Дефиле озорных толстушек Логунова Елена

– «Ско-орая»? – я потеряла дар речи.

Тогда за допрос малолетнего свидетеля взялся Денис, и вскоре мы уже знали следующее.

После школы хороший мальчик Василиса пошел на стадион «Юность» собирать на беговой дорожке гильзы от стартового пистолета, а потом весь вечер трудолюбиво набивал их серой, которую соскабливал со спичечных головок. Предвкушая, как чудесно будут взрываться эти самодельные хлопушки в костерке, разложенном дворничихой в палисаднике с пошлой целью кремации сухих листьев, Василиса излишне увлекся и остановился лишь тогда, когда в доме кончились спички. Только тут маленький террорист спохватился, что ему нечем зажечь газ и разогреть ужин, оставленный заботливой маменькой, не удастся. Между тем, за трудами неправедными Василиса проголодался. Почесав лохматый затылок, предприимчивый пацан побежал за спичками к соседке.

Дверь двадцать первой квартиры была открыта, а хозяйка где-то пряталась. Василиса с удовольствием поаукал, а когда перестал шуметь, то заметил, что в санузле горит свет, и из-за двери слышатся мучительные стоны и жалобные рыдания.

– Эй, теть Ал, тебе плохо? – спросил Василиса.

Стоны и рыдания стали громче и горше. Смышленый пацан принял это за утвердительный ответ и без колебаний вызвал «неотложку». «Скорая» приехала быстро, но отсмотреть шоу полностью Василисе не дали. Прибывший доктор крепко взял любопытного мальчишку за плечо и бесцеремонно выставил из чужой квартиры.

– Но когда ее выносили, я все-таки посмотрел, – похвастался Василиса. – Теть Алла на носилках скукожилась, простынкой по макушку укрылась и стонала жалобно, как котенок.

– Стонала – значит, еще живая была, – резюмировал Денис.

Это его «еще» мне совсем не понравилось!

– Боже, сделай так, чтобы она не умерла! – взмолилась я.

– Не причитай! – поморщился Денис. – Мы все выясним. Знать бы только, куда ее увезли…

– Бедная Алка! – я продолжала кручиниться.

Мысленным взором я видела худосочную Трошкину завалившейся в ямку на продавленной сетке больничной кровати. С тихим котеночьим писком к белому потолку отлетала Алкина душа…

Тут примерещившийся мне жалобный писк напрочь заглушил немелодичный скрежет, сопровождающий движение лифта. Подъемный механизм наконец-то ожил и натужно волок кого-то вверх. Кабинка пришвартовалась на пятом этаже, створки лифта разъехались, и из него вышла… Алка Трошкина, живая и невредимая!

– Ну, братцы, вас только за смертью посылать! – недовольно сказала она, протолкавшись мимо меня и опешившего Василисы к своей двери. – Ну, купили замок?

– Купили, – бесцветным голосом ответил Денис, поморщившись при упоминании о смерти.

– Трошкина, ты живая! – обрадовалась я.

– Я полуживая, – сердито возразила Алка. – Жрать хочу – спасу нет, а в холодильнике пусто, пришлось в магазин бежать, хоть и не хотелось квартиру бросать открытой. Спасибо, Пална согласилась присмотреть!

Не обращая внимания на наши удивленные лица, она толкнула перекошенную дверь, забросила в прихожую распухший от покупок пакет с логотипом супермаркета, после чего по-свойски рванула на себя дверь квартиры номер двадцать и проорала в щель, ширина которой равнялась длине дверной цепочки:

– Вера Пална! Я уже вернулась!

Ответа не последовало, но Алка его, видимо, и не ждала. Аккуратно прикрыв чужую дверь, она прошла в свою квартиру, на ходу неласково бросив через плечо:

– Не стойте как вкопанные, я не хочу ночевать с открытой дверью!

Мы с Денисом проводили ее изумленно-недоверчивыми взглядами, а потом, не сговариваясь, уставились на Василису.

– А я что? Я ничего! – опасливо пробормотал пацан, ретируясь в глубь своей квартиры.

– Андерсен маленький! – запоздало ругнулся Денис. – Сказочник юный! Начинающий сочинитель ужастиков!

– С кем поведешься, от того и наберешься, – пробормотала я, имея в виду свою мамулю – кого же еще! – Ну, ладно, ты занимайся замком, а я домой пойду, раз с Трошкиной все в порядке.

– Гау! – прощально взлаял мне вслед Барклай, врастяжку лежащий на прохладном бетоне лестничной площадки.

Надутый Денис ничего мне не ответил, а Алке велел тащить инструменты. Под треск раздираемого дерева и лязг металла я быстрым шагом поднялась на седьмой этаж и придавила кнопку звонка.

– Индюха, ты как раз вовремя! – обрадовался Зяма, открывший мне дверь. Братец был наглажен, напомажен и расфуфырен. – Топай в гостиную, папуля собрался сделать программное заявление. Да не копайся, я тороплюсь, мне уже уходить пора!

Подгоняемая братцем, я не стала копаться и прошла в гостиную, даже не сняв растерзанный пиджак. Папуля внимательно посмотрел на меня поверх очков, но от вопросов и комментариев удержался.

– Все, мы уже в сборе и готовы внимать! – глянув на часы, скороговоркой произнес Зяма.

Он нетерпеливо притопывал ногой, дожидаясь возможности сорваться с места и убежать.

– Наш Зяма, кажется, влюбился? – на мотив известной песни про Костю-моряка напела я.

– Кгх-м! Попрошу тишины! – веско сказал папуля. – Басенька, присоединись к нам, пожалуйста!

Мамуля вошла в комнату тихой поступью призрака. Судя по выражению лица и особенно – по зловещему сверканью глаз, призрак был отнюдь не безвредный и наверняка беспокойный, как полтергейст. Я поняла, что какого-то компромисса со своей редакторшей мамуля все-таки достигла, но это ее отнюдь не радует.

– Дорогие мои, я собрал нас всех, чтобы сообщить неприятное известие! – с суровой торжественностью возвестил папуля.

– К нам едет ревизор? – ляпнул Зяма.

Папа строго посмотрел на него. Братец пробормотал:

– Все, все, молчу! – и высоко поднял руки, как капитулирующий фриц в кино про войну.

– Дорогие мои, у нас проблема, – продолжил папуля. – Под угрозой оказались писательская популярность мамули и, как следствие, один из источников финансового благополучия нашей семьи. И хотя она достигла определенных договоренностей со своим издательством…

Зяма, не опустивший рук, сцепил их над головой в крепкий замок и победно потряс, безмолвно приветствуя достигнутые договоренности независимо от сути таковых.

– Но всем нам придется постараться, чтобы благополучно разрешить конфликтную ситуацию и пережить кризис, – заявил папуля.

– Ма, ты согласилась оживить Кузьму? – быстро спросила я, устав следить за нитью папулиного витиеватого повествования.

– Только через мой труп! – непримиримо вскричала она.

– Мама согласилась найти Кузьме достойную замену, – объяснил папуля. – К концу недели она должна предложить кандидатуру, которая полностью устроит издательство. В противном случае придется действительно оживить Кузьму.

– Только через трупы! – кровожадно оскалилась мамуля.

Я заметила, что она внесла в свою предыдущую реплику поправку на массовость.

– Я понял! – быстро сказал Зяма, распутав руки и между прочим поглядев на часы. – Нам надо придумать главного героя, который будет ничем не хуже Кузьмы!

– Объявляю всеобщую мобилизацию! – пафосно подтвердил папуля.

– Рад стараться! – Зяма козырнул, круто повернулся на каблуках и, звонко печатая шаг, вышел из комнаты.

Через пару секунд громко хлопнула входная дверь.

– Да чего там, придумаем что-нибудь! – я ободряюще улыбнулась папе и тоже покинула гостиную, мимоходом приобняв расстроенную мамулю.

Обещание помощи писательницу не сильно успокоило. Остаток вечера она была сердита, все ее раздражало. Я слышала, как она возмущается, перестилая в их с папулей комнате постель. Мама громогласно костерила недобросовестных производителей постельного белья, которые шьют пододеяльники на новый, упрощенный манер – не оставляя большого ромбовидного выреза. Яростно заталкивая сминающееся одеяло в узкую прорезь на боку, она призывала громы и молнии на головы работников швейной фабрики «Снежинка», которые, по ее мнению, должны были после смерти всем своим трудовым коллективом оказаться в десятом круге ада и там до скончания веков вдевать в микроскопические прорези собственных изделий просторные комкающиеся одеяла.

В нашей многоэтажной башне не очень хорошая звукоизоляция, и мне было неплохо слышно, как ярится мамуля, тяжело переносящая творческий кризис. Я посочувствовала ей, а потом – за компанию – и себе. У меня ведь нынче тоже тяжелый денек выдался, один испорченный костюм чего стоит! Маловероятно, что его удастся привести в божеский вид, хотя попробовать, конечно, надо…

Чтобы не предаваться бесплодному унынию, я пошла в ванную и затолкала испачканный костюм в стиральную машинку. Умный агрегат, оживленный нажатием кнопочек, принялся за дело, а я присела на бортик ванны и некоторое время тупо таращилась на коловращение за стеклянным иллюминатором, вяло радуясь, что шум машины заглушил мамулины экспрессивные речи. Потом меня вдруг осенило, что я отправила костюм на постирушку, не вывернув карманы! Вот дура-то! Там ведь остался листок, который я вынула из конверта, подобранного в Алкиной прихожей!

Еще раз самокритично обругав себя идиоткой, я остановила урчащую стиралку, вытянула мокрый жакет и проверила карманы. Ну так и есть, бумажка размокла и расползлась, и чернила с нее великолепно отстирались! Ох, как нехорошо получилось, прямо по поговорке «и сам не гам, и другому не дам»: теперь ни я, ни Трошкина не узнаем, что было в этом письме!

– Индюшечка, там твой сотовый звонит! – громко сказал за дверью папуля.

– Иду, – буркнула я, шмякнула недостиранный жакет обратно в мыльную водицу, воскресила стиральную машину и побежала в свою комнату.

– Кузнецова! – гневным фальцетом Алки Трошкиной сказала трубка. – У тебя, вообще, совесть есть?

– Вообще, да, – виновато ответила я.

– Ладно, ты мне дверь сломала! – кипятилась подружка. – Медитацию испортила! Полы затоптала! Но сожрать все мое зерно – такого свинства я даже от тебя не ожидала!

– Извини? – я растерялась. – Что за сказки ты рассказываешь?

И тут же я поняла, в какой сказке был бы уместен Алкин монолог. Трошкина пищала так, словно она была запасливой мышью-полевкой, а я не в меру прожорливой Дюймовочкой, опустошившей ее кладовые.

– Какое зерно? – уточнила я, начиная нервно хихикать.

– Самое обыкновенное! Нечищенное!

– Ты не отделяешь зерна от плевел? – меня разобрал смех. – Фи, плохая мышка!

– Кузнецова, ты пьяная? – помолчав, с подозрением спросила Алка.

– Нет, но спасибо за идею! – искренне поблагодарила я. – У меня был такой трудный день, что остограммиться, пожалуй, не помешает! Так что там у тебя с зерном случилось?

– Оно пропало! – мрачно сообщила Алка.

– Из кладовой?

– Из кастрюльки! Я сварила коричневый рис, закутала кастрюлю в старую шубу и оставила доходить до кондиции, потому что зерно должно хорошенько распариться и набухнуть. А сама тем временем побежала в магазин, потому что у меня закончились простокваша, капуста, черные бобы и постное масло, – затарахтела Трошкина. – Я все купила, вернулась домой, и что?

– Что? – с интересом повторила я.

– И ничего! Исчез мой рис, поминай как звали! Шуба разворошена, кастрюлька выскоблена, словно ее собака языком вылизала! – тут Алка замолчала, словно ей в голову пришло неожиданное соображение.

– Барклай тут совершенно ни при чем! – поспешила заявить я, безошибочно угадав ход мыслей подружки. – Ни он, ни я твой рис не ели, клянусь своими новыми французскими колготками!

– В сеточку? – зачем-то спросила она.

– Ага. Слушай, а почему этот твой рис был коричневым? – я мудро сменила тему. – Ты его сварила с какао? Или заправила шоколадом?

– Да ты что?! – ужаснулась Трошкина. – Скажешь тоже, с шоколадом! Я ем только простые натуральные продукты, произведенные в моей естественной среде обитания!

– В наркодиспансере?!

Я ахнула и замолчала, соображая, какими такими кормами может снабдить Алку краевой наркодиспансер, в котором она лениво и нерегулярно подрабатывает инструктором по лечебной физкультуре. Простые натуральные продукты, она сказала? Так-так! Чистый спирт, маковая соломка, листья конопли…

– Черт, забыла траву купить! – словно услышав мои мысли, чертыхнулась Алка. – Как же я без травки-то? Слышь, Кузнецова, можно у вас пучок стрельнуть? У дяди Бори, я знаю, всегда есть…

– У папули?!

– Открывай дверь, я сейчас к вам поднимусь! – деловито сказала Алка и положила трубку.

Я высоко подняла брови и с глубоким недоумением посмотрела на размеренно гудящий мобильник: наш папуля, военный пенсионер и действующий кулинар-изобретатель, – наркодилер?! Не верю!

Я понеслась в коридор, открыла Алке дверь и пробежала в кухню, чтобы учинить допрос папуле, но тут примчалась Трошкина и прямо с порога крикнула:

– Дядя Боря, дайте, пожалуйста, укропчику или петрушечки, бобы надо заправить!

– На постном масле или на сливочном? – деловито уточнил папуля, оторвавшись от кулинарной книги, которую он читал, недоверчиво хмыкая и делая пространные иронические пометки на полях.

– Бобы на постном масле! – умиленно повторила я, невнимательно слушая дискуссию о правилах приготовления блюд из бобовых культур. – Значит, наркоманов среди нас нет! Уже хорошо!

– Что ты сказала о наркоманах? – прищурилась мамуля.

С незажженной сигаретой в руке она следовала в кухню, производя другой мелкие хватательные движения – вероятно, желала обрести какое-то огниво. Остановившись, мамуля требовательно уставилась на меня. Между бровей у нее залегла вертикальная складочка, похожая на восклицательный знак.

– Я сказала, что среди нас нет наркоманов, и это хорошо, – немного робея, ответила я.

Когда у мамули делается такое лицо – отрешенное и сосредоточенное одновременно, – я ее немного побаиваюсь. С такой миной моя родительница становится похожа на впавшую в транс прорицательницу, и ей ничего не стоит авторитетно заявить что-нибудь вроде:

– Ах, не стоило этого делать, дорогая! Ты очень, очень пожалеешь!

И гадай потом, чего именно не стоило делать – соглашаться на свидание с новым поклонником, покупать помаду цвета лососины или есть на ночь сырники с абрикосовым вареньем. Главное, практика показывает, что в чем-нибудь мамуля непременно окажется права! Либо поклонник, либо помада не выдержат испытания первым поцелуем, или же сырники в желудке вступят в непримиримую войну с абрикосами!

– Наркоман? – повторила мамуля.

Мечтательность, отчетливо прозвучавшую в ее голосе, я осудила, но не успела об этом заявить.

– После длительного употребления сильнодействующих веществ он скончался от передозировки, но к тому времени наркотики радикально изменили биохимию его организма, так что он, можно сказать, был уже не человеком, – нежно улыбаясь, доверительно нашептала мне мамуля. – Поэтому после смерти он продолжает жить какой-то особой жизнью! Тело его под воздействием препаратов вроде как мумифицировалось, почему бы и нет, правда? Пусть себе бродит по земле, как Вечный Жид, я сочиню ему какую-нибудь особую кармическую задачу, наделю своеобразным чувством юмора и назову… М-м-м… Варфоломей, а? Как тебе?

– Ты придумываешь нового героя ужастиков? – догадалась я. – Неплохо! От твоего Варфоломея у меня уже заранее мурашки по коже бегают!

В подтверждение сказанного я показала мамуле свой локоть, волоски на котором вздыбились, как щетинки на ржаном колоске. Писательница, удовлетворенно хмыкнув, удалилась к себе. Я с уважением поглядела на дверь, за которой, набирая темп, застучала пишущая машинка. Молодец мамуля! Постоянно думает о работе!

– Чего не скажешь о других! – пробормотала я себе в укор.

Совсем запямятовала, что собиралась позвонить великанской красотке с кукольным именем Милена! А время уже почти подходящее, на часах половина десятого.

Я вернулась к себе, нашла в памяти мобильника телефонный номер и позвонила.

– Какого дьявола?! – после серии долгих гудков рявкнул мне в ухо очень сердитый женский голос.

– Мне бы Милену Витальевну, – струхнув, промямлила я.

– Я Милена! Что нужно? Кто такая?

Голосок у Милены был громкий, хриплый и булькающий, как у французского гренадера, заработавшего зимой восемьсот двенадцатого года разом бронхит, фарингит и отит и активно применяющего для лечения крепкие спиртовые настойки перорально. Представляться воображаемому гренадеру мне не захотелось, и я уклончиво ответила:

– Это вас с телевидения беспокоят. У нас к вам большая просьба, очень хотелось бы встретиться…

– Что, опять интервью? – Милена то ли зарычала, то ли широко, со всхрапом, зевнула. – Ох, и надоели вы… Ладно! Пересечемся в раю, я буду там после полуночи.

Трубка меланхолично загудела. Я выключила ее и задумалась. Довольно странный разговор получился! Я не поняла, Милена на тот свет собралась, что ли? Причем непременно в царство небесное? «Я, – говорит, – буду в раю после двенадцати»! Надо же, наверняка знает и время отправления, и пункт прибытия – право, такой точности могут позавидовать пассажиры всех видов общественного транспорта!

– Впрочем, к своему самолету в Вену она ведь тоже не опоздала, – напомнила я себе.

Ладно, пусть так, предположим, эта Милена Витальевна такая предусмотрительная дама, что даже похороны свои планирует заранее. Но я-то тут при чем? С чего она взяла, что мы с ней в раю пересечемся? Как говорил герой Миронова в «Бриллиантовой руке» – «Уж лучше вы к нам!» Я пока еще на тот свет не собираюсь!

Впрочем, может, Милена Витальевна имела в виду какое-то райское местечко на земле?

Недолго думая, я позвонила на сотовый Зяме. Братец ведет куда более активную светскую жизнь, чем я, и все время тусуется в разных модных заведениях. Может, подскажет мне дорогу в рай?

– Ну, что? – Зяма отреагировал на мой звонок совсем не ласково.

– Зямка, ты знаешь, что такое «рай»? – спросила я.

– Как раз собирался узнать, а тут ты со своим звонком, Серега!

– Серега? – озадаченно повторила я. Потом до меня дошло, что мой донжуанистый братец обрабатывает очередную жертву cвоего обаяния и, чтобы не нервировать даму понапрасну, делает вид, будто беседует с приятелем-мужчиной. – О’кей, Серега так Серега! Скажи только, не известно ли тебе, случайно, злачное местечко, которое завсегдатаи запросто называют «раем»?

– Серость ты деревенская! – с удовольствием обругал меня светский лев. – «Рай» – это «Райский птах», ночной клуб на углу Западной и Зеленой!

– Дорогой клуб? – заволновалась я.

Зарплату мне в этом месяце шеф задержал, сославшись на финансовый кризис. Если «ночник» окажется заведением с претензиями, я не смогу встретиться там с Миленой!

– Нет, не дорогой, он ориентирован на студенческую братию, – ответил всезнающий Зяма. – Милые дамы вообще бесплатно, а с тебя за вход возьмут триста деревянных.

Я хотела было обидеться, что братец не причислил меня к милым дамам – видит бог, я достаточна мила, особенно в чистой одежде! – но потом вспомнила, что по Зяминой легенде я «Серега». Значит, с мужиков в «Райском птахе» берут по триста рублей за голову, а девушки бесплатно, это хорошо!

– Спасибо! – поблагодарила я брата за ценную информацию. И, проявляя требующуюся по роли мужскую солидарность, добавила: – Доброй охоты, Каа!

– Мы с тобой одной крови, ты и я! – узнав цитату из «Маугли», со смешком отозвался Зяма.

Я отключила трубку и полезла в бумажник, проверяя, хватит ли у меня денег на такси до клуба и обратно. Надеюсь, угощать Милену изысканными коктейлями не придется, строго говоря, это она меня пригласила!

Новичкам везет: случай легко ухлопать «заказанную» барышню подвернулся Пятаку сразу же. Он пришел по указанному адресу, предполагая всего лишь провести разведку: осмотреться на подступах к дому, выяснить, нет ли в подъезде консьержки, взглянуть на дверь нужной квартиры, если представится случай – узнать что-нибудь о жертве, о ее привычках и слабостях. И вот, на тебе! Во дворе пусто, в подъезде ни души, а дверь нужной квартиры приоткрыта! Не хватало только плакатика над входом: «Добро пожаловать, дорогой киллер!»

– Эх, была не была! – Пятак взмахом широкой ладони отогнал, точно муху, трусливую мысль о том, что настоящие киллеры не любят экспромтов и создают удобную для работы ситуацию самолично, после чего мягкой вельветовой коленкой бесшумно толкнул приоткрытую дверь. Спустя пару секунд он уже тихо ворочался в темном углу прихожей под прикрытием одноногой вешалки, густо поросшей всяческим тряпьем.

Все складывалось само собой, словно о Пятаке радел ангел смерти – покровитель киллеров, сжимающий в оперенных конечностях наиболее распространенные орудия убийства. Хотя допотопной стоячей вешалки среди них, наверное, все-таки не было! Между тем, именно вешалка с бугрящимися на ней предметами разной степени твердости способствовала киллерскому боевому крещению Пятака.

Он и сам не понял, упала ли вешалка сама по себе или же это он прицельно уронил ее на голову женщины, которая по-хозяйски, без стука, вошла в квартиру? Так или иначе, получилось здорово: жертва пала без звука, да и вешалка, опустившаяся на мягкое, не звякнула.

Новоиспеченный киллер тоже не стал шуметь, хотя ему очень хотелось огласить окрестности восторженным криком «Вау!» и рукоплесканиями себе, любимому. Осмотрительно соблюдая режим молчания, Пятак поддел носком кроссовки неплотно закрытую дверь, растворил ее шире и рыбкой выскользнул в проем. На лестнице он никого не встретил и спокойно спустился во двор.

При виде вдохновенных, но абсолютно неграмотных действий Пятака какой-нибудь профессиональный киллер схватился бы за голову – это как минимум. Как максимум – опытный наемник сделал бы себе харакири. Пятак все делал неправильно!

Однако он не знал об этом, а потому был вполне доволен и даже горд собой. Его только немного удивляло собственное железобетонное спокойствие. Загодя, еще только готовясь принять боевое крещение, Пятак волновался, а теперь – нисколько!

Он твердым шагом вышел из подъезда, остановился на крыльце и с любопытством прислушался к своим ощущениям. Действительно, спокоен, как музейный танк!

Стоило Пятаку так подумать, как наступила запоздалая реакция: доморощенного киллера бросило в жар, потом затрясло в ознобе, и, выстукивая зубами головокружительный ритм испанского танца фанданго, Пятак на ватно-марлевых ногах побрел к ближайшей лавочке.

Нормальный наемный убийца на его месте поспешил бы убраться с места преступления, но Пятак осваивал азы мастерства по скверным отечественным детективам и зачетов по теории и практике киллерского дела не сдавал. Он плотно угнездился на скамейке, дождался, пока пройдет нервная дрожь, потом вынул из кармана уютный клетчатый платок, сопоставимый по размерам со скатертью на столике летнего кафе, и тщательно вытер взмокшую физиономию. Покончив с этой гигиенической поцедурой, Пятак погрузил в скомканный платок розовый поросячий нос и деликатно, без хрюканья, высморкался. Вынув рыльце из влажной мятой тряпицы, он обмер: прямо перед ним, заложив руки за спину и перекатываясь, как кресло-качалка, с носков на пятки, стояла невысокая полненькая девушка, похожая на раскормленного кролика.

У девицы были круглые щеки, подпирающие слегка раскосые глаза, и похожие на заячьи уши хвосты из гладких черных волос. Будь на ней меховая парка и расшитые бисером унты, барышня могла бы олицетворять собой Юность Чукотки. Пятак машинально огляделся, подсознательно рассчитывая увидеть поблизости собаку лайку или белого медвежонка Умку.

– Ну?! – враждебно произнесла Юность Чукотки и засопела, набирая в легкие побольше воздуха и выпячивая грудь, обтянутую белой майкой с надписью «Дети России против наркотиков».

Пятак сразу понял, как туго приходится наркотикам, против которых ополчились все дети России – от Белого моря до Черного. Не понял он другого: отчего именно его скромная персона вызвала недобрый интерес у политически грамотной девушки? Ни в фас, ни в профиль Пятак не походил на самокрутку с «травкой».

– А? – вякнул он, вновь начиная стучать зубами при мысли о том, что ориентированное на борьбу с социально опасными явлениями дитя России с редкой проницательностью угадало в нем преступный элемент.

– Долго сидеть будете? – неприязненно спросила девушка.

«Лет двадцать!» – подумал испуганный Пятак.

В одно короткое мгновение он успел мысленно поставить жирный крест на своей едва начавшейся киллерской карьере и вольной жизни вообще, но тут дитя России добавило:

– Неужто неясно, что я так не дотянусь?

Взгляд раскосых глаз устремился за спину Пятака. Он скривил шею, обернулся и увидел позади лавочки доску объявлений.

– Вы уж или встаньте, или подвиньтесь! – велела девушка и вывела из-за спины руки, занятые бутылочкой с клеем и пачкой квадратных бумажек с лохмато надрезанными краями.

Пятак так энергично скользнул задом по деревянному брусу скамьи, что его штаны едва не задымились.

– Спасибо! – буркнула девушка, некультурно залезая ногами на лавочку.

– Уф-ф! – облегченно выдохнул Пятак, наблюдая, как предприимчивое дитя России ловко марает фанерный щит клеем и одну за другой шлепает на разводы рекламные бумажки.

– Живете тут? – сменив гнев на милость, понтересовалось дитя, тряхнув антрацитовыми хвостиками в сторону подъезда.

Пятак снова испугался, но следующая фраза собеседницы его успокоила.

– Хороший дом, с классными квартирами! – сообщила девица. – Директор нашей риелторской конторы обещал премию менеджеру, кто найдет здесь вариант. Есть покупатели.

Пятак насторожил ушки. Его киллерский покровитель вновь широко взмахнул крылами и навеял подопечному перспективную мысль.

– Вы в риелторской фирме работаете? – повторил он. – Отлично! Вы-то мне и нужны!

Пришел черед девушки опасливо коситься на незнакомца.

– Зачем это? – с подозрением спросила она.

В принципе Пятак мог бы честно ответить: «Затем, что мне как киллеру нужен информатор, который побродит вокруг дома и послушает разговоры взволнованных жильцов об убийстве», но сказал немного иначе:

– Нужен симпатичный, коммуникабельный человечек – справочки навести, – и талантливо соврал: – Я как раз покупаю квартиру в этом доме, уже договорился с продавцом, условился завтра задаток принести, а в последний момент спохватился, что не удосужился разузнать, что за люди будут моими соседями по подъезду. – Он облизнул губы и мудро добавил, взглянув на надпись, украшающую майку девушки: – Не хотелось бы, знаете, жить рядом с наркоманами!

Симпатичное и коммуникабельное дитя России, польщенное комплиментом, благосклонно приняло деловое предложение коварного Пятака. Девушка, представившаяся Юлей, пообещала навести справочки о криминогенной обстановке в доме, за что Пятак заплатил ей авансом двести рублей. Своих контактов он барышне не оставил, зато записал номер ее домашнего телефона, после чего церемонно откланялся и ушел, чрезвычайно довольный собой.

Уже подходя к остановке, Пятак увидел «Скорую», которая с воем влетела в ведущий к дому проезд, и на всякий случай поспешил сесть в первый попавшийся троллейбус. Появление на сцене «неотложки» заставило его заволноваться: что, если жертва осталась жива? Тогда придется продолжить охоту.

Пятак посмотрел на часы и решил, что свяжется со своим информатором часа через полтора-два. Этого времени общительной девице наверняка хватит, чтобы узнать подробности кровавой драмы в двадцать первой квартире.

Потирая руки, я вышла из комнаты и направилась в кухню, чтобы чем-нибудь подкрепиться перед ночным набегом на «Райский птах», но вынуждена была притормозить в коридоре.

– Ой, дядя Боря, спасибо вам! – На пороге кухни расшаркивалась с папулей щедро одаренная Трошкина.

Большой росистый пучок петрушки она держала торчком, как букет, а связку чесночных головок надела на шею, как ожерелье. В сочетании с очередным посконно-сермяжным сарафаном это придавало ей вид деревенской знахарки. Картину слегка портил брусок соевого сыра в вакуумной упаковке, который Трошкина пристроила на сгиб локтя. Впрочем, если сильно прищуриться, бледно-желтый кирпич мог сойти за хворого младенца, отданного знахарке на исцеление.

– Индюшечка, детка, помоги Аллочке донести продукты, – попросил меня папуля.

– А что нести? – Я огляделась и с готовностью приняла в объятия трехлитровую банку с вишневым компотом.

Приготовленный папулей по экспериментальному рецепту, этот компот больше походил на сироп и не пришелся по вкусу членам нашей семьи. Чтобы добро не пропадало, папуля щедро поливал приторной вишневкой вареники, блины и пироги. Мне эта фруктово-ягодная добавка очень надоела, поэтому я сказала:

– С удовольствием помогу тебе, Аллочка! – и без промедления понесла банку на лестницу.

– Дядя Боря посоветовал мне добавить в черные бобы тертый соевый сыр с чесноком, – оживленно поведала мне Трошкина по пути на ее пятый этаж. – Он сказал, так будет гораздо вкуснее, чем просто с маслом и зеленью. Ты как думаешь?

– Я думаю головой, в отличие от некоторых! – сердито ответила я, остановившись на коврике под Алкиной дверью и даже притопнув по нему ногой. – Трошкина! Ты известная раззява, но сегодня у тебя, похоже, случился пик умственной тупости! Ты почему дверь не заперла, а? Зачем тебе Денис новый замок поставил?

– Я же всего на минутку выскочила, за зеленью! – ответила беззаботная подружка. – Ну-ка, пропусти меня!

Я посторонилась. Мои руки были заняты банкой, поэтому Трошкина сама толкнула дверь, первой вошла в квартиру и почти сразу с досадой вскричала:

– Блин, опять!

Обнимая банку с вишневкой так, словно она была продолжением моего живота, который в таком виде тянул на восьмой месяц беременности, я шагнула следом за подружкой в маленькую и тесную прихожую. Она сделалась еще более маленькой и тесной из-за падения вешалки с кучей разного барахла. Вешалка, похожая на сказочное чудо-дерево, вступившее в период интенсивного плодоношения, уже лет сто стояла в углу Алкиной прихожки. И все эти сто лет бесшабашная Трошкина без разбору навешивала на круто выгнутые железные рожки куртки, шапки, зонтики, сумки и пакеты. То, что вешалка наконец рухнула, перегородив прихожую на манер баррикады, меня ничуть не удивило. Удивила меня ненормальная реакция Трошкиной, которая сначала резвым козликом перемахнула через препятствие, а потом вдруг завизжала, словно вешалка с кучей барахла была колючей изгородью, больно оцарапавшей ей пятки.

– В чем дело? – широко шагнув, я перенесла одну ногу за баррикаду и остановилась в этой неудобной позиции.

Притиснув к груди брусок вымоченного в рассоле сыра так, что он заплакал, как настоящий младенец, только беззвучно, Алка согнулась пополам, словно играла в «Угадайку» и удачно имитировала букву Г. Пучок петрушки выпал из ее рук и лег точнехонько в изголовье неподвижного тела, придавленного павшей вешалкой!

– Боже! – вскричала я и выронила банку с компотом.

– Боже! – на порядок громче взвизгнула Алка, отшатываясь от растекающейся по полу лужи густо-красной вишневки. – Караул! Спасите-помогите!

Вопли подружки привели меня в чувство.

– Стой на месте, я сейчас! – велела я, шустро вернула ногу обратно, выскочила из квартиры и взметнулась на восьмой этаж, пожалуй, быстрее, чем истребитель вертикального взлета.

В дверь квартиры Дениса я ударила так, словно хотела ее выбить.

– Что еще? – хмуро спросил милый.

– Скорее, к Трошкиной! – выдохнула я.

– Что, она опять загибается? – удивился Денис.

Я хотела ответить, что не она, а кто-то другой, и не загибается, а, похоже, фатальный загиб уже состоялся, но Денис не стал дожидаться моих объяснений. Отодвинув меня в сторону, он вышел из квартиры, мягко отпихнул рвущегося следом Барклая и запер дверь на ключ.

– Пра. вильно! – прошептала я. – Двери нужно закрывать! А то Трошкина, дура такая…

Договорить по дурость Трошкиной я не успела, пришлось торопиться за Денисом. Перепрыгивая через ступеньки, я некстати отметила: ноги у него короче, чем у меня, а шаги длиннее! Почему так?

– Ох, мать-перемать! – взорвался милый, вломившись в Алкину прихожку. – Так, девки! Колитесь сразу, кто это ее?

– Ты думаешь, это мы ее убили?! – возмутилась я.

Денис выразительно посмотрел на мои ноги. Против обыкновения, взгляд его был лишен сладострастия. Почему? Я поняла это, когда опустила глаза: застиранные до белизны домашние джинсы, в которые я переоделась, отправив в стирку испачканный костюм, были густо забрызганы темно-красным вишневым соком.

– Ох! Второй раз за день! – собразив, что мне теперь еще и джинсы стирать, я не сдержала стона.

– Что? Ты сегодня убила двоих? – по-своему понял сказанное Денис.

– По-твоему, я похожа на убийцу?! – обиделась я.

Денис снова с намеком поглядел на мои джинсовые ноги в россыпи кровавых веснушек.

– Это вишневый сок! – спасая меня от навета, сказала Трошкина.

– А это? – перегнувшись через павшую вешалку, Денис указал на тело в основание баррикады.

Тело, по-видимому, было женским – об этом говорили длинные, ниже плеч, волосы, первоначальный цвет которых определить было невозможно. Три литра вишневого сока растеклись по паркету широко, как славное море – священный Байкал, и насквозь промочили шевелюру жертвы. Трошкина, оказавшаяся при сиропном разливе на глубоководье, оставила в пугающей красной луже свои тапки и стояла, балансируя, на перевернутой алюминиевой кастрюле. Я подумала, что кастрюля, вероятно, до катастрофы тоже помещалась на вешалке. Иначе как бы она оказалась в прихожей?

– Это, кажется, Вера Пална! – пропищала Алка.

Стоя на полузатопленной кастрюле, она была похожа на застигнутого наводнением суслика.

– В соку? Или уже в собственном соку? – уточнил Денис, шаря под вешалкой в поисках верхней конечности предполагаемой Веры Палны.

Я было подумала, что он хочет ее поднять, но Денис ограничился проверкой пульса.

– Надо «Скорую» вызвать, – робко подсказала я.