Побочный эффект Янковский Дмитрий

– Я пошутила, а ты решил поиграть в волшебника. Мобила в комнате, надо думать, тоже твоя?

– Моя. Только я играю не в волшебника, – уточнил Олег, – а в Аладдина с волшебной лампой.

– А без лампы что делать будешь? Опять на помойку? Терпеть не могу, когда на кого-то сваливаются халявные заработки. Хотя курочку я бы съела. – Она с любопытством раскрыла фольгу. – Особенно под коньячок. Хоть что-то приятное за сегодняшний день.

Олег принес пепельницу и достал из кухонного шкафчика пару бокалов. Раньше любые его попытки напиться в одиночестве Люда пресекала на корню, да и сама не очень-то жаловала спиртные напитки. Разве что в праздники. Но, видимо, сегодня ей самой необходимо было расслабиться.

– Налегай, – сказал он, – а я лучше винограду поем. С бодуна никакого аппетита.

– А я думала, ты простыл, – ехидно прищурилась Шерстка.

– Нет, это я вчера праздновал начало новой жизни. До сих пор шум в голове.

В комнате затрещал телефонный звонок, и Шерстка опять сняла трубку.

– Это тебя. – Она удивленно пожала плечами. – Но не Крыська.

Олег удивился не меньше и, взяв телефон, перебрался в комнату. Знакомых в Москве у него не было, поэтому факт звонка вызвал в душе смутную тревогу.

– Да, – сказал он. – Нет, все нормально. Вчера я его посетил. Нет, все нормально. До свидания.

– Кто это? – спросила из кухни Шерстка, стряхивая пепел в пепельницу на столе.

– Джинн из волшебной лампы, – озабоченно ответил Олег, возвращаясь из комнаты.

– Новый начальник?

– Да. Вадим. Интересовался, нормально ли я себя чувствую после посещения дантиста.

– Что они с тобой носятся, как с ребенком? Что за контора такая?

– Охранная фирма.

Шерстка задумчиво затушила окурок.

– Очень странная фирма. Такие деньги так просто не дают. Все-таки лучше бы ты искал работу по специальности, честное слово. Сейчас ты нормально выглядишь, попробовал бы. Зачем тебе эта охрана? Что ты в ней понимаешь?

– Ну знаешь, – вздохнул Олег. – Сюда меня взяли, а архитектором никто не берет.

– Конечно. Ты думаешь, тебя сразу возьмут на приличную должность? Начал бы с какого-нибудь помощника. На черта тебе московская прописка, если все равно работать в охране? Оставался бы тогда в Крыму, там жизнь на порядок дешевле.

– Назад не поеду, – упрямо покачал головой Олег. – А охрана – это временное явление. Чуть-чуть поднимусь и попробую устроиться в проектную фирму. Обещаю.

– Ладно. Ты что-нибудь рисовал в мое отсутствие?

– Даже если бы рисовал, тебе все равно не стал бы показывать.

– Вот как? – Люда чуть обиженно вздернула брови.

– Опять начнешь придираться, – пояснил Олег. – У меня после твоей критики руки окончательно опускаются. Хорошо, если бы по делу, а то цепляешься к мелочам – то нет целостности, то попса, то «где-то я это видела». Я стараюсь, душу вкладываю, а ты мешаешь мою работу с дерьмом.

– Если бы вкладывал душу, я бы только хвалила. А ты халявишь. Мог бы дотянуть – но не обращаешь внимания на важные мелочи, спешишь, с аккуратностью у тебя тоже проблемы. Иногда мне жалко твои работы, честное слово. Если бы в них не было ничего, я бы не советовала тебе устроиться архитектором. Но ведь есть. Есть! Но то ли ты боишься выразиться как следует, то ли вообще хрен знает что.

– Ты, главное, не выгоняй меня раньше времени, – попросил Олег. – Дай заработать денег. С ними у меня появится хоть немного свободы, и я сам выберу, чем заняться. Если бы ты меня не прописала к себе, я и в охранную фирму не устроился бы. А так будут деньги – прорвемся. Я и тебе помогу. К тому же на днях нас с тобой разведут, и ты снова станешь свободна в личной жизни.

– С этим как раз спешить совершенно не обязательно, – пожала плечами Шерстка. – Замуж я не собираюсь пока. Только лишняя беготня с этим разводом.

– Я бы тебя не напрягал, но Кристина настаивает. Ты же знаешь, какая она подозрительная.

– Честно говоря, не понимаю, что вас связывает.

– Тебе трудно судить со стороны.

Шерстка пожала плечами:

– Конечно, но, честно говоря, ваш брак выглядит искусственно. Так бывает, когда женятся из-за внезапно возникшей беременности. Или из-за прописки. – Она усмехнулась.

Олег не ответил. Этой темы они касались не впервые, но развивать ее Олег не был готов.

– Зря ты им дал наш телефон, – сказала Шерстка. – В этих охранных конторах полно бандюков. За что они тебе платят такие деньги?

– Я им подошел по внешним данным в охрану одной престарелой и богатой дамы, – с ходу соврал Олег.

– Да? А что входит в услуги охранника? – фыркнула Люда. – Хотя мне, конечно, все равно… Вообще-то так набирают девушек в салоны красоты и массажные кабинеты.

– Ты мне завидуешь. Теперь ты не сможешь меня пилить за то, что я не зарабатываю денег.

– Иди ты… – Шерстка встала со стула, сняла со спинки шубку, повесила ее на вешалку в коридоре.

Она осталась в тесном свитере и облегающих джинсах, на ногах у нее были толстые шерстяные носки. Сердце Олега несколько раз стукнулось в ребра, но он взял себя в руки, хотя желание подойти и обнять ее было чудовищным. Среди царственных особ к бракам среди кузенов относятся как к чему-то само собой разумеющемуся, но родители Олега и Шерстки наверняка имели по этому вопросу однозначно негативное мнение. Поэтому сейчас свое местонахождение Олег тщательно скрывал и не имел никакого права поднимать телефонную трубку.

Ему казалось, что Шерстка все видит и все понимает, он иногда ловил себя на мысли, что нарочито грубоватое поведение кузины мотивировано исключительно маскировкой женских качеств, чтобы не возбуждать его понапрасну.

– Не злись, – с трудом выдавил он.

– Да не злюсь я, – быстро оттаяла Шерстка. – Просто с дороги умаялась. Ты же знаешь, что значит долго общаться с Леночкой.

– Точно. Не позавидуешь.

Олег разлил коньяк по бокалам.

– За твой приезд, – предложил он.

Чокнулись. Людмила сделала большой глоток и тут же впилась зубами в отломленное куриное крылышко.

– Мне еще сегодня к дантисту, – с тоской вспомнил Олег.

– Ночью? – удивилась Шерстка.

– Шеф велел переходить на ночной образ жизни.

– Ну-ну, – кивнула Люда. – А трусы новые, с «молнией» на заднице, он не велел тебе купить?

Олег отпил коньяку и покачал головой.

– Странно. – Девушка ехидно пожала плечами.

– Да ладно тебе, – отмахнулся Олег. – Поди, плохо вылечить зубы за чужой счет?

– Чужих счетов не бывает. Слушай, а ты на тачке поедешь?

– Да, Вадим запретил ездить на метро.

– Еще раз напомнишь про своего Вадима, в рог дам, – пообещала Людмила. – Поехали вместе, а? Так хочется на машине покататься…

– Поехали, – улыбнулся Олег. – Только я не знаю, можно ли к этому доктору приходить вдвоем.

– Расслабься, – отмахнулась Шерстка. – Он ведь не выгонит на мороз симпатичную девушку! Сколько ему лет?

– Около полтинника на вид.

– Не выгонит, – уверенно заключила Люда.

Мысли Олега снова вернулись к их родственным связям с Шерсткой. Интересно, как бы она относилась к нему, не будь их отцы родными братьями?

– Ку-ку! – Она отвлекла его от фантазий. – Поехали прямо сейчас. Пить тебе больше все равно нельзя, а то наркоз не подействует.

– Ты переоденешься или прямо так?..

Шерстка задумалась.

– Я бы минут на пятнадцать с удовольствием погрузилась в горячую ванну.

– Ну, так давай. Я пока займусь курочкой, а то после удаления зубов кушать придется не скоро.

Пока Люда плескалась в ванне, напевая модную песенку, Олег все же допил коньяк и закусил куриной ножкой. Голос девушки доносился довольно отчетливо:

Минут через десять Шерстка вышла, на ходу натягивая свитер.

– Кайф, – поделилась она впечатлениями. – Ничего нет лучше горячей ванны после ночной маеты в поезде. Я бы только попросила тебя в следующий раз не разбрасывать где ни попадя свои трусы.

– Вот я напился… – Щеки Олега запылали.

– Кстати, поздравляю, – еще ехиднее усмехнулась Шерстка. – Свое трудоустройство ты отмечал, насколько я поняла, не один.

– С чего ты взяла? – осторожно поинтересовался Олег.

– На твоих трусах, которые там валяются, – она показала пальцем через плечо, – отчетливые следы губной помады. Надеюсь, ты не сюда притащил свою пассию?

– Нет, – выпалил Олег, покраснев до корней волос.

– И то хорошо. – Девушка открыла ключом свою комнату и исчезла за дверью. – Она-то хоть не отказала тебе? Можно поздравить?

– А тебе-то что?

– Ничего. Ладно, сейчас волосы подсушу. Я быстро.

Из комнаты донеслось еле слышное гудение фена. Олегу показалось, что шум в голове заметно усилился, в нем появился новый оттенок.

– Только попробуй какую-нибудь заразу подцепить, – донесся до Олега голос кузины, – живо покатишься к своей Крысе!

Олег почему-то улыбнулся, услышав в голосе Шерстки неподдельный гнев. Он был почти уверен, но все-таки не решился подумать, что Люда его попросту ревнует.

– Не было у меня никаких похождений, – попробовал оправдаться он. – Я нарвался на каких-то разводчиц. Заманили в ночной клуб, напоили и отобрали все деньги, какие нашли.

– Много? – В голосе Шерстки прозвучал явный интерес.

– Баксов пятьсот – точно. Может быть, больше.

– Хорошо! – воскликнула Люда.

– Что же в этом хорошего?

– Нормальная плата за обучение жизни в Москве. За такую плату и урок, видимо, был хороший.

– Это уж точно, – невесело усмехнулся Олег. – Хватит надолго.

Кузина выключила фен и вышла из комнаты, расчесывая свои недлинные, но очень густые волосы, пахнущие шампунем и теплом.

– Ты оделся? – спросила она.

– Да, уже обуваюсь. – Олег наклонился, завязывая шнурки на ботинках.

Он мог бы поклясться, что, когда она выключила фен, в его голове раздался болезненный щелчок, после которого шум в ушах стал тише.

«Радиоволны я слышу, что ли? – удивился он. – Хотя нет, тогда бы музыка играла, наверное».

– Что с тобой? – Люда внимательно глянула на него. – Мутит с похмелья?

– Мутит, – вздохнул Олег, просовывая руки в рукава куртки. – Еще и в голове шумит.

Шерстка легко справилась с замком, и они вышли на улицу, ежась от резких порывов ветра. Добравшись до дороги, Олег поднял руку. Одна из машин остановилась, и он быстро договорился с водителем. Они уселись вместе с Шерсткой на заднее сиденье. Машина тронулась, водитель включил негромкую музыку. Голубоватый свет фар ярко высвечивал мечущиеся перед радиатором снежинки.

– Что-то ты какой-то загруженный, – сказала Шерстка. – Совсем плохо? Вроде после стопки коньяку должно быть полегче.

– Нет, не в этом дело. – Олег покачал головой. – Мне сегодня очень странный сон приснился. Понимаешь, показалось, что на меня снизошло величайшее озарение. Но сколько я ни пытаюсь, не могу вспомнить, в чем именно оно заключалось.

– А сон помнишь?

– Фрагментарно. Но один момент запомнил очень четко. Прикинь, стою я на какой-то площади, посреди нее огромный фонтан удивительной красоты, а над ним прямо в воздухе медленно крутится здоровенная ажурная конструкция. Больше всего она была похожа на сотню переплетенных и взаимопроникающих треугольников, вонзающихся друг в друга под разными углами. Ночь, холодище, ветер, а я стою и пялюсь на эту штуку в состоянии полнейшего блаженства. В этот момент мне в голову пришла какая-то важная мысль, но я проснулся и тут же потерял ее суть.

– Скорее всего, никакой сути не было, – предположила кузина. – Знаешь байку про мужика, который открыл ЛСД?

– Про то, как он на велике куда-то уехал?

– Нет. Про спичечный коробок.

– Этого не слышал, – признался Олег.

– Короче, смысл в том, что он нажрался «кислоты» и его начало глючить. Очнулся он с ощущением величайшей догадки, очень важной для всего человечества, но не мог вспомнить, в чем именно заключалось открытие. Тогда он рискнул провести повторный эксперимент. Приняв наркотик второй раз, он успел на спичечном коробке записать величайшую мудрость, которая его озарила.

– И что там было написано? – Олег заподозрил подвох.

Девушка улыбнулась и процитировала:

– «Сколь бы ни был велик банан, а шкурка все равно больше».

Олег не удержался от смеха, водитель тоже широко улыбнулся.

– Все эти сонно-наркотные истины, – добавила Шерстка, – не стоят и выеденного яйца. Это я тебе говорю как художница, которая ради вдохновения испробовала многое. Во сне и под «кислотой» любая мелочь кажется необычайно важной, точнее, все на свете кажется равнозначным.

– Ты думаешь? – расстроился Олег.

– Совершенно уверена. И моя уверенность подтверждена многочисленными исследованиями Гроффа и Хофмана.

Они помолчали, глядя, как за окнами проплывают огни ночного города.

– В обычной жизни человек не обращает внимания на мелочи. – Люда задумчиво откинулась на спинку сиденья. – Поэтому поиск всеобщих причинно-следственных связей вроде размера банана и его кожуры не входит в его повседневную задачу. Человек занимается более важными, на его взгляд, проблемами вроде взаимодействия ядра атома с электроном. Но во сне все имеет равную значимость: и банан, и атом, – поэтому после пробуждения у тебя остается некоторая эйфория открытия.

– И много раз ты пробовала «кислоту»? – насторожился Олег.

– Приходилось, – отмахнулась кузина.

– И как?

– Чушь это все. Бессмысленное прожигание времени и жизненных сил. Сознание она действительно расширяет, но это халява. Того же эффекта можно достигнуть без всякой химии, я в этом убедилась на личном опыте. Если хочешь понять что-то действительно важное, вовсе не обязательно лизать «марки». Вот лично я под «кислотой» ничего нового для себя не открыла, то же самое ощущение дает определенный настрой, или медитация, или когда тебя распирает от желания сделать нечто совершенно грандиозное.

– Вроде скульптур?

– Да, многие из них я делала именно в таком состоянии.

– В творческом экстазе, – усмехнулся Олег.

Шерстка словно не заметила легкой иронии:

– При некоторой тренированности войти в него не представляет труда. Это не просто вдохновение, которое может снизойти на тебя, а может посетить другого. Нет. Это некая душевная технология. Я, например, твердо знаю, что уверенность в собственных силах реально повышает любые возможности человека: и умственные, и физические, и эмоциональные.

– Ну, это уже мистика, – отмахнулся Олег.

– Нет! Ты что, не слышал о людях, которые ради спасения собственной жизни делали совершенно невозможные вещи?

– Вроде перепрыгнутых трехметровых заборов? Мне кажется, эти россказни заменяли бульварную прессу, которой не было в Советском Союзе.

Люда пожала плечами и отвернулась к окну. Некоторое время ехали молча, водитель закурил сигарету, а у Олега в голове то и дело проскакивали непонятные щелчки, особенно когда машина обгоняла троллейбусы. Девушка снова повернулась к нему.

– Тебе что больше всего нравится из моих работ? – задала она довольно неожиданный вопрос.

– Очень многое, – честно ответил Олег.

– А что больше всего?

– Ну… Наверное, «Баран» и «Торпеда».

– Какая «Торпеда»? Которая похожа на ржавый член?

– Нет. Эта как раз мне не нравится. Пошлая. Меня приколола та, скрюченная, с акульими плавниками и карбюратором вместо сердца.

– Я ее переименовала в «Тварь», – сообщила девушка. – Ехала в поезде, и у меня вдруг случилась такая просечка. Щелк в голове.

– У тебя тоже щелкает? – удивился Олег.

– Что – щелкает? – Шерстка удивленно распахнула глаза.

– Ну, в голове.

– В голове? – переспросила кузина.

Машина резко повернула на Садовое, проскочила под носом у огромного джипа и замерла на светофоре на Зубовской площади. Двигатель урчал на холостых оборотах. Вокруг сгрудились другие автомобили, очень разные, припорошенные тонким слоем снежных иголок, сверкающих в свете оранжевых фонарей.

– А знаешь, почему тебе нравятся мои скульптуры? – Шерстка глянула на Олега серьезнее, чем обычно.

Он не ответил, только заинтересованно поднял брови.

– Потому что я сама себя делала. Это честно – делать саму себя. Это такой выброс энергии, после которого зритель вспыхивает как свеча. Не может не понравиться вещь, в которую вложено столько энергии – мыслительной, эмоциональной, да и физической, между прочим. Но для выражения этих чувств необходима очень высокая уверенность в собственных силах и в собственной правоте. Достаточно ее хоть немного нарушить, и вся энергия пропадет впустую, выродится в угоду какому-то отдельному слою потребителя. Это в искусстве самое страшное.

– Ты хочешь сказать, что и в «Баране», и в «Твари» есть что-то от тебя самой? – удивился Олег.

– Не что-то! – Кузина мотнула головой, рассыпав по плечам пушистые локоны. – Половина моих скульптур – это я сама. Только в разном настроении, в разном состоянии. Иногда это какие-то фрагменты меня. Например, «Баран» – это мои мечты, а «Тварь» – это моя собственная трусость и подлость.

Она задумалась, подыскивая подходящее объяснение.

– Любой человек носит в себе одновременно героя, глупца, мудреца, труса и подлеца. И еще множество других ипостасей. Какая из них победит, так и будут воспринимать человека окружающие. Но ни одна из них не исчезает полностью до самой смерти. А после смерти остается только одна.

– Которую помнят другие?

– Вот именно.

– Ты сумасшедшая, – добродушно сказал Олег. – Шизоидная личность с расщеплением сознания. Лично во мне никто не борется. Я – это я и есть, со всеми своими прелестями и недостатками. Человек – это гармония, нельзя выделять из нее составляющие.

– Ты просто не умеешь их выделять. Поэтому до сих пор не смог устроиться по специальности. В твоих работах нет заряда энергии, нет уверенности в собственной правоте, поэтому ты пытаешься подражать другим – вольно или невольно.

– Ты мне это сто раз говорила! – отмахнулся Олег. – В работах должна быть не энергия, а профессионализм, и не хватает у меня именно его, а не какой-то выдуманной энергии. Технику можно выработать, только подражая другим, пробуя и примеряя к себе стиль мастера. Это в Крыму я тешил себя иллюзией, будто что-то умею, а здесь, в Москве, уровень оказался совершенно другим. Для меня пока недоступный. Мне надо понять принцип, которым руководствуется потребитель, собираясь платить за заказ. Понимаешь? Пробуя чужой стиль, я должен понять, почему на рынке ценятся творения именно этого мастера. А что до самой работы, так любую гармонию можно поверить алгеброй! Иначе у нас получится спонтанный выброс гениальности вместо ровного профессионального уровня. У меня просто нет времени над этим работать. Не очень-то думаешь о профессионализме, когда каждый день приходится думать о заработке. Да и сама ты что-то не очень разбогатела…

– Разбогатею. Вот увидишь, – пообещала Шерстка.

– Это ты называешь уверенностью в собственных силах? – улыбнулся Олег.

– А что я, по-твоему, должна делать? Бросить все и устроиться продавщицей? Или лепить утилитарную попсу, которой заставлены городские парки? За нее платят нормально.

– И что плохого в хороших деньгах? – удивился Олег.

– Это халява! – Шерстка повысила голос. – Пустое разбазаривание собственной жизни, продажа ее по кускам.

– Ну, тут я с тобой не соглашусь. На мой взгляд, нет совершенно никакой разницы, продавать себя по кускам, делая медвежат в парке, или лепить монстров, которые нравятся только тебе.

– Значит, я леплю монстров? – прищурилась девушка.

– Это я фигурально. Не злись.

– Разница такая же, как между работником, нажимающим на педаль штамповочной машины, и кузнецом, плетущим неповторимую вязь решетки. На штампе ты тратишь жизнь, изготавливая не то, что придумал сам. А когда вкладываешь во что-то душу, она не пропадает, понимаешь? Часть твоей души, твоего огня остается в изделии, передается зрителю и живет в нем. И чем больше зрителей, тем больше в мире становится частиц тебя и ты сам становишься больше. В этом случае внутреннее содержание не убывает, а наоборот – прибавляется.

– Зато на штампе заработаешь больше, – уверенно ответил Олег. – Десять средних картин перекроют по стоимости одну хорошую.

– Неправда! – возмутилась девушка. – И сотня, и тысяча средних картин не будут стоить, как одна гениальная!

– Ах, вот ты о чем… – улыбнулся Олег. – Тогда не вижу смысла в дальнейшей беседе. Гениальность – это вещь очень таинственная. Не случайно ее корни приписываются то богу, то дьяволу.

– Все божественное находится внутри человека. – Шерстка задумчиво пожала плечами. – Он сам себе бог, он творит мир внутри себя и выплескивает его наружу посредством искусства.

– И этим изменяет окружающее, – с усмешкой закончил Олег.

– Нет, – не моргнув глазом ответила Люда. – Ничего он не может изменить снаружи. Если бы произведения искусства могли изменить мир хотя бы выборочно, он был бы гораздо лучше, чем теперь. Нет. В произведениях искусства любой человек может найти лишь источник моральной энергии. А что он сделает с этой энергией, зависит только от него самого. Именно поэтому вход в музеи и на выставки платный – за любую энергию необходимо платить. Но если в скульптуре, в картине или в книге нет заряда энергии, то она похожа на использованную батарейку и место ей на помойке.

– С точки зрения архитектора – суровый подход. По-твоему, получается, что один дом, построенный гениальным мастером, лучше десятка многоэтажек, в которых поселятся тысячи людей?

– Ладно, поселятся. И что дальше? Что они сделают, эти люди?

– Ты действительно веришь, что в гениально построенном доме вырастут гении? – Олег поднял брови, не скрывая иронии.

– А ты станешь отрицать влияние организации пространства на психику? Архитектура тоже организует пространство, образует его структуру, которая неизбежно отразится на поведении включенных в нее людей.

– Спорно все это, – с сомнением сказал Олег.

Шерстка промолчала.

Зажегся зеленый сигнал светофора, и машина двинулась дальше по кольцу, теснясь в плотном автомобильном потоке. От легкого укачивания и остаточного похмелья Олег почувствовал тошноту. В ушах снова зашумело противно и громко. Это напоминало звук ненастроенного приемника вблизи работающего мотора – стук, завывания, треск и щелчки. Перед мысленным взором помимо воли начали возникать замысловатые картинки, соединявшие в себе обрывки воспоминаний и совершенно абстрактные образы. Они были как-то связаны со звучащим в голове шумом, но по каким принципам строится взаимосвязь, Олег понять не смог. Пару раз мелькнула ажурная сфера из сна, отпечатавшись в сознании отчетливо и ярко. И вдруг голову пронзил страшный скрежет, болезненный, громкий и совершенно ни на что не похожий. А еще через секунду у водителя запищал мобильник.

– Что с тобой? – Шерстка испуганно распахнула глаза.

– Черт! – Олег скрючился на сиденье, зажав уши ладонями.

Звук внутри головы вызывал приступы почти физической боли, словно по нервам пропускали электрический ток. Водитель бросил испуганный взгляд в зеркальце заднего вида и прижал машину к обочине.

– Отключите мобильник! – истошно закричал Олег. – Пожалуйста!

Водитель, явно ничего не понимая, нажал кнопку и бросил телефон на сиденье. Звук пропал, боль постепенно стихала, но каждый удар пульса все равно вызывал волны неприятных ощущений.

– Вам плохо? – Водитель выключил двигатель.

Шорох и треск оборвались. Некоторое время в голове царила полная, опустошающая тишина, но проехавший мимо троллейбус разорвал ее сухим треском полыхнувшей искры.

– Я слышу радиоволны, – с трудом прошептал Олег.

– Братишка, ты меня пугаешь. – Люда склонилась над ним, ничего не понимая. – Какие к черту радиоволны?

– В голове, – попробовал объяснить он.

– Бредит. – Водитель уверенным движением распахнул дверцу. – Надо вывести его на свежий воздух.

– Да не трогайте вы меня! – возмутился Олег, откидываясь на спинку сиденья. – Я действительно их слышу. Искры, работу автомобильного зажигания, шум фена в эфире. Серьезно! Не надо смотреть на меня как на психа! Перед тем как запищал телефон, я слышал, как он соединялся с базой. Жуткий шум, поэтому меня и скрючило.

– Этого быть не может! – недоверчиво проговорила девушка.

– Наверное, это из-за новой пломбы, – предположил Олег.

– Радиоволны? – Люда не могла понять, верить сказанному или нет.

– Кажется, я читал в журнале нечто подобное, – сказал водитель. – В Америке мужику поставили сначала мышьяк, а затем серебряную пломбу. На стыке двух материалов образовалось нечто вроде полупроводникового детектора, который переводит радиоволны в слышимый звук.

– Мне не ставили мышьяк. – Олег пожал плечами. – Поехали! Сколько можно стоять?

Запущенный двигатель отозвался в голове заунывными завываниями. Машина влилась в поток и набрала скорость.

– Все равно надо узнать у доктора, – сказала Шерстка. – Наверняка это связано с пломбой. До нее ведь все было нормально?

– Да. Сдеру с него неустойку. – Олег мстительно стиснул зубы. – Зараза криворукая.

Водитель высадил их в Новых Черемушках, у знакомого подъезда длинного кирпичного дома. Шины взвизгнули, проскальзывая на снегу, красные огоньки стоп-сигналов исчезли за углом, и Олег с Шерсткой остались вдвоем в темноте двора.

– Холодно, – сказала Люда и поежилась.

Скрипя снегом, они дошли до дверей. Олег вызвал доктора по домофону и, дождавшись, пока тот откроет дверь, пропустил кузину вперед:

– Проходи.

Они поднялись на нужный этаж, где Виктор Абрамович уже ожидал их возле приоткрытой двери в квартиру. Заколка на его галстуке яростно сверкнула бриллиантом.

– Здравствуйте, – хмуро сказал Олег.