Тайный воин Семёнова Мария
– Суженый твой близко, – доносилось оттуда. – А уж мимо пройдёт ли, от тебя одной только зависит.
Пришлось Опёнкам пересчитывать топоры, торчавшие в колоде. Их оказалось одиннадцать.
Тут братьев поманил на подвысь дед Гудим. Светел и Сквара заулыбались, сразу ощутили себя огненными Богами, единым духом взмыли на высокий помост: кощунить станем!.. Да не просто так, а перед отцом!.. Ничего чудесней вчерашнего они представить себе не могли, однако старый скоморох предложил им нечто иное и совсем неожиданное. И опять объяснил молча, но столь понятно, что Светел мимолётно подивился: на что другим людям слова?..
И вот уже Сквара нырнул под широкое рогожное покрывало, повапленное белыми и серыми пятнами. Оно стало до того жёстким от краски, что внутри не вдруг угадывался человек. Это было понятно; так они и дома притивались на охоте. Гудим распушил Светелу волосы, отчего тот окончательно стал похож на маленький подвижный костёр, вложил в руки деревянный меч. Светел крепко стиснул гладкую рукоять.
Бело-серое чудище медленно поднялось, ожившим сугробом поползло через подвысь.
Светел устремился навстречу, замахиваясь мечом.
– Пурга бушует дни и ночи, совсем со свету сжить нас хочет, – нараспев произносил Кербога.
Жог на всякий случай хмурился, в точности Сквара вчерашний: «это как?..» Однако молчал, по крайней мере не запрещая сыновьям лицедействовать.
А снежное страшилище легко поддаваться не захотело. Бело-серый сугроб вдруг принялся наседать и загнал «Бога Огня» на самый край подвыси. Светел даже спросил себя, не забыл ли братёнок, чего ради всё затевалось. Потом сам едва не забылся, еле удержал руку, готовую огреть «пургу» уже не на любки, а в полную силу.
Наконец в сражении обозначился перелом. Чудище стало пятиться, распласталось под градом ударов… и Сквара улызгнул в открытую прорубь, оставив пустое покрывало валяться на досках.
– Вот так огонь, горяч и молод, разит и гонит смертный холод, – проводил его Кербога. И добавил почти шёпотом: – Счастлив твой народ, лыжный делатель… Глядя на таких сыновей, начинаешь в самом деле ждать солнца…
Жог ответил так же тихо:
– Они помнят его. И никогда не забудут.
Наконец Облуша поднялась с раскладной скамеечки. Вчера она побрезговала идти к слишком юной гадалке, но девки возвращались такие довольные, что Облуша тоже решилась – и, кажется, не жалела об этом.
Опёнки подошли к Кербогиной дочке.
– Уедем ныне, – сказал Сквара.
Светел жарко покраснел, разучился говорить, просто вытащил свёрнутый поясок. Конечно, не верста Оборохиному, с его андархским бисером и шелками из тридевятого царства, но бесскверные шерстяные нитки были окрашены корой черёмухи, берёзы и дуба аж в семь разных цветов. Верно же мать присоветовала захватить с собой мелкого узорочья добрым людям на подарушки…
Сквара улыбнулся:
– Будешь нас вспоминать.
Девочка спросила с неожиданным уважением:
– Небось тоже сам… смороковал?
– Не, – сказал Сквара. – Это он выткал. Мы с ним бёрдо соседской внучке сладили… надо ж попытать, каково удалось. А он и заправлял, и нитки считал, и…
– Умница ты, – опустила глазки Арела. – Рукодельник. Братейку любишь…
Сквара поправил:
– Брата.
– А палец не тогда ли попортил?
Сквара засмеялся:
– Не… Гвоздь забивал.
– Гвозди забивать не умеешь?
– Думал, умею…
Светел начал чувствовать себя обойдённым.
– Новую кощуну бы повторить, – вздохнула Арела. – Теперь, поди, не успеем.
В шатёр заглядывала очередная девка, желавшая узнать всю как есть правду и о себе, и о будущем женихе.
Арела вытащила монету.
– Вот… Смотри.
Уложила сребреник на пальцы. Медленно, обозначая каждое движение, прогнала блестящий кружок туда и обратно.
Нетерпеливая девка решительно оттеснила братьев, прочно обосновалась на скамеечке. От длинного свёртка у неё на коленях веяло горячей рыбой и дымом.
Пришлось Опёнкам вновь устраиваться возле колоды. Сквара вынул из кошеля запасное колечко от Зыкиной упряжи.
– Дай я!.. – загорелся младший.
Схватил колечко, устроил на костяшках, как показывала Арела. Оно сразу упало. Светел попробовал ещё. То же самое.
– Ей батюшка небось руку держал, – обиделся он.
Вернул колечко брату – и почти обрадовался, когда Сквара тоже его уронил.
Кербога не был бы ватажным вожаком, не умей он с кем угодно поладить. Суровый лыжный источник, пришедший разведать, чему это глумцы-андархи вздумали учить его сыновей, уже беседовал с ним чуть не свободнее, чем с тем же Берёгой. Забыв сердиться, гладил усы, смеялся кстати найденной шутке.
– А вот скажи, друг мой, – наконец спросил скоморох. – Слышал я в северной Андархайне легенду… То есть как легенду, громко названо… так, байку. Поговаривают, в день Беды наследный царевич, единственный сын праведного царя, был всё же спасён. Люди верят, будто крылатые псы выхватили его из огня и умчали в неведомый край, чтобы он вернулся возмужавшим, восстановил добрые времена… У вас на Коновом Вене ни о чём таком не рассказывают?
Светел, накрытый внезапным ужасом, прирос к земле. Захотелось самому стать монеткой, закатиться под помост, да поглубже. Сунуть голову в любой мешок погрязнее – укрыть слишком приетные волосы. «Не то заберут…»
Жог остался невозмутим.
– Мы люди несмысленные, едим пряники неписаные, – отозвался он вроде даже с ленцой. – Вот встречу другой раз симуранов, надо будет спросить.
Оба засмеялись.
Светел решился выдохнуть. Сквара, сидевший на полу, потянул его за руку. Светел повернулся к нему, еле вспомнив, чем они с братом только что занимались.
Сквара натужно, медленно шевелил сплочёнными пальцами… и колечко шагало. Не так, конечно, как у Арелы. Не плясало – неуклюже топталось, грозя провалиться, но… шагало!
Этого Светел уже не смог вынести. Девчонка, которую он изо всех сил старался если не впечатлить, так хоть разозлить, смотрела только на Сквару. Даже хитрость с монетой как-то так показала, что у Сквары вышло, а у него нет!
Он сердито выдернул руку:
– Ну тебя! Я тоже так смогу! Ещё и получше!..
Сквара смотрел на него снизу вверх, не столько с обидой, сколько беспомощно. Он не знал, как унять внезапную ревность брата, потому что сам был к ней неспособен.
– Котляры!.. – закричали снаружи. – Котляры!..
Братья побежали вон из шатра. Пенёк вышел за ними.
Все последние дни во дворе только и разговору было что о котлярах. Наслушавшись, Светел помимо воли ждал величественного пришествия. Десятки саней, запряжённых оботурами и собаками, а может, даже правскими лошадьми… Большой вооружённый отряд…
Выскочив наружу, он жадно завертел головой, но никакого поезда не увидел.
Из серой туманной стены, неся в руке снегоступы, вышел всего один человек.
На этом человеке сам собой останавливался взгляд.
А вроде ведь ничего такого особенного. Обычного роста, сероглазый, русоголовый, с недлинной бородой, поседевшей смешно – слева больше. И даже не андарх – левобережник. И вот поди ж ты… Осанка, постав головы, чуть ли не хватка руки, державшей простенькие чинёные лапки… Как не вспомнить Кербогу с его рассуждением о крылатых голосах, слышимых в любом согласии певчих. Только пришлый котляр был такой весь. У ворот собралось десятка три мужиков, и все на него смотрели, но он стоял перед ними, как Зыка или тот же Бурый – перед стайкой ничтожных деревенских севляжек. Не вздорил, но что-то внятно остерегало: не тронь. Пропадёшь.
Со двора нёсся полный кромешного горя вой Оборохи. От него по спине принимался гулять на тараканьих ножках мороз.
Из-за спин вышел Лихарь. Спокойно приблизился к чужаку, поклонился ему. Тот кивнул, как старому другу. Их руки встретились в приветствии, накрест упершись локотницами. Потом Лихарь встал у котляра за плечом, стал что-то говорить ему. Светел вдруг ощутил на себе взгляды обоих. Ему опять стало жутко. Почему-то не подлежало сомнению: эти двое возьмут всё, что захотят. И кого захотят. И так, как захотят. И никто их не остановит. Ни крепкие Звигуры, ни храбрые гости, ни…
Старший котляр вдруг зевнул, прикрыв рукой рот. Спросил:
– Где новая ложка-то? Недосуг ждать.
Ворота растворились наконец во всю ширину. Лыкасик тащился на ватных ногах, судорожно вцепившись в мать и отца. Лицо Оборохи распухло и побагровело от слёз, она голосила не переставая. Берёга Воробей молчал, но тоже шёл, как к обрыву. Двое работников несли за Воробышем санки, заботливо собранные в дорогу. Ещё один вёл рвущихся, взволнованных упряжных псов.
Старший котляр подавился на середине зевка, словно увидев что-то несусветно смешное.
– Это что ещё?.. – указал он на санки. И отмахнулся от Оборохи: – Мамонька, да закрой уже рот, не на кобылу сына ведёшь.
Его веселье получилось таким заразительным, что иные начали улыбаться. А Обороха, вбиравшая воздух для нового вопля, захлебнулась и действительно замолчала.
Котляр оглядел двор, вытянул что-то из ворота кожуха. Поднял над Лыкасиком блестящий трилистник своей веры.
– Именем Справедливой Владычицы и по праву, вручённому праведными царями, я забираю это дитя!
– Дайте парню лапки какие ни есть, и пошли, – сказал Лихарь. – Всё, что надо ему, в обозе найдётся.
Воробыш незряче озирался. Мало того что его прямо сейчас окончательно и бесповоротно забирали из дому, так ещё чуть не голого. Подбежавшая чернавка совала ему снегоступы, небось первые попавшиеся, схваченные со стенки в сенях, но он никак не мог взять их, пальцы отказывались смыкаться.
Кончилось тем, что Обороха оттолкнула чернавку, бухнулась перед сыном на колени, подвывая, принялась завязывать путца.
У неё дело тоже не особенно спорилось, потому что она прикасалась к сыну, наверное, в самый последний раз. Старший котляр повёл глазами налево, направо… Взгляд вернулся к правобережникам.
– А это у нас кто? – весело спросил пришлый. Ни дать ни взять купец, заприметивший на торгу новый и завидный товар. – Метили по воробьям, а тут соколята!.. Ну что, дикомыт, лоб не умыт? Которого себе на племя оставишь? Старшего, младшего?
Светела накрыло мокрым рядном, земля снова поплыла из-под ног. Жог покосился на сыновей.
– Ты шали, – проворчал он, – да меру знай. Тем не шутят, чего в руки не дают.
Светел вдруг обнаружил, что стоит за спинами отца и старшего брата. Нет, он не прятался. Он вообще не понимал и не помнил, как там оказался.
В руке смешливого котляра сам собой возник тяжёлый боевой нож. Заплясал, завертелся, обегая ловкие пальцы, являя то лезвие, то рукоять.
– А кто шутит? – поднял брови Лихарь. Кивнул пришлому: – По мне, младшего бы. Со старшим наплачемся.
Колени у Светела стали такими же ватными, как у Лыкасика. Палящая туча валилась на него, дыша гибелью, он больше не мог ни убежать, ни улететь. Никто не поможет.
Дальше всё произошло быстро.
Лихарь сдвинулся с места. Пошёл прямо к Светелу.
Жог поднял руку, загораживая от него сыновей.
Нож спорхнул с пальцев смешливого котляра.
Без промаха нашёл руку лыжного делателя…
…И со стуком прибил её к тыну.
Жог охнул, изумлённо посмотрел на свою ладонь. Зарычал, потянулся освободить.
– Стой лучше смирно, – всё так же весело посоветовал пришлый. – Не то бабу двойней брюхатить придётся.
Жог замер. У котляра стремительно крутился в пальцах ещё один нож. Наверняка не последний. Звигуры, домочадцы и гости топтались, переглядывались, бормотали… Никто не возмутился в открытую, ни один не бросился выручать. Пришлый очень хорошо знал, что творил. Здесь, в Левобережье, никто ему слова поперёк молвить не смел.
– Я пойду, – вдруг сказал Сквара. – Меньшой – курёнок дрисливый, только гузном с полатей сажу мести.
Светел ошалел от такой несправедливости, очнулся и понял, что всё пропало. Наяву. Насовсем.
Лихарь подошёл к ним. Котляр был меньше Жога на полголовы, но чувствовалось: что захочет с ним, то и сделает. Он оглядел Сквару с головы до пят, хмыкнул. Предупредил Пенька:
– Потише держись, не то и без второго останешься… – Выдернул нож, позаботившись, чтобы лыжного источника согнуло от боли. Повёл Сквару туда, где уже стоял Лыкасик. – Ещё лапки давайте!
– Мои в собачнике висят, у двери, – деловито проговорил Сквара. – Звёздочками заплетены.
Он не оглядывался ни на отца, ни на брата. Вёл себя так, будто с младенчества хотел стать ложкой в котле, да случая не было.
С пальцев Жога капала кровь. Его трясло от бешенства и унижения, но посреди двора стояла смерть, готовая добраться до обоих его сыновей и до него самого. Здоровой рукой отец нашарил Светела, молча притиснул к себе.
– Этого заприте-ка в клеть да не выпускайте дня три, – кивнув на Пенька, весело распорядился старший котляр. – Знаю я их, дикомытов. Дров наломают, а ответ вам держать.
На нём был воинский пояс, кожаный, в знатном серебре.
Молодая чернавка смотрела на Лихаря мокрыми больными глазами.
Скваре принесли его лыжи. Котляры с новыми ложками пошли со двора.
Когда они скрылись в тумане, Обороха упала поперёк санок, собранных для Воробыша, и снова завыла.
Взаперти
Вечером отец и сын сидели в пустой клети.
То есть это Светел сидел под стеной, обняв руками коленки. Жог ходил из угла в угол. Когда нянчил обмотанную тряпкой правую кисть, когда складывал её в кулак и тыкал им в брёвна.
Так-то. Для ночлега им клети во дворе не нашлось, а как запереть – вот она.
Пополудни добрая девушка сунулась было покормить их. Жог рявкнул так, что она мигом исчезла, едва не выронив мису.
Какая может быть еда в доме, где не оборонили гостей?..
Левобережники Звигуры хоть и числили себя жителями Андархайны, однако замкв у них до сих пор не водилось. Дверь просто подбили с той стороны колом потолще. Знали Жогову силу.
«Это я во всём виноват, – клевала Светела неотвязная мысль. – Я, я, я виноват…»
Скудный свет, сочившийся в поддверную щель, начинал уже меркнуть, когда младшего Опёнка позвали наружу – вывести Зыку. Хотели управиться без него, но кобель оказался не имчив. Поднял холку и ну зубами лязгать: порву!.. Светел взял его на поводок и вышел с ним за ворота.
Что Зыка понимал своим звериным умом, чего не понимал – поди разбери… Он почти сразу напал на следы, тянувшиеся в туман. Приник носом, улавливая запах Сквары… да как потащил!
Светел пытался остановить его, но кобель, привыкший к саням, был сильней. Упираясь и скользя, Светел не удержал равновесия. Зыка проволок его по самой грязи. Сквару он начинал уже слушаться, Светела считал сосунком. Он остановился далеко на снегу, видно сообразив наконец, что меньшой хозяйский щенок всё же не скуки ради цепляется за верёвку и срывает голос, приказывая стоять.
Идя с ним обратно, Светел ощутил боль в левом плече. Налетел на что-то, пока по земле ехал?.. Нет, плечо было другое. Светел даже ворот оттянул, заглядывая под рубашку.
Увидел багровые отметины, оставленные цепкими пальцами.
Вздрогнул и вспомнил.
Вспомнил, как оказался за спинами.
Пока он торчал стойкм, одурев и померкнув от страха, Сквара взял его за плечо, убирая с дороги. И встал на его место, заслоняя собой.
Сквара, которого он обидел, ревнуя в глупой игре.
«Бог Грозы промолвил Богу Огня… За обоих нас я раны приму… Это я, я во всём виноват…»
Жёсткая была рука у Сквары, суровая, почти по-взрослому сильная…
Когда сын вернулся измазанный, на Жога стало страшно смотреть.
– Кто?.. – только выдохнул он.
– Зыка сшиб, – сказал Светел.
Отец отвернулся и так двинул кулаком в стену, что отозвались стропила.
Светел невольно посмотрел вверх… и долго не опускал глаз.
– Атя, – сказал он погодя. – Если пособишь… Я вышел бы ночью. Гляну хоть, где Сквара.
Жог оглянулся. Застонал сквозь зубы:
– А ещё и тебя словят?..
Светел даже удивился:
– В лесу?..
Жог здоровой рукой рубанул воздух:
– Не велю!..
Светел притих, снова стал смотреть вверх, пока летние сумерки позволяли кое-что видеть.
Отлогая кровля была, по исконному северному уставу, берестяная. В жилой избе поверх берёсты лежал бы ещё дёрн, но кто станет дернить холодную клеть? Если бы отец подсадил, он сумел бы украдкой сдвинуть берёсту. А там через тын, на лапки – и лесом. Лапки он, кстати, нарочно ради этого в собачнике не покинул…
– Атя…
– Цыц, сказано!
Светел уткнулся носом в колени и больше не раскрывал рта.
Ещё ему хотелось полечить Жогу руку, но он не смел предложить. Что-то подсказывало: эту боль отец ему не отдаст.
Царила уже кромешная темь, когда наверху зашуршало. Светел сразу вспомнил про кошку, но там явно копошился кто-то потяжелей. Потом заскрипела берёста. Внутрь проникло немного слабого света.
– Идёшь или стряпать будешь, Опёнок? – прошипел голос.
Северное небо никогда не бывает совсем чёрным. И летом в особенности. Наверху мрели косматые тёмно-серые тучи. Ближе трепетали на ветру непослушные кудри Арелы.
Отец вдруг повернулся, схватил Светела и высоко поднял, вознося к самым стропилам. Светел уцепился за край, подтянулся, вылез в дыру. Посмотрел внутрь.
Глаза у Жога Пенька были горестные, отчаянные и свирепые.
– Вернись только, – шепнул он сыну и протянул снегоступы.
Светел и Арела пробирались по лесу. Деревья над ними раскачивались и гудели. Снова начиналась метель. Это было хорошо: прикроет следы. Дуло с севера. Коновой Вен словно гнал прочь насильников, посягнувших на его свободных детей.
Становище котляров обнаружилось в нескольких верстах, на придорожной поляне. Его легко было найти по свету костров, по запаху дыма. Здесь Светел увидел всё то, чего ждал утром. Большие сани с болочком, улёгшихся оботуров, просторный шатёр… Дозорных с копьями, протоптавших тропинку возле костров…
Арела и Светел осторожно подобрались с подветренной стороны. Таясь в застругах, Светел смотрел на лагерь, уже понимая, что пришёл зря. Не получится у него ни увидеть Сквару, ни попрощаться. Он вернётся в Житую Росточь, проползёт обратно в дыру, и отец подхватит его на руки, чтобы услышать: «Атя… оплошал я…»
Светел поёрзал в снегу. Покосился на Арелу:
– А у тебя правда жених есть?
Девочка кивнула:
– Правда.
Светел вздохнул:
– Красивый?
Она пожала плечами:
– Не знаю. Я его и не видела.
– Ну да!
– Вот и да. Нас ещё до рождения сговорили. А тут Беда и… ну…
– А зовут как?
– А ты никому не скажешь?
Светел задумался. Пробурчал:
– До земли скрести долго. А то я землёй бы поклялся.
– Йерел.
– А ты – Арела, – удивился Светел. – Похоже.
– Нас потому так и назвали. Только он Орёл, а я – Обещание.
– Это я понял…
– Ты похож на андарха.
Светел промолчал.
Арела вздохнула:
– Я тебе свою тайну открыла.
«Было бы что открывать! Про какого-то жениха…»
– Моя тайна невелика, – ответил он неохотно. – Засыновлённый я. В животы принятый. Мои все… в Беду…
Арела хотела ещё о чём-то спросить, но Светел схватил её за руку, насторожил уши. К гудению сосен примешался звук, от которого у него радостно подпрыгнуло сердце. В лагере котляров, в обмётанном снегом шатре негромко пели кугиклы.
«Сквара! Живой…»
– Не реви, – сказал Сквара Воробышу.
Тот вытер кулаком нос, огрызнулся:
– Тебе хорошо!..
Сквара удивился, спросил:
– Чем хорошо-то?
Лыкасик не нашёлся с ответом.
Лихарь, шедший впереди, обернулся:
– Тут мамки нет, утешать не прибежит. А к нам реветь без толку.
Старший котляр засмеялся. Весёлый он, похоже, был человек. У него и прозвание отдавало шальным удальством: Ветер. Такого сильного и ловкого воина не всякий день встретишь. Если бы он как-нибудь по-другому показал свою ловкость с ножом, Скваре он, может, даже понравился бы.
Когда пришли в становище, у мальчишек отобрали пояса, пустили в шатёр к остальным ложкам. Там не было ни костра, ни жаровни. Толстые суровые стенки прикрывали только от летящего снега. Навстречу новеньким обернулось десятка два лиц. Ребята были разного возраста, и ровесники Скваре с Лыкашом, и помладше. Вплоть до таких, что наверняка не помнили солнца.
Ещё не обвыкшись в потёмках шатра, Сквара почти сразу споткнулся о кого-то из малышей. Нагнулся повиниться – нашарил полураздетого мальчонку, скрючившегося на полу. Под руками Сквары малыш съёжился ещё больше.
– Не… бей… – просипел он и всхлипнул. – Ничего… больше нету…
И надсадно закашлялся. Кто-то слупил с него не только меховой кожушок, но и верхнюю рубашку.
Сквара поднял мальчонку. Для начала натянул на него свой собственный кожух, просторный, нагретый у тела. Надвинул на растрёпанную голову куколь. Ему самому было пока не холодно после скорой ходьбы. Потом он стал оглядываться, приучая к полумраку глаза.
Обидчика он распознал без труда. Крепкий светловолосый парнишка насмешливо улыбался, сидя не просто на толстом охвостье своего кожуха, а на чём-то более мягком. Сквара выпустил мальца – тот беспомощно завалился и опять свернулся в клубок, – поднялся и, перешагивая чьи-то ноги, пошёл в середину шатра.
– Отдал бы, – сказал он светловолосому.
Тот немедленно распознал окающую помолвку.
– Да никак дикомыт!.. Что, и вас до котла допустили?
– Не, – сказал Сквара. – Меня сильно взяли… Ты отдай кожушок-то. Не срамничай.
Улыбка паренька стала глумливой.
– Нас тут присыживать некому. Без выкупа не отдам!
– Хорошо, – кивнул Сквара. – Я тебе на кугиклах сыграю, добро?
– Добро.
И светловолосый ёрзнул, пересаживаясь удобнее.
Сквара вынул из нагрудного кармашка кугиклы, заиграл. Конечно, не братскую колыбельную, к которой Кербога придумал такие грустные и неправильные слова. Просто песенку, подслушанную на купилище в Торожихе. Потом другую и третью.
Читать бесплатно другие книги:
