Дневник бывшего коммуниста. Жизнь в четырех странах мира Ковальский Людвик
Я во всем подхожу для аспирантуры в СССР. Это то, что я сегодня сказал исполнительному комитету партии. Это уже не просто обсуждение. В четверг я пойду в Советское консульство, чтобы узнать, как мне действовать дальше. […] Профессор Павловский попросил план моего научно-исследовательского проекта. Он посоветовал мне внести некоторые изменения, так как на начальной стадии работы лучше не вдаваться в детали. […]
Сейчас я работаю в институте Радия. Я под большим впечатлением от газо-вакуумного прибора Гвяздовского; он специалист по счетчикам Гейгера. Он будет моим научным руководителем. […] Михаил также работает над своей диссертацией в этом институте, но в отделе ядерной химии. Ему здесь не нравится. Мне повезло найти место, которым я доволен. […] Как хорошо быть дома одному; мама уехала в санаторий. Сегодня я навестил Сую [ее сестру],чтобы посмотреть елку моей восьмилетней двоюродной сестры Криси. Потом мы с Крисей пошли в парк. Мне бы хотелось иметь рядом больше родственников. […] Я рад, что С пригласил меня на новогоднюю вечеринку в Институт Физкультуры. Надеюсь, мы найдем с кем там потанцевать. Завтра днем я поведу Крисю на детский новогодний праздник.
Глава 6: Разоблачение Культа Личности
6.1. Пересматривая прошлые обвинения
Сегодня я прочитал лекцию по ядерной радиации в военной академии химического оружия. Полковник похвалил мой доклад. Потом сказал, что они очень хотели бы принять меня в отдел в чине капитана. Я ответил, что это может помешать моим планам поехать учиться в аспирантуру в СССР. Примут ли они это во внимание? Надеюсь, что да.
Армия может призвать любого, кого захочет; так недавно призвали П. Лучше не читать лекции в военных учреждениях. Что бы я сделал, если бы меня мобилизовали? Я бы сразу попробовал добиться отмены призыва. Но потом я бы привык и сделал бы все возможное, чтобы быть полезным армии. Да, я знаю, что армия – это не место для тех, кто хочет распоряжаться своей судьбой. […]
Вчера вечером (29 мая 1955 года) мы с мамой ходили в гости к мадам Маевской. Мы о многом разговаривали. Последней темой была Югославия. Муж Маевской, известный экономист, посоветовал мне запомнить его слова: «Скоро там возникнут серьезные проблемы». [Польша и другие социалистические страны сильно критиковали путь Югославии к социализму; теперь говорят, что эта критика была неоправданна.] Интересно, что скажут на эту тему на следующем партийном собрании. Правда ли это, что критика 1948 года была не более чем несправедливым обвинением? […]
Вчера З сказал, что нелепо обвинять во всем Берию. [В борьбе за власть, которая произошла после смерти диктатора, Берию арестовали и казнили.]Да, Сталин был во главе всего. Теперь говорят, что Берия один манипулировал всем Центральным Комитетом. Как это может быть? Молотов и Ворошилов были очень преданы Сталину – они бы не допустили предательство. Возможно, кто-то и был не согласен со Сталиным, но они не высказывали свое мнение ради единства партии. Мне нужно больше об этом узнать. Материалы суда над Берией должны где-то храниться. Как член партии я должен все знать. […]
6.2. Членов партии инструктируют
Я вернулся с партийного собрания, на котором выступал представитель Центрального комитета PZPR[Польская Коммунистическая Партия]товарищ Моравский. Я заинтересовался его речью только в конце, когда он упомянул фразу «культ личности». Когда его спросили об экономических проблемах, он признал, что наши сельскохозяйственные планы провалились. Он процитировал капиталистическую газету, утверждавшую, что наша новая оценка Югославии очень реалистична. Кто-то спросил, почему это не напечатано в нашей прессе. Ответ был короткий: «Потому что в нынешней ситуации подобные заявления могут быть использованы против нас».
Он, наверное, имел в виду, что массы не готовы к той информации, которую мы получаем на партийных собраниях. Было много вопросов, например, о суде над Райком [венгерский коммунист],и о Сланском [чехословацкий коммунист],о Гомулке и Спихальском [их держали втюрьме в Польше]и т. д. Ответы были честными: во время культа личности было допущено много ошибок. Именно эта система дала Берии возможность манипулировать партией. Кто-то спросил про Сталина. Ответ был такой: «Мы имеем очевидные доказательства, что товарищ Сталин был против культа личности. Винить за это можно только партию». Он также сказал, что оправдание жертв системы обозначает признаки прогресса в СССР. Несправедливо обвиненные польские коммунисты тоже будут реабилитированы. […]
6.3. Марксизм основан на лучших принципах религии
Я до сих пор под впечатлением от вчерашнего собрания. Только Коммунистическая партия способна признать такие серьезные отклонения. Я уверен, что признание ошибок сделает нас сильней. […] После обсуждения политики с С я пришел к заключению, что он либо сойдет с ума, либо станет великим аналитиком. Он сказал, что я плохо мыслю критически. Мне нравятся честные люди. […]
Международный молодежный фестиваль в Варшаве не рекламировали заранее. Но это потрясающее событие. Повсюду развиваются разноцветные флаги, делегаты заполнили все улицы города. Чернокожие студенты привлекают всеобщее внимание. Все хотят сфотографироваться с ними и даже получить у них автографы. Вчера мы с мамой сходили на представление московского цирка. […]
Мне интересно разговаривать с Ф. Он очень активный член ZMP. Сначала он попросил меня объяснить ему ситуацию в Югославии. Потом он обратился к своим личным проблемам. Ф сказал, что он христианин, а не католик, и объяснил мне сущность протестантизма. Он сказал, что протестанты не догматики, что они могут критически думать о любых вещах. Они принимают большинство идей, за которые борется партия.
Он хотел знать, могут ли такого человека, как он, принять в партию. Он добавил, что протестанты тоже хотят, чтобы самые широкие массы людей были счастливы. «Коммунизм и религия имеют очень много общего, – сказал он, – марксизм основан на лучших принципах религии. Но эта идеология не может породить такого человека, как Христос. Я часто анализирую происходящее марксистскими терминами, – добавил он, – но анализировать с точки зрения религии обычно легче». Какое откровение; Ф – один из наших лучших активистов. У него нет противоречия между партийной работой и религией. Но я посоветовал ему подождать. Сначала нужно осознать существенную разницу между двумя идеологиями и решить, что делать. Эти идеологии похожи, но не совместимы. Не каждый может быть членом партии. Мы решили регулярно обсуждать эту тему, к примеру, каждые две или три недели. […]
6.4. Приближение политической бури (1955 год)
Лето прошло, и мне надо возвращаться к своей диссертации. Смогу ли я сдать последний экзамен в ноябре? […] Вчера мы с мамой были в гостях у Маевских. Маевский дважды обыграл меня в шахматы. Потом они с мамой долго обсуждали, что происходит в партии. Он упомянул инструкцию Центрального комитета об идеологическом образовании. В ней сказано, что биография Сталина и некоторые другие темы будут исключены.
Я сказал ему, что я опять хочу стать ассистентом на кафедре марксизма-ленинизма. Они с мамой начали объяснять мне, почему это плохая идея. «Ты должен решить, кем ты хочешь быть – профессиональным ученым или профессиональным идеологом. И то и другое важно и необходимо. Но практически невозможно совмещать эти два направления на высоком уровне». Вероятно, это правда. […]
Я поступил на курс английского языка в школу Методистов. После вступительного экзамена меня взяли сразу на третий уровень. Это благодаря тому, что я учил английский самостоятельно. Я буду ходить на курс три раза в неделю. […] Хорошо, что я не начал снова работать ассистентом на кафедре марксизма-ленинизма; у меня теперь больше времени для работы в институте. […]
Павловский зашел ко мне в лабораторию. Поэтому я опоздал на собрание партийного исполнительного комитета. Павловский против моей работы в физической лаборатории университета. Я думаю, что для него это вопрос престижа – он не хочет, чтобы его ассистент учился у других. Павловский настаивает, что для меня самое главное – читать профессиональную литературу. Я должен также повторить основы физики, а в Москве меня ждут лаборатории намного лучшего качества. Мне надо только поторопиться с диссертацией. Он мой учитель, и я последую его советам. […]
6.5. Смерть нашего президента (1956 год)
Сегодня [12 февраля]я наконец-то представил свою диссертацию Павловскому. Защита состоится приблизительно через две недели. Я рад, что это скоро закончится. […] Я готовлюсь к мартовскому собранию ZMP. Тема моего доклада: «Совместимы ли религия и наука?» Тема следующего собрания – «ZMP– первый помощник Партии». Кто будет его проводить? […]
Сегодня умер Берут [президент Польши].Нас попросили почтить его память минутой молчания. Несколько дней назад М и О [тоже члены партии]обсуждали [в частной беседе]роль нашего президента в культе личности. […] На партийном собрании я узнал, что обстоятельства смерти Берута вызвали различные слухи. Голос Америки сообщил, что его арестовали в Москве за несколько дней до смерти.
Что я об этом думаю? Президент поехал с визитом в СССР и там узнал в деталях о внутрипартийных проблемах. Он это очень тяжело пережил. Но почему пресса замалчивала болезнь польского президента? Это очень серьезное упущение. Может быть, все это как-то связано с участием президента в культе личности. Оценить роль в этом Берута, вероятно, будет нелегко. […] Похороны были сегодня. На церемонии я стоял не слишком далеко от гроба. Я видел представителей иностранных коммунистических партий, слушал их выступления. […]
Разговор с профессором Н оказался для меня большой неожиданностью. Он сказал, что хочет поговорить со мной, потому что я член партии. Н рассказал мне о своем конфликте с другим преподавателем. Он просил помочь и утверждал, что он не реакционер. «Фактически я хотел бы вступить в партию, но я не хочу быть обвиненным в оппортунизме». Я поставлю этот важный вопрос перед исполнительным комитетом, но вначале мне надо опять поговорить с Н. […]
.
.
6.6. Секретный отчет Хрущева на ХХ съезде партии в Москве
Боже мой, я просто не могу переварить всю эту информацию! На специальном собрании партийных активистов С.Завадский проинформировал нас о неопубликованном отчете с ХХ Съезда советской Коммунистической Партии. Слухи последних нескольких дней официально подтвердились. В Советском Союзе имели место отклонения от партийной линии. Последствия были ужасными. Но я рад, что все, наконец, открылось. Абсолютная честность – единственно правильный путь развития. Через несколько лет все придет в норму. Мне не терпится прочитать полный текст речи Хрущева и два тома дискуссий, о которых упомянул Завадский. Наиболее важная задача члена партии – учиться на допущенных ошибках и вернуться на дорогу, которую указал нам Ленин. […]
Выписка из дневника (на польском), сделанная после информации о ХХ съезде советской Коммунистической Партии.
В действительности я не был в полном неведении о том, что происходит; мой отец стал жертвой культа личности. […] Я пришел домой после полуночи и рассказал маме о собрании. Она плакала; мы проговорили до трех часов ночи. Она думает, что лично Сталин несет ответственность за все. И она мне рассказала старый советский анекдот. Почему Сталин всегда одет в сапоги, а у Ленина обычные ботинки? Потому, что Ленин обходит грязь, а Сталин шагает прямо по ней. […]
На работе мне стало ясно, что и секретарша нашей кафедры, и Ж знают о партийном собрании. Люди должны знать правду. […] На партийном собрании мы обсуждали, что делать с портретами Сталина. Убрать ли их? М сказал, что еще рано; К сказал, что Сталин все равно внес большой вклад в общее дело. В был не согласен с К.
Я сказал, что я вырос в Советском Союзе и что Сталин был нашим настоящим учителем и вождем. Я стал марксистом, читая его книги. Но сейчас я понимаю, что он поощрял развитие культа личности. Значит, он виноват в смерти моего отца. Я ошибался, когда думал, что смерть отца укладывается в рамки высказывания «Лес рубят, щепки летят». Но я согласен с М, что нельзя немедленно убрать портреты Сталина. Гораздо важнее объяснять людям то, что происходит. Они должны понимать, почему портреты «Великого Кормчего» нужно убрать. Вначале мы должны прочитать и обсудить материалы ХХ съезда. Потом эти материалы должны быть доступны для всех. Наша задача – помочь людям отличать культ личности от великих идей коммунизма. Все согласились, что такой должна быть наша позиция. […]
Я не могу заниматься учебой, так как все время думаю об отце. […] Ж сказала мне, что её отец стал жертвой польского культа личности в то же самое время, когда был арестован Спихальский. Ей не нравится идея колхозов. Будучи членом партии, она ни с кем не делилась своими соображениями, но сейчас Ж решила, что пора высказываться открыто. […]
6.7. Я должен знать литературу меньшевиков
По телефону С сказал мне, что в университете тоже было собрание, посвященное ХХ съезду. Но их собрание было открытым для всех; они решили продолжить его в субботу. Мне следует на него сходить. […] Однако политика не должна мешать моему образованию. Стать ученым – это мой вклад в строительство коммунистического общества. Я понимаю, что при определенных обстоятельствах моя позиция может измениться. Но сейчас от меня никто не требует подобной жертвы. За работу, Людвик! […]
Вот новые политические анекдоты:
а) Министр Циранкевич [он был лысый] собирается занять место Берута. Почему? Потому, что ни один волос не упадет с его головы, когда он поедет в Москву. [Берут поехал на ХХ съезд партии в Москву и там умеp]
б) Маленького мальчика ругают, что он съел весь мармелад. «Это не я мама, это Берия съел».
с) Израильтяне хотели купить никому не нужное тело Сталина. Хрущев отказался послать тело вождя на землю, где произошло воскрешение.
Я должен сосредоточиться на четырех экзаменационных темах: ускорители частиц, реакторы, радиационные измерения и изотопы. О чем еще меня могут спросить? […] Ж сказала, что палата представителей обсуждает легализацию проституции и открытие публичных домов. Это чушь; разные люди по-разному понимают нашу политическую оттепель. […]
Я опять думал о профессоре Павловском. Я согласен со многими критическими замечаниями в его адрес. Но он мой учитель, и мое будущее зависит от его поддержки. Как я могу критиковать его? Думали ли Молотов и Булганин то же самое в отношении Сталина? Нет, их положение было гораздо сложнее. С именем Сталина было связано все лучшее в коммунизме. С другой стороны, потакая культу личности, они морально ответственны за многие смерти. […]
Выберут ли в СССР новых вождей партии? Соратникам Сталина нельзя доверять. Как минимум половина из них совершенно деморализована. Ходят слухи, что в этом направлении есть положительные изменения. Но почему мы должны полагаться на слухи? Когда мы увидим материалы ХХ съезда? Говорят еще, что тело Сталина уберут из мавзолея Ленина. […]
Я должен внимательно читать марксистскую литературу, обращая внимание на внутрипартийные противоречия с меньшевиками, социалистами-революционерами и кадетами. Я читал об этих партиях только в Краткой Истории ВКПБ [Всесоюзная коммунистическая партия большевиков]Я внимательно изучил эту книгу и запомнил много имен, таких как Троцкий, Бухарин, Рыков, Каменев, Радек и т. д. Но я никогда не читал их труды. […]
Это напомнило мне забавный случай, произошедший со мной в Париже два года спустя. Я специально пошел в Русскую библиотеку, чтобы найти труды этих революционеров. Я не без основания полагал, что «белые» русские были врагами «красных» русских. Это было известно всем. Социалисты-революционеры, кадеты и т. д. были объявлены врагами Советского государства, вот почему я ожидал найти их книги в этой библиотеке «белой» эмиграции. Но к моему разочарованию русский библиотекарь не имел представления о книгах, которые меня интересовали.
6.8. Злоупотребление привилегиями
Наши партийные руководители далеко не идеалисты. Если бы они были идеалистами, они бы осознали тот огромный контраст между их уровнем жизни (личные машины, виллы, специальные магазины и т. д.) и уровнем жизни обычных людей. Только идеалисты отказались бы от таких привилегий. Виновата система, которая эти привилегии даёт. Может быть, поэтому идеалистов так мало. Я бы тоже от них не отказался. Согласно Новому Завету, идеологи христианства – апостолы – были идеалистами. Потом это изменилось; многие итальянские папы превратились в деморализованных политиканов. Я не вижу легких решений по улучшению существующей системы. […]
Однако, злоупотребление привилегиями не такой страшный грех, как несправедливые аресты и казни. Люди, которые допускали очевидные преступления, не заслуживают быть вождями. Как понять коммунистов, которые участвовали в арестах и пытках? Они, возможно, были убеждены, что их жертвы – опасные враги, и что проявление человечности обернется потом против них. […] Уже за полночь. Я только вернулся с собрания нашего исполнительного комитета. П признался сегодня, что он был членом АК [польскойантинемецкой и антисоветской военной организации].[…]
6.9. Попытка понять злоупотребления властью
Опять я поздно вернулся домой. Это партийное собрание, посвященное ХХ съезду, заняло 6 часов. Я записываю здесь некоторые интересные заявления. Р обсуждал проблему «красной буржуазии». Он сказал, что у культа личности была экономическая основа. Я как раз писал об этом вчера. Кто-то спросил об аресте Гомулки [вождя Польской коммунистической партии до войны].В, видимо, хорошо об этом осведомленный, сказал, что обвинения против Гомулки были полностью справедливы. К выступил против этого. Товарищ Длуска из Центрального комитета партии, сказал, что Гомулка был ярым индивидуалистом. […]
К предложил сделать формальный запрос о проведении внеочередного партийного съезда, посвященного текущим событиям. Р был против голосования. Но мы проголосовали трижды: первый результат был 31–31, второй 35–35. После того, как мы изменили формулировку резолюции, все проголосовали единогласно. […] К и М считают, что мы действовали импульсивно; что нам следовало бы подождать прояснения ситуации. […]
6.10. Долой ZMP? (1956 год)
Я опять провел целый день в институте, вначале работая со студентами, потом на партийном собрании, где снова обсуждали культ личности. […] Мама стала быстро стареть. ХХ съезд сильно потряс её; она чувствует себя обманутой и потерянной. Она часто плачет. После моего отъезда у неё из родственников останутся только Суя и [ее дочка]Крися. […] Лабораторные работы студентов были бы гораздо продуктивнее, если бы меньше напоминали ненужную стряпню, а больше – настоящую научную работу. Я хочу придумать задания, которые заставят студентов проявлять независимость и инициативу. Но как этого добиться? […]
На собрание ZMP[Союз Польской Молодежи]я рассказал оречи Хрущева, ожидая активное обсуждение. Но его не было, только злые и обвиняющие взгляды. […] Н сказал, что наше отделение ZMPбездействует и что его надо распустить. […] В дальнейшем мы обсудили это на партийном собрании. Р сказал, что большинство учеников старших классов вступает в ZMP, чтобы их потом приняли в университеты. Вместо существующего искусственного сообщества надо создать меньшую организацию, основанную на действительно идеологически мотивированных людях. Т сказал, что это лишит целое поколение молодых людей тех идей, в которые они успели поверить. Нужно проводить медленные изменения, улучшая существующую организацию.
Что я думаю по этому поводу? Последние несколько лет я по заданию партии работаю с ZMP. Я не вижу вреда в роспуске этой организации. Студенты должны учиться – это их главный вклад в будущее социализма. Около 60 % из них искренне связывают свои личные планы с социальным прогрессом. Местные решения, подобные этому, не следует отвергать; людям надо позволить решать свою собственную судьбу. Осознавая, что сейчас это позволено, они станут более активны, чем прежде. Да, это верно. Но как это соотнести с идеей, что руководство должно всегда принадлежать партии? Об этом надо подумать. Нельзя уничтожать что-то хорошее, не создав чего-нибудь лучшего. В любом случае, вот возможные темы для обсуждения на следующем партийном собрании:
а) Что не в порядке с ZMP? Почему она не выполняет своих задач?
б) Нужна ли нам политическая организация только для молодежи?
в) Каковы должны быть цели этой организации?
г) Что дала нам работа с ZMP?
Для обсуждения этих тем нужно пригласить как можно больше активистов. На сегодня довольно; мне пора заняться ядерной физикой. […] Возможно, моя аспирантура будет в ленинградском Институте Радия. Они работают над новыми применениями радиоактивных изотопов. Это может стать моей специализацией. […]
Этим утром я перечитал письма отца. Они обвиняли его в польском национализме. Обвинять в этом еврея смехотворно. Письмо написано на обрезках желтой табачной бумаги. Папа выбросил его из окна поезда на маленькой станции. Какой-то добрый человек подобрал его и послал нам. Во втором письме, уже из Магадана, отец выражал надежду, что его дело пересмотрят и его освободят. Но мы, вероятнее всего, не сможем жить в Москве, добавил он.
Мой папа и я (1936?).
Многим детям «врагов народа» повезло меньше, чем мне.
У них были арестованы оба родителя, а сами дети помещены в детские дома под новыми фамилиями.
С какой нежностью отец в своих письмах обращается к маме. Он просит её быть мужественной и не терять надежды. Еще он просит выслать ему денег, если у нас есть такая возможность. Бедная мама; как она страдала. Я был к ней часто несправедлив. Она – настоящая героиня. Она любила отца, никогда больше не вышла замуж и вырастила меня одна. […]
Мама сказала, что нам, может быть, дадут квартиру. Это было бы здорово; даже одна комната с кухней значительно улучшила бы нашу жизнь. Когда я буду в отъезде, мама сможет уйти на пенсию и наслаждаться своей квартирой. Нет, это плохая идея; она не будет счастлива без работы. […] Вчера вечером на партийном собрании был обсужден пятилетний план развития телекоммуникации в Польше. По-моему, этот план далек от реальности. Это напомнило мне один анекдот. «Когда рухнет капиталистическая система? Тогда, когда достигнет уровня социалистической дезорганизации». У людей появляется все больше и больше смелости рассказывать такие анекдоты. […]
Глава 7: Последствия ХХ Съезда Партии
7.1. Наша национальная проблема (1956 год)
Некоторые люди боятся, что ничего не изменится. Но на этот раз все пойдет по-другому. Действия наших врагов против нас будут усиливаться по мере того, как мы станем активнее продвигать демократию. Это надо учитывать, когда мы обсуждаем ХХ съезд партии. Что должно быть сделано? Лучшая форма защиты – это нападение. Некоторые люди, однако, предпочитают делать вид, как будто бы не было третьего пленума и ХХ съезда партии. Настало время планировать идеологическую атаку.
****************************************************************
Наше революционное рабочее движение запятнано. Мы должны знать о трагедии, которая случилась с нашими товарищами; семьдесят процентов членов Центрального комитета партии 1934 года были уничтожены. Это была наша вина; мы должны признать свое участие в этом. Этот документ [доклад Хрущева] показывает, что наша партия сильна. Нам следует быть оптимистами. Мы должны обсуждать то, что произошло. Механизм зла должен быть изучен и объяснен. Это единственный способ предотвратить его повторение.
Мы знали об этих судебных процессах еще до войны. Но нам говорили, что обвиняемые (см. книгу Троцкого) были против быстрой индустриализации. Мы верили в эту ложь. Мы должны быть самокритичны. В 1948 году, будучи секретарем ячейки PPR (польская рабочая партия), я сомневался в правильности действий Гомулки. Товарищи по партии подвергли меня критике, но со мной ничего не случилось. Гомулка верно оценивал ситуацию в Югославии.
*****************************************************************
Страница дневника, написанная 24 марта 1956 года (во время открытого партийного собрания на философском факультете Варшавского университета). Перевод с польского на русский приведен ниже. Имя оратора не указано.
Экзамены закончились. Я не ожидал получить «хорошо» по марксизму; это, возможно, единственный предмет, в котором я был уверен. Экзамен по физике длился сорок минут, и я получил «отлично». К счастью, первый вопрос был о радиации, и я был неплохо подготовлен. Остальные четыре вопроса у меня получились не так хорошо. Я не заслужил «отлично». Но мне повезло; «отлично» по физике может стать решающим фактором при моем поступлении в аспирантуру. […]
Я много узнал из разговора с К, чьи аналитические способности я всегда ценил. Л и Р тоже присутствовали. Он рассказал, что доклад Хрущева читали на советских партийных собраниях, но обсуждения и вопросы были запрещены. Ситуация в нашей партии не намного лучше; от нас скрывают то, что обсуждается в верхах. Это не то, что нам сейчас нужно.
Он считает, что фраза Новака «мы должны отрегулировать нашу национальную проблему», отдает антисемитизмом. Говоря о Гомулке, К сказал, что он, возможно, пойдет по пути Пилсудского. Перед войной генерал Пилсудский выплыл на войне демократического энтузиазма, но позже уничтожил демократию. Гомулка тоже был известен своими диктаторскими наклонностями; но кто знает, может быть, тюрьма изменила его. […] К также рассказал нам о беспорядках на юге Советского Союза, которые похожи на те, что происходили у нас в Познани [ранние восстания польских рабочих][…]
7.2. Еще одно собрание, посвященное ХХ Съезду
Б [друг из детского дома]пригласил нас с мамой на свое венчание в церкви. Я первый раз видел подобную церемонию, и мне было очень интересно. Б сказал мне, что он не хотел религиозную свадьбу. Но почему бы не считать такие обряды просто частью традиции. Церкви, наверное, не понравилось бы такое отношение. Их цель – использовать любые церемонии для укрепления религии. Взаимное уважение между церковью и государством желательно, но вряд ли возможно. А жаль, потому что многие коммунистические идеи основываются на религиозных принципах равенства, справедливости и любви. Около восьмидесяти процентов песен на этой свадьбе были либо русскими, либо югославскими. […]
У нас было еще одно партийное собрание, посвященное ХХ съезду. Я опять слушал анализ К. Но на этот раз это были не просто отдельные наблюдения, как несколько дней назад; это была хорошо организованная речь. Он чувствует, что многие из нас деморализованы и что нам нужен новый заряд оптимизма. То, что будет происходить с нашей партией, теперь в наших руках, и мы должны сражаться за то, во что мы верим. Обсуждение тоже было очень интересным. […] В Советском Союзе сформировался слой новой аристократии. Сталин создал эту систему, чтобы править страной не в демократических традициях. Я не знал, что в дополнение к обычным зарплатам некоторые люди получали большие бонусы в заклеенных конвертах. […]
Я узнал, что Новак – один из нескольких членов партии, сформировавших отдельную группу после встречи с советским послом Пономаренко в Натолине. Товарищи Мигдал, Виткевич, Клозиевич, Завадский, а также маршал Рокоссовский тоже принадлежат к этой антисемитской фракции. Согласно их отчету, восемьдесят процентов директорского состава IBJ [институт ядерных исследований]занимают евреи. К узнал, что действительное соотношение – два к двадцати.
[Какое совпадение. Один блогер сегодня напомнил мне, что Гитлер обвинял немецких евреев (меньше одного процента населения) в поражении Германии в Первой мировой войне.] Согласно К, истинные коммунисты должны противостоять любым фракциям. Как можно объяснить антисемитизм коммунистов? Эти вожди были ответственны за многие ошибки, происходившие в Польше, и теперь они стараются отвлечь внимание от возможных обвинений. Они пытаются обвинить евреев во всех просчетах, допущенных в нашей стране. Вполне возможно, что им это удастся, учитывая историю польского антисемитизма. […]
7.3. Большинство людей – не идеалисты
Можно ли оправдать пытки? С думает, что иногда пытки необходимы. Но их нельзя оправдать, когда коммунисты издеваются над коммунистами. Спихальский получил серьезные повреждения, включая отбитую почку и два сломанных ребра. Прав ли был Сталин, что позволял это? Первый советский лагерь Соловки был создан для врагов революции. Но потом его стали использовать для так называемых врагов народа. Как примирить мораль – не убий – с реальностью войн и революций? Над этой проблемой задумывались многие философы. Но как же ее решить?[…]
Большинство людей – не идеалисты. Но это не значит, что они плохие люди. Возьмем, к примеру, Т. До 1939 года он жил в восточной Польше. Но он сбежал, когда ее заняла Красная Армия и началась депортация в Сибирь. Во время войны он работал на немецкой фабрике военного снаряжения. Можно ли его за это винить? Теперь он специалист; ему нравится то, что он делает, и он неплохо зарабатывает. У него есть жена и дочь. Такие люди регулярно ходят в церковь и более или менее осведомлены о моральных принципах. Они пытаются следовать им; они исповедуются в грехах, и они счастливы. Что в этом плохого? Они даже не понимают, что, зарабатывая деньги, они вносят вклад в социальный прогресс. […]
7.4. Почему я коммунист?
Почему я коммунист? Потому что я верю, что капитализм, основанный на эксплуатации, должен быть заменен на социализм, основанный на справедливости. Но что плохого в том, чтобы быть эгоистичным капиталистом? Любой, даже эгоист, вносит вклад в социальный прогресс, пока он не приносит вреда другому (никогда не делай другому того, чего ты не хотел бы, чтобы сделали тебе – убийства, кражи, пытки и т. д.).
Я опять перечитываю Коммунистический Манифест. Сложно спорить с Марксом, что в его время капитализм был плохой системой. А как насчет сегодняшнего капитализма? Разве это не правда, что современный капитализм более продуктивен, чем наше «бесклассовое общество»? Разве это не правда, что средний уровень жизни в странах развитого капитализма выше, чем у нас? Разве это не правда, что научный технологический прогресс в Западной Европе и США идет гораздо быстрее, чем в наших странах? […]
Во время службы в польской армии в Кожалине. Я сижу слева напротив нашего инструктора по стрельбе; у моего плеча рука другого солдата.
Два дня назад Р сказал, что польские и советские части, несколько дивизий, движутся по направлению к Варшаве. Незваная советская делегация прибыла в Варшаву для срочных переговоров. Переговоры не были дружескими. Гомулка потребовал немедленного отзыва частей советской армии. Сегодня это подтвердилось на нашем партийном собрании.
Я также узнал, что наши секретные службы перехватили список, в котором было указано несколько сотен имен наших партийных руководителей. Их должны были арестовать немедленно после Пленума. Ясно, что советская сторона [Хрущев] рассчитывала на победу натолинской фракции. Они были готовы захватить власть, используя грубую силу. К счастью, в последний момент этого удалось избежать. В Польше, даже среди членов партии, разгорелись антисоветские настроения. Наша пресса не опубликовала ни письмо Хрущева польским товарищам, ни декларацию китайской коммунистической партии [об этом событии]. Кто-то (Гомулка?), возможно, решил, что подобные публикации отрицательно повлияют на наше население. Ленин был прав, что один день революции больше влияет на социальное развитие, чем несколько десятилетий мирного существования. […]
7.5. Восстание в Будапеште (1956 год)
Сегодня я узнал, что «советская сторона» удалила «радиационные измерения» из списка тем диссертаций. Я сказал об этом профессору Павловскому. Он думает, что область, которую я выбрал, возможно, вычеркнули в Варшаве, вероятнее всего в Университете или в IBJ [институт ядерных исследований]. Они хотят иметь монополию в этой сфере; и не хотят, чтобы ассистент Павловского занимался этим предметом. Он объяснил, что это совпадает с тем, что случилось с несколькими его научными предложениями. Я сказал ему, что хочу поехать учиться во Францию. В следующий раз я попрошу у него рекомендательное письмо. Но вначале мне надо подождать, пока политическая ситуация немного успокоится. Я немедленно напишу Тунье [сестра моего отца в Париже]. […]
То, чего удалось избежать в Польше, [ввод советских войск] происходит сейчас в Венгрии. В прошлый вторник я ходил на большое собрание. Тех, кто обвинял Советский Союз, поддерживали аплодисментами. Тех же, кто обвинял Сталина, но защищал новых советских лидеров, освистывали. Нам угрожает гражданская война. Что я буду делать в случае такой войны? Мне придется примкнуть к той или другой стороне. Войнам не нужны пассивные наблюдатели; войнам нужны солдаты. Буду ли я защищать тех, кто использует танки, чтобы подавить революционное движение, как это происходит в Будапеште? Коммунисты сражаются с коммунистами. Маркс и Энгельс не могли предвидеть такого в своем Манифесте 1848 года. Они также не могли предвидеть московские судебные процессы 1930-х годов, когда коммунисты убивали коммунистов.
7.6. Кто кого предал?
Безумный мир, каждый человек хочет одного и того же – свободы и комфорта. Но жестокость и страдания управляют миром. Где мое место? Война – это не пустой звук. Каждый должен защищать свои убеждения. А какие же мои убеждения? Коммунист ли я? Да, я коммунист. Что это обозначает? Это обозначает, что я за бесклассовое общество, за равенство, справедливость и братство. Я не верю в жизнь после смерти, но я верю, что можно построить рай на земле. Это легко сказать. Сложнее решить, как достигнуть этой цели.
Может быть, были правы те, кто верил в ошибочность теории Сталина о невозможности революции в одной отдельно взятой стране. И, может быть, правы были те, кто был против ленинской идеи, что Россия в своем эволюционном развитии может проскочить стадию капитализма. Вероятно, большевикам следовало бы поддержать Керенского [первого демократически выбранного лидера]в феврале 1917 года, после отречения царя от престола. […] Людвик, не обманывай себя. Все, что ты пишешь, это только оправдание твоей политической капитуляции. Ты хочешь прекратить активную политическую деятельность. Ты предатель нашего дела. Нет, я не предатель. В случае переворота у меня не будет сомнений последовать с теми, кто думает так же, как я. […]
По нашему радио передали информацию о советском наступлении на Будапешт. Почему Венгрию оккупировали? Урон нашей репутации был бы значительно меньше, если бы мы просто отказались от одной страны. Ленин назвал бы это шагом назад, чтобы в будущем сделать два шага вперед. Да, я знаю, что Англия и Франция тоже атаковали Египет. Но почему мы должны следовать такому примеру? Почему бы нам не быть лучше, чем они? То, что сейчас делает Красная Армия, ослабляет интернациональный коммунизм. […] Вот еще одно важное наблюдение; вторжение в Венгрию ясно показало, что жестокость и насилие остались и после ХХ съезда. Кто предает кого в Будапеште?
7.7. Что бы сделало большинство?
Какие возможны пути поведения для отдельных людей, если бы Красная Армия нас оккупировала? (а) Быть на советской стороне; (б) Бороться против Красной Армии; (в) Не делать ничего. Найти надежный угол и спрятаться, ожидая результата; (г) Убежать от хаоса, например, через Гданьск или Щецин; (д) Подчиниться тем, у кого сила.
Только меньшинство последует первым двум возможностям. Большинство людей предпочтут три последних варианта. […]
В телефонном разговоре Тунья сказала, что мне следует отбросить все сомнения и приехать в Париж. Она старалась убедить меня, что их дом станет моим домом. Это приятно – иметь семью. […] Вчера мама рассказала мне о разговоре с новой наставницей детского дома. До войны она уехала из Польши учиться в Бельгию. Но в 1939 году она сбежала оттуда в Советский Союз. Однажды ее арестовали и пытали электрическим током. Потом ей сообщили, что она будет расстреляна, и вывели ее на казнь. И так повторялось три раза.
В Сибири, куда, в конечном счете, ее сослали, она познакомилась с другим ссыльным, и у них родился ребенок. Но эту девочку забрали у них два года спустя, когда отца отправили в другой лагерь. Женщина была недавно освобождена и восстановлена в партии. Но она стала чрезвычайно нервной и находится в постоянной депрессии. Был бы мой папа тоже эмоционально сломлен, если бы выжил после тяжелых испытаний? […]
Ректор [президент]Политехнического института согласился рекомендовать меня нашему министерству Высшего Образования и Науки. Они уже подали запрос на мой паспорт [во Францию], который я, вероятно, получу через два месяца. Павловский сейчас в командировке в СССР; я надеюсь, что после возвращения он напишет рекомендательное письмо. Но существует еще одна возможность. Может быть, он организовывает что-нибудь для меня в Советском Союзе. Это бы объяснило, почему он не дал мне рекомендацию до своего отъезда. Как бы я отреагировал на его предложение учиться в Москве или в Ленинграде? […]
Если все пройдет без помех, я буду во Франции в феврале или в марте. Трех месяцев будет достаточно, чтобы найти место и начать изучать язык. Если мне повезет, я смогу без промедления начать учиться там. Политехнический институт даст мне четырехмесячный отпуск без содержания. Таким образом, у меня будет куда вернуться, если мои планы не сбудутся. В этом случае я бы смог начать писать докторскую здесь, работая на нейтронном детекторе, чувствительность которого не зависит от энергии. Работа ассистентом в Политехническом не помешает мне продолжать мои исследования в IBJ [институт ядерных исследований в Варшаве] […]
По сведениям из Министерства мой паспорт будет готов в январе. Это хорошая новость. Я перестал учить английский и переключился на французский. Изучение двух языков одновременно создает путаницу в голове. Люди говорят, что наиболее эффективный путь изучения французского – жить во Франции. Почему? Почему прослушивание французской речи по несколько часов в день по радио менее эффективно? Потому что постоянная необходимость что-то сказать – важная часть овладения языком. Зная около 50 слов, можно начать постоянно их использовать. […] Ю сказала, что она получила паспорт раньше, чем ей обещали; она сможет уехать в декабре. Что, если то же самое произойдет со мной? Тогда я уеду во Францию, не дожидаясь возвращения Павловского. Возможно, рекомендацию он вышлет почтой. […]
7.8. Усиление антисемитизма в Польше
Суя [мамина сестра] сказала, что антисемитизм возрастает, и она задумывается об эмиграции в Израиль; у большинства ее друзей такие же планы. Она рассказала нам о том, что произошло в Университете. Профессор Инфельд [известный ученый] вошел в аудиторию, чтобы прочитать лекцию. Один студент поднял руку и громко сказал, что он не хочет учиться у еврея. Никто не выступил против; Инфельд ушел. Он уже уехал из страны. Я помню, с каким воодушевлением он вернулся в Польшу из Канады. Как вышло, что я не слышал об этом случае?
Суя также рассказала нам о том, что случилось на их партийном собрании. Один товарищ выступил с речью, в которой он обвинял евреев во всех грехах сталинизма. Один из членов партии возразил ему, подчеркнув, что антисемит не должен быть партийным руководителем. Но этот антисемит был избран в исполнительный комитет тайным голосованием. Один из друзей Суи получил оскорбительный анонимный телефонный звонок. Телефон, с которого звонили, не был зарегистрирован в городской телефонной сети; звонок исходил с телефонной сети комитета безопасности. [Суя выполняла бухгалтерские работы для этой организации.] […]
Как я могу уехать во Францию и оставить маму в Варшаве при усиливающемся антисемитизме? Не трудно вообразить, что здесь может случиться. Неужели единственное решение – это покинуть Польшу? Это и моя Польша тоже. Мама хочет воссоединиться с Гутерманами и Оконовскими [нашими родственниками в Израиле]. Вероятно, она и Суя должны поехать туда, когда я буду во Франции. Я хочу остаться поляком. Это не помешает нам навещать друг друга после моего возвращения из Франции. Они всегда с радостью будут приняты в моей будущей семье. […] Одно совершенно ясно: я ответственен за мою героическую маму в ее старости. […]
Наступил март. Я уже получил паспорт и визу во Францию. Но Павловский хочет, чтобы я продолжал работать до возвращения Пенско [другой ассистент]. Цель моей поездки – выяснить возможности для исследований в интересующей меня области. Следовательно, я должен подготовить для Павловского более детальное описание моего плана докторской диссертации. Как иначе он сможет написать соответствующее рекомендательное письмо? […]
Несколько дней назад я встретил М. Он также сильно разочарован нашей политической ситуацией. «Какими наивными мы были, – сказал он, – я не хочу больше быть членом партии». Я поражен; он был самым активнымчленом нашего исполнительного комитета. […]
Глава 8: Встреча с Жолио-Кюри
8.1. Тунья и ее друзья (1957 год)
Я третий день в Париже [19 апреля 1957 года]. Я ошеломлен новыми впечатлениями. Но до сих пор ничего не организовано; я, как тростник, качающийся на ветру. Самое примечательное – это как меня приняли Тунья и Генри. Они полны абсолютно искреннего желания помочь мне во всем. Для моей пользы мы решили прекратить разговаривать по-польски как можно скорее. Я живу в очень комфортабельном доме. […] Мне надо быть более организованным. Я должен озаботиться (а) наукой, (б) посещениями Парижа, (в) языком и (г) другими вещами. […]
Рекомендательное письмо Павловского должно мне очень помочь; оно адресовано начальнику французского комиссариата по ядерной энергии Ф.Перрину. Тунья отвезет меня туда. Мы пригласили на обед Эмиля и Сюзанну [близкие друзья Туньи и Генри]. Он – железнодорожный инженер, она – зубной врач. После обеда мы обсуждали национальные проблемы (на польском). Являются ли евреи нацией? А Людвик – еврей? Они удивились, когда я сказал, что я поляк, а не еврей. Генри сказал, что человек, которому приходится объяснять, что он не еврей, на самом деле – еврей. Сюзанна и Эмиль сказали, что любой потомок этой древней нации является евреем, даже если он этого не знает. […] Тунья и Генри уехали в Голландию; я остался один. Их маленькие дочки, Николь и Мари – Клод, сейчас в детском лагере.
Сегодня ко мне приходил Эмиль. Он сказал, что на моем месте он бы не вернулся в Польшу. Он уехал 30 лет назад и помнит, как он страдал от антисемитизма в старших классах школы. «Только во Франции, – сказал он, – я почувствовал себя таким же, как все. Никто здесь не спрашивал меня о моей национальности или религии». В 1939 году он служил во французской армии, попал в плен, но остался в живых. Большинство друзей Туньи – польские евреи; все они говорят дома по-французски. […]
Страница за страницей моего нового дневника заполнены впечатлениями, похожими на те, которые я записывал в польский дневник. Я часто сравнивал уровень жизни во Франции и Польше. Какая разница. Свобода молодежи путешествовать по всему миру ограничивалась только деньгами. Естественно, у кого-то их было больше, у кого-то – меньше. Людям не нужны были паспорта и визы, чтобы путешествовать по Западной Европе. Я понял, что французы по уровню жизни и личной свободе гораздо ближе к коммунизму, чем мы в Польше. Во время первого месяца я встретился с разными людьми. В моем дневнике описано, что они говорили и что я об этом думал. Тунья записала меня в Альянс Франсез – школу для иностранцев, изучающих французский.
8.2. Жолио-Кюри
31 мая у нас была встреча с Франсисом Перреном – верховным комиссаром по атомной энергии Франции. Павловский написал ему письмо. Перрен прочел его и сказал, что мне лучше подойдет атмосфера университета. «Фредерик Жолио-Кюри, – добавил он, – возможно, найдет для тебя место. Если нет, приходи назад, и мы подыщем тебе что-нибудь в научно– исследовательском центре Саклай». Это потрясающе! Что дальше? Завтра утром мы позвоним секретарю Жолио и назначим встречу. Все решится очень скоро. […]
Жолио не смог скрыть своего разочарования, что рекомендательное письмо было адресовано Перрену, а не ему. Он сказал, что они с Павловским были друзьями, когда Мария Кюри руководила институтом. [Тунья перевела мне это позже, потому что я понял не более пяти процентов.] Несколько лет назад Жолио занимал пост верховного комиссара по атомной энергии. Его сняли, потому что он был коммунистом. Возможно, этим объяснялось его разочарование. Но потом он сказал, что это не моя вина, и мы вернулись к цели нашего визита. Он предложил мне новую трехгодичную программу (под названием «третий цикл»), которая могла привести к защите докторской диссертации. […]
Потом они с Туньей больше часа говорили о текущих политических событиях. Жолио курил одну сигарету за другой. Они обсуждали восстание в Венгрии, события в Польше и капитализм. Тунья рассказала ему о моем отце. Жолио сказал, что он знал еще до ХХ съезда партии, что большинство жертв сталинских чисток были честными коммунистами. […]
Кроме того, что он был великим ученым, Жолио занимался активной деятельностью во французской коммунистической партии. Он чувствовал свою ответственность за международное движение за мир (организованное по инициативе Сталина на 19 съезде советской коммунистической партии).
Ссылаясь на коммунистических интеллектуалов на Западе, польский философ Колаковский писал: «Хотя интеллигенция полностью принимала марксизм и коммунизм как универсальную доктрину, она прекрасно сознавала, что Москва руководит коммунистическим движением и что оно подчинено советским политическим целям. […] Психологические мотивы этого добровольного самообмана были разными. Среди них была отчаянная необходимость верить, что кто-то в мире воплотил древнюю мечту об универсальном человеческом братстве. […]».
Ссылаясь на желание интеллигенции «быть на одной стороне баррикад с обездоленными этого мира», Колаковский, возможно, думал о Жолио-Кюри. Будучи лауреатом Нобелевской премии (с 1935 года), Жолио вступил в коммунистическую партию в 1942 году (во время немецкой оккупации). Он верно служил партии до своей смерти в 1958 году. Но это не помешало ему с сочувствием относиться к тому, что Тунья говорила о сталинизме в 1957 году. Я не сомневаюсь, что рациональная сторона Жолио поставила бы его на одну сторону с Горбачевым; он, возможно, поддержал бы все попытки открыто обсуждать и критиковать сталинизм.
Однако, первой реакцией Жолио на откровения Хрущева (на 14 съезде французской коммунистической партии в 1956 году) было обвинение людей, а не доктрины. В то время все были совершенно сбиты с толку. Вот выдержка из некролога, опубликованного в газете Ле Монд от 15 августа 1956 года: «После освобождения Франции и взрыва первой атомной бомбы Жолио-Кюри убедил президента Де Голля создать комиссию по атомной энергии в октябре 1945 года. Де Голль назначил Жолио-Кюри первым верховным комиссаром. В 1948 году комиссия по атомной энергии разработала первый французский атомный реактор. В дополнение к этому Жолио-Кюри убедил правительство построить главный исследовательский ядерный центр в Саклай».
Профессор Цезарь Павловский (в центре) с Фредериком Жолио-Кюри (слева) и Ирэн Жолио-Кюри (справа) в лаборатории варшавского института Радия в 1936 году.
8.3. Подготовка к курсам в Париже (1957 год)
Курс, который предложил Жолио, начинается только в октябре. Я должен повторить высшую математику, чтобы не провалиться в первый учебный год. Но следует ли мне учиться во Франции, или я должен вернуться в Варшаву и заниматься дома? Какие аргументы в пользу того, чтобы поехать домой? (а) Мои учебники в Польше, и лето отлично подходит, чтобы заниматься.
(б) Я буду получать зарплату.
(в) Никто не скажет, что я «выбрал свободу».
(г) Маме будет лучше; я помогу ей устроиться в новой квартире.
(д) Я не буду финансово обременять Тунью и Генри.
(е) Мне, возможно, удастся организовать себе какую– нибудь стипендию на учебу во Франции.
Какие аргументы за то, чтобы остаться во Франции?
(а) Политическая ситуация может измениться, и мне могут вообще не разрешить учиться во Франции.
(б) Гораздо эффективнее изучать французский язык в Париже, чем в Варшаве.
(в) Меня, например, могут мобилизовать в армию, чтобы служить под началом полковника, который раньше приглашал меня на работу.
(г) Занятия политической работой и партийными заданиями могут помешать мне готовиться к математике. Я также не знаю, как мне быть с паспортом и визой, если решу остаться дольше, чем мне позволено. Нужно ли мне попросить о продлении академического отпуска в Политехническом институте. […]
Это ужасно, что происходит сейчас в Венгрии. Шесть человек, включая священника, профессора и дирижера оркестра, приговорили к смертной казни. Сегодня я встретил девушку из Венгрии, которая училась на третьем курсе института Связи, когда началось восстание. Она сражалась с захватчиками до декабря; в январе она перешла границу, чтобы учиться во Франции. Что двигало ею? Возможно, желание защитить национальную честь. Приговорили бы ее к смерти, если бы она осталась в Венгрии? В Алжире [французская колония, сражающаяся за независимость]тоже творятся кошмары. А сколько народу погибло во французском Мадагаскаре около 10 лет назад? Где же братство, равенство, взаимное уважение? Ужасы во имя «цель оправдывает средства» – повсюду.
Цель капитализма – обогащение; наша цель – улучшение мира. Предполагалось, что человеческие отношения улучшатся, после того, как революция уничтожила частную собственность. Поэтому мы должны быть лучше их. Как я могу быть уверен, что Хрущев не решит сбросить бомбу на Соединенные Штаты? Как я могу быть уверен, что однажды садист-палач не попытается вытащить из меня признание в измене?
Почему? Почему? Почему? Почему люди не могут быть лучше? […] Карл Маркс, интеллигентный человек, критиковал вождей Парижской Коммуны за то, что они не прибегли к террору, пытаясь быть лучше, чем их враги. […] Немцы убивали газом в Польше; русские убивали холодом в Сибири. Термин «диктатура пролетариата» был изобретен Марксом. […] Диалектический материализм – очень гибкая идеология; с его помощью можно объяснить что угодно. […] Я очень медленно продвигаюсь во французском. […]
Жолио-Кюри, как я его помню. Фотография, возможно, снята в 1957 году.
Тунья и Людвик в 2004 году. Здесь ей 90 лет, и она до сих пор водит машину по Парижу.
Еще одна политическая бомба разорвалась сегодня в Москве. Молотов, Каганович, Маленков и Шепилов [известные советские вожди] были единогласно исключены из центрального Комитета. Куда это ведет? Возможно, Молотова и Маленкова обвинят в том, что до сих пор происходит в Венгрии. Может быть, их также обвинят в культе личности. Но ведь Хрущев, который сейчас у власти, также был близким соратником Сталина. […]
Тунья только что вернулась домой и сказала, что здание французской коммунистической партии окружено полицией. Связано ли это как-то с событиями в Москве? Возможно, они ожидают какую-то демонстрацию. Тунья и Генри были членами партии. Но они вышли из нее, когда еврейских докторов в Москве обвинили в заговоре против советских вождей.
8.4. Первые месяцы в лаборатории (1957 год)
Людвик, ты не трудишься так упорно, как тебе бы следовало. Уже середина июля, и программа начнется через три месяца. Все будет на французском. Переводить с французского на польский недостаточно; тебе следует также переводить с польского на французский. Ты должен уметь выразить, что ты думаешь и чего ты хочешь. […] Два дня назад мы с Туньей поехали в Орсэ [городок возле Парижа], где создается университетская лаборатория ядерных исследований. Жолио там не было; нас встретил его помощник господин Тайлак. Он показал мне план программы и описал курсы. Я был рад, что предварительные знания квантовой механики не требуются; ее начнут изучать с самого начала на втором году обучения. […]
Мой паспорт продлили на три месяца. Этого, наверное, достаточно, чтобы оформить все здесь и в Польше. Большинство своего времени я провожу за изучением французского. Учитель из Альянс Франсез попросил нас устно описать наши страны. Меня очень тронуло то, что сказал молодой израильский художник: «Много лет назад мы были такими же, как другие народы; мы обрабатывали свою землю. Затем нас рассеяли. Единственным разрешенным нам ремеслом было ростовщичество – грязное занятие, запрещенное остальным. Но мы также дали миру великих мыслителей, таких как Спиноза, Эйнштейн и Троцкий. Почему коммунисты-антисемиты считают нас капиталистами, и почему капиталисты-антисемиты называют нас коммунистами? Израиль покончил с уродливой ситуацией, созданной тысячелетия назад». […]
Закончился мой первый день в Орсэ. Вначале я был на лекции В.Вайскопфа – автора известного американского учебника по ядерной физике. Он говорил на французском. К сожалению, я смог понять не больше двадцати процентов лекции. Он произвел на меня прекрасное впечатление; лекция была очень информативной, и ее хорошо приняли. Затем ближайший сотрудник Жолио Пьер Радвани показал мне лаборатории. Некоторые – еще не доделаны. Мы съели ланч в столовой, расположенной в лесочке в пятистах метрах от лабораторий. […]
На поездку в Орсэ у меня ушел целый час на метро и на поезде. Хотелось бы жить поближе. Мне пора подыскать себе жилье. […] Два дня назад я с радостью начал работать в лаборатории. Мое задание – измерить энергию гамма лучей цезиума, используя сцинтилляционный спектрометр, основанный на одноканальном анализаторе. Потом мне надо будет описать результаты. [Это описание состояло в большей части из чисел и схем, а не из французского текста]. Следующим заданием будут какие-то измерения с масс-спектрометром. Мне предложили начать лабораторную работу на месяц раньше других участников программы. […]
Еще одна забастовка помешала мне добраться сегодня до Орсэ. Это уже третья забастовка за последние полтора месяца. Мне очень нравится лаборатория. Люди в ней очень дружественные; можно обратиться за помощью даже к маститым ученым. Жолио – прекрасный тому пример. Он ест в той же столовой, что и мы. Вчера я встретил очень милую женщину, которая прекрасно говорит по-русски. Языку ее научили родители. Она дала мне свою докторскую диссертацию, защищенную в прошлом году. Диссертация посвящена ее отцу, который был убит в Париже, сражаясь против фашистов в рядах французского Сопротивления.
Я подозреваю, что она и многие здешние ученые – коммунисты. Но я не спрашиваю. Слушая их разговоры, я пришел к выводу, что они верят в коммунизм так же, как верил я до смерти Сталина. Правда, я обобщаю. Один мужчина, с которым я говорил, не доверяет капиталистическим газетам; единственная газета, которую он читает, вполне его удовлетворяет. Понимает ли он, что быть коммунистом значительно сложней, когда тебе доступны разные точки зрения? Возможно, нет. […]
8.5. Под непосредственным руководством Радвани и Жолио (1957 год)
Сейчас я работаю под непосредственным руководством Радвани и Жолио. Цель моего проекта – воссоздать исторически известный эксперимент Жолио, который будет представлен на одной из выставок. Моя роль минимальна; я изготавливаю парафиновый модератор. Но Жолио приходил ко мне во время работы и несколько раз говорил со мной. Мне бы хотелось понимать его лучше. Радвани сказал, что Жолио доволен моей работой, особенно моей установкой для размягчения парафина без его сжигания. […]
Одна японка из CollegedeFranceпопросила меня помочь ей в ее проекте с камерой Вильсона. Я с удовольствием сделаю это. Это лучший способ обучения. Я также помогаю инженерам кампании Philips, строящим синхроциклотрон. Они из Голландии. Мне действительно повезло иметь так много возможностей учиться непосредственно у специалистов. […]
Я нахожусь в Орсэ более двух месяцев, ничего не зная о нашем ускорителе [низкой энергии]. Сегодня во время лекции нам сказали, что он почти готов для исследований. Он будет использоваться для производства моноэнергетических нейтронов. Я попал в нужное место в нужное время. […]
Личное письмо от 11.08.1957 приложено к дневнику. Его написала Ж, моя близкая подруга по школе. Она работала агрономом на большой государственной ферме в Польше. К сожалению, я не помню, что я писал ей в письме, на которое она прислала ответ. Вот несколько фрагментов из ее письма.
«[…] Это то, что касается моей личной жизни. Мне было бы не так больно от того, что происходит здесь сейчас, если бы я не была членом партии. Но я секретарь, и я отвечаю за идеологическую работу. Все распадается у меня на глазах, но у меня нет ни на что сил. Шок был слишком сильным, а моя вера – слишком наивной. Я не одна чувствую себя обманутой и разочарованной. Мы говорили об этом. Не пытайся меня разубедить. Я хочу уйти из партии. Я должна это сделать; иначе я покажу свою слабость. Ты заграницей; как все это выглядит для тебя оттуда? У тебя есть время размышлять об этом? Меня очень впечатлило, что Жолио-Кюри взял тебя на работу. Надеюсь, тебя это не избалует. […] Пиши обо всем. Пришли мне адрес твоей мамы. Лучшие пожелания; я надеюсь, ты не выберешь свободу». […]
А вот письмо от 08.05.1957, которое я написал Е; я не помню, почему я его не отправил. Я писал: «[…] Вначале была Вена, где я остановился на один день. Так много машин, такое изобилие в магазинах. У меня не хватило времени посетить известные места. Затем Париж, опять машины, магазины и Эйфелева башня. Здесь моя тетя приняла меня, как будто я ее сын, а не просто «бедный родственник». Я успел побывать в Лувре и в Фоли-Бержер [театр с полуголыми танцорами]. Я также сходил на коммунистическое собрание, посвященное годовщине дня рождения Ленина. Я познакомился с некоторыми интересными людьми, например, с водителем такси, который раньше был офицером Белой Армии. Ему удалось сбежать из Крыма [Россия] во время гражданской войны в 1920 году. Как он ненавидит коммунистов, как он любит Россию. С моим докторатом пока нет никакого продвижения. […]
Мне может пригодиться парижский книжный магазин, в котором продают книги из Советского Союза. Я уже купил несколько научных книжек. Французские издания значительно дороже. Уровень жизни во Франции в 2–4 раза выше, чем в Польше. Безработицы почти нет. Но я видел людей, которые спят на улицах и под мостами. Мне сказали, что они предпочитают попрошайничать, но не хотят работать. […] Пожалуйста, напиши мне, что происходит в Польше и в Политехническом институте». […]
Первый день 1958 года. Неделя в Шамони [каникулы, организованные для студентов] была прекрасной; завтра я возвращаюсь в Париж. Лыжное катание было хорошим, и мой организм получил то, что ему было необходимо. […].я полон энергии для продуктивных занятий в следующем семестре.
Глава 9: Коммунисты. Убивают Коммунистов в Будапеште
9.1. Не имеет значения, где я нахожусь (1959 год)
Мой французский становится лучше там, где это касается понимания. Но он все еще очень ограничен, особенно когда мне нужно что-нибудь написать. К счастью, у меня есть несколько очень важных книг, включая Блатта и Вайскопфа, на русском языке. […] Мое общее впечатление – что другие участники программы подготовлены не намного лучше меня, за исключением французского, который их родной язык. […] Что бы я делал без Туньи и Генри? Вероятно, на следующий год мне дадут стипендию. Я постараюсь организовать это в Варшаве летом. […]
В – канадский друг Генри; они служили в одной воинской части в 1939–1940 годах. Он богатый, умный и очень циничный. Он посоветовал мне, чтобы я использовал ситуацию и убежал в США. «Им нужны люди с твоим образованием, – сказал он. – У тебя не будет трудностей найти работу и получать не меньше 400 долларов в месяц. Польша не для тебя; они никогда не будут доверять тебе из-за твоих связей на Западе. Рано или поздно они поставят тебя в ситуацию, в которой у тебя будет только два выбора: стать негодяем или быть убитым. Выбери свободу и забудь о них».
Я сказал ему, что плохое может случиться со мной вне зависимости от того, где я нахожусь. Польша дала мне все, и я не могу предать ее. Я также не предам Павловского, без чьей помощи я был бы никем, и моих друзей. Польша послала меня сюда, потому что я нужен ей. Я вернусь; я буду работать для своей страны. […]
Правильна ли моя позиция? Действительно возможно, что однажды кто-нибудь напишет на моей двери «ты грязный жид, убирайся отсюда». Также возможно, что мой сын вернется, плача, домой, потому что его избили из-за того, что он еврей; так часто было со мной в России. Моя многообещающая карьера может внезапно закончиться, например, в Колыме, на золотых приисках. Даже тогда я, возможно, не буду сожалеть о своем решении остаться коммунистом. Пусть историки и поэты рассуждают о пути к цели, никуда не ведущем. Вероятно, Гегеля будут цитировать. Я верю, что то, что началось на ХХ съезде, приведет к лучшему коммунизму, чем когда Сталин был жив. […]
[Какой наивный я был тогда, когда писал этот текст. Как сильно изменился я c тех пор.]
Что мне делать с этим дневником? Я собираюсь оставить его у Туньи. И я привезу все мои старые дневники сюда. […] Людвик, почему ты так много разговариваешь с дневником? Потому что это мой способ молиться. […]
9.2. Сталинизм в Венгрии
Я мечтаю начать работу в проекте, предложенном Радвани – конструирование ионизационной камеры для высокоэнергичных нейтронов. Она будет основана на расщеплении висмута и будет первым подобным прибором во Франции, а, может быть, и в Европе. […]
Какое шокирующее объявление – Имре Наги, руководитель венгерского восстания, сегодня был казнен. Это еще один пример того, как коммунисты, убивают коммунистов.[Позже я узнал, что общее число убитых и раненых во время восстания приближалось к 20000 человек.] Генри сказал, что они делают это, чтобы напугать реформаторов, которые восприняли серьезно 20-ый съезд. Секретные суды, подобные тому, который приговорил Наги, будут продолжаться. Какой позор. Мое желание остаться преданным коммунистическим идеям должно быть пересмотрено. Но у меня нет времени писать об этом сейчас. […]
Три человека были повешены[в Венгрии], один умер в тюрьме. «Собаке – собачья смерть», – написали в болгарской газете. В Юманите[французская коммунистическая газета] полностью обвинительный акт опубликован не был – только фрагменты с комментариями. Полный текст был опубликован в Ле Монд[другая французская газета]. Напечатали ли это в нашей польской прессе? Я не знаю. Экзамены начнутся через пять дней; как я могу сконцентрироваться на учебе в этой прискорбной ситуации? […]
Недавний имейл напомнил мне, что почти 2 миллиона католических священников, 10 миллионов христиан, 6 миллионов евреев и 20 миллионов русских были убиты во время Второй мировой войны. Достаточно всего лишь моральной чувствительности, чтобы предотвратить массовые убийства? Вероятно, нет. Что еще важно сейчас? Ликвидация чрезвычайной бедности и несправедливости. Как это можно осуществить? Множество социологов задают этот вопрос. Карл Маркс был одним из них. Он верил, что «пролетарская диктатура» – ответ на него. Я подозреваю, что 20-й век будет носить имя этой диктатуры. Многие страны пытались воплотить в жизнь коммунистическую идею, но без успеха. Она не восстановила справедливость; она только заменила прежних тиранов на еще более жестоких. Ленин, Сталин и Мао – хорошо известные примеры.
Подавление Венгерского восстания показало, что сталинизм не исчез. Советские лидеры продолжали пользоваться им. Подобно Сталину, они верили, что массами нужно жестоко управлять. «Те, кто не с нами, те – против нас» – таков был лозунг дня. Несогласные, или потенциально несогласные объявлялись виновными в так называемых контрреволюционных преступлениях и, соответственно лозунгу, уничтожались. Можно ли избежать бесчеловечного отношения человека к человеку? Вероятно, нет. Вероятно, это заложено в человеческой природе.
Если с этим согласиться, то массовые убийства можно сравнить с другими бедствиями, такими как эпидемии, землетрясения и войны. (Черная оспа уничтожила приблизительно треть европейского населения в средние века; СПИД свирепствует сегодня; предсказываются катастрофы, вызванные глобальным потеплением и т. д.) Однако научное понимание причин катастроф приводит к огромному улучшению ситуации. Например, постройка сейсмостойких зданий или правильный выбор мест построек может минимизировать последствия землетрясений. То, что случилось в Советском Союзе, нельзя приписывать только сталинским деспотическим наклонностям; не последнюю роль сыграла также идеология, унаследованная им от Ленина.
Мы не принимаем природные бедствия пассивно. Мы делаем все возможное, чтобы их предотвратить или, по крайней мере, уменьшить их нежелательные последствия. Почему бесчеловечное отношение человека к человеку нужно воспринимать как неизбежное? Человек – тоже часть природы. Большинство людей хотят справедливости и осуждают страдания. Разве это не может стать основой для избавления от бедствий, порожденных самим человеком?
Позади и письменные и устные экзамены. Прошлой осенью нас было 18, но только восемь сдали экзамены. Остальные или провалились или бросили программу. На этом уровне нет формальных оценок, только относительное расположение на вывешенном списке. У меня был четвертый номер из восьми. Это гораздо лучше, чем я ожидал; мне повезло. […]
Я начал опять ходить в лабораторию каждый день. Жолио сказал, что он постарается организовать для меня французскую стипендию за время летних каникул. Это хорошо. Ничего не вышло из ожидаемой польской стипендии. Тунья и Генри относятся ко мне как к третьему ребенку, но я бы предпочел быть независимым. Их квартира, используемая также как врачебный кабинет, определенно слишком мала для пяти человек. […]
В прошлом месяце я ездил на международную ярмарку в Бельгию на машине с тремя друзьями. Сейчас я на каникулах, передвигаюсь автостопом и сплю в молодежных гостиницах, которые практически бесплатны (170 франков за ночь). Предполагается, что каждый постоялец должен выполнить назначенную работу, которая обычно занимает меньше часа. Сейчас я на пути в Париж из Шамони. Я часто подолгу жду, чтобы какая-нибудь машина меня подобрала… Но таковы правила игры. […]
Сегодня я узнал о смерти Жолио-Кюри. Какой ужас. Франция потеряла одного из своих лучших ученых. А я потерял шанс учиться лично у него. […] Кто заменит Жолио?[…]
9.3. Перевозка моих дневников в Париж
Павловский не ответил на мое письмо. Почему? Я не вижу причины, по которой он был бы против моего пребывания в Париже еще два года (для того, чтобы закончить программу в Орсэ). Я не нужен ему для чего-нибудь важного. Вероятно, он не хочет формально меня поддерживать, опасаясь того, что я могу решить «выбрать свободу». Сегодня я говорил о моей ситуации с Радвани. Он сказал, что лаборатория была бы рада оставить меня, если Польша попросит об этом. Это было мнение Тайлака[начальник лаборатории после смерти Жолио]. Письмо из Политехнического, подтверждающее продление моего академического отпуска, поможет мне решить проблему.
Но ничего не будет сделано без инициативы Павловского. Возможно, Орсэ даст мне письмо, подтверждающее, что я успешно сдал экзамены и получил право начать исследовательскую часть проекта. Я буду в Варшаве приблизительно через десять дней; такое письмо, напечатанное на бланке лаборатории, определенно будет очень полезным. […] Я сделаю все возможное во время предстоящей поездки в Польшу. […] Я надеюсь, что бюрократы в Министерстве Образования не скажут мне: «Ваша ситуация изменилась, потому что Жолио недавно умер». Да, поездка рискованна, но я воспользуюсь этим шансом. […]
Я рад, что вернулся из Варшавы и готов начать экспериментальную работу. Мои старые дневники сейчас в Париже. Они содержат информацию о моей жизни, моих мыслях и моем развитии. Будет ли у меня возможность прочитать их критически, когда я стану пожилым человеком, и поразмышлять над их содержанием? […] Тайлак и Радвани организовали мне годовую стипендию в 36000 франков в месяц. Это позволит мне сконцентрироваться на продуктивных исследованиях. Второй год обучения вот-вот начнется.
На прошлой неделе я встретил М на катке. У нас был продолжительный разговор сегодня. Ей 21 год. Три года назад она не смогла сдать экзамены на степень бакалавра. Она работает в офисе, живет в крошечной квартире, действительно «chambre de bonne». Она не любит эту работу; ее мечта стать биологом. Она бы не возражала еще раз сдать экзамен на степень бакалавра, но она работает по девять часов в день. И у нее нет денег, чтобы содержать себя, если она вернется в университет. «У меня нет политических предпочтений, – сказала она, – но я ненавижу коммунистов; они демагоги и слуги России». […]
Трехгодичная программа, в которой я участвую, новая во Франции; это не докторская программа. Две традиционные программы – «университетский докторат» и самая престижная «государственный докторат» – длятся значительно дольше трех лет. Может быть, я смогу перейти в одну из этих программ в будущем.
Отношения с М не развивались так, как я ожидал. Ж, которой 22 года, совершенно другая. Мы встретились позавчера, и мы уже очень сблизились. Она хочет, чтобы ее любили. Я спросил ее, если бы она узнала, что у меня в Варшаве есть жена, не помешало бы ей любить меня так же. Нет, ответила она. Затем я спросил ее, как бы она себя повела, если бы у меня была подруга в Париже. Посмотрев внимательно в мои глаза, она ответила, что ее поведение осталось бы таким же, но ее любовь была бы несчастной. […]
9.4. Счастливые дни
Тунья и я прочитали результаты интересного исследования, произведенного французской газетой L'Express. Она спросила меня о моем детстве. Как бы я ответил на вопрос о счастье? Нет, мое детство в Деденево и в Загорске не было счастливым; как я говорил раньше, меня часто били, потому что я еврей. Как меня ненавидели братья П; они верили, что евреи были ответственны за депортацию их семьи в Сибирь в 1939 году. […]
Ситуация изменилась кардинально, когда я учился в передовой гимназии в Варшаве. Я чувствовал себя, как и все остальные. […] Другой впечатляющий момент произошел, когда я решил дать сдачи, после того как М дал мне ногой под зад в детском доме. Я ударил его в морду. Он начал убегать; я догнал его и ударил ногой. Именно это я запомнил как самый счастливый момент моего детства; я понял, что я могу защитить себя. […] В дальнейшем мои счастливые моменты были связаны с тайной любовью к одной девочке, с учебой и с укреплением коммунистических идей. Моим героем в те дни был К, преданный коммунист.
Тунья спросила меня о каких-либо особенных случаях. Я не смог вспомнить что-нибудь конкретное. Но я знал, что сомнения были источником несчастья. Это началось до 20-го съезда. Во Франции я могу отметить две причины быть счастливым. Первая – это быть среди настоящих ученых; вторая – иметь семью. За исключением раннего детства до ареста моего папы у меня не было никакой семейной жизни. […] А что я могу сказать о сексе? Не огромный ли это источник счастья? Да. Но это должно происходить вместе с другими вещами. ДА ЗДРАВСТВУЮТ ПРОТИВОРЕЧИЯ, СЧАСТЬЕ ДУШИ, ПЕСНИ СЕРДЦА, СТРАХ ШТОРМА И ТРИУМФ МЫСЛИ! […]
9.5. Я горжусь советским спутником (1959 год)
Да, триумф мысли. Что мне делать? Чем дольше я жду, чтобы сказать Ж о своем решении, тем больнее я ей сделаю. И откуда я знаю, что мне лучше вернуться к М? Да, какое противоречие: с одной стороны – это, а с другой – то. Вероятно, не все можно решить только разумом. […] Я горжусь советским орбитальным спутником. Но это только одна сторона прогресса. А что насчет превосходства в уровне жизни? Советские люди заслуживают лучшего. А как насчет превосходства в вопросе толерантности? Это бы действительно приветствовалось во всем мире.
Я взял неделю отпуска, потому что моя мама приехала из Варшавы. Я буду ее гидом в Париже. Мы обязательно должны посетить Эйфелеву башню во время ее короткого пребывания. Какой стыд быть здесь два года и ни разу не взглянуть вниз на Париж с его самой высокой точки. Мы пойдем также в Лувр и в другие музеи. […]
Мама сказала мне, что ни она, ни мой отец не хотели делать мне обрезание. Это решение приняли их родители. […] Она бы очень хотела посетить Израиль. Но она боится, что это может помешать мне получить разрешение из Польши остаться в Орсэ на третий год. Я до сих пор жду письма из Польши по этому поводу. Завтра я пошлю с мамой письмо Павловскому. […]
Опять мне повезло получить очень хороший отзыв о моих успехах в Орсэ; это, возможно, убедит польские власти дать мне разрешение на завершение программы. […] Моя ионизационная камера скоро будет готова. Я смогу опубликовать статью о ее работе. Это будет моя первая публикация. […]
9.6. Не иди на компромиссы: борись за то, чего ты хочешь (1959 год)