Боруэлла Евдокимова Наталья
И не ошибся.
Из окна открывался наилучший вид на часть школьного двора: редко посаженные деревья, тропинки и одиноко скучающая скамейка. Я прислушался — она традиционно повторяла похожие друг на друга предложения, чтобы не забыть. Они, скамейки, все такие. Словарный запас не очень богат, зато произносимые ими слова складываются в довольно бессмысленное, но впечатляющее заклинание: «Здесь был Борька. Здесь был Элька. Здесь был Вадик. Здесь был Борька. Здесь был Элька. Здесь был Вадик…»
— Борька, а Сазонов за нами в окно наблюдал, — сообщил я о своей догадке.
Боря от удивления открыл рот и выпучил глаза.
— Ой, не пугай меня, — попросил я. — Я плохо переношу такие зрелища.
Пришла очередная учительница. Ей оказалось на первый взгляд лет шестьдесят. На второй — лет семьдесят. На ней была длиннющая юбка и сиреневая кофта крайней степени пушистости.
— Что за урок? — шепнул я Борьке.
Борька показал учебник географии. Мне почему-то сразу захотелось спрятаться под партой, и я уже почти сполз вниз, но на мою красную макушку учительница среагировала моментально, как хищник на дичь.
— Это у нас ч-то? — строго спросила она, смотря на меня поверх очков. Огромных, в широкой пластмассовой оправе.
Я схватился одной рукой за парту, подтянулся, оставив в поле зрения учительницы только глаза и всё, что над ними. Остальное туловище и половина лица были надёжно скрыты под партой. Это был мой щит.
— Это у нас брат, — сказал за меня Боря.
— Веткин, я к тебе пока не обращалась!
— Так это у нас брат, — сказал Боря, поднимаясь. — Это у нас мой брат. У меня. Брат, который у нас.
— Вижу, не слепая, — сказала учительница, придвинув одним пальцем дужку очков к переносице. — Но, конечно, не родной.
Она полувопросительно тряхнула головой. Полувопросительно — это потому что я толком не понял, то ли это у неё символизировало вопрос, то ли это просто тик.
— Приёмный, — сглотнув, сказал Боря сиплым голосом.
Такой расклад учительницу устроил. Она, слегка переваливаясь с ноги на ногу, проследовала к учительскому трону, приземлилась на стул, и только тогда добавила:
— Веткин, главное, чтобы без фокусов.
Такой расклад устроил и меня тоже. Для выполнения Бориной просьбы мне прибегать к каким-то фокусам не придётся, всё будет честно!
Успокоившись, я выполз из-под парты — пусть меня видят все, мне не жалко! Сейчас они ещё и не такое увидят.
К выполнению наскоро составленного плана я перешёл в тот момент, когда весь класс, включая Борю, корпел над листочками. На доске размашистыми буквами было тщательно выведено: «Самостоятельная работа». Что же, мне тоже помощи не надо! Я подождал, пока Петька повернётся назад, чтобы уточнить, стоит списывать у Димки Волохина, или только хуже будет, и…
— Встань и иди! — громыхнул я властным мужским голосом, который рассыпался на тысячи крошечных отголосков.
Посылать звуковые сигналы прямо в Петькино ухо оказалось несложно — он был коротко острижен, и уши торчали, как ручки от кастрюли. Вот если бы его причёска напоминала мою, то пришлось бы повозиться. Но я бы всё равно справился, я такой!
Петька недоумённо огляделся. Сообразив, что никто обрушившегося на него голоса не слышал, он от удивления открыл рот и почесал затылок. Заметив это, учительница трижды постучала по столу ручкой:
— Сазонов! Ещё раз увижу, что вертишься — запишу замечание в дневник.
Петька закусил нижнюю губу и опустил голову. После озадаченно покачал головой и снова стал усыпать листок своими иероглифами.
— Встань и иди! — повторил я.
Петька отложил ручку и закрыл уши руками. Это ненадолго ввело меня в заблуждение, но я проанализировал ситуацию и стал направлять звук в дырки, оставшиеся между пальцами. А пальцы у Петьки оказались, к счастью, тонкими.
— Не уши — враг твой! — продолжил я. — Встань и иди!
— Куда? — испуганно шепнул Петька, беспокойно поглядывая в разные стороны.
— Сазонов! — резко крикнула учительница. — Последнее замечание!
— Встань и иди! — в который раз повторил я тем же голосом, и добавил для непонятливых. — Вперёд!
Петька провёл тыльной стороной ладони по лбу, поднялся и на подкашивающихся ногах поплёлся к выходу. Класс оторвался от самостоятельной работы и заинтересованно зашушукался. Когда Сазонов дотронулся до дверной ручки, я прервал его благие намерения:
— К доске! К доске проследуй, Пётр!
Сазонов осторожно, рывками повернул голову, и лишь потом повернулся целиком. Сделал несколько шагов и остановился, ожидая, что будет дальше. Класс шумел, показывая руками на Петьку, а учительница, наоборот, молчала. Только взгляд у неё был каким-то странным. Видимо, от Петькиной дерзости у неё дар речи пропал.
— Петя, тебе плохо? — вдруг спросила она беспокойно.
Петька пожал плечами, замотал головой, после чего кивнул и снова пожал плечами.
— Смирительную рубашку Сазону! — донёсся сзади чей-то смелый голос.
Этот голос мне не понравился, поэтому я поспешил продолжить свою воспитательную беседу.
— Лицом к классу! — стал давать я Петьке дальнейшие инструкции. — Повторяй за мной. Я, Пётр Сазонов…
— Я, Пётр Сазонов, — почти про себя повторил Петька.
— Пусть голос твой всем слышен будет! Громче, Пётр, громче!
Петька сжал пальцы в кулаки и гордо поднял голову.
— Я, Пётр Сазонов! — громко сказал он, будто бросая вызов кому-то невидимому…
— Оно и видно, что не слон, — снова послышался тот же голос сзади.
— Перед лицом класса, — продолжил я, не обращая внимания на помехи. — Торжественно клянусь!
Вот какой получилась прозвучавшая в тот день клятва:
«Я, Пётр Сазонов, перед лицом класса торжественно клянусь не искажать в оскорбительных целях имён, фамилий, отчеств моих одноклассников и других людей в течение недели. Также я не буду ассоциировать одноклассников и других людей с различными наименованиями флоры и фауны нашей вселенной в тех же оскорбительных целях. На это время применение физического воздействия для меня является неприемлемым. Однако всё перечисленное выше разрешается в случае самообороны (в разумных пределах). По истечении этого времени обещаю подумать о жизни и о том, как я к ней отношусь, не меньше часа.
Иначе я не я!»
— Смотри мне, — напоследок сказал я и затих.
Класс зааплодировал, засвистел, затопал ногами. Учительница горой выросла за столом.
— Сазонов, вон из класса, и без родителей не возвращайся! — сердито крикнула она. — Цирк мне здесь будут устраивать!
Рюкзак Петька собирал в полной тишине. Я повернулся к нему, и мы на мгновение встретились взглядом. Петькины глаза влажно блестели.
— По-моему, я — редкая сволочь, — мрачно шепнул я Боре, когда дверь за Петькой захлопнулась.
И уронил голову на парту.
14. Моё имя в современной прозе
— Не будь занудой, — бодро сказал Борька, щёлкнув меня по носу. — Получилось здорово! Особенно когда он всё не мог выговорить слово… Это… Как его… Ассигнаци… Ацисои… Ассоциировать, вот!
Я нехотя плёлся за Борей по шумящему, живущему своей жизнью коридору. Бросив взгляд в сторону, я увидел двух мальчишек. Один жевал большой бутерброд, второй читал учебник. Жующий бутерброд посмотрел на часы, толкнул локтем стоящего рядом. Тот отдал ему учебник и забрал бутерброд. Зрелище мне показалось странным и нелогичным, но интересным. Зря я всё не решался изучать школу раньше!
— Ты чего там, уснул? — окликнул меня Боря.
— Не мешай, — сказал ему я, прикрывая нос ладошкой. — Я абстрагируюсь.
— Абстригируешься? — хихикая, переспросил Боря. — Как это ты абстригируешься без ножниц? И вся причёска на месте.
— Аб-стра-ги-ру-юсь, — терпеливо повторил я по слогам и отмахнулся. — А, тебе не понять.
— Куда уж нам! — надменно сказал Боря. — Выучил все слова на букву «А», и радуется чему-то.
И пошёл молча быстрым шагом. Я поторопился догнать его.
— Ая аещё ана абэ анесколько аслов азнаю, — сообщил я ему на бегу. — Ана апример, абутерброд.
Боря криво улыбнулся, не поворачиваясь ко мне, и снова посерьёзнел.
— Акуда амы аидём? — поинтересовался я.
— Вмы видём вв вдругой вкабинет, — запинаясь, проговорил Боря.
— А ты по алфавиту дальше меня продвинулся! — удивлённо сказал я.
— Яестественно! — смеясь, воскликнул Боря.
Для подкрепления полученных знаний следующим уроком по расписанию стоял русский язык.
Когда учительница вошла в класс, Борька первым сорвался с парты.
— Брат! Троюродный! Элька! — поспешил сообщить он.
Учительница улыбнулась:
— Хорошо, Боря.
И это всё! И никаких больше расспросов, уточнений, выяснений, криков! Я всерьёз обиделся. Поэтому, когда в конце переклички учительница спросила, кого она пропустила, я хмуро сказал, что меня пропустила.
— Значит, ты есть? — заинтересованно спросила она.
— Я — есть, — серьёзно ответил я.
— Это замечательно, — улыбнулась учительница.
Я тоже подумал, что это замечательно, и довольно улыбнулся, высунув кончик языка. Потому что вдруг почувствовал: я и вправду есть!
И стал думать на философские темы. Сквозь мысли до меня доносились слова учительницы, которые я пропускал мимо ушей, пока не услышал слово «сочинение». Потому что слово оказалось очень интересным!
Я заглянул в Борькину тетрадь, но он поторопился прикрыть её рукой. Несколько строчек я успел прочитать — это услышанное мною слово «Сочинение», а чуть ниже — «Кем я хочу быть».
— Ух ты! — обрадовался я. — Сочинение на тему «Кем я хочу быть в следующей жизни»! Моя любимая тема!
Вслух я больше не говорил, чтобы не разочароваться в очередной учительнице, а использовал опыт общения с Петькой Сазоновым и говорил прямо в ухо. В ответ на мой радостный возглас Боря скорчил непонятную мину. Но приятного в ней было мало. Я решил — пусть Боря немного успокоится, и поэтому замолчал.
Заставить себя молчать — нелёгкое дело! Я вдруг отчётливо почувствовал, как воображение заполняет все нормальные мысли, здоровается за руку с вдохновением, приглашает его в гости, за совместный творческий ужин… Сорвался я на второй минуте. Я тоже хотел писать сочинение! Я что, хуже других, что ли?!
— Зачёркивай всё, что написал, срочно! — приказным тоном сказал я Боре.
Думаю, не стоит говорить, какую мину Боря состроил на этот раз. Я и сам испугался, но виду не подал. Резким жестом я отодвинул Борину руку и нырнул глазами в его тетрадь:
«Когда вырасту, я хочу стать юристом (аккуратно зачёркнуто) учителем (тщательно зарисовано, угадывается лишь по очертаниям букв)…»
Третью свою предполагаемую профессию Боря обвёл при помощи линейки чёрной рамочкой и закрасил сплошным непроглядным пятном. Начинать разговор с тетрадкой я не хотел, но и мириться с нераскрытой тайной хотелось ещё меньше. А Борька ни за что не расскажет, если уж так зачеркнул!
— Третья страница. Четвёртая строчка сверху. Восьмое слово, первоначальный вариант, — сказал я тетради, и по привычке решил добавить совершенно ненужное. — Пожалуйста…
— Более точные координаты? — спросила тетрадь.
— Я что, Пушкин? — возмутился я.
— Это не координаты, — серьёзно сказала тетрадь.
— Более точные координаты слова неизвестны, — исправился я.
— Поиск завершён. Объект найден, — через несколько секунд сообщила тетрадь. — От первой точки вниз линия размером в четыре миллиметра. На данном отрезке миллиметр сверху вниз — следующая точка…
Тетрадка постепенно воспроизводила движение Бориной шариковой ручки во время написания злополучного слова, а я чувствовал себя заправским дешифровщиком, пытаясь представить себе общую картину. Подобное поведение тетрадей казалось мне слишком уж неромантичным — ведь они подобным образом относились к любым текстам! Даже к стихам и книгам…
В результате оказалось, что Боря хотел быть певцом!
Задумавшийся Боря, который никак не мог придумать профессию взамен трёх зачёркнутых, наконец-то обратил на меня внимание.
— Элька, хватит плавать у меня в тетради, — шепнул Боря. — Ты мне сосредоточиться мешаешь.
— А ты не точься, — предложил ему я. — Ты дай профессионалам т очиться, а сам готовься к светлому будущему — обучению певцов юридической грамоте.
— Свинья, — прошипел Боря.
— Где? — искренне поинтересовался я.
Уточнять Борька не стал, а лишь снова закрыл тетрадь рукой, опустив на неё голову. Жажда творческой деятельности меня не покидала.
— Борька, — жалостливо сказал я. — Давай я за тебя сочинение напишу, а?
Тот замотал головой, не убирая её с руки — поэтому затряслась вся парта, отбивая барабанную дробь по паркету. Учительница немного осуждающе посмотрела в нашу сторону:
— Боря, не шуми.
— Видишь, ты её расстраиваешь! — с надрывом в голосе сказал я. — Как ты можешь? Она тебя всему научила, а ты не соглашаешься на простую просьбу ребёнка… П-п-педаго-о-ог…
— Я сейчас из тебя такого педагога сделаю, — сказал Боря почти одними губами, зная, что я услышу. — Если не замолчишь. Разрешить тебе за меня писать сочинение — всё равно что пожелать в школе на другой год остаться.
Это мне что-то напомнило.
— Ты мне должен желание, — обрадовался я. — Помнишь?
— Не, — бесстыдно соврал Боря и отвернулся.
Я вкрадчиво поинтересовался:
— Напомнить? Кухня. Еда. Поход в школу. В общем, так — я диктую, ты записываешь.
Боря громко вздохнул, взял ручку и ожидающе посмотрел на меня. Я воспринял это, как сигнал к действию:
— Я хочу быть морем…
— Это писать? — удивлённо переспросил Боря.
— Писать, конечно! И не мешай свободному полёту творческой мысли.
«Я хочу быть морем… Это я решил давно, в тот период, когда я много размышлял, сомневался, придумывал. Тогда мне это показалось удачной шуткой, я даже рассказал её паре-тройке знакомых. Как анекдот.
— Из тебя бы получилось хорошее море, — сказал серьёзно один из них.
С тех пор я стал мечтать. Выбирал время, когда вокруг никого не было, стараясь не прислушиваться к ветру и другим болтунам. Пусть себе разговаривают. Что мне до них? Ведь я — настоящее море. Светящееся море.
Мне непременно хотелось быть таким!
Оставить мудрость и доброту всех морей мира вперемешку с собственной непосредственностью и безалаберностью. И светиться…
Во время шторма брызги разбивающихся волн будут превращаться в искорки и улетать вверх, никогда не возвращаясь. Но я всё равно буду их чувствовать — там, в вышине. И они меня. Им будет весело и радостно.
А я буду разукрашивать ночи в яркое. И если кому-то станет ужасно грустно, он будет ходить по вечерам ко мне в гости. Купаться, разговаривать. Ему будет казаться, что море ему отвечает. Он не узнает никогда, что это на самом деле так…
Я мечтал стать морем мудрым и добрым, но в месте с тем не хотел быть старым! Пусть я буду молодым морем. Даже маленьким. Ведь иногда мне захочется играться, резвиться и бегать ногами-волнами, поднимая переливчатый шум. Взрослым так поступать нельзя. Вернее, нежелательно.
Я задумывался — интересно, море действительно может быть ребёнком? Или это всегда море, и всё? Когда я смогу превратиться, то обязательно узнаю.
«Хочу быть серебристым морем» — это мой заговор от грусти. Тайное заклинание от всяческих бед.
…Я хотел быть морем — серебристым и светящимся, как ночные звёзды. Сегодня я с ним встретился. Морем оказался первоклассник Вадик…»
Продиктовав последнее предложение, я почувствовал себя немного странно. Мне было и плохо, и хорошо. Казалось, что я сделал нечто важное. По крайней мере, для себя…
Боря смотрел на меня, будто ждал ещё чего-то.
— Всё! — сказал я ему. — Расчёт окончен. Можешь сдавать.
Боря молчал и продолжал смотреть на меня так же.
— Ну чего? — смутился я. — Что… плохо так, да?
— Элька! Ты поэт…
В голосе Бори звучало уважение, гордость за меня и даже зависть немножко. Я расцвёл, но виду не подал:
— Это же не стихи.
— Не стихи, — согласился Боря. — Ну и что? Необязательно писать стихи, чтобы быть поэтом. Здорово у тебя получается. Только вот…
— Что? — встревожился я.
— Да ничего, просто хвалить-то меня потом будут. А это нечестно. Это — твоё.
— Ерунда, мне не жалко, — сказал я Боре, и почувствовал, что жалко до ужаса! — Ты только потом расскажи, как хвалили. Можешь хвалебную речь даже на листочке записать.
— Я лучше расскажу, — улыбнулся Боря.
15. Семейный ужин в самом разгаре
К вечеру моё настроение немного улучшилось. Хоть мне снова пришлось надеть платье — ведь взрослым нельзя было рассказывать про превращения. Борина мама решила приготовить в честь гостьи (то есть меня, конечно же) пирог! Борин папа в честь гостьи принёс бутылку пива. Я радостно протянул к ней руки, но дядя Миша засмеялся и сказал, что если и угостит меня этой бутылкой пива, то только с пятнадцатилетней выдержкой. При этом он пожалел, что так долго пиво не живёт, особенно эта бутылка. Я повздыхал вместе с ним. Поговорив, мы пришли к выводу, что с этим надо что-то делать, но что именно — не придумали. Одним словом, в лице дяди Миши я нашёл интересного собеседника.
С тётей Надей оказалось сложнее. Когда мы остались с нею наедине на кухне (Боря делал уроки, дядя Миша читал), она стала подробно расспрашивать меня о школе. Больше всего её интересовало, как ведёт себя на уроках Боря. Из меня пытались сделать шпиона!
— Боря на уроках не ведёт, — отвечал я. — Ведут учителя. Боря на уроках сидит.
— И молчит? — интересовалась мама.
Поскольку я толком не знал, что хочет тётя Надя услышать, то решил с ней соглашаться:
— Молчит.
— А когда вызывают?
— Тоже молчит, конечно! — заверил её я и по удивлённому взгляду понял, что сказал что-то не то. Поэтому решил срочно исправиться. — Ответит и молчит, ответит и молчит, ответит и молчит…
Тётя Надя непонятно хмыкнула. Я решил переменить тему:
— Школа — это не место для детей, правда, тётя Надя?
— Почему ты так думаешь? — встревожилась она. — Это тебе Боря сказал?
— Не-е-ет, — успокоил её я. — Это и так понятно!
Тётя Надя решила всё списать на мой возраст:
— Конечно, тебе в школу ещё рано. Но через годик-другой… ты подрастёшь… поумнеешь… повзрослеешь… и тогда… Кстати! А как к тебе отнеслись учителя?
— Хорошо отнеслись. Особенно одной учительнице рисования понравились мои работы, — уклончиво сказал я. — Она сказала, что я малолетний талант, что меня нужно развивать и побольше воспитывать.
В ходе разговора я расслабился и проболтался, что познакомился с мальчиком-первоклассником.
— О! — обрадовалась она и почему-то подмигнула. В ответ я скорчил ужасную рожу — до этого успел потренироваться перед зеркалом.
Через некоторое время был семейный ужин. Наученный горьким опытом, я старался есть немного. Это давалось мне с трудом. Я вовсю болтал ногами, раз за разом попадая ими в сидящего рядом Борю, тот отвечал тем же. На пятой минуте и двадцать первой секунде ужина он был прерван долгим, настойчивым звонком в дверь.
Вся семья дружно ринулась к двери, а я решил остаться на кухне — сторожить пищу, но всё же заинтересованно выглядывал в коридор. То, что вошло сквозь открытую дверь, заставило меня сделать пару шагов назад. Я закрыл глаза и часто дышал. Как просто быть туманом, но как нелегко быть человеком! Это нечестно — у людей намного меньше возможностей, и опасности просто пчелиным роем вокруг жужжат!
На пороге дома, в пыльных кроссовках и спортивном костюме, стоял Петя Сазонов.
— Здравствуйте, — нерешительно сказал Петька. — Я к Боре.
— Ты — Петя Сазонов? Ой, знаешь, а мы уже к ней так привыкли! Она просто умница! Золото! — доброжелательно и немного печально сказала тётя Надя, всплеснув руками.
По словам Бориной мамы я догадался, что Петька этот дом своим посещением никогда не радовал. В отличие от Бори, я ещё не терял самообладания и мог делать логические умозаключения.
Лицо же Борьки было бледным. Он выглядел так, будто видел перед собой не Петьку, а гигантского кролика-людоеда.
— Чего? — спросил растерявшийся Петька.
— Как съездили? — широко улыбаясь, поинтересовался дядя Миша. — Рыбалка, грибалка удались на славу? Давай-ка дуй к столу! У нас просто так родственников не принято возвращать. Если она ещё сама вернуться захочет.
Тут дядя Миша, конечно же, рассмеялся. В этот раз его радость казалась насмешкой надо мной и над Борькой.
— Кто «она»? — недоумевал Петька. — Я к Борьке пришёл!
Тётя Надя прошлась рукой по коротко остриженным волосам Петьки и улыбнулась:
— Сынок, какие у тебя интересные друзья! Она, конечно, не подарок… Но поверь мне, — доверительно сказала она. — Это не повод отказываться от сестры. Я сама через это прошла — у меня два младших брата.
— Какой сестры? — громко спросил Петька и схватился за дверную ручку. — Вы что?!
— Боруэлла, золотце, — смеясь, крикнула тётя Надя в сторону кухни. — Иди сюда, твой братик пришёл!
Ничего не оставалось — я сделал пару шагов и остановился в дверном проёме. Воцарилась условная минута молчания — её нарушал смех Бориной мамы (наверное, по инерции смеялась).
— Ну вы даёте! — наконец-то сказал Петька, закрыв отвисшую челюсть. — Это же Борькин брат троюродный. Элеонор Веткин.
Тётя Надя и дядя Миша непонимающе посмотрели друг на друга, а Борька, преодолев испуг, несколько раз подмигнул Петьке.
— Я шучу, — вдруг спокойно сказал Петька. — Просто никак не могу поверить, что снова её вижу! Боруэлка, сестрёнка, как я по тебе соскучился! Иди сюда!
И открыл руки для объятий. Я подпрыгнул на месте, вытянув руки, радостно взвизгнул и побежал к Сазонову. Он засмеялся, поднял меня, крепко обнял (у меня чуть рёбра не хрустнули!), и только потом поставил на пол, держа меня за руку.
— Я себя хорошо вела, — сообщил я Петьке, посмотрев вверх. — Меня даже кормили.
Борька стоял, как замороженный, и смотрел на нас, боясь поверить в происходящее. Когда радостное семейство и мы с Петькой шли на кухню, Боря так и остался на месте. Через несколько секунд, спохватившись, он побежал следом.
— А теперь рассказывайте всё по порядку, — тихо сказал Петька, прикрыв дверь в Борькину комнату. — Я сразу понял, что здесь что-то не то. Ещё вчера. Думал, свихнулся, голоса всякие слышу, — он самокритично покрутил у виска. — Если бы не эти звуки, ещё вчера бы тебе, Боренька, уйти не дал.
— Уйти? — хмыкнул Боря. — Ты сам с позором смылся, а я остался лицом к лицу с опасностью!
И посмотрел на меня. Я вжал голову в плечи.
— Уходишь от ответа? Так-так… — сказал Петька, постукивая пальцем по столу. — На этот раз не отвертишься.
— Как же, жди, — хмуро сказал Борька.
— Не бойся, бить не буду, — сказал он. — Я клятву давал. Так что давай, по порядку, и об этой ду… странной клятве тоже.
— Как же, жди, — как заведённый, повторил Борька.
— Слушай, Веткин, — взвёлся Петька. — Я вроде как тебя сегодня выгородил?
— Ну и что?
— А то! — сказал Петька. — Сейчас обратно загорожу!
Я, как школьник, потянул руку вверх, требуя слова. Петька с Борькой не обращали на меня никакого внимания.
— Эй, вы! — крикнул я. — Помолчите. Сейчас, Петька, я тебе всё объясню.
Мой рассказ длился около часа. Странно — ведь это грустная, можно сказать, трагическая история! И с чего они смеялись? Подумаешь, небольшая литературная обработка! Подробности о пределах моих свойств и возможностей я дипломатично упускал.
Если кратко пересказывать моё тогдашнее повествование, то можно остановиться на таких фразах:
«И вижу я, как один мальчик другому говорит — эй, ты, экскаватор!»
«…А борина мама как схватит меня за уши да как закричит: «Умываться!!!»
«Примеряю я на голову кастрюлю, а борин папа удивляется — что это за мода у девочек вёдра на голову надевать?»
«И вот я ем второй день, третий, а еда всё не заканчивается… А потом просыпаюсь, и меня завтракать зовут!»
«И смотрю я, Петька идёт по классу, вытянув вперёд руки, как зомби… А я ему шепчу на ухо властным голосом — «Дальше! Дальше руки вытягивай, Пётр!»