Великое село Елахов Анатолий
– Вы простите нас, Виктор Акимович! – проговорил Васька, потупив голову. —За побег. За все переживания, которые мы доставили вам.
– Простите нас, – вторил ему Колька.
– Ну, на первый раз так и быть, прощаю, – рассмеялся Виктор Акимович. – Как вас ругать, если, говорят, вы еще и нефть в тайге нашли…
– Нашли, нашли, – наперебой закричали ребята. —Это было здорово! Она как ударит, а как газ вспыхнет… Зарево на всю тайгу.
– Хорошо! Вечером расскажете всему детскому дому о ваших приключениях.
Он отпустил ребят и шагнул навстречу Васькиной маме.
– Здравствуйте, Надежда Петровна! Пойдемте-ка, в тепло, за чай! Надеюсь, что и Новый Год встретим все вместе.
– Сначала наши подарки примите! – Отвечала весело Надежда Петровна.
Достали из кошевки коробку с антоновкой, тотчас заполнившей своим знойным запахом все пространство, Петрович потащил в сени мешок с мукой.
– Вот это подарок! —Радовался, как ребенок Виктор Акимович. —Теперь у наших ребятишек настоящий праздник. С яблоками, белыми пирогами!
Васька же во все глаза в волнении смотрел на берег, где каталась с обрыва детвора. Он всем сердцем стремился увидеть сейчас Лару, увидеть и не заробеть. Потому, что еще не видя ее, при одной мысли о ней Васька приходил в такое смущение, что руки и ноги его становились деревянными и голос пресекался. Он собирал всю свою волю, ожидая этой встречи.
Ребята, катавшиеся с обрыва, уже заприметили гостей, разгружавших сани возле их дома, и, оставив катание, побежали, гонимые любопытством, разузнать кто это пожаловал к ним накануне Новогоднего вечера.
Первая волна детдомовцев захлестнула Ваську с Колькой с головой. Их тискали, обнимали, кричали радостно. А с берега все подбегали и подбегали ребятишки, искренне радуясь встрече с друзьями.
Васька увидел, как вперевалку подошел к толпе Андрюха Чекан, раздвинул обступивших его ребятишек и дружелюбно сунул Ваське жесткую ладонь.
– Ну, здорово, что ли! Кто старое помянет, тому глаз вон!
Лады?
Васька улыбнулся в ответ и сжал Андрюхину руку. Он заметил неожиданно, что за время своих странствий по тайге и отсутствия в детском доме, то ли Андрюха стал меньше ростом, то ли он, Васька, сильно вырос и окреп.
Обида прошлого ушла, казалось, безвозвратно.
Краем глаза увидел Васька и Леньку Кропачева. Тот стоял в стороне, воровато втянув голову в плечи. А когда глаза их встретились, повернулся резко и ушел за дом.
Но как ни выглядывал Васька голубоглазую девочку Лару, так и не обнаружил ее в веселой толпе детдомовских ребятишек. И сердце его все более стало наполняться тревогою и тоской.
– Колька! – Попросил он Покачева, – спроси у Виктора Акимовича про Лару.
Колька сорвался с места и побежал по лестнице на второй этаж в кабинет директора. Его не было, всего несколько минут, которые Ваське показались вечностью.
Но вот Колька появился на лестнице, лицо его было растерянно, он махнул Ваське призывно рукой.
Они вместе вошли в кабинет Виктора Акимовича, где он Надеждой Петровной разбирал из коробки яблоки.
– Где она? – Не сдерживая волнения с болью в голосе спросил Васька.
Виктор Акимович удрученно положил яблоки на стол и глянул Ваське в глаза.
– Это жизнь, Вася! Ларису Жаркову час назад увезла на станцию ее тетя. Она оформила опекунство и забрала девочку. Теперь Лариса будет жить у тетки далеко отсюда в Краснодарском крае.
Васька стоял, как громом пораженный. Из глаз его покатились крупные соленые слезы и застили мир. Отчаяние охватило его.
И тут Васькина мама выступила вперед.
– Мы успеем, Вася, не горюй! – Решительно сказала она. – Сколько до станции? Десять? Успеем.
Они почти кубарем скатились с лестницы, прыгнули в сани.
– А ну, Воронуха, выручай! —Надежда Петровна взмахнула вожжами над головой.
И Воронуха, словно поняв всю ответственность момента, почти с места пустилась вскачь.
Они летели, взрывая облака снежной пыли, к станции вдоль заснеженного Иртыша, мимо вытащенных на зиму бакенов, мимо рыбацкого становища, пронеслись заснеженной деревней, мирно курившей свои трубы, сосновым гулким бором…
– Скорее, Воронуха, скорее милая! – молил Васька.
И Воронуха упруго натягивала постромки.
Они вылетели из леса, и станция оказалась, как на ладони.
Около водокачки стоял черный паровоз с большими красными колесами и пускал струи белого пара. За ним, словно в очередь на водопой, выстроилась вереница зеленых вагонов. В каком-то из них находилась Лара, ожидая отправления.
Васька встал в кошевке, перехватил у матери вожжи и присвистнул. Воронуха подхватила галопом и вынесла сани почти на самый перрон.
Васька и Колька бросились вдоль вагонов, заглядывая в окна. Ларисы не было видно. Дежурный уже вышел на перрон и ударил в колокол к отправлению. И тут Васька увидел ее. Она сидела у окна, и прекрасные голубые глаза были полны печали.
– Лариса! —Закричал во все горло Васька. – Я нашел тебя! Лариса!
Поезд дернулся и лязг буферов заглушил Васькины крики. Но Лариса услышала, встрепенулась, повернула голову и увидела за окном Ваську Уралова, размахивающего шапкой. И тот час лицо ее озарилось радостной улыбкой и особым счастливым светом. Им не нужно было слов. Все сказали сами за себя глаза. И тут Лариса открыла маленькую сумочку, достала свернутый листок бумаги, что-то быстро написала на нем и приложила к стеклу.
Это было Васькино письмо, отравленное летом в бутылке по Оби:
«Я люблю тебя, Лариса!» – узнал Васька свой почерк.
А рядом была только что написанные Ларисой слова:
«И я тебя тоже!»
Поезд уже шел, все быстрее и быстрее набирая ход. Васька сначала шагал рядом, потом бежал рысью, потом мчался рядом с ним, не в силах оторвать глаз от счастливого лица Ларисы
Весна на тракте
…В зелени и тепле плавился май. Ручьи, уставшие от паводкового разгула, чуть слышно звенели на перекатах, жаворонки колоколили над головой, из сырых низин накатывали волны хмельных запахов прелой земли и цветущих медово ив. Уже поднялась на лугах трава-мурава, а в заливных поймах мощно пробивалось к солнцу травяное многоцветье – настоящая кладовая природы.
В этот погожий денек на старом тракте появился молодой человек, высокий, широкоплечий, с красиво посаженной головой и прямым уверенным взглядом. Молодой человек был одет в прорезиненный плащ, фетровую шляпу и резиновые сапоги. В руках его был потрепанный портфель. Скоро он остановил грузовик, везущий в колонне к посевной семена и удобрения в дальние углы района.
Молодым человеком был Василий Уралов, инженер районного управления сельского хозяйства. Он отправлялся в дальнее село Бекетовское знакомиться с хозяйством. Райком партии предложил кандидатуру Василия Уралова в этот колхоз на должность председателя. Было Василию всего двадцать два года. И было в душе его страстное желание преобразований.
С того памятного открытия Шаманского нефтеносного района прошло одиннадцать лет. За эти годы Западная Сибирь мало в чем изменилась, все так же жили люди по деревням и лесным поселкам при керосиновых лампах, а то и вовсе при лучине, все также убийственно было бездорожье на тысячи не мереных верст, а на сотни верст безлюдье и дичь… Однако Сибирь жила ощущениями великих перемен.
Волнующие слова «нефть, газ» все чаще звучали не только на партийных и хозяйственных заседаниях, но уже широко проникли и в обиход.
А Васька Уралов и Колька Покачев успели за это время окончить среднюю школу, поступить в высшие учебные заведения, и стать дипломированными специалистами, начать трудовую жизнь. Василий закончил факультет механизации сельскохозяйственного вуза, Николай в Ленинграде- университет народов Севера.
Трудно ли им было? Да уж, конечно, не просто, если на двоих одна мать – Надежда Петровна Уралова с зарплатой заведующей садика, так и не решившаяся на второе замужество, хотя претендентов было немало. В том числе и Виктор Акимович, директор детского дома, похоже любивший Надежду Петровну всем своим сердцем.
Они ютились втроем в барачной комнатушке, но жили счастливо, потому что были вместе, вместе садили огород и растили картошку, ловили на реке топляки, чтобы обогревать зимами свое жилище, корпели вечерами под керосиновой лампой над тетрадями и книжками…
Но государство уже подставляло детям войны свое надежное плечо, мостило новому поколению твердую дорогу в будущее. Если бы не эта помощь и опека, разве смог бы вогульский мальчишка Колька Покачев, оставшийся без роду, без племени подняться на вершины знаний в прославленной столице науки Ленинграде? И вряд ли Васька Уралов получил бы свой красный диплом отличника и почти сразу же ответственную работу?
Они готовились с Колькой к серьезной жизни, мечтая уже не найти, а самим создать, построить, выпестовать свою страну Истины и Справедливости, свое Беловодье, где каждый будет счастлив и любим. И потому новое свое назначение Василий воспринял с большим энтузиазмом.
Василий не стал ждать, когда придет за ним машина, добирался до Бекетовского, центральной усадьбы колхоза «Заря», попутным транспортом. Райком решил предложить его кандидатуру на должность председателя колхоза. После института он успел всего год поработать в соседнем районном управлении сельского хозяйства. Видимо, проявил себя неплохо, если партия решила, что молодой специалист способен поднять это хозяйство, в котором за последние три года сменилось четыре председателя. Последний председатель тоже ничем не успел себя проявить – утонул во время бури на Иртыше.
Колхоз был в лежачем состоянии. Поголовье скота не росло, надои падали, урожайность зерновых – на уровне дореволюционных…
Было у Василия страстное желание работать, засучив рукава, были знания, но знания чисто технические, а вот управленческого опыта – кот наплакал. И управлять-то нужно было не железками, а людьми… Об этом и размышлял он, добираясь до Бекетовского.
На старом Сибирском тракте подбирала его колонна грузовиков, везущих в дальнюю глубинку семена и удобрения. Однако радоваться было еще рано. Скоро бетонка кончилась и колонна встала.
На границе с насыпной дорогой был перекинут огромный, изо всего леса, осиновый шлагбаум. Водители высыпали из машин, загалдели.
Тут из маленькой, сколоченной наспех будки, вылез старик в бродах, зеленой пограничной фуражке без кокарды.
– Не пущу! – решительно замахал он руками. Поворачивайте обратно!
Вот оно что! Дорога на распутицу закрыта.
Закрывали сельские проселки каждую весну, и каждую весну между дорожниками и шоферами шла упорная война.
– Покуражится да пропустит, – заверил Уралова шофер и вылез на обочину покурить.
Старик же молчаливо оглядел колонну, сдвинул на глаза фуражку, почесал седой затылок.
– Впустую, мужики стоите. Сказано – не пущу!
Он повернулся к будке и начал обстоятельно пластать топором короткий чурбачок на дрова. Скоро над будкой занялись кисловато-горькие куржавчики дыма. Дед собирался чаевничать.
– Дед Гарапон! – крикнул шофер головной, машины. – Ты это кончай! Нам ехать надо.
– А ты езжай, – выглянул старик из окошечка. – Только в обратную сторону. Через город езжай.
– Да ты в уме, старый! Что нам, двести километров крюк делать? – начали кипятиться мужики.
– Мое дело маленькое.
– Да ведь посевная, бюрократ ты в ботах! Семена везем, понял?
– А ты, гражданин хороший, не кричи. Есть повыше начальство. Товарищ Бурышев строго-настрого наказал без документов не пущать! – Отвечал невозмутимо Гарапон.
– А это что? Филькина грамота? – шофер тряс потрепанным пропуском.
– А вот мы и посмотрим: Филькина, али товарища Бурышева.
– Старик достал из кармана очки, долго шевелил губами, рассматривая бумаги.
– Не пущу! – наконец, все так же невозмутимо, ответил он. Товарищ Бурышев наказал только с красной полосой пущать, а у тя – синя. Не стой, батюшко, не стой!
– Ла-дно-о, – заскрежетал зубами парень. – Ладно, старый пень. – Он со злостью пнул камень на обочине. Камень плюхнулся в канаву, пугая лягушек. Шофер скривил рот – зашиб палец.
– Я тебя, старая кочерыжка, в будке запру. Будешь тут всю ночь куковать.
– Не выйдет, милый! – ласково возил старик. – Лицо его раскраснелось от чая и было полно благодушия. – Я уж и нумерки ваши на гумажку списал. А то этта и в самом деле ваши, нет ли, мужики батожок к дверям приставили. Учен.
– Этак его не возьмешь, – сказал шофер Уралову – Тут нужна дипломатия.
Он ушел к мужикам на совещание. Солнце уже скатилось к вершинам леса, стряхнувшего зимнюю дремоту. Слышно было, как под гулкими сводами леса бормочут косачи, и где-то далеко в просыхающих полях ровно гудели тракторы.
Мужики толпились у пограничной будки. Что-то до боли знакомое было во всей этой сцене у шлагбаума. И старик в зеленой фуражке с его куражом и амбициями государева служащего напоминал Василию кого-то, с кем не раз пришлось встречаться на жизненном пути. Уралов вздохнул, сдерживая страсти.
– Постно кушаешь, батя. Пустой чай душу не греет. Пуншиком не побалуешься? —Осаждали водители будку.
– Не потребляю!
– Али старуха ругает?
– Я, милый, на службе не пью.
– Ой, ли? Поднести, может?
– Отказываюсь категорически. Ты меня на подкуп не бери. У меня самого старухе наказано в лавку сбегать. Кончу дело, гуляю смело.
Водитель вернулся и сердито упал на сиденье.
– В объезд не тронусь. Ночь просижу, а высижу. Всяко уйдет домой, либо уснет.
Тоскливая тишина надолго воцарилась на дороге. Лишь ошалевшие от любви лягушки радостно и безмятежно славили мир.
– Эй, Гарапон! Подымай бревно, – совсем безнадежно окликнул старика шофер передней машины, самый молодой и нетерпеливый.
– Не подумаю! – дед взял топор и принимается докалывать чурбачок.
Тут где-то в середине колонны раздался пронзительный визг и вслед за ним крепкая ругань Тут же визг повторился, но более яростно и отчаянно.
Дед Гарапон поднял голову и прислушался. Визжал поросенок, ругался шофер. Еще утром купил он его на рынке и теперь вез домой. Поросенок оголодал за день, взбунтовал.
И тут неприступного Гарапона словно подменили. Он торопливо засеменил к машине.
– Никак кабанчика купил»? – спросил он заискивающе шофера.
– Купил! – огрызнулся тот. – Тебе что за забота?
– А как жо? Подохнет чай. Деньги плачены. Ну-ка, покаж!
Он стащил мешковину с корзины, радостно сдерживая брыкающегося поросенка.
– Добрый кабанчик, добр. Я этта сам привез кабанчика-то. Еле-еле со старухой отходили. Оправился, не сглазить бы.
Он торопливо побежал к шлагбауму, распутал узел веревки. Лесина, качнувшись, медленно ползла вверх.
– Езжайте, езжайте, мужики. Бог с ним, с Бурышевым.
Весело побежали машины по просыхающей дороге.
– Добрый кабанчик будет, добрый!
Повеселел и Уралов, радуясь, что еще засветло доберется до Бекетовского.
Быка за рога
Посадки села Бекетовского стоят на высоком берегу реки. Дома крепкие, за высокими тесовыми заборами, с амбарами да черными банями, с ухоженными огородами…
Сюда на поселение ссылали всякого рода вольнодумцев да лихих людей, смешалась здесь русская кровь с татарской и кавказской, с вогульской и остяцкой, под лютыми морозами выплавился особый сибирский характер: независимый, не сгибаемый, упертый… Если уж в бой идти, то за победой, если гулять, так гулять, чтобы чертям было жарко, если работать, так работать до седьмого пота…
Только вот парадокс: в районе говорили об истовом трудолюбии бекетовцев, а колхоз – на боку… Почему земля не родит, почему на фермах надои у коров козьи? Почему казна колхозная пуста?
…В Бекетовское приехал Василий Уралов только к вечеру. Улицы были пустынны, и лишь собаки, весело виляя хвостами, приветствовали будущего председателя.
Сразу за деревней видны были строения ветхого коровника.
Василий решил еще по дороге сразу же «брать быка за рога». С коровника он и начал свое знакомство с хозяйством.
На дворе было пусто. Под ногами хлюпала навозная жижа, кормушки были пусты и коровы, словно почуяв в этом новом человеке будущего председателя, встретили Василия отчаянным ревом.
На сердце Уралова стало горько. Он прошел по двору. Ни души, хотя время было не такое уж и позднее.
Заглянул в пристройку. В «красном уголке» под писаном на ватмане «Графиком случки коров в разрезе доярок» сидела пожилая женщина в фуфайке, больших валенках с калошами, сером платке, упавшем с седых волос на плечи, и плакала.
Уралов смутился и постарался, как можно мягче, окликнуть ее.
– Скажите, что здесь случилось?
Женщина подняла на него полные слез глаза и тихо ответила:
– Коров жалко! Они-то чем виноваты, что пастух второй день пьян в стельку, а распорядиться привезти подкоску некому.
– Как вас зовут?
– Нина Пасхина я. Вековечная доярка. Сейчас вот устарела, так ночным сторожем наряжают.
– Пойдемте со мной! – Решительно сказал Уралов, – покажите, где живет бригадир.
Долго стучали в тесовые ворота большого в пять окон по переду дома с резными наличниками. Наконец, брякнула щеколда.
Бригадир вышел на крыльцо распаренный в одном исподнем и полотенцем на плечах. В деревне, видимо, был банный день.
– Что же это Николай Иванович, делается? – С упреком обратилась к нему спутница Василия. – Что же вы это скотину губите?
Бригадир покосился на Уралова, стараясь определить, что это за деятель пришел на его двор, чего от него ждать, и властным жестом руки остановил расходившуюся бабку:
– Не трещи! Сказано, у братанов свадьба. Сеструху выдают. А боле мне послать некого.
Уралов, стараясь быть предельно сдержанным, хотя его так и подмывало сказать этому благодушному типу далеко не лестные слова, представился:
– Я Василий Уралов, прислан к вам райкомом партии для ознакомления с хозяйством. Я советую вам сейчас же одеться и поднимать трактористов, возчиков, кормачей, ехать за травой и накормить скотину.
Видно стало даже сквозь банный румянец, как побледнел бригадир и стиснул зубы…
– Команды отдавать легко, – сказал он угрюмо. – Да тут у нас командиров не больно почитают, тут у нас сами с усами…
– Тогда сами и поезжайте и косите, и возите, если не в состоянии управлять людьми. – Резко сказал Уралов.
Бригадир бросил на Василия насмешливый взгляд и хмыкнул:
– Я то поеду, а вот остальные… У нас свадьба – дело святое, почти вся деревня там. Пока не нагуляются…
Тут деревенская тишина словно раскололась. Где-то недалеко на улицу выплеснулась гармонным перебором, задиристыми частушками, присвистом и уханьем лихая гулянка. Задробили часто каблуки в тесовый помост, загомонил народ…
Бригадир кивнул головой в сторону расходившегося веселья.
– Вот они братья Кряжевы веселятся. Можно вместе дойти, поговорить. Может и съездят за травой-то? – Сказал бригадир с иронией, испытующе глядя на приезжего гостя.
– Пойдемте! – Решительно согласился Уралов, еще не зная, что он скажет этим людям, как достучится до их сознания. А если сейчас он не сможет выправить ситуацию, не сможет договориться с людьми, то как ему вести себя дальше? О чем будет говорить с людьми на собрании, когда придет время выбирать его председателем. Поверят ли ему люди?
Дом Кряжевых всем видом своим напоминал крепость. Рубленый из бревен в обхват, с маленькими окнами, трехскатной крышей, мощным забором. Около дома стоял на приколе колесный трактор с тележкой, чуть дальше гусеничный ДТ. Напротив дома из обрезной доски пятидесятки был набран помост, на котором и около которого топталось человек сорок хорошо выпившего народа.
На кругу выделывал под гармонь коленца здоровенный чубатый парнище в темном бостоновом костюме, хромовых начищенных сапогах, за голенищем у него торчала наборная рукоятка финского ножа. Парень, согнувшись едва ли не пополам, бухал ногами в помост и скорее кричал, чем пел частушку:
- Мы ребята ежики,
- В голенищах ножики,
- А по две гирьки на весу,
- Револьвер на поясу…
Ему вторил другой, плясавший напротив, такой же крепкий и такой же чубатый парень:
- Выхожу и запеваю,
- А в кармане молоток
- А неужели не заступится
- За родного браток…
И столько было страсти, энергии и задора, готовности тот час вступить в сражение с противником, если таковой объявится, в этой их удалой пляске, что Василий понял: начни он командовать здесь, скандала не избежать… Уж на что крепок и натренирован он, но и ему тут не устоять, намнут бока кандидату в председатели…
У площадки в окружении девчонок стоял третий такой же крекий, такой же чубатый парень, только потончивее и помоложе. На одно плечо его бы накинут пиджак, на голове прилепилась кепка восьмиклинка с веточкой черемухи.
Братаны оставили круг и на подмостки выскочила бойкая девчонка, лихо продробив каблучками.
- Допризывнички гуляют,
- Допризывничкам почет…
- А несчастная браковка
- Еле ноги волочет…
– Это вот и есть братья Кряжевы, – сказал бригадир. Один вот, Ванька, в армию идет, а эти два – трактористы, а больше трактористов нет в этой бригаде. Но сейчас, точно вам говорю, лучше их и не трогать…
– Это почему? – Не сдавался Уралов, хотя ему и так уже было ясно, почему Кряжевых лучше не трогать.
– Генаха-то, у которого финка из-за голенища торчит, уже в тюрягу сходил. Уж больно горяч, чуть что не по ему – в драку…
– А второй?
– Второй- Пашко. Не сидел, а такой же отлет…
– А что же вы их в трактористах держите? На ответственном участке…
– Работники они хорошие, как начнут пахать, так как огнем палят. Сутками из-за рычагов не выходят, но уж если праздновать начнут, тут их не трожь…
– И все же я хочу с ними поговорить! – Твердо сказал Василий.
Но их и так уже заметили. Гармошка жалобно всхлипнув, замолкла, плясавшие в кругу братья Кряжевы, повернулись к вновь пришедшим гостям.
– О-о! Сам бригадир к нам пожаловал. Да не один, —Сказал нараспев Генаха, раскрыв широко руки. – Нашего полку прибыло. По чарке гостям.
Из дому уже несли на подносе закуску и бутылку «Московской» со стаканами.
– За счастье молодых! По целому, – Генаха ловко сорвал с бутылки сургучную пробку, в его огромных руках пол литра казалась четвертинкой, и вся она в один миг вместилась в эти два стакана.
Бригадир глянул жалобно на Василия и взял в руки стакан.
Но Василий решительно отвел угощение.
– Вот что, друзья, – твердо сказал он. – Я пить не буду ни за счастье молодых, ни за их будущее…
– Это почему это не буду? – опешил было Генаха. – За счастье молодых он не будет… Так мы можем и по другому попросить! – В голосе его зазвучала неприкрытая угроза… – Ты кто такой, чтобы нам, Кряжевым, поперек пути становиться?
– Я Василий Уралов, прислан сюда по решению райкома партии как кандидат на должность председателя колхоза. – Сказал громко и твердо Уралов, чеканя каждое слово. – И я вижу, что у вас в колхозе полный бардак. Коровы от голода на дворе так ревут, что крыша поднимается, а вы тут гулянки устраиваете…
Генаха недобро усмехнулся:
– Коровы чай не сдохнут до завтра, а вот председателем ты можешь и не стать…
– Ты чего это несешь, Кряжев! —Встрял бригадир. —Ты эти замашки брось. Ишь, угрожать вздумал!
– Ты, бригадир, не мельтеши. Генаха никогда и никому не угрожал. Он сразу резал, – ухмыльнулся Пашко. – А этого мы резать не станем. Мы его просто не выберем…
– Выберете вы меня или нет, мне без разницы. – Вскипел Уралов. – Я без работы не останусь, а вот у твоей сестры, как ты говоришь, ни счастья, ни будущего, ничего с таким вот вашим отношением к делу, не будет. И у вас не будет, и у ваших детей… Развалите колхоз в конец, прогуляете…
– Чего-о ты сказал, паренек? – Вздыбился Генаха. – Кто прогуляет? Мы с Пашко колхоз прогуляем? Да ты кто такой, ты чего про нас знаешь-то?
– А и знать нечего, – вдруг вынырнула из-за спины Уралова Нина Ивановна. – Не стыдно ли вам приезжего человека, срамота, сами жрете, а скотину голодоморите!
На какое-то время наступила тишина. Но тут вперед, раздвинув братьев, выступил могучий мужик лет пятидесяти с седеющей гривой волос, в котором сразу видна была порода, давшая на свет и Пашка и Генаху.
– А ну, уймитесь, соколики! Верно вам говорят люди. Не гоже скотину мучить. Только вот чего я скажу, Василий, Как тебя по батюшке-то?
– Васильевич он, – подсказала Нина Ивановна.
– Так вот, Василий Васильевич. Не чинись, выпей с нами заздравную, а скотину мы сейчас живо обрядим.
– Сначала обрядите, – уперся Уралов.
– Хорошо. – Согласился Кряжев старший. – Генаха, Пашко! В поле ехать не стоит. Худая еще трава, жидкая. Заводите трактор, спускайте с повети пустошное сено, везите на двор.
– Ты чего это батько наше сено-то отдать решил? – вывернулась из=под руки у Кряжева маленькая, словно воробей, женщина.
– Ничего мать, накосим нового! – Отвечал ей спокойно Кряжев.
Тут же затрещал в заулке трактор, распахнулись тесовые ворота. С десяток добровольцев, не снимая парадных костюмов, уже забрались на поветь и орудовали вилами. Через пятнадцать минут с полным возом колесник уже тарахтел по направлению к колхозному скотному двору…
– Ну что, командир, с почином! – Старший Кряжев протягивал Василию стакан, полный склень водкой, и соленый огурец на вилке. – Не держи на Кряжевых зла!
Отступать было некуда. Василий выдохнул из груди воздух и, пересиливая себя, выпил стакан до дна.
И тотчас, словно пожар вспыхнул внутри его, голова закружилась легко, и груз дневных забот и тревог стал отходить на задний план.
Перед ним словно из туманы выросла веселая девица в крепдышиновом сиреневом платье, сверкнула озорно горячими глазами, и, ухватив Уралова за руку, вытащила в круг. Радостно отозвалась гармошка, и ноги у Василия сами пошли в пляс.
Девица выдробила строчку и, не сводя с Василия дерзких манящих глаз, пропела, как выдохнула:
- А ни коровы, ни козы,
- Не коси, не майся…
- Только с милым на печи
- Лежи да обнимайся.
Тут же Василия подхватили под руки и потащили в дом.
– Не хватало и мне еще загулять вместе со всеми! – В отчаянии подумал он и уперся.
– Нет, нет! – Запротестовал Василий. – Я не могу сейчас идти с вами. Меня ждут.
Он нашел глазами в толпе Нину Ивановну и призывно замахал ей рукой.
Она все поняла, подхватила Уралова под локоть и сердито прикрикнула на разгулявшуюся публику.
– Вам сказано, что товарища Уралова ждут. Он не может остаться!
Шум праздника остался в стороне.
– Вы где собрались ночевать-то сегодня? —Спросила осторожно вековечная доярка Пасхина. – Ежели чего, так у меня изба пустая. Только сначала надо на двор сходить доглядеть.
…На этот раз коровник встретил тишиной, нарушаемой лишь хрустом сена да глубокими вздохами скотины.
– Слава тебе, Господи! – Перекрестилась Нина Ивановна. – Теперь пойдем на покой!
Она помолчала прислушиваясь к своим мыслям, покачала головой:
– Это ж надо, Кряжев сено самолучшее свое отдал! А три года назад уполномоченного с крыльца спустил. Так Генаха тогда на себя вину взял. Два года отсидел ни за что не прошто…
Читать бесплатно другие книги:
