Хевен, дочь ангела Эндрюс Вирджиния Клео
– Фанни, на улице накрапывает, – сказал отец, проявляя об этих дорого и тепло одетых людях заботу, которую никогда не проявлял ни к кому из нас. – Найди старый зонтик, он где-то там валяется, чтобы леди не испортила свою красивую прическу.
Отец сгреб Нашу Джейн и Кейта в охапку и велел им прекратить плакать, а я поспешила за стеганым одеялом, чтобы накрыть их одежду от дождя, и выбрала самое лучшее, ручной работы, его сшила бабушка.
– У них нет ни пальто, ни головных уборов, ни обуви – ничего, – спешила я сообщить леди. – Пожалуйста, будьте добры к ним, давайте им побольше апельсинового сока и фруктов. И мяса, особенно красного. У нас никогда не было вдоволь мяса, даже курятины и свинины. Наша Джейн любит фрукты, а другого много не ест. А у Кейта – хороший аппетит, даже если он немного простудится. И еще у них бывают по ночам кошмары, так что оставляйте немного света, чтобы темнота не пугала их.
– Замолчи! – снова зашипел на меня отец.
– Что ты, детка, я, конечно, буду доброй к твоим братику и сестричке, – ласково произнесла леди и участливо погладила меня по щеке. – Какая ты хорошая, ты прямо маленькая мама. Не беспокойся о них. Я женщина не жестокая, и муж у меня не такой. Мы будем добрыми с ними, мы их оденем во все новое, а рождественское утро ожидает их в нашем доме, и они получат все, чего только не пожелают. Мы не знали, мальчика мы возьмем или девочку, так что мы покупали вещи, которые годятся и для девочек, и для мальчиков… Лошадка-качалка, трехколесный велосипед, кукольный домик, машинки, одежда… На двоих не хватит, но они пока что разделят, а завтра же купим все, что им только понадобится. Так что ты, моя сладкая, будь спокойна за них. Не плачь и не беспокойся. Мы сделаем все возможное, чтобы быть отличными родителями, правда, Лестер?
– Да, – коротко отрезал ее муж. Ему хотелось поскорее уехать отсюда. – Надо трогаться, дорогая. Уже поздно, а нам еще предстоит неблизкий путь.
Теперь отец передал Нашу Джейн женщине, а мужчина повел Кейта, который перестал сопротивляться, а только плакал, как и Наша Джейн.
– Хевли, Хевли! – причитала Наша Джейн, протягивая ко мне худенькие ручонки. – Я не хочу уходить, не хочу…
– Поторопись, Лестер. Я не могу выдержать плача этого ребенка.
Они торопливо покинули дом с плачущими детьми, а за ними семенил отец, услужливо держа старый дырявый зонт над головой леди и Нашей Джейн.
Я опустилась на пол и зарыдала.
Том подбежал к окну. Я сначала не хотела смотреть, но, не выдержав, вскочила и заняла место рядом с Томом. Фанни тоже смотрела, встав на колени, твердя при этом:
– Господи, мне бы все эти вещи в рождественское утро. Почему они не захотели взять меня вместо Нашей Джейн? Она же только и делает, что ревет. А он мочится в постель. Чего же ты, Хевен, не сказала им об этом, а?
Я вытерла слезы и постаралась взять себя в руки. Я пыталась убедить себя, что все не так и плохо. Да, я теряю Нашу Джейн и Кейта, но зато они получат столько прекрасных вещей. Они будут есть апельсины, играть в настоящие игрушки, а врач вылечит Нашу Джейн.
Потом я выскочила за дверь и, когда уже черный автомобиль трогался, прокричала на одном дыхании:
– И отведите их обоих в хорошие школы, пожалуйста!
Леди опустила окошко и помахала мне рукой.
– Пожалуйста, не беспокойся, дорогая! – крикнула она мне в ответ. – Время от времени я буду тебе писать, чтобы ты знала, как они, но без обратного адреса. И фотографии буду присылать.
И стекло снова поднялось, заглушив громкие горестные рыдания Нашей Джейн и Кейта.
Отец даже не удосужился забежать в нашу хижину и узнать, что дети думают о его «рождественском подарке», который он нам только что вручил.
Он побежал, словно спасаясь от моих обвинительных взглядов и гневных слов, которые я готова была бросить ему в лицо. Запрыгнул в свой старый пикап и уехал, чтобы растратить эти деньги на шлюх, пьянки и азартные игры. Когда он сегодня ляжет спать, то наверняка у него и мысли не промелькнет ни о Нашей Джейн, ни о Кейте, ни о ком-либо из нас…
Словно цыплячий выводок, напуганный чем-то неведомым, мы сгрудились в кучу. Дедушка сидел и вырезал, как будто ничего не случилось. Мы сидели и смотрели друг на друга. Скоро даже Фанни заплакала.
– С ними будет все хорошо, как вы думаете? Люди любят маленьких детей, даже не своих, правда?
– Конечно, – согласилась я, стараясь подавить слезы и оставить переживания на потом, когда буду одна. – Мы их еще увидим. Если леди будет присылать нам длинные письма, мы узнаем, как они живут, а там, глядишь, и сами Наша Джейн и Кейт в один прекрасный день напишут нам, чего же тут удивительного… ничего удивительного… – Меня снова стали душить слезы, потоком хлынувшие по щекам. Наконец я собралась с силами и задала очень важный вопрос: – Том, а ты не обратил внимание на номера?
– А как же, – ответил он хрипловатым, сдавленным голосом. – Мэриленд. Только вот последние три цифры не успел рассмотреть. А первые – девять-семь-два. Запомните.
Том всегда запоминал такие вещи, а я никогда.
Теперь самые маленькие, о которых больше всего приходилось заботиться, уехали. Не будет плача по ночам и по утрам, не будет мокрой постели и одеял, меньше будет стирки, просторнее будет в кровати.
Как же сразу опустел наш маленький домик, какими скучными стали часы, минуты и секунды после отъезда Нашей Джейн и Кейта. По большому счету, им будет, наверное, лучше, тем более что эти люди показались такими богатыми, но что станет с нами? Неужели любовь ничего не стоит? Неужели деньги крепче родства?
– Дедушка, – произнесла я хрипловатым голосом, – теперь в кровати есть место и для тебя.
– Это неправильно и нездорово – спать вместе старым и малым, – прошепелявил дедушка. Но ему хотелось сказать еще. Его шишковатые пальцы дрожали, как от застарелой лихорадки, а выцветшие глаза смотрели с мольбой, ожидая найти во мне понимание. – Люк хороший парень, девочка, хороший. Он ради добра все делает… Хотя ты этого и не понимаешь. Он хочет помочь, вот в чем дело… Ты не думай плохо о своем папе, он делает все, что в его силах.
– Дедушка, ты говоришь о нем хорошие вещи только потому, что он твой сын, потому, что это все, что у тебя осталось, и тебе не важно, хороший он или плохой. Но с этого дня и впредь он мне больше не отец! Отныне я больше не буду звать его папой. Он для меня Люк Кастил – противный, страшный, злой, лживый. И когда-нибудь он заплатит за все страдания, которые доставил нам! Я ненавижу его, дедушка, он мне отвратителен! Настолько ненавижу, что меня тошнит от него!
Лицо дедушки, пересеченное тысячами морщин и морщинок, увядшее, бледное и болезненное (хотя на самом деле он не был так стар), сделалось мертвенно-бледным.
– В Священном Писании сказано: чти мать свою и отца своего. Помни об этом, Хевен, детка.
– Почему же там не сказано: чти детей своих? Почему, дедушка?
Разразилась снежная буря. Снег замел нашу хижину до самого верха окон, засыпал террасу. Том вышел и раскидал снег от окон, но ледяной нарост не позволял видеть улицу. Хорошо еще, что отец привез еды, и до его следующего приезда у нас было на чем продержаться.
Без Нашей Джейн и Кейта в доме воцарилась тоска. Я забыла обо всех проблемах, которые доставляла мне сестричка, забыла ее жалобный плач, ее капризный желудок, который трудно было ублажить. Я помнила только ее нежное тельце, ее милый затылок с кудряшками, становившимися во сне влажными. Свернувшись в кровати, Наша Джейн и Кейт были похожи на двух спящих ангелочков. Я помнила, как Кейту нравилось, когда его укачивали, как он любил послушать какую-нибудь сказку или историю на сон грядущий, и я ему тысячу раз их рассказывала. Помнила, как он целовал меня на ночь, помнила его крепкие ножки, помнила, как он своим тонким голоском произносил молитвы, стоя на коленях рядом с Нашей Джейн, босоногий, с подогнутыми розовыми пальчиками. У них никогда не было подходящей ночной одежды. Я всхлипнула и почувствовала себя плохо; во мне закипала злость от воспоминаний, и она отливала во мне пули, которые рано или поздно поразят того человека, который принес мне столько страданий.
Бедный дедушка совсем перестал разговаривать. Он сделался молчаливым, как при бабушке. Не вырезал, не пиликал на скрипке, только смотрел в бесконечность и раскачивался – туда-сюда, туда-сюда. Изредка он произносил молитву, на которую никогда не получал ответа.
Все мы молились и не получали ответа.
Я видела сон, будто Наша Джейн и Кейт просыпаются и оказываются в том самом счастливом рождественском утре. На них симпатичные красные фланелевые пижамки, они играют в элегантной гостиной, где стоит раскидистая рождественская елка, а под ней лежит множество совсем новеньких игрушек и одежды. С веселым, но беззвучным смехом, как это бывает во снах, братишка и сестренка носятся по комнате в миниатюрных машинках, а Наша Джейн даже залезает в кукольный домик. Как они, суетясь, вскрывают коробки с подарками, где масса разноцветных длинных сетчатых мешочков с апельсинами, яблоками, конфетами и жевательной резинкой, пакетов с печеньем. Потом они садятся за стол – длинный, покрытый накрахмаленными скатертями, искрящийся хрусталем и сияющий серебром. На большом серебряном блюде им приносят огромного индюка с золотисто-коричневой корочкой, а вокруг него лежат все те яства, которые мы ели с мисс Дил в ресторане. Есть там и тыквенный пирог, какой я видела в красивом журнале. Вот такую жизнь получили Наша Джейн и Кейт в моих снах.
Фанни все время ныла, недовольная тем, что не ее выбрали эти богатые люди в красивой одежде, приехавшие на огромном автомобиле.
– Эта богатая леди вполне могла бы выбрать меня, а не Нашу Джейн, – в сотый раз повторяла она. – Если бы у меня было время вымыть голову, помыться. Ты всю горячую воду истратила на них, Хевен! Ты эгоистка! Этим богачам я не понравилась, потому что показалась им не такой чистой. И почему отец не предупредил нас, чтобы мы подготовились?!
– Фанни! – воскликнула я, не выдержав ее нытья. – Что тебе не нравится? Какая тебе радость – уехать с чужими людьми, которых ты совсем не знаешь? Один Бог знает, что там ждет… – Я не смогла договорить и заплакала.
Подошел Том и стал успокаивать меня:
– Все будет хорошо. Они действительно, похоже, богатые и приличные люди. Адвокат – человек интеллигентный, иначе быть не может. Ты подумай, лучше было бы, если бы папа продал их таким же беднякам, как мы сами?
Как и ожидалось, дедушка принял сторону своего сына:
– Люк делает только то, что считает лучшим. И ты, девочка, придерживай язык, когда увидишь его в следующий раз, а то он может сделать тебе что-нибудь ужасное. Тут не место детям, хорошо, что их забрали. Перестань плакать и прими все как есть, ничего тут не изменишь. Такая уж жизнь. Ветер дует, а ты держись.
Я так и знала, что от дедушки, как и от бабушки, нечего было ждать помощи, когда речь шла об отце. Бабушка всегда находила предлог оправдать жестокое поведение своего сына. Мол, в душе он хороший, а за всей грубостью и жестокостью – славный человек, изломанный жизнью и который не может найти в ней своей дороги.
Я считала, что чудовище может любить только тот, кто его породил.
Дедушка сильно разочаровал меня. Что же он такой слабый и не может постоять за наши права? Он что, не может раскрыть рот, чтобы сказать свое слово? Неужели все его мысли направлены на создание очаровательных деревянных фигурок? Он мог бы сказать сыну, чтобы тот не смел продавать своих детей. Но он ни слова не сказал, ни слова.
Горько было сознавать, что этот человек каждое воскресенье, когда может, ходит в церковь, поет вместе с нами псалмы, читает, склонив голову, молитвы, а потом возвращается в дом, где бьют детей, издеваются над ними, морят голодом, а потом еще и продают.
– Надо бежать, – прошептала я Тому, когда Фанни и дедушка заснули. – Как только растает снег, надо до возвращения отца одеться во все, что у нас есть, и бежать к мисс Дил. Она к этому времени уже наверняка вернулась из Балтимора, пора уже. Она посоветует нам, что делать и как вернуть Нашу Джейн с Кейтом.
Да, если кто-нибудь знает, как пресечь планы отца распродать нас, то это только мисс Дил. Она знает тысячи вещей, о которых у отца и представления нет. И у нее есть связи.
Три дня беспрерывно валил снег. Потом вдруг неожиданно из-за облаков выглянуло солнце. Когда Том открыл дверь на улицу, яркий свет почти ослепил нас.
– Кончилось, – тихо пробурчал дедушка. – Вот так поступает Бог, чтобы спасти свои чада, когда жизнь уже кажется безнадежной.
Чем это мы спасены? Солнцем, что ли? Да от него просто немного теплее. Я подошла к нашему ветхому шкафу для продуктов: опять там ничего не было, кроме нескольких орехов, оставшихся с осени.
– А я люблю орехи, – весело сказал Том, получив свои два. – А когда снег подтает, мы сможем надеть все наши теплые вещи и бежать. Плохо ли пойти на запад, к солнцу? Остановимся где-нибудь в Калифорнии, будем питаться финиками и апельсинами и пить кокосовое молоко. Будем спать на золотистой травке и смотреть на золотые горы…
– А правда, что в Голливуде улицы из золота? – спросила Фанни.
– Я думаю, в Голливуде все из золота, – задумчиво произнес Том, глядя в открытую дверь. – В крайнем случае, из серебра.
Дедушка ничего не сказал.
У нас в горах была капризная погода. Весна могла явиться с быстротой молнии и наделать массу бед. По-настоящему весенние дни могли нагреть землю и в декабре, и в январе, и в феврале, обмануть растения и спровоцировать их преждевременно цвести, выпускать листья. А когда придет черед настоящей весне, то растения не смогут повторить все сначала, поскольку их уже обманули и дважды они не поддадутся на уловки, по крайней мере в этом сезоне.
На этот раз солнце превратило горы снега вначале в грязную кашу, а потом в потоки воды, сметающей на своем пути мосты и делающей невидимыми тропинки в лесу. Если мост снесло, то шанса на бегство нет. Том вернулся домой, измотанный долгим поиском пути выбраться отсюда, и сообщил, что ближайший мост действительно снесло.
– Там сейчас такое течение… Переплыть бы. Завтра будет поспокойнее.
Я оставила «Джейн Эйр», которую перечитывала во второй раз, и подошла к Тому. Мы так и стояли в молчании, когда к нам подошла и Фанни.
– Давайте торжественно принесем клятву, – прошептал Том так, чтобы его не услышал дедушка, – бежать при первой возможности, держаться вместе, несмотря на любые преграды, один за всех и все за одного… Хевенли, мы уже говорили это друг другу. Теперь мы должны добавить сюда и Фанни. Фанни, положи свою руку на мою. Но прежде перекрестись и подумай, что лучше нам умереть, чем позволить разлучить нас.
Фанни поколебалась, а потом в знак – редкого – проявления солидарности сестер положила свою руку на мою, которая лежала на руке Тома.
– Мы торжественно клянемся…
– Мы торжественно клянемся… – повторили мы с Фанни.
– Всегда быть вместе, проявлять заботу друг о друге в радости и печали…
Фанни снова заколебалась:
– Чего это ты насчет печали, Том? Как при регистрации брака.
– Ну ладно, тогда, несмотря на любые преграды, пока Наша Джейн и Кейт снова не будут с нами. Это вас обеих устроит?
– Прекрасно, Том, – сказала я и повторила за ним слова клятвы.
Даже на Фанни все это произвело впечатление. В ней проснулись родственные чувства, причем с большей силой, чем когда мы, притулившись друг к другу, обсуждали наше будущее в этом огромном мире, которого мы совсем не знали. Она даже помогла нам с Томом искать ягоды в лесу, пока мы дожидались падения уровня реки и восстановления моста.
– Да, – вдруг несколько часов спустя сказал Том, – вспомнил. Там же есть другой мост, в двадцати милях. Если уж мы решили, что дойдем. Хевенли, чтобы пройти двадцать миль, мало иметь по орешку на брата, это я тебе точно говорю.
– А двух на человека, думаешь, хватит? – спросила я, на всякий случай припрятавшая запасец.
– Ну, с нашей энергией мы дойдем до Флориды, – сказал Том и засмеялся. – А во Флориде, может быть, не хуже, чем в Калифорнии.
Мы оделись во все лучшее, что у нас было. Я старалась не думать о том, что мы оставляем дедушку одного. Фанни была рада бежать из этой хижины – обители горя и безнадежности. С виноватым видом мы все поцеловали на прощание дедушку. Он с трудом встал, улыбнулся нам и кивнул с таким видом, словно перестал удивляться сюрпризам, которые жизнь преподносила ему.
В руке я держала чемодан моей мамы, который Фанни увидела в первый раз. Правда, общая обстановка сборов к побегу в неизвестность помешала ей проявить излишний интерес к чемодану.
– До свидания, – почти в унисон произнесли мы.
Том с Фанни вышли на улицу, а я задержалась.
– Дедушка, – в смущении обратилась я к нему, ощущая в себе боль расставания, – прости меня, что я так поступаю с тобой. Я понимаю, это нехорошо – оставлять тебя одного, но мы обязаны сделать это, иначе нас продадут, как Кейта и Нашу Джейн. Пожалуйста, пойми.
Он посмотрел на меня, держа в одной руке нож, а в другой – деревянную заготовку, его тонкие волосы шевелились на сквозняке.
– Однажды мы вернемся, когда подрастем, и папа уже не сможет продать нас.
– Все правильно, детка, – прошептал дедушка и опустил голову, чтобы я не увидела его слез. – Только ты там осторожнее.
– Я люблю тебя, дедушка. Может быть, я раньше не говорила тебе этого, но я всегда любила тебя. – Я подошла поближе и поцеловала его. Он был колючий, и от него исходил стариковский запах. – Если бы все складывалось иначе, мы никогда бы не покинули тебя. Мы просто вынуждены бежать и поискать счастья в другом месте.
Он снова улыбнулся сквозь слезы, кивнул, показывая, что он понимает нас, и опять уселся в качалку.
– Скоро появится Люк и принесет еду, так что ты не волнуйся. Не обращай внимания, если я что не так тебе сказала, я это без умысла.
– И что же такое ты там сказала? – раздался из открытой двери грубый голос.
Слишком много расставаний
В дверях высилась громада отца, сердито рассматривавшего нас. В плотном длинном красном пиджаке с иголочки. Лучше ботинок я на нем никогда не видела, брюк тоже, на голове у него была отделанная мехом шапка, закрывавшая уши. Он привез с собой упаковки с продуктами.
– Вот я и вернулся, – произнес он как бы между прочим, словно только вчера уехал. – Еды привез. – И повернулся, словно собрался уйти.
Он ходил туда и сюда и что-то приносил. Теперь бежать не было смысла: его длинные ноги все равно нас догонят и без всякого пикапа и нам все равно придется вернуться. А Фанни бежать теперь и вовсе расхотелось. «Папа!» – то и дело кричала она, счастливая и возбужденная, носясь вокруг него, пока он переносил вещи, и все старалась обнять его и поцеловать. Наконец ей удалось прильнуть к отцу:
– Ой, папочка, наконец-то ты вернулся, чтобы спасти нас! Я так и знала! Я знала, что ты любишь меня! Теперь можно не убегать! Мы тут изголодались, намерзлись и собирались идти искать еду, даже воровать. Мы ждали только, как растает снег и восстановят мосты. Ой, как я рада, что теперь все это не нужно!
– Это вы собирались бежать, чтобы найти еду, да? – произнес отец, сжав губы и сощурив глаза. – Куда бы вы ни убежали, я везде вас найду. А теперь сидите и ешьте и ждите, сейчас ко мне приедет одна компания.
Опять компания!
У Фанни лицо моментально загорелось, как будто его включили в электросеть.
– Ой, папа, на этот раз за мной, да? Ну правда, скажи – за мной? Ну пускай будет за мной!
– Прихорошись, Фанни, будь готова! – приказал отец и рухнул на стул, чуть не опрокинувшись. – Я нашел тебе новых маму и папу, каких ты и просила, таких же богатых, какие взяли Джейн и Кейта.
Фанни, услышав такую новость, завизжала от радости. Она бегом поставила греть воду на печку, а тем временем достала большой алюминиевый таз, в котором мы мылись.
– Ой, как я хочу приодеться! – Потом она стала просить меня: – Хевен, ты не сделаешь что-нибудь со своим платьем, так чтобы оно смотрелось на мне?
– Я ничем не помогу тебе, – ответила я так холодно, словно у меня во рту заледенело, и в то же время почувствовала, как из глаз потекли жгучие слезы. Фанни с такой легкостью нарушила свою клятву, собираясь уйти от нас!
– Том, сбегай принеси мне еще воды, – попросила она его самым сладким тоном, на который была способна. – Мне надо побольше, как следует промыть и прополоскать волосы.
Том с неохотой согласился.
Отец, похоже, прочел мои мысли. Он посмотрел в мою сторону, прочел в моих глазах решительный настрой, и, возможно, впервые в жизни я поняла, за что он ненавидит меня. Я была не такая, как его ангел. Я точно знала, что совсем не такая. Чтобы я клюнула на такого вот человека с гор, живущего в паршивой халупе и промышляющего левым спиртным? Он, казалось, прочел мои мысли. Губы у него подобрались, и он изобразил такую мерзкую пренебрежительную улыбку, которая не оставила и следа от его красоты.
– Ты, кажется, хочешь что-то сказать, моя маленькая? Ну давай скажи, я жду.
Я машинально снова ухватилась за кочергу. И тут вошел Том, быстро поставил полное ведро воды на пол и бросился ко мне, чтобы я не пустила кочергу в ход.
– Он же убьет тебя, – торопливо прошептал он, схватив меня.
– Ты, говорят, чемпион, да? – произнес отец, глядя на Тома с усмешкой. Потом он сделал скучное выражение лица, встал, зевнул, словно ничего особенного не происходило и он не чувствовал исходящей от нас ненависти к нему. – Они могут быть с минуты на минуту, так что поживей, Фанни, девочка. Ты скоро узнаешь, как твой папа любит тебя, когда увидишь, кто тебя возьмет к себе и будет заботиться.
Не успел он произнести эти слова, как в наш грязный двор въехала машина. Это был автомобиль, который все мы прекрасно знали, потому что сотни раз видели его на улицах Уиннерроу. Длинный, черный, сияющий лаком «кадиллак» принадлежал богатейшему человеку Уиннерроу – преподобному Уэйленду Вайсу.
Наконец-то, наконец-то!
Это мисс Дил нашла способ спасти нас!
Завизжав от радости, Фанни самодовольно посмотрела на меня:
– Это за мной! За мной приехали!
И тут же надела на себя платье, считавшееся моим лучшим туалетом. Отец подскочил к двери и радушно пригласил в дом преподобного и его половину. Супруга вошла без улыбки, молча, вид у нее был кислый и недовольный. Хотя наши жуткие жилищные условия не вызвали у нее шока. Позже я поняла, что они не были для нее неожиданностью. Что же касается преподобного, то он вообще не терял зря времени.
Я ошиблась, полагая, что это мисс Дил прислала его спасти нас, еще больше я ошиблась, рассчитывая, что Бог совершит одно из своих чудес. Фанни чувствовала реальность лучше меня. Божий человек преподобный Вайс уже знал, кого из оставшейся тройки он заберет, хотя, рассматривая нас вблизи, он остановил свой вожделенный взгляд на мне.
Святой человек ужасно напугал меня, и я попятилась. Я сердито взглянула на отца. Он замотал головой, словно не хотел, чтобы я жила слишком близко от его дома. Подтверждением тому оказались и сказанные слова:
– С моей старшей – одни проблемы: она дерзкая, упрямая, твердолобая злюка. Поверьте моему слову, преподобный Вайс и миссис Вайс, эта младшая девочка, Фанни, куда более хороший выбор. Она послушная, красивая, ласковая. Что вы, я зову ее голубка, зайчик, моя милая, любимая Фанни.
Вот врет! Никого из нас, даже Фанни, он не звал никакими голубками или зайчиками.
На сей раз не будет ни слез, ни рыданий, ни сопротивления – Фанни только рада сбежать отсюда. И улыбка сестры служила лучшим подтверждением ее приподнятого настроения. Священник вручил нам всем троим по коробке шоколадных конфет, а Фанни вдобавок – красивое красное пальто ее размера с черным меховым воротником. Фанни была сражена таким подарком.
Она уже не могла дождаться, когда они закончат говорить про ее собственную красивую комнату, которая отделана так, чтобы она ей понравилась, про другие вещи: уроки музыки и танцев, которые они собираются ей давать.
– Я буду какой вы захотите! – воскликнула Фанни с горящими глазами. – Какой только захотите! Я готова, сгораю от нетерпения быть с вами! Спасибо, что вы приехали, что захотели взять меня, спасибо вам, спасибо! – Фанни бросилась в объятия к священнику. – Благослови вас Господи! И пусть я буду благословенна! Миллион раз вам спасибо. Теперь я никогда не буду голодать и мерзнуть. Я уже люблю вас, люблю, люблю – за то, что вы выбрали меня, а не Хевен.
«Фанни! Фанни! – так и хотелось крикнуть мне. – Ты что, забыла нашу клятву держаться вместе, несмотря на любые преграды? Бог не допускает такого – разделять семьи и продавать детей. Фанни, мы же с тобой одной плоти и крови».
– Вот увидите, вот увидите! – с гордостью воскликнул отец. – Вы не ошиблись с выбором. Это любящая, ласковая девочка, вам никогда не будет стыдно за нее.
Он бросил в мою сторону презрительный взгляд. А я стояла, глядя в бесконечность, и мне было стыдно и страшно за Фанни. Что может знать и понимать тринадцатилетняя девчонка? Том стоял рядом, держа меня за руку, бледный от переживаний, с потускневшими глазами.
Шла игра в пять негритят. Они исчезали один за другим. Осталось двое. И кто следующий – Том или я?
– Я так горда, что они выбрали меня. – Фанни была сама не своя от счастья. Надев новое красное пальто, она прошептала прерывающимся голосом, который звучал даже трогательно: – Я буду жить в большом и богатом доме, и вы можете приезжать ко мне повидать меня. – Она вздохнула пару раз, что должно было выражать некоторое сожаление, потом взяла двухфунтовую коробку шоколадных конфет и с улыбкой направилась к большой машине во дворе. – До встречи в городе, – бросила она, не оборачиваясь и не взглянув даже на отца.
Бумажные формальности закончились, священник заплатил свои пятьсот долларов, получил от отца тщательно выполненную расписку и направился вслед за Фанни, а за ним в двух шагах последовала его жена. Как истинный джентльмен, преподобный помог Фанни и супруге сесть в машину. Все сели впереди, Фанни посредине.
Дверца машины захлопнулась.
И снова нахлынула боль, хоть и не такая острая, как после разлуки с Нашей Джейн и Кейтом. Фанни хотела уйти из дома, она не плакала, не кричала, не брыкалась, не отмахивалась руками, как наши меньшие, которые не хотели расставаться с нами. Хотя кто знает, какое решение было верным?
К тому же Фанни уезжала только в Уиннерроу, а Наша Джейн и Кейт убыли далеко, куда-то в Мэриленд, и Том заметил лишь три цифры номерного знака. Хватит ли этого, чтобы найти этих людей когда-нибудь?
Теперь пришел черед скучать по Фанни, моей извечной мучительнице, моей подруге и сестре. По Фанни, моему постоянному позору, – когда я ходила в школу и слышала ее хихиканье из раздевалки. По Фанни, с ее готовностью номер один к развлечениям с мальчиками, которую она в полном виде унаследовала от традиций гор.
На сей раз, после того как забрали Фанни, отец не уехал. Похоже, сведения, которые выболтала сестра, заставили его насторожиться и не дать нам с Томом сбежать. А мы не могли дождаться, когда он уедет, чтобы в тот же миг улизнуть из дома, а не быть проданными. Мы молча сидели на полу возле печки, и так близко, что чувствовали тепло и слышали напряженное дыхание друг друга.
Отец явно не собирался давать нам шанс сбежать. Он выбрал стул покрепче и, полузакрыв глаза, устроился на нем по другую сторону печки. Похоже, он кого-то ждал. Я пыталась убедить себя, что пройдут дни, прежде чем придет кто-то еще, и нам за это время представится случай – и не один – улизнуть.
Однако этого не произошло.
Во двор въехал грязный пикап темно-бордового цвета, такой же старый и побитый, как отцовский, и остановился, поселив панику в моем сердце, которая отдалась беспокойством в глазах Тома. Он снова взял меня за руку и крепко сжал ее. Мы оба прижались к стене. Прошло лишь два часа, как уехала Фанни, – и вот уже новый покупатель.
Послышались тяжелые шаги за дверью. В дверь трижды громко постучали, потом еще трижды. Отец открыл глаза, вскочил и, бросившись к двери, распахнул ее. В дом вошел невысокий крепкий мужчина с седоватой бородой и хмуро оглядел наш интерьер. Взгляд его остановился на Томе, который уже в том возрасте был на голову выше незнакомца.
– Не плачь, Хевен, пожалуйста, не плачь, – умоляюще произнес Том. – Если ты не будешь держаться, мне тоже трудно будет. – Он снова сжал мне пальцы, другой рукой смахнул у меня слезы, потом поцеловал. – Что мы сейчас можем поделать? Ничего. Если даже преподобный Вайс и его жена не видят ничего зазорного в купле-продаже детей. Все уже обтяпано заранее, теперь ясно и тебе, и мне. Мы не первые и не последние, сама знаешь.
Я бросилась к нему в объятия и крепко прижалась. Я больше не собиралась плакать и готова была на сей раз перенести все это не так болезненно. Это самое лучшее, что я могла сделать в данной ситуации. Более бессердечного человека, чем мой отец, более никчемного и развращенного трудно было себе представить. Всем нам будет где-то лучше, чем здесь. И дома там будут получше, и еды побольше и получше. Это же прекрасно – иметь трехразовое питание, как у всех людей в этой свободной стране под названием Соединенные Штаты.
И тут у меня вырвался крик:
– Том, беги! Делай же что-нибудь!
Но отец встал так, чтобы преградить Тому путь к бегству, хотя тот и не пытался. Дверь у нас была только одна, а окна слишком маленькие и высоко расположенные.
Отец не видел и не хотел видеть моих слез и горя на лице Тома. Он торопливо пожал руку здоровяку, одетому в изношенный и грязный комбинезон. На его топорном лице, в значительной части закрытом густой бородой с проседью, выделялся нос картофелиной и маленькие раскосые глаза. Шевелюра седоватых волос создавала впечатление, что его голова сидит на широких плечах без всякой шеи. У него была мощная грудь и большое брюхо любителя пива, которое не скрывал даже свободный комбинезон.
– Я приехал забрать его, – произнес он без раскачки, глядя прямо на Тома и ни разу не взглянув на меня. – Если он такой, как ты сказал, то все в норме.
– Ты только взгляни на него, – сказал отец на этот раз без тени улыбки. Пошел деловой разговор. – Тому четырнадцать лет, а в нем уже почти шесть футов роста. Посмотри на эти плечи, руки и ноги и представь себе, каким он будет, когда повзрослеет. Потрогай у него мускулы, какие крепкие. Это от топора. А на сенокосе работает как взрослый мужик.
Это была жуткая сцена: о Томе говорили как о породистом бычке.
Фермер с красным лицом небрежно схватил Тома, поставил его поближе к себе и стал заглядывать ему в рот и рассматривать зубы, щупать мышцы рук и ног, спросил, нет ли проблем с пищеварением, задал и другие вопросы интимного характера, на которые Том отказался отвечать. В этих случаях отвечал отец, как будто он знал или интересовался, бывает ли у Тома головная боль и как у него с эрекцией по утрам.
– Он здоровый парень, и в этом смысле тоже. Я в его возрасте мастак был до девочек, ничем меня, бывало, не удержишь.
Что им Том, племенной жеребец, что ли?
Наконец этот крепыш-фермер сообщил, чем он занимается. У него молочная ферма, зовут его Бак Генри. Ему до зарезу нужен помощник – молодой, сильный и готовый хорошо заработать.
– Мне ни к чему хилые, ленивые и неисполнительные.
Тут отец изобразил обиду:
– Ты что, сроду не было, чтобы Том ленился.
Он с гордостью посмотрел на Тома, а тот стоял хмурый и несчастный и старался держаться поближе ко мне.
– Хороший, сильный с виду парень, – одобрительно произнес Бак Генри.
Он вручил отцу пятьсот долларов, подписал подготовленные бумаги, получил расписку, схватил Тома за руку и поволок к двери. Том попытался упираться, но отец был наготове: он сзади подтолкнул его и слегка ударил ногой по голени. А дедушка сидел, покачиваясь взад-вперед, и вырезал очередную фигурку.
У двери Тома прорвало.
– Я не хочу уходить! – закричал он, пытаясь вырваться.
Отец бросился ко мне. Я пыталась было отскочить, но он со спины схватил меня одной рукой за волосы, а другой – за горло, готовый в любой момент сдавить его.
Когда Том увидел, что меня держат, словно цыпленка, перед тем как открутить ему голову, у него, похоже, внутри все похолодело.
– Пап! – закричал он. – Не трогай ее! Если ты продашь Хевенли, как и всех остальных, подыщи ей самую хорошую семью. Если ты так не сделаешь, я однажды вернусь и ты горько пожалеешь, что у тебя вообще были дети! – Его возбужденный взгляд встретился с моим. – Я вернусь, Хевенли! – крикнул он. – Обещаю, что не забуду нашей клятвы. Спасибо за все, что ты делала для меня и для всех нас. Я буду часто писать, мы будем поддерживать связь, так что не скучай. И я везде разыщу тебя, где бы ты ни оказалась! Я клянусь тебе!
Я чувствовала, что у меня глаза опухли от слез.
– Том, пиши, пожалуйста, пиши. Мы увидимся, я это точно знаю. Мистер Генри, где вы живете?
– Не говори ей, – поспешил упредить его отец, сжимая мне горло. – От нее только несчастья. И не давай Тому писать письма. По крайней мере, не этой – по имени Хевен. Ее надо было назвать Хелл[4].
– Пап! – выкрикнул Том. – Она – это лучшее, что есть у тебя, только ты этого не знаешь!
Тома увели за порог, но дверь осталась открытой. Мне удалось крикнуть вдогонку сдавленным, хриплым голосом:
– Томас Люк, помни, что впереди всегда есть мост! И ты добьешься своей мечты, я точно знаю!
Том обернулся. Он услышал и понял. Брат помахал мне рукой и улыбнулся. Потом, сев в кабину пикапа, крикнул мне из окна машины:
– Не важно, где мы и кто нам мешает быть вместе, я все равно найду тебя, Хевенли! Я никогда не забуду тебя! А вместе мы разыщем Кейта и Нашу Джейн, как и договаривались!
Грязный и старый пикап тронулся с места и исчез на разбитой дороге, а я осталась одна – с отцом и дедушкой. Когда отец отпустил меня, я, обессиленная, в шоке от происшедшего, упала на пол.
Я уже поняла, что предстоит перенести Тому.
С образованием будет покончено, никаких развлечений в виде охоты или рыбалки, никакого бейсбола, никаких встреч с приятелями, только работа, работа и еще раз работа.
Тома, с его светлой головой, с его мечтами и стремлениями, заживо похоронят среди пастбищ и скотных дворов, и будет он вести жизнь фермера, про которую говорил, что никогда не согласится на это.
Но то, что предстояло мне, пугало меня не меньше.
Мой выбор
Итак, Тома со мной не было.
Не осталось ни единой души, которая любила бы меня. Кто теперь снова назовет меня Хевенли? С Томом исчезли смех, добрая шутка, новизна, яркость впечатлений и мужество переносить тяготы ведения нашего домашнего хозяйства. Вся веселая сторона моей жизни уехала вместе с этим пикапом, номерной знак которого был так заляпан грязью, что разобрать было невозможно, хотя я и старалась. Еще после отъезда Кейта и Нашей Джейн я почувствовала себя одинокой, не подозревая поначалу, что мне предстоит. Теперь же я действительно осталась в одиночестве, да еще при отце, который ненавидел меня.
Я пыталась утешить себя мыслями о том, что я единственный человек, способный сделать что-то путное в доме – в смысле готовки, уборки, ухода за дедушкой, и отец наверняка не захочет оставлять здесь дедушку в одиночестве…
Так хотелось, чтобы отец ушел, хлопнул дверью, вскочил в свой пикап и уехал в Уиннерроу, в свой любимый «Ширлис плейс».
Но он не уезжал.
Он занимал позицию возле единственной двери, как сторожевая собака, и держал меня пока в заключении, а там, видно, тоже продаст.
Отец ничего не говорил, просто сидел с хмурым видом. С наступлением ночи он пододвигал стул поближе к печке, вытягивал свои длинные ноги и полузакрывал глаза. Выражение лица у него при этом становилось жалкое.
После того как Том уехал с Баком Генри, оставшуюся часть недели я собиралась с силами, чтобы бежать в одиночку, если представится шанс, а это было возможно только при посещении домика на отшибе.
Но в отсутствие Тома, Кейта и Нашей Джейн у меня не хватало ни мужества, ни желания бежать куда-то и спасаться от собственной судьбы. Если вот только послать записку мисс Дил. Вернулась ли она? Каждую ночь я молилась, чтобы появились моя учительница или Логан и спасли меня.
Но никто не приходил.
Из всех детей отец ненавидел только меня, и он уж постарается подсунуть меня самым плохим людям, каких сумеет найти. Наверняка небогатым. Даже не такому, как Бак Генри. Очень может быть, что он продаст меня мадам, которая заправляет заведением «Ширлис плейс».
Чем дольше я размышляла о своей судьбе, тем большая злость закипала во мне. Неужели он так поступит со мной?! Я же не бессловесное животное, которое можно продать и забыть. Я человеческое создание с вечной душой, с неотъемлемым правом на жизнь, свободу и стремление к счастью. Мисс Дил так часто говорила об этом, что ее слова впечатались в мою память. Во мне воспылал тот дух, который она прививала в классе, и он велел мне держаться, потому что вот-вот должна появиться мисс Дил и спасти меня. Я почти слышала, как она призывает меня мужаться, ее голос звучал все громче и громче, достигая нашего горного уголка. «Поспешите, мисс Дил, – хотелось мне закричать так, чтобы она меня услышала. – Я так нуждаюсь сейчас в вас! Мне сейчас не до гордости! Я без смущения приму от вас любую помощь! Скорее придите и спасите меня, время не терпит!»
Помолившись, я вставала и шла к кухонному шкафу, заглядывала внутрь. Несмотря ни на что, жизнь продолжалась, и надо было по-прежнему готовить еду…
Дедушка, вернувшись из своего путешествия по нужде, принес сухих сучьев и уселся в качалку. В его красноватых влажных глазах светилась надежда. Он не взял в руки нож, а устремил глаза на меня. «Не оставляй меня, – умоляли глаза, – останься здесь», – просили они даже тогда, когда он подошел ко мне и шепотом произнес:
– Обо мне не беспокойся, детка, я знаю, о чем ты думаешь. Ты хочешь бежать. Беги, когда будет возможность. Ты выскользни, когда Люк заснет.
Я была так благодарна ему за эти слова. Я так любила его за это, что даже простила дедушке молчание, когда отец продавал других детей. Я понимала, что мне необходимо любить кого-то, иначе можно было и умереть.
– Ты не возненавидишь меня, если я оставлю тебя одного? Ты поймешь меня?
– Нет, не пойму. Я просто хочу, чтобы ты делала, как тебе хочется. В душе я понимаю, что папа поступает, как считает лучше. Ты про себя думаешь, что он делает как хуже.
Похоже, отец последний раз выспался где-то вдали отсюда. Он даже не дремал, совсем не смыкал глаз. Его холодные темные глаза не оставляли меня ни на миг. Это не значит, что он ловил мой вызывающий взгляд. Нет, только держал меня через полуопущенные ресницы в поле внимания, глядя на любую часть тела, но не в лицо.
Миновало семь дней, а отец все сидел и сидел дома.
И вот однажды в дверь постучался Логан. Он пришел, как сказочный принц, чтобы спасти меня!
Я открыла дверь, думая, что это дедушка вернулся с прогулки к дальнему домику.
– Привет, – сказал Логан, широко улыбнувшись, а потом покраснел. – Я в последнее время все думал о вас, спрашивал себя, почему Том да и другие не появляются в школе, хотя и погода неплохая. Почему никто из вас не приходит? Что такое случилось?
Значит, он не видел и Фанни – интересно, почему?
Я втянула его в дом, откуда однажды фактически выгнала, придумав миллион причин, почему ему нельзя входить сюда.
– Отец рубит дрова за домом, – в сумасшедшей спешке стала я тараторить шепотом, – а дедушка в туалете, так что у меня мало времени. Отец приходит каждые несколько минут проверять, на месте ли я. Логан, я в большой опасности. Отец продает нас одного за другим. Он продал вначале Нашу Джейн и Кейта, потом Фанни, за ней Тома, и следующей буду я.
Читать бесплатно другие книги:
