входа, Джиад с удивлением убедилась, что это и вправду еж. Только лысый – в полном соответствии с названием. Надо же, вылитая крыса, оказывается. Хорошо кто-то пошутил.

Толкнув дверь, она вошла внутрь, гадая, хватит ли драной рубашки и головной повязки из ее рукавов, чтоб хоть с первого взгляда сойти за мальчишку-оборванца, а не ту, кого ищут все на сотню гардаров вокруг, как сказал Каррас: и наемники, и королевская стража, и лихой люд, и даже обычные горожане. Проходя к стойке, в очередной раз устало обозвала себя дурой за то, что доверилась предложению человека, которого видела дважды в жизни и оба раза далеко не по-дружески. Но делать и вправду было нечего. До вечера она, ускользнув из башни, пряталась в том самом заброшенном саду на окраине, а больше пойти было некуда. Если Каррас обманет и продаст – все равно кому, – придется драться, а до того не стоит забивать голову мрачными мыслями еще больше – их и так хватает.

– Тройной шванг с козьим сыром, – негромко сказала она тавернщику, и тот, метнув холодный острый взгляд, медленно кивнул, а потом окликнул худую остроносую тетку в замызганном переднике:

– Постой тут, отлучусь на минуту!

Вышел из-за стойки, мотнув головой, и Джиад последовала за ним в заднюю комнату, с тоской понимая, что идет, как овца на бойню, а спрятать здесь засаду – это даже Каррасом быть не надо, хватит пары-тройки портовых крыс.

Но в задней комнате, небольшой и низкой, обшитой плотно подогнанными деревянными досками и без малейшего следа окон, обнаружился только Каррас. Он сидел, опираясь локтями на стол с одиноким кувшином вина и парой глиняных глазурованных стаканов: одним – полным до краев, и вторым – накрытым кусочком хлеба по западному обычаю поминания, как знала Джиад.

Подняв голову и глянув на вошедших, наемник опять уткнулся подбородком в сплетенные пальцы и сказал все тем же бесцветным голосом:

– Пришли все-таки? Вот и славно. Окажите честь, госпожа страж, посидите со мной…

Джиад молча кивнула, присаживаясь за стол сбоку, потому что напротив Карраса стоял поминальный стакан, тихо сказала:

– Сожалею. Пусть боги будут к нему справедливы, а память оставшихся – долгой и верной.

– Хозяин, – окликнул Каррас выходящего тавернщика, – еще стакан! И еды принеси.

Пояснил, едва разжимая губы, словно от смертельной усталости:

– Мне кусок в горло не лезет, не обессудьте. А вы ужинайте, не бойтесь: еда чистая, никакого зелья.

– Боялась бы – не пришла бы, – спокойно сказала Джиад, глянув на осунувшегося, как после болезни, наемника. – Что теперь делать будете, господин Каррас? Я ведь с утра меньше стоить не стала.

– Из города выводить, как обещал, – угрюмо отозвался тот. – Моя честь не дешевле денег, да и шкуру свою я ценю, а вы ее, почитай, дважды спасли.

– Полтора, – усмехнулась Джиад. – Во второй раз вы и сами справились. А что Самир этот?

– Ну, я же здесь, – растянул губы в невеселой улыбке Каррас. – Сами понимаете.

Тавернщик, постучав и дождавшись ответа, вошел с подносом: стакан и три деревянные тарелки с едой. У Джиад, с утра голодной, в животе забурчало от запаха жаркого из свинины, свежего хлеба и копченого сыра. Но она дождалась, пока Каррас нальет в стакан густого, черного в тусклом свете вина, отломила от ломтика хлеба, лежащего на поминальном стакане, кусочек.

– Его звали Миль, – уронил Каррас, поднимая стакан. – Миль Зануда из Уракеша. Он и вправду вечно занудничал: чтоб я надел кольчугу, чтоб ребята не пили сырой воды и не ели что попало, чтоб перед делом трижды все проверили, а после дела выставили караульных. Знаете, бывают такие…

Джиад молча кивнула, отпивая вино.

– Он всегда прикрывал мне спину, – глухо сказал Каррас, пряча взгляд в стакане, – а я его спину не уберег. Думал, что со мной двое самых верных, от кого беречься? Оказалось, верный был один.

– Простите, – сказала Джиад, потому что не знала, что еще тут сказать. – Мне жаль.

– Вам-то за что извиняться? – хмыкнул Каррас. – Если б не вы, Самир ушел бы, пожалуй. Да вы ешьте, на меня не смотрите.

Он не глядя взял кусок лепешки, надрезал ее и вложил внутрь кусок мяса. Прожевал, явно не обращая внимания, что ест, заговорил снова, спокойно и деловито:

– Сегодня после полуночи уходит корабль в Малассу. Капитан надежный, но лучше не испытывать судьбу, а короткими волосами да одеждой команду не обмануть. Поэтому на борт взойдете перед самым отплытием, пересидите дорогу в капитанской каюте и будьте начеку, а в первом же порту придется сойти и делать ноги. Это, значит, будет не Маласса, а Курай – он поближе. Отсюда по прямой гардаров триста. Подходит?

Джиад задумалась. Выглядел план алахасца неплохо, но море…

– Даже и не знаю, – честно призналась она. – Я-то вам верю, но вот в открытое море мне, похоже, не стоит. Не знаю даже, как объяснить…

Она запнулась, и вправду ища слова, а потом выдавила то, что мучило все эти дни, чем дальше – тем сильнее…

– Тянет меня в море, – сказала наконец, поднимая на Карраса взгляд. – Вот так и хочется подойти к берегу – и с разбега в самую глубину. По ночам снится – замучилась уже.

– Ясно, – кивнул Каррас. – Значит, вы у них на крючке. Они это умеют – позвать издалека, кто им нужен. Тогда на корабль нельзя, вы правы. Будем про другое думать. Только отсюда уходить придется. Место надежное, но я сейчас никому не верю. Самиру верил вон…

Джиад опять кивнула, принимаясь за еду и запивая ее излюбленным турансайским Карраса. Ее постепенно отпускало, как бывает после долгого напряжения, когда выдалась короткая передышка и можно вздохнуть чуть полегче. Почему она доверилась Каррасу – и сама не могла сказать. Просто, наверное, после измены Торвальда стало все равно: если предал самый близкий, от других уже и не ждешь ничего. А еще почему-то рядом с алахасцем было удивительно спокойно, словно она знала его уже давно.

– Дело прошлое, – задумчиво сказал наемник, подливая им обоим вина, – а все-таки ужасно мне любопытно, зачем вы всем так нужны? Чтобы два короля с ума сходили и такие деньги сулили? Ладно, иреназе – те золото не считают, когда что-то хотят, но Аусдранг? Вы не думайте, госпожа, я не выпытываю… Так просто…

– Хотите знать, куда вляпались? – усмехнулась Джиад, поддаваясь вдохновенному чутью, что всегда ведет по краю пропасти, не позволяя свалиться, если только ему доверишься. Тому, что подсказало свалить Карраса на пол, когда из дыры под потолком блеснул готовый сорваться с арбалета болт. – Ну, смотрите.

Не стягивая сапога, она приподняла ногу и дотянулась до каблука, ковырнула лезвием ножа, вытаскивая собственноручно вырезанную и забитую в каблук пробку. Достала и вытряхнула на стол перстень, тревожно и зло блеснувший в свете лампы алым глазом рубина – словно огромная застывшая капля крови просияла изнутри.

– Ох ты ж… – завороженно выдохнул Каррас. – Можно поближе?

– Глядите, – безразлично отозвалась Джиад, – для того и вытащила. Хотите – и вовсе отдам, если из города выведете.

Алахасец осторожно взял перстень, покрутил в длинных смуглых пальцах, поднял к свету и посмотрел в рубин, прищурившись и поворачивая его так, чтоб свет заиграл в глубине камня.

– Спрячьте обратно и больше никому не показывайте. Никогда, – посоветовал он, кладя перстень на стол. – Сколько видел хороших камней, а такое чудо – впервые. Работа старая: сейчас так не гранят и золото куют иначе.

– Так и есть, – кивнула Джиад, подбирая куском лепешки подливу с тарелки. – Это коронационный перстень Аусдрангов. Главная реликвия королевства. Из-за него я с иреназе и связалась.

– Госпожа страж, – вкрадчиво мурлыкнул Каррас, восхищенно впиваясь в нее блестящими глазами. – Что хотите за историю, а? Всеми богами клянусь – никому не расскажу. Но сдохну ж от любопытства.

– Что хочу? – переспросила Джиад, встречая взгляд алахасца и глядя на него в упор. – А немного, пожалуй. Еще кувшин вина. Не только вам есть кого помянуть. Только мне живого поминать придется. Здравствующего и благоденствующего. Умер-то он только для меня.

Каррас кивнул, вмиг посерьезнев. Встал и вышел из комнаты, вскоре вернувшись с новым кувшином и еще тарелкой, на которой лежала исходящая золотистым жиром копченая курица.

– А я думал, ваши жрецы не пьют, – уронил, ставя принесенное на стол.

– Обычно и не пьем, – сказала Джиад, откидываясь на спинку стула и зябко обнимая себя за плечи. – На службе никакого дурмана нельзя, а дома… Там иначе можно душу отвести. Но я сейчас не служу.

– Понятно. Тогда лучше помедленней, чтоб не развезло. И закусывайте плотнее.

Каррас ловко поломал курицу руками, ножом вскрыл залитое смолой узкое горлышко, из которого поплыл все тот же дурманный запах.

– У хозяина еще бутылка нашлась, – пояснил, плеская сначала в свой стакан, потом Джиад. – А если пить одно, то лучше не мешать. Ну, за ушедших, живых и мертвых.

Джиад молча опрокинула стакан, отметив, что налил Каррас и вправду немного, около четверти. Это, конечно, ничего не значит, может, просто ждет, пока вино возьмет свое. Но думать об осторожности не получалось – впервые за долгие годы. Сейчас она никого не охраняет, ничья жизнь не зависит от ее рассудка и умения. Старые жрецы предупреждали, что отпускать узду воли, непривычной к свободе от долга, опасно, только толку сейчас от осторожности.

Она послушно взяла кусок душистого мягкого мяса с тарелки, подвинутой Каррасом, впилась зубами.

– А у меня ведь кое-что есть для вас, – сказал вдруг Каррас, вставая и отходя в угол. – Хотел на прощанье отдать, да мало ли как судьба повернет.

Подойдя, он положил на край стола что-то длинное и узкое, бережно завернутое в тонкую промасленную кожу и перетянутое ремнями.

– Вот, берите. Родовым очагом клянусь, сам не лапал и другим не дал. Не принято у меня дома чужое оружие трогать, за такое и убить могут. Оружие – что жена, одни руки признавать должно.

– Каррас!

Джиад, едва не свалив стакан, потянула к себе сверток, узнавая родные, много лет на ощупь узнаваемые, длину и ширину. Развернула, с трудом развязав ремни, погладила тисненую кожу ножен, деревянные накладки рукоятей. Вытащила на пол-ладони, глянув на мягко сияющую голубоватую сталь.

– Ох, Каррас, – повторила, не стыдясь дрогнувшего голоса. – Благодарю…

Еще раз нежно погладив, положила мечи на колени, чувствуя себя так, словно оторванная часть души вернулась на свое место. Покрутила в пальцах стакан с вином, еще отпила, подбирая слова:

– Что ж, – сказала наконец, глядя мимо терпеливо ждущего наемника. – Началось с того, что герцог Лаудольв, когда его заговор разоблачили, решил бежать. И не придумал ничего лучше, как прихватить с собой перстень Аусдрангов, без которого нельзя короноваться…

Рассказывала она долго, цедя вино маленькими глотками, как обезболивающее зелье, которого много сразу нельзя, но и без него никак не обойтись, когда от боли в глазах темнеет. И, на удивление, не пьянела, только где-то внутри разворачивалась тугая пружина, постепенно отпуская стиснутую злой тоской душу. Каррас слушал молча, лишь иногда роняя что-то мягко и словно ненароком, так что Джиад рассказала все. Ну, почти все. О том, что было на морском дне в первую встречу с иреназе, только обмолвилась, но алахасец кивнул понимающе, и в глазах его Джиад не увидела и тени презрения, которого смутно ожидала, только сочувствие. Что потом творил рыжий, рассказывать тем более не стала. Уж это Карраса вовсе не касалось. Постаралась объяснить разве что про запечатление, сама не зная всех тонкостей. И – про Торвальда. Как вернулась и узнала, что король иреназе через Карраса якобы грозил новой Великой Волной, как Торвальд позвал стражу, и как перстень Аусдрангов, проклятый богами рубин, любящий купаться в крови, словно сам попросился в ладонь.

– Сама не знаю, зачем взяла, – призналась Джиад, делая последний глоток вина, которого им с Каррасом как раз хватило на весь рассказ, будто нарочно отмеряли. – Со злости, не иначе.

– А может, и вправду попросился к вам перстенек, – задумчиво сказал Каррас, грустно посмотрев в пустой стакан и признав: – Нет, хватит пить. Такие старые вещи, говорят, сами выбирают, кому принадлежать. Однажды вы его прежнему хозяину вернули, вот он второй момент и улучил, чтоб по свету погулять. Да… А ведь Торвальд вам не простит. Ни перстня, ни ножа у горла, ни упущенную выгоду. В побеге вашем он, положим, не виноват, но если иреназе заартачатся – королю деться просто некуда. Порт ему нужен, как трон под задницей, и одно от другого очень даже зависит. Не будь этого морского договора, и трон под Торвальдом зашатается. Очень он круто взялся за правление. Вы, госпожа, в море об этом вряд ли слышали, а в Адорвейне с неделю на главной площади плаха не пустовала. Три лорда из Королевского Совета на нее легли, да не одни, а с ближайшими сподвижниками. Старшина купеческой гильдии сменился, начальник королевской гвардии – и все прежние лишились головы. Крут юный король, ох и крут… А еще, сдается мне, увяз он в этой истории с хвостатыми, как птица в силках. Говорите, девицу ту, невесту морского принца, земным ядом погубили? Двадцать лет пройдет, как птица промелькнет, а иреназе зла не прощают. Вот он и выслуживается.

– Может, вернуть перстень? – тихо спросила Джиад.

– А толку? – пожал плечами Каррас. – Если суждено ему у вас оказаться – снова так и выйдет. И Торвальд вас от этого меньше искать не станет. Уходить вам надо. И уходить не морем, теперь это ясно. В море они вас почуют и заберут. Хоть с корабля, хоть вместе с кораблем. Уходить сушей и прямо сегодня. Есть у меня тут один знакомец, с которого можно старый долг взять. Вот он, пожалуй, выведет…

– Что ж, тогда мой черед спрашивать, зачем вам это нужно? – подняла взгляд от пустого темного стакана Джиад. – Каррас, вы ведь не деньгами, а головой рискуете. Побратима уже потеряли. Я, похоже, несчастье приношу.

– Глупости, – хмыкнул алахасец, вставая. – Вот нарушенная клятва несчастье точно приносит, а я вам обещал. И история того стоит, не будь я сыном своих родителей. Натянуть нос сразу двум королям – да когда еще такой случай выпадет? Внукам буду рассказывать, если вдруг доживу до них.

От двери он обернулся, посмотрел на Джиад сосредоточенно, словно и не уговорил с ней на пару два кувшина старого вина. Небольших кувшина, бутылки в полторы каждый, но все-таки.

– Запритесь, – велел, снимая с гвоздя у двери потертый кожаный плащ и кивая на тяжелый дверной засов. – Откроете мне на голос. И только если скажу, что принес третий кувшин турансайского. Береженого боги берегут, знаете ли.

Глава 21

У чужого огня

– И тут смотрю я на себя – и вдруг понимаю… Вот чего этот купец за мной две улицы бежал! Штаны-то с кошелем на поясе… не мои!

Верзила Хальгунд с подчеркнутым изумлением развел в воздухе руками и самодовольно ухмыльнулся.

Негромкий, но дружный смех четырех мужских глоток был ему ответом. Даже Джиад улыбнулась, представив изумление бедолаги-купца, расставшегося не только с надеждой на верность супруги, но еще и со штанами, которые унес на себе вор семейной чести.

– Ну ты даешь, Хальгунд, – просмеявшись, сказал Каррас. – В этом городишке хоть одна честная женщина после тебя осталась?

– Дык это… – Хальгунд почесал в затылке. – Разве что страшненькая какая. И то я постарался никого не обидеть.

Джиад молча приняла очередную бутыль вина, пущенную по кругу, приложилась к горлышку. Да, она снова была на работе, и потому приходилось держаться так, чтобы наемники, поначалу кидавшие насмешливые взгляды на «госпожу жрицу», видели в ней не женщину, а боевого товарища. Ничего, не привыкать. Ставить на место солдат, с которыми приходилось нести службу, она умела, да и Каррас, благослови его Малкавис, вел себя безупречно, ничем не выделяя Джиад среди прочих, но с самого начала взяв с ней спокойный уважительный тон. И постепенно все получилось. Ну, разве что временами ее считали даже слишком своей, не стесняясь обсуждать при ней любовные победы или вскочивший на заду чирей, но это было куда меньшим злом, чем опасность оказаться предметом чьего-то вожделения или спора между наемниками.

Да, это было приятно – снова стать частью единого целого. Коротать вечера за слабеньким местным вином под неистощимые байки Хальгунда, в свой черед чистить котелки и готовить нехитрую снедь под умильные возгласы наемников, что госпожа жрица делает это куда лучше их. И не хочет ли она и сегодня приготовить ужин, а за водой они сходят и дров нарубят таких, чтоб в очаге аж камни таяли. Нравилось купаться в озере шагах в ста от охотничьей сторожки, улыбаться в ответ на шутливые подначки и вопросы о службе в храме, а в свободные минуты, которых теперь было вволю, разминаться с мечами на утоптанной площадке за сторожкой, возвращая телу прежние силу и гибкость.

И все-таки она была на работе. Сама себе удивляясь, невольно напрягалась, когда кто-то из наемников невзначай оказывался за спиной Карраса или разгуливал по сторожке вооруженным. Это притом, что с оружием здесь и не расставались. И уж точно эти люди были с алахасцем куда дольше нее, пришлой чужачки. Хотя и это еще ничего не значит – вспомнить того же Самира. Но неужели правы старые жрецы, говорившие, что дело воина Малкависа – служить и защищать, а жрец или жрица, лишенные дела, непременно должны найти его снова?

Джиад пригубила еще глоток вина из дошедшей до нее в свою очередь бутыли, потом поднялась и ушла на лежанку из медвежьих шкур, растянувшись на ней и глядя в темный потолок, освещенный только огнем из очага, вокруг которого сидели остальные. Да, она на службе. И второй раз не повторит ошибки, которая обошлась слишком дорого.

Только сейчас, медленно отходя от боли, переполнявшей ее все это время, Джиад понимала, насколько была слепа. О, с ней Торвальд всегда был безупречно ласков и нежен. Да и с другими держался учтиво. Третий принц, младший, всегда в тени властного отца и двух старших братьев. Что случилось с ними, Джиад знала только понаслышке. Старшего, наследника, отец Торвальда казнил, обвинив в измене, второй, кажется, болел… Сопровождая посольство отца в Арубе, Торвальд уже был последним принцем, единственным. Тихим, всегда улыбчиво-спокойным, таким ясноглазым… И ее любовь, которой Джиад поначалу сама испугалась, он принял искренне и радостно… Только теперь в памяти всплывали едва заметные мелочи. Например, как однажды исказилось лицо Торвальда, когда на пиру пьяный граф Рустор обронил грязную шутку про разбавленную кровь третьего принца. Всего на миг это случилось, и король тут же сам одернул распустившего язык собутыльника, который немедленно извинился. Торвальд сдержанно кивнул, прощая, – и все забылось. А что через несколько недель граф на охоте свалился с лошади и сломал себе шею, так за это повесили немого конюха, плохо ее оседлавшего. Бывшего конюха Торвальда.

И если хорошо перебрать в памяти эти три года, что она провела при дворе, то как-то иначе проступают из сумерек памяти слова, взгляды, поступки – все то, что она так старательно не замечала…

– Что загрустили, госпожа? – негромко спросил Каррас, присаживаясь на лежанку в ногах, и Джиад вздрогнула, глянув на облитую золотыми отсветами темную фигуру. – Все живы-здоровы и даже при деньгах. Славный вечер…

– Да, – коротко согласилась она, отводя взгляд и опять старательно вглядываясь в низкий бревенчатый потолок. – Славный.

– Что-то не так?

Голос Карраса был спокойно-мягким и очень сочувственным, но Джиад лишь пожала плечами, понимая, что не признается в том, «что не так», даже с ножом у горла. Нет уж, хватит с нее, даже если бы… Нет, никаких «если»!

– Хорошо все, – отозвалась она так же скупо. – Устала немного.

– Опять сны?

Джиад кивнула. Сны, да. Это было правдой: море снилось ей каждую ночь, заставляя просыпаться с мокрым от слез лицом и в дикой тоске по прохладе и сумеречному свету подводного королевства. Почему-то во сне оказаться там, под толщей воды, казалось немыслимо желанным, необходимым… Но эти сны, выматывающие до того, что не удавалось заснуть, не прочитав про себя дюжину раз все сутры успокоения, мучили только ночью, днем же…

– Плохо.

Каррас подвинулся дальше, коснувшись бедром ее вытянутых ног, и по телу горячей сладкой волной прошло ощущение этого совершенно невинного прикосновения. Джиад даже сглотнула вязкую, со вкусом кисловатого вина слюну.

– Плохо, – повторил Каррас, вглядываясь ей в лицо блестящими даже в темноте глазами. – Не отпускает, значит?

Джиад помотала головой, с тоской думая, что нельзя же отодвинуться, вжавшись в и без того близкую стену: Лилайн не поймет, с чего это она шарахается. Или, не дай Малкавис, поймет – а это еще хуже. Вон как смотрит внимательно. Красивые глаза у алахасца: яркие, льдисто-голубые на смуглом тонком лице – залюбуешься.

– Не отпускает, – согласилась она устало, думая сейчас совсем не о море. – Ничего, переживу.

– Вы скажите, если я чем помочь могу, – негромко попросил Каррас, вставая. – Может, зелье какое надо найти или в храм что-то пожертвовать. Должно же быть средство.

– Скажу, – с трудом улыбнулась Джиад и тихо сказала уже повернувшемуся, чтобы уходить, наемнику: – Благодарю.

– Не за что, – хмыкнул тот. – О своих людях заботиться положено.

О своих, значит… Глядя вслед, Джиад наконец повернулась удобнее, потащила на себя мягкое одеяло, не столько укрываясь, сколько прикрываясь от досужих взглядов. Вот что было неудобно – это общая лежанка, так что спать приходилось в рубашке и штанах из тонкого полотна. Ширина лежанки позволяла устроиться троим, еще трое оставались на покрытом шкурами полу, меняясь каждую ночь, и последние несколько раз не иначе как темные боги толкали Карраса ложиться рядом между ней и Хальгундом. Вот же проклятое везенье: до полуночи лежать, не в силах уснуть, а потом все же смыкать глаза только для того, чтобы оказаться в тугих объятиях моря.

Джиад вздохнула, вспоминая, как все началось, будто сковыривая корочку с подсохшей царапины: и больно, и сладко почесать зудящее место.

В маленький отряд, устроившийся на окраине непролазного леса, ее притащил Каррас. Выхватил из-под самого носа стражников Торвальда, взявшихся всерьез прочесывать город, перебирая кварталы дом за домом. От Адорвейна до подножья горного хребта оказалось дня три-четыре верхами, и все это время наемник был молчаливо-вежлив, а Джиад маялась, чувствуя себя обузой. Но выбраться в одиночку, без денег и не зная местных дорог, она бы не смогла и была благодарна, что алахасец ни разу не подчеркнул это. С самого начала Каррас взял на себя все заботы – от покупки лошадей и припасов до здоровенного мехового плаща, раздобытого в первой же деревне и отданного Джиад с кратким пояснением: «Вместо одеяла. Ночи начинаются холодные». И как-то само собой вышло, что под этим плащом на привалах они ночевали вдвоем – так же молча.

Да, Каррас честно платил долг жизни, но Джиад все равно уехала бы дальше через высокогорный перевал, путь к которому как раз и пролегал лесом, где наемника ждали остальные. Через перевал и дальше: к границам Аусдранга, через Уракеш и Хульфру. В родную Арубу. И не думала, что задержится, но в первый же вечер, когда она грелась у печки, вымывшись в еще теплом лесном озере и уплетая горячую похлебку из дичи, Каррас сел рядом, протянул к огню руки и заговорил, размеренно отвешивая каждое слово. У наемника были нешуточные хлопоты. Оказывается, искать Джиад он сорвался с другого дела, уже обговоренного и оплаченного. Отряд алахасца наняли, чтобы очистить дорогу от разбойничьей шайки, устроившейся в удобном местечке на торговом пути через перевал.

У Карраса теперь было на двух человек меньше, причем на двух лучших стрелков, и он всерьез опасался, что взять шайку будет куда сложнее. Без потерь точно не обошлось бы, в этом Джиад убедилась потом, а тогда она просто кивнула в ответ на сдержанный вопрос, не согласится ли госпожа жрица помочь. Как можно было отказать?

Они взяли шайку Рогвала Росомахи через дюжину дней, выследив ублюдков прямо на очередном грабеже и положив половину издалека, а остальных, включая самого Рогвала, повязали их же веревками, бурыми от старой засохшей крови. Перепуганные купцы, понимая, что уцелели чудом, благодарили и кланялись, их потрепанная за короткий бой охрана опускала глаза: Рогвал сам раньше ходил с купеческими обозами, так что охранное дело знал отлично и избавлялся от бывших собратьев легко и жестоко. Разбойников забрали старейшины близлежащих деревень, мечтательно пообещав тем настолько поганую смерть, насколько смогут придумать, и Джиад, наслушавшись об изнасилованных невестах, вырезанных семьях и распятых на собственных воротах смельчаках, пытавшихся защитить односельчан от Рогвала, крестьян понимала.

Каррас же, пересчитав плату от старейшин и вознаграждение от купцов, разделил деньги на всех, и Джиад видела, что люди алахасца даже не подумали проверить его счет, доверяя предводителю полностью. Чего она не ожидала, так это своей доли, в которую Лилайн щедро добавил из личного кошеля, в ответ на ее возражения небрежно махнув рукой:

– Нам ли считаться, госпожа страж. Берите – в дороге пригодится.

А вот уехать не вышло. Тот обоз был последним, и пока они его дожидались, на перевал упал ранний снег, закрыв путь до весны. Купцы отправились назад, сетуя, что теперь из Аусдранга можно выбраться только морем, а Джиад оказалась заперта в предгорьях почти так же надежно, как до этого в столице.

Вернувшись в сторожку, отряд Карраса разделился. Трое разбрелись по деревням, где у них оказались зазнобы из местных, еще один ушел догонять купцов, нанявшись к ним в охрану проводником, а четверо и сам алахасец остались зимовать здесь, в предгорьях Старого Драконьего Хребта, отгораживающего Аусдранг от других стран. У себя на родине, в горах Алахасии, Каррас был охотником и теперь собирался за зиму набить роскошных аусдрангских мехов, чтобы весной отправиться с ними в Уракеш, для продажи втридорога.

– Зимуйте с нами, госпожа страж, – уронил он спокойно, как давно решенное, выйдя на берег лесного озера, в темную воду которого тоскливо вглядывалась Джиад. – Обратно в город вам нельзя, а до весны надо где-то переждать. Вот как снег сойдет, мы через перевал рванем – и вы тогда с нами. О дурном не думайте, здесь вас никто не обидит. Останетесь?

Джиад молча кивнула. Потом с трудом разомкнула губы, проговорив негромко:

– Спасибо, Каррас.

– На том свете золотыми яблочками посчитаемся, – ухмыльнулся наемник, распустив шнуровку и стягивая через голову любимую синюю рубашку, плотно облегающую широкие плечи. – Да, и зовите уж меня Лилайном, что ли. У нас тут по-простому.

Кинув рубаху на траву, алахасец быстро стянул кожаные штаны и, оставшись в полотняных подштанниках, с берега прыгнул в воду, взметнув облако хрустальных капель. Нырнул, темной тенью скользнув над почти невидимым дном, и выплыл шагах в десяти от берега, отфыркиваясь и мотая головой с короткими, липнущими к мокрому лицу черными прядями.

– А вода до сих пор теплая, – крикнул, убирая волосы со лба.

Джиад даже глаза прикрыла на мгновение – не помогло. Золотой вспышкой перед внутренним взором стояло гибкое и мускулистое, по-мужски красивое тело. Как-то раньше она не замечала, что широкий в плечах Каррас на удивление тонок в поясе, и мышцы у него правильные: плоские, сухие, при каждом движении перетекающие под кожей, как живая ртуть.

В груди – внезапно и предательски – кончился воздух. Джиад замерла, как на охоте перед вышедшим из чащи зверем, любуясь и страшась, что наемник, беззаботно плещущийся в темной воде, заметит этот взгляд. По-хорошему, надо было встать и уйти, только ноги не держали, а тело, впервые за долгое время вспомнившее, что принадлежит женщине, залила горячая сладкая истома.

Это было неправильно, глупо и даже опасно, Джиад понимала все рассудком, но взгляда не могла оторвать от текущих, будто высеченных резцом скульптора из золотистого мрамора очертаний плеч и груди. Вот Лилайн лег на спину, блаженно раскинув руки, и Джиад окончательно повело, даже в глазах потемнело, потому что теперь тонкий слой воды и намокшая ткань не скрывали вообще ничего… Встав, она ушла в лес и там, обняв тонкое дерево с серебристо-светлой корой, прижалась к стволу, так приятно шершавому и теплому, сначала лбом, а потом щекой, невольно представляя, как бы это могло быть, если бы…

К озеру она вернулась позже, сначала по-воровски проверив из-за деревьев, что Каррас ушел. Долго плавала, дожидаясь, пока отхлынет кровь от загоревшихся щек, молча ругала себя за глупую слабость – ничему-то жизнь не учит… Вернувшись в сторожку, села к очагу сушить отросшие волосы. Каррас подошел со спины, склонился над ее плечом, подав кружку горячего вина с пряностями, и когда их пальцы на миг нечаянно соприкоснулись, Джиад поняла, что до весны ей придется тяжко. Лилайн… Тягуче-сладкое имя, такое бы ночью выстанывать, нежась под горячей тяжестью мужского тела и лаская его в ответ… Ох, Лила-айн…

У очага опять по-жеребячьи ржали над очередным рассказом Хальгунда. Тот плел байку про гарем управителя Хульфры, в котором томилось, ожидая редких посягательств больного старика, полдюжины юных невольниц, и можно было не сомневаться, что к концу повествования все они окажутся счастливыми и ублаженными.

– Хорош трепаться, Верзила, – громче всех смеялся Каррас. – Шестерых за одну ночь? Хоть всех богов зови в свидетели – не поверю… А что, охотнички, кто со мной на рыбалку?

– Ночью, что ли? – с сомнением спросил крепыш Турай, любитель положить себе лишнюю долю из котелка, а потом поваляться пузом кверху. – Кто ж ночью рыбачит?