Самый сердитый гном Юрин Денис

– И не только, – кивнул Пархавиэль в сторону дымящихся труб. – Работа полным ходом идет: только склепали латы – и сразу в бой, значит, дело – дрянь!

Рыжеволосый Милгар подтвердил опасения Пархавиэля Оказывается, как только они ушли в сопровождении эскорта, застава была атакована многочисленным отрядом повстанцев. Они напали без предупреждения и даже не пытались вступить в переговоры, как это обычно бывало раньше. Только благодаря недюжинной физической силе и небывалой сплоченности цеховиков удалось дать отпор и разогнать смутьянов.

– Ну, вот так оно и получилось, – объяснял Милгар, вытирая ладонью вспотевший под шлемом лоб, – коль их не пустили, сразу в «сочувствующие» угодили. А мы ведь что, мы никому не мешаем, просто не хотим, чтоб по округе всякая шваль лазила и бесчинства творила.

– Что делать будешь? – спросила Флейта.

– Что, что, до конца стоять, что нам еще остается?! – выкрикнул разгоряченный мужчина, но тут же умерил пыл и сбавил тон. – Ладно, как-нибудь разберемся. Сунутся раз, сунутся два, да и махнут рукой. Ребята с юга вернулись, говорят, погромщикам там не сахарно приходится. Гномье им под зад дало, так что они теперь всю силу туда кинут, не до возни с «сочувствующими» будет!

– Зато потом отыграются, – прошептала Флейта, внимательно рассматривая громоздкое сооружение, перекрывшее улицу.

Такую огромную и, по большому счету, бесполезную кучу мусора ей приходилось видеть впервой. Одно дело сдерживать сотню-другую ослепленных ненавистью горожан и совсем иное – противостоять всем тем, кто не «нарезвился» на юге. Многотысячный поток смял бы редут, как бурная река сносит ветхую запруду.

– Нечего загодя думать, будет день, будет видно, – прервал раздумья девушки голос Милгара. – Вы-то куда? Чего у старика в домишке не отсиделись? Дела какие, или боевой дух вдруг взыграл?

– Вдруг только пузо взыгрывает, вот тогда и дух начинается, – назидательно произнес гном. – А у нас дела, кои никого, окромя нас, не касаются!

– Не касаются, так не касаются, – пожал плечами тут же потерявший интерес к продолжению разговора Милгар.

Главарь ополчения оружейников отвернулся и продолжил руководить строительством самодельного редута.

– Зря ты так с ним. Зачем человека обидел? – принялась отчитывать гнома Флейта, как только они перелезли через баррикаду и удалились шагов на двадцать от передового дозора.

– Как «так»? – огрызнулся гном, но потом все-таки решился объяснить причину своего странного поведения. – Осерчал я, на глупость его непросветную разозлился, хотя и не один он здесь такой…

Пархавиэль ускорил шаг и загнал мысли о Милгаре в дальний угол сознания, чтобы Флейта не могла добраться до них. Зингершульцо чувствовал, что девушка неправильно истолкует их, и не хотел искушать судьбу, давая повод к новым препирательствам и упрекам. Гном не мог толково объяснить человеку, прожившему всю жизнь в городе трусливых эгоистов, где жизнь течет по крысиным законам и где каждый всегда за себя, что выжить среди полчищ врагов можно только держась вместе, сжавшись в кулак и упорно пробиваясь сквозь их несметные ряды.

Милгар совершал ошибку, шел по пути, по которому до этого брели многие, по пути глупой геройской смерти. Вместо того чтобы повести своих людей на юг и, преломив врожденную неприязнь к гномам, вместе с ними защищать Цеховой квартал, порядок и спокойствие жизни в нем, он решил оборонять только свою округу, маленький мирок из нескольких цеховых корпусов и домиков.

«Ну почему, почему все хорошие, порядочные люди и гномы слепы как пещерные малаги, живут сами по себе и не могут понять прописных истин, а тем временем отпетые мерзавцы и подонки сколачивают шайки и банды, порой разрастающиеся до королевств?» – негодовал гном и одновременно пугался своих собственных мыслей. Он должен был научиться жить в этом мире, приспособиться к нему, а не тратить впустую время на поиски правды и эфемерной справедливости, спящих где-то в глубокой пещере вечным сном.

Еще не успев дойти до перекрестка, путники услышали приближающиеся шаги. Почти одновременно и гном, и девушка шлепнулись на грязную землю и отползли к забору. Из-за углового дома показалась группа вооруженных луками эльфов. Высокий командир в сером плаще бойко отдавал команды своим соплеменникам. Эльфы двигались быстро и бесшумно, разбегаясь по крышам и чердакам, закуткам и темным подворотням. Буквально через миг на улице не осталось никого, даже командира.

– Это что еще за представление? – поинтересовался гном, не упустив возможности прижаться к Флейте поближе.

– А я почем знаю? На погромщиков вроде не похожи, да и «сочувствующими» не назовешь. Поглядим – увидим, что остроухие удумали. Только ты уж из канавы не выпрыгивай, когда потеха начнется, у нас свои дела!

– Поглядим, – буркнул гном, надеявшийся, что все-таки сможет удержаться от очередного безрассудства.

Ответ на вопрос приехал на двух подводах. На одной сидела дюжина вооруженных людей, а вторая была доверху загружена краденым добром. – Падальщики, – прошептала Флейта на ухо гному, – пока дурачье орет да за гномами по городу носится, эти ребята дома побогаче громят. Вишь, сколько уже набрали!

Пархавиэль облегченно вздохнул. Желание вмешиваться в чужие дела отпало. Даже когда вокруг засвистели стрелы, и люди, как перезрелые яблоки, западали с телеги, гном спокойно лежал в грязной жиже и невозмутимо наблюдал за разворачивающимся действом. Одно ворье било других, на гномьей душе стало теплее и уютнее.

На отстрел метавшихся возле телег бродяг у эльфов ушло не больше минуты. Лучники вышли из укрытий только тогда, когда последний из падальщиков испустил дух. В его груди торчало восемь стрел. Нападавшие не стали обыскивать трупы и даже не оттащили мертвые тела к обочине, сели на телеги и поехали дальше: искать новые жертвы, а может быть, делить награбленное добро.

– Пошли, – скомандовал гном, бойко поднявшись из лужи и засеменив на коротеньких ножках.

– Ты бы хоть отряхнулся! – сделала внушение Флейта, догнав его через какое-то время.

– Само отлипнет, когда подсохнет. – Пархавиэль был явно не в настроении выслушивать наставления.

В отличие от слов оракулов, которые почему-то имели обыкновение не сбываться, предсказание гнома оказалось верным: грязь засохла и отпала от его бороды, как только они оказались на площади посреди дымящихся руин догоревшего и обрушившегося здания миссии.

Цеховой квартал был безлюден. Жители ушли, ушли туда, где все еще бушевало пламя и в утреннее небо вздымались черные зловещие клубы дыма. Чем дальше шли путники на юг, тем виднее становилось зарево и тем больше было окоченевших трупов, хаотично разбросанных по мостовой. Сначала они натыкались только на изувеченные тела гномов: затоптанных и поднятых на вилы, подожженных и растерзанных толпой, но потом среди застывших в неестественных позах фигур все чаще и чаще встречались люди. Холодная и бесстрастная вечность потушила их праведный гнев и усмирила боевой пыл.

Обшитая железом дверь не открывалась. Колдовство Флейты с отмычкой не помогло, хотя девушка старалась изо всех сил, ворочая попеременно взад и вперед, влево и вправо тонким длинным штырем с крючком на конце. Замок оказался или ржавым, или очень хорошим, что в принципе было все равно. Причина неудачи никак не влияла на плачевность результата. Они находились в запертом подвале, а из темного подземного прохода в любой момент могли вынырнуть разгоряченные азартом погони преследователи.

– А все ты виноват! – Девушка перевела дух после усердных, но бесполезных трудов и приступила к излюбленному занятию капризных девиц и престарелых домохозяек: обвинению мужчин в своих неудачах. – И зачем я только тебя послушалась? Чердаками нужно было уходить, чердаками, так нет, его в подвал черти понесли! Вот и сиди теперь на старом тряпье и позапрошлогодней свекле, жди, когда гости пожалуют!

Пархавиэль устал, ему надоело слушать нескончаемые причитания, прервать их не было сил, а обосновывать правильность принятого им решения гном считал ниже своего достоинства. Расстроенная Флейта не думала головой, она изливала на окружающих, то есть на Пархавиэля, безудержный поток переполняющих ее эмоций и самозабвенно говорила, говорила, говорила…

Одна улочка сменялась другой, всюду горели дома и лежали трупы. Гномы отчаянно сопротивлялись, но люди теснили их дальше на юг, загоняли в угол квартала, откуда был всего один выход – в реку. Путники уже почти добрались до таверны. По словам Флейты, до «Последнего приюта» оставалось не более четырех сотен шагов, когда повстанцы преградили им путь, точнее, они сами потеряли бдительность и внезапно наткнулись на лагерь отдыхавшего отряда.

Люди грелись возле костров и на повышенных тона обсуждали причину неудачи последнего штурма. Пархавиэль не успел разобрать, шла ли речь о таверне или каком-то ином доме. Только что хватавшие друг дружку за грудки бойцы прекратили мордобой и направили неизрасходованный бойцовский пыл в полезное общему делу русло.

За ними гнались долго, с гиканьем, подвываниями криками. Парочка кружила между домов, умудряясь уворачиваться от летящих в спину стрел, вил и камней, конце концов им удалось оторваться, сбить с толку преследователей, укрыться в путаном лабиринте разрушенных домов и сожженных сараев.

Пархавиэль случайно обнаружил подземный ход. Логика и чутье подсказывали гному, что он должен был вести в безопасное место. Альмирские сородичи Пархавиэля боялись погромов и интуитивно чувствовали, что найти надежное укрытие смогут только под землей. Тяга к туннелям и шахтам была тяжким наследием прошлого, передаваемым по наследству от отца к сыну, как схожесть черт лица.

Вот тут-то и разгорелся спор. Девушку, как заядлого романтика и любительницу просторов, тянуло на крыши и чердаки, а Пархавиэль вожделенно поглядывал на спасительную дыру в полу. Аргументы и логические рассуждения не действовали, Флейта стояла на своем и не хотела уступать, Пархавиэлю ничего не оставалось, как применить последний и самый действенный довод. Не дослушав до конца очередную тираду одержимой уверенностью в своей правоте спорщицы, гном молча повернулся к ней спиной и спрыгнул в дыру. Девушке не оставалось ничего иного, как, чертыхаясь, полезть вслед за ним. – Ну вот, а теперь сиди здесь и кукуй, – продолжала тараторить Флейта, черпая из пустой болтовни моральные силы и вдохновение. – Час, день, два, три просидим, не знаю, пока с голодухи не подохнем! Тебе-то что, ты под землей вырос, значит, крыс жрать привычен, а я не могу, противно!

Пархавиэль устал. Нужно было прекратить затянувшийся концерт, устроенный для одного мечтающего оглохнуть слушателя.

«Флейта, какое красивое, звучное имя! – мысленно произнес гном, закатив к потолку глаза. – Оно так подходит к твоей стройной фигуре и звукам чудного, мелодичного голоса».

Девушка замолчала и удивленно уставилась на гнома. Уголки ее губ дрогнули, а рот сложился в изумительную по красоте улыбку. И вот тут Пархавиэль нанес жестокий удар.

«Хотя, с другой стороны, правильнее было бы прозвать тебя Пилою, уж больно ты скрипуча, сварлива и надоедлива!»

Сгнивший капустный кочан полетел точно в голову Пархавиэля, гном увернулся и довольно крякнул. Ему не нужно было быть многословным, чтобы добиться желаемого результата. Девушка обиделась и замкнулась в себе, но зато она наконец-то замолчала.

Насладившись несколькими минутами долгожданной тишины, Зингершульцо начал действовать. Когда не срабатывают ухищрения и уловки, наступает время грубой физической силы. Пархавиэль пнул ногой – безрезультатно, отошел назад, разбежался и прыгнул, надеясь высадить дверь плечом, – железные листы ответили монотонным гудением и скрежетом заклепок. В запасе у гнома оставался всего один инструмент, последнее, но зато самое верное средство. Поплевав на шероховатые ладони, гном вытащил из-за спины подарок дедушки Мисла и принялся крушить. Первый же удар разорвал обшивочный лист, разрезав железо так же быстро и эффективно, как столовый нож масло. Второй удар был нанесен слева направо и под другим углом, из-за раскроенного листа железа посыпались опилки, отлетело несколько досок. Третий удар пробил в двери окно, через которое гном увидел жуткую картину идущего полным ходом сражения. Флейта быстро вскочила с мешка и выхватила меч, а гном изо всех сил забил по двери, увеличивая отверстие. Ворвавшийся в подвал гул сражения заглушил удары двуручной секиры. Пархавиэль не был точно уверен, но на какой-то миг ему показалось, что в самой гуще побоища промелькнуло лицо разъяренного Скрипуна.

– Стой, погоди! Куда ты лезешь, дурень?! – кричала за спиной Флейта, пытавшаяся силой оттащить гнома. – Там же резня, ты их не спасешь, только нас погубишь!

Зингершульцо не слышал, он продолжал яростно крушить последнюю преграду между ним и попавшими в беду товарищами. Он дошел, до конца пути оставалось совсем чуть-чуть, и ему было абсолютно безразлично, каковы шансы на успех и сколько в подземное убежище гномов ворвалось врагов: сотня, две или целая тысяча.

Долгожданный миг наступил, дверь треснула пополам, и ее правая часть вылетела от последнего и самого мощного удара секиры. Пархавиэль подтянул округлый живот и по-кошачьи ловко протиснулся в отверстие между искореженными листами железа и расщепленными досками. Флейта рванулась за ним, но, к счастью, застряла, в толчее битвы гномы не утруждали себя разбирательствами: «Человек – значит враг, – круши, убивай!»

Первое, что увидел Пархавиэль, были спины врагов. Толпа загнала большую группу гномов в угол и пыталась подавить последний очаг сопротивления. Круговые вращательные движения высоко поднятой над головой секиры прорубили в радах не ожидавших нападения сзади людей достаточно широкую брешь. Лезвие пело в воздухе, разбрызгивая фонтаны крови и врезаясь в живую плоть. Пархавиэлю на всю жизнь запомнились глаза человека, почувствовавшего за спиной что-то неладное и обернувшегося как раз в тот миг, когда «Свист ветра» разрубил его голову напополам. Даже те, кто заметил вероломное нападение гнома, не смогли уйти от смерти. Людей было слишком много, они не могли быстро развернуть оружие в сторону новой опасности.

Пархавиэль рвался к своим, его рассудком руководило уже не безумное желание помочь гномам и не гнев, а холодный, трезвый расчет. Он знал: если немного промедлит, то расколотая им на две части толпа снова сольется воедино, раздавит, сомнет его.

«Спасибо, дедушка Мисл, спасибо, дорогой! – бубнил себе под нос как молитву крутящийся волчком гном. – Хороша секирка, ох хороша!»

Если бы не легкость оружия и его поразительная острота, лезвие уже давно бы застряло в каком-нибудь из тел и гном бы погиб. Пархавиэль рубил с силой, наносить скользящие удары он не мог из-за тесноты и высокого роста врагов.

Наконец-то кошмар закончился, впереди промелькнули большие деревянные щиты. Пархавиэль кинулся к ним, но споткнулся и упал. Перед глазами летевшего вперед гнома появилась огромная деревянная поверхность, потом возникла пустота и резкая боль, как вполне логичное следствие сильного удара лбом об пол. Зингершульцо потерял сознание, но главное он сделать успел: добрался до своих, попутно умудрившись вдохновить на ратные подвиги павших было духом гномов. Маленькие человечки воспользовались замешательством людей, плотнее сомкнули строй и пошли в наступление.

В минуты недолгого забытья к Пархавиэлю снова пожаловал акхр. Оме Амбр связал его, как беспомощного ребенка, и принялся дубасить огромной скользкой рыбиной по щекам. Зингершульцо катался по полу и выл от боли и унижения. Ему хотелось подняться, дать сдачи, но не было сил, чтобы развязать тугие путы. Оставалось только ругаться, и гном не преминул воспользоваться этой возможностью. Акхр повел себя странно: обиделся, оскалился на прощание и исчез, а голова гнома загудела от громких звуков родной махаканской речи.

– Сколько можно ждать, Зигер? Берем его и тащим с собой! Все уже ушли. Чего дожидаешься, чтобы люди снова пожаловали?!

– Не стони, Шульк, хауптмейстер наш парень крепкий, щас враз очухается!

Зингершульцо вдруг понял, что это уже не сон, и поспешил открыть глаза. Насколько помнил Пархавиэль, излюбленным приемом пробуждать от сна у Скрипуна было безудержное хлестание по щекам боевых товарищей. Ладони же друга были куда увесистее хвоста севрюги, да и пахли намного отвратнее…

Скрипун широко улыбнулся, что сделало его изрезанное свежими рубцами лицо омерзительно гадким, но Пархавиэль не думал в эту минуту о подобных мелочах, он был рад вновь увидеть потерянного боевого товарища.

– Ну, здоров, рожа! – воскликнул Пархавиэль, заключив друга в крепкие объятия.

– Здоров, Парх! – прослезился на глазах у дюжины стоявших поблизости гномов Скрипун. – Мы тебя с Гифером так искали…

– Знаю, мне Карл рассказывал.

– Откуда?!

– Потом, дружище, потом! – Превозмогая жуткую головную боль и онемение суставов, Пархавиэль все же поднялся на ноги. – Вы с Гифером мне все потом расскажете, сейчас же нужно выбираться отсюда, и как можно быстрее. Кстати, где Гифера потерял?!

– Вот именно «потерял», – потупился Скрипун. – Погиб?! – быстро и чересчур громко произнес Зингершульцо

– Могет быть, – виновато проворчал гном. – Парх, здесь такое творится… Люди просто озверели. Нас Альто послал женщин с детьми по убежищам искать да из города выводить, а Гифер в таверне остался, я…

– Кто таков этот Альто и как туда пробраться, в таверну, то бишь?!

– Ну, Альто, он вроде у нас за командира. Вообще-то он в помощниках поначалу у Карла ходил, но недавно они чего-то разлаялись, и Альто вроде бы не у дел остался. А когда началось и Карл куда-то пропал…

– Понятно, – перебил сбивчивые объяснения Зингершульцо – Идем сейчас в «Последний приют», берем Гифа за шкирку и дуем отсюда!

– Я не могу, – снова потупился Скрипун, – у меня приказ!

Звонкая затрещина привлекла внимание окружающих, до этого момента спокойно занимавшихся обыском трупов. Несколько гномов встрепенулись и хотели было прийти товарищу на подмогу, но Зигер остановил их.

– Нет, мы сам разбираться! – выкрикнул Скрипун по-филанийски с жутким, покоробившим Пархавиэля акцентом.

– Ну, чего встали?! Сказали же вам, сами разберемся… мародерствуйте, мародерствуйте, уважаемые гномы! – Пархавиэль пришел на помощь плохо знавшему человеческий язык Зигеру.

– А ты как так бойко болтать научился?! – вытаращил глаза Скрипун. – Вроде бы вместе сюда попали, а ты вон как шустро лопочешь!

– Потом, сейчас не до этого, веди к своему Альто! – Пархавиэль взял товарища под руку и уверенно потащил за собой.

– Да не могу же я! – вырвался из крепких рук бывшего командира Скрипун. – Приказ у меня особый. Мы беженцев из города тайком выводим, женщин да детей. В это убежище опоздали, вишь, что сотворилось! Торопиться нам надо, дальше идти, а то ведь…

– Скажи своим остолопам, чтоб одни шли, без тебя! С Альто я сам вопрос как-нибудь утрясу! – голосом, не терпящим пререканий, прошептал на ухо Зигера Пархавиэль. – Не для того я вас столько искал, столько пережил, чтобы вновь потерять, да и ты башкой бы подумал, что Гиф на верную смерть остался!

Удивленные гномы переглянулись, поморщились и, пожав плечами, сплюнули и ушли. Им было не понять странной логики Зигера, решившего вернуться в пекло, из которого они только что выбрались. Их задание казалось всего лишь легкой увеселительной прогулкой по сравнению с тем, что ожидало защитников «Последнего приюта». Три десятка оставшихся в живых гномов должны были вывести беженцев, посадить их на угнанную барку и уплыть вместе с ними в безопасное место. Если Зигер вдруг захотел рисковать своей жизнью дальше и остаться в городе, то это было его право. Гномье ополчение было не армией, где солдаты – безвольные рабы жесткой дисциплины и всемогущего устава. Каждый решал за себя, каждый спасался, как мог. Кроме того, никто не осмелился бы назвать дезертиром солдата, нарушившего приказ только ради того, чтобы снова вернуться на передовую.

Переждав несколько минут, парочка бывших караванщиков начала осторожно выбираться через заваленный проход на поверхность, и тут Пархавиэль заметил, что чего-то недостает. Уж слишком тихо и спокойно было вокруг.

– А где Флейта? – спохватился гном.

– Какая флейта? – рассмеялся Скрипун, забавно разведя дуги бровей в разные стороны. – Ты что, Парх, к музыке пристрастился или игрою на жизнь зарабатывал, пока нас искал?!

– Да нет же… девушка, высокая, красивая, черноволосая… мы с ней вместе были… – принялся сбивчиво объяснять Пархавиэль, размахивая руками и суетливо забегав по огромной зале, бывшей когда-то винным погребом.

– Не было никакой девушки, – остановил Зигер метавшегося среди мертвых тел друга. – Увидела, наверное, что здесь творится, да и ушла. Правильно, между прочим, сделала, нечего очертя голову в бойню соваться! – Зигер схватил упирающегося Пархавиэля за рукав и силой потащил к выходу.

Зингершульцо не находил себе места, переживал за исчезнувшую во время боя девушку, но все же поддался настойчивым уговорам друга. Еще раз окинув беглым взглядом место недавней битвы, Пархавиэль послушно побрел вслед за Зигером, успокаивая себя тем, что среди убитых и умирающих тела разбойницы вроде бы не было.

– Так чего, говоришь, те надо? – Трапезничающий гном на мгновение оторвал взгляд от холодной свиной ножки и вопросительно уставился на застывшего в дверях Пархавиэля.

В отличие от других защитников «Последнего приюта», ходивших или вообще без доспехов, или в сомнительной прочности кожанках, Румбиро Альто был с ног до головы закован в броню. Добротный открытый шлем валялся на столе между лоханкой с тушеной капустой и миской, полной овощей, остальные части доспехов, даже тяжелые перчатки, остались на могучем теле громко чавкающего хозяина.

– Где Гифер? – повторил свой вопрос Зингершульцо, немного нервничая и поэтому переминаясь с ноги на ногу.

– Какой Гифер? – удивился довольно рослый гном, невозмутимо продолжая обгладывать ножку.

– Тот самый, что с тобой в банде Карла был, свиное рыло! – вспылил Зингершульцо, совершенно позабыв, что разговаривал с предводителем гномьего ополчения, а не с обычным обжорой-переростком.

– А-а-а-а, – протянул Альто, наконец-то поняв, о ком шла речь. – Так бы сразу и сказал: «Гиф-караванщик», а то вон их сколько бродит, – Альто небрежно ткнул пальцем в окно, – сотни две, поди, и три дюжины из них Гифы да Пифы…

– Где он? – переспросил в третий раз Пархавиэль, на всякий случай прижавшись спиной к стене. «Бандит он всегда бандит, никогда не знаешь, какой пакости от него можно ожидать!»

– Да не стой ты там, садись! – Альто перевел указательный палец с окна на скамью. – Где же Гиф твой мотается, извиняй, не знаю! Где-то там, то ли Завал чинит, то ли с бомбарьерами на крыше дома Крамера засел, для бомбошек смолу варит.

Завалом местные гномы называли баррикаду, преградившую подступы к таверне. Огромное фортификационное сооружение перегородило узкую улочку между парой двухэтажных домов – единственный проход к уединенно стоявшему на набережной зданию таверны. Они со Скрипуном ни за что не забрались бы на вершину грозного редута, ощетинившегося ежом из остро отточенных кольев, если бы гномий дозор наверху не кинул им веревочную лестницу. Скамьи, доски, двери, мебель и даже телеги не просто сваливались в бесформенную кучу, как у оружейников на севере, а тщательно скреплялись между собой: намертво связывались толстыми веревками, сколачивались гвоздями, стягивались железными клепками. Немудрено, что разъяренная толпа индорианских фанатиков до сих пор не смогла уничтожить последний «рассадник гномьей заразы».

– Ты меня, уважаемый, не трожь, дай пожрать спокойно! – вежливо попросил Альто, возвращаясь к поискам мяса на кости. – Сам уж дружка своего найди, будь любезен!

– Хорошо, – Пархавиэль направился к выходу, – я найду его, и мы втроем уходим! – Идите, – разведя руками, ответил Альто, – кто ж те, чудаку, мешает? Я ведь никого силой сюда не затаскивал, да и не держу. Только позволь узнать, куда же ты, родимый, копыта двинуть собрался, коль вокруг таверны людей полно, а квартал стражей оцеплен?

Невозмутимость и спокойствие здоровяка насторожили Зингершульцо. Вместо того чтобы незамедлительно отправиться на поиски друга, Пархавиэль подошел к столу и без приглашения сел на край скамьи.

– Ты что ж, думаешь, я специально гномов собрал и держу, чтоб, значит, за правое гномье дело бороться? – рассмеялся Альто, не отрываясь от еды. – Эдакий, значит, целеустремленный и зловредный сегилевский недобиток, что людей всех подряд перерезать готов и кличи поганые направо и налево кидает: «Гномам равные права!», «Долой индорианских палачей!» и прочие глупости? Нет, караванщик, дело немного по-другому обстоит. Вон в окно глянь, там около двух сотен гномов копошатся, а ночью пять сотен было. Опытных солдат из них и двух десятков не наберешь, половина оружия вообще в руках не держали. Какие из них бойцы? – Альто сделал многозначительную паузу и долго смотрел Пархавиэлю в глаза. – Я никого не держу, они сами не уходят, потому что некуда, потому что там, за Завалом, их ожидает одно – вилы в брюхо да на кол! – Альто поднялся из-за стола и забегал кругами. Плотину внезапно прорвало, эмоции хлынули рекой, от былого спокойствия не осталось и следа. – Я еще вот что тебе скажу, чтоб спесь и гонор твой дурацкий сбить. Слышишь колокольный звон?!

– Ну слышу, – ответил Пархавиэль, почувствовавший себя неловко, как будто он был заносчивым учеником, ни с того ни с сего решившим учить мастера ковке мечей.

– Это звонят колокола Храма, а что это значит?

– Почем знать? – пожал плечами Пархавиэль.

– А то, что раньше погромы были мелкими: побегают людишки по улицам, покричат, дюжине гномов брюшину вспорют и успокоятся. А в этот раз н-е-е-е-т, – протянул Альто, потрясая в воздухе облитой жиром перчаткой. – Этой ночью они за нас всерьез взялись, хотели за раз всех извести, да только не вышло… Не справилась толпа с делом, дали мы им отпор!

– Что-то я не пойму, – начал было говорить Пархавиэль, но осекся под строгим взглядом вожака.

Альто успокоился, огладил бороду и, сплюнув на пол, вернулся к столу.

– Храм призывает всех верующих прийти на подмогу своим собратьям в Цеховом квартале, – произнес Альто совершенно спокойно. – Если индорианцы открыто подняли знамя веры над толпой, значит, вскоре король пришлет войска. Мы обречены, без разницы: останешься ли ты или покинешь «Последний приют».

– Ну а если по реке уйти? – спросил Пархавиэль. – Семьи же вы отправили!

– Верно, – кивнул Альто, – только барка, которую мы якобы украли, была под имперским флагом. Купец знакомый согласился помочь, за деньги, конечно, не просто так. Он к устью реки плывет, а там морем в Империю. Флот королевский реку уже давно перекрыл. Имперцев не тронут, побоятся, а всех остальных… Так что не тешь себя надеждой, караванщик!

– Ну, нельзя же вот так просто сидеть и ждать конца, нужно что-нибудь придумать! – воскликнул Пархавиэль и с расстройства стукнул кулаком по столу, отчего на пол свалилось несколько глиняных мисок.

– Да ты не дрыгайся, как припадочный! Сядь пожри напоследок иль пивка глотни, – остудил пыл вскочившего из-за стола Пархавиэля Альто. – Мы все уже придумали, в полдень на прорыв пойдем!

– Как на прорыв? – От удивления Пархавиэль широко открыл рот. – На прорыв, – невозмутимо заявил Альто, – нагло, нахраписто, сквозь вражеские ряды, авось проскочим. – Так хоть шанс какой-то будет…

– Так чего же вы ждете, почему не сейчас, пока еще войска не стянуты?!

– В поддень пойдем, – заявил Альто. – А до тех пор зубами в этот поганый клочок земли цепляться будем, из кожи выворачиваться, а Завал держать!

– Но почему?!

– Барка не успеет уйти. Ты в квартале был, что творится, собственными глазами видел. Улицы пусты. Пока мы здесь бьемся, все людские силы на юг стянуты, а не по кварталу рыщут. Я отряды послал, спрятавшихся по подвалам искать. Чем дольше мы держимся, тем больше гномов спасется!

Пархавиэль понимающе кивнул. Делать было нечего, оставалось только надеяться, что до полудня не успеют подойти регулярные войска. Против них у гномов, вооруженных топорами-колунами и самодельными щитами из досок, не было шансов.

– Я с вами, что мне делать? – важно сказал Пархавиэль, поднимаясь из-за стола.

– Да чего хочешь: хоть бреши в Завале латай, хоть бомбошки крути, только дай дожрать спокойно! То один, то другой припрется, у всех дела важные, и без меня никак, – проворчал Румбиро Альто, возвращаясь к прерванной уже в третий раз за последний час трапезе.

Когда протрубили тревогу, Пархавиэль с Зигером дремали на крыше таверны, умаявшись в ходе бесплодных поисков Гифера. Лагерь мгновенно преобразился, ожил после утренней спячки. Медленно ползающие внизу фигурки гномов забегали, засуетились, образуя галдящий и громко топающий поток бегущих к Завалу. Надрывному реву труб вторил бой барабанов, бомбарьеры на крышах зажгли костры. Если эльфы славятся своей хитростью, остротой глаза и изворотливостью ума, то гномам в трудные минуты на помощь приходят сила, сплоченность и невиданная изобретательность, позволяющая создавать грозное оружие из имеющихся под рукой скромных средств.

Сразу после разговора с Альто Пархавиэль приступил к поискам друга. Бродя по лагерю, он не раз обращал внимание на пять огромных котлов, установленных на вершине Завала: по два на каждой из крыш домов и один в центре на специально укрепленной платформе. Вначале гном думал, что в них кипятится смола, но понял, что ошибся, когда поиски Гифера завели его на крыши.

Смрадный запах ударил в нос, ободрал гортань и мгновенно выбил из глаз гнома потоки слез. Работавшие возле котлов гномы, в основном не старше двадцати лет, все как один были в круглых закопченных очках и темно-серых повязках. Странный вид юношей не удивил гнома, в литейных цехах и кузнях Махакана ему доводилось видеть и не такое, а вот занятие молодняка поразило Пархавиэля Проснувшаяся любознательность заставила его на время забыть о поисках.

Трое гномов обворачивали довольно увесистые булыжники тряпками, еще четверо обматывали их крест-накрест бечевой и, обрывая ее, оставляли длинный конец. Закутанные в тряпки камни бережно складывались возле котлов с пахучей жидкостью. Пархавиэль долго ходил кругами, пытаясь разгадать смысл загадочного действа и почему-то не решаясь спросить. На помощь пришел неизвестно откуда появившийся рядом Зигер.

– Местное гномье изобретение, очень хорошо против толпы и любого скопления войск. Не знаю, из чего они эту пакость варят, но горит прекрасно… Во время боя бомбарьеры берут бомбошки, – старый боевой товарищ ткнул пальцем в кучу камней, – обмакивают их в котле, поджигают, разматывают пошибче и кидают вниз. Говорят, горит, водой не зальешь, да и камни, как понимаешь, больно бьются!

Пархавиэль поспешно натянул на себя кольчугу и, засунув утреннюю звезду за пояс, взял в руки секиру. Плащ и прихваченная из разграбленных запасов таверны провизия остались лежать на крыше. Зачем таскать с собой то, что вряд ли уже понадобится? Повинуясь инстинкту «Бегу туда, куда бегут все!», Пархавиэль влился в ближайший поток гномов и бойко вбежал на самый верх редута, но там ему преградил путь светловолосый гном со сломанной рукой на перевязи и опаленной бородой.

– Куда прешь, рожа?! А ну, пошел вниз, здесь только стрелки и бомбарьеры! – довольно доходчиво и деликатно, учитывая обстоятельства, объяснил Пархавиэлю его ошибку командир стрелков.

Чуть не слетев кубарем с шаткой лестницы, Зингершульцо спустился вниз и, найдя глазами в многоликом скоплении гномов Зигера, присоединился к его отряду. Уже через минуту из-за Завала послышались крики и топот, в воздухе засвистели стрелы, арбалетные болты и горящие камни.

Гномам-пехотинцам оставалось только терпеливо ожидать приказа и вслушиваться в шум боя. Вначале было жутко, шум по ту сторону укрепления сводил с ума. Крики, стоны, лязг железа сливались в страшный вой, издаваемый каким-то огромным разозленным чудовищем. Нагоняли страху и тела убитых стрелков, время от времени сваливавшиеся сверху то со стрелой в груди, то с разбитой камнем головой. Постепенно гномы привыкли, Пархавиэль жалел лишь о том, что он сейчас не в гуще сражения. Стрелкам приходилось несладко, но зато их не мучили глупые предчувствия и ожидания, им просто некогда было бояться…

Бой постепенно затих, гул толпы отдалился, а свист снарядов все реже и реже разрывал воздух.

– Сейчас или отбой скомандуют, или на прорыв поймем! – прокричал на ухо Пархавиэля повеселевший Скрипун.

К несчастью, прогноз Зигера оказался чересчур оптимистичным. В наступившей ненадолго тишине отчетливо прозвучали два прерывистых сигнала трубы. Сидевшие поблизости от баррикады пехотинцы повскакали с мест и что есть мочи побежали к таверне. Заметное оживление возникло и наверху: стрелки и бомбарьеры поспешно покидали позиции.

– Акхр меня раздери, только не это! – выкрикнул не на шутку перепуганный Скрипун, схватил Пархавиэля за руку и потащил за собой. – Шевели топалками, быстрее!!!

Не успели они пробежать и двадцати шагов, как в воздухе снова загудело. Страшный удар сотряс землю, Пархавиэль не удержал равновесия и упал, а перепуганный Зигер так и продолжал волочить его по земле.

Зингершульцо с трудом удалось освободиться от мертвой хватки назойливого товарища, он поднялся и оглянулся назад. Завал был цел и невредим, а вот от крыши дома Крамера не осталось и следа. Не успевшие спуститься вниз стрелки попадали с лестницы, как перезревшие яблоки. Не покинули передовой только дозорные, трубачи и командир в блестевших на солнце доспехах.

– Чего застрял, дуралей?! Не вишь, из катапульт мерзавцы бьют! – Зигер вновь схватил за руку друга, зачарованно глазевшего на поражающую размерами картину разрушении.

Второй залп не достиг цели. Огромные камни перелетели через Завал и с оглушительным грохотом разворотили мостовую. Пархавиэль не помнил, как они добрались до дверей таверны. Чудовищный гул следовал по пятам, и каждый раз, когда сотрясался воздух, Зингершульцо казалось, что этот снаряд попадет именно в него. Лишь укрывшись за дубовыми дверьми, гномы почувствовали себя в безопасности. Каменные стены не выдержали бы больше двух попаданий, но зато здесь почти не было слышно парализующего рева проносившихся по воздуху снарядов.

– Паршиво дело! – признался Зигер, выплевывая сломанный при случайном падении зуб. – Раз катапульты бьют, значит, войска за нас принялись, значит, хана!

– А может, оно и к лучшему, – внезапно заявил Пархавиэль ко всеобщему удивлению, – быстрее в бой вступим. Терпеть мочи нет!

Соратники понимающе закивали, каждый из них уже ощутил на себе, что намного страшнее смерти ее томительное и изматывающее ожидание.

Пархавиэль так привык к грохоту разбивающихся о мостовую камней, что внезапно возникшее затишье заставило его взволноваться. Гном подумал, что он оглох, и, испугавшись, принялся сильно дергать себя за мочки ушей. Однако пугливое перешептывание вокруг развеяло тяжкие сомнения. Через миг в голову ворвался протяжный рев трубы, бесстрашный командир сзывал своих солдат на баррикаду.

Дверь таверны распахнулась, и гномы застыли в оцепенении. Площади больше не было, мостовая была перерыта бешеным кабаном размерами со слона. Повсюду виднелись глубокие воронки и бесформенные груды камней. Немного разнообразили пейзаж разбитые вдребезги телеги и изуродованные до неузнаваемости трупы не успевших укрыться от обстрела гномов. Еще недавно мощное и неприступное укрепление превратилось в горящие руины. Жидкость из перевернутых котлов пролилась вниз и полыхала. На фоне пляшущих языков пламени и вздымающихся ввысь клубов дыма возвышались жалкие остатки стен, между которыми еще как-то держались доски каркаса. В самом Завале было столько брешей, что удивляло, как эта хлипкая конструкция, похожая на решето, еще не упала. Даже самый отважный и безрассудный гном не осмелился бы теперь взобраться наверх по единственной уцелевшей лестнице.

– Ко мне, все ко мне, живо! – махал руками и орал во все горло Альто, перекрикивая порой надрывный рев трубы. – Быстрее, быстрее, увальни бородатые, не дрейфить и не охать, это только припевка была, щас песнь грянет!

Подошедшие гномы, трясясь, косились на разрушенный редут и свисавшие со стропил трупы дозорных. Альто не боролся со страхом солдат, он решил направить его в нужное русло, не давая воцариться панике. Перепуганные гномы сбились в кучу, называемую на военном языке «плотный строй».

– Ну что, страшно, други мои?! – Как заправский полководец, Альто расхаживал перед неровным строем солдат и поигрывал булавой. – Это хорошо, когда страшно, страх силы и ногам, и рукам дает, а силы нам щас ой как понадобятся! Для тех, кто нигде не служил и, окромя свиньи, никого не резал, поясняю: прорыв это не бой, это то же самое бегство, только не порознь, а в куче. Бежать надо прямо на врага, иначе эти закованные в латы стервецы за вами погонятся и всех поодиночке перекокошат. Я впереди пойду, ты… – командир ткнул булавой в грудь Зигеру, – и дружок твой, как уж его кличут, запамятовал, рядом пойдете! Коль я паду, равняться на них! Останавливаться нельзя, бежим только вперед и изо всех сил, попутно махаем булавами и сметаем все на пути! Ясно?!

В ответ раздалось дружное пыхтение, изредка перебиваемое ворчанием и невнятным бормотанием бранных слов.

– Марц, что там у нас? – обратился Альто к притаившемуся в дыре Завала дозорному.

– Легкая пехота, сто пятьдесят – двести, идут квадратом, шагов сто – сто двадцать. Позади полсотни лучников, без доспехов, кто такие, не разобрать! – бойко отрапортовал подросток, высунув на миг веснушчатую голову из развалин.

– Во, как мило! – рассмеялся Альто. – Повезло вам, требуха ходячая! Мечниками да ополченцами драными нас не взять, пробьемся! За двадцать шагов становимся клином и в центр, самый центр!

Разнесшийся по рядам боевой клич заглушил последние слова Альто. Полторы сотни гномов, грозно потрясая оружием и строя злобные рожи, кинулись в брешь. Поток подхватил Пархавиэля и понес прямо на быстро приближающегося неприятеля. Лучники вскинули луки, свист стрел разорвал воздух. «Во черт, я же без щита», – успел подумать гном, вжав голову в плечи и побежав еще быстрее. Стрелы посыпались градом, ополченцы стреляли навесом, боясь ненароком задеть своих. За спиной Пархавиэля раздались крики, упали замертво несколько тел. Бежавший рядом Зигер пришел на помощь в трудную минуту, умудрился прикрыть щитом и себя, и друга.

Враг был совсем близко, теперь уже и филанийцы перешли с шага на бег. Их первые ряды грозно потрясали мечами и неумело изображали на лицах звериный оскал. «Легко будет», – подумал Пархавиэль, мгновенно сообразив, что яростные гримасы людей не искренни, заучены наизусть в ходе каждодневных тренировок, как и простейшие приемы боя на мечах.

Отряды столкнулись, боевые кличи «Филания» и «Круши» перемешались, слились в одно непотребное слово: «Филоуши», а затем потонули в безудержном многоголосом реве.

«Свист ветра» летал по воздуху, с треском вонзаясь то в шлемы, то в щиты врагов. Пархавиэлю приходилось тяжко, ему не хватало места для полного замаха, поэтому он то и дело высоко подпрыгивал и бил врагов по головам. Прием был эффективным, но изматывал гнома, силы таяли, а филанийская пехота хоть и отступала под дружным натиском гномов, но билась упорно и держала строй. Клин атакующих увяз в филанийских рядах и постепенно стал принимать форму правильного полукруга.

Когда Пархавиэль подпрыгнул в очередной раз, толпа немного сдвинулась, и гном после успешного удара приземлился на чьи-то широкие плечи. Оседланный соратник, как ни странно, оказался совершенно не против сыграть выпавшую на его долю роль верховой лошади. Гном-всадник гордо вспорхнул над толпой низкорослых собратьев, «Свист ветра» загулял в полную силу. Массивное лезвие двуручной секиры летало по воздуху, даже если щит врага выдерживал удар, то сбитый с ног противник валился назад, давя и сминая своих.

Пархавиэль возвысился над соплеменниками, в этом оказались не только плюсы, но и один весьма существенный минус. Один из лучников решился выстрелить, стрела прожужжала совсем рядом, лишь слегка оцарапав плечо гнома. «Меткий гад, – подумал Зингершульцо, не придавая попытке подстрелить его особого внимания. – Навряд ли во второй раз осмелится!» Сидя на «лошади», он был одного роста с людьми, и вражеские затылки защищали его от стрел, болтов и прочих метательных снарядов. Однако повторное жужжание и вонзившаяся в древко секиры стрела заставили его отнестись к этой опасности более серьезно.

Пархавиэль всего на миг оторвал взгляд от вражеских рядов и посмотрел в сторону отряда лучников. Метким стрелком оказался не кто иной, как его давний знакомый, лесничий Радобержец. Верзила узнал гнома, злорадная улыбка не сходила с искривленных губ, а крепкие руки уже вновь натягивали тетиву.

«Чтоб тебя…» – прохрипел тяжело дышавший гном, отбивая круговым движением секиры третью стрелу. Радобержец хлопнул пару раз в ладоши, как старый и добрый приятель, помахал гному рукой и вынул из колчана четвертую стрелу.

– И что те в лесах не сиделось?! – просопел Пархавиэль, мечтавший в эту минуту выхватить композитный лук из шаловливых ручонок лесничего, сломать его об колено и засунуть заостренные обломки великану в… штаны.

Четвертая попытка должна была увенчаться успехом. На этот раз стрела летела точно в живот гнома, ни увернуться, ни отбить ее Пархавиэль не мог, но, как известно, круглых дураков и избранников судьбы спасает счастливый случай. Гном, на котором вот уже несколько минут восседал Пархавиэль, споткнулся и упал, увлекая за собой седока. Стрела пропела над головой и скрылась вдали. Вскоре ряды солдат дрогнули, и началось хаотичное бегство, которое даже при самом предвзятом отношении нельзя было бы назвать отходным маневром.

Только немногим лучникам удалось сохранить спокойствие и не испугаться приближения орды разъяренных гномов. Среди них был и ненавистный сердцу Пархавиэля Радобержец. Ополченцы не покинули позиции, стреляли до последнего, слушаясь зова неписаного кодекса чести стрелков: «Последний залп в упор!»

Пархавиэль хотел лично вогнать в грудь лесничего острый топор, отомстив за то, что тогда, у одинокой сторожки на опушке леса Радобержец изменил их судьбу, обрек его и двоих друзей на страдания, сделал их изгоями, никому не нужными отщепенцами.

Мечте бывшего караванщика и махаканца не суждено было сбыться, за него отомстил кто-то другой, пронзив лесничего мечом, оглушив булавой или отрубив голову. Пархавиэль так и не узнал, какую смерть принял его обидчик, но из лучников не выжил никто. Прорывающийся сквозь кольцо врагов отряд гномов смел всех, кто стоял на его пути, перебил и прошелся по мертвым телам.

Задумка Альто удалась, хотя в это было сложно поверить. Маленький отряд прорвался и дальше уже не встречал существенного сопротивления. Эффект неожиданности и панический страх, как у загнанной в угол крысы, удачно дополнили просчеты армейского командования. Придя в квартал, войска не разогнали уже не нужное ополчение, а поручили горожанам вспомогательные функции, задвинули их во второй эшелон оцепления. Огромные и величественные, как крепостные башни, требушеты стояли посреди небольшой площади. Именно отсюда грозные осадные орудия всего за несколько минут разнесли в клочья укрепление изобретательных гномов. Обслуга орудий медленно и вяло занималась разборкой громоздких конструкций, их же работу охраняли уставшие, пробегавшие всю ночь в поисках гномов ополченцы. Немудрено, что горожане завалились спать, игнорируя отданный им приказ и легкомысленно понадеявшись, что гномами занимаются солдаты, сразу после обстрела ушедшие в сторону таверны.

Появление на площади изрядно поредевшего, но не утратившего боеспособность отряда стало для них неприятной неожиданностью. Гномы не зверствовали и не мстили за смерть друзей, гоняться за разбежавшимися в панике ополченцами не было ни времени, ни сил. Они прошли через площадь, убивая лишь тех, кто по глупости или сонливой нерасторопности оказывался на пути.

Отряд завернул на пустынную улочку и по приказу командира замедлил шаг. Альто дал солдатам немного перевести дух. Впереди был мост, самый опасный участок пути.

– Кажется, выбрались! – пропыхтел Пархавиэль на ухо неразлучному с ним Зигеру. – Пока людские командиры поймут что к чему, пока войска перегруппируются и заново нас начнут в кольцо брать, уйти успеем.

– Не скажи. – Идущий впереди Альто обернулся к Пархавиэлю. – Время у нас есть, но торопиться особо не стоит, лучше отдышаться как следует. Мост длинный, а на том конце нас стража ждет. Там по-настоящему туго придется. Если за полчаса мост не пересечем и сквозь оцепление не пробьемся, то погибнем. Спереди стража, а сзади войска подтянутся, так что, если удача изменит, придется вниз головой в воду прыгать.

– Может, тогда по другому мосту пойдем, по северному? – осторожно спросил Зигер, боясь показаться дураком в глазах командира. – Правильно мыслишь, махаканец, ценю! – Альто по-дружески хлопнул Зигера по плечу. – Северный мост явно хуже охраняется, да и солдат в той части квартала наверняка нет. Пока очухаются, пока подтянутся, мы уже проскочить успеем, да и с рынка до городских ворот рукой подать!

Последующие два часа прошли без приключений. Отряд гномов затерялся среди лабиринтов извилистых улочек, пустырей и свалок, гномы продвигались на север, не только не встречая сопротивления, но даже ни разу не увидев людей. Казалось, город вымер, почил вечным сном, пугая живых зловещей тишиной и устрашающим видом обгоревших домов.

Баррикада оружейников еще сохраняла грозный вид, но обилие трупов в округе и проломленная крыша «Грохота стакана» не оставляли сомнений: жестокие бои шли и здесь, хотя никто из соратников Пархавиэля не смог понять почему. Гномы пугливо сторонились окоченевших трупов и с опаской взирали по сторонам, боясь внезапного нападения.

– Ну что, дружище, просчитался, нашлось и для вас время, – печально прошептал Пархавиэль, склонившись над бездыханным телом пронзенного копьем Милгара. – Выходит, невыгодно самому по себе быть и между двумя огнями плясать, и те, и другие уж шибко жгутся да больно бьются! – Зингершульцо закрыл остекленевшие глаза трупа и поспешил догонять уходивший отряд.

Сердце гнома заныло в тоскливой печали, а на душе стало мерзко и тяжко. Пархавиэль знал, что если бы на оружейников не напали бузотеры-повстанцы, то тогда пришлось бы вступить в бой им. Еще раз нашла жестокое практическое подтверждение прописная истина жизни: позиция «Я сам по себе, никто не войдет в мой дом!» ведет к глупой геройской смерти.