Замок на скале Вилар Симона

Ричард вздохнул и повернулся к двери. Но однорукий воин преградил ему путь.

– Сжальтесь, милорд! Этого она не перенесет.

Глостер оттолкнул его.

– Рано или поздно она все узнает. Зачем же растягивать пытку?

Когда он положил перед Анной шлем ее сына и объявил, где его нашли, она взяла его в руки без трепета.

– Мой сын мертв?

У Ричарда язык прилип к гортани. Впервые за все это время, впервые, может, за всю свою изуродованную жизнь, он испытал чувство сострадания. У Анны было спокойное лицо, и вместе с тем сквозь это нечеловеческое спокойствие проступало душераздирающее отчаяние. Внутри Ричарда что-то дрогнуло. Ему вдруг захотелось уйти, но он не позволил слабости овладеть собой. Сейчас он должен не жалеть ее, а торжествовать, ибо все, что произошло, произошло в соответствии с его замыслом и волей. Он сделал то, что хотел, – отомстил за все унижения прошлых лет. Однако, когда он заговорил, его голос звучал сочувственно и мягко:

– Миледи, судьба чрезмерно жестока к вам. Молитесь за них, и ваши супруг и сын найдут утешение у того, кто более милосерден, чем смертные.

Анна перевела взгляд с лица мужа на измятый шлем.

– Филип, – медленно произнесла она. – Филип и Дэвид… Филип и Дэвид.

Она вдруг стала задыхаться.

– Я одна виновата во всем! – вдруг выкрикнула она, отталкивая льнувшую к ней дочь. – Только я! Я не могла молиться! Я забыла о Боге! Я слишком гордилась собой. В моей жизни было слишком много хорошего, и, помоги мне Боже, я не знаю, как смогу дальше жить. И да поможет Он мне, ибо я не знаю, как смогу дальше жить.

Она покачнулась, Ричард подхватил ее, и уже через миг она рыдала в его руках. Он с силой сжимал ее, не давая вырваться, а Анна билась о его железные доспехи, но словно не чувствовала ударов. Маленькая Кэтрин сжалась в комок на полу и тихо, как щенок, скулила, глядя на мать.

Ричард не отпускал Анну. Она плачет – и это хорошо. Известие о смерти мальчика, вызвав последнее, животное отчаяние, вывело ее из оцепенения, граничившего с помешательством. Теперь она очнется, и ее можно будет представить ко двору. Ему пришлось приложить новое усилие, чтобы удержать ее.

– Прочь! – кричала Анна, молотя кулаками по металлу доспехов. – Убирайтесь! Дайте мне умереть. Мне нечего больше делать в этом мире!

«Пусть плачет, – спокойно рассуждал Ричард. – Зато когда она придет в себя, я окажусь рядом. Я буду ей опорой, а когда она оправится от горя, она не забудет, что в трудную минуту именно я помог ей».

Анна захлебывалась от рыданий. Выбрав минуту, когда, все еще вздрагивая, она немного затихла, герцог мягко заговорил:

– Вам кажется, что мир вокруг вас рухнул, вам кажется, что вы остались в полном одиночестве. Но, каково бы ни было ваше горе, как бы ни рвалось от боли ваше сердце, это тоже пройдет. Несчастье подобно волнам прилива – когда он кончается, море успокаивается, и человек может жить. Господь дает нам испытания, но в Нем мы находим и утешение. Христос сказал: «Блаженны страждущие, ибо они утешатся». Что же остается нам, грешным, кроме готовности нести свой крест с легким сердцем. Вы молоды, Анна, вы прекрасны и богаты. У вас еще многое впереди…

– О, герцог Ричард, – она уперлась в его грудь руками, и он отпустил ее. – Вы не понимаете того, что говорите.

Она застонала и повернулась к телу мужа.

– Этого человека я любила больше, чем может вместить человеческая душа. Он дал мне сына. А теперь… Теперь я одна.

Ричард осторожно улыбнулся. «Если она способна рассуждать, значит, начинает смиряться». Вслух же сказал:

– Отчего же я не могу понять вас? Вы говорите об одиночестве. Однако, каким бы странным и нелепым вам это ни казалось, вы куда счастливее меня. Вам удалось изведать подлинное счастье. А одиночество… Я всю жизнь один, и я знаю, что это такое. Не следует забывать, что Господь заботится о нас больше, чем мы сами…

– О, я знаю! – вновь зарыдала Анна. – На мне бремя стольких грехов, такой лжи! Вся моя жизнь была непрерывной ложью, но какой счастливой ложью! И за это я готова сойти в ад…

– Не богохульствуйте, Анна! – прикрикнул Ричард. – Опомнитесь! Как можно не думать о том, что у вас осталось! Взгляните на это осиротевшее дитя у ваших ног. Я воин, но и у меня содрогнулось сердце, когда вы оттолкнули свою дочь. Неужели ваш муж и сын, которые видят вас сейчас, не осудили бы вас за это?

Анна изумленно взглянула на него, а затем повернулась к беззвучно всхлипывающей Кэтрин.

– Господь Всемогущий, Пресвятая Богоматерь! – выдохнула она. – Кэт! Моя маленькая Кэт! Ты одна осталась у меня…

Анна пала на колени и протянула к дочери руки. Она сжала ее в объятиях, покрыла поцелуями, плача и смеясь в одно и то же время. Она говорила какие-то слова утешения своей малютке, почему-то просила у нее прощения. Кэтрин, сначала успокоившись в объятиях матери, начала вновь горько плакать.

Ричард вышел. Ожидавшие у дверей встретили его молчанием.

– Думаю, теперь вы можете заняться телом барона. И уведите госпожу. Больше ей уже ничего не угрожает.

Кто-то с благодарностью припал к его руке. Герцог вышел на воздух. День выдался серый и бесцветный. Во дворе по-прежнему сновали люди, очумевшие от горя. К Ричарду приблизился Рэтклиф и доложил, что часть их людей все еще преследует шотландцев. Герцог кивнул и огляделся. На башне замка приспустили знамя в знак того, что его хозяина больше нет в живых.

Рэтклиф заметил:

– У вас утомленный вид, милорд.

Глостер отмахнулся. Далеко не все еще сделано. Они отбили Нейуорт, но сейчас все здесь в таком состоянии, что необходимо, чтобы кто-то взял на себя все заботы. Подозвав нескольких человек, герцог стал отдавать им распоряжения. По его приказу тела убитых сложили в прихожей замка, чтобы приготовить к погребению. Ранеными занимались женщины и отец Мартин, который, завидев герцога, улыбнулся ему.

– У Агнес родился сын. Крепкий, здоровый мальчишка. Добрый знак. Замок еще вернется к жизни.

Ричард посмотрел на него со злостью, но ничего не стал говорить. Подозвал одну из женщин и велел приготовить еду на всех.

Это был нелегкий день для Ричарда Глостера. Поминутно к нему шли за советом и распоряжениями. Глостер приказал очистить территорию первого двора от руин и останков врагов, послал людей пригнать в замок скот, который удалось отбить у шотландцев, а несколько человек по его приказу отправились в ближайший монастырь, чтобы привезти оттуда монахов для поминовения души барона Филипа Майсгрейва.

От своего имени герцог пообещал настоятелю сделать богатые пожертвования. Повинуясь его негромким распоряжениям, зашевелилась впавшая в горестное оцепенение дворня, плотники принялись сколачивать гробы, женщины отправились на кухню и, хотя стены там были черны от копоти, развели огонь и занялись привычным делом. Кладовые замка полностью уцелели, и все должно было быть готово к поминальному пиршеству.

Вскоре над долиной скорбно зазвонил замковый колокол, извещая округу, что Гнездо Орла посетила смерть. К полудню в замок прибыл настоятель монастыря с несколькими монахами. Ричард обсудил с ними детали похорон. Как ему сообщил отец Мартин, Майсгрейвов испокон веков хоронили в склепе церкви святого Катберта, но, поскольку церковь была разрушена, было решено, что погребение состоится у стен церкви, а со временем, когда храм в долине будет восстановлен, над погребением возведут новый склеп.

Настоятель был удивлен, что брат короля так печется о семье Майсгрейвов, но когда узнал, кем на самом деле является хозяйка Нейуорта, то был буквально ошеломлен. Челядь во дворе тоже только и толковала об этом. Вот, оказывается, кого привез несколько лет назад в Нейуорт их господин! Тяжкий, видать, грех взяли на душу Филип Майсгрейв и Анна Невиль, обманув всех, тяжела была и Божья кара. Сколько людей погибло в эту осаду, и сама хозяйка в одну ночь лишилась мужа и сына!

Ближе к вечеру в Нейуорт прибыли соседи Майсгрейва, и Ричард смог сложить с себя часть бремени прискорбных хлопот. Впрочем, основное уже было сделано, и герцог, как и подобает родственнику овдовевшей хозяйки замка, проследил, чтобы заупокойная служба была как можно более пышной, ибо Филип Майсгрейв и его сын умерли без исповеди и последнего напутствия.

Это же касалось и множества защитников крепости, и тех, кто погиб, сражаясь утром в долине. У церкви Святого Катберта было вырыто девяносто три могилы. Словно маленький городок готовился лечь в землю, и люди говорили, что никогда еще стольких воинов сразу не принимала нейуортская земля.

Вечером Ричард решил дать себе передышку. Он обнаружил между крепостной стеной и донжоном тихий уголок, где росли две сосны и облетали лепестки доцветающего шиповника. Здесь стояла скамья, и он мог спокойно обдумать, что предпринять дальше, кого отправить ко двору брата с известием, что младшая дочь Уорвика жива, и как сделать так, чтобы вызвать как можно меньше сплетен и пересудов.

Брак Анны Невиль с человеком, не равным ей по происхождению, вряд ли расположит к ней сердца придворной знати, а следовательно, решайся сейчас вопрос о наследстве Уорвика, Кларенс сможет добиться того, что чаша весов склонится на сторону его и детей Изабеллы. Да, весьма желательно, чтобы о браке Анны говорили как можно меньше. Он сделал все, чтобы в Ридсдейле узнали, кто такая на самом деле леди Майсгрейв ради того, чтобы она в одночасье стала здесь чужой. Но это отнюдь не означает, что о ее браке следует оповестить двор. И, следовательно, лучше держать все в тайне, пока не вспомнят, что Анна – вдова принца Уэльского Эдуарда Ланкастера, а вовсе не какого-то разбойника из Пограничья.

Размышления Ричарда были прерваны неожиданно возникшим перед ним Джоном Дайтоном.

– Ты с ума сошел! – Герцог отпрянул. – Я дважды делал тебе знаки, чтобы ты держался в стороне. Глупец, ты хочешь, чтобы все открылось?!

Ричард говорил торопливым шепотом, дрожа от едва сдерживаемого гнева.

– Милорд, я хотел бы сказать…

– Вон! Не ровен час, нас увидят вместе, а там, где есть место подозрению, там могут возникнуть и догадки. Убирайся! Если тебя интересует награда, то за мной дело не станет. Уходи, а еще лучше – уезжай, пока ты своими нелепыми выходками не погубил все дело. Отправляйся в Ньюкасл к Тиреллу. Скажешь, что я велел взять тебя в его свиту. Там и оставайся…

– К Тиреллу? – Дайтон произнес это громко и удивленно. – Мой господин, вы, что же, хотите, чтобы я стал слугой этого парня?

– Дюжина дьяволов! – У Ричарда от ярости даже пена выступила на губах. – Не желаешь же ты, чтобы я тебя, бывшего ратника барона Майсгрейва, вновь возвел в ранг своего камердинера только из-за того, что ты принес весть о гибели его сына? Уезжай, Джон, и предоставь остальное мне.

Дайтон мгновение смотрел на Ричарда Глостера, а затем понуро, точно побитая собака, поплелся прочь.

Когда он скрылся, Ричард облегченно перевел дух. Тем более что на стене послышались прихрамывающие шаги, и вскоре в сад спустился оруженосец барона Майсгрейва Оливер.

– Простите, милорд, что обеспокоил вас, но не позволите ли вы обратиться к вам с вопросом?

Ричард заметил, что однорукий воин бросил быстрый подозрительный взгляд в сторону удалявшегося Дайтона, и насмешливо проговорил:

– Готов держать пари, что передо мною еще один воин, который ищет нового господина после гибели прежнего хозяина.

Оливер вскинул голову.

– Клянусь рукоятью меча, у меня и в мыслях не было подобного! Я никогда не оставлю Гнездо Орла. Однако дозволено ли мне будет спросить, как ваше высочество намерены поступить с леди Анной Майсгрейв… Анной Невиль? – закончил он после неловкой паузы.

Ричард некоторое время разглядывал стоявшего перед ним воина.

– Сдается мне, молодой человек, вы не так просты, как кажетесь. Я ведь помню вас со времен битвы под Барнетом. Трудно забыть воина, который, имея одну лишь руку, творит истинные чудеса в схватке… Но речь не об этом. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что вы знали лучше иных обитателей Нейуорта, кем является супруга барона Майсгрейва.

Оливер отвел взгляд.

– Для меня она всегда была лишь госпожой. Я служил ей, как и сэру Филипу, и не оставлю ее и сейчас…

– Оставите, молодой человек! Ваши чувства к принцессе Уэльской очевидны, но не вам, убогому ратнику, помышлять о ней.

Лицо Оливера стало белым как известь, глаза же, наоборот, потемнели.

– Беру Бога в свидетели, что у меня никогда не было столь дерзких помыслов. Но леди Майсгрейв… принцесса Уэльская… она так долго жила в Гнезде Орла… Словом, я подниму весь Нейуорт, если вы вздумаете силой увезти ее отсюда.

Ричард сухо засмеялся:

– Что и говорить, мне нравятся решительные люди! Не люблю трусов. Хорошо, что у моей кузины в Нейуорте есть достойные защитники. Однако, если прежде у леди Анны и был повод согласиться жить в этом диком краю, что же может удержать ее здесь теперь – ее, наследницу неоглядных земель и богатств в других частях королевства?

Оливер не нашелся, что ответить, а Ричард продолжал:

– Вы считаете, что леди Анне следует остаться здесь, в краю нескончаемых войн, в которых она потеряла тех, кто был ей дорог. Но вы забываете, что эта земля отнюдь не похожа на Эдемский сад, и вряд ли Анна Невиль захочет жить там, где все будет напоминать ей о былом, о том, чего она лишилась.

Ричард сейчас говорил, словно загодя готовя речь, обращенную к леди Анне. Спору нет, он умел убедить кого угодно, будь то высокородная дама или простой, но упрямый ратник. Аргумент в его речи следовал за аргументом, и, когда герцог увидел, как осунулось и посерело лицо Оливера, он понял, что ему есть что сказать и самой Анне Невиль.

Ее он увидел лишь поздно вечером в маленькой замковой часовне. Там стоял перед алтарем покрытый знаменем барона стол, на котором покоился в гробу со скрещенными на груди руками сам сэр Филип в своих лучших одеждах. В ногах его, на темно-вишневом бархате, лежали рыцарские перчатки и золотые шпоры. По три монаха, преклонив со скорбным видом колени, стояли по обеим сторонам гроба, перебирали четки и читали молитвы. Было решено, что бдение будет продолжаться над телом всю ночь, а на рассвете барона Майсгрейва похоронят в долине.

Ричард вдруг поймал себя на мысли, что страшится взглянуть на покойного. Филип Майсгрейв слишком много знал о нем при жизни, и Ричард не сомневался, что сейчас его дух, витающий рядом, знает еще более. И то, что герцог, виновник его гибели, утешал подле тела барона его вдову, вряд ли бы расположило Филипа Майсгрейва к персоне герцога Глостера. Поэтому Ричард, стараясь не приближаться к гробу, перекрестился и пробормотал краткую молитву.

Он постоял еще несколько минут, бросая осторожные взгляды на застывшую словно изваяние Анну. Вся в черном, в длинной, ниспадающей прямыми складками до полу траурной вуали, она стояла в изголовье супруга, одинокая и хрупкая. Она уже не цеплялась за его мертвое тело, однако не сводила взгляда с чела Филипа, озаренного пламенем свечей. И хотя на ее лице уже не было того отрешенного выражения, ввалившиеся глаза, тени под ними и медленно катящиеся горькие слезы выдавали ее безмерное горе. В этом лице уже не было отчаяния. Анна Невиль казалась смирившейся. И это было все, что было необходимо Ричарду Глостеру.

В ту ночь он спал на удивление спокойно, как человек, завершивший трудную работу и оставшийся довольным ею. Он уже не опасался мертвого соперника и не боялся, что рухнут гранитные своды Гнезда Бурого Орла и погребут его под собой.

И на другой день, когда он наблюдал со стены за похоронной процессией в долине, у него было легко на душе. Единственное, что его волновало, – как убедить Анну Невиль поскорее покинуть эти места.

День вставал на удивление ясный, и Ричарду чудилось в этом доброе предзнаменование. В замке был водворен порядок, и, хотя все еще носило следы недавнего набега, пожара и разорения, уже мерно вышагивали с алебардами на плечах по стенам стражники, а кухня перед поминальным пиром гудела, словно потревоженный улей.

Ричард вдыхал утренний ветер. Его взор не коробил вид сожженных полей и руин церкви, его не беспокоил не прекращавшийся ни на минуту мерный погребальный звон. Некоторое время он еще различал пение священников. Ветер доносил слова «De profundis»[73].

Траурное шествие протянулось через всю долину, и Ричарду впервые стало не по себе, когда он увидел, сколько народу явилось, чтобы проводить рыцаря Майсгрейва в последний путь. Он видел здесь и крестьян, и воинов, и рыцарей из соседних поместий. Впереди медленно двигались священнослужители, несшие распятия и свечи. За ними следовали воины Майсгрейва с гробом хозяина на плечах. Затем он различил идущую за гробом Анну, за которой тянулись воины, слуги и соседи, приехавшие на похороны.

Но Ричард видел одну лишь Анну. Он вдруг подумал, что, в отличие от него, она за последние двое суток, изменивших ее судьбу, ни минуты не спала, и просто удивительно, как она еще держится. Что же, и в этом есть нечто: он, Ричард, чувствуя себя смелым и бодрым, сейчас способен убедить эту доведенную до предела, измученную женщину поступить так, как он сочтет нужным.

Он спустился со стены и увидел одетую в траур маленькую дочь Анны. В черном чепце с длинной накидкой девочка походила на маленькую монахиню.

Ричард подсел к Кэтрин. Девочка была печальна, но одно то, как она наблюдала за играющими на солнце котятами, говорило, что боль утраты для нее осталась в прошлом. В этом возрасте недолго предаются горю.

Герцог вспомнил, как бросилась к дочери Анна. Эта девочка очень многое значит для нее. Она очень похожа на Филипа Майсгрейва. Ричард заговорил с Кэтрин, и она спокойно отвечала ему. Ричард начал ей что-то рассказывать. Он умел ладить с детьми, и, когда в воротах показались возвращавшиеся с похорон люди, ему удалось даже пару раз заставить Кэтрин засмеяться.

Во время погребального пира, пышного и печального, Ричард сидел подле Анны. Она не противилась этому, а все остальные восприняли сие как должное. Весть о том, что вдова Филипа Майсгрейва – дочь Делателя Королей, уже разнеслась по округе, и теперь даже те соседи, кого Анна прежде принимала как друзей, к кому ездила сама, с кем охотилась или встречалась в церкви, торопились выразить свое почтение, кланялись или приседали в реверансе, едва она к ним обращалась.

Все простое, настоящее, человеческое, что существовало между ними, распалось в одночасье, и люди за столом теперь шептались, строя всяческие предположения о том, как вышло, что покойный барон похитил принцессу и столько лет держал в тайне имя супруги. Обсуждали также и то, что станется с Нейуортом, когда он лишился хозяина, а леди Анна оказалась принцессой королевских кровей, которая вряд ли останется в Мидл Марчез. Поэтому, когда отец Мартин огласил завещание, по которому, помимо денег, отданных приходу на богоугодные дела, все доставалось детям и жене Филипа Майсгрейва, в зале повисла напряженная тишина.

И тогда Ричард Глостер медленно поднялся и сказал:

– Замок Нейуорт – отличная пограничная крепость и богатое поместье. Поэтому я надеюсь, что никто не будет оспаривать, что Кэтрин Майсгрейв получила их по праву и является самой богатой наследницей в графстве Нортумберленд.

Герцог Глостер не упомянул имени Анны, и в зале поднялся шум. Однако Ричард, словно не замечая этого, спокойно продолжал:

– Однако, видит Бог, Нейуорт не то место, где могут жить в мире и покое хрупкие женщины. Поэтому я, пользуясь своим положением правителя Севера, а также близкого родственника, предлагаю принцессе Анне и ее дочери принять мое приглашение и отбыть со мною на Юг. Я оставляю в Нейуорте усиленный гарнизон, который будет охранять замок и земли и поддерживать славу Гнезда Бурого Орла как лучшей приграничной крепости в Мидл Марчез.

Так, одним мановением руки Ричард превратил независимое владение в гарнизонную крепость британской короны. Однако, когда в зале недоуменно зашептались и даже находившаяся в прострации Анна с недоумением взглянула на него, герцог не замедлил подчеркнуть, что лишь блюдет интересы кузины и ее дочери и, дабы никто не упрекнул его в корыстолюбии, начальником крепости назначает близкого человека Филипа Майсгрейва, его верного оруженосца Оливера Симмела, которого он немедленно посвятит в рыцари. Даже сам покойный сэр Филип не мог бы подыскать себе лучшего преемника.

В тот же миг среди всеобщего замешательства Оливера подвели к герцогу. Оливер опустился на колени, а когда Ричард положил ему на плечо меч и произнес положенные слова, даже Анна скупо улыбнулась, радуясь за своего старого друга. Ричард заметил это и решил не упускать минуту. Извинившись перед гостями, он отвел ее в соседний покой – туда, где впервые увидел Анну над телом барона.

– Не скрою, мне нравится Нейуорт, – медлительно проговорил Ричард, разглядывая гобелены. – Однако это еще не означает, что я намерен оставить вас здесь. Вы слышали, что я сказал за столом. Эта пограничная крепость – не место для наследницы великого Уорвика, а тем более для ее дочери, которая должна получить воспитание в одном из лучших монастырей Англии. Вы не честолюбивы, Анна, но вы умная женщина и желаете Кэтрин добра, а значит, со временем и подходящего, по праву родства с вами, брака, который бы возвысил ее и позволил жить более размеренной жизнью, чем жили вы с супругом.

Анна устало взглянула на него, но ничего не сказала. Ричард, словно бы не замечая этого взгляда, продолжал:

– Оставим сейчас вопрос, как и почему вы отказались от того, что вам полагалось по праву рождения, и оказались в диком Пограничье вместе с рыцарем Филипом Майсгрейвом. Подумайте о том, что я сказал в отношении Кэтрин. Вы можете сделать ее счастливее. Вы наследница герцога Уорвика, а между тем вашей долей наследства, увы, распоряжается мой преступный брат Кларенс, который предал вашего отца и отравил вашу сестру Изабеллу. У вас есть возможность отомстить ему. Сейчас не время говорить об этом, но вы из рода Невилей, а они всегда были сильны духом.

Скорбь смягчает душу, я же предлагаю вам лекарство от тоски и скорби – месть. Вы отомстите за отца, а пройдет время, вы вновь станете богаты и влиятельны и сможете, как в свое время Маргарита Анжуйская, снарядить войска и отомстить шотландцам за смерть мужа. А я помогу вам в этом, клянусь небом!

Он говорил еще и еще, не смущаясь тем, что Анна как бы и не слышит его речей. Он предлагал богатство, власть, свою поддержку, он предлагал иную жизнь. Анна наконец негромко заметила:

– Вы, Дик, красноречивы, как и всегда. Когда-то, давным-давно, я советовала вам занять кафедру красноречия в Оксфорде.

Герцог вздрогнул.

– Вы помните, когда это было?

– Да. Вы приезжали ко мне в Киркхеймское аббатство. Увы, в войне Роз слишком многое разделяло нас, разделяет и теперь. Однако я изменилась и научилась видеть в людях не только дурные, но и благородные стороны.

Она медленно прошлась по комнате, шурша длинным шлейфом. Ричард подумал, что, несмотря на россказни Дайтона о том, что Анна работала здесь не покладая рук, она сохранила осанку королевы.

Анна стояла к нему спиной, глядя в окно.

– Судьба странным образом сводит нас, Ричард Глостер. И я уже устала противиться ей. Мое сердце мертво, и мне все равно, что со мной будет. Я устала бороться с роком, который меня влечет и карает. Вы хотите увезти меня и доказываете, что это необходимо. Что ж, пусть. Наверное, мне самой тяжело было бы оставаться здесь. Жить в Нейуорте и знать, что никогда рог Филипа Майсгрейва не затрубит у ворот…

Ее голос предательски задрожал, даже пресекся, но она сдержала себя.

– Вы правы, Дик Глостер, мне лучше уехать отсюда. Но не требуйте, чтобы я забыла, что эти земли принадлежали моему мужу, что он любил их, берег и завещал мне… И если я уеду, то только потому, что мне и в самом деле надо пожить в монастыре, успокоиться, а главное – искупить все те грехи, что погубили Филипа.

И я буду просить милосердия Божьего и заступничества его Святой Матери за своего сына, за мужа, умершего без исповеди и причастия… И еще я уеду потому, что меня просите об этом вы. Да-да, вы, Дик Глостер. Мы раньше были с вами врагами, но со временем я на многое стала смотреть иначе. Вы повели себя благородно, утешали меня, как брат, вы взяли на себя все, когда я была так плоха… Отец Мартин поведал мне, как вы скакали в Нейуорт той ночью. О, ваша милость, если бы вы успели тремя часами ранее!..

Ричард кусал губы.

– Помыслы Господни неисповедимы. И если Господь взял к себе ваших мужа и сына, то, видимо, он возлюбил их более нас с вами.

Он поклонился и поцеловал ее руку.

– Вы можете обратиться ко мне с любой просьбой, кузина, и, если только в человеческих силах дать вам это, вы это получите. А сейчас ступайте и отдохните. Я полагаю, что мы уедем уже завтра, и вам следует набраться сил.

Расставшись с Анной, он тотчас стал отдавать распоряжения о сборах. Одновременно он велел послать за плотниками и каменщиками, наметил, кого из своих воинов оставит в Нейуорте. В замке словно появился новый хозяин. Ричард был в ударе. Все, что он замышлял, удалось: шотландцы разбиты, он отомстил за Майсгрейва и отстоял Гнездо Бурого Орла, а главное – в его руках была покорная, ослабевшая Анна Невиль, и с ее помощью он повергнет во прах Джорджа Кларенса.

Однако все планы Ричарда едва не рухнули в одночасье.