Принц в неглиже Логунова Елена

– Фу, как грубо. – Больше мне нечего было сказать.

– К нему приходил кто-нибудь? – Ирка оглядела присутствующих.

– Еще придуть, – зловеще пообещала бабуля.

Ирка сняла с плеча фотоаппарат «Полароид», деловито сделала снимок Монте в россыпях оранжевых плодов и скомандовала мне, поворачиваясь кругом:

– Пошли.

– Куда?

– Найдем доктора. Узнаем, как Монтик. Заберем его домой. – Она грозно посмотрела на старушку и послала воздушный поцелуй мистеру Уокеру.

– Гуд бай, Монте! – разведя руками, попрощалась я.

– Не задерживайся! – Ревнивая Ирка выдернула меня из палаты. – Мне еще нужно успеть на книжный рынок за англо-русским разговорником!

Я поняла, что она настроена решительно, и покорилась.

Поерзав в постели, старичок потянулся к костылям, заговорщицки подмигнул бабке и громогласно объявил:

– До ветру сходить, что ли…

Понятливая старушка кивнула, подставила увечному супругу плечо и вывела его в коридор, прихватив с собой газетный лист с кроссвордом. На полях русскими буквами были старательно записаны иностранные слова, произнесенные в тревожном сне Монте Уокером. Дедушка позвонил по телефону и с приятным чувством честно исполненного долга вернулся в постель.

Во время тихого часа в палате произошли изменения: Саню, владельца переносного телевизора, к общему огорчению, перевели в другую палату. Его место занял бойкий молодой человек с загипсованной ногой, быстро перезнакомившийся со всеми и проявивший особое внимание к англоязычному соседу.

В полусне тот шептал свое имя, шевеля губами, точно пробуя его на вкус: Монте Уокер. Очень мужественное имя – лучшего у него не было за всю жизнь. Впрочем, иных имен он не помнил – так, мерещилось что-то смутное… А если бы помнил, признал бы самым женственным из всех своих имен Камиллу Клэр. Носила его вульгарная бабища, командовавшая полудюжиной продажных девок в передвижном борделе, тащившемся за какой-то армией – как бы не наполеоновской… Впрочем, этого он тоже не помнил.

Если вдуматься, он должен находиться в родстве и свойстве с большей частью современного человечества… С одной стороны, совсем неплохо быть членом большой и хорошо организованной семьи – мафиозная практика Монте Уокера это подтверждала. С другой стороны, с некоторыми людьми не хотелось бы иметь ничего общего.

Монте задумался, составляя для себя список персон нон грата. Возглавлял его, вне всякого сомнения, Марио Ла Гадо. Монте усмехнулся: вот и стал гад ползучий «номером первым»! Потом нахмурился: а не стал ли он таковым на самом деле? Папа Тони перед смертью назвал своим преемником Монте, но Марио не желал уважать волю покойника. Можно не сомневаться в том, что он попытается устранить конкурента.

Монте открыл глаза и огляделся: что это и где это? Похоже на лазарет в каком-нибудь глухом закоулке Азии. Правда, пациенты в основном европейского типа. И что же это значит? Мы воюем в Корее? А кто это – мы?

Вскинув руку, он нащупал на голове бинты. Огляделся: у прочих находящихся в помещении тоже перевязки, лубки, костыли… Монте все понял и похолодел: их пытали!

– Ла Гадо, сволочь! – с ненавистью прошептал он.

Почему подручные конкурента его попросту не убили, Монте Уокер не знал. Одно ему было ясно: нужно выждать удобный момент и попытаться сбежать. Когда подвернется подходящий случай, Монте его не успустит!

День медленно, но верно перетекал в ночь в полном соответствии с больничным распорядком. Незаметно прошли ужин и ежевечерняя раздача таблеток и кефира. Обитатели палаты, осиротевшие после ухода Сани с его телевизором, лишились ежевечернего кино и вынужденно объявили досрочный отбой. Монте Уокер уснул.

– Филимонов, на укол! – вполголоса позвала медсестричка Света.

Освещение в коридоре притушили, гипсоносные граждане разбрелись по палатам. Покачивая бедрами, Света провела неловко подпрыгивающего на неосвоенных костылях нового пациента в кабинет сестры-хозяйки и ушла.

– Любопытно, – выслушав подчиненного, заметил капитан Сидоров.

– Ну! – подтвердил молодой и полный рвения лейтенант Филимонов, от полноты чувств слегка подпрыгивая на костылях.

Костыли лейтенанту нужны были не больше, чем собаке пятая нога: бутафория чистой воды или, правильнее сказать, элемент маскировки. Ведь не может же совершенно здоровый двадцатипятилетний мужик лежать в травматологии, не будучи частично в гипсе и при костылях!

– Остынь, – велел капитан, заметив акробатические упражнения подчиненного с ортопедическим снарядом.

Сидоров почесал затылок, махнул рукой, приглашая лейтенанта садиться, пристроил листок с оперативной информацией на столе и вкусно отхлебнул из стакана. Филимонов завистливо покосился на начальника: сидит себе в ординаторской, хорошенькие медсестрички ему чаек готовят, пока лейтенант валяется на продавленной койке в шестиместной палате в компании полудесятка калечных мужиков и одной древней старухи.

– Товарищ капитан, – спросил он, – долго мне еще в этом морге лежать?

Капитан, шевеля губами, дочитал текст и гулко хлопнул ладонью по столу.

– Все, Филимонов! Снимай свой гипс! Бери ноги в руки и чеши в Контору!

– Слава богу! – не по уставу отозвался мнимый больной, поспешно стягивая с ноги гипсовый валенок.

– Значит, так, – продолжал капитан. – Первым делом пусть проверят этот списочек по картотеке.

– Монте Уокер, он же Фелиппе де Ларедо, он же Кемаль ибн Юсуф, он же Гжегош Томба, он же Анна Рейзнер, он же Анри де Сов, он же Лолита Лопес, он же Николас Пирис, он же Мари Канталь, – озабоченно забормотал Филимонов, поднеся к глазам список. – Товарищ капитан! Тут и женские имена!

– Урки, – пожав плечами, философски заметил капитан. – От них всего можно ожидать!

– Ага, – кивнул лейтенант.

– Исполняйте. – Сидоров небрежным жестом велел ему выметаться.

– Ага, – задумчиво повторил Филимонов. Он повернулся, пошел к двери, оглянулся на начальника: – А зачем руки в ноги? У них тут в регистратуре есть факс! Можно этот списочек к нам в Контору по-быстрому послать!

– Послать – это ты хорошо придумал. Действуй!

Филимонов наконец вывалился в коридор. Капитан хлебнул остывшего чаю и с легкой тоской покосился на ширмочку в углу: куда, интересно, пропала веселая медсестричка Света? Он немного посидел, предаваясь приятным воспоминаниям и машинально перетирая зубами нерастворившийся сахарный песок, извлеченный при помощи ложечки со дна чайного стакана. Хлопнула дверь, капитан очнулся, радостно сверкнул очами и тут же нахмурился: на пороге стоял лейтенант Филимонов.

– В чем дело? – недовольно спросил капитан. – Я что, непонятно скомандовал? Выполняйте!

– Уже, – радостно заявил тот, подлетая к столу. – Товарищ капитан! В самую точку! Есть такая Анна Рейзнер – мошенница со стажем, как раз в розыске. И Лолита есть, правда, без фамилии.

– Тоже мошенница? – поинтересовался капитан.

– Нет, проститутка.

– Гм? – Капитан выпятил челюсть. – Ну, урки! Умеют маскироваться!

– Лолита, наверное, все-таки другая, – помявшись, сказал лейтенант. – Проститутка – значит, баба, а наш – мужик. Я точно знаю, вместе в сортир ходили…

– Зелен ты еще, Филимонов, – укоризненно покачав головой, заметил капитан. – Жизни не знаешь. Ну и что, что не баба? Не баба, а проститутка! Только извращенная.

Глаза Сидорова мечтательно заблестели. Куда же пропала медсестричка Светочка?

– Товарищ капитан, – начал Филимонов.

– Лейтенант, – не слушая, перебил его Сидоров. – Смотайся-ка ты все-таки в Контору. Пусть они эти имена-фамилии в списках Интерпола посмотрят.

– Зачем в Контору? Тут в регистратуре есть компьютер.

– Компьютер, – с тоской сказал Сидоров, провожая глазами убегающего подчиненного. Новые методы работы ему не очень нравились. До чего техника дошла – никак этого летеху не спровадишь куда подальше! В регистратуре факс, в регистратуре компьютер. – Интересно, – пробормотал капитан, озвучивая родившееся у него подозрение. – А не в регистратуре ли Светочка?

В тоскливом одиночестве Сидоров выпил еще два стаканчика крепкого сладкого чаю.

– Товарищ капитан! – Лейтенант вломился в ординаторскую и подбежал к столу, сбив табуретку. – Точно!

– Что точно? – устало нахмурился Сидоров.

– Интерпол… картотека… М-м… – Запыхавшийся Филимонов выдавал слова через два на третье.

– Ну? Есть Монте Уокер? Во дела! – шестым чувством угадал недосказанное капитан.

Он ударил себя по коленке и на мгновение зажмурился, предвкушая какое-нибудь поощрение, а то и повышение. Шутка ли, иностранного рецидивиста выцепили, да как – случайно, дедуся какой-то по старой памяти настучал!

– За жабры гада, – хлопнув ладонью по столу, решительно приказал капитан Филимонову. – Вызывай наших. Мерзавца скрутить и перебазировать сам знаешь куда. Я ему покажу, как в российской больнице койко-место пролеживать, дармовую овсянку жрать!

Однако по причине позднего часа дальнейшие действия застопорились до утра.

От Екатеринодара до Кипра – путь неблизкий, и на остров в Средиземном море новый день по понятным причинам пришел несколько позже, чем в кубанскую степь. Впрочем, линия судьбы американского туриста Дона Салливана, одиннадцать месяцев в году работающего на правительство Соединенных Штатов в Национальном агентстве расследований, обещала в самом скором времени соединить эти отдаленные географические точки.

Сначала противным голосом запел телефон.

Восьмой час утра – не лучшее время для пробуждения человека, отчаянно кутившего всю ночь напролет. Дон нырнул головой под подушку и без усилий прикинулся спящим. Уютно сопящая рядом с ним девушка, похоже, тоже притворялась: когда телефон умолк, Дон явственно услышал ее облегченный вздох.

Спустя некоторое, судя по ощущениям Дона, весьма непродолжительное время, проведенное в блаженном полусне, звонок повторился. На сей раз он шел от входной двери: кто-то настойчиво требовал впустить его.

Дон не шевельнулся. Скорее всего, кто-то ошибся дверью: коттеджи были похожи, как близнецы. Владелец не догадался или не потрудился позаботиться о том, чтобы они отличались один от другого, а арендующим домики отдыхающим было не до того, успеть бы за время отпуска сполна насладиться солнцем, морем и другими отдыхающими подходящего пола. Впрочем, Дон самолично устранил недосмотр, в первый же день отпуска установив на плоской крыше коттеджа, рядом с баком для воды, разноцветный флюгер-вертушку: это создавало иллюзию теплого семейного дома.

Дома и семьи у Дона не было с тех пор, как умерла его мама, а это случилось давно. Кэти Салливан не отличалась крепким здоровьем, хотя была на редкость дородной женщиной. Правду говорят, что внешность обманчива: кто бы мог подумать, что толстуха и распустеха Кэти, теряющая волю при виде большого яблочного пирога, держит в неприкосновенности весьма кругленькую сумму! Эти деньги потом помогли Дону получить прекрасное образование.

Отца своего он никогда не видел, о чем очень жалел: мама иногда говорила, что Дон удивительно похож на папу. Впрочем, проверить это было невозможно, ни одной фотографии отца ее ребенка в доме Кэти не было, да и рассказывать малышу о папе она не любила. Умер – и все. Даже фамилию Дон носил мамину.

Одиночные звонки слились в серию с регулярным чередованием коротких и длинных сигналов.

– Похоже, морзянка? – Удивившись, сонный Дон выставил из-под одеяла помятое красное ухо и прислушался.

К звонкам прибавился энергичный стук в дверь. Судя по звуку, стучали ногой.

– Черт возьми! Это Тил! – беспомощно выругался Дон.

Он поспешно расклеил ресницы и торопливо зашарил в ящике тумбочки в поисках пистолета. Под руку упорно подворачивался только скользкий флакон солнцезащитного крема.

– Кто там, милый? – Сонно моргая, девица села в постели.

– Тил, кто же еще! – Дон скатился с кровати, подхватил с низкого столика тяжелую мраморную пепельницу и побрел открывать, прикидывая на ходу, не успеет ли Тил выбить дверь.

Тил успела.

– Здорово, напарник! – радостно крикнула она Дону, одновременно сбивая его с ног, как кеглю, метко брошенным пухлым саквояжем. – Бросай оружие! – Тил дружески улыбнулась и продемонстрировала Дону свой пистолет. – Парень, ты снова понадобился!

– Кто это, милый? – с претензией спросила девушка, возникая в дверях спальни дивным видением: длинные кудри падали на загорелые плечи, небрежно обернутые простыней, белая ткань прикрывала соблазнительное тело до середины бедер.

Дон с сожалением оглянулся на красотку, но соблазну не поддался, уже понимая, что отдых закончился.

– Где тут у тебя кухня? – как ни в чем не бывало спросила Тил, подобрав оставленный за дверью бумажный пакет. – Пока вы будете прощаться, я сварю кофе. Булочки еще теплые, так что поторопись, милый!

Дон зарычал, но послушно выпроводил подружку, проведя сцену прощания с неприличной поспешностью. Девушка удалилась в слезах. Дон вернулся в коттедж, вдохнул запах свежесваренного кофе и против воли немного подобрел. Тил, змея такая, умела найти подход к напарнику!

Она разлила кофе и подвинула к Дону его чашку, расплескав часть ароматной жидкости. Да уж, хозяйка из нее плохая, из всей кухонной утвари Тил освоила разве что ножи! Ухмыльнувшись, Дон четырежды нырнул ложечкой в сахарницу. Слушая напарницу, молча размешал сахар в чашке, отхлебнул сладкий кофе.

– Не верю, – сказал он. Покрутил головой и задумчиво пошевелил пальцами над блюдом со свежими плюшками. Тил внимательно посмотрела на него и подала булочку. – Чепуха какая-то, – продолжал Дон, набивая рот свежей сдобой. – О чем ты говоришь? Дерево падает на автомобиль и убивает водителя – несчастный случай! Богатая старушка застревает в лифте и с перепугу помирает от сердечного приступа – бывает! Подвыпивший делец курит в постели на сон грядущий, простыни тлеют, и он засыпает вечным сном – такое случается сплошь и рядом! И, разумеется, у каждой жертвы имеется наследник.

– У всех есть наследники, – согласилась она.

– Слушай, Тил, а кто твой наследник? – проглотив плюшку, спросил Дон с нехорошим интересом.

– Отстань. Есть одна интересная деталь, все эти «несчастные случаи» произошли с американскими туристами после посещения ими российского города Екатеринодара, где жертвы побывали – заметь! – в сопровождении любящих наследников.

– Ну и что? – не сдавался Дон.

Тил безмятежно доела сдобную булочку, допила кофе, промокнула рот салфеткой и полезла в нагрудный карман.

– А то, что в небогатом достопримечательностями Екатеринодаре все туристы, включая наследников, посетили этого господина! – Тил аккуратно положила на стол помятую визитку.

– Интересно, – признал Дон.

– Понимаешь теперь, почему агентство срочно послало меня за тобой?

Дон устало вздохнул:

– Тил, я пересек океан, чтобы хоть ненадолго избавиться от тебя и от работы! Я, конечно, польщен доверием и все такое, но бюро могло бы послать туда кого-нибудь другого!

– И послало. Люка Хокинса.

– И что же? Может, агента Хокинса убило кирпичом в подозрительной близости от дома вышеупомянутого господина? – язвительно предположил Дон.

– Нет, – без тени улыбки сказала Тил. – Он поскользнулся на банановой кожуре.

– Люк-везунчик?! – ахнул он.

– Был, – сухо ответила она.

Она помолчала и устало добавила:

– Решай. Лайнер «Вера» будет на Кипре завтра, на нем для нас оставлены места.

– Надо же, Люк Хокинс! – задумчиво повторил Дон.

Тил поняла, что пора переходить к следующей фазе. Она сдвинула в сторону кофейные чашки и положила на стол пакет:

– Документы и деньги на расходы.

Дон уважительно взвесил на руке толстую пачку крупных купюр и раскрыл паспорт.

– «Мисс Дебра Грей», – прочитал он. Полюбовался красоткой на снимке, бегло пробежал глазами вложенную в паспорт бумагу: – «С собакой породы бирсдог, трех лет». Что это еще за бирсдог? – потом спохватился – Стоп, а где же мой паспорт?

– Ты невнимателен, Дон. – Голос Тил был сама мягкость. – Там же сказано: с собакой!

Дон тупо посмотрел на нее, помолчал, соображая, и постепенно до него дошло:

– Ты хочешь сказать, что я?.. – Он медленно поднялся, обуреваемый желанием задушить улыбающуюся Тил.

– Осторожно: злая собака! – с нескрываемым удовольствием проговорила она.

Я проснулась рано: вспомнила, что за событиями вчерашнего дня забыла совершить набег на продовольственный рынок и купить еды для своих четвероногих. Тома еще можно натолкать кашей, а вот Тоху не проведешь, ему подавай мясо, рыбу и молоко. Ужас! Демонстрации протеста не избежать!

На цыпочках, боясь разбудить спящего в ногах кота, я крадучись вышла из спальни, оделась и побежала к Ирке. Это из-за нее я забыла о корме для своего зверья, а раз так, пусть распахнет для нас свой холодильник!

– Входи, не заперто! – громко прокричала подруга откуда-то из глубины дома.

Я протиснулась в приоткрытую дверь, отпихивая ногой рвущегося следом пса. Шел дождь, и Томка был слишком грязен для светских визитов.

– Ау! Ирка! Ты где? – Я расправила мокрый зонтик, пристроила его сушиться в углу просторного пустого холла, выжидательно оглядела три дверных проема.

– В кухне, – громко сказала Ирка. – Иди сюда, не могу оторваться.

– Очень интригует, – заметила я, с порога упершись взглядом в Иркин оттопыренный зад. Его счастливая обладательница низко склонилась над газовой плитой.

– Еще одну минутку, – извинилась она. – Сейчас начнет пузыриться, и все…

Я обошла ее с фланга, заглянула в кастрюльку. Там было что-то зеленое, интенсивно пахнущее яблоком, но с виду совершенно несъедобное.

– Это что?!

– Что ты орешь? Это мыло.

– Сдурела? Какое мыло? – Я переводила взгляд с пузырящейся дряни на Ирку и обратно.

– Туалетное, яблочное. – Подруга спокойно перенесла кастрюльку с зеленой слизью на стол.

– Зачем?

– Ты не знаешь, зачем нужно мыло?

– Я не знаю, зачем нужно его варить! Предупреждаю: я это есть не буду!

– Ах, ты об этом. – Ирка вытащила из ящика кусок старой простыни, меланхолично оторвала от него длинную полосу. – Не бойся, это не для тебя.

Как же, не бойся! Мне все это ужасно не понравилось: ишь, и мыло приготовила, и веревку! Я Ирку знаю, она только с виду такая самоуверенная и толстокожая, на самом же деле моя подруга – дама весьма чувствительная, хотя и закаленная жизнью.

Представьте себе прототип кустодиевской «русской Венеры», такую золотоволосую пышную барышню, только постаревшую лет на десять-пятнадцать, научившуюся находить общий язык с торгашами, таможенниками, грузчиками, ментами и бандитами, зарабатывать деньги, заколачивать гвозди, менять пробитые автомобильные колеса, а в промежутках между этими занятиями самозабвенно рыдающую над горькими судьбами золушек из мексиканских сериалов. Это и будет моя Ирка.

Я встревожилась и рассердилась.

– Признавайся, какого черта ты сделала мыльное пюре? И зачем рвешь простынку?!

Ирка подняла на меня удивленные глаза.

– Окна буду заклеивать. Хороший способ – заклеивать окна мыльными тряпочками. Отстань, а? – Тон ее речей делался все печальнее. – Холодно мне. Одна я в доме. Одна-одинешенька. Бедная, одинокая женщина… Думаю, что все мужчины – скоты.

– Не такая уж бедная, – справедливости ради возразила я. – Дом, машина, оборотный капитал… Но я понимаю, к чему пассаж про мужчин-скотин.

– Видишь, они даже рифмуются, – заметила Ирка.

– Ира! – Я строго постучала пальцем по столу, и в мисочке заволновалась мыльная каша. – Если тебе последние десять лет фатально не везет с мужиками, если один твой муж был алкоголиком и тунеядцем, а другой бесхребетным слюнтяем, если первый встречный мужчина делает тебе гнусное предложение, хотя каждый второй оказывается импотентом, если в гостях ты вынуждена сама наполнять свою рюмку, а в трамвае тебе не уступают место, в театре не пропускают вперед, на улице прячутся от ветра за твоей спиной и руку протягивают только за подаянием – это не значит, что мужчины – скоты!

– Разве? – Ирка яростно топила тряпичную змею в жидком мыле.

– Во всяком случае, не все они такие. – Я сбавила тон. – Встречаются и другие: добрые, нежные, щедрые, порядочные… В смысле, кому-то, наверное, встречаются. Весьма вероятно, что и ты такого себе найдешь! Рано или поздно. Шансы есть, особенно если ты из породы долгожителей…

– Уже нашла, – сказала Ирка. – Монтик. Я знаю, он именно такой: сильный, добрый, нежный, верный…

– «Он чуть вошел – она узнала…» – недоверчиво процитировала я. – Не хочется мне тебя огорчать, но твой Монтик – кот в мешке.

– Скот в мешке, – поправила Ирка. Свернула тряпицу кольцом, выдула радужный пузырь и неожиданно повеселела. – А, к черту эту мыльную бодягу! Не буду заклеивать окна! Меня согреет любовь!

Что мне нравится в Ирке, так это ее оптимизм и неиссякаемая энергия. Это нас сближает.

– Не выбрасывай кашу, – предупредила я. – Этим можно мыться, а тряпочку использовать как мочалку. Не хочешь сама – отдай мне, постираю Томку, будет благоухать яблоком.

– Забирай, – согласилась она и задумалась: – Слушай, а давай прямо сейчас заберем Монтика из больницы?

– Нам же его не отдадут, – напомнила я. – Мы не можем сказать, кто он, у нас нет его документов. А без паспорта его не выпишут, больничный не дадут…

– И не надо! Зачем мне его больничный, я не отдел кадров! Мы выведем его погулять, посадим в машину и увезем. Им там все равно, подумаешь, нарушение больничного режима! Одним пациентом больше, одним меньше… А мне мужик достанется – молодой и красивый.

– А ухаживать за ним будешь? Кормить, поить, выгуливать? Убирать за ним? Думаешь, это так просто – мужика завести?

– Я умею, – сердито сказала Ирка. – У меня два мужа было. И еще хомячок. Мужья, правда, сбежали… Но хомяк жил долго и счастливо и сдох только от старости!

Спорить с Иркой – себе дороже будет. Сошлись на том, что быстренько умыкнем из больницы Монтика, а потом она меня подбросит на рынок за продуктами.

Капитан Сидоров мирно похрапывал на узкой кушетке в душной каморке сестры-хозяйки. Ему было уютно и тепло под грудой больничных одеял, взятых без счета со стеллажа. Разбуженный стуком в дверь, Сидоров вытряхнулся из одеял, прошлепал к двери и весьма неприязненно спросил:

– Кто?

– Свои, – так же недружелюбно ответил незнакомый капитану мужской голос. Привычно уловив в нем начальственные нотки, Сидоров открыл дверь.

Из коридора в комнату шагнул коренастый черноусый мужчина с пронзительным взглядом. Загорелое лицо показалось капитану знакомым. В кино он его видел, что ли? Или просто похож на какого-то итальянского актера?

Гость красной книжицей сделал перед лицом Сидорова полуверонику и плотно закрыл за собой дверь.

– Полковник Лапокосов. С запросом в Интерпол вы обращались?

– Так точно, – вытянулся Сидоров. – И в Интерпол. И в Интернет…

– Читайте! – резко перебил его полковник и протянул скрученный в трубочку лист жесткой белой бумаги.

Сидоров развернул рулон, отыскал верхнюю кромку. Снизу тонкая белая бумага снова скрутилась, читать было неудобно. Капитан взялся руками за концы бумажной ленты, растянул ее по вертикали – теперь верхний край оказался слишком высоко. Сидоров вытянул шею, от мысли подпрыгнуть отказался: все равно текста не видать.

– Виноват, – негромко проговорил он, коротко взглянув на полковника. Расставил руки параллельно полу, как рыбак, показывающий размеры пойманной им рыбы, и начал читать.

Полковник смотрел на подчиненного, старательно скрывая раздражение.

– Ох! – Капитан от неожиданности выпустил края бумажной ленты, и моментально скрутившийся рулон упал к его ногам. – Виноват… Тут написано, что Монте Уокер умер! Как умер?

– Мучительно, – язвительно ответил Лапокосов. – Четырнадцать пулевых отверстий – это, должно быть, болезненно…

Капитан молча хлопнул глазами, полковник пояснил:

– Уокера скосили автоматной очередью в Центральном парке – его самого, двух его охранников, одного спортсмена-бегуна, трех белок и старушку с собакой. Болонку, впрочем, только ранило – пуля срезала кусочек хвоста…

Капитан оглянулся на дверь, облизал пересохшие губы:

– Я не слышал стрельбы! Как это могло случиться? Когда?

– В одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, в городе Нью-Йорке, – с расстановкой сказал полковник Лапокосов, внимательно наблюдая за реакцией капитана.

Он с удовольствием отметил крайнее замешательство младшего по званию. Сидоров открыл рот и закрыл глаза. Вот невезуха! Не видать ему наград и повышений!

– Сейчас заберу эту сволочь к нам и допрошу как следует! – со злостью сказал он. – Живо расколется, кто он такой и почему по-русски не говорит!

– Отставить, – отрывисто бросил Лапокосов. – Действовать аккуратно. Подозрений не вызывать. Перевести в психушку. Позже я сам его навещу. Распорядитесь, пусть приготовят белый халат.

– Разрешите идти?

– Идите. – Лапокосов отвернулся от капитана, потом, вспомнив что-то, обернулся и добавил: – И учтите, погоны на халат нашивать не надо!

Суета, устроенная Сидоровым вокруг так называемого Монте Уокера, грозила осложнить, а то и вовсе сорвать тайную миссию Лапокосова.

Эвакуация «Монте Уокера» была произведена без лишнего шума и очень быстро. Единственная заминка произошла на выезде с территории больницы, где «Скорая» с трудом протиснулась мимо хаотично припаркованных легковых автомобилей. Обширная стоянка поблизости была платной и потому пустовала.

Пробраться сквозь толпу четырехколесных друзей у горбольницы и впрямь было нелегко. Ирка со скрежетом затолкала машину в узкую брешь между чьим-то «мерсом» и живой изгородью, которая оказалась фальшивой: вьющаяся зелень скрывала под собой металлическую сетку, о которую мы слегка поцарапали Иркин «жигуль». Я огорчилась, но автовладелица, как ни в чем не бывало, выбралась из машины и зашагала к больнице, даже не включив сигнализацию.

– С ума сошла? Угонят же!

– А собака на что? – бросила Ирка на ходу, не оборачиваясь.

На что мне такая собака, я и сама думала не раз.

– Сидеть, Том! – как можно строже скомандовала я, на всякий случай привязывая поводок к металлическому изножию кресла. Потом еще пристегнула пса ремнем: если и украдут, то в комплекте, и машину и собаку! Пусть им будет хуже!

Ирку я догнала уже на входе в отделение. Мы прошагали по коридору к знакомой палате, постучали, вошли и обомлели: Монтикова кровать была пуста. На провисшей панцирной сетке сиротливо лежал свернутый матрас, на тумбочке пламенел одинокий апельсин – последний привет от Монте Уокера.

Ирка схватилась за горло, явно не в силах что-нибудь сказать, и посмотрела на меня. Глаза ее опасно заблестели. Я поняла, что еще чуть-чуть, и подруга обретет голос, и тогда больничные просторы огласятся ревом раненого зверя.

– На волю, в пампасы! – невпопад брякнула я, быстро выводя Ирку из палаты, подальше от больных: мало им переломанных ног, сейчас и барабанных перепонок лишатся! – Ирочка, только не волнуйся, сейчас мы все узнаем!

Добывать информацию – моя профессия. Люблю я это делать и умею! Медсестричке Свете даже журналистское удостоверение показывать не понадобилось.

Узнав о переводе Монтика в психиатричку, Ирка разбушевалась.

– Это мой-то Монтик ненормальный? – взвилась она. – Это вы все ненормальные! – В запале она ткнула пальцем в только что вошедшего в отделение благообразного гражданина. – И вы! И вы!

Это она зря сказала, незнакомый гражданин выглядел вполне вменяемым, но вот следом за ним шагал отчетливо слабоумного вида амбал типа «шестерка». Он как-то нехорошо посмотрел на Ирку, и мне это не понравилось. Только бандитских разборок нам не хватает! Я поспешила увести подругу от греха подальше.

Мы вернулись в машину, сели, и Ирка замерла, сурово глядя перед собой, но явно ничего не видя. Я помалкивала, понимая, что сейчас ее лучше не беспокоить.

Напрасно перед капотом «шестерки» приплясывал охранник в камуфляже. Судя по тому, что в левой руке у него были какие-то бланки, а правую он сложил ковшиком, товарищ желал получить с Ирки плату за стоянку. Как же, размечтался! Сердито насупленная Ирка его даже не заметила.

– Ладно, – наконец угрожающе процедила она сквозь зубы, выжимая сцепление.

Выронив бланки, охранник боком отпрыгнул в сторону. Отличная реакция у служивого!

– Сдурела? – рявкнула я, оглядываясь. Слава богу, человек не пострадал. – Ты чуть не задавила мужика!

– Да, кстати, о мужиках, – металлическим голосом сказала Ирка, выруливая на дорогу. – Предупреждаю: похищение Монтика не отменяется. Сейчас заедем в пару мест, а потом к психушке.

Монте довольно быстро понял, в каком заведении он оказался: достаточно было посмотреть на соседа по комнате, голубоглазого и розовощекого малого по имени Селёжа. Одетый к лицу, в розовую пижаму в голубой горох, он непрестанно приплясывал, невнятно бормоча какие-то вирши и потрясая дребезжащим детским бубном. Растоптанные тапки ритмично шлепали.

На самом Монте тоже были тапочки без задников и уютный фланелевый костюм живописной расцветки: нежно-зеленый, в крупную желтую клетку.

Вообще-то ему нравились смелые цветовые сочетания. Помнится, у его подруги в Нью-Йорке было красное белье с синим кружевом, и Монте комплект одобрял, особенно когда его малышка исполняла ритуальный вечерний танец с раздеванием. «Малышка», впрочем, весила почти центнер: Монте всегда нравились крупные дамы, такие, чтобы от шлепка по заду расходились волны по всему телу.

– Оставь покурить! Христос любит тебя! – вкрадчиво шепнул на ухо Монте незаметно подкравшийся Селёжа.

Монте вздрогнул, не расслышав и не поняв.

– Ват?

– Виноват, конечно, виноват, – согласно кивнул сосед, бесцеремонно забирая у Монте окурок и жадно затягиваясь. – Покаяться нужно! – Он назидательно воздел вверх грязный указательный палец.

Монте еще раз вздрогнул, на сей раз от отвращения, и грустно проводил взглядом исчезающий в кулаке Селёжи окурок: курева больше не было, сигаретой Монте угостил юный джентльмен по имени Фил Лимонофф, любезно препроводивший его в психушку. Монте и не знал, что в мафии встречаются русские!

– Аллилуйя! – докурив, ликующе возопил Селёжа, пускаясь в пляс на потертом прикроватном коврике.