Жесткий контакт Зайцев Михаил
– Вот думаю, как бы не забыть, если тебя убьют, снять твоего «Комара».
– Ха! Мне проще, мне твоя «Искра» даром не нужна.
– Кому она вообще нужна, эта «Искра»? Обидно, Граф! Выполняем ответственное задание, а жмоты на базе выдают одного на двоих «Комара», «ушей» не дали вообще, респираторов пару пожалели...
– Нашел время и место плакаться! Берись за носилки сзади и побежали.
– Почему я сзади?
– Я всю дорогу последним перся, надоело тебе в затылок смотреть. Шнель, Алекс.
– Погоди! – Алекс взглянул на хронометр. – У нас полно времени. Восемь минут до включения «вонючек». За три минуты вполне успеваем костерчик устроить, маячок для погранцов организовать, чтоб они...
Граф вскинул правую руку, растопырив пальцы, что на языке жестов у скаутов означало: «Тихо! Слышу посторонний подозрительный шум».
Алекс замер. Прислушался. Далеко в лесу, за оврагом, тявкнула собака. Алекс сжал, разжал и снова сжал пальцы левой руки. Граф в ответ помахал растопыренной пятерней. Алекс кивнул, и оба скаута, двигаясь бесшумно и быстро, подбежали к носилкам. Алекс взялся за те концы березовых стволиков, что торчали рожками возле головы дядюшки Компаса, Граф схватил носилки, повернувшись задом к подошвам кирзачей пожилого курьера, спиной в Алексу. Может, и плохая примета нести больного вперед ногами, однако так учили обращаться с увечными в училище. Хоть и плохо осваивали теорию курсанты Карпов и Таможин, однако практические занятия инструктора в училище вообще никак не оценивали. Практику курсант либо сдавал, либо нет. И ежели однажды ты уже сдал зачет по транспортировке раненого, то бегать с носилками умеешь на «отлично».
Граф и Алекс согнули локти, приподняли носилки повыше и побежали. Ветка орешника хлестнула по груди Графа, прошуршала над Компасом, попробовала зацепиться за серую жесткую складку на поясе Алекса. Открытое малое пространство у подножия сосны и далекое собачье тявканье остались позади, лес нехотя поглотил скаутов, ворчливо хрустя сушняком, капризно шелестя листьями. Но лес недолго сопротивлялся вторжению людей в сером, на второй минуте движения скауты приноровились к его преобладающе лиственному характеру. Скауты чувствовали лес, как дикие звери, вырвавшиеся из клетки. Скауты любили лес, доверяли и доверились ему. Они не противопоставляли себя зеленой окружающей среде, они стали ее составной частью, слились с ней воедино. Мелкие птахи спокойно наблюдали, как по-свойски, уверенно петляет меж деревьями серое существо о четырех ногах. Серое спешит своим долгим путем, так чего ж его бояться? Любопытный бельчонок, дурачок маленький, спрыгнул на примятую траву, понюхал плоский след серого существа. Облезлая лисица выглянула из-за березового ствола, проводила желтым взглядом невиданного монстра, учуяла белку и навострила уши. Бельчонок копошился в траве совсем-совсем близко. Рыжая хищница вытянула шею, повернула острую морду...
КХА-А-А!!! Взрыв! Желтые глаза лисицы зажмурились, уши прижались к морде... К-Х-Х!!! Еще один взрыв! Бельчонок лихорадочно метнулся к березовому стволу, острые коготки царапнули кору, и не успело отзвенеть эхо второго взрыва, а бельчонок уже скрылся в зеленой березовой листве... КХА!!! Лесные птахи с писком взмыли в небо над зеленым океаном... К-Х-А-А!!! «Четыре», – сосчитал Алекс... К-К-Х-Х-Х!!! «Пятая, последняя «вонючка» сработала, – отметил Граф. – На тринадцатой минуте примерно после старта. Погранцы были гораздо ближе, чем мы рассчитывали. Ну, да ничего, пока дядюшка Компас болтается на носилках бесчувственной тушей и пока нет надобности притворяться придурками-подростками, уйдем с гарантией, яволь!»
Четыре серые ноги упорно толкают землю. Защищенные «хамелеонами» глаза не боятся солнечных слепящих бликов, грубая ткань просторных одежд не рвется, когда цепляется за сучки и ветки. Лиственный лес постепенно сменяется хвойным. Травы и папоротники уступают место мхам и лишайникам. Мошкара исчезла, ей на смену прилетели жирные комары и мухи. Примерно пять километров от места взрывов. Скауты бегут слаженно, нога в ногу. Как будто эта пересеченная местность им хорошо знакома и они заранее знают, где лучше свернуть влево, а где принять правее.
Мохнатые ели расступаются, становятся выше и стройнее. На шершавом ковре из сухих иголок гвоздиками торчат грибные шляпки. Безветрие. Ни одного насекомого в воздухе. Жарко, солнце греет макушку. Десять километров от взорванной сосны-великанши. Скауты по-прежнему бегут легко, в том же темпе.
То тут, то там появляются островки буйной травяной растительности. Рядом с елками вновь возникают прутики лиственных деревьев. Длинные тени указывают путь на восток. За плечами у скаутов кросс длиною в пятнадцать кэмэ. Резиновая прокладка «хамелеона» на лбу у Алекса пропиталась потом. Впервые споткнулся и чуть не упал Граф. Но бег продолжается.
Густая растительность, переплетение хвои с листьями, заполненные гнилой водой ямы вынуждают скаутов круто петлять на бегу, передвигаться зигзагами. Алекс сбивается с общего ритма и едва удерживает на весу носилки. Мычит, подает признаки близкого возвращения в сознание Компас. Ошибается с расчетом маршрута Граф. Скауты вязнут в буреломе, переходят с бега на шаг, приседая, ползут под мертвыми стволами, перепрыгивают шипы сухих, упавших ветвей и неожиданно выходят на просторную, поросшую ершиком мягкой травки поляну. Ранние сумерки. Над поляной бесшумно порхают бабочки. Граф останавливается, через плечо смотрит на Алекса.
– Привал?
– Яволь.
– Во-он с той стороны полянки пенек, видишь?
– Где?
– Вон, в пяти метрах от подлеска. Идем туда, к пеньку.
На краю поляны росло когда-то могучее дерево. Его сожгло молнией. Остался черный, обугленный пень и полуистлевший ствол. Обгоревшая крона дерева упала в подлесок, который, оправившись от былого катаклизма, весело зеленел нежными листиками и иголками.
В упавшем стволе жили муравьи. Обугленный зуб пня насекомые не тронули. Поставив носилки на траву возле пня, Алекс и Граф с удовольствием сели, облокотившись спинами о почерневшую древесину.
– Устали, херр Карпов?
– Обижаете, херр Таможин.
– А вы не обижайтесь, херр Карпов. Сэкономили силы, будьте любезны, как положено, осмотреть прилегающую к месту стоянки территорию. А я, уставший и обессиленный, займусь херром Компасом. Яволь?
– Сволочь ты, херр Таможин. Хитрая и подлая притом.
Застонал, замычал, зашевелился дядька Компас на носилках. Алекс подтянул колени к груди, перекатился через плечо и, очутившись у изголовья носилок, занялся распутыванием веревок, фиксирующих тело больного. Граф крутанул шеей, размял плечи, спину, встал прыжком, не спеша потрусил к подлеску на краю поляны. Ближайшие пять-десять минут скаут Карпов будет шнырять по лесу вокруг травянистой плешки, знакомиться с местностью, наметит пути для экстренного ухода и заодно соберет дровишек для костра.
– Ты... ты кто?.. – открыл глаза Компас, прищурился, напрягся.
– Я Саша. Шурик. – Таможин, мысленно ругая себя последними словами, стянул с лица серый шарф, сдвинул на лоб очки-»хамелеоны».
– Шурик, чего со мной, а?
– Вы болеете, дядя Компас. Вам на сосне плохо стало, и мы...
– Это я помню. Подмогни сесть, Шура.
Таможин помог Компасу сползти с носилок, оттащил плохо слушающееся хозяина тело к пню, худо-бедно усадил.
– Шурик, чой-то ты на себя напялил?
– Вы позабыли, дядя Компас! У нас с Евграфом были спрятаны в рюкзаках самые настоящие костюмы скаутов. Их нам Хохлик подарил...
– Мудак Хохлик! Скаутов в Ближнем Лесе не любят, хоть ни одного живьем близко и не видали, но...
– Вы это уже объясняли, дядя Компас...
– А ты еще раз послушай. Оно пользительно, старших слушать. Ой-й... Башка закружилась. Найди-ка, малой, таблеточку для дяди Компаса. У самого дяди руки онемели, до карманов не подымаются.
– У вас сердце...
– Замолкни, пацан! Лучше жить с больным сердцем, чем помереть со здоровым. Где Евграф?
– Дрова в лесу собирает.
– Угу. Рюкзаки вы бросили, переоделись, меня в охапку и тикать?
– Да, мы...
– Замолкни. Далеко утекли?
– Километров на двадцать без малого от той сосны.
– Ого! Это ж сколько времени я без памяти был?
– Сутки, – не моргнув глазом соврал Алекс.
– Ого! Куды вы тикали-то хоть? В какую сторону?
– Все время двигались на восток.
– Едрить твою! Натворили, вашу мать! Малый, жить хочешь – сувай таблетку мне в зубы, и двигаем отсель с темпе вальса!
Изобразив испуг на лице, Алекс полез в нагрудный карман тужурки пожилого курьера.
– Дядя Компас, может, вы зря беспокоитесь? От пограничников мы ушли...
– Силушек бы мне, я б дал тебе в зубы! Ушли! Ушли-то ушли, а пришли куда?
– Куда? – Алекс достал колесико таблетки, застегнул обратно на пуговичку карман тужурки Компаса.
– Чуешь, Шурик, комарье исчезло?
– Ну?
– Не нукай, не запрягал! Суй мене в пасть таблетку, суй, не брезгуй... От так... От молодцом, засранец... Щас рассосу, и тикаем... Слухай сюда, ребенок. Вертолеты за нами гнались?
– Нет...
– Не гнет, а вороной! Не гнались. А почему? А потому, что дяденька Компас думал, где ходить. За нами лопух-лейтенант взвод рядовых вел. Молоденький лопушок, с шилом в заднице, по неопытности в казаков-разбойников игрался. Я пацана в погонах специально вбок с трассы повел. От той сосны надоть было взять правей и через болото, крюком обратно на маршрут. А вы, разгильдяи, прямиком в Ближний Лес поперли. Комарье исчезло – первый признак Ближнего Леса!
– Дядя Компас, но мы ведь так и так шли в Ближний Лес...
– Так и сяк! Здеся, вблизи Белого Леса, место месту рознь. Я вел к знакомому месту, к деревне Шалая, а вышли мы не дай бог к поселку Дальний.
– Почему «не дай бог»?
– По кочану! У Дальнего самые места, где черти шалят.
– «Черти» – это бандиты, которые против всех? Пираты Ближнего Леса, да?
– Два! Черти предела не знают. Народ бает, черти ваще человечину едят, мухоморами закусывают... Подмоги встать дяденьке, малый. Кликнем Евграфа, и ходу отсель! Нагородили вы, детки, делов, заварили кашу, расхлебать бы.
– Вы сами виноваты. Раньше вы про обязательное и строгое следование по маршруту не гово... Ой!..
Компас влепил Алексу звонкую пощечину. Таможину пришлось постараться, чтобы подавить благоприобретенные в училище навыки и мужественно подставиться под удар. Потеряй Алекс самоконтроль, капут замахнувшемуся на скаута пожилому курьеру.
– ...Ой! Дядь Компас, чего вы деретесь?! Больно...
– Плечо подставь, сопляк. Я обопрусь, встану... От так! – Используя Алекса в качестве опоры, Компас поднялся. – Шатает малехо... Больно ему! Видали ханурика?! Ишь какая неженка! Погодь, паря, дядя Компас еще по зубам вам обоим настучит за самодеятельность, если вас до того, деток сладких, черти не попользуют в жо...
Короткая, с черным оперением стрела, чиркнув Алекса по уху, вонзилась в шею дядюшки Компаса. Смертельно раненный курьер схватился за горло, согнулся, из небрежно застегнутого нагрудного кармана на травку посыпались таблетки-стимуляторы. На сей раз инстинкты скаута сработали быстрее разума. Наконечник стрелы оцарапал мочку уха, и сразу же ноги Алекса пружинисто оттолкнулись от земли. Перелетая через пень, Алекс увидел, как застряла в шее Компаса стрела, как еще две стрелы воткнулись в пень. Увиденное Алекс осмыслил уже находясь с другой, безопасной стороны пня. Кисти и локти самортизировали приземление, Алекс прижал подбородок к груди, колени к животу, перекатился через спину один, второй раз, толкнулся левой ногой, прыгнул вперед и вверх, толкнулся правой и скрылся в зелени подлеска.
Вокруг низкорослые елочки, березки, опасная пустота поляны совсем рядом, в двух шагах, но Алекс и не думает углубляться в зеленую путаницу ветвей и стволов, он обмотал лицо шарфом, вернул на место очки-»хамелеоны», сидит на корточках, низко пригнувшись, и слушает, неподвижный и неприметный, будто серый могильный холмик.
Расцарапанное ухо из великого множества звуков выделило тихое механическое жужжание. Алекс вскинул голову и увидел в небе над поляной «птеродактиля». Само собой разумеется, двоечник Таможин запамятовал, как по-японски называется этот летающий АБ-мех. Лично он, Алекс, когда знакомился с типовыми конструкциями мехов, нарек уродину с ножками кузнечика, крыльями летучей мыши, тушкой курицы и клювом цапли – «птеродактилем».
«Хорошо еще, что «птеродактиля» запустили, – подумал Алекс, сжав в кулаках рукоятки кинжалов. – Повезло, что не «пчелиный рой». И вообще мех-леталка – не самое страшное. С прыгалкой типа «жаба» или со «скорпионом» справиться сложнее. А у «птеродактиля» сенсорный блок под клювом и... Или это у «пауков» сенсоры под клювом?.. Не помню!..»
АБ-мех парил, кружил над поляной, журчал моторчиками, регулируя размах выдвижных крыльев, и с каждым кругом приближался все ближе и ближе к воображаемой точке над головой Алекса. Когда «птеродактиль» достигнет искомой точки, он уберет крылья до минимума, позволяющего корректировать траекторию падения, и рухнет сверху на Таможина, норовя достать скаута клювом-разрядником. Исхитрится Алекс избежать укола в страшно подумать сколько вольт, драпанет Алекс подальше в лес, и ножки кузнечика, спружинив, подбросят куриную тушку меха высоко вверх. И вновь раскинутся над кронами деревьев перепончатые крылья, охота продолжится. Когда мех засек жертву, надеяться на чудесное спасение бесполезно. Компьютер в чреве боевого урода работает без сбоев, а «источник Лазарева» гарантирует бесперебойную подачу энергии в течение месяцев, а то и лет.
«Быть может, у «птеродактиля» сдыхает этот самый источник? – прислушался Алекс. – Чего-то жужжит странно. Или он отвлекся на еще теплый труп дяди Компаса? В памяти меха характеристики его хозяина и хозяйских дружков-людей, а в программу «враг» заложены, наверное, все остальные двуногие теплокровные... Ой? Чегой-то с ним?..»
Моторчики меха жалобно взвизгнули, одно крыло совсем исчезло в корпусе, другое, наоборот, вытянулось на полную. Дергая в воздухе многосекционными ножками, «птеродактиль» штопором пошел вниз, упал на краю поляны, между обгоревшим пнем и притаившимся в подлеске скаутом.
«Я дурак! – Алекс чуть было не треснул кулаком себя по лбу. – У Графа на запястье «Комар»! Граф включил глушилку, комарик подстроился под частоту меха, и аля-улю! Капут «птеродактилю»! Смерть японо-китайским электронным мозгам!»
Электронно-механическая смерть «птеродактиля» озадачила и разозлила нападавших. Злой человек, а тем более злые люди склонны к необдуманным поступкам. Алекс отчетливо услышал матерную ругань, треск веток и затем топот трех пар ног. Трое вышли из лесу на поляну.
«Как будто игроки вышли на поле, ха! – усмехнулся про себя Алекс, напрягая слух. – Идут в мою сторону, к грохнувшемуся меху. Подожду, пока черти подойдут поближе, и позабавлюсь, поиграю с ними в адские игры!»
Ждать пришлось недолго. Секунда, вторая, четвертая, шестая, и рулада отборного мата звучит в нескольких метрах. Убийцы Компаса не догадываются, что рядом притаился скаут. О лучшей диспозиции для начала жестоких игрищ грех и мечтать.
Алекс возник на краю поляны нежданно-негаданно. Будто из-под земли на опушке вдруг, ни с того ни с сего, вырос серый пенек в рост человека. Так и есть, слух не обманул скаута – перед ним трое чертей. Все разного возраста, роста и телосложения, каждый одет по-своему, но роднит чертей характерный взгляд трех пар глаз. Так смотрят ловцы бездомных собак на слепых щенков дворняжки: с открытым презрением сильного, без всякого страха за собственную шкуру. Черти, все трое, обступили неподвижного «птеродактиля». У одного лук со стрелой на тетиве. По тому, как он держит лук, очевидно – этот черт опытный стрелок. Другой черт тискает в кулаке рукоятку длинного прямого меча. Третий опирается на сучковатую палицу.
– Гутен таг! Думали, я в лес убежал?! Думали, я в самую чащу драпанул?! Вас чего? Всего-то трое чертей? А? А-ха-а-ха-ха...
Алекс смеется, дразнит врага. Мог бы и не дразнить. И без того черт-лучник потянул тетиву. Сейчас выстрелит? Сейчас пустит стрелу с трех шагов прямо в трясущуюся от смеха грудь Алекса! Сейчас!.. Упал!.. Упал лучник. Не сразу, конечно. Сначала выпучил удивленно глазищи, выронил лук и только потом рухнул ничком на траву. Меж лопаток в спине черта застрял тесак типа «кочевник».
– Молодчина, херр Карпов! – кричит Алекс.
И действительно – молодчина Евграф! Не зря Алекс отвлекал чертей разговорами, дал возможность Графу возникнуть в тылу врага серым, никем не замеченным призраком, позволил приблизиться сзади к чертям на расстояние броска.
Черт с длинным мечом повернулся спиной к Алексу, лицом к Графу, побежал, занося меч для удара. Черт с палицей поднял над головой Таможина сучковатое оружие. Алекс вскинул руку с «Искрой-9» на запястье, выкрикнул короткое слово, практически не употребляемое в повседневных разговорах, микрофоны «Искры» уловили кодовое словечко, «Искра« полыхнула ярчайшей вспышкой, и черт с палицей ослеп на миг, которого с избытком хватило скауту для того, чтобы выхватить из ножен и метнуть кинжалы. Предсмертное восклицание врага с мечом заглушило хрип черта с дубиной.
– Компас готов? – спросил Граф, вытирая окровавленный кольчужный кулак об одежду убитого им горе-фехтовальщика.
– Да. – Алекс вытащил из груди черта с дубиной кинжалы, пихнул влажные лезвия в ножны, выдернул из спины лучника тесак, бросил его Графу. – Лови «кочевника».
Алекс опустился на колени около мертвого Компаса. Подошел Граф. Постоял, склонив голову, помолчал.
– Экхе, – кашлянул Граф, нарушая молчание. – Ну, чего? Могилу выроем, похороним курьера по-людски?
– Некогда. – Алекс бережно, сняв кольчужную перчатку, прикрыл веки покойного. – Дядя Компас нас простит. Хоронить его мы не будем. Перед смертью Компас на нас с тобой сильно ругался, прям как инструктор радиодела на экзамене в прошлом семестре. Помнишь?
– Помню. Инструктор ругался справедливо, а чего Компасу в нашем поведении не понравилось? Чего мы сделали не так?
– Не туда забрели.
Алекс коротко поведал товарищу о последних словах пожилого курьера, о необходимости срочно возвращаться на маршрут, искать путь к деревеньке с веселым названием Шалая. Граф внимательно, не перебивая, выслушал, почесал замотанный серым шарфом затылок.
– Опять марш-бросок? Да, Алекс?
– Яволь, херр Карпов.
– Без отдыха?
– Натюрлих.
– Чертей дохлых обыщем?
– На фига?
– Я по часовой стрелке шел, чертей засек, только когда...
– Кончай, Граф! В смерти Компаса ты не виноват. Я тебя не успокаиваю, я правда так думаю.
– Гут. Трофейного АБ-меха заберем?
– На фиг? Разломаем его на части, чтоб другие черти не починили, и капут!
Почесывая затылок, Граф растормошил запеленавший голову шарф, серая складка упала на окуляры «хамелеонов». Граф повел шеей влево, поправил складку, повернул голову вправо и вздрогнул. Схватился за рукоять «кочевника», отступил на шаг, прошептал удивленно, встревоженно, сквозь зубы:
– Алекс!.. Оглянись...
Коленопреклоненный Алекс вскочил. Вскакивая, развернулся на пол-оборота, выхватил кинжалы и, будто копируя реакцию товарища, точно так же, как Граф, сначала вздрогнул, потом отступил.
Там, где кончался подлесок и начиналась поляна, на том самом месте, где недавно возник серым пеньком Таможин и дразнил чертей, там сейчас стояла девочка. Малышка лет пяти. Курносая, с русыми косичками, в сарафанчике, сшитом из лоскутков плотной ткани камуфляжной раскраски, и в лапоточках.
– Дяиньки, не ломайте Абика, – попросила девочка, шмыгнув курносым носиком.
– Кого? – Алекс медленно, боясь спугнуть чудо с косичками, сунул кинжалы в ножны.
– Абика, – девочка указала пальчиком на обездвиженный АБ-мех.
– Почему «не ломайте»? – Граф убрал руки подальше от тесака на поясе.
– У нас Абики на звелей охотятся, – объяснила девочка, утирая носик кулачком.
– У кого «у вас»? – Граф, желая продемонстрировать доброжелательность и не зная, как это сделать, на всякий случай растопырил пальцы. Дескать – нет ничего в руках.
– У нас в поселке. – Девочка и без всяких демонстраций совершенно не боялась укутанных в серое с ног до головы «дяинек».
– В каком поселке? – Алекс посмотрел на Графа и тоже растопырил пальцы. Потом подумал, что пальцы в растопырку возле кинжальных рукояток смотрятся как раз наоборот, устрашающе, и не придумал ничего лучшего, как переплести руки на груди.
– В поселке Дальний. А вам в Шалую надо, плавда?
– Плав... Тьфу!.. Правда, – кивнул Граф. – Откуда ты знаешь?
– Я слышала, как вы лазговаливали, – улыбнулась девочка. Два передних, молочных зуба у нее отсутствовали. – Я видела, как вы челтей убили.
«Маугли в юбке... Нет, не в юбке. В сарафане и в лаптях, – подумал Алекс и улыбнулся девочке в ответ, позабыв, что большая половина лица у него сокрыта под серой тканью шарфа. – Здешняя уроженка. Вернется она в Дальний, расскажет о нас, и возможны всякие непредвиденные осложнения. Но не убивать же ребенка-свидетеля, в самом деле? И чего делать? Кажется, Граф установил контакт с малышкой. Вот и пускай он разговаривает, а я буду молчать. И чего делать, пускай Граф решает. Я подчинюсь».
Граф посмотрел на Алекса. Таможин ему подмигнул, опять позабыв, что, как и улыбка под шарфом, так и подмигивание под стеклом-»хамелеоном» суть бесполезные упражнения лицевых мышц. Граф вновь повернул голову к девочке, та улыбнулась ему еще шире.
– Как тебя зовут? – спросил Граф.
– Аня.
– Неужели, Аня, тебя мама одну в лес отпускает?
– Маму зимой челти утащили, – сообщила девочка, продолжая улыбаться.
– А папа у тебя кто?
– Нету папы. Я поселковая. Меня сталоста колмит, а я глибы собилаю.
– И где же твое лукошко с грибами?
– Там лежит, – девочка ткнула пальчиком за спину.
– А поселок Дальний далеко отсюда?
– Челез лощу, челез лечку, на голку, с голки челез белезки, челез...
– Хватит-хватит! Я все равно не запомню. Скажи-ка, Анечка, а мы с приятелем, как ты думаешь, кто?
– Вы холосые... – Девочка смущенно потупилась, сцепила ручки за спиной, дотронулась мысочком лапотка до крыла АБ-меха на траве.
– Почему ты так решила, Анечка?
– Вы челтей убили. Челти плохие, а вы холошие...
Глава 3
Поселок Дальний
Разговор Графа с поселковым старостой зациклился и пошел по второму кругу. Алекс с тоской посмотрел в окно. За чисто вымытыми стеклами темень. И в избе сумрачно. Подперев щеку кулаком, облокотившись грудью о край столешницы, Алекс вполуха слушал вопросы старосты и ответы Графа, параллельно сочиняя в уме текст отчета для вышестоящего начальства:
«...Поселок Дальний расположен в лесу... Нет, неправильно. Непонятно. Лучше так: поселок выстроен в лесу с минимальным нарушением ландшафта... Опять ерундистика получается!.. Как бы попроще и попонятнее описать избушки, притулившиеся между деревьями? И земельный вал вокруг поселка, замаскированный дерном. И частокол ограды... Может, так: поселок окружает заграждение из врытых впритык друг к другу стволов деревьев, заточенных с одной стороны, как... как колья? как карандаши?.. Нет! За такую писанину меня в штрафбат сошлют... А может, сначала о маскировке? Примерно вот так: колья ограды заметны с расстояния не более десяти метров от них. Транспортом поселенцы не пользуются, поэтому проход в ограде узок и мал, а в поселке отсутствуют улицы как таковые... Вот! Уже лучше. Разовьем мысль о маскировке: улицы как таковые отсутствуют. Часто... нет, не «часто», а лучше – повсеместно растут деревья, такие же, как в окружающем лесу... Что создает определенные трудности для возможной аэрофотосъемки... Во! Про аэросъемку отлично!.. Отношение к нам у посельчан дружественное... Нет, лучше так: сдержанно-дружественное. Разговорчики Графа со старостой смахивают на допрос у доброго следователя... Не так! Нужно по порядку... Мы... Надо сказать, кто «мы»... Мы, курсанты Карпов и Таможин, сидим в избе, предположительно имеющей общественное значение... Ха! Изба-общественница! Смешно... Не, предположения об избе лучше опустить, просто: сидим в избе. На лавке, за столом. Оружие у нас никто не отбирал. Мы при полной экипировке, за исключением очков-»хамелеонов», перчаток и шарфов. Очки и перчатки мы сняли, шарфы развязали и положили все перед собою на стол. У противоположной стены на скамейке сидят члены поселкового совета. Их всех нам представили по именам... по именам и некоторых по кличкам. А именно: старосту зовут Егор Кузьмич. На вид сорок-пятьдесят лет. Волосы русые, редкие, лоб с залысинами, нос картошкой, усов и бороды не носит. Рост ниже среднего, телосложение щуплое. Особых примет не имеет. Одет в старый пиджак, футболку, ватные штаны, заправленные в кирзовые сапоги. Должности других членов поселкового... Фу ты! Какие у них могут быть вообще должности? Так – тусовка дружбанов старосты... Рядом со старостой сидит мужчина по кличке Профессор. На вид сорок лет. Лысый, остатки волос за ушами рыжие. Уши лопоухие. Носит очки, нос – типа сливы. Бороды, усов нет. Рост средний. Одет... Одет примерно так же, как староста. Особые приметы: прыщ на щеке или нарыв... Зер шлехт! Про нарыв писать нельзя. Нарыв созреет, лопнет, и нет приметы... Рядом с Профессором мужчина по имени или по кличке Гуга. На вид тридцать-пятьдесят лет. Точнее возраст определить невозможно. Гуга носит густую черную бороду с усами и длинные, до плеч, волосы с челкой. Волосяной покров скрывает его лицо почти полностью, глаза скрыты солнцезащитными очками... В избе темно, на фига ему, интересно, черные очки? Вроде и не слепой. Сумасшедший какой-то. Псих... Одет Гуга в черную блузу и штаны-клеш. Бос. В смысле – босиком. На груди у Гуги висят бусы. Рост выше среднего. Телосложение худое, костлявое... Рядом с Гугой сидит баба Настя. Старушка лет... лет за семьдесят. Похожа на городскую нищенку. В платочке, с клюкой, в длинной ситцевой юбке... Ее я запомнил, после опишу как надо, а сейчас... Сейчас рядом с бабой Настей сидит амбал Чижик... Уже не сидит. Встал, пошел занавески на окнах задергивать. Одет в камуфляж, по-военному. Высок, плечист... Вот он зажигает керосиновую лампу, идет к печке... Я дурак! Были б у Державы средства для запуска космического спутника-разведчика, координаты поселка Дальний определили бы по дыму из труб элементарно! Кстати! Не могут же они жить одной только охотой? Где-то должны быть огороды, теплицы...»
– Алекс, уснул? – Карпов толкнул Таможина в бок. – Егор Кузьмич спрашивает, почему мы, курьеры, шли за травкой порожняком.
– Так ведь ты ему это уже объяснил.
– Ага, объяснил, теперь он желает послушать тебя.
– Егор Кузьмич, дорогой, я ничего нового вам не скажу. Хохлик клялся, что в Шалой старатели давно получили аванс, и мы идем забирать товар.
– Неувязочка, ребяты! – Егор Кузьмич оторвал зад от лавки, запустил руку в карман ватных штанов. – Вы обои говорите – аванец в Шалой получен. А как с полным расчетом, ась? Чем за товар платить собираетесь, коль идете с пустыми руками?
Егор Кузьмич достал из кармана штанов кисет с табаком, самодельную курительную трубку, вернул зад обратно на лавку и принялся не спеша развязывать тесемки кисета.
– Господин староста, извините, конечно, но мой товарищ, Евграф, все, чего нам с ним известно, честно пересказал. Подробности, заморочки с оплатой товара знал, наверное, наш старший, дядя Компас. Но его убили черти. Дайте нам проводника до Шалой, мы с вами расплатимся хотя бы вот этой штуковиной. – Алекс снял с запястья браслет, к которому крепилась «Искра-9». – Доберемся до Шалой, там с местными разберемся на предмет непоняток. Откажетесь выделить проводника – плакать не станем. Если можно, переночуем у вас. Нельзя – уйдем сейчас.
– Ты, паренек, не ерепенься. – Егор Кузьмич высыпал из кисета в ладонь пригоршню табака, зачерпнул его трубкой, как ложкой. – Никто зла вам, ребяты, не желает. Вы чертей поубивали, низкий вам за одно это поклон. Поклон и за то, что сиротку Анечку не обидели, Абика ей подарили. Царский подарок. – Егор Кузьмич затянул тесемки кисета, положил мешочек на лавку, начал обстоятельно утрамбовывать пальцем табак в трубке. – Однакося и нас, ребяты, поймите. Мы люди осторожные. Пришлый народ примечаем, проходящего опасаемся. Зазря вас, пареньки, обижать нам не по сердцу и не по уму. Коль вы правильные курьеры, один расклад, а коль вы для общества опасные...
Егор Кузьмич закончил предложение неопределенным жестом руки с трубкой и соответствующей неопределенно-тоскливой гримасой лица.
– Чем же мы «неправильные»? Сами к вам пришли...
– Мимо Дальнего втихаря все равно б не проползли! – перебил Алекса Чижик.
– Цыц! – строго цыкнул на Чижика староста. – Молчок, Чиж. Я покаместь прения не объявлял. Дожидайся, дам и тебе слово.
Егор Кузьмич извлек из пиджачного кармана доисторическое огниво, высек искру, запалил фитиль, прикурил. Помахал трубкой, насладился первой затяжкой и общим молчаливым послушанием, изрек милостиво:
– Переходим к прениям. Профессор, тебе начальное слово.
– Спасибо! – Профессор поднялся с лавки, шагнул вперед, повернулся спиной к пришельцам-курьерам, лицом к членам поселкового совета. Заговорил быстро, громко и сбивчиво: – Господа! Десять лет назад случилось эпохальное открытие. Случилось, господа. Случайно. Десять лет назад ученые выявили наконец в цепочке ДНК человека лишний ген, ответственный за садизм и убийства. Его назвали – «ген Чикатилло», в честь знаменитого в конце двадцатого века маньяка. Появилась возможность, анализируя кровь новорожденного, отфильтровать будущих нелюдей! Все работы засекретили! Я один попытался донести правду до человечества, и меня подвергли принудительному лечению в закрытом учреждении. Меня объявили сумасшедшим! Молодые люди у меня за спиной уверяют вас, что серые костюмы скаутов им подарил мафиозный босс Хохлик. Не верю! Ни единому их слову! Они и есть скауты! Учиться на скаутов отбирают детей с геном Чикатилло. Скауты – это управляемые маньяки на службе у Державы! Эти двое мальчиков убили троих чертей! Они – СКАУТЫ! Они – монстры, они – прирожденные садисты. Господа! Я догадываюсь, что многие в поселке считают меня сумасшедшим. Это правда, господа, я не вполне нормален. Карательная психиатрия изуродовала мой мозг! Мне трудно вразумительно формулировать мысли. Но я взываю к вашему разуму, господа! Скауты подлежат уничтожению! Хотя бы кастрации! Ген Чикатилло должен быть изничтожен каленым железом. Я кончил, господа!
Профессор вернулся на место. Алекс не видел лица Профессора во время обличительной речи, но, когда оратор вновь спокойно сел на лавочку, в его физиономии не было ничего необычного. Как будто не он, а кто-то другой только что предлагал кастрировать курьеров.
«Сам ты Чикатилло! – подумал Алекс. – Даже если у нас с Графом и правда по лишнему гену, что лучше – убить нас, искалечить или найти нам достойное применение в структурах Державы?.. И вообще все, что он сказал, чистой воды бред сумасшедшего... А если не бред?..»
Староста вскинул брови, посмотрел на Алекса, перевел взгляд на Графа, мол, есть вам, парнишки, чего ответить Профессору? Граф виновато улыбнулся, пожал плечами, дескать – чего ответишь убогому?
Пыхнув трубочкой, Егор Кузьмич обратился к экстравагантному Гуге:
– Твое слово, законник. Говори.
Гуга остался неподвижен, как статуя, лишь черная густая борода зашевелилась:
– Все люди свободны. Будь они скауты, курьеры, лгуны, правдолюбцы, все равно – они вольные люди. Каждый человек имеет право на свою жизнь и чужую смерть. Запретно отбирать жизнь втроем у одного. Тогда пятеро обязаны отнять жизнь у нарушителя запрета. Запретно посягать сильному на ребенка, на раненого и на старика. Тогда сильнейший обязан посягнуть на сильного. Они не нарушили запретов, мне не нужны их жизни.
– Отпуштим ентих, а оне облаву приведуть! – самостоятельно, не дожидаясь разрешения старосты, перехватила слово бабушка Настя. – Пущай у нас, у Дальнем, живуть, нам спокойнее, нам...
– Цыц! – Егор Кузьмич топнул кирзачом. Душевно топнул, аж лавка зашаталась. – Бабку Настю лишаю дальнейшего слова за нарушение дисциплины. Чижик! Ты выскажись.
– Охотно. – Чижик встал с лавки, вытянул руку, указал пальцем на Графа. – Я хочу его глушилку! Я хочу «Комара». Имею я право отобрать у этого хмыря «Комара»?
– Сядь, Чижик! – потребовал староста. – Не по теме выступаешь.
– Как не по теме? – возмутился Чижик, оставаясь на ногах.
– Каждый имеет право заявить претензию на чужую вещь, – подтвердил Гуга. – Каждый вправе отказаться отдавать вещь, на которую заявлена претензия. Все имеют право на жребий и право на поединок по жребию.
– Айн момент! – приподнялся из-за стола Граф. – Это чего? Вот этот Чижик пернатый размечтался отнять у меня даренный Хохликом прибор?
– Цыц!!! – Егор Кузьмич поджал коленки и топнул об пол сразу двумя сапогами. А чубуком трубки стукнул об лавку. – Сядьте все! Чижик! На лавку! Паренек курьер! Сядай взад! Слушай, паренек... Тебя как зовут, забыл я...
– Евграфом.
– А по батюшке?
– Игоревич я.
– У нас в поселке, Евграф Игорич, заведен особый порядок: чтоб без воровства и грабежей жилось, коль чужое тебе приглянулось, обязан открыто предъявить претензию. Отказали в твоей претензии, имеешь право...
– Я готов драться с Чижиком за своего «Комара»! Каковы правила поединка?
– Ты сперва дослушай, не ерепенься. Я как староста еще не решил, чего с вами делать. Объявить вас вольными людьми или куда вас девать. Когда решу, что ты, Евграф Игоревич, вольный и самостоятельный человек, тогда имеешь полное право на ...
– Кузьмич! – Чижик нагнулся, вытянул шею, сел так, чтобы со своего места на лавке видеть лицо старосты. – А можно, пока ты решаешь, я Евграфу Игрьчу заранее объявлю претензию на глушилку?
Староста заглянул в жерло потухшей трубки, досадливо покачал головой.
– Боишься, объявлю парнишек вольными, и окромя тебя найдутся желающие претензии предъявлять, ага? Чижик? Первым хочешь быть. Пользуешься служебным положением члена сельсовета. Хитрован! Но дурной. Не того боишьси. Евграф Игоревич с дружком троих чертей приговорили. Не боишьси, что он и тебя уложит?
– Чижик на жребий надеица! – бабка Настя разинула беззубый рот, изобразив некое подобие улыбки. – Везучий ен, наш Чижик!
– Господа! Перед нами скауты! Мы обязаны перед лицом всего прогрессивного человечества...
– Цыц, Профессор! Ни шиша мы не обязаны, глупость говоришь! Иное дело, твои подозрения про скаутов. Сомнительные подозрения, однакося, по уму надо бы пареньков на дыбу, да с пристрастием их...
– А что мешает? – нагло оборвал старосту Граф. – Пытайте, запытайте нас до смерти, ничего нового мы все равно не расскажем.
– Напрасно ерепенишься, Евграф Игорич. Надо бы тебя на дыбу, однакося не боись – была дыба в поселке, да Профессор ее топориком порубал. Профессор, разъясни гостю, отчего ты дыбу на дрова перевел, успокой Евграфа Игорича, не то кинется нас ножиком резать, а мы-то безоружные все, со всем нашим к дорогим гостям душевным уважением.
– Господа! – Профессор вскочил с лавки, как только замолчал староста, и на сей раз остался стоять лицом к гостям. – Я ученый, господа. Доктор наук. Тема моей кандидатской диссертации была посвящена пыткам и садизму! Мало кто до меня, господа, обращал внимание на естественные причины смертей палачей и пыточников в средние века и позже, вплоть до нашего времени. Я провел статистические исследования. Палачи, все, кто по зову души или по профессиональной необходимости сознательно причиняют боль беззащитным созданиям, все они, девяносто восемь и семь десятых процента, умирали от рака или от иных неизлечимых заболеваний! Страдающее продолжительное время существо испускает особые биоволны, провоцирующие в организме мучителя патологию! Задумайтесь – много ли вы встречали врачей стоматологов пожилого возраста?! Пожилой хирург, работающий с больным под наркозом, типичный образ! Стоматологи пренебрегают общим наркозом! Они причиняют пациенту боль, и эта боль их убивает! Возлюби ближнего, как самого себя, господа! Природа, господа, не терпит садизма! Только психически ненормальное животное способно мучить и садировать слабейшую подобную себе особь. Природа, господа, выработала механизм выбраковки самцов и самок, от которых впоследствии...
– Айн момент, Профессор! – Граф качнулся на лавке, вроде бы разминая уставшую от долгого сидения поясницу. – Ваша теория, Профессор...
– Это не теория! Я все доказал! В Диких Землях, наряду с прочими феноменами, болевые биоволны невероятно мощны, господа! Единожды причинив боль беззащитному, здесь, в поселке, пыточник обречен! Я воззвал к разумной гуманности, и мне поверили и...
– И при этом вы, Профессор, предлагаете нас кастрировать. – Граф поправил рукоять тесака в ножнах. – Кто ж согласится производить кастрацию, если вам верят? Вы сами?
Профессор с Графом, перебивая друг друга, устроили настоящий диспут. Алекс, вертя головой, смотрел то на одного, то на другого, а на самом деле боковым зрением внимательно наблюдал, как перешептываются о чем-то за спиною поселкового теоретика староста Егор Кузьмич с законником Гугой. Пошептались, вроде бы поспорили, вроде как не договорились. Егор Кузьмич выругался в голос, топнул сапогом, объявил:
– Цыц! Кончай прения! Сядь, Профессор. Я решил поставить вопрос на голосование. Кто за то, чтобы объявить пареньков вольными и свободными?
Чижик с готовностью поднял руку. Степенно и с некоторой ленцой проголосовал «за» Гуга.
– Кто против?
Против проголосовали баба Настя и Профессор.
– Оголделый плюрализьм! – резюмировал Егор Кузьмич. – За мною, однакося, последнее слово...
Ситуация «оголделого плюрализьма» заметно обрадовала поселкового старосту. Он взял и держал пресловутую паузу мастерски, народный артист позавидует. Старый хрыч возомнил себя кем-то вроде римского патриция, и не где-нибудь (на деревянной лавке), а на трибуне Колизея ( а то и в ложе). Подымет палец кверху – жить и здравствовать «паренькам». Ткнет большим пальцем в пол – в избу ворвутся лихие ребята с вострыми мечами, а с потолка посыплются дефицитные в Д.З. арбалетные болты фабричного производства.
Из арбалетов армейского образца в Алекса с Графом целились аборигены, притаившиеся на чердаке избушки. Пройдя через сени и едва войдя в «залу», Алекс сразу же покосился на щели в потолке. Низкий потолок являл собой, образно говоря, «зеркальное отражение» дощатого пола. Над головой такие же, как под ногами, гладко струганные доски (разумеется, более светлые, чем на полу). Но, ежели доски пола плотно пригнаны одна к другой умелым плотником, то отчего же потолок прищурился щелями и щелочками? Едва войдя в избу, Алекс исподволь пригляделся к потолочным прорехам и засек острые кончики арбалетных болтов. И, естественно, виду не подал, что засек. Уселся на предложенное место за столом как ни в чем не бывало, слушая разговоры Графа со старостой, расслышал скрип половиц в сенях и все понял.
Нарочито безоружных членов совета во главе со старостой отделяет от скаутов два с половиной метра дощатого пола плюс полметра столешницы. То ли пленникам, то ли гостям оставили оружие и только что успокоили, пообещали – пыток не будет, расслабьтесь, мы – люди гуманные, мы за свое здоровье волнуемся, а то, не ровен час, вывернешь вам, пришлым, плечевые суставы, и помирай после от рака грыжи. По идее, пленники-гости не должны нервничать, напрягаться, не должны заметить нацеленные на них арбалеты и догадаться, что в сенях прячутся аборигены, готовые вмиг порубать пришельцев в капусту. Стратегия и тактика аборигенов не лишена смысла. Однако... или «однакося», как говорит староста, – скауты, они везде скауты. Решит сейчас наивный староста избавиться от непрошеных гостей так же, как, наверное, уже не раз избавлялся от их предшественников, от подозрительных, не до конца понятных пришельцев из цивилизованного мира, даст староста отмашку или какой другой знак арбалетчикам, кликнет засаду и тут же умрет, поймав ртом клинок кинжала. Второй клинок разобьет вдребезги керосиновую лампу. Темнота и столешница защитят скаутов от арбалетных болтов. Шмыгнуть под стол и в кромешной темени уйти из избы, из поселка – для скаутов третьего года обучения задачка пустяковая.
«Только дай повод», – подумал Алекс, косясь на старосту, а тот кашлянул в кулак и попросил тишины жестом. Спорщики Граф и Профессор замолчали.
– Объявляю вас вольными людьми! – торжественно произнес староста Егор Кузмич.
Скрипнули доски над головой у Алекса, отворилась дверь в сени. В залу ввалились шестеро бойцов, вооруженных разнообразно и замысловато: топорами, железными крючьями, короткими и длинными мечами. Алекс притворился удивленным и озадаченным. Убедительно сыграл удивление Граф. Аборигены, посмеиваясь и подтрунивая над новоиспеченными «вольными людьми», обступили стол, за которым сидели пришельцы, и с любопытством покупателей в магазине наперебой принялись обсуждать личные вещи и детали одежды пришельцев. Возбужденный Чижик, растолкав локтями любопытствующих земляков, пробился поближе к Графу.
– Претендую на вашу глушилку! – Чижик потянулся растопыренной пятерней к запястью Графа, к браслету с «Комаром».
Читать бесплатно другие книги:
