Новый скандал в Богемии Дуглас Кэрол
– Грандиозно! – произнесла Ирен, поворачиваясь в шуршащем платье и натягивая перчатки.
– Месье Ворт захочет на вас посмотреть, – сказала манекенщица, направляясь к двери. – Но сначала он желает, чтобы вы взглянули на платье в правильном освещении, под газовыми лампами.
Пройдя через главный зал, мы повернули налево в анфиладу покоев, декорированных роскошными тканями разных цветов. Мне сразу вспомнился ряд комнат в «Маске Красной смерти» Эдгара По. Неверный свет ламп окутывал дорогую редкую материю.
Последняя, пятая комната снова вызывала в памяти рассказ По: вечная ночь, подсвеченная газовыми канделябрами и люстрой. В этом искусственном свете платье Ирен мерцало, словно богато украшенная кожа чудовищного змея – возможно, того самого, который лишил Адама и Еву рая.
– Чудесно! – воскликнула Ирен, кружась перед зеркалами, чтобы лучше разглядеть, как переливается черной радугой платье. – Это гораздо лучше, чем обычные павлиньи перья. Более утонченно и изысканно.
– Месье Ворт превзошел самого себя, – согласилась манекенщица. – Теперь он должен увидеть свой шедевр.
И снова мы поднимались по парадной лестнице в салон на втором этаже. Шлейф платья тянулся за Ирен, как наполовину расправленный павлиний хвост.
В этот раз нас встретил один месье Ворт. Он был одет в красновато-бурый халат, под которым виднелись рубашка и свободно повязанный галстук. С дивана спрыгнул спаниель, вперевалку подошел к Ирен и понюхал подол ее платья.
– En promenade![5] – властно скомандовал месье Ворт по-французски. Этот язык лучше подходит для приказаний. Не удивительно, что Наполеон родился именно во Франции.
Ирен подчинилась с несвойственной ей покорностью. Я даже начинала к этому привыкать. Очевидно, ей казалось, что она получила в дар всю вселенную. И конечно, именно властительницей вселенной она и выглядела в своем экстравагантном платье.
Моя подруга на минуту остановилась, экспрессивно обмахивая лицо руками в зеленых перчатках:
– Какие аксессуары мне следует надеть, месье? А украшения? Может быть, простое бриллиантовое ожерелье?
– Только то, что сделал Ворт, – горделиво ответил кутюрье и кивнул своей помощнице. – До последней булавки.
Девушка склонилась над большой плоской коробкой. Когда она повернулась, мы увидели, что она бережно, словно живое существо, держит в руках великолепное ожерелье из бисера. Она надела его на Ирен. Теперь украшение высоким воротником обнимало ее шею и спускалось в декольте мягким водопадом черных бусинок. Оно переливалось, как фейерверк. На фоне роскошного пышного платья бриллианты были бы явно неуместны.
Ирен потрогала ожерелье, не снимая перчаток. В следующий момент манекенщица поднесла ей на вытянутых руках, словно божественный дар, ридикюль, расшитый таким же черным бисером.
– У меня нет слов, месье Ворт! – Ирен явно была поражена. – Платье, да и весь ансамбль просто восхитительны!
– Ничего не говорите, просто носите их, – ответил он. – На женщину в таком наряде нужно смотреть, а слушать ее вовсе не обязательно.
– Боюсь, это слишком серьезное требование, – улыбнулась Ирен. – Так или иначе, я просто обязана возносить вам хвалу, когда появлюсь на публике в таком туалете.
Кутюрье слегка наклонил голову, и на его усталом лице появилась типичная для французов гримаса притворного смущения. Не успел он ответить, как где-то в глубине здания хлопнула дверь.
Ворт нахмурился. Вероятно, он не любил суеты в доме. Он прижал руку ко лбу и пробормотал:
– О, ради бога! Моя мигрень…
В комнату стремительно вошла его жена, мадам Мари, – единственный человек, которого не коснулся бы его гнев.
– Шарль! – вскричала она, мягко произнося его имя на французский манер.
– Что случилось, дорогая? – спросил он ее по-французски. Его голос звучал обеспокоенно.
К счастью, мне удавалось понять короткие фразы на этом неприятном языке, хотя никто во всем мире не говорит быстрее французов. Телеграфисты и те стучат медленнее.
– Произошло нечто ужасное! – Мадам Ворт нащупала рукой диван, тяжело опустилась на него и только тогда заметила нас с Ирен. – Magnifique[6], мадам Нортон, – пробормотала она и снова обратилась к мужу: – Прости, что я вот так врываюсь, но… одна из плетельщиц украшений умерла. – Она рассеянно смотрела на Ирен. – Та самая девушка, которая вчера сделала ожерелье для мадам Нортон. Она так хорошо работала!
– Печальные известия, моя дорогая, – ответил Ворт. – Но вряд ли это так важно, что не может подождать.
– Может, и нет. Вот только… – Мадам Ворт беспомощно всплеснула пухлыми руками: – Она не просто умерла, мой дорогой, ее убили.
– Убили? – переспросил он, опешив.
– Убили? – В тоне Ирен послышались нотки любопытства.
Ворт и его жена уставились друг на друга, словно их вдруг озарила одна и та же мысль.
Мадам Мари умоляюще сжала руки:
– О, мадам Нортон! Вы же много знаете о таких делах. Не могли бы вы помочь нам разобраться?
Месье Ворт энергично кивнул, так что кончики его усов задрожали:
– Придется звать жандармов, если, конечно, окажется, что девушка действительно умерла не своей смертью. Или, может быть, мадам Нортон поможет нам все выяснить?
– Я буду рада оказать любое содействие. – Ирен постаралась не показать своего удовольствия и произнесла эти слова приглушенным обеспокоенным тоном.
Однако даже я, да поможет мне Бог, почувствовала воодушевление. Эта мрачная история развлекла бы Ирен, и не было бы больше разговоров о Богемии и о том, что король Вилли плохо справляется с супружеским долгом.
Месье Ворт рухнул на диван и принялся шарить вокруг рукой, пытаясь нащупать то ли спаниеля, то ли компресс для головы. Мадам Мари ловко подсунула ему пузырек с нюхательной солью и встала:
– Идемте за мной, мадам. – Она быстро кивнула мне: – И вы, мадемуазель.
Мы поспешили вниз по черной лестнице вслед за величественной госпожой дома Ворта.
Мы пробирались через мастерские, битком набитые швеями. Это были худенькие девочки-беспризорницы с печальными и кроткими, как у ланей, глазами. Когда стемнеет, часто можно видеть, как они торопятся на ночлег, отработав двенадцать часов в магазинах или на фабриках. Глядя на роскошный фасад здания модного дома, выходивший на рю де-ля-Пэ, трудно было предположить, что за ним скрываются нищета и тяжкий труд.
Обычно эти работящие создания щебечут без умолку с тем особым возбуждением, которое свойственно французскому народу. Но сейчас они с молчаливой серьезностью наблюдали, как мы проходим мимо них. Никто даже не заметил неземного наряда Ирен.
Наконец мастерские, столы для кройки и белошвейки остались позади, и мы оказались перед пустой комнатой. У входа толпились девушки, бледные, как привидения.
В комнате на столе лежала, будто заснув, молодая женщина. Вся поверхность стола была усыпана бисером и драгоценными камнями, сияя, как хвост кометы. Рядом с поникшей головой плетельщицы стояла маленькая, в половину роста ребенка, нарядно одетая кукла. Казалось, будто девушка безмолвно склонилась перед ней, как перед своим идолом.
– Сначала надзиратель ничего не заподозрил. – Мадам Ворт говорила приглушенным голосом, словно чувствуя присутствие смерти. – Очень многие из них засыпают прямо на рабочем месте.
Ирен подошла к неподвижному телу. Я последовала за ней. В кармане моей юбки лежали маленькая записная книжка в перламутровой обложке и карандаш, который подарила мне Ирен, когда мы только переехали в Париж. Я шепнула Ирен, что доставать их в такой ужасной ситуации неуместно и что когда мы выйдем отсюда, я кратко набросаю то, что успею запомнить.
– Au contraire![7] – возразила она по-французски. – Все, что связано со смертью, больше всего требует формальностей. Вспомни, как проходят похороны!
Но я не хотела думать о таких мрачных церемониях и вместо этого принялась рассматривать тело плетельщицы украшений. Деталей оказалось немного: лиф и юбка из дешевой шерсти; кончики пальцев все еще красные от работы с тонкой иглой; пепельно-каштановые волосы убраны в узел, кожа бледная.
У всех девушек в мастерской был очень тусклый цвет лица, даже у самых молодых. У француженок есть к этому склонность от природы, хотя, вероятно, я сужу слишком пристрастно.
– Может быть, она просто упала в обморок? – предположила я.
Вместо ответа Ирен отошла в сторону. Передо мной словно разверзлись темные, богато украшенные занавеси, скрывавшие живую картину – «tableau vivant», как называют ее французы. Но на этой картине была изображена смерть.
Вот оно, орудие убийства! Сзади из коричневой шерстяной ткани лифа торчали круглые ручки ножниц, а вокруг них расплылось темное влажное пятно.
– Вечный обморок, – пробормотала Ирен, наклоняясь, чтобы лучше разглядеть матовые и прозрачные бусины, которые выпали из распростертой руки девушки, словно она хотела покормить птиц. Кукла на столе, этот маленький идол, смотрела широко распахнутыми глазами на лежащую перед ней человеческую жертву.
Ирен кивком показала на юбку куклы, щедро расшитую драгоценными камнями:
– Похоже, она как раз работала над этим манекеном, когда ее убили.
– Манекеном? – Я удивленно уставилась на маленькую фигурку, которая сначала показалась мне какой-нибудь злой волшебницей, руководящей сценой смерти.
– Манекеном, – нетерпеливо повторила Ирен. – Лучшие французские кутюрье посылают образцы своих последних моделей первым дамам разных стран: в Санкт-Петербург и Сент-Джеймс, в Вену, Мадрид и Рим.
Я вгляделась в бледное фарфоровое личико со слегка розоватыми щеками и острым подбородком, стеклянными темными глазами и нарисованными бровями и ресницами. Зловещая кукла продолжала безжалостно улыбаться, будто радуясь, что охраняет бездыханное тело девушки. Тонкая желтоватая рука работницы тянулась в сторону роскошного синего сатинового платья, в которое был наряжен манекен. Истерзанные иглой пальцы девушки все еще алели, хотя кисть уже окоченела.
Крохотные пальчики куклы были цвета слоновой кости, и на каждом виднелся аккуратно вырезанный ноготок. На одном из пальчиков даже красовалось золотое колечко с топазом.
– На ней нет кольца, – произнесла Ирен, бесстрастно составляя описание тела, как будто речь шла о кукле. – Она не обручена, но это вовсе не значит, что среди подруг по мастерской у нее не было врагов. Такие раны обычно наносят в приступе ярости. Кроме того, злодею подвернулась отличная возможность: орудие убийства находилось под рукой. – Она посмотрела на мадам Мари: – Конечно, есть свидетели?
Та пожала плечами:
– У них очень напряженная работа, вряд ли у кого-то найдется время поднять голову от шитья. Когда я пришла, девушки рассказали мне, что услышали тяжелый вздох, как будто кто-то задыхался. Они подошли посмотреть, что случилось, и увидели, как Берта тяжело упала на стол. Как и вы, они сначала подумали, что бедняжка заснула. Одна из них даже потрясла Берту за плечо, и только тогда заметила ножницы у нее в спине.
– Я хочу поговорить с той девушкой, – сказала Ирен.
Мадам Ворт оглянулась на дверь, за которой виднелись тревожные лица:
– У нас работает полторы тысячи таких девушек. Я не знаю их имен…
– Полторы тысячи? – Ирен с трудом справилась с удивлением. – Позовите ту, которая первой подошла к жертве.
Сначала девушки только опускали глаза и топтались на месте. Затем в стороне послышался шепот. Несколько девушек застыли поодаль и следили за нами взглядами, словно греческий хор.
Наконец одна из них выступила вперед. Она хромала, и тело ее было обезображено горбом. Было ясно, почему она целыми днями корпит за столом, нанизывая на нить драгоценные камни: другую работу ей вряд ли удалось бы найти. Она неохотно подошла к нам и еще более неохотно назвала свое имя мадам Ворт.
– Женевьева Паскаль, – повторила мадам Ворт, поворачиваясь к Ирен.
Но моя подруга уже услышала имя.
– Мадемуазель Паскаль, – учтиво начала она, – прежде всего, расскажите мне, кем была убитая.
Женевьева подняла на Ирен тусклые карие глаза, задержавшись взглядом на ее платье. Эти бедные портнихи редко видят результат своего труда, а уж тем более женщин, которые их носят, подумала я.
– Берта Браскаса, – прошептала Женевьева.
– Есть ли у нее семья? Кого нужно оповестить?
Девушка пожала плечами. Одно было выше другого.
– Кто знает, – буркнула она. – Берта приходила каждый день с восходом солнца и бралась за иголку, а уходила на закате вместе со всеми.
Ирен провела рукой по ожерелью:
– Насколько мне известно, это замечательное украшение сделала она?
– Только центральную часть. Подвески выполнены другими девушками.
– А эта кукла? Она работала над ее платьем?
– Берте доверяли самую сложную работу. У нее было превосходное зрение, и никто, кроме нее, не умел так управляться с иглой. Она могла закрепить бусину одним стежком.
Мадам Ворт тяжело кивнула:
– Наша лучшая работница по бисеру. Я заметила, что ей поручали работу, которая требует самого высокого мастерства.
Ирен взглянула на манекен:
– Это фарфоровое лицо мне почему-то знакомо.
Мадам Мари печально улыбнулась:
– Модель платья предназначалась Марии Федоровне, русской императрице.
– Кукла – это двойник! – выпалила я, хотя совсем недавно клялась, что никогда не болтаю лишнего. – Кукла-двойник!
– Именно так, мисс Хаксли, – подтвердила мадам Мари. – У нас много таких.
– Берта работала с другими манекенами? – спросила Ирен.
– Ну конечно. Она была лучшей в своей работе. Она расшила бисером множество нарядов для кукол и сотни ярдов юбок самих клиенток. Как, например, на вашем платье.
– Моем? – с горькой иронией повторила Ирен, положив руки в перчатках на сложный узор юбки. – Скорее уж это ее платье, – кивнула она на хрупкую фигуру, которая безмолвно покоилась среди рассыпанных драгоценных камней. Думаю, Ирен только сейчас осознала, что столь милая ее сердцу роскошь появляется на свет в результате каторжного труда, который лишает работниц зрения и сил. – Как жаль! – прошептала она.
– Да, ее смерть – это страшная потеря для модного дома, – призналась мадам Ворт.
Я понимала, что Ирен говорит не о смерти бедной девушки, а о ее жизни, в которой не было ничего, кроме тяжелой работы. Казалось, Ирен вот-вот скажет об этом мадам Мари, но моя подруга опустила глаза и прикусила язык.
– Нужно позвать жандармов, – произнесла она. – Вы должны посмотреть записи или спросить других портних, чтобы разузнать о родственниках Берты и оповестить их. А я… мне пора переодеться, – резко заявила она, повернулась и направилась, шурша юбками, к двери, за которой все еще толпились девушки.
Они расступились, освобождая проход, будто Красное море перед Моисеем. А я, как доверчивый израильтянин, покорно пошла за подругой.
Когда мы вернулись в гардеробную, Ирен не проронила ни слова. Она позволила помощнице переодеть себя, после чего мы сели в карету, загромоздив сиденье напротив коробкой с платьем, и с грохотом отправились домой в деревенскую глушь. Только тогда Ирен наконец заговорила.
– Полторы тысячи, Нелл, – произнесла она с содроганием. – Полторы тысячи молодых женщин работают без передышки, пока из пальцев не потечет кровь, а глаза не перестанут видеть. Это безнадежно. Убийца мог пройти между ними с алым знаменем в руках, и они бы его не заметили.
– Возможно, причина убийства – зависть? – предположила я.
– Ты имеешь в виду, что эта бедняжка лучше всех вышивала?
– Работниц так много, а получают они так мало. Малейшего превосходства достаточно, чтобы вселить зависть.
Ирен устало кивнула. Она откинулась назад, на черную кожаную спинку сиденья. Перья на ее шляпке дрожали в такт металлическому стуку колес о булыжники городских мостовых и камни деревенской дороги.
– Полторы тысячи. Интересно, хорошо ли им платят? Вряд ли, – ответила Ирен сама себе. – И все же… – Она выпрямилась. – Когда расследуешь убийство, нельзя ограничиваться лишь определенным кругом подозреваемых. И нужно обращать внимание на то, что само бросается в глаза.
– Ты станешь заниматься убийством девушки?
– Очевидно, это все, чем я сейчас могу заниматься. К тому же я обязана бедняжке, ведь всего несколько часов назад она работала над моим новым платьем. – Ирен почти что с ненавистью посмотрела на огромную коробку, которая лежала напротив нас.
– Как ты думаешь, месье Ворт заплатит тебе за расследование?
– Посмотрим, – ответила Ирен рассеянно. – Сейчас мне необходимо как следует занять себя, – добавила она с ожесточением.
Я понимала, что на самом деле Ирен не хочется заниматься ни убийством в модном доме Ворта, ни откровениями королевы. Эти события только напомнили ей о том, что жизнь в любой момент может показать свое уродливое лицо любому, кто не готов к испытаниям, и что многие из нас совершенно беспомощны перед лицом судьбы и случая.
А моей подруге, Ирен Адлер Нортон, вовсе не нравилось чувствовать себя беспомощной.
Глава шестая
Странное предложение
Мы вернулись домой на закате. Клетка с попугаем Казановой была накрыта платком, кот играл в саду с мангустом Мессалиной. Горничная Софи ушла в церковь – эти католики предпочитают вечерние службы, видимо, чтобы сжечь как можно больше воска.
Годфри сидел в глубоком кресле возле камина с бокалом бренди в руке. На его задумчивом лице застыло напряженное выражение. Не будь он настолько хорош собой, я бы подумала, что он похож на мистера Рочестера из романа «Джейн Эйр».
– Однажды меня не окажется рядом с вами, – сказала я, едва переступив порог, – и все развалится. Чем, скажите на милость, мы будем ужинать?
– Софи оставила холодный киш[8], – ответил Годфри.
– Киш и сам по себе отвратителен, а уж холодный… – Никаких слов не хватало, чтобы выразить мое возмущение. – Тут даже француз взбунтуется.
Я подошла к клетке с Казановой. Хоть меня и раздражали его разглагольствования, но я никогда не заставляла его замолчать раньше десяти часов вечера.
Годфри вяло поднял руку:
– Оставь клетку накрытой. Птичий бред мешает мне думать.
Я была потрясена. Значит, это Годфри накрыл клетку? До сих пор я сохраняла за собой право следить за птицей и ревностно оберегала его.
– Люцифер дерется во дворе с Месси, – сухо заметила я, – нужно их разнять, пока они не поранили друг друга.
Как правило, Годфри всегда сам занимался домашними делами во дворе. По правде говоря, раньше он грудью бросался на нашу защиту, если на улице что-нибудь шло не так. Но в этот раз он даже не пошевелился:
– Кот хотел примоститься у меня на коленях, но я решил, что ему лучше подойдет более подвижная добыча.
Я взглянула на Ирен. Она сняла шляпку и тихо, как кошка, подошла к Годфри. Я услышала, как Андре поставил коробку с платьем на пол в холле. Но Ирен забыла о шедевре Ворта.
Она присела рядом с Годфри и положила руку на круглую спинку его кресла:
– Что случилось, дорогой?
Он взглянул на нее, как бы возвращаясь к реальности:
– Сегодня мне сделали одно совершенно неприличное предложение. И будь я проклят, если представляю, что с этим делать.
– Вот как? Предложение связано с танцовщицами канкана из «Мулен Руж»?
– Ах, если бы! – с чувством ответил Годфри. Он поднял взгляд и увидел, что я собираюсь выйти из комнаты. – Останься, Нелл. Это дело касается и тебя.
– Меня? Уверена, что не имею к нему никакого отношения.
Мой ответ, как обычно, позабавил его.
– Ты всегда так уверена во всем, – улыбнулся он. – И чаще всего именно в тех случаях, когда почти ничего не знаешь о ситуации. Как ты можешь что-либо утверждать, если даже не представляешь себе, о чем идет речь?
– Потому что все и так ясно. Ты сам не свой. Даже Ирен ошеломлена. А я не хочу, чтобы меня втягивали в какую бы то ни было путаницу, которая, очевидно, относится лично к тебе, точнее, к вам двоим.
Он снова улыбнулся:
– Ошеломлена? Это ты про Ирен? Ну-ка, милая женушка, подойди ближе к свету, чтобы я смог разглядеть столь невиданное явление, – попросил он ее.
Моя подруга обрадовалась, что муж обратил на нее внимание. Она подошла к камину и даже кокетливо покрутилась, словно хотела лучше продемонстрировать свои эмоции.
Я была готова топать ногами от возмущения:
– Ох, вы оба отлично знаете, что я имею в виду! Что-то произошло, и, боюсь, меня это не касается!
– Касается, Нелл. – Годфри встал и жестом попросил меня сесть. Затем он повернулся к Ирен: – Хорошо ли прошел твой визит к портному?
Она засмеялась:
– Только представь лицо месье Ворта, Нелл, если бы он услышал, что Годфри назвал его портным! Нет, дорогой, визит к портному прошел плохо. Для меня сшили божественно красивое платье, за которое, мне, возможно, даже не придется платить. А потом мы занимались расследованием убийства швеи, одной из полутора тысяч, которые работают на модный дом Ворта.
Теперь ошеломленным выглядел Годфри:
– Ты, конечно, шутишь?
Ирен печально покачала головой:
– К сожалению, нет. После этого я уже не могла радоваться платью. Но что же приключилось с тобой? Явно стряслось что-то неладное.
– Откуда ты знаешь, что у меня проблемы?
– Годфри, ты один из самых уравновешенных людей во всем мире. И вот ты выгоняешь кота на улицу, накрываешь клетку с попугаем, чтобы он замолчал, отпускаешь горничную, хотя на кухне остался только холодный пирог, и пьешь бренди – значит, у тебя серьезные трудности. Я бы предположила, что тебя шантажирует какая-то нахалка, но я все-таки твоя жена и не могу быть объективна в таких делах.
Хотя она говорила несерьезно, Годфри нахмурился.
– Я был очень невнимателен к тебе, – признал он.
Я выпрямилась, испугавшись, что стану свидетелем маленького домашнего скандала. Однако ничего подобного не произошло. Годфри подошел к хрустальному графину.
– Бренди? – спросил он Ирен. – Новые платья и убийство – должно быть, это все очень утомительно. Нелл, налить тебе бокал?
– Это то самое бренди, которое ты купил, когда закончился суд по делу о Бриллиантовом поясе королевы Марии-Антуанетты?
Он кивнул.
– Слишком французское, – сказала я, понюхав бренди. – Спасибо, не надо.
Годфри вернулся в свое кресло и снова погрузился в мысли, рассматривая янтарную жидкость в бокале. Ирен уселась на ручку кресла и убрала со лба мужа очаровательный темный локон, который все время отбивался от остальных.
Некоторые вещи должны происходить без свидетелей, и я решила, что мне пора удалиться. Меня остановил голос Годфри. Он произнес, глядя на огонь в камине, словно вспоминая далекое прошлое:
– Мне сделали очень странное предложение.
– Это связано с твоей работой? – спросила я.
Годфри быстро взглянул на меня.
– Да, – вздохнул он. – Как вы знаете, я брался за любые дела, в основном связанные со знанием английского закона. Оплачивается такая работа скромно, и к тому же она чертовски скучна.
Ирен сочувственно кивнула. Мне не нравилось, когда Годфри ругается, но я вынуждена была признать, что с тех пор, как мы уехали из Англии, наша нестабильная жизнь действительно оставляла желать лучшего. Порой нам было совершенно нечем заняться и мы проводили дни в безделье, а иногда ввязывались в сомнительные рискованные дела, связанные с преступлениями и их последствиями. А доход от дела о бриллиантах Марии-Антуанетты между тем неумолимо таял.
Мой покойный отец был викарием. С самого раннего детства я привыкла помогать ему по дому и в церковном приходе. Мне нравилось заниматься спокойными бытовыми хлопотами. Но Годфри и Ирен были куда более светскими и публичными людьми. Они стремились к новым открытиям, они хотели блистать в суде и на сцене. Однако судьба лишила их обоих той жизни, которой они заслуживали. Здесь, в Париже, они чувствовали себя будто в ссылке, как Квентин Стенхоуп в Афганистане. Я подумала о Квентине и о том, что он, возможно, жив, и сжала руки от волнения. Годфри заметил мой жест, но неправильно истолковал причину моей тревоги:
– Пожалуйста, не беспокойся, Нелл. Многие решили бы, что у меня здесь открываются отличные возможности и что мне неожиданно подвернулся сногсшибательный счастливый случай, но я просто растерялся и не знаю, что делать.
– Так, значит, вести хорошие?! – воскликнула Ирен. – Годфри, у тебя был такой опечаленный вид, и я уже подумала, что…
Годфри поднял руку, останавливая ее:
– Дело кажется многообещающим. И даже слишком. Но есть и другая сторона медали.
Ирен всплеснула руками:
– Ох, ради бога, Годфри! Мы же не можем гадать вечно! В чем, наконец, дело? – воскликнула она.
Прежде чем ответить, Годфри медленно отхлебнул бренди из бокала. Иногда мне кажется, что все, чем занимаются в мужских клубах, – это тренируются держать друг друга в неведении.
– Вы что-нибудь знаете о Ферьере? – спросил он.
Отвечать вопросом на вопрос – как это похоже на адвоката! Сейчас я уже была готова сорвать платок с клетки Казановы и накинуть его Годфри прямо на лицо.
– Ферьер? – переспросила Ирен. Она гордилась тем, что знала всех высокопоставленных людей в Париже. – Никогда не слышала о таком, – удрученно призналась она.
– Ферьер – это не человек, мой дорогой оракул. Это место.
– Случайно, не тюрьма? – вмешалась я в разговор.
– Не совсем. – На лице Годфри промелькнуло разочарование. – Так называется загородное имение Ротшильдов. И меня, то есть нас, пригласили туда на встречу.
Ирен чуть не упала с подлокотника кресла. Ей повезло, что Годфри обнимал ее за талию.
– Ротшильдов?! Тебя, то есть нас, пригласили в имение Ротшильдов? – В ее голосе послышалось сомнение: – Осень в Париже только наступила. Сезон охоты начинается в ноябре. С какой стати Ротшильды принимают гостей в загородном доме в это время года?
– С такой, что эти гости являются потенциальными деловыми партнерами, и хозяева хотели бы, чтобы их сотрудничество было тайным.
– Деловыми партнерами? – Ирен нахмурилась, но потом захлопала в ладоши. Интуиция и дедуктивные способности всегда были ее сильной стороной. – Ротшильды хотят, чтобы ты занимался их делами? Это просто превосходно! Они же одни из самых состоятельных банкиров в Европе. Судьба многих королевских домов и стран давно находится в их руках, и, думаю, такое положение дел сохранится и дальше. У них есть банки в Лондоне, Вене, Мадриде… Дорогой, они сами как целая страна, к тому же богаты, как царь Крез. Они наверняка будут очень щедры, и работать с ними уж точно будет не скучно.
Ирен говорила с таким воодушевлением, что настроение Годфри явно улучшилось. Он улыбался и кивал; в какой-то момент мне даже показалось, что он начнет аплодировать.
– Так в чем же тогда дело? – спросила моя подруга.
Годфри вздохнул и отпил из бокала. Потом снова вздохнул и сделал еще глоток. Мужчины так неторопливы!
– Посланник барона Альфонса особенно настаивал на некоторых моментах.
Мы с Ирен, как ищейки, почуяли, что Годфри наконец дошел до сути проблемы.
– На каких моментах? – спросили мы хором.
– Вам тоже нужно присутствовать на этой встрече, так что сами все узнаете, – пояснил Годфри.
Его слова успокоили меня.
– Само собой разумеется, что твоя жена должна присутствовать во время обсуждения столь важных дел, – согласилась я. – Барон выказывает тебе большое уважение, приглашая на встречу Ирен.
Годфри самодовольно посмотрел на меня:
– Барон был очень мил и настоял на том, чтобы присутствовала и ты тоже.
– Я? – вырвалось у меня. – Разумеется, я не пойду. Да и с какой стати барону Альфонсу де Ротшильду вообще знать о моем существовании?
– Ты говоришь так, словно тебя оскорбили, Нелл, – сказала Ирен с улыбкой. – Думаю, барон осведомлен о тебе, потому что его семья руководит самой лучшей организацией шпионов в Европе.
– Шпионов?
– Ну да, тех, кто собирает информацию, и тех, кто ее потом распространяет, – уточнила Ирен. – Любые успешные дельцы зависят от таких помощников, и банкиры в первую очередь.
– Мне не нравится, что какой-то «шпион» знает о моем существовании, – заявила я.
– По крайней мере, мы можем быть уверены, что помощники Ротшильдов работают основательно. – Ирен повернулась к Годфри: – А Казанова, Люцифер и Мессалина тоже включены в список гостей?
– Нет… но Ротшильд и о них осведомлен.
Ирен была под впечатлением:
– Так в чем же причины твоих сомнений?
Читать бесплатно другие книги:
