Жертва всесожжения Гамильтон Лорел

13

У боковой двери «Цирка» ручки не было. Единственный способ, чтобы войти, – это кто-то тебе должен ее открыть. Меры безопасности, понимаешь. Жан-Клод постучал, и дверь распахнулась внутрь. И осталась распахнутой – выжидающей и зловещей.

За дверью была кладовка с тусклой голой лампочкой на потолке. Несколько ящиков стояли у стен – и ничего больше. Дверь направо вела в главные помещения «Цирка», где посетители катались на чертовом колесе и ели сладкую вату. Налево вела дверь поменьше, и там ни яркого света, ни сахарной ваты не ожидалось.

Лампочка раскачивалась, будто кто-то только что ее задел. От нее тени становились чернее, и свет плясал, стирая грани между собой и тенью. На левой двери что-то блеснуло. Что-то, прицепленное к ее поверхности. Что это, я не знала, но оно блеснуло в этом странном освещении.

Ударом я отбросила входную дверь к стене – просто чтобы убедиться, что за ней никого нет. Потом прислонилась к ней спиной и достала браунинг.

– Останови лампочку, чтобы не качалась, – сказала я. Жан-Клод протянул руку и взялся за лампочку. Для этого ему пришлось встать на цыпочки. Тот, кто ее покачнул, был не меньше шести футов ростом.

– В комнате никого нет, mа petite, – сказал Жан-Клод.

– А что на двери? – спросила я.

Чем бы мог быть этот плоский и тонкий предмет, я никак не могла понять. Но он был прибит к двери серебряными гвоздями.

Жан-Клод испустил долгий вздох изумления:

– Mon Dieu!

Я подошла к двери, держа браунинг обеими руками и направляя его в пол. Жан-Клод сказал, что в комнате никого нет, и я полагалась на него, но на себя я полагалась больше.

В дверях появилась Лив. Она шаталась, спереди ее покрывала кровь, но горло было невредимым. Интересно, не помог ли ей Странник, когда мы ушли. Лив закашлялась, и это даже слышать было больно.

– Хотела я посмотреть на ваши лица, когда вы увидите работу Мастера Зверей, – произнесла она. – Странник запретил ему и его присным являться к вам лично. Так вот его визитная карточка. Как она вам нравится?

В голосе Лив звучал хищный, противный энтузиазм. Что за чертовщина там, на двери?

Даже глядя в упор, я не могла понять, что это. Из-под этой штуки по двери текли тонкие струйки крови, и ее металлический запах стоял в затхлом воздухе. Предмет был тонок, почти как бумага, но на ощупь скорее напоминал пластик. По краям он завернулся, придержанный пятью серебряными гвоздями.

Вдруг мне явилась ужасная мысль. Настолько ужасная, что глаза мои не соглашались с ней. Но вот они – две руки, две ноги, плечи. Это человеческая кожа. Разглядев ее контур, я уже не могла не видеть. И знала, что сегодня ночью, когда я закрою глаза, это зрелище меня не отпустит. Этот растянутый предмет был недавно жив.

– А где кисти, стопы? – спросила я, и голос мой прозвучал странно, почти безразлично. Губы и пальцы онемели от ужаса.

– Это лишь задняя часть тела, а не кожа целиком, mа petite. Трудно снять кожу с кистей и стоп, когда жертва еще сопротивляется, – сказал Жан-Клод. И голос его был абсолютно мертв, пуст.

– Сопротивляется? То есть кожу сняли заживо?

– Ты же полицейский эксперт, mа petite.

– Не было бы столько крови, если бы жертва не была жива, – догадалась я.

– Да, mа petite.

Он был прав, и я это знала. Но вид прибитой к двери человечьей кожи меня ошеломил. Даже я такое видела впервые.

– Господи Боже мой! А серебряные гвозди – это значит, что жертва была вампиром или ликантропом?

– Вероятнее всего, – ответил Жан-Клод.

– Значит, она еще жива?

Он обратил на меня взгляд пустой и красноречивый одновременно – Жан-Клод это умеет.

– Она была жива, когда сняли кожу. С вампира или ликантропа недостаточно просто снять кожу, чтобы убить.

Я задрожала с головы до пят. Это был не просто страх – ужас. Ужас перед тем, как небрежно, это было сделано бездушно.

– Ашер упоминал какого-то Падму. Это и есть Зверский Мастер?

– Мастер Зверей, – поправил меня Жан-Клод. – Его нельзя убивать за эту неучтивость, mа petite.

– Ошибаешься, – ответила я. Ужас охватывал меня ледяной коркой, но его одолевал гнев. Бешенство. А под этим бешенством был страх. Страх перед тем, кто может содрать с кого-то кожу только для того, чтобы напомнить о себе. Это что-то говорит об исполнителе. О том, насколько у него мало правил. А мне это совершенно определенно говорит, что я должна его убить, как только увижу.

– Сегодня мы не можем за это наказать, mа petite. Речь идет о том, выживем все мы или нет. Помни это и смири свой гнев.

Я не могла отвести глаз от предмета на двери.

– Гнев – это предыдущая стадия.

– Тогда смири свое бешенство. Мы должны спасти своих – тех, кто еще жив.

– Если кто-нибудь еще жив.

– Они все были живы, когда я поднялась вас подождать, – сказала Лив.

– Чья это кожа? – спросила я.

Она захохотала обычным своим лающим смехом. Уже вылечилась, все раны зажили.

– Если угадаешь, я тебе скажу. Но только если угадаешь.

Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не наставить на нее пистолет.

– Нет, Лив, с тобой я в игры играть не буду. Настоящая игра ждет нас только там, внизу.

– Отлично сказано, mа petite. Пойдемте вниз.

– Нет! – возразила Лив. – Нет, ты будешь гадать. Ты будешь гадать, кто это. Я хочу видеть твое лицо, хочу видеть муку в твоих глазах, когда ты начнешь перебирать своих друзей, Анита. И ужас у тебя на лице, когда ты будешь думать, что сделали с каждым из них.

– Что я тебе сделала, Лив? – спросила я.

– Встала у меня на дороге.

Покачав головой, я навела на нее ствол.

– Три страйка. Ты в ауте. Лив.

– О чем это ты? – нахмурилась она.

– Первый страйк – ты предала нас. Попыталась подчинить меня глазами – второй. Ладно, тут отчасти моя вина, так что я бы могла его не засчитывать. Но ты дала обет защищать весь народ Жан-Клода. Ты клялась использовать свое восхитительное тело, свою силу, чтобы защищать тех, кто слабее. Чья бы ни была эта кожа – ее владельца ты клялась защищать. Ты его предала. Отдала на адские муки. Третий страйк, Лив.

– Тебе меня не убить, Анита. Странник меня исцелит, что бы ты ни сделала.

Я выстрелила ей в правое колено. Она рухнула на пол, ухватившись руками за ногу, извиваясь и вопя.

Я ощутила, что очень неприятно улыбаюсь.

– Надеюсь, тебе больно, Лив. Надеюсь, тебе адски больно.

Температура в комнате не понизилась, а упала камнем. Стало настолько холодно, что я ожидала увидеть пар от дыхания. Лив перестала кричать и глядела на меня фиалковыми глазами. Если бы она могла убивать взглядом, я бы упала на месте.

– Ничего ты мне не сделаешь, Анита. Мой Мастер этого не допустит. – Лив встала, прихрамывая едва заметно, и подошла к двери с ее страшным украшением. Натянув край кожи, она показала дыры, появившиеся явно не в процессе свежевания. – Я пила из него, пока его пытали. Я пила его кровь под его крики. – Лив отняла пальцы, измазанные красным, облизала их, всасывая в рот и выпуская. – М-м, вкусно!

Мне надо было только угадать, кто это, и она скажет. Только и надо было согласиться на ее игру. Я выстрелила ей в другое колено.

Она с визгом свалилась на пол.

– Ты что, не поняла? Ничего ты мне не сделаешь!

– Ну нет, Лив, ошибаешься. Я сделаю тебе больно.

И я снова прострелила ей правое колено. Она лежала на спине, вопя и хватаясь за оба колена и отдергивая руки, потому что ей было больно от собственного прикосновения.

От силы Странника я ощутила озноб. Да, он действительно надумал ее исцелить. И если бы я не собиралась ее убить, мне лучше было бы находиться подальше, когда она встанет на ноги. Я достаточно хорошо знала Лив и понимала, что когда она поднимется, то будет вне себя от злости. Что ж, это понятно. А если я простою здесь достаточно долго, пока она примет вертикальное положение, это будет самооборона. Конечно, самооборона с заранее обдуманным намерением.

– Пойдем, mа petite, оставь ее. Странник не так легко отдает свою милость второй раз – или уже третий? Он сейчас станет лечить ее в своем темпе – будет чередовать милость и наказание. Как большинство даров от совета.

Жан-Клод открыл дверь на лестницу, ведущую вниз, и его рука окрасилась кровью. Он держал ее перед собой, будто не знал, куда девать. Наконец он прошел в дверь, вытерев руку об стену и оставив красную полосу.

– Чем дольше мы задержимся, тем больше пыток они придумают.

С этими утешительными словами Жан-Клод направился вниз. Я бросила последний взгляд на Лив. Она лежала на полу, визжа и вопя, что еще увидит меня мертвой. Надо было стрелять ей в голову, чтобы мозги расплескались по полу. Будь я действительно беспощадна, я бы так и сделала. Но вот – поди ж ты.

Я оставила ее в живых и ушла под выкрики смертельных угроз. Эдуард был бы очень мной недоволен.

14

Ступени, ведущие вниз, были выше обыкновенных, будто изначально строились не в расчете на человека. Я захлопнула дверь ногой, не желая касаться крови. Крик Лив прервался на середине. Еле-еле его еще можно было расслышать, как жужжание мухи, но дверь была практически звуконепроницаемой – это чтобы заглушать крики снизу. Сейчас, конечно, там стояла мертвая тишина – такая, что ушам было больно.

Жан-Клод скользил по ступеням с бескостной грацией, как огромный кот. Мне пришлось подхватить полу пальто левой рукой, чтобы на него не наступить. На трехдюймовых каблуках я скорее ковыляла, а не скользила по ступеням.

Жан-Клод подождал на повороте лестницы перед площадкой.

– Я мог бы тебя понести, mа petite.

– Спасибо, не надо.

Если снять туфли, то платье тоже придется держать, а мне нужна одна свободная рука для пистолета. Если выбирать, идти медленно и с пистолетом в руке или идти быстро, но чтобы руки были заняты шмотками... лучше медленно.

Лестница была пуста и настолько широка, что по ней могла бы проехать малолитражка. Дверь внизу была из цельного дуба, окованная железом, как дверь в подземную тюрьму. На сегодня – неплохая аналогия.

Жан-Клод потянул дверь на себя, и она открылась. Обычно она бывала запертой. Жан-Клод обернулся ко мне:

– Совет может потребовать, чтобы я формально приветствовал каждого вампира в этих стенах.

– То есть они хотят такого, что ты сделал с Лив?

Он улыбнулся едва заметно:

– Если я не признаю их господства надо мной, то – наверное.

– А что, если признаешь? – спросила я.

Он покачал головой:

– Если бы мы прибегли к совету за какой-либо помощью, я бы не упирался. Я бы признал их верховенство, и на том бы дело кончилось. Я недостаточно силен, чтобы войти в совет, и я это знаю.

Он провел ладонями по оборкам рубашки, подтягиван манжеты пиджака так, чтобы кружева у запястий выглядели наиболее эффектно. Когда Жан-Клод нервничал, он часто возился с одеждой. Ну, надо сказать, и когда не нервничал, он тоже любил с ней возиться.

– Я слышу какое-то «но», – сказала я.

Он улыбнулся:

– Oui, ma petite. «Но» состоит в том, что они пришли к нам. Они вторглись в наши земли. Ранили наших подданных. Если мы без борьбы признаем их выше себя, они могут посадить на мое место нового Мастера. Отобрать все, что я приобрел.

– Я думала, что единственный способ сместить Мастера – смерть.

– Этим в конечном счете и кончится.

– Тогда мы врываемся с боем.

– Силой нам не победить, mа petite. To, что мы сделали с Лив, – ожидалось. Ей полагалось понести наказание. Но в битвe не на жизнь, а на смерть победит совет.

Я недоуменно нахмурилась:

– Сказать им, что они больше нас и страшнее, мы не можем. Драться мы тоже не можем. Так что же мы можем делать?

– Играть в эту игру, mа petite.

– В какую еще игру?

– В ту, которой я много лет назад овладел еще при дворе. Это такая комбинация дипломатии, бравады и оскорблений. – Жан-Клод поднял к губам мою левую руку и нежно поцеловал. – В некоторых отношениях ты играешь очень хорошо, в других – очень плохо. Дипломатия – не твоя сильная сторона.

– Зато бравада и оскорбления – мой конек.

Он улыбнулся, не отпуская мою руку.

– Разумеется, mа petite, разумеется. Убери оружие. Я не говорю: «Не применяй его», но смотри, в кого стреляешь. Не все, что ты сегодня здесь увидишь, можно сразить даже серебряными пулями. – Он склонил голову набок, будто задумавшись. – Хотя, если на то пошло, я еще ни разу не видел попытки убить члена совета современными серебряными боеприпасами. – Жан-Клод улыбнулся. – Может получиться. – Он покачал головой, будто отгоняя эту картину. – Но если дело дойдет до убийства членов совета серебряными пулями, значит, все пропало и осталось лишь прихватить с собой столько врагов, сколько сможем.

– И спасти столько наших, сколько сможем, – добавила я.

– Ты их не понимаешь, mа petite. Если мы погибнем, то не будет пощады тем, кто сохранил нам верность. Любая настоящая революция начинает с истребления лоялистов.

Жан-Клод притронулся к тыльной стороне моей правой руки деликатным напоминанием. Я все еще держала в ней пистолет. Почему-то мне не хотелось его убирать.

Но я убрала пистолет и поставила на предохранитель. Раз я не хочу, чтобы они знали про пистолет, значит, в руках его держать нельзя. А на предохранитель поставила, потому что не хотела прострелить себе ногу. Это будет неудобно, да еще и больно и вряд ли произведет впечатление на совет. Насчет «игры» я не поняла, но я достаточно давно имею дело с вампирами и знаю, что иногда, если произвести на них впечатление, можно уйти живой. Конечно, иногда тебя в любом случае убьют. Иногда бравадой можно заработать себе медленную смерть – как индейцы пытали только тех врагов, которые заслужили такую честь. Без чести я могу обойтись, но бывает шанс спастись посреди пытки. Если же тебе просто вырвут горло, вариантов не будет. Так что мы определенно будем пытаться произвести впечатление. Если не сможем, нам придется их убить. Если мы и этого не сможем... тогда они убьют нас. Лив была только началом сегодняшней программы.

Гостиная снова оказалась голой комнатой с каменными стенами. Все старания Жан-Клода ее декорировать были налицо: на полу валялись кучи белой и черной ткани и обломки дерева. Только портрет над фальшивым камином остался нетронутым, и Жан-Клод, Джулианна и Ашер без шрамов взирали на разгром. Я думала, нас будет ждать неприятный сюрприз, но только Вилли Мак-Кой стоял перед холодным камином, спиной к нам, сцепив руки на пояснице. Гороховый пиджак резко диссонировал с блестящими черными волосами, рукав был разорван и вымазан кровью. Вилли повернулся к нам. Кровь сочилась из пореза на лбу, и он промокнул ее платком, разрисованным танцующими скелетами. Платок был шелковый, подарок подружки – столетней вампирши, которая недавно у нас появилась. Перед высокой, длинноногой и красивой Ханной Вилли еще больше выглядел коротышкой, неряхой и вообще... ну, Вилли – он Вилли и есть.

Он улыбнулся нам:

– Как хорошо, что вы к нам пришли.

– Кончай хохмить, – ответила я. – Где все?

Я направилась к нему, но Жан-Клод остановил меня, взяв за руку выше локтя.

Вилли улыбался почти ласково и смотрел на Жан-Клода, будто чего-то ждал. Я никогда еще не видела у него на лице подобного выражения.

У Жан-Клода на лице была идеальная маска пустоты, замкнутости, и... да, страха.

– Что тут творится? – спросила я.

– Ма petite, позволь представить тебе Странника.

Я обернулась к нему:

– О чем это ты?

Вилли засмеялся – тем же раздражающим лающим смехом, как обычно, но закончился этот смех низким воющим рычанием, от которого у меня волосы встали дыбом. Я глядела на него и знала, что на моем лице написано ошеломление.

Мне пришлось сглотнуть слюну, прежде чем я смогла заговорить, хоть я и не знала, что сказать.

– Вилли?

– Он не может тебе ответить, mа petite.

Вилли стоял и смотрел на меня. При жизни он был неуклюж, как пень. После смерти он не стал ловчее. Он слишком недолго был мертв, чтобы овладеть этой сверхъестественной манерой двигаться, как другие вампиры. Сейчас он шел к нам волной текучей грации. Это был не Вилли.

– Черт, – тихо сказала я. – Это навсегда?

Незнакомец в теле Вилли снова засмеялся.

– Я просто одолжил у него тело. Я много у кого тела одалживал. Правда, Жан-Клод?

Я почувствовала, что Жан-Клод тянет меня назад. Он не хотел подходить ближе. Я не стала спорить, и мы отступили. Странно было отступать перед Вилли. В нормальном вице он был самый нестрашный вампир из всех, кого я в жизни видала. А сейчас напряжение гудело в руке Жан-Клода. Я слышала у себя в голове биение его сердца. Он боялся, и потому я тоже испугалась.

Странник остановился, уперев руки в бедра, и засмеялся.

– Боишься снова стать моей лошадью, Жан-Клод? Если у тебя хватило сил сразить Колебателя Земли, то должно хватить сил и противостоять мне.

– Я по натуре осторожен. Странник. И с годами эта привычка не ослабела.

– У тебя всегда был хорошо подвешен язык, да и не только он.

От этой двусмысленности я поморщилась, не уверенная, что поняла ее, и не уверенная, что хотела бы понять.

– Отпусти Вилли.

– С ним ничего не сделается, – ответил вампир.

– Он все еще внутри этого тела, – сказал Жан-Клод. – Ощущает, видит. Ты его только оттолкнул, Странник, но не заменил.

Я поглядела на Жан-Клода. Его лицо ничего не выражало.

– Ты говоришь как будто по личному опыту, – сказала я.

– Жан-Клод был когда-то одной из любимых моих лошадей. Мы с Балтазаром очень часто его использовали.

Балтазар вышел из дальнего коридора, будто только и ждал этих слов. Может быть, так оно и было. Он улыбался – скорее даже скалил зубы. В своем белом костюме он имел элегантный и плутоватый вид. Остановившись около Вилли, он положил руки ему на плечи. Вилли, то есть Странник, прислонился к его груди. Высокий Балтазар обнял его. Это была пара.

– Он знает, что они делают с его телом? – спросила я.

– Да, – ответил Жан-Клод.

– Вилли не любит мужчин.

– Не любит, – сказал Жан-Клод.

Проглотив застрявший в горле ком, я попыталась заставить себя рассуждать разумно. Это не получалось. Вампиры не умеют захватывать тело другого вампира. Это невозможно. Невозможно, и все. Но я глядела в знакомое лицо Вилли, видела чужие мысли в его карих глазах и понимала, что это правда.

А эти карие глаза улыбались, глядя в мои. Я опустила взгляд. Если Странник мог подавить меня глазами Лив, когда он не был в ее теле, то сейчас он меня точно уделает. Я давно уже не практиковала этот фокус – смотреть в лицо, не попадая в глаза. Как при игре в пятнашки – вампир старается поймать мой взгляд, а я стараюсь не попасться. Это раздражало и пугало.

Жан-Клод говорил, что силовые методы нас сегодня не спасут. И он не шутил. Если бы какой-то вамп заломал Вилли против его воли, совершил сексуальное насилие, я бы его застрелила. Но это – тело Вилли, и он получит его обратно. Делать в нем дырки пулями – неудачное решение. А мне нужно было удачное.

– Странник любит женщин? – спросила я.

– Ты хочешь предложить себя на замену? – удивился вампир.

– Нет, просто интересуюсь, как бы тебе это понравилось, если бы ситуация поменялась на обратную.

– Никто другой не обладает моей способностью входить в чужое тело, – сказал Странник.

– А тебе бы понравилось, если бы кто-то заставил тебя заниматься сексом с женщиной?

Вилли склонил голову набок с совершенно не свойственным для него выражением. Ощущение инакости было настолько сильным, что у меня мурашки поползли по коже.

– Никогда не испытывал тяги к женскому телу.

– Тебе бы это показалось омерзительным.

Вилли, то есть Странник, кивнул:

– Да.

– Тогда отпусти Вилли. Найди кого-нибудь, кому это все равно.

Странник, устроившись в объятиях Балтазара, захохотал мне в лицо:

– Ты взываешь к моему милосердию?