Гробница императора Берри Стив
Сырое, затхлое помещение за ней многие столетия назад было вырыто в земле и запечатано глиной и камнями. Проведенный искусственный свет освещал квадратный в плане зал со стороной около пяти метров. Тишина, запах плесени и толстый слой пыли заставили Тана почувствовать себя незваным пришельцем, вторгнувшимся в древнюю гробницу.
– Это ни с чем не сравнится, – произнес человек, находившийся внутри.
Тану требовалось получить точное представление о находке, и он верил, что такое представление поможет ему составить этот жилистый ученый с узким подбородком.
На трех каменных столах, покрытых толстым слоем пыли, лежали хрупкие бурые листы, сложенные стопками.
Тан сразу догадался, что это такое.
Сокровищница шелковых страниц, покрытых едва различимыми иероглифами и рисунками.
Рядом кучками лежали бамбуковые дощечки, связанные пучками; на каждой выстраивались столбики иероглифов. Когда эти мысли запечатлевали для потомков, бумаги еще не существовало – а папирус в Китае никогда не использовался, только шелк и бамбуковые дощечки, что оказалось как нельзя лучше, поскольку и тот и другой материалы сохраняются веками.
– Это утерянная библиотека Цинь Ши-хуанди? – спросил Тан.
Ученый кивнул:
– Могу утверждать это с большой долей вероятности. Здесь сотни рукописей. Посвященных самым различным вопросам. Философия, политика, инженерное дело, военное искусство, математика, каллиграфия, музыка и даже искусство стрельбы из лука и управления лошадьми. По всей видимости, это крупнейшее собрание знаний из первых рук времен первого императора.
Тан понял, что подразумевалось под этим утверждением. В 1975 году было обнаружено более тысячи бамбуковых дощечек, относящихся к династии Цинь. Ученые провозгласили это крупнейшей находкой, однако дальнейшие исследования поставили под сомнение подлинность этих древних рукописей. В конце концов было установлено, что почти все они были созданы уже после смерти Цинь Ши-хуанди, когда последующие династии перекраивали действительность под себя. Однако этот тайник оставался необнаруженным на протяжении столетий, меньше чем в километре от гробницы первого императора, в составе его грандиозного мавзолея, находящегося под защитой бессмертного терракотового войска.
– Поразительно, но я могу читать эти рукописи, – продолжал эксперт.
Тан понимал всю важность этого заявления. Крушение правящей династии неизменно рассматривалось как ликвидация небесных полномочий. Во избежание гнева свыше, каждая последующая династия решительно отвергала наследие своих предшественников. Последующая чистка бывала настолько полной, что менялась даже система письма, что существенно затрудняло прочтение всего того, что было написано прежде. Лишь в последние десятилетия ученые, такие как этот эксперт, наконец научились читать утерянные рукописи.
– Они здесь? – с трудом скрывая возбуждение, спросил Тан.
– Позвольте показать то, что я обнаружил.
Ученый осторожно взял в руки полуистлевший кусок шелка.
В воздухе разгневанными призраками закружились пылинки.
Цинь Ши-хуанди лично позаботился о том, чтобы ничего из написанного в его правление не пережило его самого. Он приказал сжечь все рукописи за исключением тех, которые относились к медицине, сельскому хозяйству и искусству предсказания. Его целью было «сделать людей невежественными» и предотвратить «использование прошлого для дискредитации настоящего». Только самому императору было позволено иметь библиотеку, и знания превращались в его монопольную привилегию. Ученые, выступившие против этого указа, были казнены. В первую очередь было немедленно уничтожено все и вся, написанное Конфуцием, поскольку его учение шло вразрез с философией первого императора.
– Вот, послушайте, – взволнованным голосом предложил ученый. – «Конфуций умер давным-давно, и его тонкие мысли были утрачены. Семьдесят его учеников прекратили свое существование, и великая истина была извращена. Поэтому «Беседы и суждения» разделились на пять ветвей, «Оды» – на четыре, и «Перемены» передавались в различных видах. Царедворцы и ученые спорили по поводу того, что есть истина, а что – ложь, и слова мастера были безнадежно перепутаны. Это беспокоило императора, и он приказал сжечь все рукописи, чтобы превратить простой народ в тупиц. Однако подлинные мысли мастера он сохранил, спрятав их там, где они будут сопровождать его после смерти».
Это означало, что все шесть главных трудов Конфуция должны быть здесь.
«Книга перемен», наставление по искусству предсказания. «Книга истории», посвященная речам и деяниям легендарных древних царей-мудрецов. «Книга поэзии», содержащая больше трехсот стихов, в каждом из которых скрыт какой-нибудь тайный смысл. «Хроники весны и осени», полная история родины Конфуция. «Книга ритуалов», в которой объясняются правильные нормы поведения всех – от крестьянина до правителя. И, наконец, «Книга музыки», содержание которой неизвестно, поскольку она не сохранилась ни в каком виде.
Тану было известно, что императоры династии Хань, пришедшие на смену первому императору и правившие на протяжении четырехсот двадцати пяти лет, пытались исправить ущерб, нанесенный Цинь Ши-хуанди, заново воспроизводя многие тексты Конфуция. Но никто не мог сказать, насколько точно эти поздние версии соответствовали оригиналам. Находка полного собрания текстов Конфуция, нетронутых, может стать монументальным открытием.
– Сколько здесь всего рукописей? – тихим голосом спросил Тан.
– Я насчитал свыше двухсот отдельных текстов. – Эксперт помолчал. – Но ни один из них не принадлежит Конфуцию.
Опасения Тана нарастали.
«Конфуций» – это латинизированное имя дали в XVII веке иезуиты древнему мудрецу, которого ученики в пятом столетии до нашей эры называли Кон Фу-Цзы. Его мысли сохранились в виде высказываний. Основополагающий принцип Конфуция заключался в том, что человек должен жить правильно, всегда оставаясь добрым и вежливым, прилежно трудясь, почитая свою семью и императора. Он делал упор на «порядки прежних царей», побуждая нынешних правителей черпать силу и мудрость в прошлом. Конфуций выступал за общество, в котором царят строгие порядки, однако достигаться это должно было не силой, а сочувствием и уважением.
Цинь Ши-хуанди не разделял взгляды Конфуция.
Наоборот, первый император был убежденным легистом.
Эта философия, полная противоположность конфуцианства, учила, что единственным законным основанием власти являются голая сила и необузданный террор. Абсолютная монархия, централизованная власть, главенство государства над обществом, закон как карательное орудие, надзор, осведомители, преследование инакомыслящих и политическое принуждение – вот каковы были ее основополагающие принципы.
Оба учения выступали за единое государство, могущественного правителя и абсолютно покорное население, но в то время как легизм отрубал головы, конфуцианство учило уважению – сознательному послушанию народа. Когда в III веке нашей эры пала Первая империя, основанная на принципах легизма, на смену ей пришло конфуцианство, просуществовавшее в том или ином виде до начала двадцатого столетия, когда коммунисты принесли возрождение легизма.
Однако учение Конфуция снова набирало силу. Простые люди видели в нем мир и спокойствие, особенно после шестидесяти лет жестокого подавления любого инакомыслия. Еще более тревожным было укрепление демократии, философии еще более опасной, чем конфуцианство.
– Но есть и хорошие новости, – сказал ученый. – Я обнаружил кое-какие новые подтверждения второго вопроса.
Тан прошел следом за ним к другому столу.
– Эти бамбуковые дощечки похожи на ежегодные сводки Первой империи.
Тану было известно, что древние китайцы составляли подробные описания практически всего, обращая особое внимание на то, что относилось к природе. В частности, в геологии, основной специальности Карла Тана, они делили все камни на металлические руды, неметаллы и глины. Они обращали внимание на твердость, окраску и блеск, а также на форму. Им даже удалось установить, какие вещества образовывались в толще земли, и они умели с высокой степенью надежности их обнаруживать.
– Это отчет о бурении скважины, – сказал эксперт. – Весьма подробный.
Тан уже обратил внимание на другие листы шелка. Карты.
– Наше место обозначено?
Ученый кивнул:
– Указан общий район. Но без ссылок на географические ориентиры полной уверенности быть не может.
Хотя древние китайцы знали компас и умели составлять карты, они не использовали географические координаты широты и долготы, одну из немногих революционных концепций, в которой китайцы не были первыми.
– Спрячьте эти карты и все остальное, что имеет непосредственное отношение к нашим исследованиям.
Эксперт кивнул:
– Все остальное не имеет значения. А теперь перейдем к другой проблеме. Покажите.
Сунув руку в карман халата, ученый достал серебристый предмет, сверкнувший в тусклом свете ламп.
Наручные часы.
Судя по виду, серийного производства. Циферблат и стрелки засияли в темноте. С одной стороны торчала заводная головка, выгравированное слово «Шанхай» указывало место изготовления.
– Этим часам не один десяток лет, – заметил Тан.
– Они были обнаружены внутри, когда мы сюда проникли. Именно это обстоятельство в первую очередь взбудоражило археологов музея даже больше, чем находка рукописей.
Теперь Тан в полной мере осознал, какая же сложная задача стояла перед директором музея.
– Значит, здесь уже кто-то побывал до вас?
Ученый кивнул:
– Несомненно. Во времена Цинь Ши-хуанди наручных часов не было. Переверните их.
На крышке были выгравированы иероглифы. Поднеся часы ближе к свету, Тан прочел надпись.
СЛУЖИТЬ НАРОДУ
1968
Ему уже приходилось видеть часы с такой надписью. Такие вручались членам высшего руководства компартии по случаю семидесятипятилетия Мао Цзэдуна. Ничего вычурного и дорогостоящего – просто подарок в знак памятного события.
26 декабря 1968 года.
Лишь считаные единицы из этих вождей первого поколения остались в живых. Хотя они занимали особое место в коммунистическом пантеоне, многие пали жертвами чисток Мао. Другие умерли от старости. Однако один человек продолжал активную работу в правительстве.
Председатель Госсовета, время от время демонстрирующий подарок от бывшего вождя.
Тан хотел знать наверняка.
– Текстов Конфуция здесь нет? Вы в этом уверены?
Эксперт покачал головой:
– Они изъяты отсюда, все до одного. Они должны были быть здесь, но их нет.
Похоже, он подвергался ударам со всех фронтов. Цзинь Чжао. Лев Соколов. Линь Йон.
И вот теперь это.
Тан снова посмотрел на зажатые в руке часы.
И понял, кому именно они когда-то принадлежали.
Глава 11
Отойдя от мужчины, неподвижно застывшего на полу, Кассиопея приблизилась к двери. Наконец она перешла к наступательным действиям. Молодая женщина готова была без колебаний пристрелить всякого, кто встанет на пути к свободе.
Кассиопея осторожно выглянула в узкий коридор. В двух метрах была полуоткрытая дверь в туалет. Напротив – еще одна дверь, чуть дальше, закрытая. Коридор, судя по всему, заканчивался ярко освещенной прихожей.
Кассиопея шагнула за дверь.
Стены были выкрашены в грязно-розовый цвет, штукатурка на потолке облупилась. Определенно, отдельный дом. Скорее всего, взятый в аренду. Несомненно, расположенный где-нибудь в тихом, безлюдном районе, очень кстати с комнатой без окон под лестницей.
На Кассиопее были те же самые джинсы и рубашка, что и два дня назад. Куртку отобрали у нее в первый же день. Любопытно, но ей оставили бумажник и паспорт. Все пропахло потом, и она была не прочь принять горячий душ, однако при мысли о том, что по ее лицу снова потечет вода, у нее внутри все перевернулось.
Кассиопея старалась двигаться бесшумно, держа пистолет наготове, положив палец на спусковой крючок.
Дойдя до конца коридора, она направилась было к входной двери, однако где-то рядом послышался приглушенный голос.
Остановившись, Кассиопея прислушалась.
Кто-то говорил. Затем молчание. Снова голос. Как будто разговор по телефону. Вслушавшись, Кассиопея убедилась в том, что голос был один. Она решила, что у этого ублюдка перед ней тоже есть должок. Частично она уже выплеснула свою злость на мужчину, оставшегося лежать в ее камере, так почему бы не довести дело до конца?
Кассиопея определила, откуда доносился голос: еще один короткий коридор заканчивался приоткрытой дверью. Прежде чем двинуться дальше, Кассиопея выглянула в окно. Ничего, кроме деревьев и зеленого луга. Дом находился где-то в сельской местности. Сюда Кассиопею привезли в багажнике легковой машины, с завязанными глазами. По ее прикидкам, дорога заняла где-то часа полтора, что, учитывая расположение Антверпена, могло означать и Бельгию, и Голландию, и даже Францию.
Перед домом стояла темная «Тойота». Интересно, где ключ – в замке зажигания или в кармане одного из похитителей?
Приглушенный голос продолжал разговаривать по телефону.
Что ж, можно воспользоваться уединением, так кстати созданным тюремщиками. Кассиопея хотела узнать, на кого работают эти люди. Возможно, это выведет ее на след похищенного сына Льва Соколова. Только это и беспокоило Кассиопею. Слава богу, она просчитала все на несколько ходов вперед и сделала то, что сделала: втянула Коттона.
В противном случае ее сейчас уже не было бы в живых, а мальчик пропал бы навсегда.
Кассиопея шагнула к двери, не отрывая взгляда от вертикальной полоски света, пробивающегося из комнаты.
Что-то в интонациях голоса показалось ей знакомым.
Кассиопея понятия не имела, сколько человек находится за дверью, но ей было все равно. Нервы ее были натянуты до предела. Терпение подошло к концу.
Грязная, измученная, голодная, она была вне себя от ярости.
Крепко сжав рукоятку пистолета, Кассиопея уперлась левой ногой в пол и что есть силы обрушила каблук правой на дерево.
Распахнувшись внутрь, дверь с грохотом ударилась в стену.
Бросившись вперед, Кассиопея сразу же увидела, что в комнате находился только один мужчина, говоривший по сотовому телефону.
Увидев ворвавшуюся женщину, он не выказал никакого удивления. Вместо этого просто закрыл телефон и сказал:
– Пора бы уже.
Кассиопея уставилась на него, словно увидела призрака.
И в каком-то смысле это действительно было так.
Малоуну еще никогда не приходилось слышать слово «евнух» в разговоре.
– В смысле, кастрированный мужчина?
– А бывает что-то еще? – усмехнулся Иван. – Отвратительные люди. – Он развел своими короткими руками. – Они ложатся, раздвигать ноги, чик-чик, и больше ничего нет. – Иван поднял палец. – И не издавать ни один звук. Самый маленький крик не срывается с губ.
– Зачем они так делают? – спросил Малоун.
– Честь. Они умоляют, чтобы это сделать. Знаешь, как поступают с отрезанными частями? Их называют «пао», сокровища, и кладут в банку на высокая полка. Называется «као шен». Высокое место. Символ достижения – высокое положение. Все это есть настоящее безумие.
Малоун был полностью согласен с этим.
– Но они этоделают во все времена. Сейчас евнухи готовятся захватить Китай.
– Ну-ка, еще раз?
– Это есть южный сленг? Я понимаю, ты есть с американский юг. Оттуда происходит имя Коттон.
– Ближе к делу, черт побери.
Похоже, Ивану нравилось, когда собеседник считал его тупицей, однако этот грузный, неповоротливый русский был далеко не глуп.
– Братство «Ба». Тайный китайский организация. Возникает больше двух тысяч лет назад. Современная версия не есть лучше оригинала. Они собираются вступать в игра за власть. Ничего хорошего ни для моя страна, ни для твоя. Это есть плохие люди.
– Какое отношение имеет все это к Кассиопее?
– Я не знаю точно. Но связь есть.
Малоун почувствовал, что этот человек лжет.
– Ты несешь чушь!
– Ты мне нравишься, Малоун, – усмехнулся Иван. – Но я тебе не нравлюсь. Много негатива.
– Эти двое на противоположной стороне улицы не внушают мне ничего позитивного.
– Не беспокойся насчет них. Убийство избавляет мир от две проблемы.
– К счастью для всех нас, ты был здесь, на работе.
– Малоун, проблема, с которой мы имеем дело, есть очень серьезная.
Резко шагнув к Ивану, Коттон схватил его за грудки и с силой впечатал спиной в кирпичную стену. Затем наклонился к самому его лицу.
– Не могу не согласиться с тобой. Где Кассиопея, черт побери?
Малоун понимал, что прикрытие русского откликнется на его выпад. Он приготовился развернуться и разобраться с обоими. Разумеется, если они не решат просто его пристрелить.
– Нам нужен этот злость, – тихо произнес Иван, дохнув зловонием гнилых зубов.
– Кому «нам»?
– Мне, Коттон.
Эти слова прозвучали справа от Малоуна. Новый голос. Женский. Знакомый.
Надо было догадаться сразу.
Отпустив русского, Малоун обернулся.
В десяти шагах от него стояла Стефани Нелл.
Взведя курок, Кассиопея направила пистолет на Виктора Томаса.
– Ах ты, жалкий долбаный…
– Не говори то, о чем можешь пожалеть.
Судя по всему, это помещение служило местом встреч. Один стул занимал Виктор, но были еще три пустых стула, а также столики с лампами. Окна выходили на площадку перед домом, на которой стояла «Тойота».
– Ты меня пытал!
Томас пожал плечами:
– Ты бы предпочла, чтобы это делал кто-то другой? Я, по крайней мере, позаботился о том, чтобы ощущения были терпимыми.
Кассиопея выстрелила в основание обтянутого гобеленом стула, целясь между ног Виктора.
– Ты это так называешь? Терпимыми?
На лице Виктора не дернулся ни один мускул. Его совиные глаза оставались равнодушными.
– Ну что, выплеснула злость из своей системы?
Последний раз Кассиопея видела этого человека год назад. Тогда он был на службе у диктатора одного среднеазиатского государства. Похоже, с тех пор Виктор Томас нашел себе нового хозяина.
– На кого ты работаешь?
Томас встал:
– На первого заместителя председателя Госсовета Китая Карла Тана.
Новая волна ярости захлестнула Кассиопею.
– Назови мне хотя бы одну причину, которая не позволит мне пристрелить тебя прямо сейчас, как бешеную собаку.
– Как, например, тебе нравится то, что мне известно, где держат сына Льва Соколова?
Глава 12
Линь Йон был поражен.
– Вы говорили с председателем обо мне?
Пау кивнул:
– Неоднократно. Мы говорили также и о нашей стране.
– Но почему председатель Госсовета обсуждал с вами все эти вопросы?
– В свое время мы с ним разделили вместе многое. Он вовсе не тот немощный выживший из ума старик, каким его все считают.
Линю было известно, что в настоящее время большинство членов Центрального комитета уже не прислушивалось к мнению председателя Госсовета. Возрастом уже за восемьдесят, больной, он оставался на посту просто потому, что до сих пор не появился никто, обладающий достаточной поддержкой, для того чтобы взять власть.
Пау был прав.
В Коммунистической партии Китая произошел раскол. Подобный тому, что был в 1976 году, когда Мао Цзэдун лежал при смерти, и его жена вместе с еще тремя лидерами образовала печально знаменитую «Банду четырех». Тогдашний председатель Госсовета и Дэн Сяопин объединились и выступили против «Четырех», что в конечном счете позволило им одержать победу и в другом идеологическом сражении, легизма и конфуцианства, – этот конфликт был разрешен вдали от глаз широкой общественности, внутри партийной верхушки. И так же точно должно было разрешиться нынешнее противостояние.
– Над чем работает председатель Госсовета?
– Старается определить, что лучше для Китая.
Это ровным счетом ничего не говорило.
– Товарищ министр, возможно, вы полагаете, что пользуетесь широкой политической поддержкой, и, быть может, это действительно так. Однако эта поддержка испарится в одно мгновение, если власть захватит «Ба». Братство всегда стояло на позициях легизма. Вся его деятельность была направлена на установление единоличного господства при полном подавлении инакомыслия. Вас оно не потерпит.
– С какой стати мне опасаться шайки скопцов?
Пау указал на раскрытую дверь в противоположном конце внутреннего дворика, ведущую в зал с коллекцией.
– У меня там хранится множество великих древних рукописей. Замечательные произведения, но среди них нет Великой хартии вольностей.[4] Нет американской Декларации независимости. Товарищ министр, наше наследие – это деспотизм. В истории Китая главенствующую роль играли полководцы, императоры и коммунисты. Легисты, все до одного.
– Как будто я этого не знаю. В свое время вы сами работали на них.
– Скажите, а почему вы думаете, что ваше будущее сложится иначе? Что вы можете предложить Китаю? Если вы станете председателем, что вы сделаете?
Наедине с самим собой Линь уже не раз задумывался над этим. Страна буквально застыла на самой грани полного коллапса. Нынешняя экономическая система была просто не способна производить достаточно товаров и технологий для того, чтобы конкурировать с остальным миром и в то же время эффективно обеспечивать всем необходимым полтора миллиарда человек. Полная концентрация всех экономических ресурсов в руках государства, во что свято верил Мао, окончилась провалом. Но не лучше оказалась и политика неограниченных иностранных инвестиций, проводимая его преемником Дэн Сяопином.
Она привела к возрождению эксплуатации.
Управление Китаем чем-то напоминало запуск воздушного змея в безветренную погоду. Можно совершенствовать хвост, менять конструкцию, бежать быстрее, но если нет ни дуновения ветерка, чтобы поднять змея в небеса, ничего не произойдет. На протяжении десятилетий китайские руководители просто игнорировали то обстоятельство, что ветра нет. Вместо этого они тщетно суетились, стараясь заставить змея взмыть в воздух, но все их потуги неизменно заканчивались крахом.
– Я хочу изменить все, – тихо промолвил Линь, удивляясь тому, что произнес эти слова вслух.
Но Пау в конце концов удалось вырвать у него это признание.
Откуда старику известно о нем так много?
– Товарищ министр, было время, когда преимущество китайского образа жизни, с его развитым сельским хозяйством, письменностью и продвинутыми ремеслами, было настолько ощутимым, что все те, кого мы покоряли, и те, кто покорял нас, с готовностью стремились к ассимиляции. Все восхищались нами, и всем хотелось стать частью нашей культуры. Это желание воплощалось в соответствии с учением Конфуция – через подчеркнутую гармонию, иерархию и дисциплину. До наших дней дошло бесчисленное количество древних текстов, где упоминаются народы, которые многие столетия назад перестали существовать как отдельные этнические группы – настолько полной была их ассимиляция. Что произошло? Что превратило нас в тех, кого следует сторониться?
– Мы сами себя уничтожили, – пробормотал Линь.
И действительно, Китай прошел через несколько последовательных циклов объединения и раздробленности, каждый раз что-то теряя. Что-то невосполнимое. Часть коллективного сознания. Частицу Китая.
– Теперь вы понимаете, почему я покинул страну, – тихо произнес Пау.
Нет, Линь по-прежнему этого не понимал.
– Наши династии гибли прямо-таки с неестественной предсказуемостью, – продолжал Пау. – Нередко первые правители новой династии проявляли себя с лучшей стороны, однако их преемники оказывались слабыми, безвольными марионетками. Неизбежно это приводило к тому, что коррупция глубоко проникала во власть и в деньги, а вот законы, которые могли бы этому помешать, отсутствовали. Отсутствие четких порядков передачи политической власти порождает хаос. Слабеет армия, зреют бунты. И тогда правительство изолирует себя от остального народа и начинает чахнуть. Конец неизбежен. – Пау помолчал. – Такова была судьба всех правящих династий в Китае на протяжении шести тысяч лет. Сейчас пришла очередь коммунистов.
Линь не собирался оспаривать подобные заключения. Он вспомнил поездку на юг, совершенную несколько месяцев назад в ходе еще одного расследования. Местный чиновник, старый друг Линя, встретил его в аэропорту. По дороге в город они проехали мимо щитов, рекламирующих новые особняки с плавательными бассейнами, садами и современными кухнями.
– Народ устал от культурной революции и бесконечных войн, – заметил друг Линя. – Людям нужно что-то материальное.
– Ну а тебе? – спросил Линь.
– Я такой же, как все. Я хочу уютную, спокойную жизнь.
Это замечание глубоко задело Линя. В нескольких словах содержались целые тома, посвященные нынешней ситуации в Китае, где правительство занималось лишь тем, что латало и штопало проблемы, не предпринимая никаких решительных шагов. Мао проповедовал, что в бедности есть своя честь. Вся беда заключалась в том, что больше в это никто не верил.
Наклонившись, Пау изобразил на песке, которым были посыпаны дорожки во внутреннем дворике, два иероглифа:
Линь знал, что они означают.
– Революция.
Пау выпрямился:
– Точнее, «лишение полномочий». Все династии в Китае оправдывали свое становление этими словами. Когда в тысяча девятьсот двенадцатом году пала династия Цин и последний император был свергнут, это историческое событие было описано именно так. В сорок девятом году Мао Цзэдун украл у Чан Кайши полномочия на постцинскую республику. Пришло время снова отнять полномочия. Вопрос в том, кто возглавит эту борьбу.
Линь пристально смотрел на старика, чувствуя, как у него голова идет кругом от подозрений. Следователь отступил на второй план. Теперь Линь рассуждал как политик – как вождь, которым он хотел стать.
– Коммунизм пережил свою историческую роль, – продолжал Пау. – Бесконтрольный экономический рост и голый национализм не в силах его заменить. В настоящее время абсолютно ничего не связывает правительство Китая с простым народом. Это наглядно показало крушение Советского Союза. И вот сейчас то же самое происходит в Китае. В стране необузданно растет безработица, затрагивающая жизнь сотен миллионов. Снисходительная позиция Пекина, как это происходило двадцать с лишним лет назад в Москве, не имеет оправданий. Товарищ министр, вы должны понимать, что национализм, который сегодня полностью устраивает партию, завтра ввергнет Китай в фашизм.
– Как вы думаете, ради чего я борюсь за власть? – гневно бросил Линь. – Неужели вы полагаете, я этого хочу? Неужели вы полагаете, этого хотят те, кто меня поддерживает?
– Но вы ведь определили проблему, не так ли?
Откуда этому мудрецу, с которым он впервые встретился только сегодня, известно все то, что его тревожит?
– Коллапс Москвы пугает вас, – продолжал Пау. – Да и может ли быть иначе? Но мы другие. Мы лучше приспособлены жить с противоречиями. Наши правители с давних пор провозглашали себя последователями Конфуция, однако правили они как легисты. Но никому не приходило в голову разбираться в причинах такой двойственности. И в отличие от русских большинство китайцев имеет у себя дома все необходимые удобства, а также кое-какие приятные игрушки. Нашей партией руководят не полные тупицы. Несмотря на все наши недостатки, мы не совершим политическое самоубийство. Так что перед вами стоит четкая дилемма: как убедить полтора миллиарда человек отказаться от привычного и последовать за вами в неизвестность?
Линь ждал ответа на этот вопрос.
– Гордость, товарищ министр. Такая простая вещь. Но если воззвать к ней, вы вполне сможете добиться желаемых результатов.
Глава 13
Копенгаген
Малоун сидел за столиком в кафе «Норден», устроившись рядом с открытым окном второго этажа. За ним вибрировала жизнью оживленная Хейбро-Пладс. Нелл и Иван также уселись за столиком. Двое подручных Ивана остались внизу, за столиком на улице.
– Томатный суп-пюре здесь просто великолепный, – сказал Малоун своим спутникам.
Иван похлопал себя по брюшку:
– От помидоров у меня бывают газы.
– В таком случае обойдемся без них, – решительно заявила Стефани.
Малоун уже давно был знаком с ней, он работал под ее началом в числе двенадцати агентов группы «Магеллан». Она стояла у истоков создания этого подразделения в составе Министерства юстиции и лично отбирала двенадцать мужчин и женщин, каждый из которых клал на алтарь общего дела какой-то особый навык. Малоуна пригласили, учитывая его службу на флоте, где он дослужился до звания коммандера и проявил себя опытным летчиком, умеющим не теряться в опасных ситуациях. Свою роль сыграли также диплом юридического факультета Джорджтаунского университета и опыт работы в суде. Присутствие в этот погожий день Стефани здесь, в Дании, могло означать только неприятность. Ситуацию усугубляло то, что она, судя по всему, действовала заодно с Иваном. Малоун не забыл, как Стефани относилась к работе вместе с русскими.
Читать бесплатно другие книги:
