Дочь Господня Устименко Татьяна

— Не хотелось бы тебя разочаровывать, пугливая ты наша, но сейчас важнее другое — не когда стригои покинут аббатство, а с чем!

— Грааль! — поняв намек, схватился за голову Натаниэль.

Ариэлла побледнела пуще прежнего.

— Сел, — пролепетала она заикающимся голоском, — нельзя допустить, чтобы величайшая христианская святыня попала в руки наших злейших врагов. С ее помощью они смогут открыть Врата Ада!

— Та-а-ак! — я невольно сжала кулаки. — Так вот из-за чего, оказывается, разгорелся весь сыр-бор! Значит, стригоям срочно понадобился апокалипсис? Но почему именно сейчас?

— Не знаю, — пожала худыми плечиками Ариэлла. — Но мне довелось читать о каком-то пророчестве, связанном с девицей Изабо д’Ан Марти, Вратами Ада и истинным Сыном Тьмы. А в Венеции проживает несколько престарелых монахов-госпитальеров, курирующих лечебницы и центры переливания крови, находящиеся под патронажем Ватикана. Эти монахи исполняют функции летописцев и непременно должны владеть нужной нам информацией.

Я отрешенно уставилась в потолок. В моей голове начинал складываться некий, пока еще весьма расплывчатый и запутанный план действий. Итак, мы четверо, не иначе как по промыслу Божьему, отказались от отравленного ужина. Я — потому что воспользовалась гостеприимством мастера Кацуо, Оливия села на диету, а влюбленные Нат и Ариэлла предпочли угощение несколько иного свойства. И поэтому мы выжили. Отныне перед нами встала труднейшая задача — спасти святой Грааль от лап ненавистных стригоев, тем самым разрушив их коварные замыслы по установлению на земле власти Тьмы, и вернуть Чашу в хранилище римской католической церкви. Но я даже не представляла, цел ли еще Грааль и в каком состоянии находится сейчас коридор, ведущий к Круглому залу, где еще совсем недавно проходила встреча со стригойским посланцем.

— Я знаю дорогу! — облегченно ответила Ариэлла, выслушав мой вопрос. — Я отведу!

Но, увы, этому благому намерению было не суждено осуществиться. Узкая винтовая лестница — единственная, по которой можно попасть в засекреченную часть монастыря, и без того ветхая, не выдержала многочисленных взрывов, вызвавших оседание старинного фундамента, и обрушилась окончательно. Нашим разочарованным взглядам предстал заваленный камнями провал — все, что осталось от сводчатого, выложено кирпичами коридора. От руин тянуло холодом, опасностью и запахом тлена.

Я зябко поежилась:

— Да нам эти камни и за неделю не разобрать!

Оливия успокаивающе похлопала меня по плечу:

— Сел, не грусти, есть еще одна дорога!

Я недоуменно воззрилась на подругу:

— А ты уверена?

Валькирия замялась:

— Не так, чтобы очень. Но я ведь не зря выбрала для проживания комнату, которую все остальные посчитали слишком маленькой и неуютной. Просто некогда в ней обитал один из строителей этого крыла монастыря, и он оставил после себя карту… ну, или то, что я посчитала чем-то, напоминающим карту.

— Не может этого быть! — скептически заявила Ариэлла, внимательно прислушивающаяся к словам валькирии. — Да, не спорю, бытует предание, что под монастырем существует обширная сеть катакомб, часть из которых ведет к Круглому залу. Но нет никаких доказательств того, чтобы легендарный фра Винченце — гениальный архитектор и любитель всяческих загадок, проживал именно в твоей комнате и оставил путеводитель.

— Я докажу! — строптиво нахмурилась Оливия.

Лестницы наверх здания, в отличие от ведущих вниз, оказались в несколько лучшем состоянии. Мы не без труда вскарабкались на третий этаж, наполненный удушливым дымом. Электрическое освещение отрубилось начисто, пожарища во дворе догорали, поэтому на верхних этажах царила кромешная тьма. Передвигаясь на ощупь и изредка перекликаясь сдержанным шепотом, мы все-таки добрались до комнаты Оливии и поспешно ввалились внутрь. Хозяйка непритязательного обиталища торопливо опустила жалюзи и зажгла свечу. Пока я оглядывалась, Натаниэль и Ариэлла с голодным урчанием жадно набросились на пачку галет и бутылку минеральной воды, предложенных им гостеприимной валькирией.

Помещение и на самом деле оказалось столь крохотным, что с трудом вмещало лишь узкую панцирную кровать, застеленную байковым армейским одеялом, на которой сейчас устроились наши влюбленные, и массивный резной шкаф из какой-то ценной породы дерева. В углу находился небольшой ящик, заменявший Оливии стол.

— Что там? — я указала на ящик пальцем.

— Взрывчатка, — спокойно ответила подруга, поднимая крышку и выуживая немного прямоугольных брусков. — Так и думала, что пластид нам еще пригодится.

— Однако! — приподняла бровь я. — Зачем это?

— Ну и недогадливая же ты, — беззлобно проворчала подруга, извлекая из шкафа пару запасных обойм к пистолету и несколько отличных метательных ножей. — Как же ты без взрывчатки в Круглый зал попадешь? Там знаешь какие ворота?!

Почесывая в затылке, я разместилась на ящике. На мой взгляд, задуманная нами акция все больше и больше приобретала оттенок рискованной авантюры. Оливия примостилась рядом.

— Вот смотри, — она для наглядности начала загибать пальцы прямо у меня перед носом. В скудном свете свечи ее лицо казалось необычайно строгим и решительным. — Когда я вселилась в эту комнатку, меня чрезвычайно поразил тот факт, что стены оказались дополнительно укреплены с помощью листов ДСП и даже обшиты слоем стекловаты. Думаешь, это было сделано просто так?

Я задумчиво наматывала на палец свой длинный рыжий локон. Сообщение подруги явно несло в себе важное и рациональное зерно.

— Подобное возможно лишь в двух случаях, — медленно начала я, тщательно взвешивая каждое слово. — Если нужно укрепить комнату и обезопасить тех, кто засел внутри, или, — тут я взглянула прямо в глаза Оливии, — чтобы те, кто находится в комнате, не расслышали и не увидели чего-то, расположенного за стеной!

— Верно! — довольно осклабилась подруга. — Явно кто-то умный до меня постарался. Дополнительная звукоизоляция. Сама знаешь, в старых подземных коридорах может шуметь вода, может возникнуть сквозняк. Люди, посвященные в тайну подземных катакомб, оказались отнюдь не глупы и удачно скрыли секретный ход, начинающийся в этой комнате.

— А где стена толще всего? — нетерпеливо перебила я.

Оливия аж мурлыкнула, довольная моей сообразительностью.

— Здесь! — она указала в сторону кровати. — И еще, гляди! — она поднесла свечу к дверке шкафа. — Ничего не замечаешь?

Я вгляделась. Правая створка имела украшение в виде слегка выпуклого орнамента на какую-то библейскую тему — группа людей в длинных одеждах окружила одного, почти условно очерченного двумя дугообразными линиями, напоминающими крылья! В руках этот центральный персонаж сжимал схематично набросанную посудину…

— Так это же ангел, а в руках у него Грааль! — воскликнула я.

— Правильно, молодец, худобина! — хмыкнула Оливия. — А теперь смотри на левую дверцу, — она чуть передвинула подсвечник. — Тебе не кажется, что рисунок должен быть симметричным?

Я вспомнила, что вся мебель в аббатстве действительно имела идеально симметричные украшения, выполненные очень изящно и искусно. Но на дверке шкафа в комнате Оливии красовался идеально обозначенный круг, густо исчерченный пересекающимися линиями, который я бы не рискнула отнести к произведениям искусства. Просто абракадабра какая-то! И это и вправду напоминало, напоминало…

— Карта! — шепнула я. — Клянусь покровом Марии Магдалины, это карта!

— Ага! — поддакнула Оливия. — И еще, — она распахнула шкаф и указала на неприметную надпись на боковом ребре дверцы, — читай…

— Винчен… — с трудом разобрала я несколько полустершихся букв на церковной латыни, выписанных по-готически остро и обрывисто. — Ты добила меня окончательно! Вот это да! А ну-ка, помоги…

И мы с Оливией, поднатужившись, дружно выломали створку старинного антикварного шкафа.

Итак, мучимый вполне обоснованными догадками, которые, как всем известо, являются гораздо более весомым поводом для беспокойства, чем просто не оформившиеся до конца сомнения, Конрад вернулся в спальню и уселся перед приветливо светящимся в полумраке экраном компьютера. Недовольным взором вскользь он окинул беспорядок в комнате, которого не могли скрыть даже полуопущенные жалюзи. Здоровый немецкий педантизм Конрада немедленно взбунтовался против удручающей неряшливости, но любопытство оказалось сильнее, поэтому после недолгой психологической борьбы с самим собой Майер пофигистски махнул рукой на бедлам и нажал на значок включения электронной почты. Набрал довольно неоригинальны пароль «вервольф. собака» и немного растерянно уставился на три десятка непрочитанных писем. Сказать откровенно, переписываться по «мылу» Конрад не любил и мог неделями вообще не подходить компьютеру, за исключением тех редких случаев, когда, умертвив какую-нибудь очередную злобную, но весьма симпатичную тварь, он ударялся в черную меланхолию и тогда зависал по нескольку часов на самом разнузданном порносайте. Последний подобный случай произошел пять дней назад, когда ему пришлось убить потрясающе красивую инфернальную демонессу, по совместительству подвизавшуюся ведущей манекенщицей в известнейшем римском Доме мод. После этого Конрад ушел в глухой запой, на некоторое время совершенно выпав из размеренного течения жизни. Но именно многострадальная спальня господина Майера, обставленная модным дизайнером, в полной мере испытала на себе перепады настроения своего непредсказуемого владельца. И вот теперь он мрачно взирал на шеренгу пустых бутылок из-под коньяка, выстроившихся под кроватью вперемежку с алюминиевыми пивными банками, на повисший на люстре носок и примотанную к ручке кресла прядь длинных черных волос, принадлежавших убиенной демонессе.

— Трофей, мать его! — буркнул рыцарь, чувствуя, как поднявшееся после завтрака настроение опять стремительно скатывается в аут. — Проклятая работа, так ее разэтак! Гребаная жизнь, чтоб ее! И жить неохота, и застрелиться — лень!

Первым делом Конрад послал запрос в банк, интересуясь, переведены ли на его счет деньги, обещанные за убийство демонессы. Вся сумма оказалась в наличии, суля вервольфу по меньшей мере год беззаботной жизни, но при этом — отнюдь не свободной от мрачных воспоминаний и позднего сожаления о загубленной красоте. Ведь красота, в конце концов, тоже имеет право быть злобной. Конечно, легко рассуждать о праведности некоторым вполне благочестивым лицам, занимавшимся богоугодным спасением заблудших душ и тел, которые (лица, конечно) и заказали девицу. Ясно, что сеять доброе, светлое и вечное значительно проще, чем пропалывать его каждый день. А физически и морально обременительная доля прополки всегда доставалась исключительно Конраду.

«Ты обязательно попадешь в Рай, сын мой! — вспомнил вервольф нудные интонации своего заказчика. — Бог по справедливости воздаст тебе за дела!» «Ага, как же! — иронически усмехнулся Конрад про себя, насмешливо салютуя распятию на стене своей „Баварией“ и снова потягивая пиво. — Знаем мы, где находятся самые теплые райские местечки. Да, да, именно там — как раз возле Ада! А с моим то хваленым долголетием мне в Рай даже по туристической путевке не попасть! Да, я вообще-то и не тороплюсь…»

К идее существования Рая и Ада Майер издавна относился с изрядной долей скептицизма, предпочитая повторять, что «на тот свет мы завсегда успеем, мы еще и на этом толком не пожили». После многочисленных перипетий своей странной и запутанной судьбы он пришел к неоднозначному выводу, что если Рай и Ад все-таки существуют, то в первую очередь в душе любого из нас. Причем у каждого они принимают сугубо персонифицированную форму, зависящую от особенностей характера и менталитета индивидуума. Ну а пока, не рассчитывая вскорости на получение посмертных апартаментов в виде именного облачка или раскаленной сковороды, вервольф постарался максимально комфортно обустроить свой земной уголок.

Последние десять лет он проживал в старинном и очень живописном районе Рима, выкупив целиком весь верхний этаж добротно построенного семиэтажного здания и создав себе некий закрытый от постороннего доступа пентхаус, имеющий все необходимое, включая бассейн и вертолетную площадку. При этом он дополнительно владел и весьма хорошими конспиративными квартирами в еще нескольких крупных городах Италии, в том числе Венеции, Милане и Неаполе. Но все равно — большую часть времени между выполнением заказов Майер предпочитал проводить именно в шумном и многолюдном Риме, отсыпаясь днем, а ночами отрываясь в компании друзей на знаменитой дискотеке «Буш» на Виа Гальвани. Там всегда предлагали приличную выпивку и закуску, а также совершенно невероятных девиц на любой вкус и цвет — в большинстве своем абсолютно распущенных и неприличных. Впрочем, Конрада это устраивало.

Еще раз недовольно глянув на бардак в спальне и глубокомысленно рассудив, что в период затяжной борьбы с алкоголем ему еще и не такого дербалызнуть доводилось, Конрад вернулся к чтению почты. Первым ему на глаза попалось письмо от некоей Эрвелины, которая в ультимативно-требовательной форме вопрошала, когда же «похотливый лысый козел» соизволит вернуть ее розовые трусики, стоившие, между прочим, пятьдесят евро. Рыцарь бережно провел ладонью по своей бритой голове, искренне изумляясь, во-первых, странности женского мышления, ибо лично ему никогда не доводилось слышать о существовании лысых козлов (с обвинением в похотливости он согласился сразу и безоговорочно), а во-вторых — странной дороговизне женского белья. Обдуманно взвесив все «за» и «против» и осознав, что столь легкомысленно относящаяся к его прическе и своим трусикам девица не способна чем-либо впечатлить серьезного мужчину, он без зазрения совести навсегда удалил письмо Эрвелины как из памяти системного блока, так и из своей собственной.

Далее он наткнулся на жуткую мешанину из разномастных рекламных объявлений, навязчиво предлагающих приобрести буквально все на свете — начиная от светящихся в темноте презервативов и заканчивая эксклюзивными спортивными автомобилями.

— Спам придумали боги в отместку за наши молитвы! — вполголоса посмеивался Конрад, очищая ящик. — И вообще, чего это я так напрягся? Естественно, за несколько сотен лет способны заржаветь даже самые железные нервы, а безошибочная интуиция рано или поздно даст сбой. Наверное, зря меня зацепило это злополучное местечко — Салуццо… — и в этот самый момент Конрад увидел ТО самое письмо. Совершенно неосознанно он ощутил, как шерсть на его груди встает дыбом, а из горла рвется безудержное волчье рычание.

Наша жизнь представляет собой не что иное, как сумбурное переплетение сложных и подчас совершенно непредсказуемых событий, по большей части спонтанных и неожиданных. Чаще всего мы планируем одно, а на практике получаем совсем другое, и ладно еще, если не диаметрально противоположное. Срабатывает великий постулат: человек предполагает, а Бог располагает. Но так обычно происходит лишь на первый, непритязательный и дилетантский взгляд. На самом же деле все в жизни намного сложнее. Судьба, эта недремлющая пряха, без устали ткет обширное полотно бытия, увязывая в единое целое, казалось бы, абсолютно несовместимые нити отдельных человеческих жизней. Продуманное свыше переплетение этих нитей и образует объемный рисунок нашего мира. В этой бесконечной картине вполне удачно, хоть и контрастно, сочетаются нити закадычных друзей и непримиримых врагов. Под влиянием ловко снующего ткацкого челнока завязываются узоры любви и ненависти, дружбы и соперничества, складываясь в канву жизни и смерти. Пряха пристально следит за равновесием вплетаемых нитей, сознательно не допуская утончения или утолщения полотна в сторону Добра или Зла. Ткань бытия должна непременно оставаться однородной, прочной, уравновешенной, целостной и нерушимой. И горе тем дерзким нитям, которые из одного только своего самонадеянного желания вдруг начинают запутываться, рваться или завязываться в узлы, желая лично выплести новый узор. Ибо тогда пряха-судьба может разгневаться, взять тяжелые железные ножницы и беспощадно вырезать часть уже сотворенной ею ткани, и плохо придется тем зазевавшимся нитям, которые попадут под ее карающую руку. Ибо то, что нам самим кажется всего лишь запутанным и неудачным фрагментом, может в итоге оказаться наиважнейшей частью хитроумно задуманного и виртуозно воплощенного Божьего промысла.

Случается так, что иногда сильнее всего нам мешают именно те люди, которые ни во что не вмешиваются. Гонтор де Пюи давно постиг эту немудреную истину на собственном, весьма прискорбном опыте. Он понимал: его время безвозвратно ушло вместе с эпохой оберегаемых им жизненных принципов, основанных на благородстве, чести, совести и выживании ценой малой крови. Великий магистр никогда не понимал вкуса власти и совершенно не дорожил этим, казалось бы, эфемерным атрибутом своего плотского существования. Рядом с ним всегда были верные друзья и соратники, и даже, какое-то время, любимая женщина. Физический и ментальный мир, окружающий бессмертных «Совершенных», казался незыблемым. О, конечно, первые стригои, четко осознававшие доставшуюся им участь, тоже страдали. От морального падения на душе неизбежно появляются синяки. Но они, стригои-рыцари, сделали все возможное для того, чтобы это падение не стало слишком глубоким и не длилось бесконечно. Они искренне чтили человеческую мораль и жили в соответствии с нормами и принципами, диктуемыми обществом людей. Будучи особенными, они все-таки не стали ярко выраженными изгоями, сумев создать уникальный по своей природе симбиоз, воистину достойный их изначально рыцарской природы. Да, они тоже пили кровь. Но всегда при этом совершали что-то по-настоящему полезное для человеческого сообщества, являющееся равноценной заменой потребленному жизненному ресурсу. И старый рыцарь мог привести немало примеров подобного взаимодействия.

Взять хотя бы ту страшную парижскую ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое августа 1572 года, ночь, ставшую брачной для молодого Генриха Наваррского и прекрасной Маргариты Валуа, но оказавшуюся смертельной для многих тысяч французских протестантов. Среди них, кстати, было немало детей Темного отца унаследовавших кровь Дракулы и бежавших из Румынии. А ведь попадались в рядах протестантов и простые смертные, отвергшие каноничное учение официальной католической церкви. Но кровавая воспитанница иезуитов, королева Екатерина Медичи люто возненавидела и тех, и других. Возможно, сказывалась банальная зависть к ускользающей от титулованной отравительницы молодости и красоте? Но так или иначе, а меловые освященные кресты на дверях стригойских домов не позволили их обитателям выйти наружу и избежать страшной резни, произошедшей в ночь святого Варфоломея. Рыцарь Гонтор де Пюи, уже в те давние времена носивший имя виконта Луи-Клермона де Тюрго, протестантского дворянина из Беарна, используя собственную власть, силу и опыт, сумел спасти наравне со своими собратьями и множество невинных человеческих жизней.

Следует признать, что всю долгую историю возвышения и становления могущественной католической церкви вполне можно считать историй ее многолетней борьбы со стригоями. Борьбы, одинаково измотавшей и утомившей обе стороны. Ватикан яростно подавлял распространение нежелательной ереси, несущей бессмертие тела без участия милости Господа нашего Иисуса Христа или даже вопреки оной. «Цепными псами католической церкви» называли непримиримых врагов альбигойских заветов, создавших Святую Палату инквизиции. Без устали пылали очищающие костры, разожженные в Италии кардиналом-викарием Антонио-Джулио де Сантори и великим инквизитором Микеле Гизлиери, позднее ставшим папой Пием V. Приговоренные к сожжению стригои до отказа заполнили главную ватиканскую тюрьму — мрачный замок Сан-Анжело. Из осужденных не выжил никто. Точно так же свирепствовали угодные Церкви аутодафе и в средневековой Испании, засыпанной пеплом бесчисленных пожарищ, благословленных генеральным инквизитором Томасом де Торквемада. Да Церковь особенно и не стремилась разделить пьющих кровь и обычных грешников, справедливо полагая, что одна форма ереси не сильно отличается от другой. Клич Симона де Монфора, некогда взметнувшийся над стенами Монсегюра: «Бейте их всех, Господь своих узнает!», продолжал зловеще парить над христианским миром.

После Варфоломеевской ночи наступило напряженно затишье, омраченное лишь судом над прекрасной стригойкой — графиней Елизаветой Батори, внушавшей Церкви столь сильный ужас, что ее просто заживо и наспех погребли в стенах собственного замка, объявленного заколдованным. Гонтор частенько задумывался — лежит ли еще хрупкая, рыжеволосая Елизавета в недрах глубокого подвала, замурованная в толстостенный каменный гроб и погруженная в многовековой летаргический сон? Лежит, наверное. А ведь несколько капель свежей человеческой крови вполне способны вернуть ее к жизни…

Спокойный период длился чуть более двухсот лет. Стригои успели окрепнуть и значительно расширить свои кланы. А затем настал судьбоносный 1789 год. Ватикан предпринял новую попытку остановить распространение Детей Тьмы. Безумный провинциальный священник Жан-Луи Жиро, фанатичный сторонник Робеспьера и Дантона, жестоко заклеймил погрязшую в лени и похоти, вырождающуюся французскую аристократию. Началась революция. Отныне балом правило принципиально новое изобретение, способное быстро и навечно упокоить сотни и тысячи стригоев — ее величество Гильотина. О, это шло в разрез со всеми устоявшимися традициями и убеждениями. Испокон веков простолюдинов без зазрения совести привычно обрекали на самый плебейский способ казни — удушение через повешение, осужденным же на смерть дворянам элегантно подносили чашу с ядом, растворенным в хорошем красном вине. Но вожди революции знали точно, сколь великое множество стригоев затесалось в ряды утонченной французской аристократии, и поэтому не пожелали рисковать, грубо отсекая головы всем без разбору, не утруждая себя проведением изматывающих судов и следствий. Надежно и чрезвычайно дешево. Принцип Симона де Монфора не подвел и на этот раз. В те годы Гонтору де Пюи почти чудом удалось избежать участи, постигшей многих казненных стригоев. Он выжил сам, при этом еще и спася немало благородных французов. С тех пор он безвыездно проживал в Риме.

Непрерывно вращающиеся жернова технического прогресса стали слишком весомым и существенным фактором, и Церковь вынуждена была принять во внимание все нарастающий ход развития техногенной цивилизации. Изобретение огнестрельного оружия создало дополнительную угрозу для выживания всего человеческого рода. Пули и порох были способны истребить столь огромное количество жизней, какое не уносили ни инквизиция, ни эпидемии, ни пресловутый стригойский аппетит. Отныне войны велись слишком кровавым способом. То, чего не добились величайшие дипломатические умы, спокойно сотворило последнее достижение современной демократии: винтовка, — перед которой одинаково равны и правые, и неправые. Наступило время перемирия, взаимных уступок и вынужденной адаптации. Так было заключено Соглашение, примирившее Ватикан со скрытным существованием стригоев.

Многие годы силой своего авторитета и умением использовать мягкие уговоры вместо грубого давления Гонтору де Пюи удавалось сдерживать все увеличивающиеся аппетиты значительно разросшихся стригойских кланов. Тихая мышиная возня среди разрозненных и территориально разобщенных группировок не особенно его волновала, поскольку все они признавали единоличную власть великого магистра. Но так продолжалось лишь до появления Андреа. Пророчество, произнесенное полубезумной, умирающей от кровотечения Изабо д’Ан Марти и казавшееся не более чем бредом выжившей из ума жертвы, неожиданно начало сбываться. Стечение обстоятельств, должное предшествовать исполнению пророчества, всегда выглядело столь странным, что, по мнению Гонтора, больше смахивало на ирреальную фантасмагорию. И, тем не менее, это произошло. Две древние катарские крови, одна из которых служила Тьме, а другая — Граалю, разделенные случайно и непреднамеренно, соединились вновь. На свет появились две сестры — Дочь Тьмы и Дочь Господня, призванные по высшему промыслу судьбы изначально стать непримиримыми врагами, олицетворяющими мирообразующие силы Добра и Зла. Двадцатилетняя Андреа, долгожданный ребенок из рода Дракулы, в полной мере была наделена магией Темного отца, и вокруг нее начали немедленно сплачиваться все стригойские кланы. А с той самой поры, как она угрозами и вымогательством завладела древними артефактами — Атонором и кулоном Дракона, власть окончательно ускользнула из рук магистра, отныне оказавшегося в роли никчемного, медленно умирающего старика. Да он и сам призывал смерть на свою седую голову, безмолвно ужасаясь приближению новых кровавых времен. Андреа торопливо устанавливала свои порядки, полностью перекраивая существующий мир и отторгая условия мирного Соглашения. Ничего не подозревающее человечество ожидали страшные потрясения. Согласно пророчеству Изабо, записанному в «Евангелие от Сатаны», наступлению апокалипсиса должны были предшествовать несколько безошибочно узнаваемых признаков. И ранняя и аномально теплая весна, обманчиво радующая жителей Рима, являлась одним из них. Но хуже всего оказалось то, что прозрачно голубеющий февральский небосклон неожиданно прорезало появление огромного, необычно окрашенного метеорита, медленно направляющегося к Земле. То воссияла зловещая звезда, называемая Полынью и знаменующая скорое приближение конца света.

Я согнала с кровати разомлевших от сытости влюбленных и, примерившись, изо всех сил ударила автоматным прикладом в стену, казавшуюся идеально монолитной и однородной. Удар породил гулкое эхо, за перегородкой оказалась пустота.

— Вот видишь! — наставительно подняла палец Оливия. — Я не ошиблась, за стеной скрыт тайный ход!

Натаниэль изумленно выпучил голубые глаза, Ариэлла восхищенно пискнула.

Валькирия решительно закатала рукава, поплевала на ладони и оттеснила меня накачанным плечом. Против этих перекатывающихся под гладкой кожей бицепсов никакая стена не смогла бы устоять, у этой тоже не имелось ни малейшего шанса. Ловко орудуя ножкой, отвинченной от железной кровати, ангелица с первой попытки проломила фальшивую стену, вздымая облако пыли. Я чихнула. Оливия включила фонарик и посветила в образовавшийся провал. Где-то вдалеке, на уровне первого этажа, журчала вода. Открывшийся нашим взорам узкий облицованный камнем ход круто спускался вниз, в непроглядную темноту подземелья.

— Аллилуйя! — экзальтированно промычал Нат. — Вывести на третий этаж вход в катакомбы — это… это невероятно!

— Страшно! — жалобно протянула Ариэлла, робко заглядывая за обломки стены. — Похоже, этот проход ведет прямиком в Ад!

— Не говори глупости! — фыркнула Оливия, внимательно разглядывая доску с картой. — Я уверена, что с помощью этого прохода мы непременно доберемся до Круглого зала!

— Мне бы твою уверенность! — хмыкнул скептик Нат. — А другие варианты у нас имеются?

— Не-а! — я мягко отодвинула колеблющегося ангела и первая шагнула на лестницу, спускающуюся вглубь провала. — Поторопимся! Думаешь, чем сейчас стригои занимаются? Спорим на бутылку рома, что тоже ищут Грааль!

— Ладно, ладно! — покладисто проворчал друг, вешая на плечо автомат и протягивая руку Ариэлле, не рискующей самостоятельно перебраться через раскуроченные остатки стены. — Убедила! Если уж тебе, Сел, так не терпится сложить голову во славу Божию, то я пойду с тобой и…

— Болтун! — подпихнула его в спину Оливия. — Сразу видна школа выпендрежника Уриэля!

— Уриэль — доблестный воин! — громко возмутился Нат.

— Чистейшая правда! — елейным тоном издевательски протянула валькирия. — А как ее запятнали…

Нат тихонько ругнулся, недобрым словом поминая весь упрямый женский род. Почти выведенная из себя их привычной перебранкой, я только скрипнула зубами и быстро пошла вперед, предоставив ангелам выбор — спускаться вниз или же остаться в спальне и препираться до Судного дня. Спорщики немедленно предпочли первый вариант, прикусив болтливые языки и чуть ли не бегом устремляясь следом за мной.

Давным-давно заброшенный тайный ход оказался местом чрезвычайно неприятным, насквозь пропитанным аурой зловещего мистицизма и почти роковой обреченности. Да еще я совершенно не к месту вспомнила старинные и несомненно имеющие под собой реальную почву предания, что средневековые строители тайных сооружений частенько практиковали весьма распространенную традицию не оставлять живых свидетелей подобных проектов. Готова поспорить — не иначе как и здесь не обошлось без чего-нибудь душещипательного, типа заживо замурованных каменщиков или прикопанных в дальнем уголке излишне любопытных монахов. Бр-р-р, жуть-то какая несусветная! Еще только привидений нам не хватало!

— У-у-у! — дурашливо провыл Натаниэль, очевидно, не менее моего проникшийся заупокойным духом сего прелестного местечка.

— Дурак! — вздрогнула вроде бы не робкая Оливия. — Ща как стукну!

Нат издевательски заржал, довольный произведенным эффектом, но тут же испуганно замолк, потому что порожденное его голосом эхо гулко раскатилось по извилистым коридорам столь глумливо-уродливой гаммой отвратительных звуков, что всем нам стало по-настоящему жутко. Возможно, суеверная Ариэлла оказалась не так уж и неправа, приписывая этим бесконечным переходам совсем не случайную близость к преддверию Ада. Да и могли ли обычные человеческие руки создать столь дьявольский лабиринт?

Мои наручные часы свидетельствовали, что уже около часа мы безрезультатно блуждаем по запутанным пересечениям сводчатых галерей, совершенно нелогично переходящих в узкие, почти крысиные ходы, нагромождения непонятных комнатушек, забитых заплесневелой рухлядью, и вырытые прямо в земле норы полуразрушенных катакомб. Дверная створка с картой помогала мало. Очевидно, за долгие годы забвения этот потайной подвал частично разрушился и просел, и теперь сильно отличался от своего первоначального варианта. Мы явно двигались в никуда, надеясь лишь на собственную смелость, везение и Божью помощь, хотя сомневаюсь, что последняя способна проникнуть в подобное место.

— Мы все здесь умрем! — обреченно шепнула уставшая Ариэлла, измучено усаживаясь на продолговатый, присыпанный желтой глиной холмик, притаившийся в боковой нише.

— Причем, ты окажешься первой, кого настигнет эта печальная участь! — насмешливо осклабилась Оливия.

— Почему? — вздрогнула Ариэлла.

— Ты сидишь на могиле! — иронично хмыкнула я, эгоистично наслаждаясь явным испугом не в меру трусоватой ангелицы. — Не пора ли тебе отбросить прежние неврастеничные привычки и стать увереннее в себе?

С пронзительным визгом Ариэлла вскочила с холмика. Потревоженный ее резким движением, он начал стремительно разваливаться буквально у нас на глазах, обнажая скорбные останки погребенного под ним мученика. Мы увидели потемневший череп, издевательски оскаливший желтые зубы, и лишенные плоти фаланги пальцев, покаянно перекрещенные на провалившихся, изъеденных червями ребрах. Внезапно среди костей блеснуло что-то яркое. Я заинтересованно склонилась ниже, с отвращением вдыхая сладковатый запах тлена. На шее покойника красовался изумительный красоты крест, выполненный из серебра и усыпанный крупными рубинами. Понимая, что скорее всего совершаю непростительное святотатство, я осторожно приподняла голову усопшего и вытянула витую нашейную цепочку, запутавшуюся в прядях неистлевших, длинных черных волос. Оливия восхищенно присвистнула.

— Великий приор Джулио Винченце, милостью Господа нашего — верховный экзорцист и эрайя! — прочитала я дрожащим от благоговения голосом.

— Si, синьорина! — победно выдохнула Оливия. — Видишь, я оказалась права! Это тот самый фра Винченце!

Потрясенно икнул Натаниэль.

— Лив, — тихонько спросила я, — а что такое — эрайя?

— А я знаю? — вопросом на вопрос ответила подруга. — И вообще, такие вещи лучше не трогать и мертвых — не грабить, поэтому сейчас же положи крест обратно!

Я согласно кивнула и начала медленно опускать крест на грудь покойника, придерживая за цепочку. Внезапно почва под моими ногами шевельнулась. Истошно завизжала впечатлительная Ариэлла. Я едва успела отпрыгнуть в сторону, как весь участок могильного захоронения пришел в движение и начал проваливаться куда-то вниз, едва не увлекши меня за собой. Покойник прощально взмахнул костлявой дланью и исчез из поля зрения. Процесс оказался необратимым и занял не более пары секунд. Я, не веря собственным глазам, хлопнула ресницами, но на месте недавней могилы уже образовалась глубокая яма, постепенно наполняющаяся мутной водой.

— Обалдеть! — прокомментировала увиденное Оливия. — Похоже, щедрый фра отказался от креста и эффектно презентовал его тебе, худобина!

Я с сомнением воззрилась на подругу:

— Ты так считаешь? А…

Но внезапно раздавшийся грохот не дал мне договорить. Пол пещеры закачался. От края бездны, поглотившей останки умершего, заструились тонкие разломы, плавно перетекающие на стены и свод коридора. С потолка посыпались мелкие камни.

— Бежим! — панически заорала валькирия. — Начинается обвал, сейчас все эти потолочные глыбы рухнут нам на головы!

Не сговариваясь, мы резво рванули вперед, торопясь покинуть опасный коридор. Я бежала последней, крепко сжимая в руке серебряный крест.

Испуг и интуиция сделали то, чего не смогли совершить логика и рассудок. Не помню точно, сколько мы бежали. Тяжеленную дверцу от шкафа пришлось бросить, потому что пол под нашими ногами рушился, издавая страшные засасывающие звуки и образуя иззубренные провалы немыслимой глубины. Серая, отдающая тухлятиной жижа заливала ноги по щиколотку, неся с собой трупики дохлых крыс и обглоданные временем человеческие кости. Трубное эхо, созданное нашими испуганными голосами, изощрялось вовсю, пугая адской симфонией не поддающихся идентификации звуков, лишь еще сильнее нас подстегивающих и заставляющих ускорять эту безумную гонку на выживание. Стены за нашей спиной, сложенные из многотонных каменных блоков, сворачивались, будто листы ломкого картона, осыпая плечи острой дробленой крошкой. А иногда, падая и раскалываясь, стены обнажали столь невероятные картины, что я только успевала потрясенно вскрикивать на бегу, отказываясь верить глазам — шокировано расширенным и чуть не вылезающим из орбит. За одним из поворотов внезапно обнаружилась крохотная белоснежная часовенка, прозрачная насквозь и, казалось, целиком выточенная из бесценного алебастра. Вход удивительного сооружения венчала изящная маска в виде утонченно-печального женского лица, правая сторона которого носила облик юной, прелестной девушки, а левая имела вид безобразной, костлявой старушечьей физиономии. «Господи! — судорожно успела подумать я. — Неужели это и есть давно утерянная Часовня Смерти, о которой мне приходилось читать в запрещенных апокрифических свитках Белой монашеской конгрегации? Но ведь Ватикан объявил слухи о Белых монахах — Братстве смерти всего лишь мистическим вымыслом?» А в другой раз я внезапно узрела ровные ряды стройных надгробий, плавно уходящие вдаль и теряющиеся в темноте. Но кого хоронили в таком странном месте? Ответа на этот вопрос не знал никто из нас. И я невольно задумалась — сколько же еще неведомых тайн скрывают заброшенные катакомбы, расположенные под аббатством ди Стаффарда? И возможно, оно совсем не случайно было выбрано в качестве обители ангелов и будущих экзорцистов?

Мы мчались из последних сил, жадно хватая воздух широко раскрытыми ртами, задыхаясь и хрипя от прилагаемых усилий. Едкий пот заливал глаза, в боку у меня кололо, перед глазами плыли кровавые круги. Мне казалось — еще один шаг, и я не выдержу, упаду и умру раньше, чем моя предобморочно кружащаяся голова коснется земли. И это несмотря на все ежедневные тренировки под руководством мастера Кацуо! А ведь другим приходилось еще хуже… Наверное, одна только несгибаемая валькирия Оливия могла без вреда для себя выдерживать этот изматывающий марафон. Жалобно стонал загнанный Натаниэль, утомленно всхлипывала неженка Ариэлла. И вот в тот самый момент, когда я поняла, что уже не смогу сделать еще хотя бы один шаг, путь нам неожиданно преградили высокие железные створки. Видимо, ведомые наитием и благим промыслом Ббожьим, мы все-таки умудрились достичь тайного Круглого зала.

— Стоп! — спокойно скомандовала Оливия, по-моему, даже ничуть не запыхавшаяся. — Да не падайте вы сразу на пол, дурни! Походите медленно, сделайте несколько дыхательных упражнений, а то так и до инфаркта недалеко!

Но, не слушая ее, Ариэлла сразу же рухнула как подкошенная, а Нат, держась за грудь и согнувшись в три погибели, заморенно утирал пот с лица, сыпля отборными ругательствами.

— Да уж, ангел — не птица, летает — и матерится! — язвительно констатировала валькирия.

Я заинтересованно рассматривала огромные ворота, запертые внушительным кодовым замком:

— Кто знает нужную комбинацию цифр?

— Ну, ты даешь, Селестина! — искренне возмутился Натаниэль. — Это же строго засекреченная информация, ею только Самуил с Гавриилом владеют!

— Упс! — разочарованно выдохнула я. — И как быть?

— А вот так! — насмешливо ответила Оливия, неторопливо извлекая из кармана продолговатые брусочки пластида. — С моей точки зрения, так наши архангелы часто делают что-то себе во вред… — она замолчала, занятая прикреплением детонаторов.

— Знаем мы твою точку зрения, — Нат неодобрительно покачал головой, наблюдая за решительными действиями ангелицы, но в глазах у него плескалось с трудом скрываемое восхищение. — Прицел автомата, вот твоя излюбленная точка зрения! Поэтому ты и одинока. Поэтому Уриэль и…

— А ну-ка, хватит языком трепать не по делу! — торопливо оборвала его моя подруга, видимо побаиваясь, что Нат сейчас сболтнет что-то лишнее. — Одиночество — первый признак силы! Геть отседова, все быстренько отходим назад и прячемся вон за тот камень…

Мы торопливо подчинились. Умостившись за прикрытием, я уже в который раз с нездоровым любопытством подметила, что Оливия всегда поспешно пресекает любые разговоры, хоть немного касающиеся ее и Уриэля. А ведь наверняка это неспроста… Но мои отвлеченные размышления прервал Нат, пихнувший меня в бок и глазами указавший на Оливию. И я невольно залюбовалась мастерскими действиями талантливого подрывника.

Валькирию недаром называли богиней войны! В ее движениях сказывался отточенный годами опыт. Подумав несколько секунд, она без колебаний разместила брусочки взрывчатки на поверхности массивных ворот не наобум, как это показалось нам, а по сложной, одной ей известной схеме. Очевидно, она точно высчитала траекторию необходимого приложения ударной волны, способной нарушить целостность столь прочной конструкции. Затем отошла и присела рядом с нами…

— Уши ладонями зажали! — коротко приказал ангелица, достав из жилета маленький пульт. — Раз, два, три! — она нажала на красную кнопку…

Коридор сотряс мощный взрыв. Оливия одобрительно крякнула. Правая воротная створка с надсадным скрежетом вышла из вмурованного в стену паза и криво повисла наискосок к нам, удерживаемая язычком замка.

— Потрясающе! — восхищенно захлопала в ладоши Ариэлла. — Просто супер!

— Мда! — многозначительно протянул Натаниэль. — Аллилуйя!

— Прошу! — сияющая Оливия жестом фокусника указала на взломанные ворота. — Сел, тебе туда!

Я осторожно просочилась в щель между створок, предоставив более габаритным Нату и Оливии немного попыхтеть, расширяя проход. Круглый зал выглядел совершенно необитаемым, освещенный всего двумя-тремя свечами. Кроме нас в нем не было никого. Исчезли даже ангелы-охранники, денно и нощно несущие почетный караул около Грааля. Строгий лик Христа хмуро взирал с распятия, похоже, весьма недовольный нашей оголтелой самодеятельностью.

«Благослови, Господи! — мысленно шепнула я, торопливо крестясь и виновато шмыгая носом. — Ведь все во благо твое. Защити и помоги недостойным детям своим, дай им силы противостоять жестоким стригоям!» Аскетичное лицо Иисуса, со страдальчески закушенными губами и терпеливо склоненной на бок головой, пошло тенями, и мне показалось, что Господь то ли силится сказать что-то предостерегающее, то ли пытается меня вразумить. Я вздрогнула и невольно попятилась…

— Здесь! — Оливия остановилась возле гранитного куба. — Здесь хранится святой Грааль, который не каждый смертный в руки взять смеет!

— Почему? — тихо спросила я, все еще завороженно не отводя глаз от креста. Но Господь безмолвствовал, видимо, давая понять, что предостережение предназначалось одной мне.

— Лишь архангелы могут безнаказанно прикасаться к Божьей Чаше! — торжественно объявила Ариэлла.

— А как же тогда стригои? — не поверила я.

— Не ведаю, — растерянно моргнула ангелица. — У них есть своя темная магия, нам не подвластная. Селестина, не медли, доставай Грааль.

Я задумчиво обошла вокруг каменного саркофага, скрывающего реликвию.

— Как же это открыть? Не вижу ничего похожего на замок. Помнится, Гавриил нажимал на какой-то выступ на боковой поверхности куба, но вот на какой именно? Лив, у тебя еще остался пластид? — с этими словами я извлекла из ножен Кайсу и непочтительно постучала им по верхней грани саркофага.

— Да ты что, Селестина! — почти заорал Натаниэль. — Врывать Грааль!

— А бесполезно! — тряхнула гривой волос Ариэлла. — Тут не взрывчатка нужна, а сила Слова Божьего!

— Это как? — не поняла я.

— А вот так! — улыбнулась ангелица. — Сел, ты же избранная Дочь Господня и умеешь творить молитвы. Позови Грааль, он послушается и доверчиво придет в твои ладони!

— Позови? — совсем обалдела я. — Как я его звать-то буду? Кис-кис или цып-цып, что ли?

— А вот это уже тебе виднее! — усмехнулась Ариэлла.

Я задумалась…

— Думай, Андреа, думай! — прекрасная стригойка прижала к вискам тонкие белые пальчики, напрягая изощренный мозг. — Темный отец, помоги, подскажи, как выманить негодную девку в нужное нам место?

Воткнутая в светильник ароматическая курительная палочка тихонько затрещала, испуская невесомое облачко коричневого тумана, отдающего запахом амбры и пачули. Андреа радостно вскрикнула, пристально всматриваясь в сгустившийся дымок. Отец услышал мольбу любимой дочери и пришел на помощь. Облачко расплылось и расширилось, превращаясь в неясную схематичную картинку. Прищурившись, стригойка с трудом рассмотрела изображение своей же пластиковой карточки VISA с ярко вспыхнувшим названием банка. Андреа рассмеялась и радостно прищелкнула пальцами, дымок тут же бесследно развеялся.

— Спасибо, Отец! Как же ты милостив и умен. И почему я сама не догадалась? Этим миром правят деньги, без них проклятая Дочь Господня и шагу ступить не сможет!

Андреа достала телефон, набрала хорошо знакомый номер управляющего банком «Grandi Italy» и, представившись синьориной дель-Васто, в безупречно аристократичной манере попросила не скрывать сведения о последних проведенных ею денежных операциях в Венеции. Магия ее чарующего голоса, как всегда, подействовала безотказно. О, Андреа любила и поистине умела манипулировать людьми!

— Теперь ты знаешь, где меня искать, сестрица! — злобно прошипела стригойка, закончив переговоры по сотовому. — Теперь ты обязательно заявишься в Венецию, причем к самому началу карнавала. Смотри же, не опоздай! — и она предвкушающе облизнула яркие губы, намеренно выставляя клыки. Большая охота в этом году обещала стать очень приятной!

Я положила руки на каменный куб и закрыла глаза. Что же хотел услышать от меня священный Грааль? Могла ли я сказать что-то важное этой величайшей христианской святыне? В Граале жила частица крови и души Иисуса Христа, он мог даровать бессмертие и силу тем, кого счел достойными этого величайшего дара. Но кто из нас имел право называться справедливым и безупречным носителем искры Божьей? Обрести бессмертие — значило навсегда стать воином христовым, защитником Добра, Веры и неугасимого света Истины. Той Истины, которую нужно было найти в самом себе, взрастить наперекор всем препятствиям и бескорыстно подарить людям. Истина и Бог живут в душе каждого из нас, сподвигая на благие дела. В этом и состоит высшая суть существования любого человека! Молитва родилась независимо от меня, птицей взлетая к своду Круглого зала.

Крышка каменного куба покачнулась и плавно отъехала вбок. Я опустила дрожащие от волнения руки вглубь саркофага и извлекла завернутый в холстину Грааль, с трепетом ощущая исходящее от него тепло.