У обелиска (сборник) Кликин Михаил
– Польскому подполью, конечно. Мы называем себя Армией Крайовой! – Мартуша улыбнулась, гордясь собой, поправила длинную русую косу. – Твой дар читать судьбу нам несомненно пригодится. Через несколько дней начнется восстание.
– Ты уверена, что у вас все получился? – обеспокоилась цыганка. – Почему просто не дождаться, пока город не освободят?
– Кто освободит? Союзники? Или большевики? Нет, наша страна сама должна освободить себя. Поверь, так и будет!
Каролина улыбнулась ее энергии. А Мартуша опомнилась – измотанная цыганка держалась из последних сил. Полька отвела ее на кухню, заварила крепкий чай на травах, которые сама собирала, подогрела борщ, положила хлеб. Каролина, обжигаясь и дуя в ложку, быстро поела.
– А теперь спать. Завтра сложный день – надо многое решить.
– Но что с моим народом? – тихо спросила Каролина.
– Попробуем разыскать. Может, будет шанс освободить их.
Ранним утром кто-то поскребся в дверь польки. Каролина проснулась и замерла в страхе. Но спокойный тихий голос Мартуши, отвечающий кому-то, успокоил ее. Когда гость ушел, полька зашла в комнату Каролины, почувствовав, что та уже не спит. Васильковые глаза Мартуши светились азартом.
– Приходил Петр. Ему всего десять, но он мой лучший связной, – улыбнулась она. – Почти все готово. Теперь ждем приказа. День-два – и мы вернем Варшаву. Вставай. У меня есть план.
Мартуша энергично распахнула шкаф, стала перебирать вешалки с платьями.
– Сегодня у одного офицера день рождения. Они будут отмечать в ресторане. Сделаем им сюрприз.
– Сюрприз?
– Да, нарядим тебя цыганкой, будешь предсказывать им судьбу! Наврешь, пообещаешь счастья, золота и долгой жизни. А сама посмотришь, что в действительности ждет их всех.
– Я и есть цыганка, – рассмеялась Каролина, но тут же погрустнела. – Они убьют меня, Мартуша…
– Не убьют, не бойся. Если что, у меня есть ход из подвала.
Мартуша остановила свой выбор на черной длинной до пят кружевной юбке и красной атласной блузе.
– В этом ты больше будешь похожа на испанскую гитану, – улыбнулась Мартуша. – И надо что-то будет сделать с твоими волосами.
Обед начался невесело. Десять офицеров сдержанно поздравляли своего товарища. Но после нескольких опустевших бутылок вина и шнапса все расслабились, распевали бравурные баварские марши и не совсем пристойные песни. Однако Мартушу происходящее не устраивало. Должно было быть человек пятнадцать, но все высшие чины отсутствовали. Под конец праздника она все-таки решила вывести на «сцену» Каролину. Та свое дело знала. У офицеров заблестели глаза. С готовностью они подставляли ей ладони, слушали непрестанно говорившую гадалку. Восторженно цокали языком и даже хвастались друг перед другом, у кого значимее оказалось предсказание, задавали цыганке вопросы, в том числе касающиеся войны. Тут Каролина отвечала очень осторожно и больше туманно, стараясь не слишком нарушать их положительный настрой. Мартуша в который раз пожалела, что нет командования. Каролина несомненно вытянула бы из них все. Когда часть офицеров уснула за столами, а часть еще пыталась заигрывать с Каролиной, пришел Ульрих. Мартуша почувствовала это, едва он вошел в зал. Обернулась. Унтер-фельдфебель выглядел усталым, серые глаза потускнели, под ними лежали темные тени. И его, несомненно, что-то тревожило.
– Добрый вечер, господин Ульрих, – Мартуша улыбнулась ему обворожительно и вместе с тем участливо. – Думала, что вы придете в обед, как и остальные господа офицеры. Что-то случилось?
– Ничего, кроме слишком долгого и утомительного совещания в штабе, фройляйн Марта, – ответил он, глядя на собрание и пытаясь понять, что происходит. – Это цыганка?
– Ненастоящая, конечно же, – улыбнулась Мартуша. – Согласитесь, что я отлично постаралась над ее смуглой кожей, волосами и костюмом? Может, с одной стороны, это глупая затея, но, с другой стороны, она предсказала много приятного господину Фридриху. Ну и остальным, конечно же. А то господа офицеры как-то совсем загрустили в последнее время. И вы тоже.
Она посмотрела на него. Он оторвал взгляд от товарищей.
– Поедете со мной в Германию? – спросил он тихо.
– Мы же говорили, Ульрих… Как я могу бросить свой дом? Это?
– Я тоже оставил свой дом. Пять лет назад, – обронил он. – Он достаточно большой. Вам понравится, Марта. Я уверен.
Мартуша знала, чем это может кончиться. Опять будет долго ее упрашивать, почти умолять, все больше и больше унижаясь и изводя себя. Поэтому она мягко, но решительно толкнула его в спину, направляя к Каролине.
– Пусть вам гадалка сперва погадает, а я подумаю!
Она весело рассмеялась, хотя внутри все сжалось в пружину от напряжения.
Сделала знак Каролине, что это один из важных людей. Цыганка едва заметно кивнула. Ульрих хотел воспротивиться, но товарищи окружили его плотным кольцом, и он, сдавшись, показал свою ладонь. Каролина изучала линии. На миг на ее лицо легла тень, и она с трудом вернула улыбку. Ульрих, который был трезв в отличие от остальных, заметил.
– Что-то не так? – спросил он.
– Перелом в судьбе. Погодите-ка, еще не поняла какой. Слишком много событий вас ждет в ближайшем будущем, – сочиняла она на ходу.
– Даже я могу предсказать лучше! – закричал пьяным голосом один из офицеров и обернулся к Мартуше. – Ульрих сохнет по хозяйке, и, клянусь, он увезет ее из этого чертова города!
– Ведите себя прилично, Фридрих! – Ульрих бросил хмурый взгляд на именинника.
– Не знаю, угадал ли господин офицер, но скоро вы обзаведетесь семьей и скажу более – пятью детьми и будете очень счастливы!
Ульрих сконфузился и, пробормотав благодарность, вырвался из круга товарищей, подошел к польке.
– Простите, фройляйн Марта, но я, пожалуй, уйду. Совещание совершенно измотало меня.
– Обязательно приходите завтра, господин Ульрих.
Он попытался улыбнуться, поймал ее руку, быстро поцеловал и шагнул к двери. И тут же вернулся. Мартуша испугалась его серого безнадежного взгляда.
– Марта, вы ведь помните моего кузена оберштурм-баннфюрера Карла? – произнес он шепотом. – Он прибыл в Варшаву неделю назад, в то время как остальные войска покидают город… Он бывал в вашем ресторане пару раз…
– Что вы хотите сказать? – отозвалась она взволнованно.
– У Карла два подразделения саперов и приказ… Пожалуйста, уезжайте со мной…
– Какой приказ? – едва выдохнула Марта.
– Армия отступает. Но батальон Карла будет отходить одним из последних. Я не должен был вам этого говорить, но я хочу, чтобы вы остались живы, фройляйн Марта, и уехали со мной…
Марта побледнела.
– Мой полк выступает через неделю…
Ульрих смотрел на нее чуть подслеповато, пытаясь понять ее чувства, но, не дождавшись ответа, развернулся и вышел.
Когда те, кто держался на ногах, унесли сонных товарищей и ресторан опустел, Каролина рассказала Мартуше все, что ей открылось. Полька взволновалась еще больше.
– Все будут убиты в августе? А господина Ульриха через два дня разорвет снарядом на части? Незавидная участь…
– И он искренне влюблен в тебя, Мартуша. Бедняга… – посочувствовала Каролина и пояснила на гневный взгляд польки: – На нем единственном нет крови.
– Мне никого из них не жалко – слишком много зла причинили. А такие, как Ульрих – оставили город без души, разграбив его и лишив прекрасного. Пойдем домой.
Ночью Мартуша спать не ложилась, ждала вестей от подпольщиков. Но Петр прибежал лишь утром и сказал, что пока все отменяется из-за каких-то переговоров, которые затеяло правительство. Наказав Каролине сидеть дома, Мартуша пошла в свой ресторан. В обед появился Ульрих с товарищами и его кузен Карл со своими офицерами. Настроение у немцев было не такое подавленное, как накануне. Но они опять много пили. А следом много шутили, кричали, шумели. Карл и Ульрих сидели отдельно, что-то довольно вяло обсуждая. Мартуша сама обслуживала их столик, пытаясь уловить хоть что-то. Она несла кофе, когда встретилась взглядом с человеком, недавно вошедшим и остановившимся у нее на пути. Руки вдруг ослабли. Звонко загремел по каменному полу поднос. Две чашки с кофе вместе с блюдцами разлетелись вдребезги. Капельки от кофе попали на униформу, но остались незаметными на черном. Все обернулись на грохот, и подвыпившая компания смолкла – сначала офицеры Карла, знавшие вошедшего, следом товарищи Ульриха, тоже успевшие кое-что узнать. Офицер СС шагнул внутрь.
– Будьте осторожнее, панна, – негромко произнес он, пройдя мимо польки. – И мне тоже кофе принесите.
Кивнул, казалось, полностью протрезвевшей компании, подсел к Карлу и Ульриху, бросил фуражку на стол.
– Черт бы вас побрал, Эккехард, – не сдержавшись, выругался Карл, давя в пепельнице только что зажженную и тут же саму по себе потухшую сигарету.
– Пока вы тут прохлаждаетесь, я был в штабе, – произнес штурмбаннфюрер.
Карл встревожился.
– Что-то опять поменялось?
– Не совсем.
Фон Книгге положил конверт перед Ульрихом.
– Это мне? – удивился тот.
Он мельком посмотрел в сторону замолчавшей компании. Товарищи Ульриха уже успели наслушаться всякого за два дня от офицеров Карла об Эккехарде и поделиться услышанным с Ульрихом. Большая часть походила на совсем уж фантастические россказни. Верным оказалось лишь одно: в присутствии штурбаннфюрера все чувствовали себя не в своей тарелке, внутри расползался липкий страх и тревожно давило сердце. И тут уже было непонятно, с чем это связано – со слухами, что тот работает на гестапо, и пониманием, что в присутствии барона лучше не болтать лишнего, или же с рассказами о его необыкновенной везучести и предвидении фатальных событий, от которых он раз за разом спасал весь батальон. Еще в отличие от Карла, носившего серую униформу, Эккехард носил черную с белыми рубашками, которая уже как несколько лет считалась парадной. Ульриху казалось, что тот таким образом еще больше подчеркивает свое баронское происхождение, принижая остальных.
– Откройте, прочитайте.
Ульрих достал очки, зацепил за уши тонкие дужки. Когда он ознакомился с приказом, по лицу было видно, что прочитанное нисколько его не радует.
– Я еще понимаю, осмотреть, изъять оставшиеся ценности, но зачем же…
Ульрих запнулся, когда Карл наступил ему на ногу под столом.
– Зачем что? – спросил Эккехард, уперев в унтер-фельдфебеля холодный взгляд.
– То есть, я хотел сказать, зачем еще раз его осматривать? Мы уже увезли оттуда все ценное…
– В древних сооружениях всегда есть тайники. Вы нашли хоть один?
Подошедшая Мартуша снова чуть не выронила поднос, услышав разговор. Эккехард между тем достал записную книжку, карандаш, набросал на пустой странице план замка.
– Так вот, найдите что-нибудь, господин Ульрих. Сделайте что-то более сложное, чем просто снять картину со стены.
Ульрих побагровел от оскорбления. Мартуша осторожно расставляла чашки на столе, чувствуя, как накаляется обстановка. Фон Книгге между тем наносил на план какие-то точки.
– В приказе есть вторая страница, – заметил он между делом.
Ульрих перевернул первую страницу, прочел и побледнел.
– Вы и ваши люди переходите в мое подчинение, – озвучил Эккехард.
Ульрих уставился на Карла. «В мое», – сказал Эккехард, не в подчинение оберштурмбаннфюрера – «в мое»! Но подполковник промолчал, хотя и заметно изменился в лице.
– Придется сделать более четырехсот закладок, чтобы подорвать эту махину. Займет много времени… – продолжил как ни в чем не бывало Эккехард. – А вы, Ульрих, быстро понимаете, что картина или другой предмет представляет какую бы то ни было ценность?
– Я оканчивал факультет истории искусств, если это вам о чем-то говорит. Обычно ценность специалисту легко подтвердить простым визуальным осмотром. Для спорных случаев придется делать анализ…
– Что вы скажете, например, об этом?
Эккехард выложил перед ним на стол рисованную открытку. Ульрих склонился к ней, изучил в недоумении, ответил барону таким же презрительным взглядом.
– Ничего особенного. Обычная видовая открытка, которые рисуют тысячами не слишком талантливые художники-самоучки.
– Значит, она не представляет никакой ценности?
– Никакой! – разозлился Ульрих.
Карл, уже давно почуявший подвох, напрягся. Эккехард перевернул открытку. Ульрих прочел подпись и имя художника, и у него волосы зашевелились на голове. Карл выдавил из себя улыбку.
– Эккехард, это же шутка? Вы же не знаете фюрера лично…
– Подписано не для меня. Для моего отца. Родители были в Вене в 1911 году. Это подлинник.
Эккехард сверлил взглядом унтер-фельдфебеля, который стал белее ресторанных скатертей. Неожиданно рассмеявшись, хлопнул его дружески по плечу.
– Да расслабьтесь вы уже. У моей матери была целая коробка таких открыток. Ей они почему-то очень нравились.
Экке сделал глоток из чашки, посмотрел на все еще стоящую около их столика польку.
– Отличный кофе, панна Марта.
– Может быть, господа еще что-нибудь желают?
Ульрих, полностью не оправившийся от эпизодов с приказом и картиной, снова напрягся.
– Вы знакомы? – резко спросил он.
Фон Книгге глянул на него удивленно.
– Люди господина подполковника второй день нахваливают мне это место. Его очаровательную хозяйку и ее замечательных поваров. Настаивали, чтобы я обязательно сюда зашел.
Ульрих от ревности чуть не поседел.
– Кузен, на вашем месте я бы сообщил о приказе своим людям, – заметил Карл. – Пусть заканчивают обед и приводят себя в порядок для работы. У господина штурмбаннфюрера очень жесткая дисциплина… А я, с вашего позволения, Эккехард, выйду на улицу покурить.
Ульрих на деревянных ногах поднялся, собираясь что-то сказать, но, встретив гневный взгляд Карла, молча подчинился.
– Ульрих влюблен в хозяйку, – шепнул Карл Эккехарду, перед тем как уйти. – Будьте к нему снисходительны. Пожалуйста.
Мартуша так и стояла с пустым подносом в обнимку, настороженно следя за Эккехардом. Она вдруг поняла, что ее слишком захватила идея народного ополчения, что, помогая людям, она зашла так далеко, что забыла о другой опасности и о своем другом долге. И, конечно, она не могла знать, что тот, кого им завещали бояться, окажется среди солдат Рейха, к тому же в таком достаточно высоком звании.
– Если я попрошу вас принести еще кофе, вы не сбежите, Марта? – поинтересовался он. – Хотя давайте лучше поговорим.
– Нам не о чем разговаривать.
– Почему же? Я, например, хочу узнать, как поживает Каролина. Она ведь к вам пришла? Передайте, что я скучаю без нее.
Глаза польки распахнулись от изумления, но тут же в них зародился гнев.
– Это ложь. И вы знаете, что я ничего передавать ей не буду.
– А если я сейчас прикажу арестовать вас, Марта?
– Пожалеете об этом. У меня достаточно сил, чтобы противостоять всей имеющейся здесь компании. И вам тоже достанется! Вы ведь рождены от смертной женщины, Эккехард, значит, очень уязвимы.
Он молчал, размышляя и не сводя с нее взгляда. Словно прикидывал, действительно ли все может оказаться так или она обманывает его. Потом подобрался, а Мартуша попятилась, поняв, что он просто скрутит ее сейчас сам, чтобы и шанса не дать уйти. В этот момент Марту загородил Ульрих.
– Господин штурмбаннфюрер, нам много нужно обсудить по поводу нашей совместной работы, – официальным тоном заявил он.
И удивленно обернулся. Он надеялся, что Марта незаметно ускользнет от, как ему показалось, крайне неприятной беседы с бароном, но не ожидал от нее такой прыти – миг, и она скрылась в помещении кухни.
Эккехард вскочил на ноги, прорычав проклятие, отпихнул Ульриха и быстрым шагом вышел из ресторана. Через пять секунд зашел Карл, воззрился в недоумении на кузена.
– А где господин штурмбаннфюрер?
– Вы не видели? Только что вышел отсюда.
– Мимо меня никто не… – Карла передернуло.
Ульрих торопливо вышел наружу, но улица была пустынна в обе стороны. Он вернулся в ресторан, заглянул на кухню, но и Марты след простыл.
Мартуша, нырнув на кухне в подпол, бежала по подвалам, по подземным коммуникациям, снова по подвалам, пока не оказалась в погребе маленькой пекарни.
– Петр! – позвала она, поднимаясь наверх и громко стуча каблуками по высоким деревянным ступенькам.
Люк подпола откинулся, в светлом квадрате показалась взъерошенная голова мальчишки. Он протянул ей руку, помог выбраться.
– Пулей беги в мою квартиру! Уводи оттуда Каролину через черный ход. Не медлите ни секунды!
– Да, панна Мартуша!
Мальчишка помчался исполнять. Скоро они уже втроем сидели на тесной кухне Петра. Мальчишка уронил голову на сложенные на столе руки и заснул. Каролина до сих пор дрожала. Из окна она увидела Эккехарда, спешно идущего по улице. Сначала она даже не узнала его в форме. А когда узнала, в дверь настойчиво постучали, и она едва не умерла от страха. Голос Петра привел ее в себя. Уже через секунду они бежали. По темной узкой лестнице, короткому переулку и, наконец, по подземным туннелям.
– Еще немного – и он бы успел…
– Но он ничего не заметил, не проследил? – спросила Мартуша.
– Нет.
– Теперь он будет жутко зол. Но ничего. Мы скоро сами на него поохотимся.
– Хелена считала, что он бессмертен, – произнесла Каролина.
– Твоя наставница была не слишком умна, – строго глянула на нее Марта.
Каролина обиделась, припомнив, что и Экке не очень лестно отзывался о Хелене, и сказала:
– Все, что мы знаем о нем, – это куча сведений, часто противоречащих друг другу.
– Значит, нам надо искать способ остановить его. Пробовать все! Ты видела его руку?
– Нет, он не позволил.
Марта поджала губы от досады. Нужно было действительно что-то срочно предпринимать.
5. Королевский замок
– Объяснитесь!
Это было первое слово, которое произнес Ульрих, войдя утром в квартиру кузена и смотря на завтракающего вместе с подполковником барона. Пожилая полька, что прислуживала им, немедленно убралась из комнаты.
Поймав злой, раздраженный взгляд Карла, Ульрих скорректировал требование:
– Объяснитесь, господин штурмбаннфюрер. На каком основании вы распорядились произвести обыск в квартире фройляйн Марты и арестовали ее кухонную прислугу?
– На том, что ваша разлюбезная полька вчера оскорбила меня и у меня есть все основания полагать, что она связана с подпольщиками. Как, возможно, и ее люди.
– Какими подпольщиками? – ошалело произнес Ульрих.
Эккехард молча протянул ему какой-то листок. Ульрих взял и решил, что перед ним агитационная листовка.
– За пять лет жизни в Генерал-губернаторстве вы выучили туземный язык или вам перевести? – спросил Эккехард.
– Переведите.
– «Дорогие варшавяне. Дух свободы скоро вновь наполнит наш город. Пусть громче и мужественнее стучат сердца. Дадим последний отпор фашистским оккупантам – душегубам и убийцам! Прогоним прочь с нашей земли». Ну и так далее… Отпечатано в типографии. Значит, листовок у них должно быть много.
– Где вы это взяли? – Все оборвалось у Ульриха внутри.
Он боялся, что фон Книгге скажет: «У Марты». Эккехарду бы, наверное, хотелось ответить так. Но ответил Карл.
– Мои люди нашли тайный склад продовольствия и это.
– Но при чем тут панна Марта? Нет, она не связана с…
– Вчерашние ее слова очень напоминали этот текст. – Эккехард поднялся, вплотную подошел к Ульриху и произнес: – Пару раз вам обворожительно улыбнулись, а вы уже слюной изошли? Да очнитесь же, господин унтер-фельдфебель. Вас просто использовали. Она – наш враг. Поймите это и продолжайте выполнять свой долг!
Ульрих поник. Ему вдруг стало стыдно. Перед Карлом. Даже перед неприятным ему бароном. После слов последнего внутри что-то надломилось, и Ульрих едва ли впервые серьезно задумался о долге.
– Примите мои извинения, господин штурмбаннфюрер, – произнес он подавленно. – Если вы не против, я готов приступить к работе.
– Принимаю. Вот и отлично.
Эккехард надел фуражку, и, попрощавшись с Карлом, они вышли вон. В сопровождении группы искусствоведов и одного подразделения саперов направились к Королевскому замку.
Шаги пришедших загромыхали в пустых залах, отзываясь гулким эхом. Замок был давно пуст и разграблен. Не было на стенах гобеленов, картин. В течение пяти лет в лишенные стекол и рам окна свободно задували сквозняки, лили дожди и залетал снег. Остатки паркета встопорщились, местами прогнили. В этой пугающей звонкой пустоте остались немногочисленные предметы мебели, пострадавшие во время пожара тридцать девятого года. Эккехард бросил на почерневший от копоти круглый стол, на котором каким-то чудом осталась часть наборной из кости мозаики, огромную папку. Раскрыл ее, разворачивая листы большого формата, содержащие планы этажей и отдельных залов. Стульев поблизости не оказалось, но стоя анализировать чертежи было даже удобнее. Ульрих хотел положить рядом свою папку с описанием вывезенных из замка предметов, но передумал. Эккехард быстро и четко обрисовал порядок работы: Ульрих и его люди осматривают зал за залом, сразу за ними двигаются саперные бригады. Ульрих согласился. Разбившись на группы, все приступили к своим обязанностям.
Ульрих поднялся на самый верхний этаж. Но что-то потянуло его на крохотную лестницу, выводящую на чердак, а следом на крышу. Точнее, то, что от нее осталось после пожара. Он увидел маленькую фальшивую башенку около противоположного конька. В речи барона многократно и даже настойчиво звучало слово «тайник». Ульрих подумал, что, может быть, тому известно что-то, но он не хочет выдавать информацию раньше времени. Искусствовед поставил ногу на листы жести, сделал осторожный шаг и пошел по крыше к башенке.
Жестяной лист вдруг поехал под ногами, увлекая Ульриха вниз к огромной черной дыре, пробитой снарядом. Он упал и каким-то чудом успел перекатиться на живот, срываясь в провал, и зацепиться за одну из досок, образующих перекрытия. Кусок крыши загрохотал о пол. Ульрих опустил голову и похолодел. Высота неожиданно оказалась огромной, будто он угодил в лестничный колодец. Только лестницы тут не было. А внизу прямо под ним в неровном, как края дыры, круге света лежал неразорвавшийся снаряд. Градинами проступил пот на лбу, и руки стали предательски влажными. Пальцы, дрожавшие от напряжения, начали соскальзывать. Вдруг наверху тихо застучала под осторожными шагами жесть. Ульрих поднял голову, но разглядел, ослепленный солнцем, лишь протянутую руку. Вцепился в нее. Его неожиданно легко вытянули из дыры, оттащили подальше. Он почему-то решил, что это делали двое или даже трое. Вытер пот с глаз и с изумлением уставился на Эккехарда. Ульрих вспомнил о приличиях и обрел дар речи секунд через пять.
– Благодарю вас, господин штурмбаннфюрер… – Унтер-фельдфебель на миг обернулся к зловещей дыре. – Если бы не вы, меня бы разорвало на куски. Или, в ином случае, я просто свернул бы шею.
– Будьте осторожнее, Ульрих.
Эккехард, ограничившись этой простой фразой, сел на коньке, задумчиво смотря сверху на город. Под крышей пищали слетки стрижей. Взрослые птицы носились высоко в синем небе, пикировали на мошкару, как «Юнкерсы». Экке стащил с головы фуражку, подставляя лицо солнцу. Ульрих огляделся, обнаружил папку и, подняв, уселся рядом. Так они в молчании сидели несколько минут.
– Вам не жалко? – спросил Ульрих.
– Что?
– Взрывать его?
– Нет.
– Вы же не застали его неповрежденным. Его залы…
Он протянул Эккехарду папку, раскрыл ее на, как ему казалось, самых красивых фотографиях интерьеров. Штурмбаннфюрер глянул, едва заметно улыбнулся, пролистал папку и покачал головой.
– После того, как я видел Мариенбург – нет. У древнего замка гораздо больше величия, чем у этой неуклюжей низкорослой громадины.
– Вы побывали в Гитлерюгенде? В Мариенбурге же постоянно проводились слеты…
– Нет. – Эккехард вдруг рассмеялся. – Я уже был слишком взрослым, когда вступление в Союз сделали обязательным.
– Я был год… Почему вы смеялись?
– Представил себя марширующим под барабанную дробь. Ненавижу маршировать. Зато в Мариенбурге было много красивых девушек.
Ульрих отвел взгляд.
– Неужели вам не попалось ни одной? – удивился Экке с легкой насмешкой.
– Я не слишком удачлив в подобных делах.
– Бросьте, вам тут недавно нагадали жену и пятеро детей…
– Вам и про это рассказали? – в досаде бросил Ульрих. – Все это чушь, глупость.
– Может быть. – Барон пожал плечами и поднялся. – Пойдемте вниз. Мне страшно оставлять вас одного на крыше.
– А как вы оказались здесь? – спросил Ульрих.
– Что, не стоило? – полюбопытствовал фон Книгге, улыбнувшись. – Карл ведь вам наверняка говорил. У меня чутье на такие дела.
– Какие?
– Скажем так – на неприятности. И да, если вдруг встретите ту гадалку, что обещала вам жену и детей вместо падения с крыши, застрелите ее. Глотните.
Эккехард извлек из внутреннего кармана мундира маленькую серебряную фляжку с баронским гербом, протянул Ульриху. Тот послушно сделал приличный глоток шнапса, и ему действительно стало легче. Они спустились на верхний этаж. Штурмбаннфюрер сразу отдал приказание ожидающим саперам заняться неразорвавшимся снарядом.
– Найдете что-нибудь необычное, сообщите, Ульрих. Я равнодушен к живописи, но все остальное мне интересно.
И ушел в подвал, где основная команда минеров высверливала в толстых несущих стенах полости для закладывания взрывчатки.
Ульрих задумался. Неприязнь к Эккехарду вдруг улетучилась. Да и сам эсэсовец перестал проявлять к унтер-фельдфебелю презрительное отношение.
Марта стояла на высоком берегу, смотрела на Вислу. Синие волны плескались в ее глазах. Платье, ультрамариновое с алым, словно впитавшее предвечерние цвета, волновал летний ветер. Каролина сидела немного в стороне, отвернувшись от реки. Ей открывался вид на замок, но она не глядела на него, опустив голову в задумчивости. В сердце поселилась тянущая боль. Петр принес трагическую весть. Табор Каролины заметили на Центральном вокзале. Но погрузили их не в вагон, а загнали тесно в большой грузовик. Куда увезли, проследить не удалось. По описанию Каролина в командующем погрузкой опознала Эккехарда. Она сидела и корила себя хуже, чем не так давно это сделала Мартуша. Пошла на уступку врагу, думая, что спасает. Но судьба не прощает слабости и трусости. Сквозь слезы она смотрела на линии на ладонях и не понимала, почему ничего не меняется. Может быть, что-то еще можно исправить? И она что-то должна сделать?
– Когда они хотят взорвать замок? – нарушила она тишину.
– Я не знаю точной даты. Но слышала краем уха, что должны управиться за неделю. Саперные работы ведутся уже три дня. Времени остается мало.
– Я должна забрать ключ…
– Ты не сможешь. Надо выманить оттуда Эккехарда.
Каролина промолчала. Она чувствовала себя ужасно виноватой.
– Фройляйн Марта?
Обе обернулись с таким видом, будто с ними заговорило приведение. Узнав Каролину, унтер-фельдфебель нахмурился.
– Значит, это была настоящая цыганка? Вы обманывали меня?
– Цыгане тоже люди, господин Ульрих, – жестко ответила Марта. – Каролина моя названая сестра. Нравится вам это или нет. И я не позволю никому причинить ей зло.
– Но я верил вам. Я…
– Теперь не верите?
Ульрих смешался.
– Вы… вы совсем не рады мне? Или уже не ожидали увидеть? Ваша гадалка действительно может прочесть судьбу?
– Может, господин Ульрих. Но она не хотела вас огорчать.
– Огорчать?! – воскликнул он возмущенно. – Я был на волосок от гибели. Неужели нельзя было предупредить? Или я вам настолько противен?
– От судьбы еще никто не уходил. В предупреждении нет никакого смысла…
– Но я остался жив! Жив, черт вас побери!