Дело Ливенворта (сборник) Гринь Анна

Глава 27

Эми Белден

Столь веселых (Конечно, в рамках должного приличья) Людей еще нигде я не встречала[26].

Уильям Шекспир. Бесплодные усилия любви

В Р** у меня был клиент по имени Монелл, и через него я надеялся сблизиться с миссис Белден. Мне повезло встретиться с ним почти сразу после приезда, когда он ехал по дороге на двуколке, запряженной знаменитым рысаком Альфредом, и я счел эту удачу чрезвычайно благоприятным началом весьма сомнительного предприятия.

– Как проходит день? – спросил он, когда после первого приветствия мы поехали в город.

– Встреча с вами сделала его гораздо приятнее, – ответил я и, решив, что не смогу заинтересовать его своими делами, пока не расскажу, как продвигаются его дела, рассказал все, что мне было известно о тяжбе, которая тогда разбиралась в суде.

Рассказ мой вызвал столько вопросов и ответов, что мы дважды объехали вокруг городка, прежде чем он вспомнил, что должен был отправить письмо. Поскольку послание было срочным, не терпящим отлагательств, мы сразу же поехали к почтовому отделению, в которое он вошел, оставив меня снаружи наблюдать за довольно вялым потоком приходящих и уходящих людей, которые в этот час решили сделать городское почтовое отделение местом свидания. Среди них я особенно отметил средних лет женщину, почему – сам не знаю. В ее внешности не было ничего примечательного, и все же когда она вышла с двумя письмами в руке, одно в большом конверте, второе в конверте поменьше, и, встретив мой взгляд, поспешно сунула их под шаль, мне стало интересно, что в них и кто она, если случайный взгляд незнакомого человека заставил ее совершить столь подозрительное действие. Но появление мистера Монелла вслед за этим отвлекло мое внимание, и в последовавшем интересном разговоре я скоро позабыл о женщине и ее письмах. Чтобы не дать ему возможности снова вернуться к бесконечной теме, судебной тяжбе, с первым щелчком хлыста я воскликнул:

– Вспомнил! Вот что я хотел у вас спросить. Вы знакомы в этом городе с кем-нибудь по фамилии Белден?

– Тут есть вдова Белден, больше я никого не знаю.

– Ее имя Эми?

– Да, миссис Эми Белден.

– Она мне и нужна, – кивнул я. – Кто она, чем занимается, как близко вы знакомы?

– Не знаю, – пожал он плечами, – чем могло вас заинтересовать это добрейшее создание, но, коль скоро вы спросили, могу сказать, что это весьма уважаемая вдова городского краснодеревщика, что живет она в небольшом доме дальше по этой улице и что если у вас есть одинокий старый бродяга, которого нужно приютить на ночь, или несчастные сиротки, за которыми нужно присмотреть, то вам к ней. А что до того, как близко мы знакомы, то я знаком с ней точно так же, как с дюжиной других прихожан нашей церкви на холме. Встречая, я с ней здороваюсь, не более того.

– Уважаемая вдова, говорите. У нее есть семья?

– Нет, она живет одна и, кажется, имеет небольшой доход. Да, наверняка имеет, потому что всегда кладет деньги на поднос. Время она проводит за шитьем и прочими благотворительными занятиями, какие в таком городе может найти человек небогатый, но с добрым сердцем. Но почему вы спрашиваете?

– Работа, – ответил я. – Работа. Миссис Белден – только не рассказывайте об этом никому! – оказалась замешанной в одном деле, и я из любопытства, если не из честолюбия, решил что-нибудь о ней разузнать. И я пока что не удовлетворен. Понимаете, мистер Монелл, я бы многое отдал за возможность изучить эту женщину получше. Не могли бы вы ввести меня в ее дом так, чтобы я имел возможность говорить с ней в любое время? Если это получится, компания отблагодарит вас.

– Хм, даже не знаю. Пожалуй, это можно устроить. Раньше она принимала жильцов на лето, когда в гостинице заканчивались места, и ее можно уговорить сдать комнату моему другу, который хочет поселиться рядом с почтовым отделением, потому что ждет очень важную телеграмму, которая требует незамедлительного ответа.

И мистер Монелл лукаво подмигнул мне, не догадываясь, насколько точным оказалось его попадание.

– Нет, этого не нужно. Скажите, мол, он просто не любит ночевать в гостиницах, а вы не знаете никого другого, у кого он мог бы лучше устроиться на то короткое время, которое планирует провести в городе.

– А что скажут о моем гостеприимстве, если при таких условиях я не поселил вас у себя?

– Не знаю, вероятно, что-нибудь неприятное, но, думаю, ваше гостеприимство это перенесет.

– Что ж, если вы настаиваете, посмотрим, что можно сделать. – И, подъехав к аккуратному белому коттеджу скромного, но уютного вида, он остановился. – Давайте войдем и посмотрим, что там и как.

Пробежав взглядом по окнам, которые были закрыты все, кроме двух на террасе, выходящих на улицу, я подумал: «Если там кто-то прячется и миссис Белден захочет сохранить это в тайне, глупо надеяться, что она возьмет меня, пусть даже по рекомендации». Однако, последовав примеру моего клиента, я выпрыгнул из двуколки и вместе с ним прошелся по короткой, обсаженной с обеих сторон травой дорожке до парадной двери.

– Слуг у нее нет, поэтому она откроет сама. Будьте готовы, – предупредил он и постучал.

Краем глаза я успел заметить, что в окне слева от меня опустилась занавеска, когда в доме раздались торопливые шаги, быстрая рука отворила дверь, и я увидел перед собой женщину, которая странными действиями с письмами привлекла мое внимание возле почтового отделения. Я узнал ее с первого взгляда, хотя она была одета по-другому и явно испытывала какую-то тревогу или возбуждение, которое изменило выражение ее лица и сделало ее, в отличие от прошлого раза, напряженной и немного неуверенной. Но меня она, похоже, не узнала. Более того, во взгляде, который миссис Белден бросила на меня, не было ничего, кроме любопытства, и когда мистер Монелл подтолкнул меня вперед со словами: «Это мой друг, точнее адвокат, из Нью-Йорка», она по-старосветски присела в реверансе, не выражавшем ничего, кроме желания показать, что она оценила оказанную честь, несмотря на окружавший ее туман забот.

– Мы пришли просить вас об одолжении, миссис Белден. Можно войти? – произнес мой клиент задушевным, вкрадчивым голосом, рассчитанным на то, чтобы вернуть мысли собеседника в должное русло. – Я много слышал о том, какой у вас уютный дом, и рад возможности увидеть его.

И не обращая ни малейшего внимания на неприятное удивление, которое появилось у нее на лице, он шагнул в небольшую комнату, веселый красный ковер и завешенные яркими картинами стены которой соблазнительно просматривались через приоткрытую дверь слева от нас.

Видя, что ее дом вследствие этого прорыва оказался захвачен, миссис Белден решила выйти из создавшегося положения, сохранив лицо, для чего с видом гостеприимной хозяйки предложила войти и мне. Что касается мистера Монелла, он из кожи вон лез, чтобы произвести на хозяйку приятное впечатление, и в скором времени я уже посмеивался над его остротами, хотя сердце мое было полно тревоги, как бы наши усилия в конце концов не оказались бесплодными. Миссис Белден тем временем оттаивала все больше и больше, участвуя в разговоре с непринужденностью, которой вряд ли можно было ожидать от человека ее скромного положения. И вскоре я понял, что она не обычная женщина. В ее разговоре и манерах чувствовалась утонченность, что в сочетании с внешностью заботливой матери и мягкостью обхождения являло очень приятную картину. Последняя в мире женщина, которую можно было бы заподозрить в каких-то тайных интригах, если бы она не выказала необычную нерешительность, когда мистер Монелл затронул тему моего пребывания в этом доме.

– Не знаю, сэр, я бы с радостью, но, – она смерила меня испытующим взглядом, – дело в том, что в последнее время я не беру постояльцев и отвыкла от этого занятия. Боюсь, я не смогу устроить его с удобством. Короче говоря, вам лучше поискать другое жилье.

– О нет, – возразил мистер Монелл. – Неужели вы сможете, заманив человека в подобную комнату… – он с искренним восхищением обвел взором помещение, которое, несмотря на скромность, имело теплые тона и оставляло общее впечатление безмятежного уюта, – …отказать ему, когда он смиренно просит о чести провести единственную ночь в наслаждении ее красотами. Нет, миссис Белден, я вас слишком хорошо знаю. Сам Лазарь, постучись он в вашу дверь, не услышал бы отказа, а тем более такой милейший, умнейший молодой джентльмен, как мой друг.

– Вы очень добры, – начала она, и в ее глазах промелькнула почти болезненная любовь к похвале, – но у меня нет приготовленной комнаты. Я как раз занималась уборкой, и сейчас здесь все вверх дном. Если вы обратитесь к…

– Мой друг останется здесь, – с обезоруживающей уверенностью прервал ее мистер Монелл. – Если я не могу поселить его у себя, а по некоторым причинам этого лучше не делать, то, по крайней мере, буду знать, что он в руках лучшей хозяйки в городе.

– Да, – вставил я, но без слишком явного интереса, – после того как я увидел это место, мне будет жаль, если придется искать другое.

Встревоженный взгляд качнулся от нас на входную дверь.

– Меня никогда не называли негостеприимной, – начала миссис Белден, – но здесь такой беспорядок… В какое время вы желали бы вселиться?

– Я надеялся, что смогу остаться сейчас, – ответил я. – Мне нужно написать несколько писем, и если бы я мог сесть здесь и написать их, то был бы счастлив.

При слове «письма» я заметил, что рука миссис Белден потянулась к карману. Движение это, видимо, было непроизвольным, поскольку выражение ее лица не изменилось и она быстро ответила:

– Что ж, оставайтесь, если готовы мириться с такими условиями. Я не хочу, чтобы люди говорили, будто я отказала вам в том, что мистер Монелл любезно называет одолжением.

И с приятием не менее полным, чем до этого было противление, она мило улыбнулась и, не став слушать слова благодарности, вышла с мистером Монеллом к экипажу, где получила мою дорожную сумку и, что, несомненно, доставило ей гораздо больше удовольствия, была осыпана комплиментами.

– Я прослежу, чтобы комнату для вас подготовили поскорее, – пообещала она, вернувшись. – А пока располагайтесь. Если хотите писать письма, все, что нужно, найдете в этих ящиках.

И она, придвинув к креслу, в котором я сидел, столик, указала на маленькие отделения внизу с таким откровенным желанием отдать в мое распоряжение все, что у нее есть, что я призадумался над своим положением с некоторым подобием удивленного смущения, не столь уж далекого от стыда.

– Спасибо, у меня все свое, – сказал я и, поспешно открыв сумку, достал несессер с письменными принадлежностями, который всегда носил с собой.

– Тогда я оставлю вас, – сказала она, после чего, кивнув и бросив быстрый взгляд за окно, ушла.

Я слышал ее шаги. Она пересекла зал, поднялась на пару ступенек, остановилась, потом поднялась наверх, снова ненадолго остановилась и пошла дальше. Я остался на первом этаже один.

Глава 28 Странное происшествие

Чистейший грабеж, какой только можно себе представить[27].

Уильям Шекспир. Много шума из ничего

Начал я с того, что тщательно осмотрел комнату, в которой сидел. Как я уже говорил, это было приятное для глаз помещение, просторное, светлое и хорошо меблированное. На полу малиновый ковер; на стенах несколько картин; на окнах веселенькие занавесочки, со вкусом украшенные папоротниками и осенними листьями; в углу фисгармония; посредине стол, накрытый яркой скатертью, на котором лежали разные мелкие безделушки, недорогие, но красивые и до определенной степени декоративные. Но не эти вещи, подобные которым я много раз видел в других деревенских домах, привлекли мое внимание и подтолкнули к медленному обходу комнаты, которым я и занялся. Это была некая подоплека, общая для них всех, свидетельства, которые я нашел или хотел найти не только в общем обустройстве комнаты, но и в каждом банальном предмете, который попадался на глаза, в характере, настроении и истории женщины, с которой я теперь заключил сделку. Именно по этой причине я принялся изучать дагерротипы над камином, книги на полках и ноты на фисгармонии, а еще и для того, чтобы обнаружить любые свидетельства пребывания в этом доме такого человека, как Ханна.

Итак, сперва о небольшой библиотеке, которую я, к своему удовольствию, нашел в одном из углов. Состоящая из нескольких хорошо подобранных книг, поэтических, исторических и художественных, она объясняла скрытую образованность, которую можно было заметить в разговоре миссис Белден. Сняв с полки зачитанный томик Байрона, я открыл его. Многие абзацы в нем были выделены, и я, мысленно отметив ее восприимчивость к возвышенным чувствам, поставил книгу обратно и повернулся к фисгармонии, стоявшей у противоположной стены. Она была закрыта, но на аккуратно накрытой крышке стояла корзинка с красновато-коричневыми яблоками, лежали пара сборников церковных гимнов и незаконченное вязанье.

Я взял последнее, но, так и не поняв, что было задумано, положил обратно. Продвинувшись дальше, я остановился у окна, выходящего в маленький дворик, который огибал дом и отделял его от соседнего. Сцена снаружи не привлекла моего внимания, но самим окном я заинтересовался, ибо на одном из его стекол алмазным наконечником был нацарапан ряд букв, которые, насколько я мог разобрать, составляли какое-то слово или слова, но не несли смысла и не имели какой-либо очевидной связи. Решив, что это работа какой-нибудь школьницы, я перевел взгляд на стоявшую на столе корзинку для рукоделия. Среди находящихся в ней разнообразных предметов я заметил пару носков, слишком маленьких и слишком ветхих, чтобы принадлежать миссис Белден, и, осторожно вытащив их, проверил, не указано ли на них имя владельца. Не удивляйтесь тому, что я увидел на них совершенно четкую букву «Х». Бросив носки обратно в корзину, я облегченно вздохнул, одновременно посмотрев в окно, и меня снова привлекли те буквы.

Что они могли означать? Не зная, что и думать, я начал читать их в обратном порядке, когда… Но попробуйте сами угадать, что там было написано, читатель, и не судите меня за удивление. Воодушевленный открытием, я сел за написание писем и едва покончил с ними, когда вошла миссис Белден с объявлением, что ужин готов.

– Что до вашего размещения, – прибавила она, – я приготовила для вас собственную комнату, решив, что вы захотите остаться на первом этаже.

И распахнув дверь рядом со мной, она показала небольшую, но уютную комнатку, в которой я сумел рассмотреть кровать, огромных размеров письменный стол с ящиками и мутное зеркало в старинной темной раме.

– Я живу очень просто, – заявила она, направляясь в столовую, – но люблю удобства и хочу, чтобы было удобно и мне, и остальным.

– Должен сказать, у вас это превосходно получается, – подхватил я, окидывая оценивающим взглядом широкий стол.

Она улыбнулась, и я почувствовал, как проложил дорожку к ее благосклонности, что в будущем может оказаться весьма полезным.

Забуду ли я когда-нибудь тот ужин? Его лакомства, его свободу, его загадочный, его пронизанный ощущением эфемерности дух и воспламеняемое каждым обильным блюдом постоянное чувство стыда за то, что я ем еду этой женщины, храня в сердце подозрение! Забуду ли я когда-нибудь, что пережил, когда в первый раз понял, что ее тяготит какая-то мысль, которую она хотела, но не решалась высказать? Или как она вздрогнула, когда во дворе с покатой крыши кухни на поросший травой клочок земли спрыгнула кошка? Как мое сердце заколотилось, когда я услышал – или подумал, что услышал, – как наверху скрипнула половица? Мы сидели в вытянутой узкой комнате, в которой создавалось забавное впечатление, будто она пронизывает весь дом, выходя одним концом в гостиную, а другим – в небольшую спальню, предоставленную мне в пользование.

– Вы не боитесь жить одна в таком доме? – спросил я, когда миссис Белден, вопреки моему желанию, положила мне на тарелку очередной кусок холодной курятины. – В вашем городе нет воров, нет бродяг, которых одинокой женщине нужно бояться?

– Никто меня не обидит, – ответила она. – И каждый, кто приходит сюда в поисках еды или приюта, находит их.

– В таком случае, полагаю, раз вы живете рядом с железной дорогой, у вас нет отбоя от никчемных личностей, единственное занятие которых – брать все, что плохо лежит.

– Я не могу им отказывать. Кормить бедных – мое единственное удовольствие.

– Не тех бездельников, которые сами работать не хотят и другим не дают…

– Они все равно бедные.

Мысленно удивившись тому, что эта защитница обездоленных каким-то образом запуталась в сетях серьезного преступления, я встал из-за стола, и тут мне пришло в голову, что если в доме прячется кто-то вроде Ханны, то она воспользуется возможностью сходить наверх и отнести ей какой-нибудь еды, и ничто ее не остановит. Я взял сигару и вышел на террасу.

Закурив, я поискал В взглядом. Его присутствие в городе сейчас меня очень поддержало бы. Однако, похоже, мне не было позволено даже это небольшое утешение. Если В и был где-то рядом, он тщательно затаился.

Снова сев за стол с миссис Белден (которая успела сходить наверх и спуститься с пустой тарелкой, о чем мне стало известно, когда я, зайдя в кухню за стаканом, увидел, как она ставит ее на стол), я решил выждать какое-то время, чтобы дать ей возможность рассказать то, что хочется, а потом, если она все же не заговорит, попытаться выведать ее тайну.

Но ее признание оказалось совсем другой природы, чем я думал, и повлекло за собой собственную цепочку последствий.

– Вы, кажется, адвокат? – начала она, с нарочитым усердием берясь за вязание.

– Да, – ответил я. – Это моя профессия.

Миссис Белден на миг замолчала, внося сумбур в свою работу (полный удивления и досады взгляд, который она позже бросила на нее, сказал об этом), потом неуверенным голосом произнесла:

– Тогда, возможно, вы согласитесь дать мне совет. Дело в том, что я нахожусь в весьма затруднительном положении и не знаю, как из него выбраться, хотя оно требует безотлагательных действий. Мне бы хотелось рассказать об этом. Вы позволите?

– Конечно. Я с радостью помогу вам всем, что в моих силах.

Она с облегчением выдохнула, хотя вертикальная складка между бровями не разгладилась.

– Рассказ не будет долгим. У меня хранятся кое-какие бумаги, которые мне доверили две леди с условием, что я не стану ни возвращать, ни уничтожать их без полного согласия и выраженного желания обеих сторон, устного или письменного, и что до тех пор они будут оставаться у меня, и никто или ничто не отнимет их.

– Это можно понять, – сказал я, потому что она замолчала.

– Но мне пришло письмо от одной из леди, наиболее заинтересованной в деле, в котором она, ссылаясь на определенные причины, требует немедленного уничтожения этих бумаг ради ее покоя и безопасности.

– И вы хотите знать, как поступить в этом случае?

– Да, – с дрожью в голосе ответила она.

Я встал. На меня обрушился беспорядочный поток предположений и догадок.

– Вам нужно вцепиться мертвой хваткой в эти бумаги и не выпускать их из рук, пока обе стороны не выскажут совместное желание.

– Это ваше мнение как адвоката?

– Да. И просто как человека. Если однажды вы дали обещание, у вас нет другого выхода. Было бы предательством доверия исполнить просьбу одной стороны, если договор был с двумя. То, что сохранение бумаг может привести к неприятностям или каким-то потерям, не освобождает вас от обязанности сдержать слово. Вы-то к этому отношения не имеете, и, кроме того, откуда вам знать, что претензии так называемой заинтересованной стороны правдивы? Уничтожение того, что они обе считают ценным достоянием, может обернуться гораздо бльшим злом, чем сохранение бумаг, как вы и договаривались.

– Но обстоятельства… Обстоятельства все меняют, и мне кажется, что с желаниями самой заинтересованной стороны нужно считаться, тем более что сейчас у них произошла размолвка, из-за чего, вероятно, заручиться согласием другой стало сложнее.

– Нет, – ответил я, – зла злом не исправишь, и мы не имеем права ради справедливости прибегать к несправедливости. Бумаги нужно сохранить, миссис Белден.

Голова ее поникла – она явно собиралась удовлетворить желание заинтересованной стороны.

– Как тяжело иметь дело с законами, – пробормотала она.

– Дело тут не только в законах, а в обычном долге, – заметил я. – А представьте, что все обстоит иначе, представьте, что от сохранения этих бумаг зависит честь и счастье другой стороны, тогда как бы вы должны были поступить?

– Но…

– Договор есть договор, – отрубил я. – Его нельзя изменять как вздумается. Приняв доверие и дав слово, вы обязаны в точности выполнить все его условия. Вы не оправдаете оказанное вам доверие, если вернете или уничтожите бумаги, не заручившись согласием обеих сторон.

Выражение великого уныния медленно проступило у нее на лице.

– Наверное, вы правы, – произнесла она и замолчала.

Наблюдая за ней, я подумал: «Будь я мистером Грайсом или хотя бы В, я бы не сдвинулся с места, пока не разобрался в этом деле до конца, не узнал имен этих леди и не выведал, где хранятся эти драгоценные бумаги, которые, если верить миссис Белден, имеют такое большое значение». Но, не будучи ни первым, ни вторым, я мог лишь продолжать разговор в надежде, что она обронит какое-нибудь слово, способное направить дальнейшие расспросы в нужную сторону. Я повернулся к миссис Белден, намереваясь что-то сказать, как вдруг мое внимание привлекла фигура выходившей из черного хода соседнего дома женщины, которая, судя по ветхой одежде и неуклюжести движений, являла собою яркий образец горемык, о которых мы говорили за ужином. Жуя хлебную корку, которую выбросила, выйдя на улицу, нищенка проковыляла по дорожке; пронизывающий весенний ветер трепал ее жалкое платье, дырявое и замызганное, открывая поношенные башмаки, все в уличной грязи.

– Вот человек, который может вас заинтересовать, – сказал я.

Миссис Белден словно пробудилась от забытья. Медленно поднявшись, она выглянула в окно и мгновенно смягчившимся взглядом осмотрела жалкое существо.

– Несчастная, – промолвила она. – Но сегодня я немногим смогу ей помочь. Сытный ужин, вот все, что я смогу ей дать.

И она вышла через парадную дверь, обогнула дом, направляясь к кухне, и в следующую секунду голос оборванки протяжно произнес: «Храни вас Господь!» По-видимому, ей было предложено что-то из аппетитных продуктов, которыми изобиловала кладовая миссис Белден.

Но одного ужина ей оказалось мало. Через довольно продолжительное время, проведенное, насколько я мог судить, за жеванием, я снова услышал тот же голос, на этот раз просивший о приюте.

– Сарай или дровяник, любое место, где можно переждать ветер…

И она завела долгий рассказ о своих нуждах и болезнях, до того жалобный, что я не удивился, когда миссис Белден, вернувшись, сообщила, что, вопреки своему решению, позволила женщине полежать до утра у камина.

– У нее такой искренний взгляд, – сказала она, – и благотворительность – мое единственное утешение в жизни.

Заминка, вызванная этим происшествием, прервала наш разговор. Хозяйка ушла наверх, и я, на время оставшись один, получил возможность обдумать услышанное и определиться с будущими действиями. Я как раз пришел к выводу, что миссис Белден в одинаковой степени способна поддаться как своему желанию уничтожить хранящиеся у нее бумаги, так и моим убеждениям не делать этого, когда услышал ее крадущиеся шаги сначала на лестнице, а потом у парадной двери. Не зная, что миссис Белден задумала, я взял шляпу и, не мешкая, последовал за ней. Она шла к главной улице, и я сперва подумал, что ей понадобилось сходить к кому-то из соседей или, возможно, в гостиницу, но размеренный шаг, которым вскоре сменилась ее торопливая походка, убедил меня в том, что путь ей предстоит неблизкий. Через какое-то время мы миновали гостиницу с ее пристройками и даже маленькую школу, крайнее здание с этой стороны городка. Что бы это значило?

Но дрожащая фигура продолжала идти вперед, ее силуэт в плотной шали и аккуратной шляпке постепенно растворялся в уже сгустившейся темноте апрельской ночи. Я тоже не останавливался, но ступал по земле вдоль дороги, чтобы она не услышала моих шагов и не обернулась. Наконец мы оказались у моста. Я услышал, как миссис Белден перешла его, потом всякие звуки прекратились. Она становилась и явно прислушивалась. Мне останавливаться было нельзя, поэтому, втянув голову в плечи, я прошел мимо нее по дороге, но спустя некоторое время остановился и пошел обратно, зорко всматриваясь, не появится ли идущая мне навстречу фигура, пока снова не оказался у моста. Ее там не было.

Уже не сомневаясь, что миссис Белден поняла, для чего я поселился в ее доме, и специально выманила меня оттуда, чтобы дать Ханне возможность уйти, я был готов броситься назад, чтобы занять свой столь опрометчиво оставленный пост, когда меня остановил странный звук, донесшийся откуда-то слева. Шел он с берега чахлого ручейка, протекавшего под мостом, и был похож на скрип старых дверных петель.

Перепрыгнув через ограждение, я стал кое-как спускаться по покатому склону в направлении, откуда донесся звук. Из-за темноты я продвигался медленно, и у меня уже начали появляться сомнения, не послышалось ли мне, как вдруг небо прорезала неожиданная вспышка молнии и я увидел перед собой то, что мне показалось старым сараем. По ленивому журчанию воды поблизости я определил, что сооружение это стоит где-то на краю ручья, поэтому остановился, но почти сразу услышал рядом с собой тяжелое дыхание и какой-то стук, как будто кто-то перебирался через кучу досок, а потом внутри сарая вспыхнул слабый голубой огонек, и сквозь перекошенную дверь я увидел миссис Белден с горящей спичкой в руке, которая крутила головой, осматривая окружавшие ее стены. Боясь дышать, чтобы не вспугнуть ее, я наблюдал, как она повернулась, подняла голову и посмотрела на крышу, такую старую, что бльшая ее часть провалилась, открыв вид на небо, потом на пол, такой же ветхий, и наконец на маленькую жестяную коробочку, которую достала из-под шали и положила у ног. Как только я увидел эту коробочку, мне сразу стало ясно, зачем миссис Белден пришла сюда. Она хотела спрятать то, что не осмеливалась уничтожить. Почувствовав облегчение, я уже хотел было шагнуть вперед, но тут спичка в ее руке погасла. Пока она зажигала новую, я решил, что будет лучше не вызывать у нее подозрений своим внезапным появлением в такое время, тем самым поставив под угрозу все дело, а дождаться, пока она уйдет, и забрать коробочку. Я зашел за угол сарая и стал ждать, понимая, что, если попытаться заглянуть в дверь, можно оказаться замеченным из-за частых вспышек молний, которые теперь сверкали со всех сторон. Шли минуты этого странного чередования густой темноты и ярчайшего света, а миссис Белден все не выходила. Наконец, когда я хотел уже нетерпеливо выйти из своего убежища, она появилась и побрела обратно к мосту. Решив, что она отошла уже достаточно далеко и не услышит меня, я, на всякий случай стараясь не шуметь, вошел в сарай. Конечно же, там было темно, как в подземном царстве, но, слава богу, я курю, поэтому тоже име при себе спички. Я зажег одну спичку и поднял над головой, но ее свет был очень слабым, а я не знал, где искать, поэтому она погасла до того, как я успел достаточно внимательно осмотреть место, в котором находился. Пришлось зажечь еще одну, но даже несмотря на то, что я сосредоточил внимание на одном месте, а именно на полу у себя под ногами, она тоже сгорела полностью, прежде чем я заметил хоть какое-то указание на то, где миссис Белден спрятала коробочку. И тут я в первый раз осознал сложность стоявшей передо мною задачи. Она, возможно, еще до выхода из дома решила, в какой части этого старого сарая спрятать свое сокровище, у меня же не было никаких указателей, я мог лишь жечь спички. И я жег их. Целая дюжина была зажжена и сгорела до того, как я хотя бы убедился, что коробочка не спрятана под грудой старья в одном из углов, и лишь когда в руке у меня осталась последняя спичка, я заметил, что одна из поломанных половиц немного сдвинута с места. Одна спичка на то, чтобы поднять половицу, обследовать пространство под ней и, если коробочка окажется там, аккуратно ее достать! Решив не тратить столь скудный запас, я в темноте встал на колени, взялся за половицу и обнаружил, что она не закреплена. С силой провернув доску, я выломал ее и отложил в сторону, а потом зажег спичку и заглянул в открывшуюся таким образом дыру. Мой взгляд натолкнулся на что-то, коробку или камень – я не понял, но, когда я потянулся за ней, спичка выпала у меня из пальцев. Сокрушаясь от собственной нерадивости, но вознамерившись во что бы то ни стало добраться до увиденного, я опустил руку поглубже в дыру и в следующую секунду овладел объектом своего любопытства. Это было коробочка!

Обрадовавшись успешному исходу поисков, я собрался уходить, желая одного – вернуться домой раньше миссис Белден. Было ли это возможным при ее преимуществе в несколько минут? Мне пришлось бы обгонять ее на дороге, а это грозило разоблачением. Стоит ли игра свеч? Я решил, что стоит.

Выйдя на дорогу, я пошел быстрым шагом и какое-то время продолжал так идти, не догоняя и не видя ее, но, зайдя за поворот, неожиданно наткнулся на миссис Белден, которая стояла посреди дороги и смотрела назад. В некотором замешательстве я прошмыгнул мимо, ожидая, что она попытается остановить меня. Но она не сказала ни слова. Сейчас я уже сомневаюсь в том, что тогда она вообще видела или слышала меня. Пораженный таким обхождением и еще более удивленный тем, что она не стала следовать за мной, я посмотрел назад и увидел то, что приковало миссис Белден к месту и заставило позабыть о моем присутствии. Сарай позади нас пылал!

В тот же миг стало понятно, что это дело моих рук. Я уронил недогоревшую спичку, и она упала на какое-то горючее вещество.

Пораженный этим зрелищем, я тоже замер. Все выше и выше вздымались красные языки пламени, все ярче и ярче становились отблески на тучах над ними и на ручье внизу. Завороженный этим зрелищем, я забыл о миссис Белден. Но короткий, взволнованный вздох неподалеку вскоре напомнил мне о ее присутствии, и, подойдя чуть ближе, я услышал, как она голосом человека, разговаривающего во сне, произнесла: «Что ж, я не хотела этого. – А потом добавила тише и с ноткой удовлетворения: – Но так оно и лучше. Желание Мэри исполнилось, и винить некого».

Дожидаться еще каких-либо признаний я не стал. Если миссис Белден пришла к такому заключению, задерживаться здесь она не станет, тем более что отдаленные крики и топот бегущих ног указывали на то, что орава деревенских мальчишек уже спешит на пожар.

Вернувшись в дом, я первым делом убедился в том, что ничего дурного не произошло из-за того, что я неосмотрительно оставил его на милость нищенки, которую пустила миссис Белден, потом пошел в свою комнату и осмотрел коробку. Это был аккуратный жестяной ящичек, запертый на замок. Оценив его вес и убедившись, что в нем не может находиться ничего тяжелее нескольких листов бумаги, я спрятал его под кровать и вернулся в гостиную. Едва я успел усесться и открыть книгу, как вошла миссис Белден.

– Ну и ночка! – воскликнула она, снимая шляпку и открывая разгоряченное от длительной прогулки, но утратившее былую напряженность лицо. – Гроза гремит, где-то дальше по улице пожар, и вообще жуть. Надеюсь, вы не скучали, – продолжила она, внимательно всматриваясь в мое лицо, которому я изо всех сил старался придать безмятежный вид. – У меня было одно дело, но я не думала, что задержусь так долго.

Я ответил что-то, и миссис Белден пошла закрывать дом.

Я подождал, но хозяйка не вернулась; вероятно, боясь выдать себя, она пошла в свою комнату, предоставив мне самому о себе позаботиться. Должен признаться, я был рад этому. Дело в том, что я вряд ли выдержал бы еще какие-нибудь потрясения и с большим облегчением отложил дальнейшие действия на утро. Как только гроза закончилась, я лег в постель и после нескольких безуспешных попыток все же смог заснуть.

Глава 29

Исчезнувший свидетель

Я прочь бежала, восклицая: Смерть![28]

Джон Мильтон. Потерянный рай

– Мистер Рэймонд!

Голос был тихим и заискивающим. Он проник в сон, разбудил меня и заставил открыть глаза. Ночная мгла уже начала рассеиваться, и в робком утреннем свете я увидел стоявшую у открытой двери в столовую жалкую фигуру нищенки, принятой вчера в дом. В недоумении и злости я уже хотел попросить ее уйти, когда она, к моему величайшему изумлению, достала из кармана красный носовой платок, и я узнал В.

– Прочитайте, – сказал он, сунув мне в руку маленькую бумажку, и, не произнеся более ни слова, покинул комнату, затворив за собой дверь.

Взволнованный, я встал, подошел к окну и в стремительно набирающем силу свете сумел разобрать грубо нацарапанные строки:

Она здесь, я видел ее в небольшой комнатке на втором этаже (меж двух комнат), расположенной над столовой. Дождитесь восьми часов, потом поднимайтесь. Я как-нибудь выманю миссис Б. из дома.

Значит, Ханна находилась в доме и слух меня не подвел, когда накануне вечером мне показалось, что я услышал шаги над головой.

Чувствуя большое облечение и одновременно волнение, вызванное возможной встречей лицом к лицу с той, кому, по всей вероятности, была известна жуткая тайна убийства мистера Ливенворта, я снова лег, намереваясь отдохнуть еще часок, но вскоре отчаялся заснуть и стал вслушиваться в звуки пробуждающейся жизни, которые начали раздаваться в доме и окрестностях.

Поскольку В, уходя, закрыл дверь, я с трудом услышал, как миссис Белден спустилась по лестнице, но короткое удивленное восклицание, которое она издала, войдя в кухню и увидев, что черный ход открыт, а нищенка исчезла, прозвучал достаточно отчетливо, и на мгновенье я задумался, правильно ли В поступил, исчезнув так бесцеремонно. Но он не зря заранее изучал характер миссис Белден. Когда она, готовя завтрак, вошла в комнату, соседнюю с моей, я услышал, как она сказала себе:

– Несчастная! Она так долго жила в полях и на обочинах, что уже не может провести в доме целую ночь.

Завтрак стал для меня настоящим испытанием. Усилия, которые я прилагал, чтобы есть и казаться беззаботным, разговаривать и не проговориться… Не хотел бы я снова через это пройти! Но наконец он закончился, и я остался в своей комнате один, с трепетом ожидая долгожданного разговора. Медленно тянулись минуты, пробило восемь, и как только стих последний удар, раздался громкий стук в дверь черного хода и в комнату ворвался мальчик.

– У папы приступ! Миссис Белден! У папы приступ! Идемте скорее!

Движимый естественным порывом, я вскочил и поспешил в кухню, едва не столкнувшись в двери с взволнованной миссис Белден.

– Бедный дровосек слег с приступом, – сказала она. – Не могли бы вы присмотреть за домом, пока я схожу и узнаю, чем ему можно помочь? Задерживаться я не буду.

И не дождавшись ответа, она схватила шаль, накинула ее на себя и вышла на улицу следом за мальчишкой, который от возбуждения ни секунды не стоял спокойно.

Мгновенно дом наполнился мертвенной тишиной, и мое сердце сжалось от страха, подобного которому мне ощущать еще не приходилось. На миг мне показалось, что я не смогу выйти из комнаты, подняться наверх и встретиться с девицей, но на лестнице необычный страх покинул меня, а его место заняло некое воинственное любопытство, которое заставило меня распахнуть дверь наверху, к которой я подошел с горячностью, новой для моего характера.

Я оказался в просторной спальне, которую этой ночью явно занимала миссис Белден. Отмечая некоторые признаки того, что она провела беспокойную ночь, я подошел к двери комнаты, указанной в записке В. Она представляла собой грубую конструкцию из сколоченных вместе и кое-как выкрашенных сосновых досок. Остановившись перед ней, я прислушался. Все было тихо. Подняв щеколду, я попытался войти. Дверь оказалась запертой. Еще немного постояв, я приложил ухо к замочной скважине. Ни звука не доносилось изнутри, в могиле и то не было бы так тихо. Охваченный благоговейным страхом и не зная, как поступить, я задумался. Неожиданно я подумал, что, возможно, существует еще одна дверь, ведущая в эту комнатку из другой комнаты, расположенной на противоположной стороне зала. Я поспешил к ней и взялся за ручку. Но она оказалась так же надежно заперта, как и предыдущая. Заключив, что без применения силы внутрь не попасть, я заговорил. Позвав девицу по имени, я приказал ей открыть дверь. Не получив ответа, я со строгими нотками в голосе сказал:

– Ханна Честер, вы обнаружены. Если не откроете, нам придется выломать дверь. Давайте не будем тянуть время, открывайте немедленно.

Ответа не последовало.

Отступив на шаг, я бросился всем весом на дверь. Она угрожающе скрипнула, но не поддалась.

Повременив лишь для того, чтобы убедиться, что внутри не происходит никакого движения, я снова надавил на нее, на этот раз со всей силой. Дверь слетела с петель, и я провалился в комнату до того душную, холодную и темную, что замер на мгновенье, чтобы собраться с чувствами, прежде чем решиться осмотреться. Хорошо, что я это сделал. В следующее мгновение от вида бледного и неподвижного красивого ирландского лица, глядевшего на меня из вороха постельного белья на кровати у стены, меня пробрало таким смертным холодом, что не будь этого короткого приготовления, я бы серьезно испугался. Меня охватило липкое недоброе предчувствие, и, повернувшись к молчаливой фигуре, лежащей так близко, и увидев, с какой мраморной неподвижностью она застыла под лоскутным пледом, я спросил себя, как может сон так походить на лик смерти, ибо у меня не было серьезных сомнений в том, что передо мною спящая женщина. В комнате было слишком много свидетельств беззаботной жизни, чтобы делать какие-либо иные выводы. Одежда, оставленная на полу так, словно она ее только что сняла, объемная миска с едой, дожидающаяся на кресле у двери, – даже мимолетного взгляда на нее было достаточно, чтобы увидеть, что среди прочего там было и то блюдо, которое мы ели на завтрак, – и все вокруг говорило о цветущей жизни и беспечной вере в завтрашний день.

И все же чело, повернутое к балкам незаконченной стены, было таким бледным, приоткрытые глаза были такими стеклянными, а рука, лежащая на покрывале, такой неподвижной, что от мысли о прикосновении к существу, впавшему в столь глубокую бессознательность, меня бросило в дрожь. Но прикоснуться было необходимо. Любой крик, который я мог издать в ту минуту, был не в силах пронзить этих оглохших ушей. Собравшись с духом, я наклонился и поднял руку, которая лежала на покрывале, точно в насмешку, ожогом вверх, намереваясь заговорить, позвать, сделать что-нибудь, что угодно, чтобы разбудить ее. Однако от первого же прикосновения к руке невыразимый ужас сковал меня. Она была не только холодной, как лед, но и окоченевшей. Уронив ее, я снова всмотрелся в лик девицы. Боже правый! Имела ли когда-либо жизнь подобное обличье? Какой сон рождает столь бледные оттенки, такое обличительное оцепенение? Наклонившись еще раз, я присмотрелся к ее губам. Ни дыхания, ни движения. Потрясенный до глубины души, я сделал последнюю попытку. Разорвав одежды, я положил руку ей на сердце. Оно было неподвижно, как камень.

Глава 30

Сожженные бумаги

Ты мне дороже был мужей достойных[29].

Уильям Шекспир. Генрих IV

Я не уверен, что сразу же обратился за помощью. Жуткое потрясение, постигшее меня именно в ту минуту, когда жизнь и надежда кипели сильнее всего, внезапное крушение всех планов, основанных на ожидаемых показаниях этой женщины, и самое страшное – ужасающее совпадение между неожиданной смертью и тяжелым положением, в котором виновная сторона, кто бы это ни был, предположительно пребывала в это время, было слишком очевидным, чтобы предпринимать какие-либо немедленные шаги. Я мог лишь стоять и взирать на умиротворенное лицо предо мною, улыбающееся в вечном покое, словно говоря, что смерть совсем не так страшна, как мы привыкли думать, и дивиться провидению, которое принесло нам страх вместо облегчения, осложнение вместо облегчения, разочарование вместо успеха. Ибо, как ни красноречива смерть даже на незнакомых и нелюбимых лицах, причины и последствия этой имели слишком большое значение, чтобы позволить себе предаваться скорби. Ханна-девица, растворилась в Ханне-свидетельнице.

Но постепенно выражение ожидания, которое я заметил, осматривая уста и наполовину открытые веки, привлекло мое внимание, и я склонился над нею, снедаемый интересом иного рода и спрашивая себя, действительно ли она мертва и не поможет ли немедленное медицинское вмешательство. Однако чем внимательнее я всматривался, тем больше убеждался, что она мертва уже несколько часов; и смятение, вызванное этой мыслью, вместе с раскаянием в том, что я не повел себя решительнее вчера, когда можно было ворваться в укрытие этой несчастной и прервать, если не прекратить, исполнение рока, заставило меня задуматься о своем нынешнем положении. Оставив ее, я вышел в соседнюю комнату, распахнул окно и привязал к створке красный платок, который предусмотрительно захватил с собой.

В тот же миг какой-то юноша, которого я счел В, хотя он не имел ни малейшего сходства ни в одежде, ни в выражении лица с внешностью того молодого человека, которого я видел до сих пор, вышел из дома жестянщика и направился к дому, в котором находился я.

Заметив, что он бросил быстрый взгляд в моем направлении, я вышел из комнаты и ждал его наверху лестницы.

– Ну что? – шепнул он, войдя и встретив мой взгляд. – Видели ее?

– Да, – горько ответил я. – Видел.

Он взбежал по ступенькам ко мне.

– И она созналась?

– Нет. Я не разговаривал с ней. – И видя, что мой тон и выражение лица встревожили В, я повел его в комнату миссис Белден, спросив по дороге: – Что вы имели в виду, когда сегодня утром сообщили, что видели ее, и указали комнату, в которой я могу ее найти?

– То, что сообщил.

– То есть вы побывали в ее комнате?