Принц в неглиже Логунова Елена

В столбе солнечного света заклубилась пыль, картинка в глазах Монте смазалась. Он прищурился, пытаясь вообразить на месте притопывающего психа свою Катарину. Давай, крошка, давай….

К сожалению, пляшущий сухопарый Селёжа на подругу Монте походил мало. Уокер покачал головой и зажмурился, чтобы не видеть розово-голубого мельтешения перед глазами. Ритмично шаркая подошвами шлепанцев, Селёжа все радостнее и громче распевал псалмы собственного сочинения. Смысла текстов Монте не улавливал, но общий настрой и тяготеющие к ультразвуку взвизги ему решительно не нравились.

Он вышел из палаты и неторопливо пошел по коридору, внимательно осматриваясь по сторонам. Неожиданно из соседнего дверного проема высунулась костлявая рука, делающая жадное хватательное движение. Монте остановился, и рука тут же игриво дернула его за полу пижамной куртки.

– Хай? – неуверенно произнес Монте, взмахом руки приветствуя незнакомого старичка в желтой пижаме.

– Какой тебе «хайль»? – Дедушка мгновенно переменился в лице и стиснул кулаки. – Ах ты, гад! Бей фашиста!

Монте попытался урезонить драчуна, но языковой барьер оказался непреодолим. В ходе бессмысленной дискуссии откуда-то с тылу с криком «За Родину!» набежали еще несколько мужиков, все в пижамах и тапочках. Монте дернулся, на линолеум горохом посыпались пуговицы, кому-то наступили на мозоль, кто-то потерял тапку, чья-то твердая пятка больно стукнула Монте по коленке. Он выругался по-английски, одним могучим движением пловца-олимпийца разгреб нападающих на две кучки, вырвался из окружения и быстро пошел прочь, часто оглядываясь.

Пижамная группа в конце коридора дружно скандировала: «Гитлер капут!», «Свободу Луису Корвалану», «Верните пенсионерам льготы!», «Горенко и Шпанидзе – марионетки Тверезовского!» и «Долой АО «МММ»!» В центре компании приплясывал голый по пояс человек с поднятой над головой шваброй, на которой красиво развевалась пижамная куртка из красной фланели.

Смысла происходящего Монте не понимал, но чувствовал, что тоже сходит с ума. Должно быть, из солидарности.

Ненормальные всех стран, соединяйтесь!

– Спроси! – Ирка толкнула меня локтем.

– Сама спрашивай! – сиплым шепотом огрызнулась я, не зная, куда смотреть.

В магазине интимных товаров я была впервые, чувствовала себя крайне неловко, но спрятать глаза не могла: они упорно разбегались. На полках бесстыже красовались разнообразные предметы, призванные обогатить интимную жизнь граждан. О назначении некоторых штучек я могла только догадываться, хотя иные были вполне узнаваемы. Витрина с дюжиной искусственных органов внутренних дел, старательно выстроенных по ранжиру и снабженных ценниками, очень походила на прилавок гастрономического отдела. Мне вспомнилась подслеповатая старушка из трамвая, с живым интересом спросившая компанию недорослей, шокировавших пассажиров такой же розовой резиновой штукой: «Сынки! Почем колбаску брали?»

Нетерпеливая Ирка снова толкнула меня:

– Да говори же!

Грамотно сформулировать вопрос оказалось затруднительно. Преодолев порыв назвать юношу-продавца «сынком», я откашлялась. Ирка опять двинула меня в бок.

– Э-э, любезный, скажите, у вас только запчасти? – скрывая смущение, спросила я, нервно поведя рукой в сторону пресловутой витрины. – Или есть и полностью укомплектованные экземпляры?

– Простите? – не понял продавец.

Я заметила, что он краснеет: должно быть, мое смущение оказалось заразительно.

– Резиновые бабы есть? – прямым текстом спросила грубая Ирка.

– Не обязательно бабы, – вмешалась я. – Он, она, оно… Лишь бы с руками, с ногами и с человеческим лицом. В принципе сгодится любой гуманоид.

– Примерно такого роста, как она. – Ирка кивнула на меня.

– Плюс-минус пара размеров, – добавила я.

Мы замолчали и в четыре глаза выжидательно уставились на продавца. Все ярче пламенея щеками, он с некоторым обалдением посмотрел на меня, на Ирку, достал из-под прилавка иллюстрированный каталог и открыл его:

– Вот, восемьсот девяносто девять долларов, латекс…

– Да хоть гудрон, – встряла нетерпеливая Ирка.

– Нет, гудрон нельзя, он темный, а нам нужна баба европейской наружности, – не согласилась я. – Мы, конечно, не расисты, но мавров венецианских попрошу не предлагать!

– Короче, на ваш вкус, – сказала Ирка.

Продавец поперхнулся словом.

– Да, а у вас тут только продажа или можно напрокат взять? – как ни в чем не бывало, продолжала Ирка. Видно, решила сэкономить. – Нам бы лучше напрокат, если можно, мы быстренько попользуемся и сразу вернем.

– Не потеряем, не испортим, сдадим в лучшем виде. Мы порядок знаем, в библиотеки записаны, – поддержала ее я.

Продавец перевел взгляд с Ирки на меня, глаза у него сделались оловянные, как пуговицы. Сомневается? Так я могу читательский билет предъявить.

– П-проката у нас н-нет!

– Ж-жаль, – передразнила парня жестокая Ирка.

– Ну, тогда нам какую-нибудь попроще, подешевле, можно вовсе одноразовую, – сказала я. Быстро пролистала католог, не обращая особого внимания на цветные картинки, лишь изучая цены. – Вот эта, к примеру, сколько продержится?

– При правильной эксплуатации…

– Нет-нет, при неправильной? Полчаса выдержит?

– Гарантии не даем. – Глаза-пуговицы смотрели на меня с явным подозрением.

– Ладно, обойдемся без гарантии, – подытожила Ирка. – Нам с ней детей не крестить! Заверните вот эту белобрысую.

– Только, пожалуйста, надуйте ее сразу, – добавила я. – Мы очень торопимся!

Кое-как затолкав растопыривающуюся резиновую бабу в цветной кулек, мы вышли из магазина. Провожая нас взглядом, продавец застыл за витринным стеклом, как манекен. Был бы голый – чудненько вписался бы в интерьер.

– Чертова кукла, – выругалась Ирка, запихивая в глубь кулька упорно вылезающую наружу бледную резиновую ногу. – Надо было попросить ее связать! – Она оглянулась на секс-шоп.

Парень за стеклом вздрогнул, ожил, захлопнул рот и быстро вывесил на дверь табличку «Закрыто».

– Ну и где же он? – тихо спросил Беримор, остановившись в проеме двери.

– Где этот, по голове ударенный? – дополнил вопрос шефа Вася Бурундук.

Беримор сунул руки в карманы халата.

– Увели болезного, – злорадно сказал дедок, дожидаясь, пока бабка откроет стеклянную банку с супом.

– Куда увели? – спокойно спросил Беримор, сминая в кармане пачку сигарет.

– Кто увел? Какая, понимаешь, зараза? – в свою очередь встрял Бурундук.

Старичок скосил глаза на пустую койку и противно хихикнул:

– Сказали на процедуры!

– Знаем мы их процедуры, – враждебно пробормотал приличного вида мужчина с газетой. – С тридцать седьмого года знаем!

– Так. – Беримор повернулся и вышел из палаты.

– Отец! У тебя тараканы в супе, – доброжелательно предупредил Бурундук, следуя за шефом.

Уже в коридоре до них донеслось: «Синенькие это, синенькие! Баклажаны!» – «Сама синенькая, дура старая, какие баклажаны, если они с ножками!»

– С ножками, с ручками, – задумчиво пробормотал Беримор.

Он молча вышел из травматологии, спустился в регистратуру и узнал, как пройти в процедурное отделение.

– Слушай меня внимательно, Вася, – сказал он Бурундуку, тщательно подбирая слова. – Сейчас мы разделимся. Я останусь стоять здесь, на входе, он же выход. Ты пойдешь по кабинетам, будешь заглядывать в каждый, ни одного не пропуская. Ищи Сержа. Найдешь – запомни кабинет и позови меня. Не найдешь – возвращайся. Кабинетов в этом коридоре всего десять, из них один сортир. Там тоже посмотришь. Понял?

– Понял, – кивнул Бурундук. – Чего не понять? Девять кабинетов и один сортир. Надо найти, где засел Серж, гад такой. А бить его не надо? Хоть немножко?

– Пока нет. Иди.

Первый из кабинетов был закрыт. На двери косо висела бумажка с надписью: «Прием в каб. № 9». Бурундук не поленился сразу сходить в девятый кабинет, но там шел не прием, а ремонт. Две хорошенькие девушки – одна черненькая, другая рыженькая – белили потолок.

– Эй, братишка, перенеси стремянку! – смеясь, попросила Васю рыженькая.

Бурундук расцвел неполнозубой улыбкой, поиграл мускулами, легко переставил лесенку на указанное место, угостил девушек сигаретами и неохотно вернулся в коридор. С этим чертовым Сержем никакой личной жизни…

В кабинет с табличкой «Электролиз» Бурундук вошел опасливо, не прикасаясь к латунной дверной ручке во избежание предполагаемого удара током. Просто нажал плечом, тихо, так, что не проснулись ни две укрытые простынками дамочки на кушетках, ни бабка в белом халате, дремлющая на стуле за столом над амбарной книгой с записями. Не дыша, Вася заглянул в лица всем трем спящим красавицам, Сержа ни в одной не опознал и удалился.

В третьем кабинете его ждал сюрприз: там тесно общались парень в докторской шапочке и девица в тапочках. Из одежды на ней был только стетоскоп и вышеупомянутые тапки. Вася сконфуженно извинился, но его извинений, как и его вторжения, никто не заметил. Извиняться пришлось еще несколько раз, в различных кабинетах и перед разными людьми, среди которых Сержа не было.

Не было его и в туалете. Еще там отсутствовал свет, поэтому воспользоваться местом общего пользования по прямому назначению было трудно. Закрыв за собой дверь, Вася оказался в полной темноте, осваиваясь, чиркнул спичкой и увидел над унитазом красиво выполненную надпись: «Меткость – залог чистоты».

О чистоте пришлось вспомнить и в последнем, десятом кабинете, где пациенты принимали грязевые ванны. Трое перепачканных, как трубочисты, мужиков отчаянно сопротивлялись желанию Васи рассмотреть их поближе и повернее, для чего Бурундук поочередно тянул обозреваемых под душ. В результате мужики отчасти отмылись, а Вася приблизительно в той же мере испачкался.

На тщательный осмотр всех помещений у него ушел примерно час.

Увидев наконец пятнистого, как конь в яблоках, Бурундука, Беримор коротко спросил:

– Где он?

– Искал. Не нашел. Нету! – лаконично отрапортовал Вася, пятнающий больничный линолеум грязными разводами.

Казалось, что в отличие от Бурундука Серж следов не оставил, но Беримор сдаваться не собирался.

Он круто повернулся, вновь поднялся в травматологию, постоял, осматриваясь, и нашел подходящего человека. Хорошенькая барышня-медсестричка благосклонно приняла хрустящую купюру и рассказала Беримору, где он может найти Сержа.

– Я всегда знал, что он шизик! – сказал Вася. – А че? Самое место ему в дурдоме!

«Шизик» Монте Уокер вышел в унылый садик, сел на свободную скамейку и погрузился в размышления. Думал он, разумеется, о побеге, причем мыслил конкретно и логично, что, впрочем, только подтверждало распространенное мнение о невероятной хитрости и изобретательности сумасшедших.

Что нужно для успешного побега? Конечно, дерзость и удача, но главное – это тщательная подготовка. Во-первых, нормальная одежда и деньги. Их можно раздобыть, потому что где-то в здании есть комнаты персонала, личные вещи медиков, их сумки и кошельки. Во-вторых, нужно найти сам способ покинуть богоугодное заведение, желательно без особого шума. Ну-ка, какая тут охрана?

Монте медленно озирался по сторонам, запоминая расположение объектов.

– Присматривай за ним, – кивнув в сторону выходящего в сквер окна, велел капитан Сидоров лейтенанту Филимонову. – Я смотаюсь на обед и обратно.

Капитан страдал какой-то загадочной желудочной болезнью: от сухомятки у него так громко урчало в животе, что ревностный Филимонов порой переспрашивал: «Виноват, не понял. Что вы сказали?» Поэтому Сидоров при каждой возможности обедал дома, и вкусная стряпня жены сказывалась на его здоровье благотворно.

Проводив завистливым взглядом капитана, лейтенант принюхался – из больничной столовой тянуло скучным запахом тушеной капусты – и одернул синий халат с отштампованной слева на груди надписью чернилами: «Городская образцово-показательная психиатрическая больница». Из кармана халата торчала заранее припасенная лейтенантом помятая алюминиевая ложка: в образцово-показательном заведении наблюдался некоторый дефицит столовых приборов.

Ожидая обеда, Филимонов немного поскучал, то и дело поглядывая в окно на гуляющих пациентов. Люди в пижамах пастельных тонов бродили по дорожкам, сидели, болтая ногами, на лавочках и почти не разговаривали друг с другом. Общительный Филимонов подумал, что в этой атмосфере мог бы свихнуться от скуки. Чтобы не накаркать, он сплюнул три раза через плечо и постучал по дереву.

Время шло, сигнала к обеду все не было, объект наблюдения спокойно сидел на скамье, поэтому лейтенант с разрешения дежурной сестры включил в холле телевизор и погрузился в просмотр увлекательного исторического фильма о борьбе американских коллег-полицейских с обнаглевшими соплеменными бандитами. Древний «Рубин» с подсевшим кинескопом показывал не бог весть как, но лейтенант прямо-таки приклеился к экрану. На взгляд Филимонова, главный мафиози, некто Ла Гадо, черноусый широкоплечий итальянец в шикарном костюме с огромными бриллиантовыми запонками, здорово смахивал на полковника Лапокосова. Лейтенант с особенным удовольствием предвкушал скорый и неминуемый конец мафиози.

В полном молчании Беримор и Бурундук покинули больницу, сели в машину и поехали по указанному адресу: Зеленая, один.

Исторически так сложилось, что Зеленая, главная улица Екатеринодара, начиналась с дурдома. Было ли это оплошностью градостроителей или недосмотром градоначальников, нельзя сказать в точности, но что-то символическое в казусе угадывалось.

На подъезде к психиатричке тишину нарушил сам Беримор. Он тихо, но злобно прошипел:

– Придурок!

– А то! – Вася обернулся к хозяину с переднего пассажирского сиденья и убежденно кивнул.

Беримор посмотрел на подчиненного с ненавистью: «придурок» относилось именно к нему.

– Это он от сковородки повредился, – продолжал между тем Бурундук. – Раньше-то вроде нормальный был, а после сковородки – того. Правильно говорят: все импортное вредно для русского организма. Небось тефлон ихний для мозгов сильно отрицательный, вот Серж и свихнулся…

– Заткнись, – велел Беримор, устало закрывая глаза и гадая, почему Серж оказался в психушке.

– Ты его видел? – еще раз уточнил он у Васи.

– Ну! – ответил тот. – Ясно дело, видел. Точно, он – Серж.

– Он тебя узнал? – Беримор лихорадочно соображал.

– Да нет же, куда ему! Говорю, форменный псих: глаза бегают, лопочет, как обезьяна! Или тефлон его поломал, или врачи мозги выпарили – одно из двух.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Беримор.

Машина бесшумно въехала в переулок, из которого открывался замечательный вид на глухую стену, окружавшую психушку. У стены топталась толстая баба в красной клеенчатой куртке с леопардовым воротником. Баба устанавливала новенькую блестящую стремянку. На земле прочно стояла клетчатая сумка с толстым рулоном афиш. Пяток таких больших афиш, зазывающих горожан на третье южнороссийское байк-шоу, уже красовалось на стене.

– А ну-ка, давай попробуем объехать это заведение со всех сторон, – сказал Беримор водителю.

Машина тихо скользнула за угол.

– Все, никого нет, – громко прошипела я из-за другого угла.

– Тащи куклу, – сипло пробасила Ирка, балансируя на стремянке и одновременно стягивая с себя жуткое красное одеяние.

– Смотри не грохнись, – пробормотала я, приближаясь.

Под просторным плащом у меня на животе топорщилась сложной формы выпуклость. Резиновые куклы из секс-шопа, как выяснилось, норовят выскользнуть из рук – может, это и эротично, но крайне неудобно при транспортировке.

Ирка уже топталась на земле.

– Давай-давай. – Она нетерпеливо вырвала у меня сексапильную голышку и проворно обрядила ее в свою красную куртень. – Во, белокурая бестия!

– Где вы, извращенцы? – криво ухмыльнулась я.

– Ладно, сойдет, – придирчиво оглядев резиновое чучело, постановила Ирка. – С полчаса продержится.

Мы усадили гуттаперчевую девочку на нижнюю ступеньку стремянки, закрепили скотчем. Наверное, издали она и впрямь смахивала на даму, изумленную жизнью (отсюда – широко открытый рот) и, безусловно, сумасшедшую. Красотка удивительно хорошо гармонировала со свеженаклеенным плакатом байк-шоу: казалось, она только что крайне неудачно упала с изображенного на нем звероподобного мотоцикла.

– Ее по ту сторону стены сажать надо, – сказала я, содрогнувшись. – Впрочем, тебя тоже.

– Хватит болтать! – рявкнула Ирка. – Где пес?

Том ожидал своего часа за углом, коротая время за предоставленным Иркой легким обедом: берцовая кость не то слона, не то бегемота. Не без труда оторвав Томку от трапезы, я приволокла его к Ирке, потыкала псу в морду пустым мешком из-под Монтика и толкнула животное вверх по стремянке. Том на удивление легко сиганул на стену и бесшумно канул вниз по другую ее сторону.

– Теперь ты, – сказала Ирка.

– Ненормальная, – в сердцах выругалась я. – Рыцарша стукнутая. Других мужиков на свете нет, кроме твоего психованного нудиста!

– Пошла! – Ирка, как гирю, выжала меня вверх одной правой.

Я перелетела через стену, едва коснувшись ее, и приземлилась аккурат на Томку. Он оказался достаточно мягок и упруг. Я быстренько отбежала на пару шагов, ожидая Иркиного приземления, – не хотелось попасть под нее. Она спрыгнула со стены – земля дрогнула.

– Ну, чего встали? Ищите Монтю. У нас полчаса максимум. Потом к этой дуре кто-нибудь начнет клеиться – вот будет облом!

– Том! Ищи! – скомандовала я.

Полной уверенности в том, что своенравная собака пойдет по следу, даже если возьмет его, у меня не было, но получилось! Пес рванул с места в галоп, дернув поводок, на другом конце которого болталась я.

Первую пару метров я проехала, как на водных лыжах, потом мои руки оказались вытянутыми далеко вперед, а ноги – далеко назад, и я покатила по сырой траве, как сани-волокуши. Следить за маршрутом я уже не могла: Томка стремительно лавировал между деревьями, а меня заносило, как второй прицепной вагон трамвая, в результате чего наше продвижение вперед – на мой взгляд, слишком быстрое – сопровождалось однообразным и болезненным звуком «бум!». Позади владимирским тяжеловозом топала Ирка, наступая мне на пятки в буквальном смысле. Потом скользкая трава сменилась крайне неуютным гравием, пару раз меня стукнуло о лавочки, Томка рыкнул и прянул вверх, меня подбросило в воздух и тут же прижало к земле неимоверной тяжестью.

– Перегрузки, – пробормотала я, видя перед носом приплясывающие задние лапы овчарки.

Ирка, упавшая на мою спину, проползла по мне на полметра вперед, перехватила поводок выше моих сведенных судорогой рук и скатилась вбок. Одновременно, как в синхронном плавании, мы с ней встали на четвереньки и огляделись.

Посмотреть было на что. На расставленных по кругу парковых скамейках, поштучно и группами, сидели тихие люди с округленными глазами.

– Чего они вытаращились, как ненормальные? – не поворачивая головы, шепотом спросила Ирка.

– Ненормальные и есть, – так же шепотом ответила я. – Это же психи, идиотка!

– На себя посмотри! – огрызнулась Ирка.

Мысленно я представила нас со стороны – две дамы и собака, все на четвереньках – и мгновенно нашла нужную тактику.

– Гав! – вызывающе сказала я ближайшему психу.

Ирка изумленно поперхнулась. Томка плюхнулся на задницу, с интересом повернул ко мне голову и пошевелил ушами.

– Гав-гав! – с нажимом повторила я, приглашающе лягнув Ирку задней ногой.

Слава богу, дошло: она энергично кивнула и затявкала – тонко и пронзительно, как карликовый пинчер. Интерес, отчетливо обозначившийся было в глазах окружающих нас психов, потух.

– Дальше-то что? – прошептала Ирка в паузу между тявканьем.

Я гордо, как призер собачьей выставки, прошествовала к ближайшей скамейке. Сидящий на ней одинокий Монте поспешно поджал ноги.

– Гав! – громко сказала я, по всем правилам собачьего этикета протягивая ему лапу. И тихо добавила: – Ю ар дог, андестенд?[1] Дог!

– Ват? – спросил он.

– Киловатт! – шепотом рявкнула я. – Ай вонт ту сейв ю,[2] андестенд? Ю ар дог, крейзи, квикли! Дог!

На физиономии Монте отразилось понимание. Андестенд ведь, понимает, когда хочет, гад! В смысле, гав…

– Гау? – с отчетливым англо-американским прононсом негромко взлаял он.

– Гав, – поправила я: сказались пять лет педагогического стажа.

– Гау!

– Гау ду ю ду, – пробормотала я в сторону, как ругательство. – Давай же, пошел, комон! Пока не пришел ОМОН…

Умница Монтик медленно и неуверенно сполз с лавочки и встал на четвереньки. Томка забил хвостом, поднялся на ноги и лизнул нового собрата в ухо.

– Тяв-тяв! – невыразимо игриво вымолвила Ирка, поворачиваясь к Монте полубоком.

– Фу, Ирка, это пошло! – прошептала я.

– Заткнись, – сказала Ирка. – Значит, так, кобели и… гм… дамы! Слушай мою команду: сначала бегом, потом барьер, потом снова бегом, а там разберемся!

И мы всей стаей ринулись в обратном направлении. Том стену перемахнул, Монтик перебрался, ловко подтянувшись, меня снова подбросила Ирка. Чтобы вытащить ее саму, я, не слезая с гребня, опустила за стену стремянку, которую затем пришлось вытягивать. Возня с лестницей поглотила все мое внимание, и от общей суеты остались фрагментарные воспоминания: как Ирка скручивала в тугой комок резиновую бабу, заталкивая ее в сумку с неиспользованными афишами; как я волокла за угол к машине все ту же растопыривающуюся на ходу стремянку, между створками которой все время вклинивался Томка; как Ирка на пути к автомобилю с сумарем в руках пару раз немотивированно шлепалась на четвереньки – видно, успела привыкнуть.

Монте в этой кутерьме мы выпустили из виду – на три-четыре минуты, не больше, но этого оказалось достаточно. Когда, ревя мотором, наш четырехколесный друг вырвался из-за угла на оперативный простор, Монтика, оставленного под стеной, на месте не было.

– Сперли мужика, – со злостью проговорила Ирка. – Вот блин! Так я и знала!

– Может, сам ушел?

– От меня еще никто не уходил! – зловеще сказала Ирка.

– Тогда будем искать, – примирительно заметила я.

Затолкав собаку на заднее сиденье и привычно прикрутив поводок к раме переднего кресла, я выпрямилась, оглядела окрестности и решила:

– Я направо, ты налево. Посмотрим в переулках, думаю, далеко он уйти не мог. Бегом!

На беглый осмотр местности вблизи психиатрички ушло какое-то время. Когда я вернулась к машине, Ирка уже была там. Заглядывая на заднее сиденье, она что-то бормотала. Подойдя поближе, я услышала:

– Тю-тю-тю, хорошая собачка!

Беседовала она не с Томкой: рядом с моим псом устроилась еще одна, совершенно незнакомая овчарка.

– Откуда собачка? – едва отдышавшись, спросила я.

– Из лесу, вестимо! В смысле из психушки!

– Да ну?!

– Ну да! Упала со стены и прямиком к нам в машину!

Это мне не понравилось: я боялась погони.

– Выгони ее из машины. Это наверняка служебная собака, милицейская. Что-то морда ее мне знакома, не иначе попадалась в какой-нибудь оперативной съемке.

– Она не уходит!

– Тогда закрой дверцу, а сама садись вперед! Быстро!

Оскальзываясь на листве, облетевшей с кленов за стеной, мы с Иркой разбежались по разные стороны автомобиля, заняли свободные от четвероногих сиденья и поспешно покинули место своего неудавшегося преступления.

Полковник Лапокосов смотрел на унылый скверик с сырой опавшей листвой в окно приемного покоя. На влажных лавочках, покрытых несколькими слоями слезающей краски, сидели пасмурные личности идиотской наружности. Наружность не обманывала: личности действительно были идиотами, олигофренами, имбецилами и прочими дебилами в законе – то есть согласно диагнозу. Неофициально статус почетного идиота полковник Лапокосов именно в эти минуты самокритично присваивал себе. Секретного агента Шило, внедренного в окружение подозреваемого в антиправительственном заговоре мелкого провинциального дельца по кличке Беримор, сначала потерял из виду, а потом своевременно не нашел именно он. За что и казнил сейчас себя и других. Полковник опоздал всего на четверть часа, но за это время Сидоров опять умудрился развернуть бурную деятельность.

– Показания очевидцев расходятся, – деликатно кашлянув, сказал лейтенант Филимонов. – Один из пяти свидетелей заявил, что пропавший был похищен инопланетянами киноидной расы, двое клянутся, что он оказался волком-оборотнем, четвертый очевидец конкретно ничего не сказал, потому что с тех самых пор повторяет одну только фразу: «Аки пес смердячий».

– А пятый? – Лапокосов неприязненным взглядом сверлил румяного лейтенанта в лазоревом халате.

– Пятый взялся показать, где прячется пропавший.

– И? – Полковник подался вперед.

– Привел меня в библиотеку. – Лейтенант вынул из кармана иллюстрированное издание «Маугли».

– Идиоты, – злобно бросил Лапокосов.

– Что с них возьмешь, – поддакнул капитан Сидоров.

Полковник с трудом сдержался.

– Следы?

– По траве явно волокли тело. Собака тоже была – крупная, возможно, овчарка. А вообще эти чертовы психи метались, как ненормальные, и так там натоптали…

– Мы нашу собаку по следу пустили, Карменситу, – оживленно сообщил капитан Сидоров. – Это же не сука, а Шерлок Холмс в юбке! То есть в ошейнике…

– И?

Сидоров пожал плечами:

– Взяла след, рванула через парк и как сиганула на стену– у кинолога руки разжались, поводок выпал… Карменситу до сих пор ищем…

Лапокосов зажмурился. Он, только он один, был посвящен очень важными людьми в подробности темной истории с пропавшим компроматом. Организация и проведение тайной операции по обнаружению и максимально деликатному изъятию «информационной бомбы» были возложены первыми лицами лично на него. Если агент Шило не выйдет на связь сам…

– Вы мне эту суку найдите, – жестко приказал полковник, имея в виду пропавшего. – Живым найдите, слышите?

– Так точно, – сказал капитан Сидоров. – Да вы, товарищ полковник, не сомневайтесь – наши ребята за Карменситу и сами переживают. Любят ее, тварь такую…

Полковник Лапокосов поперхнулся, вытаращился на капитана, потом крепко зажмурился, глубоко вздохнул и мысленно досчитал до десяти. Сидоров и Филимонов напряглись. Полковник открыл глаза и матерно заорал – так громко, что с клена под окном враз облетели последние листья.

– Жрет, сволочь, – умиленно пробормотал Вася Бурундук, глядя на Сержа, поглощающего сложный салат.

Салат состоял из крабовых палочек, консервированной кукурузы, свежих огурцов, риса и майонеза, на вид он являл собой густую разноцветную массу и ассоциативно назывался «Морская болезнь». Псевдоаристократ Беримор уважал салат за дороговизну компонентов и пикантный вкус, ничуть не напоминающий макароны по-флотски, набившие оскомину во времена его малообеспеченного детства. Экономка, хозяйничающая в трехэтажном Бериморовом особняке, не стремилась разнообразить гастрономические пристрастия хозяина, в результате чего дежурный ужин Сергея Петровича на данный момент состоял из «Морской болезни» и пива. И то и другое в объемистой таре помещалось в холодильнике, пока Бурундук, исполняющий обязанности «прислуги-за-все», сервировал стол. Сервировка в стиле примитивизма-авангардизма объединяла в едином порыве крахмальную скатерть с кружевной оторочкой, севрский фарфор, серебряные вилки, трехлитровую эмалированную кастрюлю с салатом и пластиковые бутыли с пивом «Очаковское специальное». Кастрюлю Бурундук водрузил посередине стола – на равном расстоянии от Беримора и Сержа. Ни тот, ни другой до емкости дотянуться не могли, поэтому Вася с черпаком занимал пост у демаркационной линии.