Ревнивая лампа Аладдина Шахразада
– Быть может, и я так думала бы… Не познай я того страшного чувства, что зовет любовью Инсар-маг. Да, я знаю, что Аладдину предстоит еще многое узнать… Быть может, вместе учиться окажется так сладко…
– Хитрая девчонка… Но пусть будет по-твоему. Я помогу тебе. Ведь твоих сил может не хватить в битве против, возможно, самого сильного мага…
– А чего же ты захочешь за эту помощь?
– Джинния, ты задала вопрос, недостойный нашего учителя и твоего мудрого отца. Я ничего не хочу за свою помощь… Я просто хочу помочь….
– И наказать Инсара…
– Да, и наказать Инсара. Далее я ничего не вижу ни для него, ни для меня. Но это уже неважно. Зло, пусть и ненадолго, но будет покарано…
– Прости меня, Алим, я сказала, не подумав. Но мне хочется кое-что сделать для тебя. Быть может, и я могу чем-то тебе помочь?
– Может быть… Скажи, хитрая джинния, а есть ли у матушки Аладдина белая коза?
– Есть… – ответила джинния, явно озадаченная этим вопросом.
– Отлично! Я еще не знаю как, но этому бесхитростному существу предстоит сыграть немалую роль в судьбе Магрибинца. А значит, мне надо как-то оказаться вблизи дома твоего мальчишки…
– Но где ты, Алим? Я могу перенести тебя в дом Аладдина, даже если сейчас ты в далеких полуночных снегах!
– Ну, все не так безнадежно. Я сейчас в Багдаде, на постоялом дворе мавра Искендера… В комнате, окна которой смотрят на полдень. Тебе действительно придется перенести меня. Ибо сам я могу передвигаться лишь с разрешения магрибинца.
– Ну что же, жди меня, добрый друг. Пусть мои силы и невелики, но от сомнительной чести быть советчиком Инсара-мага я постараюсь тебя избавить.
– Тогда не медли, малышка Хусни. И не испугайся того зрелища, что предстанет перед твоим взором.
– О нет, друг мой Алим… С некоторых пор я не боюсь ничего. Жди меня, я сейчас…
Легкий ветерок, которому неоткуда было взяться в окутанном тяжелой сонной одурью городе, ворвался в окно постоялого двора мавра Искендера, разбросал по полу вещи Магрибинца, качнул мундштук драгоценного кальяна, украшенного самоцветами, и умчался прочь, унося в облачном шлейфе тяжелое обсидиановое блюдо, накрытое богато вышитым шелковым платком. А еще через миг это блюдо воцарилось на подоконнике в комнатке Аладдина.
– Отправляйся, малышка Хусни, во дворец. Теперь я оценил силу твоего проклятия. Но она, увы, имеет ограничения. Двойник царевны очень скоро исчезнет, если, конечно, ты не успеешь увести его из дворца.
– Но как же мы пройдем через город?
– Очень просто – разве не могут идти по улице две девушки, закутанные в покрывала? Ведь никто не знает, как именно выглядит царевна Будур, – наоборот, весь город знает, что она скромница и затворница. И потому увести из дворца даже сотню девушек, похожих на наследницу халифа, не составит ни малейшего труда.
Хусни кивнула и легким облачком устремилась в окно.
«Помни еще одно! – уловила она мысленное напутствие Алима. – До заката ты должна успеть покинуть дворец. Ибо твоя магия вскоре развеется, и даже я не смогу ничего сделать. Противостоять черным заклятиям Магрибинца можно, но недолго… Торопись!»
«Жди меня, я скоро!»
– О Аллах справедливый и милосердный! Ну почему ты так суров и молчалив, муж мой?
– Меня удивляют обычаи твоего рода, царевна… Меня удивляет эта странная свадьба… Меня удивляет и то, с какой радостью ты называешь меня своим мужем.
– Но почему? Никогда я не встречала такого сильного, неутомимого и страстного мужчину, никогда не отдавалась такому… Вот потому с удовольствием и называю такого мужчину своим мужем… А обычаи… Что ж, тут ты прав. Меня саму удивило, в какой спешке сыграли свадьбу, и то, с какой радостью отец избавился от меня. Но, полагаю, нам стоит лишь немного подождать… Когда власть окажется в наших руках, мы отпразднуем нашу свадьбу по-настоящему. И никто не помешает нам устроить такие торжества, как нам захочется.
– Даже твой отец, всесильный халиф?
– А кто сказал, что он останется халифом? Я думаю, на троне будет сидеть другой человек…
Долгим удивленным взглядом ответил царевне Инсар-маг. Похоже, совет Алима оказался более чем правильным, и эта женщина впрямь создана для него. Вероятно, дворец и есть последний шаг на его пути к заветной цели – власти без границ и запретов…
– Пойдем, красавица, поторопись… Скоро сядет солнце, и наш путь через город будет долог и тяжел…
Джинния, превратившись в молоденькую девушку, уговаривала ту, что внешне как две капли воды походила на царевну Будур. Та слушалась, словно во сне.
«О повелитель всех джиннов и джинний, великий Сулейман-ибн-Дауд, мир с ними обоими! Но как же мне заставить ее двигаться хоть чуть быстрее?!» – воскликнула про себя джинния.
И услышала ответ Алима. Ответ, которого не ждала, но который пришелся очень кстати.
«Вспомни свое проклятие, Хусни! Чего ты пожелала для этого двойника?»
«О, благодарю тебя, Алим!»
– Идем скорее, красавица! Поторопимся отомстить тому, кто вызвал к жизни мой гнев и твое несчастное существование!
– Слушаю и повинуюсь, госпожа, – ответила девушка тихо, но решительно. – Мне было бы приятнее, если бы ты называла меня Касас, что значит месть.
– Откуда ты знаешь это слово? – с интересом спросила джинния.
– Я знаю все, что знает тот, кто вызвал к жизни меня, и тот, благодаря чьему проклятию я появилась на свет. Знаю, хотя не понимаю того, что знаю. Но, надеюсь, понимание придет. Иначе моя цель не будет достигнута.
– Что ж, тогда поспешим укрыться в городе, Касас. Там ты сможешь отдохнуть и приготовиться к тому, ради чего создана.
Неприметная калитка в дворцовой стене тихонько открылась, и две девушки, закутанные в плотные покрывала, выскользнули на городскую улицу. Если бы это происходило в любой другой вечер, можно было бы подумать, что неугомонная царевна Будур вместе с верной Сафией вышли прогуляться вечерними улицами Багдада. Но сейчас дворец покинули другие люди… Вернее, двое, лишь выглядевшие людьми. Хусни уводила Касас от Инсара-мага, чтобы он не мог повлиять на нее.
– Скажи мне, добрая госпожа, кто ты и куда мы идем? – обратилась к джиннии Касас. – Я ведь чувствую, что тот, чьей смерти я желаю, все еще здесь, у меня за спиной.
– Это верно. Но люди, милая, считают иначе. Они даже придумали поговорку: «Месть – это блюдо, которое следует подавать холодным». Тебе надо остыть, утишить свой гнев, чтобы сполна насладиться зрелищем смерти своего врага. И не зови меня госпожой. Я Хусни, джинния.
– Да, Хусни. Теперь я буду звать тебя только так.
Ровный голос Касас свидетельствовал о том, что в ней жило лишь одно чувство – покорность. И это очень не нравилось джиннии.
«О друг мой Алим, мне сейчас так нужен твой совет!»
«Тебе, малышка, стоит лишь задать вопрос».
«Скажи, что теперь мне делать с этой несчастной? Вот я увела ее из дворца… Вот она покорно семенит со мной рядом. Никто в целом городе не догадывается, чьего двойника я увлекаю сейчас прочь от дворца, но что будет дальше с этой покорной Касас?»
«Пока ты путешествовала по царским покоям, я здесь немного осмотрелся. Признаюсь, даже подслушал мысли доброй Фатимы, матушки твоего мальчишки Аладдина».
«И что же ты узнал нового?»
«Кое-что интересное, конечно, узнал… Например, о Камне Судьбы и пещере Предзнаменования. Но не это сейчас важно. Важно то, что я узнал о мечтах почтенной Фатимы. Помнишь, что она сказала о Будур и твоей душе?»
«Конечно помню».
«Так быть может, этой мечте легко воплотиться в жизнь? Может быть, тебе самой вселиться в тело мстительницы Касас? Я думаю, что многие ваши мечтания удивительно схожи…»
«О Сулейман-ибн-Дауд, повелитель джиннов! Почему я сама об этом не подумала?! Как все просто! Ведь тогда мы, все трое, получаем то, чего желали! Аладдину, моему юному хозяину, достается красавица, которую он встретил на базаре и с которой желает связать свою судьбу… Я получаю Аладдина, а мстительница Касас делает еще несколько шагов по сладкому пути мести!»
Джинния услышала смешок Алима. В нем смешались удовольствие от того, что Хусни приняла совет своего давнего друга, с не меньшим удовольствием от осознания того, что пустые мечты о мести Черному Магрибинцу наконец перестали быть только мечтами.
«Всегда рад помочь тебе, красавица! Но поспешите, сумерки уже сгущаются. Вскоре одиноким девушкам, даже двум, несладко будет путешествовать по улицам вечернего Багдада!»
Макама двадцать вторая
Вечер опустился на город в тот самый миг, когда за Хусни и ее спутницей закрылась дверь дома доброй Фатимы.
– Наконец ты появилась, Хусни! – в голосе Алима звучало вполне различимое облегчение.
– Я торопилась как могла. Чары над городом сильны, но все же нас два раза пытались остановить какие-то странные люди, которых хочется назвать разбойниками.
– Ну, их можно назвать и разбойниками, и… Но сейчас все же самое время снять чары с города. Боюсь, Инсар может что-то заподозрить… Но разве нам нужно, чтобы он раньше времени узнал о наших планах?
– Повинуюсь, друг мой Алим…
– И только друг… – печально вздохнул тот.
Джинния усмехнулась и легонько провела ладонью по щеке неспящего Алима.
– Дружба – это очень большой дар… И, быть может, самая большая ценность в нашем жестоком и изменчивом мире. Присмотри за нашей гостьей, а я немножко поворожу…
Джинния вышла на середину крошечного садика и встала над ручейком. Если раньше от ее ладоней по всему Багдаду расползались полосы серого тумана, то сейчас она дарила вечернему городу серебристые облачка радости.
Багдад просыпался. Вернее, он приходил в себя после тяжелого колдовского сна. Вновь зашумели улицы, приязненно посмотрели друг на друга успокоившиеся на время соседки, торговцы снова начали расхваливать свой товар, а метельщики и поливальщики улиц опять принялись за дело. Только дворец не пробуждался.
«Быть может, это и мелко, но мне очень хочется отравить тебе брачную ночь, мой бывший муж и теперешний злейший враг!» – подумала джинния.
– Это и в самом деле не делает тебе чести, Хусни… – заметил Алим.
– Пусть, но даже укол маленькой шпильки может быть очень болезненным.
– Быть может… Но я хочу отдохнуть. Не тревожь меня…
В своей загородке заблеяла коза. Приговаривая: «Я слышу тебя, моя красавица!» заспешила к ней Фатима, появился во дворе и сам мастер Салах.
– Фатима, а где Аладдин? – спросил он.
– Я здесь, батюшка… – с листом пергамента перед отцом показался Аладдин. – Я рисовал… Вот это новый узор для драгоценной диадемы… А такое колечко не погнушалась бы надеть на палец и сама царевна.
Мастер с интересом начал рассматривать рисунки сына.
– О Аллах милосердный, – вполголоса пробормотала Фатима, – никогда я еще не видела своего мальчика таким тихим и благовоспитанным. И что с людьми делает любовь!
– А теперь, если батюшка и матушка позволят мне, я удалюсь к себе и еще немного поразмышляю.
– Иди уж, хитрец, – проворчал Салах, не отрывая взгляда от листа пергамента.
Хусни не теряла ни минуты. Вот-вот в свой закуток должен был вернуться Аладдин. Молчаливая Касас присела на подушки – она готова была терпеливо ждать.
«Ну что ж, красавица… А теперь мы сделаем вот так…»
И джинния вплотную приблизилась к девушке, облачным покрывалом окутала ее всю и… стала человеком из плоти и крови… Первые несколько секунд она не могла толком прийти в себя, ощущая ток крови, биение сердца, запахи и звуки, от которых, казалось, отвыкла навсегда. Вот Касас-Хусни встала, сделала несколько неуверенных шагов, пытаясь понять, каково ей жить в новом теле… И осталась очень довольна. Изумительное ощущение новой, полнокровной жизни, пусть и дарованное силами магическими, было необыкновенно сильным и пьяняще прекрасным. Губы девушки расцвели улыбкой… Хусни почувствовала жар на щеках, ощутила, как тяжелые косы оттягивают голову назад, заставляя выпрямить тонкий стан.
Джинния рассматривала руки, затем приподняла подол рубашки, топнула каблуками башмачков, словно примеряя новую обувь.
«О Аллах, как хорошо вновь оказаться живой и настоящей!»
«Но при этом остаться колдуньей», – заметил с ехидцей Алим.
«Отдыхай, мой неспящий друг! Вскоре ты мне еще понадобишься… Все твои знания и твоя мощь еще сослужат службу. А сейчас отдохни. Надеюсь, с мальчишкой я справлюсь и сама!»
В два шага Аладдин преодолел ступеньки, что вели в его «покои». Он распахнул дверь и… остановился как вкопанный. Посреди комнатки стояла она – девушка его грез, прекраснее и желаннее которой не знал он никого в целом мире.
– О Аллах всемилостивый, благодарю тебя!
– Здравствуй, юноша! Вот я и пришла…
– Но ведь это я должен был прийти к твоему отцу…
Девушка усмехнулась и сбросила покрывало с плеч.
Бедняге Хусни очень тяжело давались эти первые минуты. Ей хотелось назвать Аладдина по имени, дать ему коснутся своего лица, подставить губы под первый и такой желанный поцелуй. Но приходилось сдерживаться. Ведь мальчишка уверен, что к нему пришла сама Будур. И не надо раньше времени его в этом разубеждать.
– Я решила, что ты будешь мне рад…
– Аллах милосердный! Да я не прост рад! Я чувствую себя счастливейшим из смертных. Словно я играл в кости по мелочи, а выиграл самый большой алмаз в мире.
– Быть может, так оно и есть… Быть может…
Хусни опустилась на подушки.
– Присядь рядом со мной, юноша. Расскажи мне о себе. Кто ты, о чем мечтаешь?
– О прекраснейшая, у твоих ног самый преданный из твоих рабов. Нет в мире таких слов, чтобы я мог описать свою любовь. Я мечтаю о тебе с того самого дня, как увидел тебя в сумерках у полуденных ворот города… Тогда… – Тут Аладдин запнулся, но лишь опытное ухо Хусни расслышало в его словах досаду и печаль. – …Тогда мне пришлось сопровождать в каменоломни одного… человека. Но я запомнил и твой тонкий стан и твой нежный голос…
– Но я же тебе ни слова не сказала…
– Ты говорила что-то своей служанке…
– И этого оказалось достаточно?
– Да, о моя сладкая греза. Достаточно для того, чтобы понять, что нет в целом мире прекраснее тебя и желаннее тебя…
– Сладкоречивый юноша… Но как зовут тебя?
– Аладдин, сын мастера Салаха.
«Ах, мальчик, как ты еще наивен! Ну как бы смогла придти к тебе сама царевна, если бы не знала заранее ни твоего имени, ни где ты живешь, – печально подумала джинния и тут же одернула себя. – Хусни, дурочка, прекрати! Ведь это же тебе Аладдин признается в нежных чувствах. Ты стала его грезой, воплощенным желанием, единственной во всем мире. Так насладись этим мигом сполна!»
– Аладдин… – проговорила джинния. – Здравствуй, Аладдин, сын мастера Салаха.
– Здравствуй, моя сладкая мечта…
И Аладдин упал перед Хусни на колени.
– Позволь мне поцеловать кончики твоих пальцев, о прекраснейшая из женщин, когда-либо являвшаяся правоверному.
– Сладкоречивый юноша…
Но больше Хусни ничего не успела сказать – Аладдин обнял ее и поцеловал. И был этот поцелуй так сладок и желанен для них обоих, что нескоро еще к ним смогло вернуться дыхание. А здравый смысл, похоже, так и не вернулся к Аладдину.
– Но ведь сегодня глашатаи объявили о твоей свадьбе! Как же ты смогла покинуть дворец, девушка моих снов?
– Ах, Аладдин… Этой свадьбы не хотел никто. Старик, которому я была предназначена в жены, появился на пороге моего дома лишь сегодня. Он суров и страшен, его руки холодны, а душа черна, словно самая черная ночь… Ну разве я могла стать его женой?
– И ты ослушалась повеления своего отца? – в голосе Аладдина зазвучал неподдельный ужас. – Осмелилась ослушаться повеления всесильного халифа?!
– О нет, мой прекрасный Аладдин. Я лишь решила, что если мне суждено сегодня найти того, кто станет спутником всех моих дней, то это будет не какой-то страшный незнакомец, в недобрый час постучавший в дворцовые ворота, а тот единственный, кого я сама выберу себе в мужья. Это ты, мой прекрасный Аладдин…
Голова Аладдина кружилась уже от того, что Будур, девушка его грез, стоит рядом с ним. А этих слов, наполненных сладким ядом лести, хватило, чтобы разум, пусть ненадолго, но покинул его, и ощущал юноша лишь вожделение и жажду.
Он робко обнял джиннию и прижался устами к ее устам полудозволенным поцелуем.
От этого несмелого прикосновения Хусни почувствовала, как на нее накатывает волна удовольствия, вызывая покалывание во всем теле. Это было удивительное ощущение. Такое давно забытое и такое прекрасное… ощущение, связанное с волнующим ожиданием.
«Но Аладдин еще не знал женщины. И, боюсь, может наделать ошибок… Да к тому же таких, что надолго отравят для него страсть…»
Эти мысли вихрем пронеслись в голове Хусни. Но она отмахнулась от них. «Но я же рядом! Я помогу ему! И потом, не будить же неспящего Алима, чтобы он дал Аладдину несколько уроков!»
Губы Аладдина стали так настойчивы, что трезвые мысли покинули головку Хусни через миг после того, как появились.
На полу лежали большие подушки. Не отрываясь от прекрасной девушки, Аладдин опустился на них.
– Не торопись, пылкий юноша!
– О нет, звезда моей жизни, я не тороплюсь. Но и ты не бойся! Я перечитал все трактаты о любви, что только нашлись в этом городе! Я столько раз представлял, как сожму тебя в своих объятиях, что тебе бояться нечего! Эта ночь станет для тебя ночью любви и неги!
Хусни усмехнулась.
– Сладкие и достойные речи! Но я не боюсь. Ведь я же сама пришла к тебе. И теперь мы вместе!
Аладдин нежно гладил девушку. Его пальцы чуть подрагивали. Хусни почувствовала, что он мечтает, но не решается избавить ее от одеяний. Тогда она встала и одним движением плеч сбросила верхнюю темно-лиловую накидку, оставшись лишь в тонкой газовой. Но, увы, для юноши, что увидел на пороге своих «покоев» девушку, о которой мечтал, этого было недостаточно. Вернее было бы сказать, что и тонкий газ покрывала оставался для него столь же нерушимой преградой, как и каменная стена.
«О Аллах, – подумала Хусни, – ну как же ему подсказать, что эта тонкая ткань улетит от одного его прикосновения?!»
И словно услышав эти слова, Аладдин потянул газовую накидку на себя. Покрывало соскользнуло с плеч и головы, оставив Хусни в вышитом кафтане.
– Аллах милосердный, как же ты прекрасна, звезда моих грез! Но как я боюсь прикоснуться к тебе! Боюсь сделать тебе больно!
– Почему, о лучший из мужчин?
– Потому что мои руки привыкли не только к каламу и листу пергамента, но и к горну, где плавится металл. Мои ладони грубы и жестки, они могут ранить твою жемчужно-нежную кожу…
– Не думай о таких пустяках, Аладдин. Постарайся просто делать то, что тебе хочется. И старайся услышать мои желания. И тогда все будет волшебно-прекрасно.
– Аллах милосердный, я буду стараться.
И губы юноши прижались к ладони Хусни, а она уже сейчас чувствовала неукротимое желание, которое загорелось в этом сильном молодом теле. Быть может, джинния, став человеком, не могла читать мысли, но она и так очень хорошо чувствовала все, что сейчас происходило в душе этого удивительного мальчика-мужчины.
Словно подслушав мысли Хусни, Аладдин наконец решился. Не отрываясь от губ своей прекрасной гостьи, он сумел лишить ее и кафтана, и шаровар. Тело джиннии прикрывала теперь лишь тоненькая полупрозрачная рубашка, расшитая шелком.
Куда-то делось и одеяние самого Аладдина. Хусни поразилась тому, как силен этот юноша, как красиво его тело. И еще об одном успела подумать джинния, отдаваясь все более настойчивым ласкам: «Как же не похожи его руки на руки Инсара-мага! Я чувствую его страсть, его желание, его любовь… А в объятиях Инсара я ощущала лишь холод и расчет!»
Страсть захватила и Хусни. Да, теперь она жаждала ласк, которые ей подарит этот пылкий возлюбленный. Казалось, не со страниц книги знакомы были ему ласки, так как он стал учителем и наставником в этой удивительной любовной игре…
Хусни почувствовала, как у нее в груди заломило от желания. Ей хотелось, чтобы ее ласкали, не отпуская ни на миг. Она жаждала новых прикосновений Аладдина. Жаждала так, будто всегда знала это пылкое тело.
Аладдин легонько взял девушку за плечи, помог ей выпрямиться, удобнее усадил среди горы подушек. Она прижалась к нему всем телом, но затем отстранилась, давая ему возможность ласкать ее. Его руки все настойчивее гладили тело девушки, а уста становились все требовательнее и жарче.
И вот она заметила изменения в себе самой. Ее тело напряглось, внизу живота появились жар и легкое покалывание. Теперь она чувствовала, что предназначена именно этому мужчине.
Хусни подняла руки и положила их на плечи Аладдина. От этого прикосновения он вздрогнул, но тут же прижался к джиннии, глубоко вдыхая аромат ее волос и тихо постанывая от страсти, которая разгоралась и в его чреслах.
Эти негромкие звуки заставили джиннию трепетать. Она почувствовала, как внизу живота все сжалось, и невольно резко выдохнула.
– Не бойся, моя звезда, – проговорил Аладдин, слегка нажимая на плечи Хусни и заставляя ту откинуться на подушки.
Да, некогда Хусни была мужней женой, считала себя женщиной опытной и страстной. Но сейчас ласки этого удивительного юноши показали ей, что она куда менее опытна, чем он, знавший об искусстве любви лишь из книг. Ибо его направляла сейчас чистая любовь – лучший учитель, какого только может пожелать человек.
Хусни чувствовала: Аладдин сильно напряжен. Она знала, что он мечтает о миге соединения и его останавливает лишь страх причинить ей боль.
Чтобы показать, что она не боится, Хусни сбросила рубашку и протянула к Аладдину руки.
– Иди ко мне, прекрасный Аладдин! И ничего не бойся, нам поможет любовь.
Но еще несколько долгих мгновений он не решался взять ее руки в свои, лишь пожирал глазами совершенное тело своей возлюбленной. Ей хотелось прикоснуться к нему, чтобы облегчить его страдания юноши. Она знала, что ему очень больно, потому что сама испытывала боль. Но эту боль можно было преодолеть лишь сообща. И наконец он решился.
Прохладный воздух был не в силах остудить разгоряченную кожу девушки, а пальцы Аладдина, наконец охватившие ее плечи, обожгли неиспытанным, немыслимым желанием.
Хусни застонала от удовольствия, когда руки Аладдина с плеч опустились ей на грудь. Склонившись, юноша начал целовать ее шею, опускаясь вслед за руками все ниже. Голова Хусни кружилась, и ей пришлось схватить Аладдина за плечи, чтобы ощутить хоть что-то устойчивое в этом мире.
Это было просто божественно! Хусни откинулась на спину, слегка раскачиваясь и пытаясь запомнить сладостные мгновения. Она испытывала невероятное блаженство, когда руки Аладдина скользили по ее телу, словно по гладкому шелку, а жесткие волоски на его груди слегка покалывали ее перси. Он прижал ее к себе и некоторое время не отпускал, чтобы она привыкла к нему.
– Теперь ты моя навсегда!
Аладдин вновь склонил к ней голову и поцеловал ее в шею, нежно накрыв руками ее груди.
Она расслабилась. Иначе и быть не могло. Он действовал умело и чувствовал, как следует прикасаться к женщине, чтобы доставить ей удовольствие.
Ей показалось, что она теряет рассудок. Его руки ласкали ее живот, обвивали талию и прижимались к бедрам. Это ощущение было невероятным, оно переполняло ее. Чувствуя слабость в коленях, она даже всхлипнула. Хусни загоралась от каждого прикосновения Аладдина и не заметила, что лежит теперь на боку, а разгоряченное тело юноши прижимается к ней сзади. Он целовал ей спину, одной рукой лаская живот, а другой поглаживая внутреннюю поверхность бедер.
Ноги Хусни напряглись от ощущений, которые пронзали ее тело. Она услышала, как дыхание шумно вырывается из ее груди, и обернулась к возлюбленному. Аладдин стоял на коленях у ее ног.
– Повернись, звезда моя! Я никогда не видел еще такой удивительной красоты! И хочу насладиться каждым мигом, что ты даришь мне!
Хусни послушалась, удивляясь тому, какое наслаждение, оказывается, может скрывать в себе такое послушание.
Он целовал ей лодыжки, гладил изнутри ее бедра, а ладони скользили все выше. Каждое его прикосновение вызывало у Хусни новый стон счастья.
Она провела языком по пересохшим губам. Вот сейчас она откроется ему вся, будет принадлежать ему всецело…
Аладдин поднял голову и счастливо улыбнулся ей:
– Я читал, что мужчинам нравится запах страсти, который дарит возлюбленная! Это неправда. Этот запах не нравится! Он пьянит, от него кружится голова. Позволишь ли ты мне, прекраснейшая, ласкать тебя так, как этого хочется мне?
– Я вся твоя, мой Аладдин! – произнесла Хусни, удивляясь себе сама.
Это было чистой правдой, а ощущения, что кружили ей сейчас голову, она могла назвать только волшебными.
Одной рукой Аладдин прикоснулся к ее бедру, сжав его пальцами, а другой достиг места между ее ног и стал ласкать влажные складки. Тело Хусни невольно дернулось, сачала она метнулась вперед, стремясь слиться с возлюбленным, затем стыдливо отпрянула. Но Аладдин удержал ее, продолжая ласкать ее возбужденную плоть.
Большими пальцами рук он скользнул внутрь ее тела и тихо сказал:
– Отдайся моим рукам, любимая.
Хусни выгнула спину и судорожно втянула воздух, но не метнулась назад. Она наслаждалась этим вторжением, чувствуя, как нарастает острота ощущений. Он продолжал открывать ее еще больше. И внезапно сознание девушки прорезала молния, но Аладдин не отпускал ее. Он продолжал ласкать ее и по-прежнему прикасался к ней так, как она даже мечтать не могла.
Это было невероятно!
Аладдин скользнул к тому месту, где рождалась молния. Он начал играть с ним, и одно острое ощущение стало сменяться другим. Хусни, не в силах сдерживаться, закричала.
И в это мгновение в глазах Аладдина зажглось торжество.
– Настал миг, звезда моя. Ты готова?
– О да, любимый! – на полувздохе едва смогла ответить Хусни.
И Аладдин соединился с ней. Ничто в мире не могло быть слаще и прекраснее этого мгновения и тех ощущений, что подарил ей этот удивительный, с виду совсем робкий юноша. Он начал двигаться спокойно и размеренно, и лишь тяжелое дыхание выдавало его напряжение.
В какой-то миг тело Хусни снова выгнулось, требуя чего-то большего. Охваченная необыкновенным, небывалым чувством, Хусни вдруг задрожала и стала раскачиваться вперед-назад. Откинув голову, она застонала от счастья. Рассудок больше не повиновался ей.
Вдруг все вокруг разбилось вдребезги и стало темно.
Нет, не такой представлял себе Инсар-маг первую брачную ночь. Та страсть, с какой Будур отдалась ему днем, стоило им лишь перешагнуть порог покоев, позволяла надеяться на необыкновенные, воистину колдовские ощущения.
Но, увы, Будур словно подменили. Сказав, что вовсе не отца видит она восседающим на троне, царевна внезапно будто заскучала. Никакие нежности, что шептал ей Магрибинец на ушко во время брачного пира, не радовали ее. Инсар-маг даже не был уверен, что царевна слышит его. Чем темнее становилась ночь, тем больше печалились гости. Наконец новобрачные оказались в своих покоях.
Но Будур оставалась вялой и сонной. Ее сил хватило лишь на то, чтобы пробормотать:
– Я так хочу спать, муж мой…
На страстный поцелуй Инсара она едва смогла ответить. И через несколько мгновений спала на ложе, усыпанном лепестками роз, как того требовал древний обряд.
«Алим, мой неспящий друг, ты об этом меня не предупреждал! Что же такое произошло с моей женой?»
Но Алим молчал. Инсар-маг этому не удивился. Собственно, он и не ожидал ответа. Он попытался встряхнуть Будур, но она бессильной куклой повисла у него на руках. Не дали никакого результата и ласки, которыми Магрибинец хотел разбудить жену.
Тогда маг попытался вызвать грозу, чтобы гром разбудил царевну. Но все было тщетно. Будур крепко спала, и никакая ворожба не могла вывести ее из этого состояния.
«Хусни, подлая тварь! Это твои проделки! Я узнаю твою руку! Но ты не сможешь помешать мне добиться своей цели! Я уже стал зятем всесильного халифа. Вскоре я взойду и на трон. И тогда моя цель будет лишь на расстоянии одного лишь шага!»
«Ах, несчастный Магрибинец… – казалось, ответил ему ночной ветерок, – быть может, ты все же пожалеешь о том миге, когда возжаждал своей великой цели…»
Не смог узнать этот голос Инсар-маг… Возможно, если бы понял, кто произнес эти странные слова, то попытался бы что-то исправить. Но сейчас Магрибинец был настолько зол, что его трезвый и холодный ум оцепенел, и ничто не могло удержать сына магрибской земли от страшных ошибок. Он немало совершил их в прошлом, но это не оградило его от совершения новых ошибок.
Макама двадцать третья
Каким разным может быть утро одного и того же дня для разных людей! Аладдин, сын мастера Салаха, проснулся легко, словно вовсе и не спал в эту ночь. Сказать по правде, спал он и в самом деле мало. Первые объятия, которые ему подарила девушка его грез, были только началом ночи наслаждений, и лишь рассвет заставил влюбленных оторваться друг от друга. И вот теперь Аладдин рассматривал старый корявый карагач, что рос прямо у окна, так, словно перед ним было никогда не виданное заморское диво. И ему казалось, что только для него одного поют птицы. Пожалуй, никогда так остро Аладдин не ощущал радость жизни, ее пьяняще-сладкий вкус.
Рядом тихонько пошевелилась та, что сотворила нового Аладдина.
– Доброе утро, моя красавица!
– Здравствуй, свет моих очей…
– Какое чудесное утро, правда? Посмотри, как радостно сияет солнце! Послушай, вот заблеяла Беляночка. Значит, скоро матушка позовет нас есть вкуснейшие в мире лепешки…
– Да, мой прекрасный Аладдин. Никогда еще за всю свою жизнь не просыпалась я такой счастливой!
И это была чистая правда. Даже тогда, когда Хусни еще была человеком, не удавалось ей увидеть такое чудесное утро. Казалось, впервые солнечные лучи так нежно согревают, лепешки так непередаваемо ароматны, а тело мужчины рядом так прекрасно и желанно.
– Я принесу тебе воды для омовения.
Ласково коснувшись щеки Хусни губами, Аладдин поспешил вниз.
«Но что скажет добрейшая Фатима, когда увидит меня? Меня в обличии Будур… Хотя вряд ли все жители города знают царевну в лицо. Но все же… Боюсь, Аладдину придется несладко, когда родители узнают, что он привел девушку к себе домой. Еще подумают, что я одна из иноземок, что живут в веселом квартале…»
«О Аллах, – услышала Хусни голос Алима, – но женщиной стала только половина тебя. Ты же еще и колдунья… Попытайся немножко поворожить… Стань невидимой, в конце концов…»
– Нет, мой мудрый друг Алим, – вслух ответила ему джинния. – Это недостойно и может обидеть Аладдина. Мы оба будем держать ответ перед его родителями, а я не буду отводить глаза двум достойнейшим людям, что воспитали такого хорошего сына.
– Тебе виднее, малышка, – тоже вслух произнес Алим, но джинния почему-то была уверена, что его голос слышен только ей.
Читать бесплатно другие книги:
