Мне 14 уже два года Костевич Ирина
После уроков мы с Алей и Викой задержались. Я поделилась сенсационной новостью: бабушкины друзья могут дать деньги!
Аля восхитилась:
— Как классно! А, может, мы у них больше попросим? Мне, например, коньки позарез нужны…
Вика, наоборот, в восторг не пришла. Уточнив название бабушкиного «Клуба здоровья», она мрачно начала рыться в ноутбуке, бормоча себе что-то под нос. Через пару минут перед нами была огромная статья, разоблачающая бабушкины «витаминчики» и методы тех, кто занимается их распространением. У Вики — беспроводной Инет, всегда под рукой.
— Смотрите, смотрите! Это же коммерческая секта! А скажи, Мира, бабушка твоя часто на собрания ходит?
— Два раза в неделю.
— А фильмы дома смотрит?
— Смотрит.
— Вот! — Вика, гордая своей проницательностью, оглядела нас.
— А теперь колись: сама когда-нибудь эти фильмы видела?
— Ну, пару раз, за компанию.
— Вспоминай: там лекторы спрашивали время от времени «угу?» таким задушевным тоном?
Тут Аля не выдержала и рассмеялась:
— Вика, ты, может, нанюхалась чего? Угу?
— Подожди-подожди! Ну, так говорили?
Я стала вспоминать и аж вздрогнула: откуда Вика может знать? Говорили, действительно. Перед глазами всплыл малосимпатичный дядька, который после своего домашнего «угу» стал казаться почти родным, хотя про глистов было слушать страшно и противно.
— А ты откуда знаешь? Тоже смотрела?
— Упаси боже, мне хватает, чего смотреть! — засмеялась Вика. — Короче, эти лекторы применяют приемы НЛП.
— Это что? — хором спросили мы с Алей.
— С тебя «Сникерс»! — заорала Аля. Это такая у нас игра — если совпадают фразы, то надо кричать «С тебя «Сникерс»!
— НЛП — аббревиатура термина «Нейролингвистическое программирование». Ну, тебя как бы заколдовывают определенными словами и жестами. А на деле — воздействуют на твое подсознание.
— Как можно заколдовать, сказав «угу»? — не поверила Аля.
Я к этому времени, раздавленная силой Викиных познаний, уже молчала.
— Объясняю: лектор тебе впаривает что-нибудь про товар, который собирается продать, но ты ему, понятно, не веришь, потому как человек, вроде, — тут Вика покосилась с сомнением на Алю, — разумный. И что тогда лектор делает? Он время от времени с таким добрым лицом спрашивает собеседника: «Угу?» Типа: «Ну, чё ты там, не спишь, слушаешь?» Собеседник, может, с текстом не согласен, но раз его так душевно спрашивают, из вежливости кивает. А раз он утвердительно кивает, то в подсознание от тела идет сигнал: «Да». А потом подготовленное таким образом подсознание наталкивает вроде бы независимое сознание на «гениальную мысль» — поверить этому лектору. У меня мама знаете, как шпарит по НЛП! Ну, дважды два?
Вика обвела нас вопросительным взором.
— Вика… — пискнула Аля.
— И, кстати, я вам не Вика, а Рай № 1. Забыли, угу?
— Блин… Надо было группу так назвать. «Угу?» — и все под кайфом. Но я все-таки не поняла, Рая, а что такое подсознание?
Вика, ох, извиняюсь, Рай № 1 метнула на спросившую Алю взгляд раненой волчицы. Выдержав эффектную паузу, c пафосом произнесла, обращаясь ко мне:
— Теперь ты понимаешь, Эдвардина, почему среди африканских племен не пользуются успехом компьютерные технологии?
Аля в ответ выдернула из тетрадки листок и молниеносно нарисовала, какая Вика умная…
Вика глянула на шарж и рассмеялась:
— Но зато их первобытное искусство ценят во всем мире!
В общем, девчонки мне посоветовали оставить «витаминщиков» на самый крайний случай. А то вдруг они и нас заколдуют?
Я очень испугалась. И решила немедленно идти спасать свою бабушку. Но Аля с Викой посоветовали сначала как следует подготовиться, враг там серьезный. А пока… Правильно: подумать, где нам найти деньги.
Не поверите, но выход был найден в ближайшие пять минут!
После этого прошло еще минут двадцать, и мы все так же сидели на скамейке перед школой, но у нас уже была ясная цель. Мы собирались с моральными силами, чтобы идти просить деньги в офис фирмы, делающей бизнес на воздушных шариках. Эта фирма повсюду продавала свой радостный товар, и шарики мы любили все трое. Правда, добавлю, что Аля, тьфу ты, Бау, любила их лопать (не в смысле «есть», а в смысле «тыдыщщ-бабах»). Офис находился в квартале от школы, был виден издалека из-за тучи шаров, реющих над ним, и пойти именно туда нам показалось самым удачным. Все-таки — шарики, как-то это не по-серьезному. А потому — нестрашно.
Наконец-то стала чувствоваться осень. Жара надоела, а сейчас с гор тянет прохладой. На клумбе, которую лелеет наш директор, вымахали гигантские красные цветы. Вот есть монументальная живопись, а здесь — монументальное цветоводство!
В вестибюле офиса фирмы пахло резиной.
Наш Рай № 1 силен, в основном, по теоретическим вопросам. На практике она знает не больше меня с Алей, как надо вести себя с потенциальными спонсорами.
Аля оказалась впереди. Я же говорила — страха человек не ведает!
Для начала Аля завела светский разговор с охранником.
— Скажите, пожалуйста, а сколько надо шариков, чтобы человек взлетел на них в небо?
Охранник поглядел вниз, на нашего ангелочка:
— Ты сегодня шестая.
— В смысле?
— Кто спрашивает.
— Ух ты! А что вы ответили остальным пяти?
Поняв, что ангелочек настырный, охранник кивнул на стену:
— Читать умеешь?
На стене висела бумажка. На ней было очень официально написано:
«Чтобы взлететь, взрослому человеку требуется 4 200 воздушных шаров».
— Тебе хватит половины… — прокомментировал охранник. Оглянулся на нас, добавил:
— Этим — не хватит.
— А сколько будет стоить? — не унималась Аля-Бау.
Охранник вздохнул и кивнул на другую стену. Там висела другая бумажка. В бумажке указывалась стоимость шаров — итого 420 000 тысяч тенге.
— Это как тридцать раз бензина дополна в джип залить… Или — меньше? — некстати залезла в голову какая-то слишком «не моя» мысль.
Наша подруга и не собиралась униматься:
— А вы сами это написала и повесили, да?
— Сам. Написал. И повесил. Это — все?
— Нет, что вы! Нам нужно к вашему начальнику. У нас встреча!
— К кому именно?
— К главному! Как его… — Аля стала изображать, что вспоминает.
— Девочки, идите домой!
Вике стало так стыдно за Алю, что она спряталась за меня и вообще не принимала участия в ситуации, будто ее тут и не было. Я решила что-нибудь сказать:
— Нам очень нужно его увидеть!
— Вы вообще откуда?
— Из гимназии — тут рядом.
— А что сразу не сказали? Школу украшать? А где ваша эта… как ее?
— Она скоро подойдет, — на ходу выкрутилась Аля.
— Список с вами? Ну, идите, вам пока посчитают, — смилостивился охранник, куда-то позвонил, и нас наконец впустили в святая святых — офис фирмы по продаже воздушных шариков.
— Что, по ходу, язык проглотила? — буркнула Аля нашей Вике. Та виновато развела руками:
— Растерялась как-то.
Мы стояли посреди коридора и нерешительно оглядывались по сторонам.
— Тут камеры слежения, надо быстрее, — шепнула Вика.
Тогда мы сделали вид, что все из себя такие крутые, и зашагали вперед, соображая, а к кому же нам надо.
— «Приемная» — кажется, сюда, — позвала я девочек.
— А давайте ему все шарики проколем, а под дверь офиса каждое утро будем мусор пихать, а урну зальем цементом, или лучше — какой-нибудь вонючей гадостью! А шарики станем лопать каждый день — пока не извинится!. А еще можно снаружи офиса нарисовать его мерзкую рожу, а еще — все его билборды по городу изуродовать, и написать в Инете, что он козел, и устроить флэш-моб по уничтожению…
— Может, хватит уже? — устало спросила Вика красную от злости, как помидорина, Алю.
Аля пошла и пнула ни в чем не повинные ступеньки школы. Мы повалились на скамейку и стали соображать, что делать дальше.
Больше всего на свете мне хотелось сейчас вымыть руки. Влажными салфетками я тёрла запястья, и всё мне казалось мало. Тёрла еще. Бр-р-р.
Зашли мы к начальнику нормально. Огромный мужчина с лысиной, сам круглый, как шарик, но очень легкий в движениях, выслушал нашу сбивчивую просьбу. Потом широко и приветливо улыбнулся мне:
— Ты, я вижу, здесь за старшую? Давай поговорим, а вы пока подождите за дверью! — он достаточно бесцеремонно выпер Алю с Викой в проходную комнату, где стояли диван и кресла. Потом подошел, взял мои руки в свои, стал их гладить, рассматривать и говорить:
— Какие нежные ручки. Конечно, конечно, я дам вам денег…
Я страшно испугалась. Хотела вырваться, он схватил крепче. Тут-то и помогли тренировки. Тело привычно повело назад, в сторону… Он не понял и выпустил мои руки… Подсечка, соблюдаем вектор приложения силы… Получилось! Огромная туша чуть не придавила меня, рухнув вниз. Я страшно завизжала — так, будто это и не я, и бросилась в коридор.
— Ты что?!! — всполошились девчонки.
— Бежим!
Мы вылетели на улицу мимо ошалевшего охранника. Как угорелые, помчались к школе. Задыхаясь на бегу, я все рассказала. Меня била крупная дрожь.
Потом мы все успокоились. Потом истерически смеялись. Потом строили планы мести. И, наконец, Вика сказала:
— Ну, может, попробую у брата спрошу.
— А… можно, что ли? И ты молчала! — завопили мы с Алей хором.
Глава 15. Встреча в больнице
Мне так страшно, что бабушку заколдовали! К тому же теперь я хорошо вижу, что это действительно так: она очень изменилась с тех пор, как стала ходить в клуб. Помощь татешки необходима, но тетя Роза, как назло, уехала с ночевой к подруге, а оттуда собирается сразу на работу. И я не могу дозвониться! Поэтому с раннего утра сижу в Инете. Ищу, как можно освободить бабушку от коммерческих чар. И везде пишут, что это непросто. Есть вариант — посадить под замок на несколько дней без возможности общения и телевизора. Но тогда человек может впасть в депрессию или истерику. Бедная бабуля, только не это, тебе совсем не полезно волноваться!
Однако потом мне попался совет, что от зависимости может избавить хороший психолог. Пусть не за один раз, но несколько сеансов способны помочь. Неплохие новости. К тому же о психологах много чего знает тетя Роза.
И я решила в школу сегодня не ходить, а съездить к татешке на работу. Все равно ведь собиралась как следует осмотреть место, где скоро мы будем рисовать.
Как все бывает по-другому, когда не просто идешь и равнодушно скользишь взглядом вокруг, а прикидываешь, что тебе предстоит здесь сделать!
И страшно немного, и место — то отталкивает, а то манит и зовет… Я стояла в белом халате, выданном напрокат, и разглядывала стену: противную, ужасную стену мутно-бутылочного цвета. А мимо шла больничная жизнь.
Опять провезли каталку с больным. Пока стою — уже третья.
— Ждешь кого-то? Нельзя без бахил! — не церемонясь, прикрикнула медсестра.
- Сейчас надену, честно! — а кого же я жду?..
— А… позовите, пожалуйста, Оксану…
— Она на процедурах.
— К ней можно?
В ответ — тишина. Повторяю громче:
— К ней можно?
— Конечно, нет! Жди, стой!
И я опять стою в этом унылом месте. Жду, жду, а ее все нет. Медсестры не видно, и я решилась поискать Оксану сама.
Зашла в маленький коридорчик, глянула в открытую дверь. Там — небольшая комната с тремя кроватями. Лежат очень тихие и грустные дети. К руке каждого тянется красная трубочка. Я стояла в оцепенении, осознав, что это не трубочки красные, а кровь, которую по ним переливают. Было очень тихо, тикали приборы. Потом послышались быстрые шаги — наверное, врача. Следом — усталый детский плач.
Я постаралась незаметно уйти. Заходить еще куда-то не хватило сил.
Бедная, бедная Сана! Даже если ты действительно виновата передо мной, какая это ерунда, на фоне этих лиц, трубочек, каталок, запаха хлорки и бесстрастных медсестер!
Издали я ее не узнала. Ковыляющая фигура в полосатых штанах и толстовке с надвинутым на глаза капюшоном остановилась напротив.
— Ты че хотела?
— Сана?!
Она присмотрелась:
— А, операция «Подросток», что ли? Деньги пришла возвращать? Так их нету. Тю-тю… И что ты сделаешь?
— Ты попросила, чтобы я позвонила. Но я потеряла телефон.
Она подошла поближе.
— И что, прям вот так взяла и меня разыскала? Заняться нечем?
— Почему, есть чем. Вот… рисовать тут буду. Будем, то есть. Мы — группа.
— Группа обычно поет. И играет.
— «Стрит-арт» — слышала?
Тут я рассказала Сане про то, что мы хотим делать. Поначалу говорила очень осторожно. Я все боялась, что она сейчас меня обматерит, скажет, что мы с девчонками с жиру бесимся и лучше бы радовались тому, что здоровы, и держались подальше от таких, как она. Что ж… Ладно. Всё равно буду рисовать — нужно мне ее одобрение!
Но Сана идею приняла и даже как-то помягчала.
— Ты на меня не злись за эти бабки, — попросила она через какое-то время. Там дело такое… Потом расскажу. Если коротко: Нурик — это брат Беки. А Бека — мой парень был…
— Почему «был»? Поссорились, что ли?
— Его больше нет. Уже четыре месяца.
Сана задрала рукав толстовки:
— Видишь?
На худой руке виднелись несколько длинных свежих шрамов.
— Я и сама жить не хотела — откачали. Медики же… Хотя бо-ольшой вопрос — насколько меня хватит. Может, скоро с Бекой встретимся… Как говорится — тяжело в лечении — легко в раю.
Не зная, что ей отвечать, я решила сменить тему:
— Извини, конечно, но что-то ты на Оксану не сильно похожа… Или у тебя корейцы в роду?
— Да и ты на Доремиру мало смахиваешь…
— Ты запомнила, как меня зовут?
— Редкое имя.
— Ну, правда, кто ты по нации?
— Знаешь, сколько у меня кровей? До болезни не меньше восьми было. И польская, и еврейская, и грузинская… Вот только что корейцев нет! По матери один прадед — калмык, другой — еврей, режиссер с «Ленфильма» — в войну сюда эвакуировали их, так и остался в Казахстане. А после переливаний вообще интернационал стал! Ничего так, неплохо себя чувствую. Я — гражданин мира!
— Может, гражданка?
— Блин, «гражданка»… Вот как противно… Ненавижу!
— Что ненавидишь?
— Да что я баба!
— Так почему тебя Оксаной-то назвали?
— Да чтоб ни вашим, ни нашим! Предки спорили-спорили. Даже подрались по пьяной лавочке. А потом мать пошла в загс и назло отцу назвала меня Оксаной — в честь одной соседки, которую он ненавидел.
— Что, честно?
— Ага… три раза! Лапшу стряхни! Нельзя такой доверчивой быть. Нет, конечно! Вообще-то я их не знаю — ни мать, ни отца. В тот год, когда я родилась, наркоту левую продавали. Мать меня грудью не кормила — молоко пропало. Ей всего семнадцать было. А отцу — тридцать три. Она его очень любила. Очень! Кололись оба. Оба и вкололи не то… сразу. Мне потом один человек говорил — от этого сразу уходят, мотор отключается — и все. Родителей нашли, потому что я сильно орала — есть хотела. Мне на днях должен был год исполниться. Так что больничка, потом детдом — в виде подарка на днюху, да… Потом вот дедушка с зоны вернулся. Он у меня художник. Но тоже не знает, почему меня так назвали.
— Так твой дед — художник?!! И ты молчала?
— Говорю.
— А можно с ним познакомиться?
— А нужно?
Помолчав немного, Сана пояснила:
— Запойный он. Сидит на Кок-Тюбе, картинки всякие, сувениры впаривает иностранцам. Приходит иногда. Когда пьяный, я сразу чую и не выхожу.
Я все же решилась спросить, что значила вся эта история с деньгами, Нуриком и почему Сана передала мне свой номер.
Глава 16. История Саны
— Номер? — переспросила Сана. И что там было написано?
— Твой телефон. А еще подпись — ok’Сана. Нурик сказал позвонить.
— А ты чего?
— Я… Ну, я потеряла нечаянно.
— Ни фига себе, Нурик дает! Слушай, у меня единицы все вышли. Дай мобилу, я ему коротенько, а? Сказал тебе «позвонить», да? Вот приколист…
Ничего не понимая, я отдала сотку. Сана, дорвавшись до телефона, долго куда-то названивала, но ей не отвечали.
— Абонент сендрулля![11] Куда он делся, вообще? Ну-ка, подожди…
И Сана снова начала набирать номер.
— Кайратик? Привет, как дела? Нурика ищу… Что!?? Ой, перезвони мне, а? Сюда, да, перезвони… Блин! Нет, ну что за …
— Что-то случилось?
— Ну, давай уже, перезванивай! Сана трясла мой бедный телефон, будто от этого в нем могли сконденсироваться новые единицы взамен кончившихся. Но звонка так и не было.
Сана сползла вниз по стенке, села на корточки, сжалась в комочек, уткнув лицо в худющие коленки.
— Сана, Сана, ты чего? — я осторожно гладила ее по плечу. Даже встряхнуть боялась — такая она была худая и на вид хрупкая.
— Курить у тебя, конечно, нет?..
— Нет. Ты что, куришь? А… тебе разве можно?
— Сейчас надо.
— Что-то плохое случилось?
— Нурика забрали.
— Куда?
— Под следствие.
— За что?!!
— Дура, что ли?
— Ах, ну да…, — спохватилась я.
— Блин, и Кайра не перезванивает… Слушай, ты сходи, купи карточку билайновскую, тут на входе, а?
— Да у меня денег почти нет.
— Ох, детский сад — штаны на лямках.
Я так волновалась, что забыла и про татешку — ведь можно же у нее спросить! В эти секунды я чувствовала себя такой же одинокой и всеми покинутой, как и моя новая знакомая. Или, все-таки — подруга?
— Ты пока не уходи — он сейчас обязательно перезвонит, — попросила она. Давай подождем, ладно?
Я устроилась на корточках рядом. Молчим. Подпирать таким образом стену очень неудобно. Оксану это мало трогает — один за другим, по-обезьяньи, обкусывает ногти на своих длинных пальцах. До меня ей, кажется, и дела нет.
Потом я спросила:
— Так, выходит, это не ты мне записку написала?
— Выходит.
— А кто тогда?
— Догадайся с трех раз…
Я заметила такую штуку: хотя Сана уже не первый раз дает понять, какая я дура, почему-то в общении с нею меня это не напрягает. Честный человек — что думает, то и говорит. Конечно, по сравнению с ней я — полная дура. И еще — абсолютная малолетка. Вон она сколько всего уже испытала!
— То есть, ты хочешь сказать, Нурик… А зачем ему?
— Зачем… Не иначе, Нурик решил подсунуть мне всю такую из себя положительную особь, как ты. Типа — для исправления, — язвительно произнесла Сана. Наконец, взглянула на меня по-человечески, — Не обижайся. Просто я ужасно боюсь за него.
Она немного помолчала, еще погрызла ноготь…
— За себя не боюсь, а вот за него…
— А… а зачем вы это делали?
— Понимаешь… Лекарства очень дорогие. И их надо очень много. Просто, чтобы хоть на этом свете удержаться. А если выздороветь, так это операция нужна. Тут уже счет на другие деньги — на евро. И то — если все получится, если повезет… Я здесь уже два года. Получше станет — ухожу, потом снова… А вот Бека пробыл здесь совсем мало. Я его еще с волосами видела.
— Сана, а почему тут все лысые?
— Лекарства сильные вводят. Очень сильные. Волосы вылазят начисто. Вот угадай — я какая раньше была?
— В смысле — цвет волос?
Я посмотрела на Сану, заглянула в ее рысьи раскосые глаза. Оказывается, они светло-зеленые… Не так-то легко это разглядеть — она все время умело прячет взгляд.
— Я знаю! У тебя рыжие волосы!
— Смотри-ка, — усмехнулась Сана, — угадала, художница! Да, рыжие. Были.