Чужое сердце Браун Сандра

Я нервно раскладываю все письма на полу, как будто начинаю собирать пазл. Мы внимательно изучаем каждую деталь нашей мозаики.

– Тут нет голубых, – заверяет меня Тара раньше, чем я делаю тот же вывод.

В шесть лет нейронные связи работают в ускоренном режиме.

– Ты права, дорогая, тут нет голубых.

– Ты уверена, что оно не розовое? Розовое – это лучше для влюбленных, потому что тут два розовых письма.

– Нет, мое солнышко, голубое.

Я медленно проверяю еще раз, это занимает у меня несколько минут. Я слышу, как бьется мое сердце и внутренний голос нашептывает: «Горячо, Шарлотта, горячо».

– Нужно посмотреть в остальных мешках! – говорю я.

Тара ускоряет наши поиски, она встает и пытается дотащить до нас «ноябрь» и «декабрь».

Мы возвращаем все конверты в первый мешок и повторяем ту же операцию еще дважды. Ничего голубого нет и в других мешках. Я сажусь, разочарованно хмыкая, несмотря на волнение, охватывающее меня при мысли о всем том грузе слов, которых я еще не прочла и который лежит у меня под пальцами. Я неисправима – на четвереньках в своей гостиной уже почти час, с колотящимся сердцем, задыхающаяся, я слово в слово следую указаниям «божественного ясновидящего»… Но мне не удается образумить себя. Я хочу найти. То, что он сказал мне, очень взволновало меня, потому что это звучало невероятно правдоподобно. Мне кажется, правду можно расслышать. Я возобновляю свои поиски:

– Мы откроем большие конверты. Может быть, другой конверт, поменьше, лежит внутри, иногда влюбленные прячут свои послания.

Тара вовсю наслаждается тем, что ей позволили безнаказанно разрывать простым карандашом все эти письма взрослых, которые все никак не раскроют перед нами свою тайну. Никакого маленького голубого конверта, спрятанного в больших. Мы раскладываем письма обратно по мешкам, чтобы сохранить хронологию получения. Я пытаюсь вспомнить признаки, данные Пьером: «Один или два голубых конверта, особенные и…»

– Изысканные!

Я громко произношу это слово.

– Что это значит – «изысканные»?

– Красивые!

Мы опять хватаем первый мешок и бросаемся на поиски, щупаем бумагу, рассматриваем надписи, рисунок на каждой марке.

– Она красивая, вот эта, нет?

Тара протягивает мне белый конверт необычного размера, марка из коллекции с регионами Франции, хорошо мне знакомой…

Подпись очень аккуратна, написана синими чернилами на толстом пергаменте. Срез клапана на обороте конверта сделан зигзагом. Это изысканно, но он белый. Я чувствую, как мне скручивает живот, как учащается ритм моего сердца. «Горячо, Шарлотта, горячо…»

– Это правда, моя дорогая, конверт очень красивый.

Я встаю, чтобы найти что-нибудь подходящее, чем вскрыть письмо, чтобы не повредить конверт. Я могла бы расклеить его горячим паром, но этим вечером терпение у меня – как у римского таксиста.

Я быстро нахожу инструмент и довольно грубо вскрываю красивый белый конверт. Жаль, что он не голубой… Но я тут же закрываю его, едва заглянув внутрь. Мое сердце начинает биться как сумасшедшее. Я сажусь и прошу Тару пойти в свою комнату и немного поиграть, пообещав, что присоединюсь к ней попозже.

– Ты скажешь мне, что он написал?

– Да…

Изнутри конверт отделан шелковой бумагой, идеально гладкой и густого синего цвета, похожего на синий цвет Кляйна [9] .

Письмо сложено вчетверо от середины, а не втрое, как эта административная почта с прозрачным окошком перед моим именем.

Все слова выведены только заглавными буквами, ровным почерком, короткими штрихами или длинными с закруглениями, графологическая личность автора умышленно скрыта.

Я ложусь и ошеломленно читаю первые слова…

Дорогая Шарлотта,

Я знал сердце, которое бьется в вас. Я любил его.

У меня нет права писать вам, но я не могу хранить молчание, поэтому, прошу, простите мне то, что я обращаюсь к вам анонимно. Когда я согласился на то, что сердце моей супруги заберут ради спасения чужой жизни, я не думал, что когда-нибудь узнаю человека, получившего его. Порой я задумывался об этом, но я знал,

Что это невозможно. А потом я нашел вас. Какое это странное и прекрасное чувство. Мне приятно видеть в вас неопровержимое доказательство того, что все было не зря.

Моя жена была удивительной. Она любила смеяться и любила жизнь, так же как, видимо, любите ее и вы.

На прекрасной фотографии на обложке вашей книги я узнал колье, которое она носила, маленькое сердце из золота. Она часто гладила его, говоря, что оно – это я, это был я, но это была она, у моей жены было золотое сердце.

Пусть оно служит вам хорошо и долго.

X

PS

Если случится так, что ты прочтешь это, знай, что мне до боли не хватает тебя каждое мгновение, но я не решаюсь торопить встречу с тобой.

XXX

Тара в нетерпении открывает дверь гостиной и находит меня, со взглядом, устремленным в потолок, со скрещенными на груди руками и выпавшим из рук письмом.

– Ну и что он тебе пишет?

Я не способна сразу же ответить Таре. Мое сердце все еще скачет в груди. Я улыбаюсь, чтобы успокоить ее, и тихо произношу:

– Пишет, что… я красивая… Иди, я тебя обниму.

Тара не двигается, ее взгляд сосредоточен. Прежде чем обнять меня, она хочет узнать больше, понять мое волнение, – дети невероятно восприимчивы.

– И ты встретишься с ним?

– Я не знаю…

Я договорилась встретиться с Лили для внеочередного обеда в ресторане «Маленькая Лютеция». Я не могу довериться никому, кроме нее. Стивен посмеется над тем, какое значение я придаю этому письму и как оно на меня повлияло, отец тоже, а моя психологиня отправит меня в дурдом.

– Сегодня чайки нет, мадемуазель? – кричит мне человек с ракушками.

– Чайки нет.

В жизни знамения единичны и мимолетны: либо ты ловишь их в тот же миг, либо они ускользают навечно.

– Это красиво, это невероятно, но красиво… От этого свихнуться можно, красавица, это полный аут! Смотри, я прямо вся дрожу!

Лили показывает мне мурашки на своих руках, продолжая читать письмо, которое она, с грохотом ввалившись, тут же вырвала у меня из рук.

– Это просто фантастика наяву!

Лили не может оторвать глаз от письма.

– Это жутко красиво. Надо ответить ему!

– Но у меня нет его адреса, оно не подписано.

– А что за история с колье? Кто тебе его подарил?

– Двоюродный брат – после выхода книги; он сказал, что оно принесет мне удачу Оно действительно на мне на той фотографии с обложки, но нужно хорошо присмотреться, чтобы заметить, и к тому же это довольно распространенный тип колье. Он просто хотел сказать, что у его жены было такое же…

Лили громко читает:

– «У моей жены было золотое сердце…» Нужно обязательно найти его адрес. Ты не можешь это так оставить!

– Но оно анонимное!

– Он поставил один крестик, потом три. Как американцы, это значит «с любовью»… Он путешественник, твой мужик, человек мира. Странно, сначала он к тебе на «вы», а потом, в постскриптуме, на «ты»?

– Да ты ничего не поняла! В постскриптуме он обращается не ко мне, а к ней, к моему сердцу…

– А… вот почему он подписался тремя крестиками… «Если случится так, что ты прочтешь это…» Он верит, действительно верит, что она в тебе. Удивительно!

– И печально.

– «Но я не решаюсь торопить встречу с тобой» – что это тогда значит, если он обращается к твоему сердцу?

– Самоубийство. Или он хочет встретиться со мной, встретиться с «нами», в конце концов!

– Я не вижу тут мыслей о самоубийстве, все-таки прошло уже два года, он хочет с тобой встретиться…

– Не со мной, с ней!

Лили смотрит письмо поближе:

– Оно написано перьевой ручкой, а какая бумага… Посмотри, качество невероятное! Действуй, начни собирать информацию, давай искать вместе! Этот человек – изысканный романтик, тебе повезло, отдохнешь от зануди психов.

Я смеюсь и ничего не отвечаю. Я никогда не думала, что Лили является образцом психического равновесия, но в этом весь ее шарм, то, что нас связывает, – взрывная смесь материнской ясности ума, жизнелюбия и чистого безумия.

– Может, он романтик, но к тому же по-хорошему одержимый, разве нет? Собрать информацию, основываясь на чем? Изысканная бумага, синие чернила и замаскированный заглавными буквами почерк?

– Повторяю тебе, эта бумага – редкая. Смотри, тут крошечный значок совсем внизу: «S».

– Я не вижу.

– Здесь, под моим пальцем, милая.

Лили протягивает мне свои очки, и я замечаю, совсем снизу и по центру, маленькую «S», тисненную витиеватым шрифтом.

– Тоже мне улика!

– Все же лучше разузнай. Я подумаю. Обязательно есть какой-нибудь способ.

– Я не уверена, что хочу знать, кто он…

– Я понимаю, но это ведь только что произошло, нужно подумать, переварить… Хочешь десерт?

Официант монотонным голосом оглашает нам блюда дня.

– Лимонный торт, пожалуйста!

– Лимонный торт? Но ты же ненавидишь его! – удивляется Лили.

– Знаю, но сегодня мне ужасно его хочется. Моя психологиня сказала, что я переживаю возрождение. Новые ощущения, новые сны, новые вкусы. Сегодня это лимон! Я до смерти хочу попробовать торт с лимоном и меренгой. С Рождества я еще и с удовольствием пью хорошее вино. Стивен серьезно сказал мне, что это единственный известный способ отсрочить болезнь Альцгеймера. Он узнал этот секрет от своих заслуженных коллег-неврологов, которые просто не могут назначить «выпивать бокал доброго вина каждый день»…

– Ясное дело, но если это против Альцгеймера, ты рановато начала его принимать.

Принесли мой торт, я разглядываю его. Я поворачиваю тарелку и рассматриваю золотистый завиток свежей меренги. Я глотаю кусок. Мне никогда не нравился лимон, не нравилось все кислое. Но тут я наслаждаюсь этим вкусом, тонким, великолепным. Нежное песочное тесто тает во рту. Я решаю отодвинуть безвкусную меренгу, слишком огрубляющую вкус лимона.

– Мадам не понравилась меренга? – спрашивает меня официант, забирая мою тарелку.

– Мадемуазель, молодой человек…

Когда меня называют «мадам», у меня создается ощущение, что мне сто лет, – мне, двадцать лет назад еще бывшей подростком.

– Да, это прекрасное украшение, ваша меренга, но мне не нравится ее приторный вкус.

Я покидаю Лили, возбуждение которой не иссякает. Она обещает мне обдумать план действий.

У себя дома я перечитываю письмо, удивляясь новому сердечному воздействию, которое оно оказывает, и звоню моему возлюбленному, чтобы вернуться к реальности, оставляю ему сообщение: «Здравствуй, доктор, ты сказал, что перезвонишь мне… так что перезвони, пожалуйста. Целую тебя крепко».

Звонков от Стивена нет. Сегодня я принимаю на ночь двойную дозу снотворного, чтобы забыть и молчание возлюбленного, и анонимное письмо. Это моя «терапия отключения». Привыкшая к перебору лекарств, я просыпаюсь через двенадцать часов довольно свежей.

Утром Стивен перезванивает. Он придет к ужину. Ура!

Адвокатша хочет, если можно, увидеться со мной сегодня. Она оставила мне на автоответчике одно из тех загадочных посланий, которые я терпеть не могу: «У меня две новости: одна плохая, одна хорошая». Я не могу до нее дозвониться и решаю как можно скорее добраться до ее адвокатской конторы.

– С какой новости начинать, Шарлотта, – с хорошей или с плохой?

– С хорошей, плохую вообще говорить не надо.

– Я бы с удовольствием, но моя обязанность – поставить вас в известность: мы выиграли дело против «Мерседеса», но они подали на апелляцию. По-моему, у них мало шансов выиграть, настолько решение суда первой инстанции благоприятно для вас. Проще говоря, суд полностью подтвердил отсутствие у вас злого умысла, вы всегда платили по счетам, и если они профессионалы автомобилестроения и торговли автомобилями, то именно они должны правильно считать и обнаружить свою ошибку сразу, а не через три года. Однако моя коллега с противоположной стороны была очень профессиональна, настроена по-боевому и неумолима! Извините за выражение, но у нее на вас зуб… Так что хорошая новость – мы выиграли, плохая – они подали на апелляцию.

– То есть у нас остается шанс проиграть?

– Да. И надо все готовить по новой, всю доказательную часть.

– И снова платить судебные расходы?

– Да.

Ненадолго упав духом, я снова обретаю боевой настрой. Главное – верить своей интуиции и обнадеживающей улыбке адвокатши.

– И все же как жаль потерянного времени, сил, денег…

«Давид против Голиафа», дубль два! Поздравляю вас с победой, но придется работать еще лучше, чем в первый раз, потому что они будут из кожи вон лезть.

Почти через год мы выиграли апелляцию, но они подали на обжалование!

– Да сколько же так может продолжаться? Чего им надо, доконать меня, что ли? А если меня осудят и я не смогу заплатить, что тогда?

– Могут описать имущество.

– Какое? Кибитка номер два продана. Диван из «ИКЕИ», ободранный котом? Тарин DVD-плеер? Мое золотое сердечко?!

В конце концов мы одержали окончательную победу, мне не пришлось защищаться в кассационном суде, и тем лучше, потому что моя адвокатша сказала, что мне придется обратиться к ее коллеге, специализирующемуся на таких процессах, и каждый запрос его стоит пятьсот евро… Мы выиграли потому, что «Мерседес» слишком поздно подал на обжалование. Установленный законом срок давно истек. Это просто мания у них какая-то. Шарлотта – хрупкая, но упрямая артистка победила международный концерн с перебоями в работе.

Дедушка часто говорил мне: «Не давай запудрить себе мозги, дружок!»

Стивен сегодня в мрачном настроении. Он заявляет мне, что переходит в другую бригаду и больше не сможет меня вести. В каком-то смысле его это устраивает, он говорит, что лучше лечить незнакомого человека. «А любимого человека?» – думаю я. «Врач объективнее смотрит на пациента, которого он не знает лично, наука плохо уживается с субъективностью».

Я спрашиваю у Стивена причину его перевода, он отвечает уклончиво, вроде бы он и сам не знает. Я чувствую его смущение.

– Но это же все-таки не из-за меня? Про нас никому не известно, правда?

– Понятия не имею. Но так лучше.

Стивен хочет сменить тему, он готов говорить о чем угодно, лишь бы добиться этого.

– Я немного раздраженно говорил тогда с тобой по телефону, но я правда думаю именно так, как сказал. Магия жизни как раз в том и состоит, что жизнь непредсказуема… Так что сказал этот ясновидящий? Скажи, хоть послушаю что-то забавное.

– Он очень проницателен…

– А с любовью как? Ты же у него наверняка спрашивала.

– По-разному…

– Вот уж поучительный ответ! И дорого ты заплатила за такие новости?

– Он очень многое мне открыл, с его помощью я сделала одно очень взволновавшее меня открытие…

Я встаю из-за стола и протягиваю Стивену белое письмо. Он быстро читает его, с улыбкой, которая с каждой строчкой становится все шире.

– И ты веришь в эту фигню… – говорит он и берет меня за руку.

Как может этот человек быть таким уверенным в том, что он говорит?

Внезапно я представляю себе со всей очевидностью Стивена и Лили, как два полюса моей жизни, две полные противоположности, между которыми в мощном магнитном поле колеблюсь я сама.

– Уже несколько месяцев я чувствую что-то странное, я вижу страшные сны, чужие сны, когда я прикасаюсь к этому письму, сердце начинает биться чаще. Я пью вино, ем еду, которую никогда не ела. Во вторник посреди дня у меня наяву были те же видения, что и во снах…

Когда на меня это находит, меня охватывает необъяснимая тревога, с которой я не могу справиться. Во всем этом есть что-то ненормальное. Странно, это письмо поразило меня прямо в сердце, если так можно сказать…

– Письмо очень милое, но все не стыкуется. Некоторые готовы придумать что угодно, лишь бы их заметили. Может, он просто выдумщик, а может, жулик… Но этого следовало ожидать.

– Чего именно?

– Подумай сама, это закономерно: ты известный человек, ты сделала пересадку сердца публичной акцией, в прессе упоминалось даже место и время твоей операции, и совершенно нормально, что родственники людей, ставших донорами органов в этот период, вообразили, что донорский орган достался тебе… Для них ты единственный установленный пациент с пересаженным сердцем… Им хочется верить, надеяться, что жизнь продолжается в другом теле. И нормально, что к тебе вот так обращаются…

– Я об этом не подумала.

– Мне кажется, это логично. Я знаю, что движет и что беспокоит семьи, дающие согласие на забор органов… Некоторые прежде всего думают о том, что ушедший от них человек таким образом хоть как-то будет продолжать жить, а потом уже о том, что они спасают чью-то жизнь… Это свойственно человеку. А как твой суперясновидящий помог тебе найти это письмо?

– Он просто велел мне искать голубое письмо больших размеров.

– Значит, письмо не то! – иронизирует Стивен, поднимая белое письмо.

– Конверт был голубым изнутри.

– Не знаю, что тебе и сказать… Ты открывала все остальные письма? Читала розовые, белые, зеленые, желтые? Может, найдутся еще какие-то люди, которые знают, откуда твое сердце… То, что ты видишь во сне автокатастрофы, – это нормально, без автокатастроф не бывает пересадок, без смерти мозга. Я не отрицаю наличие у тебя кошмаров, но пересадка сердца – это, возможно, самая тяжелая операция для человеческого тела, она затрагивает сердце и всю символику сердца в человеческом воображении, так что нормально, что ты ломаешь над этим голову… Понимаешь? Ничего странного, все кажется мне совершенно нормальным… Успокойся… Иди ко мне…

Стивен обнимает меня с необычной нежностью, с любовной, ласковой теплотой, словно желая компенсировать язвительность и рассудочность того, что он только что сказал, и еще – отсутствие звонков от него и все увеличивающиеся паузы между нашими ужинами. Я погружаюсь в его объятия. Умом я понимаю его рассуждения, что где-то в теле, во внутренностях, в самой глубине меня встает инстинктивный протест, крепнет интуитивное знание, живущее вне логических и научных доводов.

Не все можно объяснить. В этом тоже магия жизни. Я снова думаю про Пьера-ясновидящего, закрываю глаза и снова вижу закат, расцветивший радужными цветами парижское небо, и ту чайку, которая все летела за мной, выписывая круги в тумане.

Я отдаюсь ласковому теплу тела Стивена и засыпаю, прижавшись к нему.

Утром я протягиваю руку, ощупываю кровать, безнадежно ищу Стивена, но мне нравится верить в чудеса. В это время мой доктор уже почти два часа как занят делом в своей больнице. Я проклинаю свое утреннее одиночество. Здоровье заставляет меня спать как можно дольше. «Отдых – лучшее лечение», – часто повторяют мне. Но если дольше спать – это ведь меньше жить, правда?

Не надо рассчитывать, что я просплю всю свою жизнь. В молодости я даже была настоящей ночной пташкой, этакой совой в ярких блестках. Темнота угнетала меня, сон тоже. Пока я бодрствовала, я верила, что смогу все преодолеть. И тогда я устраивала всяческие сумасбродства в тех местах, откуда была изгнана тишина, пила колу и танцевала в темноте, расчерченной зигзагами радужного неона. Зубы, глаза и майки светились забавной голубоватой белизной, проявлявшей темноту как негатив. Я обманывала жизнь, я жила день и ночь, спала мало, бросала вызов времени, гуляла напропалую, как все вокруг, а наутро вычеркивала прошедшее из памяти.

Я верчусь на кровати и упрашиваю кота Икринку выйти из своего убежища и поздороваться с хозяйкой. Вслух пугаю его лишением сухого корма. Никакого эффекта, я по-прежнему лежу в одиночестве. Я скучаю по дочке, она ушла ночевать к подружке. Неужели она уже начинает меня бросать? Я встаю, завариваю чай и глотаю приготовленные со вчерашнего дня лекарства.

В гостиной плещется Коко, открывает рот и высовывает его из воды, ждет корма. Я знаю, что она меня видит.

На полу еще валяется несколько писем, оставшихся после уборки.

Заглатывая горьковатый зеленый юньнаньский чай, я мысленно прокручиваю пленку с последними днями. У меня такое чувство, что я что-то упустила, какую-то зацепку. Я задумываюсь. Слова ясновидящего еще звучат во мне, я слышу их, и слова Лили, и письмо, и слова Стивена…

Потом мой взгляд внезапно падает на три мешка, завязанные и аккуратно запиханные в угол. Стивен прав! Надо открыть и прочесть все письма. Я остановилась на белом послании из мешка «октябрь», но Пьер говорил о двух письмах…

А вдруг там есть еще какие-нибудь письма – анонимные или подписанные? Все лежит прямо передо мной. Я залпом выпиваю остатки чая, сплевываю чаинки, просочившиеся сквозь ситечко. Стягиваю волосы Тариной резинкой и начинаю тщательные поиски.

Около полудня меня прерывает звонок от Лили, которая пугается, услышав мой голос, прерываемый громкими рыданиями. Я сжимаю в кулаке маленькое письмо с помарками, оно от молодого человека – Эмманюэля, который описывает свои последние дни, сопротивление тела тринитротерапии и то, как мстительно расцветает в нем СПИД. Скоро он ослепнет. Напичканный кортизоном, он почти не испытывает боли. Ему станет легче, потому что он не увидит больше «свою кожу в пятнах, как у леопарда», и взглядов матери. Она одна осталась рядом с ним, остальные все исчезли, как в 80-е гг., когда мы были прокаженными. Он пишет, что, когда я прочту это письмо, он наверняка будет уже мертв, и просит меня продолжать борьбу, которую многие уже считают законченной. Он обнимает меня. Я плачу и не могу остановиться. Я открываю душу и впускаю в себя боль этого человека. Я отвечаю Лили, что перезвоню ей позже. Мне надо побыть одной. Тринитротерапия тоже не всесильна. Ничто никогда не бывает окончательным. Я еще напишу об этом, обещаю тебе. Я глотаю таблетку ксанакса, чтобы успокоить тоску, и засыпаю. Сегодня Тара ночует у отца, так что спешить некуда.

В конце дня у меня в руках второе письмо. Красивый конверт без марки, без почтового штампа чист, абсолютно нетронут. На нем только мое имя. Он спрятан внутри другого конверта из совершенно заурядной бумаги. Я ощупываю бархатистый фактурный картон. Я чувствую, как бьется мое сердце. Лили права, поразительная бумага.

Прежде чем приступить к чтению, я решаю открыть все остальные конверты. Я не желаю больше получать информацию по частям.

Вот снова мой добрый фермер из Ларзака, все ждет не дождется моей фотографии с дарственной надписью. Он снова любезно приглашает меня к себе и посылает мне свое фото – посреди стада, к сожалению не вызвавшего у меня немедленного желания отправиться к нему. Я приклеиваю скотчем на стенку королевское предложение руки и сердца, которое иллюстрирует удачный фотомонтаж.

Это мой снимок времен «Красного поцелуя» – кавалер недурен, но староват, он похож на моего отца и вполне мог бы быть им по возрасту.

Не знаю, в котором часу ночи я наконец заканчиваю. Я нашла только один белый конверт – мое второе послание. Хватит ждать. Я наконец вскрываю его. Внутри та же густо-синяя шелковая бумага, так же сложенная, и я читаю.

Дорогая Шарлотта!

Я рад видеть все эти снимки, показывающие, что вы в такой прекрасной форме. Я понимаю, что вы получаете массу писем и, возможно, другие утверждают то же, что и я. Вот почему мне непременно хочется дать вам некоторые уточнения. Моя жена стала жертвой автокатастрофы в ночь с 3 на 4 ноября 2003 года. Ей было 29 лет. Когда я приехал в больницу, она была еще жива, Но только что констатировали смерть мозга. «вы хотите спасти жизнь другим людям?» в состоянии шока, ничего не понимая, но желая продлить ее жизнь, я сказал «да». моя жена была щедрым человеком, она верила в реинкарнацию. Узнав дату и время вашей операции по пересадке сердца из прессы, а затем из вашей книги, я все понял. В то утро в Париже была только одна пересадка сердца. Когда я вижу вас по телевизору, когда я слышу вас – это очевидность. Я не решаюсь снова обратиться к вам. Я хотел бы знать наверняка, не слишком ли я назойлив. Не слишком ли эгоистичен, пытаясь продлить с вашей помощью ту связь, которая, возможно, уже не существует.

Если это письмо будет последним, мне хотелось бы сказать вам, как я восхищаюсь вашим мужеством и что моя жена наверняка рада тому, что смогла вернуть вам жизнь.

Я желаю вам самого лучшего.

X

PS

Я люблю тебя

XXX

Я бережно складываю письмо. Глаза мои затуманиваются. Меня невероятно трогает любовь этого человека к своей жене. Неизвестная форма любви, которая больше жизни.

Правда или вымысел то, что он говорит, бьется во мне сердце этой женщины или нет, – главное, что я запоминаю, – это любовь, всеобъемлющая и живущая, несмотря ни на что. Лили требует дать ей прочесть это письмо. Я колеблюсь. Не спрашивая моего мнения, она заявляет, что сейчас придет ко мне. Когда Лили после прочтения откладывает письмо на мой письменный стол, она может сказать только одно: «Как это прекрасно…»

– Что ты собираешься делать? – подступает она ко мне.

– Ничего.

– Почему? Проверь хотя бы то, что он пишет, наведи справки, это наверняка возможно. Автокатастрофа со смертельным исходом, гибель двадцатидевятилетней женщины в Париже в этот день – наверняка не заурядный случай. И единственная пересадка в то утро…

– Но зачем? Я не буду встречаться с человеком, который убежден, что у меня в груди сердце его покойной жены. Как он говорит, меня просто радует, что он ощущает пользу и осознает важность этого дара. Не меня он хотел бы увидеть, а ее…

– Я понимаю… Можно мне взять конверт с собой? Я верну его тебе, мне просто хочется узнать марку этой невероятной бумаги. Кстати, ты даже не сказала мне, что тебе предсказал гадатель.

– В другой раз, милая.

Назавтра у психологини

– Так что же?..

– Мои сны продолжаются, иногда это даже видения наяву. Я сходила к ясновидящему, и он меня поразил. Я получила два письма без подписи от человека, который утверждает, что у меня сердце его жены, он выражает такую любовь к ней, что у меня просто голова идет кругом, а Стивен постепенно отдаляется от меня… Я немного работаю, занимаюсь дубляжем… В один присест распечатала восемьсот писем и почти все прочла, смеялась, рыдала… С Тарой все в порядке, но иногда мне кажется, что она предпочитает быть с кем-нибудь другим, а не со мной, и меня это расстраивает.

– Давайте успокоимся… Будем рассматривать вопросы по очереди. Тара – ребенок и любит играть с детьми своего возраста, она видела вас угнетенной, больной, это могло оставить на ней отпечаток. Возможно, ей нужно отойти от окружающей ее реальности, развлечься. Расскажите мне про этого гадателя, про эти письма, про сны. Что вы на самом деле об этом думаете?

– Я попытаюсь изъясняться просто. Возможно ли, что посредством моего нового сердца я переживаю воспоминания, ощущения, новые вкусы и пристрастия, которые были у моего донора?

– Легенда про клеточную память? Будучи врачом и ученым, я сказала бы вам «нет». Речь идет о мощном и многообразном психологическом воздействии вашей трансплантации. Все эти ощущения, впечатления, сны – всего лишь продукт вашего мозга. Надо знать сложность человеческого мозга, чтобы понять силу внушения, бесконечные резервы чувствительности, превосходящие резервы разума, способность самовнушения, это еще называют «способности к саморежиссуре»…

Серьезные исследования показали, что если вам удается убедить себя в чем-либо, если вы поверите в это железно, тогда шансы на то, что это сбудется, увеличиваются примерно на пятьдесят процентов. Это, конечно, зависит от контекста и от правдоподобности того, в чем вы себя убеждаете. Проще говоря, если вы скажете себе: «Я выйду замуж», эта простая установка увеличивает ваши шансы на успех. Это плюсы оптимизма, великолепно доказанные психологом Мартином Селигманом [10] . Каждый способен убедить себя практически в чем угодно… И вы сейчас убеждаете себя, что в вас живет разум другого человека… Внушение – это другое, это один из механизмов ясновидения, люди пользуются уязвимостью, шаткостью, сомнениями человека, чтобы ввести в его мозг мысль… предсказание, которое является как выход из ситуации и станет уверенностью, убеждением. Приведу вам пример. Вообразите, что вы, сами того не зная, ищете любовь и не находите ее, как большая часть человечества, вы отчаиваетесь и ищете выход… Если я вам скажу – убежденно, вооружась властью, которую я даю себе тайно от имени потусторонних сил, – что вы встретите мужчину – высокого, светловолосого, очень элегантного, примерно вашего возраста, то я ничего не скажу конкретного, но окажу на вас влияние, я ввожу в вас определенное предсказание, которое станет верой. Вот это и есть внушение. И моя сила воздействия, вдобавок к вашей способности самоубеждения, приведет к тому, что вы будете бессознательно обращать внимание только на мужчин, подходящих под мое описание. Вы полностью присвоите себе мое предсказание, потому что для вас оно представляет собой надежду, способ найти то, что вам хотелось бы обрести, – любовь и радость жизни. Мозг – очень мощная структура, он хочет вам добра, что нормально, стремится к выживанию, и, напоминаю вам, он способен выдумать все, что может привести вас к благополучию. И, продолжая мой пример, поскольку поведение может испытывать глубокое влияние предсказания, веры, – у вас будут все шансы встретить и влюбиться в мужчину того типа, который я вам описала, и даже проигнорировать всех прочих! Вот сила внушения и вся сложность нашего мозга. Все происходит в голове, колыбели наших эмоций и нашей памяти. Настоящая тайна, которая, по моему мнению, никогда не будет раскрыта, – это широта возможностей нашего мозга. Достаточно ли ясна моя мысль?

– Да… Я слежу за вашей мыслью. Я понимаю. Получается, что воспоминания, связанные с моим пересаженным сердцем, или моя клеточная память не существуют. Все, получается, плод моего мозга, ищущего решение… Как бы отдаленный эффект моей пересадки… И сны тоже?

– Ваши сны – продукт воздействия трансплантации на ваш психический мир. Я знаю, что есть поразительные свидетельства клеточной памяти у людей, перенесших пересадку органа, – в частности, в США, где люди более свободно высказываются о такого рода опытах, но, насколько я знаю, с научной точки зрения ничего доказано не было. Меня интересует только, чтобы вы могли вычленять ваши потребности, желания, страхи, силы, уязвимость во всем этом. Чтобы вы могли понимать их и контролировать, чтобы лучше жить.

Март 2006 г.

Я решаю поехать в одиночестве на несколько дней на юг Франции. Поеду навещу своего бретонского кузена, отправившегося в изгнание на каннские холмы. Для объяснения такого выбора он любит цитировать басню Лафонтена «Волк и собака» [11] .

Упитанный дог расхваливает удобства домашней жизни, ежедневного питания и крыши над головой голодному волку, который предпочитает вести дикую и свободную жизнь, лишь бы не иметь на шее, как собака, след от ошейника, знак порабощения человеком, отметку на шерсти. Так что мой кузен решил жить волком на каннских холмах! Он изучает психологию, и его новая профессия называется «коучинг». Я вспоминаю Наташу с ее интуитивным тренингом. Не интуитивный, зато дипломированный – поправляет он. А в чем этот коучинг заключается?

«В поддержке и сопровождении развития всех потенциальных сторон, чтобы помогать достичь максимума, на который способен человек…»

Целая программа.

Мы мирно гуляем вдали от моря по роскошным местам, где нет туристов. Меня завораживает невероятная сила этого света, который может расцветить зимнее небо с интенсивностью лета в разгаре. Я снова вспоминаю Корсику, Стивена, рай. Мне хочется купить оливкового масла, потому что я люблю его и чтобы убрать плохой холестерин. Петляя наугад по извилистым дорогам, мы останавливаемся неподалеку от Граса у старинной маслодавильни. Ее владелец, который занимается отжимом масла, похож на фарфоровую статуэтку провансальца. Пышные усы и раскатистый говор уносят в какую-то другую эпоху. Он производит комический эффект и знает это. «Представьте себе, этому каменному жернову тысяча семьсот лет», – говорит он, показывая толстым растрескавшимся пальцем на огромный, испещренный трещинами светло-каменный блок в форме камамбера, насаженный на ржавый металлический штырь. «Он так и выглядит! – откликаюсь я. – Все камни старые, правда?» Париж далеко.

Я покупатель сентиментальный и покупаю почти все: масло первого отжима, отжатое «по древнеримской технологии», чесночный тапенад [12] для одиноких ужинов, пюре из мякоти оливок – просто объедение! – и хрустящее миндальное печенье для моей дочки, которая любит сладости.

Производитель масла непременно хочет поцеловать меня, в обмен обещая скидку, – «он любит парижаночек». Я соглашаюсь, да и кто бы не согласился? И вспоминаю своего милого земледельца из Ларзака.

Кузен, улыбаясь, продолжает экскурсию. Под сводом парников, которые едва видны и укрыты не хуже военной базы стратегического назначения, выращиваются самые дорогие цветы в мире – розы «Амандин Шанель». Сладкий сок их лепестков после концентрации и дистилляции будет распылен на шейки самых элегантных женщин мира.

В конце дня мы проезжаем по набережной Круазет в Каннах, но в отсутствие фестиваля. Я в джинсах и стоптанных кедах поднимаюсь по бетонным ступеням, таким унылым без красной бархатной дорожки, и машу рукой, приветствуя невидимую толпу, а мой кузен громко комментирует: «Вот появляется знаменитая актриса Шарлотта Валандре в обтягивающем элегантном винтажном платье от Армани и, подобно Шэрон Стоун, без нижнего белья».

Я люблю подурачиться даже в самых мрачных местах и в самые тягостные моменты своей жизни.

Во время реабилитации после пересадки мы с моей соседкой Изабеллой, едва живые, ползали каждый день на другой конец больничного здания, похожего на спрута.

До автомата с конфетками было несколько сотен метров. Мы еле тащились, подбадривая друг дружку, – сходить и вернуться удавалось за несколько часов! Немного порванные аляповатые постеры были размещены на стенах для оживляжа грязно-серого и темного коридора. Там была, помнится, девица из Баварии, плотная, корпулентная, вся в косах и в кожаных трусах, на зеленом фоне, были пожарники при полном обмундировании на красном фоне, котятки с бантиками на голубом фоне, кухонная утварь и индийский мавзолей любви Тадж-Махал.

Каждую фотографию мы приветствовали поднятием руки, и надо было выдумать сценарий, в котором соединились бы все эти ингредиенты. Изабелла, живущая на морфиевом допинге, обладала бьющим через край воображением, и приключения ненасытной баварской девицы были совершенно неподражаемы. После нескольких минут безумного хохота я умоляла Изабеллу прекратить рассказ, чтобы улеглась боль в груди. Я часто смеялась, когда надо было плакать.

Я просматриваю сообщения мобильника в поисках новостей из Парижа. От Стивена ничего. Тара сообщает о своих хороших оценках, агент просит перезвонить ему, ассистент моего издателя Натали отправляет мне почту за январь-февраль, и Лили, которую я отныне буду звать Мисс Марпл [13] , сообщает мне, что нашла название сорта бумаги писем незнакомца. «Бумага редкая и дорогая. Тебе повезло – этот парень со вкусом и с деньгами!» Она ждет с нетерпением моего возвращения, чтобы предложить тщательно разработанный план действий.

Я возвращаюсь в Париж назавтра, как и предполагалось. Я должна участвовать в передаче Жан-Люка Деларю и в акции по рекламе донорства органов вместе с Марианной.

Я неохотно покидаю юг, который действует на меня умиротворяюще и где смешаны все времена года. Я еще вернусь.

Я просыпаюсь от легкого толчка. Самолет коснулся земли в Орли. Как и большинство пассажиров, я жить не могу без мобильника и, несмотря на запреты проводницы, которая просит дождаться «полной остановки воздушного судна», раскрываю свой телефон.

«У вас нет новых сообщений». Эта итоговая сентенция, которую я слышала тысячу раз, всегда отдается уколом в сердце. Я несколько раз звоню Стивену, и в такси мне удается поговорить с ним. Я не спрашиваю, почему он молчал эти несколько дней, я просто хотела бы его видеть. Я добиваюсь назначения встречи со своим доктором на следующий вечер.

Встретиться с Лили гораздо проще. Она только этого и ждет. Она придет попить со мной кофе в «Бон Марше» и слопать несколько персиков.

– Как дела, красотка? Выглядишь неплохо. Садись, у меня есть новости. «S» – это Stafford – старинная стэффордская бумага, которой с восемнадцатого века пользуется английская знать. Это бумага с секретом, она бывает нескольких цветов. В Париже ее продают только два магазинчика – один в Марэ, другой на Трокадеро. Дальше: я заказала все номера «Ле Паризьен» [14] за неделю до и после твоей трансплантации.

– Зачем?

– Ну, если эта женщина погибла в серьезной автокатастрофе в Париже, то это наверняка будет в газете, да? Еще тебе надо поискать в Интернете по ключевым словам «пересадка органов и клеточная память», это именно то, что с тобой сейчас происходит… И еще я думаю, что в следующей своей телепередаче ты должна подать незнакомцу какой-нибудь знак.

– Что?

– Франсуаза Саган, которая была без ума от Пегги Рош, делала так, чтобы доставить удовольствие подруге. Когда она выступала на телевидении, она произносила какое-нибудь неприличное слово или делала неуместный жест, имевший для ее возлюбленной особое значение, понятное только ей одной. Это был их тайный код.

Я подумала об этом ожерелье, которое ты никогда не снимаешь, о золотом сердечке, которое носила его жена. Ты могла бы очень явственно потрогать его, чтобы он понял, что ты получила его письма и хочешь встретиться с ним.

– Ты с ума сошла! Ты поражаешь меня, Мисс Марпл, но я тебе сказала, что я не уверена, что хочу с ним познакомиться.

– И напрасно. Это смысл твоих снов. Сделай усилие. Он написал тебе прекрасные письма, неужели ты не можешь просто потеребить свое колье! Он должен понять, что ты хочешь, чтобы он вышел на тебя.

– Я жду еще одного мешка корреспонденции – может быть, там опять письмо от него. И тогда не надо будет подавать знаки по телевизору.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга основана на исторических источниках и глубоком изучении истории секты так называемых ассасинов...
Книга основана на исторических источниках и глубоком изучении истории секты так называемых ассасинов...
Книга основана на исторических источниках и глубоком изучении истории секты так называемых ассасинов...
На первом курсе их было сорок два, на втором – восемь, к третьему осталось шестеро. А впереди – новы...
Приведет ли вас путь самопознания к обретению Истины? Что вы увидите после восхождения на эту вершин...
Схлопывание Веера Миров грозит уничтожением любого разума во Вселенной. На долю героев этой книги, о...