Ветер с севера Вилар Симона

– Родня Фулька Рыжего? – переспросил один, и Эмма похолодела, заметив, как он плотоядно косится на ее обнаженную ногу, не прикрытую разодранным платьем. Это был рослый краснорожий мужлан, отощавший и грязный, но с выправкой военного. Только сейчас Эмма заметила, что у него вырваны ноздри. – Так ты, выходит, племянница этого пса? Пусть меня повесят, если сегодня я не воспользуюсь случаем получить с него плату за все, что мне задолжал этот трупоед.

– Тебя и в самом деле повесят, урод, если ты причинишь мне малейшее зло! – стараясь, чтобы ее голос не дрожал, воскликнула девушка.

Лицо разбойника вспыхнуло яростью.

– А кто об этом узнает, девица? Никто не помешает нам потешиться славненькой козочкой столько, сколько мы пожелаем, а потом мы перережем тебе глотку, чтобы не болтала лишнего, и забросаем камнями в первой же лощине.

– Но и выкуп не худо бы было получить, – проговорил нерешительно тот, что пониже, но франк с рваными ноздрями лишь замахнулся на него, а третий разбойник, узколобый, с темными раскосыми глазами, глубоко спрятанными под мохнатыми надбровьями, решительно шагнул к девушке.

Она успела отскочить и метнулась прочь, но, поняв, что бежать некуда, остановилась на самом краю обрыва, сцепив руки.

– Еще шаг – и я прыгну вниз!

Вряд ли бы их это остановило, но внезапно на лицах разбойников появилась растерянность. Эмма почувствовала, как почва на краю обрыва вдруг подалась под ногами, перед ней зазмеилась широкая трещина, и девушка с отчаянным криком полетела вниз.

Чудом ей удалось ухватиться за подмытые ливнями корни сосны и повиснуть над пропастью. Она взглянула вниз и крепко зажмурилась. Далеко внизу, в пене потока, громоздились острые камни.

– О, Иисусе всемогущий!..

Ее крик вознесся над пропастью. Эмма пыталась достать ногами до глинистых выступов отвесной стены, но они рассыпались в прах, едва она их касалась. Эхо ее крика перекатывалось в лесу за рекой. Прямо над собой она увидела лица разбойников.

– Ну что, девица, удобно ли тебе там? – насмешливо бросил воин с рваными ноздрями. – Давай, бросай эти корешки, а мы поглядим, что останется внизу от родни проклятого пса Фулька.

Эмма извивалась изо всех сил, и на какой-то миг ей все же удалось опереться ступней на выемку в утесе, перевести дух и даже перехватить руку поудобнее.

– Давай, давай, крошка! – хохотали наверху. – Карабкайся, а уж мы тут примем тебя прямо в распростертые объятия.

Эмма поняла, что надеяться больше не на что. Закрыв глаза, она стала читать молитву, понимая, что ее час настал. И вдруг сверху до нее донесся душераздирающий вопль. В следующий миг тело низколобого разбойника, извиваясь в воздухе, пронеслось мимо нее. Эмма, так ничего и не поняв, проследила, как оно рухнуло в воду и камнем ушло на дно. Она закинула голову. Сверху донесся лязг железа, и еще один крик, полный ужаса и боли, полетел над рекой.

И сейчас же глаза ее изумленно расширились – она увидела склонившегося над самым обрывом викинга. В руках у него был окровавленный меч.

– Ролло!.. – выдохнула Эмма, не сознавая, ужасается ли она или испытывает облегчение.

Лицо ярла было мрачно, губы плотно сжаты.

«Как он отыскал меня? О, небо, что сделает он со мной за побег?»

Ее слабеющие руки скользили, в глазах стоял ужас. Она отчаянно закричала, чувствуя, как уходит из-под ноги уступ, на который она опиралась.

– Молчи! – рявкнул Ролло. Когда же она умолкла, спокойно продолжал: – Не трать силы. Тебе понадобится продержаться совсем чуть-чуть. Сейчас я тебе помогу.

Викинг всадил клинок в землю и подошел к сосне, на корнях которой висела Эмма. Достав веревку, он обмотал один конец вокруг пояса и, закрепив узел, обвязал ее другим концом вокруг ствола. Эмме казалось, что Ролло двигается неимоверно медленно, как призрак из сна. Но самым ужасным было то, что, спустившись, викинг оказался в стороне от нее, их разделяло добрых четыре локтя.

У девушки иссякли последние силы. От слабости и страха пылала голова, руки жгло огнем, а тело казалось налитым свинцом.

– Я больше не могу, – тихо простонала она. – Я не выдержу и минуты.

Хватая воздух, она увидела, как Ролло стал раскачиваться, отталкиваясь ногами от склона. С каждым разом он оказывался все ближе, пока последним отчаянным усилием ему не удалось схватиться за корень, на котором висела девушка. От этого движения корень дрогнул, пальцы Эммы разжались, и она, отчаянно крича, стала падать…

И сейчас же почувствовала, что висит в воздухе, схваченная Ролло за запястье. Веревка все еще раскачивалась, и они ударялись об осыпающийся обрыв. Когда же ее колебания наконец замерли, Эмма, цепенея от ужаса, поглядела вниз.

– Оставайся спокойна, – властно проговорил Ролло.

Она видела, как его лицо исказилось от напряжения. Медленно согнув локоть, он поднял ее к себе, и Эмма тотчас, словно репей, вцепилась в его тело, обвив его руками и ногами.

– Теперь хорошо, – задыхаясь, сказал он. – Переберись ко мне на спину, чтобы я мог вытащить нас обоих.

Это ей удалось не сразу. Когда же она оказалась позади него и у Ролло были теперь свободными обе руки, он стал осторожно взбираться по веревке. И вдруг застыл, что-то пробормотав на своем языке. Эмма взглянула наверх – и похолодела.

Волосяная веревка была недостаточно прочна, чтобы удерживать сразу двоих. Несколько прядей там, где она терлась об утес, лопнули, и теперь она грозила в любой миг оборваться.

– Боже всеблагой и правый, смилуйся…

Ролло шикнул на нее:

– Лучше попробуй вскарабкаться мне на плечи, а оттуда ты уже сможешь выбраться наверх.

– А ты?

– Делай, что говорю. Старайся не совершать резких движений.

Сцепив зубы, Эмма попыталась подтянуться. Норманн, как мог, помогал ей. Наконец ей удалось встать ему на плечи и, цепляясь за корни сосны, упасть на траву. Извиваясь ужом, она проползла еще какое-то расстояние и бессильно перевернулась на спину, все еще задыхаясь и дрожа. От гула пульсирующей в ушах крови она несколько минут ничего не понимала. Мышцы рук и плечи мучительно ныли, ладони были ободраны в кровь. Сердце билось так, что казалось, все тело сотрясается. Она даже не видела, как на утес взобрался Ролло, пока его гигантский силуэт не заслонил от нее свет солнца. Викинг не спеша вернул в ножны меч и стал сматывать веревку.

Пожалуй, она испытала облегчение от того, что он уцелел, не сорвался в пропасть. Но уже в следующий миг девушка думала иначе. Он спас ее, это так, но он враг ей, а она его рабыня. Должно быть, так же он спасал бы свое добро, корабль, коня… О коне лучше не вспоминать. Ведь Эмма погубила его скакуна.

Услышав, что она дышит ровнее, Ролло приказал:

– Вставай, нам надо идти.

– Я не могу.

– Можешь.

Он рывком поставил ее на ноги.

– Клянусь Одином, нам не следует здесь задерживаться. Один из этих бродяг успел скрыться и, похоже, приведет сюда других головорезов.

Это подействовало. Только теперь Эмма заметила окровавленный труп воина с дротиком и, когда Ролло зашагал прочь, едва не вприпрыжку бросилась за ним. Когда они прошли уже достаточное расстояние и девушка успокоилась, поняв, что Ролло не намерен наказывать ее за побег, она спросила:

– Как вышло, что ты оказался здесь?

Викинг вдруг рассмеялся.

– Ты голосила, как ошпаренная ослица. Вот я и услышал.

Эмма от удивления не заметила преграждающий дорогу корень и растянулась во весь рост. Поднялась, машинально потирая ушибленное бедро.

– Как же так?.. Неужели мои крики… О, святые угодники! Я ведь шла целый день, и…

Она умолкла, поймав его насмешливый взгляд.

– Да, ты хорошо шла, рыжая. Я едва поспевал за тобой.

Увидев, как она оторопела, Ролло снова рассмеялся.

– Кинувшись в лес, ты оставила за собой такую колею, как сервы, корчующие лес. Ты не дала себе труда достаточно далеко уйти и стала ползать, собирая землянику. Было забавно наблюдать за тобой. Когда же ты пошла вдоль Майена в нужном направлении, я решил вообще тебя не трогать. А поверни ты в другую сторону, к Анжу, мне бы пришлось вмешаться. Клянусь мечом, я был весьма доволен тобой. Ты хорошо шла, а главное, мне не пришлось ни волочь тебя на веревке, ни нести на спине. Чего еще желать?

Эмма закусила губу, едва не застонав от сознания своего бессилия перед этим человеком и собственной бестолковости. Ведь порой ей казалось, что за нею кто-то наблюдает, но у нее не хватило ума затаиться и выждать. Что ж, в другой раз она будет осторожнее, ибо ни за что не откажется от мысли о побеге.

Однако и Ролло извлек урок из происшедшего. Когда стемнело и они уже не могли идти дальше, он развел костер в одном из гротов обрыва и, обвязав один конец веревки вокруг пояса девушки, другой закрепил за корягу, торчащую из осыпи. Глядя в ее сердитое, обескураженное лицо, он скупо усмехнулся.

– Клянусь, ты, должно быть, родня Локи, если все время искушаешь судьбу. Поэтому стоит побеспокоиться о тебе, как я и обещал брату.

Затем он развел у входа костер, от которого повалил дым, прогнавший комаров и речную мошкару, но беспощадно евший глаза.

Ролло извлек из свертка захваченные им куски жареной оленины, подогрел их на угольях и подал один кусок пленнице. Эмма проголодалась после долгой дороги и пережитого страха, желудок требовал свое. Ролло с иронией наблюдал, как она жадно рвет зубами мясо.

– Птичка… – проговорил он, перемалывая свой кусок. Девушка вздрогнула и вопросительно взглянула на него. – Птичка, – повторил викинг. – Что за странное имя? Разве так христиане называют своих детей?

Она проглотила мясо и сказала, не глядя в его сторону:

– Это не имя. Так меня прозвали в Гиларии-в-лесу.

Ролло недоуменно поднял бровь.

– Отчего же Птичка, а не кто-нибудь еще?

Эмма ответила лишь после паузы:

– Я много пела. Вот почему.

– О! – Ролло засмеялся. – Это славно. Если ты такая певунья, то спой мне. Хотя бы в награду за то, что я спас твою жизнь.

Сквозь клубы дыма он увидел, как боль и скорбь проступили на ее лице, сменившись недоброй усмешкой.

– Разве смеет раб награждать своего господина?

Ролло с интересом разглядывал ее. Она была поразительно хороша собой, но было в ней и что-то еще, что влекло его. Откуда эти упорство, мужество, горделивая повадка, несмотря на все неудачи и беды? Она не похожа на обычное дитя сервов, которое одинокая Пипина взяла себе в утешение. В ней чувствуется порода. Простые пахотные люди скоро смиряются с судьбой, принимают ее такой, как она есть, чтобы жить. Эта же рыжая все время играет с огнем, несмотря на свою беспомощность и хрупкость. И на слабоумную не похожа – он помнил, с каким упорством пыталась она загнать его в тупик, доказывая могущество своего Бога.

– Кто же ты? Чья кровь течет в тебе? Если ты не родня четы из Байе…

Он не сомневался, что тогда девушка сказала ему правду. В страхе люди не лгут.

– Кто же ты? – вновь повторил он. – Как звучит твое имя, данное при крещении?

Помолчав немного, она ответила:

– Эмма.

– Эмма, – медленно повторил он. Имя текло по губам, склеивая их, как мед.

Он смотрел, как, насытившись, она укладывается, стараясь поглубже зарыться в принесенные им в грот сухие листья. Не прошло и нескольких минут, как Эмма уснула. Минувший день был тяжел для нее. Ролло еще какое-то время наблюдал за нею, вспоминая, как она прильнула к нему, когда озябла в первую ночь. Где-то в глубине его души шевельнулся отзвук нежности к ней, но он отогнал это чувство. Сегодня они вдвоем висели над бездной, задыхались, слившись в смертном объятии, но для девушки это было совершенно безразлично. Она просто цеплялась за него, думая лишь о своей жизни. Он был никто, больше того – врагом, из-за которого погибла ее приемная мать. Он сам отдал ее на растерзание своим воинам. Но и она была ему врагом, ибо эта беспомощная Птичка запятнала себя кровью Ингольфа. Все смешалось. Ролло почувствовал, как от сумятицы в мыслях ломит виски. Он снял удерживающий волосы обруч, встряхнул головой.

– Странную нить прядут норны для меня, если сегодня я рисковал жизнью, спасая эту бестию…

«Разве вам, язычникам, неведомо, что значит платить добром за зло?» – вспомнил он. Сегодня он поступил именно так, то есть по-христиански. Иначе и не назовешь. Эта мысль позабавила его. Он поудобнее устроился на жестком ложе и лежал, глядя на пробегающие по поленьям синеватые язычки, сквозь дрему вслушиваясь в звуки ночного леса…

На следующее утро они вновь пустились в дорогу. Следуя за Ролло, Эмма спросила:

– Если ты вчера все время шел за мной по пятам, то должен был заметить норманнскую лодку, шедшую по реке на веслах. Отчего ты не окликнул своих?

Ролло поглядел на нее, словно она внезапно лишилась разума, и покачал головой.

– Ты даже не Птичка, ты цыпленок, только что вылупившийся на свет, который считает, что все, кто попадается ему на глаза, только и ждут, чтобы понянчиться с ним. Неужели ты полагаешь, что эти викинги кинулись бы ко мне с распростертыми объятиями, вместо того чтобы заковать в цепи, едва я заговорил бы на их языке? Учти, девочка, чужак скорее приставит тебе нож к горлу, чем поделится куском. Встреча с твоими соотечественниками должна была убедить тебя в этом. И уж если христиане поступают так друг с другом, то что говорить о людях севера, стремящихся урвать для себя долю пожирнее.

В его словах была горечь, однако настроение изменилось к лучшему, потому что теперь он уже хорошо знал местность, по которой они двигались. Лес кончился, по сторонам тянулись невысокие холмы, в заболоченных низинах пищали болотные птицы, в воздухе мелькали то цапля, то кулик. На возвышенностях курчавились рощи. Но над всем этим благодатным краем висела давящая, тяжкая тишина. Прозрачный воздух летнего дня был отравлен дыханием смерти: то проплывал в стороне горбатый силуэт виселицы, то среди густых полей темнели раздутые туши падали. Там и сям на склонах виднелись развалины каменных построек, в низинах лежали пепелища сгоревших селений. Живые существа, едва завидев их, спешили скрыться. Издали они казались не людьми, а какими-то истощенными подземными тварями, выползшими на свет из мрачных расселин. Если же удавалось различить их лица, то обнаруживалось, что те выражают лишь озлобление, угрюмое беспокойство. Лишь однажды кучка людей не уступила им дорогу, но, едва разглядев их, Эмма похолодела. Это были изъеденные проказой уроды. Они молча остановились, повернув к путникам свои багровые львиные морды, покрытые волдырями и язвами. Один из них безъязыко замычал, взмахнув рукой. Эмма схватила Ролло за руку, и викинг сошел с дороги, увлекая ее за собой. Но еще долго ей казалось, что их взгляды жгут ей спину. Ролло тоже перевел дух и убрал руку с рукояти меча.

– Не терплю их, – уронил он сквозь зубы. – К тому же в этом диком краю они далеко не безобидны и порой сбиваются в настоящие шайки убийц.

Эмма сказала с горечью:

– Именно вы сделали это с когда-то сытым и богатым краем свободных франков. Плодоносный сад превратился в вонючий пустырь.

Ролло лишь пожал плечами.

– Это не моя земля. В моих владениях все по-другому. А эти земли, по сути, ничьи. Несколько «королей моря» оспаривают ее друг у друга, но своими распрями и усобицами только разоряют ее. Когда я возьму этот край под свою руку, сюда вернется жизнь.

– Хотелось бы верить, – съязвила Эмма.

– Когда мы вступим в мои владения, ты сама убедишься, как я могу править. В Нормандии люди могут спокойно жить, заниматься своим делом и молиться своим богам. Я люблю, чтобы в моих землях был порядок. Лишь на границе, где постоянно случаются стычки с Робертом Нейстрийским, пожалуй, такое же запустение. Но уж тут ничего не поделаешь. Там, где идет война, земля пустеет, а люди дичают.

– А что из себя представляет Роберт Нейстрийский? – вопросом перебила викинга девушка. – Какой он? Ты видел его?

– И не раз, – спокойно ответил Ролло. – Что ж, он настоящий вождь, ни в чем не уступающий людям с севера.

Эмма обрадовалась, услыхав такой ответ. Человек, о котором так уважительно отозвался норманн, был ей родней, ее дядей по отцовской линии, и то, что даже варвар почитает его, наполнило ее гордостью.

– Да, с ним не совестно скрестить меч, клянусь священными браслетами Одина. Но я никогда не отказываюсь вести с ним переговоры, особенно когда приходит пора сбора урожая. Порой мы даже охотимся с ним вместе и пьем, как братья, из одной чаши, но это еще не означает, что, когда заканчивается перемирие, мы не готовы перерезать друг другу глотки. Но он достойный противник, я был бы счастлив в день, когда поднял бы на своем копье его отрубленную голову.

Эмма, помрачнев и уйдя в себя, не сразу заметила устремленный на нее испытующий взгляд норманна.

– Скажи, отчего рыжая Эмма с берегов Луары так интересуется герцогом Нейстрийским?

Эмма с независимым видом повела плечом.

– Ежели ты правитель в тех краях, то, должно быть, тебе доводилось видывать и Карла, нашего короля?

Ролло хмыкнул.

– Нет, не довелось. Он присылал ко мне своих послов, но от этого Каролинга в делах войны и мира столько же толку, сколько от глухаря на току. Мне лучше спросить совета у своего коня, чем чесать языком с этим недоумком.

– Силы небесные! Как можешь ты, варвар, с таким пренебрежением отзываться о помазаннике Божьем? Он милостью Господней повелитель этих земель…

– Так уж и повелитель. Герцог Роберт – да, тут нечего сказать. А Карла сами подданные прозвали Простоватым. И, клянусь богами, это еще мягко сказано. В его несчастной голове роится больше желаний, чем шершней в гнезде, а сил исполнить их не больше, чем у ослицы, вознамерившейся произвести на свет благородного скакуна. Король! Да из него такой же венценосец, как из меня девственница.

Эмма окончательно возмутилась:

– Хорошо, но взгляни на себя. Ты отвоевываешь себе королевство мечом, нападая, как волк из зарослей. У тебя нет на это прав по рождению, и ты знаешь это. В тебе нет и унции истинного величия!

Ролло спокойно кивнул.

– Да, это так. Но тем надежнее будет моя власть, опирающаяся на право сильнейшего.

– Сильнейшего! – фыркнула девушка. – Вся твоя слава зиждется лишь на пролитой крови и порабощении беззащитного люда. Ты строишь свое королевство на хребтах побежденных. Грабеж, насилие и смерть – вот адский путь, которым ты следуешь.

– Отчего же? – поднял брови Ролло. – Мои подданные довольны мной, а с моей властью считаются и Робертин, и Каролинг.

И он принялся рассказывать ей о своей земле, о том, сколько приходится прилагать усилий, дабы его люди не страдали от набегов, и как непросто дать законы, приемлемые и для норманнов, и для франков.

В ответ Эмма заметила, что нечто подобное говорил ей и Атли, но ей не верится, чтобы изверг с севера, которому пролить чужую кровь проще, чем помочиться, стал бы заботиться и о франках.

– Добрая птица не гадит в своем гнезде, – заметил Ролло. – А Нормандия вот уже несколько лет принадлежит мне. И если я берусь за меч и отправляюсь в набег, то только для того, чтобы расширить пределы своих владений или пополнить казну. Но точно так же поступают и франки. Когда же меня нет в моих землях, там прекрасно управляется Атли. Именно поэтому я и решил сделать его своим наследником.

– Атли? Ты хочешь передать власть брату? Разве у могучего Ролло нет сыновей, которым он мог бы вручить наследство?

Она увидела, как в углу губ норманна залегла горькая складка.

– Клянусь Одином, у меня есть дети, но все они рождены от наложниц. Моя же жена, Снэфрид, так и не подарила мне долгожданного наследника.

Эмма какое-то время раздумывала.

– Обычно мужчина, когда его жена бесплодна, берет в дом другую женщину, и тогда мать его детей считается законной его женой.

– Это так, – согласился Ролло. – Но только в том случае, если его жена не такая женщина, как Снэфрид Лебяжьебелая. Я никогда не откажусь от нее, даже если мне не придется продлить свой род.

Он умолк, и Эмма услышала, как Ролло, отвернувшись, подавил тяжелый вздох. На миг она испытала нечто похожее на жалость. Нет худшего несчастья для человека, чем не иметь потомства, не оставить свои владения сыновьям, не продлить ветви дерева своего рода. Но разве этот палач с севера не заслуживает подобной участи за те злодеяния, которые он совершает? Странно лишь, что мужчина так держится за свою бесплодную жену, обрекая тем самым свое имя на забвение. Эмма вдруг почувствовала жгучее любопытство, а с ним и тайную зависть к этой Лебяжьебелой, способной внушить мужчине такую страсть и покорность. Эмма невольно окинула своего спутника быстрым взглядом. В этом человеке все дышало властностью и неукротимой силой, и все же, оказывается, он всего лишь под каблуком у жены.

– А эта твоя Лебяжьебелая – какая она? И не колдунья ли она случайно? – спросила Эмма, ломая голову над тем, какими средствами можно было удержать при себе такого, как этот норманн. Наверняка что-то здесь нечисто.

Ролло вдруг резко обернулся к ней, схватил за руку и повернул к себе.

– С чего ты взяла, что Снэфрид – колдунья? Кто тебе говорил?

Лицо его вмиг изменилось, став почти свирепым.

– Я… Мне… – испуганно забормотала Эмма, но Ролло внезапно зажал ей жесткой ладонью рот. Он стоял, замерев, настороженно прислушиваясь к чему-то.

– Ты слышишь?

Да, теперь и она начала различать.

Неясный гул и грохот долетали из-за холма, который им предстояло обогнуть. Эмма не успела опомниться, как Ролло схватил ее за руку и увлек за собой на холм, на котором среди белесых известняковых скал клубились густые заросли боярышника и куманики. Она едва не задохнулась от бега и, когда они оказались наверху, припала к камню, все еще тяжело дыша. Немного придя в себя, Эмма подползла к расселине среди скал – и замерла, не в силах отвести глаз от открывшегося ее взору зрелища.

Никогда в жизни она не видела ничего подобного. По старой, вьющейся среди холмов дороге медленно двигалось ощетинившееся древками копий огромное войско. Шум его постепенно нарастал, приближаясь и превращаясь в слитное гудение, в котором стук копыт сливался со звоном доспехов и несчетными голосами людей. Войско двигалось, растянувшись, как змея. Всадники попарно ехали на добрых конях, и ветер трепал флажки на их копьях, а солнечный свет, искрясь, отражался от их доспехов, отсвечивая золотом на бронзовых шлемах и холодной синевой на железных панцирях. Конных было необычайно много, что особенно поражало в этих безлюдных местах.

Впереди войска развевались долгохвостые парчовые стяги с ярким изображением золотого корабля на алом фоне и вышитой надписью, а также огромные голубые полотнища с серебряной фигурой какого-то святого. Эмма поняла, что перед ней – франки, войско какого-то могущественного сеньора, если не самого короля, и вся напряглась, прикидывая расстояние до них, а также удастся ли обогнать Ролло. Местность была открытая, ее непременно должны были заметить, следует только точно выбрать момент…

Ролло, казалось, прочел ее мысли. Он навалился на нее сверху, едва она попробовала пошевелиться, и приставил к горлу острие кинжала.

– Только издай звук, и вмиг захлебнешься собственной кровью, – прошипел он ей в ухо.

Эмма едва не разрыдалась от страха, отчаяния и безысходности. Внизу, менее чем в тысяче локтей от нее, были ее соотечественники, и не какие-то там подозрительные бродяги, а благородные франки, воины, духовенство, вавассоры. Они помогли бы ей, они бы вырвали ее из плена, но она ни на миг не сомневалась, что викинг выполнит свою угрозу, если она посмеет не повиноваться. Все, что ей оставалось, – слушать доносимые ветром обрывки знакомой речи, латыни или франкского наречия, вслушиваться в звучный смех да глазеть. С тоской и мукой она вглядывалась в их длинноусые лица. Перед нею проплывали каски с петушиными гребнями и блестящие шишаки, надетые поверх кольчужных наплечников, она скользила взглядом по длинным, овальным или треугольным щитам, обитым сталью, по лиловым сутанам белого духовенства и темным рясам сопровождавших войско монахов.

Невольно взгляд ее задержался на ехавшем во главе войска рослом всаднике. Грудь и круп его чудесного белоснежного жеребца были украшены золотыми цепочками и богато отделанной металлом сбруей. Правил он им с легкостью и грацией искусного наездника. Малиновый плащ из переливающейся ткани, казалось, горел огнем за его спиной под порывами ветра. Его кольчужный капюшон был откинут на спину, шлема не было вовсе, и длинные волосы, как золотой ореол, выделяли его среди других конников. Она даже различала черты его спокойного, властного лица, темный изгиб бровей и такие же темные глаза, зорко вглядывающиеся в даль. Когда он миновал подножие холма и его скрыли от нее спины и шлемы его воинов, Эмма еще долго искала глазами его силуэт, окруженный отблесками малинового и золотого. Что-то говорило ей, что этому человеку можно довериться, он не причинил бы ей вреда. Вздохнув, она уныло стала глядеть на последних всадников арьергарда. Один из них повернулся к напарнику, и Эмма различила узкое лицо под коническим шлемом, длинные усы, даже темный рубец шрама на щеке. Она непроизвольно вздрогнула.

– Эврар Меченый!

– Тихо, Птичка, тихо, – лезвие уткнулось ей в горло.

Эмма вдруг ощутила прилив неукротимой ярости, но вынуждена была в бессилии лишь скрежетать зубами. Эврар знал, кто она, он подтвердил бы этому блистательному вельможе, что она родня Фулька Анжуйского, более того – он знал, что она племянница самого короля Карла! Но войско исчезло, как сон, за рощей, и лишь ветер волочил по дороге шлейф пыли. Она рванулась под все еще удерживающим ее телом викинга.

– Оставь меня, язычник!

Когда Ролло отпустил ее, она еще долго стояла, вглядываясь туда, где исчезли франки.

– Нам в другую сторону, Птичка.

– Скажи, кто это был? Я говорю об их предводителе на белом коне.

Ролло стал спускаться с холма, увлекая ее за собой.

– Вы, христиане, часто говорите – помяни дьявола, а он уж здесь. Мы утром говорили с тобой о Роберте, герцоге Парижском, а теперь ты имела возможность лицезреть брата короля Эда воочию.

– Брата короля Эда? Моего…

Она недоговорила, почувствовав, что задыхается.

– Это был сам герцог Нейстрийский, а ты… Ты не дал мне…

Она вдруг пронзительно завизжала и, позабыв свой страх, как фурия, кинулась на Ролло.

Викинг легко поймал ее запястья, однако она изо всей силы лягнула его в колено. В следующий миг Эмма уже катилась по склону холма, отброшенная викингом. Но едва она поднялась и увидела приближающуюся к ней прихрамывающую фигуру, как вновь с яростью дикой кошки бросилась на Ролло и тут же снова оказалась на земле.

– Ублюдок! – кричала она, швыряя в него комья земли вместе с травой. – Рано или поздно я убью тебя! Я вырву твой срам и поджарю на твоих же глазах. Выкидыш шлюхи, отрыжка блудодея!

Ролло с недоуменной усмешкой наблюдал за ней.

– Ну и ну, рыжая! Когда мы вступим в мои земли, я прикажу своим людям затыкать уши, когда ты решишь начать ругаться, иначе они от смущения не будут знать, куда девать глаза. А то и вовсе разбегутся.

Эмма тяжело дышала, глядя на него снизу вверх полными ненависти глазами.

– Я все-таки разделаюсь с тобой. Видит Бог, ты еще будешь ползать на брюхе.

В глазах огромного викинга плясали веселые искорки.

– Я еще не встречал более грозной девицы.

И тут Эмма снова сорвалась:

– Убей меня, пес! Убей, или, клянусь небом, твой черед наступит раньше!

Ролло кивнул.

– Что ж, столь милосердные мысли вполне могут прийти в такую хорошенькую головку. Однако странно, почему же ты не прикончила меня там, среди руин, когда я спал и был полностью в твоей власти? Что за нелепое великодушие? А, должно быть, это оно самое и есть, это ваше христианское всепрощение.

– Христос отвернулся бы от тебя, язычник! А не убила я тебя лишь потому, что на твоем кинжале какой-то знак, который помешал его вынуть, а я опасалась разбудить тебя прежде, чем ты расстанешься с жизнью.

– Ага, так, значит, ты все-таки пыталась? Выходит, только руна на моем кинжале спасла меня?

Все так же улыбаясь, он подошел к ней и склонился, упершись ладонями в колени.

– Ты что же, Птичка, и в самом деле думаешь, что тебе под силу одолеть меня?

– Я убью тебя, – процедила Эмма сквозь зубы.

Он выпрямился и вдруг выхватил и вонзил в землю перед ней свой меч.

– Что ж, убей.

Вслед за этим викинг отступил на шаг и засмеялся.

– Ну что же ты, рыжая? Я отдал тебе свой меч. Убей же меня. Хей-хей! – воскликнул он, словно погоняя коня.

Все еще не веря, Эмма медленно поднялась на ноги, положила руки на гарду меча и, сделав усилие, вырвала его из земли. Боже, как тяжел он был! Глядя на насмешливое лицо викинга, она собралась с духом и бросилась на него с мечом. Ролло стоял не шевелясь, но, когда острие было в дюйме от его груди, увернулся, резко отступив в сторону. Эмма, словно камень, посланный из пращи, пронеслась мимо и растянулась на траве, все еще сжимая меч.

– Не ушиблась?

Ролло был уже рядом и поднял ее.

– Ничего, с первого раза, бывает, и не получается, – улыбался он. – Зато теперь уж ты непременно разделаешься со мной.

Это было бесконечно унизительно! Вновь и вновь она наскакивала на него с мечом, но всякий раз он уклонялся. Эмма делала резкие выпады, описывала в воздухе круги клинком, наступая на викинга, и даже, не выдержав, метала в него меч, словно дротик. Однако сколько она ни старалась, доводя себя до изнеможения, проклятый язычник по-прежнему оставался недосягаем.

– Ты слишком ловок, – задыхаясь, сказала она, от стыда не будучи в силах глядеть ему в лицо. – Ты опытный воин, а я владею только луком и пращой.

– Ловок, говоришь?

Ролло потер переносицу.

– Что ж, обещаю, что буду стоять не шевелясь, когда ты будешь наносить свой удар. Однако и ты должна постараться поднять меч повыше и обрушить его на меня, как дровосек опускает топор на колоду.

О, как она его ненавидела! Ролло встал, вытянувшись струной, и скроил на лице совершенно испуганную мину. Эмма свирепо сверкнула глазами и, поплевав на ладони, поудобнее перехватила рукоять. Собравшись с силами, она вскинула оружие, но проклятый меч, замерев на миг вертикально над ее головой, стал заваливаться назад, выворачивая ей кисти. Она машинально попятилась, пытаясь его удержать, но запуталась в платье, споткнулась и в конечном счете оказалась на земле. Меч, со звоном ударившись о камень, отлетел далеко в сторону.

Ролло хохотал как сумасшедший. Он опустился рядом с нею на колени, вытирая выступившие от смеха слезы, и Эмма крепко зажмурилась, чтобы не видеть его.

– Чтоб тебе сгореть в аду, – обронила она сквозь сжатые зубы, а потом, стараясь вложить в свои слова как можно больше яду, спросила: – Ты ведь грозил мне самыми страшными карами, когда схватил в лесу. Отчего же ты теперь щадишь меня? Почему возишься со мной, тащишь за собой через всю страну?

На этот раз Ролло ответил серьезно:

– А почему бы мне не делать тебе добро, покуда я в силах терпеть тебя среди живых?

Кажется, ей все-таки удалось задеть его. Она посмотрела на викинга и с удивлением подумала, что не заметила, куда девался ее страх перед ним. Ролло, разглядывая ее, придвинулся ближе.

– К тому же, как я уже говорил, ты моя собственность, а я берегу все, что принадлежит мне.

– Я принадлежу не тебе, а твоему брату.

– Клянусь Валгаллой, мне отрадно, что ты наконец это осознала.

Эмму испугал взгляд, каким он глядел на нее. Он был теперь серьезен, прежнего веселья не было и в помине.

– Да, – вздохнул он. – Ты его пленница. И какая!

Эмма не успела увернуться. Он вдруг провел кончиками пальцев по ее щеке, скуле, скользнул ладонью по шее и вырезу платья. Ее пробрала дрожь, но Ролло тут же навалился на нее, прижав ее руки к земле. Сейчас он видел ее широко открытые, полные ужаса глаза и чувствовал бешено рвущееся в груди сердце.

– Только когда я умру, – помертвевшими губами выдохнула она.

Ролло сделалось грустно, он отпустил девушку, поднялся и подобрал меч. Где-то в глубине души он вновь испытывал чувство разочарования, даже досады.

«Я не должен забывать, что она убила Ингольфа», – напомнил он себе, но в ушах его звучал отчаянный крик Эммы: «Он убил мою мать!» Хотя Пипина из Байе была всего лишь ее приемной матерью, она отомстила за нее, а Ролло понимал и уважал месть. Впрочем, ведь Ингольф мстил за своего друга Пешехода, убив эту женщину, не зная ее и вряд ли понимая, что расплатился за друга. Бесконечный замкнутый круг! Теперь он сошелся на нем. Он отдал эту девушку своим людям, но он же и спас ее. Она ненавидит его, но он не желает ей зла. Может, и прав их Христос, утверждавший, что зло влечет за собой новое зло. И так жаль, что их с этой нестерпимо прекрасной девушкой разделяет стена ненависти и страха. Но он больше не будет причинять ей зло. Впервые в жизни викинг, кажется, понял, что означает подставить для удара другую щеку, тем самым преграждая дорогу потоку ненависти и отчуждения. Нет, он не станет мстить за Ингольфа.

Эмма, все еще задыхаясь и дрожа, смотрела на него.

– Если ты со мной это сделаешь, клянусь, твой брат об этом узнает!

Как ни странно, но это была и в самом деле угроза. Ролло кивнул, соглашаясь:

– Хорошо. Я обещаю, что тебе нечего будет сообщить Атли.

Эмма ощутила облегчение. Пусть он язычник, лесной зверь, но она знала, что его слову можно верить.