Дневник бывшего коммуниста. Жизнь в четырех странах мира Ковальский Людвик

10.1. Хороший партнер по исследовательской работе (1960 год)

Ж приходит ко мне каждое воскресенье днем и остается до последнего поезда. Я ей ничего не обещаю, а она ничего не просит. Но она очень чувствительна; она интуитивно знает о моих колебаниях. Я действительно люблю ее, но готов ли я к помолвке? Моя хорошая стипендия была бы достаточна для нас. Она бы пошла в техническую школу и получила полезную профессию, соответствующую ее способностям. Она пошла бы в AllianceFrancaise, чтобы получить диплом учителя; тогда она смогла бы работать учительницей французского языка в Польше. А пока она могла бы жить со своими родителями и работать в их магазине. […]

Все под контролем, но я не так увлечен, как был в начале третьего академического года. Почему? Я устал после очень напряженной работы. Моя поездка в Варшаву и Закопане [горный курорт на юге Польши] была заслуженным весенним перерывом в работе. […] Мне повезло встретить Клода, который второй год учится на той же программе в Орсэ. Его также интересуют тонкие сцинтилляционные детекторы, и мы, вероятно, начнем работать вместе. Это должно быть более продуктивно, чем работа в одиночку. […]

Вчера я навестил Ж в ее магазине и был приглашен остаться на ужин. Это подтвердило то, что я уже знал; я не нравлюсь ее родителям. Ее мама открыто сказала мне: «Я бы хотела, чтобы вы не возвращались из Польши; я бы меньше волновалась за Ж». Ей не кажется, что я хороший партнер для ее единственной дочери. Что мне делать? Нужно ли мне стараться войти в семью, которая меня не хочет? Да, я люблю Ж, и она любит меня. Но достаточно ли этого? […]

Скоро начнется мой четвертый академический год во Франции. Павильон Juliana, в котором я собираюсь жить в этом году, часть Cite Universitaire в Париже. Моя комната чуть больше, чем у меня была в Антони в прошлом году. До студенческой столовой и железнодорожной станции можно дойти пешком. Станция метро Порт Орлеан тоже очень близко. […]

10.2. Возможные диссертационные проекты (1960 год)

Моя работа в Орсэ продвигается хорошо. Сейчас я сосредоточен на проекте «запаздывающего расщепления». Метод очень простой; Жолио бы он, вероятно, понравился. Подтвердится ли моя гипотеза? Этому проекту я могу посвятить только очень ограниченное время. Я проведу один эксперимент, надеясь на успех. Если нет, тогда я последую совету Радвани – начать работу над угловой корреляцией. «В этой области успех будет зависеть только от твоих способностей, – сказал он, – в случае запаздывающего расщепления он будет также зависеть от удачи». Да, некоторые темы больше подходят для докторского проекта, чем другие. Он ожидает, что на одном из наших семинаров я подведу итоги своих исследований по запаздывающему расщеплению. […]

Научный, технический и административный персонал лаборатории Орсэ. В главной аудитории, (1960 год?)

Клод заинтересовался совместной работой над угловой корреляцией. Это хорошо; он кажется мне очень знающим и более организованным, чем я. Я думаю, что он член коммунистической партии, как очень многие в Орсэ. Но мы не говорим о политике. […]

Лаборатория получила IBM компьютер; это дает мне возможность изучить программирование. […] А что насчет Ж? Связь, которая связывала нас, разбита без ее согласия. Я старался не причинять ей боль. Но это было не просто. Фактически мы разрывали наши отношения несколько раз, но ненадолго. […]

11.1. Моя первая публикация (1961 год)

Порядок, порядок, порядок. Это то, чего мне не хватает. Порядок на моем столе, порядок в моих карманах, порядок в моем портфеле, порядок в моей записной книжке, порядок в моем книжном шкафу. У хорошо организованных людей намного больше шансов на успех, чем у остальных. Усилия по поддержанию порядка так же важны, как усилия учиться, понимать и проводить исследования. […] Оттиск моей первой публикации прибыл сегодня. В то же время я получил просьбу прислать копию статьи от немецкого профессора из Гамбурга. Это повысило мое настроение: другие исследователи интересуются моей работой. Сейчас я вышлю одну копию Павловскому; он, вероятно, будет горд за меня. […]

Через год я обнаружил, читая рассекреченные американские документы, что ионизационная камера, которую я сконструировал, была очень похожа на ту, которая была создана одним американским исследователем. Это не удивительно; каждый из нас имел одну и ту же цель – максимизировать эффективность регистрации. Более того, лучший способ достичь этого был более или менее очевиден, учитывая всё то, что уже было известно из научных журналов.

Большая экспериментальная вакуумная камера для угловой корреляции была доставлена в Орсэ из лаборатории в Иври. Клод и я обсудили необходимые изменения. Работать вместе намного эффективнее, чем работать одному. Каждый из нас чувствует ответственность за то, что мы делаем. […]

Лето закончилось. Работа в Орсэ продвигается. […] На сегодняшнем семинаре мы слушали американского профессора из Чикаго Н.Шугермана. В прошлом году я прочитал его статьи, но слушать его – это совершенно другое. У некоторых из нас, включая Радвани и Клода, появился шанс поговорить с ним лично. К сожалению, я не все понял, так как мой английский не очень хороший. […]

Я был одним из нескольких добровольцев, которые вызвались выполнить работу по очистке внутри радиоактивного синхроциклотрона [нашего ускорителя]. Мой дозиметр отметил дозу в 40 миллирентген[доза радиации]. Но мои руки получили, по крайней мере, в два или три раза больше. […] Эта работа была необходима, чтобы сделать возможным некоторые исправления. […]

В газете Ле Монд появилась статья о польском писателе Ж. Корнацки. Его личные дневники, описывающие многочисленные разговоры с советскими и польскими правителями, были опубликованы в Польше. Раскроет ли когда-нибудь секретная полиция мои личные дневники? Я не хочу, чтобы мои мысли были раскрыты и использованы против меня. Это было бы очень просто сделать, потому что я ничего не скрываю. Я часто борюсь сам с собой на этих страницах. Я помещу дневник в железную коробку и оставлю у Туньи. […]

11.2. Дьявол против нас

Подготовка нашей ионизационной камеры заняло много времени. Механическая система осложняется из-за вакуумной установки. Но все уже работает. Клод, так же как и я, мечтает начать работу с ускорителем. Но мы не единственные, кто ждет доступа к самому большому ускорителю во Франции. Те, кто составляют расписание, решили, что наша установка должна быть предварительно испытана на ядерном реакторе в Сакле. На это нам дали один месяц. Мы должны сначала показать, что в спектре энергии расщепленных частиц имеются два горба, и что угловое распределение изотропно. С планом зимних каникул на лыжах придется попрощаться. […]

Сегодня 28 декабря 1961 года. Мы смонтировали камеру рассеяния на реакторе EL-3 в Сакле. Наш непосредственный руководитель – профессор Неттер; мы знаем его, потому что он был нашим преподавателем по физике нейтронов в Орсэ. Клод ожидает, что его скоро мобилизуют. Мне кажется, он немного стеснительный. За время совместной работы мы с ним подружились. Я надеюсь, что это будет дружба на всю жизнь. Да, это тема моей диссертации, но я не думаю, что из-за этого возникнет проблема. Каждый из нас рассматривает свою работу как важный вклад в науку. Все остальное – вторично. Я уверен в этом. […]

Дьявол против нас. Мы уже три недели здесь, но ожидаемые результаты не осуществились. Подозревая, что причина в предусилителях, мы попросили месье Корбе, который монтировал их, придти и проверить все еще раз. «Ваша электронная система безупречна», – сказал он после проверки всей системы с осциллографом. Но почему наше количество расщепленных частиц в тысячу раз меньше, чем следует? Мы были в отчаянии; существовала большая вероятность, что мы вернемся в Орсэ не доказав, что мы готовы работать с ускорителем.

Единственное логическое заключение, вопреки заверениям, состояло в том, что нейтронный пучок на выходе из отверстия в цементном блоке был не той интенсивности, как утверждалось. А что если это отверстие чем-то заблокировано? Мы решили проверить это. Однажды ночью, когда вокруг никого не было, мы рискнули сделать совершенно запрещенную вещь. Стоя вдали от отверстия, мы использовали грузоподъемный кран, чтобы поднять защитный цементный блок приблизительно на пять минут. Затем мы опустили блок и побежали к нашим приборам. Они зафиксировали тысячи расщепленных частиц, показав при этом двугорбый энергетический спектр.

11.3. Это была не наша ошибка

Когда мы опустили блок, мы поняли, что отверстие в нем не совпадало с отверстием в первом блоке. [Вероятно, оно не было подогнано до этого.] Мы сразу же поправили ошибку. Теперь наша камера работала, как мы ожидали. Все данные, которые были нам необходимы, чтобы показать, что мы готовы к работе с синхроциклотроном, были собраны в следующие два часа. Неттер пришел утром, и мы рассказали ему, что мы сделали. Он сказал, что мы дисквалифицировали себя как ученые. Последствия этого поступка неизбежны. Я пытался спорить с ним, что это была наша последняя надежда – проверить единственную оставшуюся гипотезу. Но он был вне себя. Затем он ушел.

Через несколько часов я позвонил Радвани и рассказал ему о том, что произошло. Он тоже был взбешен, но не в такой степени, как Неттер. Он попросил нас приехать в Орсэ и показать ему результаты. Мне было ясно, что он впечатлен нашим двугорбым спектром. Никаких дисциплинарных действий против нас не было принято. […][Я подозреваю, что все было улажено между профессорами в частном порядке.]

На следующей неделе я опишу состояние моего докторского проекта на еженедельном семинаре. После представления наших результатов в Сакле я намечу в общих чертах, что мы хотим делать в Орсэ. Я хочу убедить других, что наша камера рассеяния может быть установлена около выхода для протонов из ускорителя. Она может оставаться там постоянно, не мешая другим экспериментам. Естественно, я ничего не скажу о нарушении правил безопасности в Сакле. […]

12.1. Партийная дисциплина в теории и практике

Вчера (3.3.1962), вернувшись домой, я обнаружил записку от Клода. «Немедленно приходи в лабораторию; сегодня вечером у нас будут протоны». Кто-то оказался не готов, и они спросили нас, хотим ли мы использовать отведенное для них время. К счастью, наша камера рассеяния была готова и ждала возможности быть использованной. Но эта ночь оказалась совсем не плодотворной. Мы сдались в четыре часа утра. […]

Я прочитал о маккартизме в США. Отличается ли это от того, что происходит в Польше? Наши отделы кадров также используются для того, чтобы отстранить нежелательных людей от влиятельных должностей. Вчерашняя речь Кеннеди не отразила, что гонка вооружений закончена. Будут ли мне доверять в Польше? Кто-то сможет сказать, что 6 лет проживания в капиталистической Франции и французская жена – достаточные причины, чтобы отстранить Людвика от секретной информации. […] Я буду только рад, если меня не допустят к секретной работе; я не хочу быть вовлеченным в военные проекты. Но ядерное расщепление – моя специальность, и у меня может не быть выбора. Член партии должен подчиняться партийным приказам. […]

Естественно, я не думал о партийной дисциплине, когда занимался исследованиями во Франции.

12.2. Мой план из четырех этапов

Радостный день наступил; мы собираем научные данные. У нас есть хорошо обоснованные вопросы и хорошие возможности на них ответить. […] Все идет гладко. У меня достаточно экспериментальных данных, чтобы начать писать. […] Приближается еще один академический год, но проект моей диссертации еще не готов. […]

Летом я встретил Ф. Она окончила медицинский институт и сейчас работает в больнице интерном. Мне нравится ее простота и хорошо определенный профессиональный план. Она хочет специализироваться в области психиатрии. Нам очень комфортно друг с другом. Очевидно, что каждый из нас хочет большего, чем разговоры, но мы ждем. Я боюсь спугнуть развитие наших отношений, если буду слишком настойчивым. Она ищет комнату на съем; я буду жить в новом общежитии для студентов в Орсэ, менее чем в километре от лаборатории. […]

Сейчас у меня есть план из четырех этапов. […] Последний этап – завершить мою диссертацию к первому марта. А что насчет Ф? Предположим, мы любим друг друга и решаем пожениться. Ей понадобится, по крайней мере, два года, чтобы получить диплом. Нам пришлось бы разлучиться на долгое время. Это стало бы новым осложнением. […]

У нас были прекрасные выходные – автостопом до Бреста. Принимая мое приглашение на поездку, она сказала, что у нее есть только 500 франков. К счастью, у меня были деньги, и она согласилась. Ее семья бедная. Она твердо придерживалась левых взглядов, в основном, в университете. […] Она знает, что через несколько месяцев после доктората я возвращаюсь в Польшу. Что она думает об этом? Мы должны поговорить. Есть ли у нас достаточно времени, чтобы построить что-нибудь постоянное? Поедет ли она со мной? Захочет ли она ездить ко мне в течение двух лет после нашей свадьбы? […]

Написать черновик моей диссертации по-польски было легко, но перевести его на французский – нет. Сначала я перевел его, не обращая слишком много внимания на правописание и грамматику. Затем мне пришлось обратиться за помощью, чтобы сделать мой текст более приемлемым. Ф часто помогает мне в этом, когда я навещаю ее в больнице (в маленькой личной комнате для резидентов на дежурстве). Мы часто обсуждаем разные вещи. Она не возражает жить в Польше, если мы поженимся. Я старался описать все неудобства, но они не испугали ее. […]

13.1. Культ личности был религией (1963 год)

Если я встречу Бога, я спрошу его, почему я такой удачливый? Что я сделал, чтобы заслужить так много благословения? Моя холостяцкая жизнь не такая трудная, как она могла бы быть, на самом деле зачастую все наоборот. Я здоров и у меня хорошая стипендия. Несколько дней назад я был на интересном собрании студентов-католиков в Орсэ. Оратором был священник-богослов П.Лиеж; тема была – «атеизм». «Настоящий католик, – сказал он, – не должен быть против атеизма, который является одним из путей познания Бога. Честный атеист, – объяснил он, – сталкивается с той же проблемой, что и мы – как понять окружающий нас мир». […]

Я также сходил на коммунистическое собрание студентов, на котором обсуждался вопрос кубинской революции. Естественно, я только слушал; я люблю быть пассивным наблюдателем. Спасибо тебе, Господи, что позволил мне ходить на любой митинг, на который я хочу. Да, я атеист. Но я думаю, что культ личности был религией; Сталин вел себя как сверхчеловек. Я рад, что партия отказалась от культа такого рода. Но я осознаю, что я не смогу позволить себе такую роскошь в Польше; члены партии должны служить партии. […]

Сегодня[16 мая 1963 года] я формально подал свою диссертацию. Я горжусь этой работой. Если бы я умер сегодня, то это было бы не так, как пять лет назад; я знаю, что я сделал важный научный вклад. Смогу ли я делать это в будущем? Я надеюсь на это. [Мой недавно обновленный список публикаций, доступный в Интернете, содержит больше сотни наименований]. Время перед защитой пойдёт на работу над второй темой – происхождение космических лучей. […] Завтра[26 июня 1963 года] защита моей диссертации. В течение нескольких лет это было моей целью. Что будет стимулировать меня в будущем? […]

13.2. Французский докторат (1963 год)

В Польше нет большого ускорителя. Но существует способ преодолеть это ограничение. Я думаю о слюдяном детекторе осколков расщепления. Несколько месяцев назад я встретил Р.Волкера, американского исследователя из лаборатории Дженерал Электрик. Он показал мне, как просто регистрировать расщепленные осколки в слюде. При выполнении экспериментов по расщеплению я буду использовать его метод. Предположим, что устройство слюдяного держателя, приготовленного в Варшаве, посылается в Орсэ, Дубну или Женеву. Они подвергают его облучению и возвращают слюду обратно ко мне для гравировки и микроскопического исследования. […]

Приблизительно десять дней назад я попросил Павловского проинформировать ректора Политехнического института, что я планирую возвратиться 1 октября. Фотокопия моего докторского диплома была приложена. Но я все еще жду ответа. Я рассматриваю несколько возможностей:

(а) Ничего не изменится, и я возвращусь работать под руководством Павловского;

(б) Он уходит на пенсию и предлагает мне занять его место;

(в) Кто-то другой замещает Павловского, и я работаю под руководством нового профессора;

(г) Для меня не находится места в Политехническом, и я должен начать искать где-то работу.

Последняя альтернатива, похоже, наиболее вероятна. […]

Через два дня Ф и я собираемся посетить Израиль. Я не думаю, что она полностью подходит мне; подтвердится ли это в путешествии или нет? […]

13.3. Посещение Израиля перед возвращением в Варшаву (1963 год)

Пока путешествие замечательное; мы поехали поездом до Венеции, а затем на греческом пароходе до Хайфы. […] А сейчас мы по пути назад. Наш пароход покинул Хайфу позавчера. Мы должны приехать в Венецию в субботу. Это окончание прекрасного отдыха в прекрасной стране Израиль. Одного месяца с трудом хватило, чтобы установить семейные контакты, поработать в кибуце (упаковывая лимоны и апельсины) и все осмотреть. Я восхищен страной и энтузиазмом тех, кто ее строит. У нас также было время, чтобы убедиться, что нам не следует связывать наши жизни. Нам хорошо друг с другом физически; основные барьеры – психологические.

Мой дядя Хенио Оконовский (справа), мой двоюродный брат Яков Гутерман (в центре) и я (слева) во время моей поездки в Израиль в 1972 (?) году. Яков, член кибуца, был учителем и художником; Хенио был ветеринаром.

Большинство израильских родственников – сионисты; они любят Израиль, и они преданы идее его процветания. Оконовские, которые приехали из Италии (в поздние 1940-е) и Гутерманы, которые приехали из Польши (также в поздние 1940-е), – сионисты. Они любят Израиль и надеются на мир с арабами. Представителей старшего поколения – Хенио, Франии, Эвы и Суи – уже нет в живых. Их идеология, однако, живет в сердцах и умах молодого поколения. Они исповедуют прогрессивный сионизм.

Мне будет не хватать Клода. Работать с ним было настоящим удовольствием. Но у нас были некоторые разногласия. Он начнет работать над своей докторской диссертацией, используя, вероятно, те же камеры рассеяния. Я надеюсь, что мы будем работать вместе опять. […] А что случится, если сбудется предсказание моего израильского дяди Х.Оконовского о том, что я столкнусь с ветром антисемитизма, дующим с востока и поддержанным польскими властями? Это разрушит все мои планы; я покину Польшу и никогда туда не вернусь.

Куда бы я поехал – во Францию, которую я так сильно люблю, или в Израиль, где у меня семейные связи? Я сказал Оконовским, что я должен вернуться, потому что Польша – это моя первая родина и потому что я обещал возвратиться. Я думал не только о Павловском, но также о Жолио, Радвани, Тайлаке, Клоде и т. д. […] У меня есть почти миллион франков[$300]. Что мне сделать с этими деньгами? Я оставлю одну треть Туньи, а остальное привезу в Польшу. […]

Я буду в Варшаве через десять дней. […] Радвани, вероятно, чувствует мои проблемы. Он сказал мне, что я могу рассчитывать на сотрудничество с Орсэ после того, как я обоснуюсь в Польше. Он также сказал, что Тайлак был недавно в Варшаве и разговаривал с Даницом о моем возвращении. Я знаю, что Даниц – директор Института Ядерных Исследований; но я не знал, что он также содиректор в Дубне. Вероятно, мне следует пойти и увидеться с Даницем, прежде чем появиться в Политехническом. Но я не хочу обижать Павловского; я был бы никем без него. У кого я могу спросить о его отношениях с Институтом Ядерных Исследований? […]

В Орсэ был устроен прощальный вечер для меня. Они собрали достаточно денег, чтобы купить мне россигнольские лыжи последней модели. Я был очень растроган таким щедрым подарком. Радвани пригласил меня на обед. Хелен и Мишель Лангевин также присутствовали на нем.[Хелен – дочь Жолио Кюри и внучка Марии Кюри, Мишель – внук другого известного французского ученого. Я горжусь, что был профессионально связан с такими личностями.] Это был очень приятный вечер. Они поблагодарили меня за хорошую работу и заверили, что будут рады опять увидеть меня в Орсэ. […]

14.1. То, что не попало в зеленый сундук

К сожалению, следующий дневник начинается только в 1972 году, в США. Я вспоминаю, что время от времени я делал записи, но этот дневник безвозвратно утерян. Поэтому пишу то, что я помню. После встречи с профессором Павловским я пошел в университет и сразу же получил работу в институте на улице Хожа. Профессор Вилхелми, получивший образование в США, стал моим руководителем.

Никакого специального задания мне не дали; я был занят установкой оптической системы для анализа пленок, привезенных из Франции, на которых фотографировались электрические импульсы, созданные фрагментами расщепления. Я хотел получить дополнительную информацию и опубликовать ее как еще одну работу. Я жил с мамой и ходил на работу каждый день. Джон Кеннеди был убит в тот момент, когда я монтировал книжную полку в нашей однокомнатной квартире.

Никаких признаков партийной деятельности заметно не было. Мой партийный билет был отдан в Центральный Комитет до отъезда во Францию; я не пошел его восстанавливать. И мне не хотелось возобновлять контакты с моими товарищами по Политехническому институту. Я был рад, что могу проводить большую часть времени в физической библиотеке и в лаборатории, анализируя пленки Орсэ.

На одном из наших семинаров я описал свою работу во Франции. Вилхелми сказал, что мой опыт будет очень интересен в Дубне (около Москвы). Приблизительно через месяц профессор Флеров из Дубны приехал к нам. Он похвалил мой разговорный русский язык с прекрасным московским акцентом и сообщил, что мои работы по Орсэ хорошо известны в Дубне: один из их детекторов был калиброван на базе данных моей докторской диссертации. Я был польщен услышать это.

В то время первым секретарем партии был Гомулка. От некоторых маминых друзей до меня доходили слухи о возрастающем антисемитизме. Я видел в книжных магазинах книги с традиционными антисемитскими иллюстрациями. Это напомнило мне «ветер, дующий с востока», предсказанный моим израильским дядей Оконовским. Термин «сионист» использовался как уничижительное оскорбление. Между прочим, существует два русских слова для обозначения еврея: просто «еврей» и «жид». Второе значение употребляется в оскорбительном смысле. Казалось, что слово «жид» заменили словом «сионист».

14.2. Проблемы, связанные с участием в конференции в США

В середине зимы я узнал о научной конференции в США и предложил тему – расщепление, вызванное протонами с высокой энергией. Они заинтересовались моим предложением. Профессор Вилхелми сказал, что мне следует пойти в министерство Высшего Образования и попросить их организовать поездку. Я сделал это и стал ждать. Несколькими неделями позже моя заявка была отклонена. Я не помню причины, по которой они мне отказали. Предполагая, что польская сторона стеснена в средствах, я написал организаторам конференции письмо с просьбой оказать мне финансовую поддержку. Они ответили позитивно, и я информировал об этом министерство. Конференция должна была начаться в июне. В конце апреля мне опять сообщили, что моя просьба не удовлетворена.

Я опять связался с организаторами конференции и рассказал о своих трудностях. Я попросил их прислать формальное приглашение, подчеркнув, что я приглашенный оратор. Они прислали мне такое приглашение, и я принес его в министерство. Конференция приближалась, а я ждал. Это сильно расстраивало меня. Почему мне отказывают сделать важный доклад на международной конференции? Именно тогда я начал сожалеть о своем возвращении в Польшу. Разрешение на отъезд и паспорт были получены всего за несколько дней до начала конференции. К счастью, я мгновенно сумел купить билеты в компании Пан Американ. Только моя мама знала, что я решил не возвращаться. Мы даже боялись дома говорить об этом; моя мама подозревала, что в квартире есть встроенные микрофоны.

Конференция Гордон, в которой я принял участие, проходила в колледже Колби, Нью Хэмпшир. Мое выступление, которое я сделал на английском языке, было прекрасно принято, и я встретил много интересных людей. Было очень приятно, что ко мне относятся как к эксперту в моей узкой специализации. Один из участников, с которым я познакомился, был профессор Джек Миллер из Колумбийского университета. Ему нужен был специалист моей квалификации, и я стал его научным сотрудником на четыре года с окладом $8000 в год.

Профессор Джек Миллер (слева), я (рядом с ним) и другие исследователи. Мы ждем пучок тяжелых ионов в лаборатории Йельского университета, чтобы начать эксперимент

Я связался с адвокатом, которого мне порекомендовали в университете. Он помог мне получить статус постоянного жителя США. Дело осложнялось проблемой моего бывшего членства в коммунистической партии. Адвокат советовал мне сказать, что, не будучи членом партии, я бы не смог продолжать высшее образование в Польше. Но я не хотел лгать. На официальных слушаниях я сказал, что я вступил в партию, потому что я верил ее лживой идеологии.

У Миллера был еще один сотрудник с постдокторатом и несколько аспирантов. Нашим основным инструментом был циклотрон Колумбийского университета. Этой машиной пользовался Ферми, чтобы изучать расщепление атомов в 1939–1940 годах. Затем мы начали изучать ядерные реакции, вызванные тяжелыми ионами, в Йельском университете и в Беркли. Результатом этих исследований, проведенных под руководством двух выдающихся ученых – Джека Миллера и Джона Александера – стало более ста печатных работ и выступлений на конференциях.

14.3. Наконец настоящая подруга (1966 год)

В течение первого года я жил с сестрой моего отца в Бруклине. Бронка и Оскар были так же добры ко мне, как Тунья и Генри в Париже. Оба их сына, Мюрей и Дэнни, учились в колледже, и у меня была отдельная комната. Но длительные поездки в университет, приблизительно час в одну сторону, были утомительны, и я переехал в международное студенческое общежитие около университета. Там в 1966 году я встретил Линду. Чтобы содержать себя, она работала научным ассистентом в педагогическом колледже при Колумбийском университете. Одновременно она делала докторскую программу по педагогической психологии. Через год мы поженились без всяких колебаний.

Наша свадьба была скромной; сначала церемония в синагоге Лонг Айленда, а затем небольшой прием в доме сестры Линды. Я знал, что я буду предан Линде, но она не была моей первой женщиной в США. Было ли у меня искушение во время своих многочисленных поездок на конференции заводить отношения с другими женщинами? Да. Но я знал, что я не должен ему поддаваться. Смог бы я сопротивляться этому искушению, если бы до этого у меня не было столько подруг? Наверное, нет.

Моя мама была одной из пятнадцати гостей на нашей свадьбе. Некоторое время она жила с нами, но потом вернулась в Варшаву, в свою квартиру и к своей маленькой пенсии. Языковой барьер сыграл важную роль в ее решении. Вскоре после ее возвращения у нее случился сердечный приступ, и она умерла в больнице в возрасте 63 лет.

Это был пик антисемитской кампании в Польше. Большинство евреев, которые занимали правительственные или академические должности, неожиданно остались без работы. Ввод войск Красной Армии и армий других социалистических стран, включая Польшу, в Чехословакию стал еще одним тяжелым разочарованием. Я много думал об этом, но не вышел на марш протеста против оккупации. В это время я начал искать постоянную работу, так как мой контракт подходил к концу.

14.4. Совмещение преподавательской и исследовательской деятельности

Линда помогла мне составить более двухсот писем в главные университеты и государственные лаборатории. На большинство из них вообще не было ответа. Наконец я получил приглашение из колледжа в штате Нью Джерси (сейчас штатный университет в городе Монтклер). Мне предложили преподавательскую должность, и я согласился. К счастью, это не мешало мне принимать участие в экспериментах, проводимых в других университетах и государственных лабораториях. Таким образом, я мог оставаться на передовом крае научных разработок. Это, в свою очередь, положительно отзывалось на преподавании. На некотором концептуальном уровне исследования и преподавание влияют друг на друга.

В какое-то время мне пришлось согласиться на должность заведующего кафедрой. На ней я проработал три года. Я не очень хороший администратор, но моя секретарша помогла мне выжить. Я ушел на пенсию в 2004 году после 35 лет преподавательской деятельности. А чем я сейчас занимаюсь? Спорной научной проблемой холодного ядерного синтеза и двумя недавно написанными книгами.

Первая книга, вышедшая в 2008 году, «Ад на Земле: Насилие и Террор Сталинского Режима» была написана для тех американцев, которые очень мало знают о сталинизме. Она была посвящена моему отцу. Другая книга, опубликованная в 2009 году и основанная на моих дневниках, была посвящена моей матери. Перевод этой книги вы сейчас читаете. Вот ссылки к ним на английском языке.

Извините, ссылки запрещены

Кроме того, люблю спорить на интернете, люблю плавать, путешествовать, играть с внучкой и иногда записывать свои мысли в дневнике.

15.1. Октябрь 1972 года: сотрудничество с Колумбийским университетом

В течение почти трех лет я был занят работой в Монтклер. Но этот колледж не занимается научными исследованиями. К счастью, мое сотрудничество с профессором Миллером будет продолжаться на неформальной основе. Недавно в своем письме он написал: «Невозможно переоценить нашу признательность за ваш вклад в разработки по ядерным реакциям с тяжелыми ионами. […] Выражаю искреннюю надежду, что время от времени вы сможете и в будущем продолжать работать с нами». Да, я смогу; Нью-Йорк очень близко. […]

15.2. Сентябрь 1975 года: молитва за моих Родителей

Я думаю, что одно важное событие должно быть записано. Мы как раз присоединились к реформистской синагоге Бейт Шалом в Клифтоне. Случилось ли это только потому, что Линда выражала желание «принадлежать», и «не принадлежность» многие годы расстраивала ее? Я думаю, что дело не только в этом. Мне тоже чего-то не хватает. Я часто думаю о возможностях принимать решения, основываясь на религиозных соображениях.

Это не означает, что я чувствую себя потерянным или беспомощным, или хочу отречься от принципов рационального поведения, основанного на реальности, науке и на понимании человеческих нужд. Но я готов уже отказаться от моей антирелигиозной идеологии. Религия это не только «опиум для народа». Она играла конструктивную роль в течение нескольких тысячелетий; она принесла нам эпоху Ренессанса и разума. И до сих пор она часто сплачивает человеческое общество.

Мне надо изучить религию моих предков, несмотря на то, что и мама и папа отрицали ее. Вчера я прочитал за них молитвуИзкор[молитва памяти ушедших от нас].В то же самое время я думаю о тех миллионах людей, которые также верили, что коммунизм – это лучшее решениевсех социальных болезней. […] Мы приняли участие в нескольких религиозных службах. […] Иногда я думаю, что в них слишком много ритуала. Мне бы хотелось присоединиться к группе по изучению Торы [Библии].К сожалению, занятия проходят по понедельникам, в день, когда я занят в Колумбийском университете. Вероятно, можно будет переубедить их назначить другой день. В противном случае, я буду изучать Тору самостоятельно. […]

Линда и Элли дома, 1979 год, восемь месяцев после ее удочерения

Бат Мицва нашей дочери (1991). Раввин Стэнли Р.Школьник слева.

15.3. Год благословения

1978 год стал для меня годом благословения. Сначала я получил гражданство Соединенных Штатов, затем мне присвоили звание профессора, и, наконец, публикация учебника физики совместно с Халом Гельманом. И как я не могу не упомянуть четвертого благословения – я стану отцом. Наше прошение об усыновлении было удовлетворено, и малышка может появиться уже через две недели. Я сопротивлялся идее усыновления много лет, рассчитывая на медицинский прогресс. Но сейчас я рад, что мы приняли такое решение. Мне будет 47 лет в октябре, а Линда приближается к своему 38-летию.

15.4. Нашему еще не рожденному ребенку

Ожидая скорого появления ребенка, я начал делать записи в другом дневнике. Я отдал Элли этот особый дневник за несколько месяцев до ее свадьбы в 2009 году.

(31.03.1978) Знаешь ли ты, что твое появление спасет нас от крушения надежд, которые сопровождали нашу жизнь последние шесть лет? Мы оба очень хотели иметь детей, но этого не произошло обычным путем. Поэтому мы пойдем необычным; ты прибудешь к нам из Техаса, и мы никогда ничего не узнаем о той паре, которая дала тебе жизнь. […]

Особенно я думал о тебе во время последней вечерней службы в нашей синагоге. Нам прочитали 10 заповедей и рассказали об обязанностях, наложенныхна всех евреев – научить своих детей исполнять их, разместить их на нашей двери и т. д. и т. д. Эти слова, которые я слышал так много раз, вдруг обрели конкретное значение; они стали призывом для толкования; они возбудили во мне множество вопросов. Были ли они обращены к тебе, к нашему будущему ребенку? Как нам следует воспитывать тебя? […]

Я не хочу сейчас писать о Боге и религии. У нас будет много времени в будущем, чтобы посвятить себя этим размышлениям. Но одно очевидно: наши пути к Нему будут разными. Эта та область, в которой, я надеюсь, ты мне поможешь. Когда я был ребенком, я не был приобщен ни к какому формальному, и даже неформальному, религиозному обучению. Наоборот, я был воспитан в убеждении, что Бога нет. Как я вижу сейчас, я упустил возможность изучить одну важную составляющую человеческого существования. Во время твоего взросления мы будем вместе изучать религию. […]

(11.08.1978) Приветствую тебя в этом мире. Ты родилась две недели назад, но для нас ты стала реальностью только прошлой ночью. Меня не было дома, когда Линде позвонили по телефону. «Маленькая девочка ждет вас», – сказали на другом конце провода. Я упустил этот момент. Я работал в Лонг Айленде над исследовательским проектом. Линда позвонила мне и сказала: «Ты стал папой сейчас, завтра нам надо лететь в Сан Антонио и привезти ее домой». […]

Все обернулось настоящим сюрпризом. Мы ожидали мексиканскую девочку, но ты оказалась блондинкой с шелковыми волосами. […] Твои настоящие родители любили друг друга и планировали пожениться. Но ты появилась слишком рано, и они не смогли взять на себя ответственность за тебя. Твоей маме был 21 год, а папе 22 года, они оба здоровые и рассудительные люди. […] Конечно, мы никогда не узнаем их имена, а они никогда не узнают, кто мы. Так работает агентство; все документы сейчас где-то засекречены.

15.5. Сентябрь 1985 года: обвинение польских евреев

Кац, сейчас израильтянин, посетил США. Мы встретились сегодня, и он рассказал мне, что в 1968 году у большинства польских евреев, по крайней мере, в академических кругах, было два выбора: либо публично осудить израильскую агрессию, либо эмигрировать. Два ассистента по марксизму-ленинизму из Политехнического института стали идеологами государственного антисемитизма. Я помню их очень хорошо. Изменились ли они кардинально, или всегда были антисемитами? Ненавидели ли они Берлера [руководителя кафедры], когда были его ассистентами?

Я не думаю, что тогда были еврейские профессора на факультете связи или на других отделениях Политехнического института; кафедра Берлера не была связана ни с каким отделением. Насколько я знаю, среди приблизительно четырехсот студентов отдела связи было не более пяти евреев. Я был единственным евреем в нашем исполнительном комитете. Но в нашей партийной ячейке было пять евреев из семидесяти членов. Они были из различных отделов. Я был единственным евреем с электромедицинского направления.

Согласно Кацу, С был особенно активен в проведении зачисток от евреев. Он ездил из института в институт с перечнем имен. Кампания была хорошо организована. [Изменился ли он с течением времени или всегда был антисемитом? Ненавидел ли С меня, когда мы работали вместе в ZMP?] Большинство профессоров оставались нейтральными. Но Г и несколько наших общих польских друзей были ужасно расстроены тем, что происходит. Один из них, Р, не побоялся сказать, что всё это напоминает то, что происходило в Германии в 1930-х годах.

Сомневаюсь – немецкие евреи подвергались бы гонению, даже если бы они публично аплодировали нацистам. Германия проводила свою политику на расовой основе, Польша – на политической.

Драматический пример обвинения евреев в ужасах сталинизма можно показать на примере записи от 2009 года, появившейся в российском блоге. В нем автор писал: «Я надеюсь, что русские будут достаточно разумными, чтобы задать себе вопрос об этническом происхождении лидеров большевистской Революции. Мне кажется, что среди них были только несколько действительно русских людей. Сталин был грузинский еврей. Каганович, монстр, организовавший ГУЛАГ и руководивший им, не был русским – он был евреем».

Да, многие большевики были еврейского происхождения, и многие из них были чудовищами. Но по моим воспоминаниям родители Сталина были грузинами, и ГУЛАГом руководил Берия, который также был грузин. В другом блоге автор подчеркивал, что жена Ежова была еврейкой. И, значит, евреи ответственны за преступления, которые были совершены этим известным своей жестокостью русским большевиком (главой тайной полиции Сталина). Жена Молотова тоже была еврейкой. Означает ли это, что евреи ответственны за те расстрельные приказы, которые он подписывал? Я думаю, что на каждого еврея-большевика приходятся тысячи «классовых врагов» еврейской национальности, особенно среди владельцев частной собственности или посетителей синагог.

Почему нужно ненавидеть всех украинцев и поляков, если некоторые из них помогали немцам убивать евреев? Почему нужно ненавидеть всех немцев из-за нацистских преступлений? Почему нужно ненавидеть всех евреев из-за того, что некоторые из них были большевиками? Почему нужно ненавидеть всех чернокожих, если некоторые из них преступники? Обвинение по ассоциации бессмысленно. К сожалению, такой яд существует. Я знаю это из опыта моего собственного детства и из того, что пишут блогеры. Как избавиться от этого яда? К сожалению, я не знаю, как ответить на этот вопрос.

15.6. Декабрь 1988 года: свобода слова

В Советском Союзе сейчас можно услышать лозунг «Социализм с человеческим лицом». Этой идеей руководствовались реформаторы в Праге и Будапеште. Преуспеет ли Горбачев в превращении СССР в лучшую страну? Я надеюсь, что да. Советские люди определенно заслуживают свободы и процветания после длительного периода пролетарской диктатуры. Но я не очень оптимистичен относительно быстрого успеха. Те, кто верит в идеологию диктатуры пролетариата, могут найти пути ликвидации Горбачева и его сотрудников. Это стало бы концом еще одной мечты.

Ко времени реформ Горбачева я уже не был коммунистом. Поэтому я не был так очарован его идеями, как когда-то откровениями Хрущева. Основной вопрос, который меня волновал, это почему так много десятилетий должно было пройти, прежде чем свобода думать, говорить и действовать, наконец, встала на повестке дня в СССР. Распад Советского Союза тремя годами позднее стал явным признаком того, что с приходом Горбачева (а затем Ельцина) в России произошло нечто необратимое.

Я был счастлив за русских и других жителей страны, которая первая в мире попыталась осуществить идеи Маркса о диктатуре пролетариата. Они так много страдали зазря. Нет никаких причин, почему их жизненные стандарты ниже, чем в Соединенных Штатах. К сожалению, процесс улучшения ситуации идет намного медленнее, чем я ожидал.

15.7. Две разрушительные идеологии

Читаю свою книгу 2008 года и вижу в ней такое описание сталинизма: «Это примечательно, что две наиболее разрушительные идеологии 20-го века были рождены в Германии – высоко цивилизованной стране. Марксизм, который впоследствии стал идеологией Советского Союза, был основан на идее, согласно которой пролетарская диктатура приведет к улучшению общества.

Гитлеризм – идеология Третьего Рейха – был основан на идее расового превосходства. Мир, по мнению Гитлера, станет лучше без евреев, славян, чернокожих и других низших рас. Сталин и Гитлер считали себя избранниками исторического предназначения. По их убеждениям, моральные принципы, осуждающие массовые убийства, были совершенно неуместны. Мораль следовало изменить, чтобы оправдать убийства.

Обе идеологии «окончательного решения» основывались на концепции превосходства одной группы людей над другой. Для Гитлера это была идея арийского господства; для Маркса, Ленина и Сталина – идея диктатуры пролетариата. Концепция превосходства не совместима с принципом равноправия. Было ли гитлеровское нацистское государство и сталинское большевистское государство прискорбным заблуждением, или они были предвестниками того, что может еще случиться?

Подчеркивая сходство между нацизмом и сталинизмом, я полностью осознаю важность различий между этими двумя тираническими системами. Я думаю, что политические идеологии могут быть разделены на две группы. Одна – которая признает убийство ради убийства, и другая, которая убивает, чтобы добиться чего-нибудь, например, территории или другой социальной системы. Нацизм принадлежал к первой категории. Одна из его принципиальных целей – избавление от низших рас. Сталинизм принадлежал ко второй группе. Целью Сталина было построение «рая на земле». Я предполагаю, что он бы предпочел осуществить это без убийств. Но он знал, что не все согласны пойти за ним. Жестокость и тирания были инструментами для достижения своей цели, но не убийство ради убийства.

Обман и массовые убийства противников не были изобретением 20-го века. Они столь же стары, как и сама цивилизация, и происходили на всех континентах. Изменились только их технология и масштабы. Изменится ли это в нашем веке? Вероятно, нет. Население земного шара за время моей жизни утроилось. Как будут решаться возрастающие проблемы в нашем поляризованном мире? На эту тему я написал небольшое стихотворение, построчный перевод которого на русский язык приведен ниже:

15.8. Письмо от президента Америки

И как я могу удержаться, чтобы не поделиться тем, что произошло в мае 1978 года. Я – один из многих, кто получил стандартное письмо, которое было и остается очень значимым для меня документом.

«Я поздравляю Вас с тем, что Вы стали гражданином нашей великой нации. Очень важный момент, который необходимо подчеркнуть – это то, что многие становятся гражданами нашей страны по факту рождения. Но вы сами выбрали Америку в качестве своей родины. Гражданство, которое Вы получили сегодня, принесет Вам еще больше гарантий свободы, человеческого достоинства, безопасности, равенства и возможностей, чем было предложено в прошлом. […]

Натурализованные жители со всех стран внесли неоценимый вклад в улучшение нашего государства. Я уверен, что Вы последуете этой традиции и примите твердое решение о своем личном участии, чтобы сделать Америку еще более прекрасным местом, в котором мы живем.

Джимми Картер»

Мои научные исследования и преподавательская деятельность, я уверен, стали полезным вкладом в улучшение жизни в Америке. В 1982 году меня признали «Почётным Учёным Университета Монтклер.» Моя книга «Ад на Земле» – это тоже полезный вклад. Я хотел убедить молодых американцев, что диктатуру пролетариата следует избегать; что это неприемлемый путь для улучшения социальных условий в нашей стране. Чем больше людей узнают правду о сталинизме, тем менее соблазнительной будет для них эта лживая идеология.

2 августа 2010 года

Сегодня я рассказал участникам Семинара для мемуаристов, организованного в Тенафлае в центре для пенсионеров, что две мои книги продаются не очень хорошо. Я спросил у них, в чем может быть причина этого. Они прочитали мою вторую книгу «От тирании к свободе: дневник бывшего сталиниста». Большинство из них думает, что ее слишком трудно читать. Наш учитель предложил мне переписать ее. Согласно одному из участников, центральной темой должно стать политическое разочарование в коммунистических идеалах. Другой участник думает, что следует определенным образом отобрать выдержки из дневника, чтобы подчеркнуть выбранную главную линию. Длинные цитаты, добавил он, сами по себе утомительны.

Я действительно благодарен этим честным замечаниям. Но способен ли я выполнить то, что они предложили? Книга, организованная хронологически, и книга, организованная тематически – это два разных авторских подхода. Чтобы написать серьезную книгу о политических разочарованиях в коммунизме, необходимо быть социологом и историком. Единственное, что могу я, это передать свой собственный опыт. Я верю, что ценность моей книги в ее достоверности. Пусть более знающие люди делают свои собственные обобщения. Я не думаю, что переписывание книги сделает ее более привлекательной для тех, чьи интересы не связаны с моей историей.

19 сентября 2010 года

Неделю назад, обращаясь к кому-то на тему религии, я написал, что «у многих людей нет проблемы быть одновременно учеными и верующими. Ученые не доказывают ничего, ссылаясь на Бога, и не стараются объяснить существование Бога, при помощи лабораторных методов». Я поместил это в блоге Ричарда Даукина. Но через некоторое время мое сообщение было удалено модератором. Это к вопросу о взаимной толерантности и уважении, которые мы так лелеем. То же самое случилось, когда я написал что-то в коммунистическом вебсайте

Извините, ссылки запрещены

Мое сообщение было удалено. Это цензура, а не регулирование. Роль модератора – проследить, чтобы все точки зрения обсуждались достойно. В идеале цель дискуссии, например, о глобальном потеплении, это разрешение противоречий. Но это имеет смысл только тогда, когда каждая сторона использует одинаковую методологию проверки доказательств. Двое ученых могут логически обсуждать спорный вопрос, основываясь на экспериментальных данных. Двое богословов могут также логически обсуждать разную трактовку, основываясь на святых для них книгах.

В обоих случаях спор может быть разрешен, по крайней мере, в принципе. Но что можно сказать о богословах, которые изучают разные религиозные книги? А что можно сказать о споре между религиозными людьми и атеистами? Единственный возможный исход такой дискуссии будет договориться о том, что невозможно договориться!

Другой неприятный эпизод случился вчера днем (20.09.2010). Я обнаружил вебсайт со следующей характеристикой на главной странице: Мы – «всемирное объединение учителей с общим пристрастием к выбранным темам. Посещая наш сайт

Извините, ссылки запрещены

регулярно, вы оживите свои уроки, воодушевите своих студентов и сэкономите много часов своего времени». Я зарегистрировался и напечатал следующее сообщение:

Привет, я ваш новый подписчик. Почему США не присутствуют в перечне стран для регистрации? У меня не было другого выбора, как выбрать категорию «другие». Я надеюсь, что это не означает, что я нежелателен в этом списке. Между прочим, США – не единственная пропущенная страна, как вы сами можете убедиться, обратившись к меню:

Извините, ссылки запрещены

Затем я ответил на просьбу учителя из Глазго, который спрашивал значение слова «concept». Вопрос учителя и мой ответ оставались на сайте несколько часов. За это время одиннадцать человек прочитали вопрос, но ни один из них не ответил. Однако этим же утром кто-то удалил мой пост без каких-либо объяснений. Когда я попытался снова войти на сайт, то появился ответ: «Этот пользователь не находится в базе данных». Я прочитал несколько их сообщений. Они были крайне антиамериканскими. Очевидно, это был вербующий сайт, и мое присутствие в нем могло помешать их целям. Почему я должен быть удивлен этим? Это частный сайт, и их цель – выиграть, а не спорить. Они не хотят «согласиться, что они не согласны». Я понимаю это. Я был таким же.

Три дня назад один из читателей моей автобиографии, размещенной в сети, спросил: «Выбрали ли Вы возвращение к своим корням и иудаизму только потому, что хотели заполнить вакуум от потери предыдущей веры? И чувствуете ли Вы себя в чем-то виноватым?» Я ответил: «Я действительно заново открыл свои корни, и я не чувствую себя виноватым. Но Ваше наблюдение насчет необходимости «заполнить вакуум» – также хорошее описание действительности».

Я думал об этом вчера, во время службы Йом Кипур (Судный День). Я ученый, который, конечно, не обращается к Богу, чтобы подтвердить опубликованные результаты. Но с другой стороны, заставить себя не думать о Боге с научной позиции – очень трудно. Почему это так? Вероятно потому, что я не был приобщен к религии с детства.

«Что значит, что Бог создал нас по своему образу и подобию?» – спросил другой читатель. Это означает, что от нас ожидают, что мы будем на том же моральном (духовном) уровне, как и Бог. Да, я думаю о заповедях; нам следует их исполнять. С другой стороны, на материальном уровне мы не похожи на Бога. Бог – не материальная сущность. На этом уровне люди сами создали Бога по своему собственному подобию.

18 ноября 2010 года

Линда и я часто говорили о том, что делать с оригиналами моих дневников (на которых основана эта книга) после моей смерти. Она не одобряла мое предложение захоронить их вместе со мной. К счастью, проблема разрешилась. Один из социологов, связанных с институтом Гувера (при Стэнфордском университете), прочитал мою книгу и предложил, чтобы я послал оригиналы дневников к ним в архив. Именно это я и сделал вчера. Таким образом, оригиналы дневников будут доступны будущим историкам.

Чтобы способствовать продвижению своей книги, я связался с Интернет-форумом для исследователей, специализирующихся на фактах истории, рассказанных очевидцами. Двое из них проявили желание взять у меня интервью. Интервью «лицом к лицу» уже состоялось и записано на CD. Второе интервью проходит довольно медленно по электронной почте; оно, вероятно, будет опубликовано в онлайн журнале. Эти две публикации (аудио и текст) будут в свободном доступе на моем вебсайте. Ссылки на сайт будут вставлены сюда, вероятно, через две или три недели.

Раздел 1.1 этой книги расширен. Но я не хочу ничего менять из того, что уже было опубликовано. Привожу указатель на расширенную версию:

Извините, ссылки запрещены

24 ноября 2010 года

И, конечно, я не могу не рассказать следующую историю. Через 50 лет Ж нашла меня. Да, мы были любовниками в Париже; мы даже жили вместе. Но затем каждый из нас пошел своей дорогой. Мне сейчас 79 лет, я дедушка в Соединенных Штатах; она на три года младше меня – и бабушка во Франции. В этом нет ничего необычного.

В октябре 2010 года мы были во Франции. Пока я был там, я, к сожалению, не проверял свою электронную почту. За это время собралось огромное количество сообщений, и, вернувшись домой, я, не читая, начал их удалять. И вдруг я заметил знакомое имя. Неужели это она, спрашивал я себя. Вероятно, нет. Во Франции много женщин с такими именами и фамилиями.

Но это была Ж, именно она. Я понял это мгновенно, как только начал читать. «Ты мне приснился, – писала она, – и это подтолкнуло меня поискать тебя в Google. Я напечатала “Ludwik Kowalski” и обнаружила твою книгу. Так я узнала про твою жизнь». Нет необходимости говорить, что это письмо взволновало меня. Я показал его Линде (моей жене) и тут же ответил. Но ответа не было. Прождав несколько недель, я послал еще одно письмо, в котором просил сообщить ее номер телефона. На этот раз ответ пришел очень быстро. Я позвонил Ж и представил ей Линду, которая тоже знает французский. Наш телефонный разговор с разных концов океана был очень эмоциональным. Ж немного всплакнула, мои глаза тоже были мокрыми от слез.

Она рассказала мне, что ее друг, с которым она уже больше 30 лет, ничего не знает об этом разговоре. «Почему так?» – спросил я. «Потому что он может ревновать», – ответила она. Довольно быстро я переубедил ее и сказал, что это неправильно, так как он должен знать обо всем. На следующий день мы все четверо провели телефонный разговор на французском языке. Затем мы обменялись фотографиями по интернету. Ее партнер, привлекательный мужчина приблизительно моего возраста, также выразил желание, чтобы мы все стали друзьями. Я надеюсь, что так и будет.

12 декабря 2010 года

Вчера я зашел на «коммунистический» сайт:

Извините, ссылки запрещены

Вот маленький отрывок из дискуссии с К.

1а) 11.12.2010 К написал: «В результате гражданской войны в России началась внутрипартийная борьба между бюрократическими кастами. В итоге Сталин, а не Троцкий стал преемником Ленина. Сталин был выбором бюрократии».

1б) Мой ответ: «Каждое общество (рабовладельческое, феодальное, социалистическое и т. д.) нуждается в бюрократии, то есть в людях, которые планируют и организуют деятельность больших групп населения. Почему бюрократия часто трактуется как социальный класс? По моему мнению, большевики были капиталистами; они были владельцами капитала, делая вид, что не владеют ничем. Это то, что Маркс, вероятно, имел в виду.

2а) Отвечая на вышесказанное, К написал: «Это была каста, а не класс…»