Новый скандал в Богемии Дуглас Кэрол

Глава десятая

Пустячные условия

На следующее утро я непростительно долго не могла проснуться. Накануне я поздно легла спать, и события прошлой ночи вывели меня из равновесия. Ноги снова были холодными как лед.

Я оделась и поспешила спуститься вниз, по дороге наткнувшись на Софи, которая прибирала в холле. Я вошла в столовую. Ирен толстым слоем намазывала паштет из гусиной печени на кусок хрустящего багета и делала это с таким размахом, будто дирижировала невидимым оркестром.

Я полюбовалась энергичными движениями ее кружевных рукавов и перевела взгляд на лицо. Кроме слегка припухших глаз, последствий вчерашней сцены я не заметила.

Я решила действовать напрямик.

– Где Годфри? – поинтересовалась я, усаживаясь и расправляя льняную салфетку.

– Там, где он всегда бывает в это время, – ответила Ирен, зевнув. – Он уехал.

– Уехал? Куда?

– В город, разумеется.

– Ну разумеется.

– Ему нужно уладить какие-то дела.

– Естественно, – сказала я. – А что за дела?

– Дела… Просто дела.

В центре стола стояли блюдо с багетом и рогаликами, масло и разные джемы. Я принялась завтракать.

Ирен снова зевнула. Благодаря оперному прошлому у нее это очень мелодично получалось.

– Барон Ротшильд, – заметила я, – не слишком внимателен к гостям, которые живут далеко.

– Если бы в Ферьер уже начался сезон охоты, мы бы остались там на ночь, – ответила Ирен. – К тому же нас очень щедро наградили за то, что пришлось вернуться домой так поздно. – Она вспомнила о поясе Тиффани, и ее карие глаза заблестели, словно бриллианты, когда они отражаются в бронзовом зеркале.

– Какая досада, что нам придется вернуть все эти прекрасные вещи, – сухо заметила я. Молоко и чай смешивались в моей большой чашке причудливыми узорами.

– Ничего подобного мы делать не будем.

– Но как мы можем оставить подарки, – я чуть было не сказала «взятки», – если не едем в Богемию?

Ирен взяла свою чашку и вдохнула аромат кофе. Она улыбнулась:

– Потому что мы едем туда, Нелл. Если что-нибудь и надо вернуть, так это нас самих в ту прекрасную страну.

– Мы едем? В Богемию?! – Я опустила чашку так резко, что мутновато-желтая жидкость выплеснулась на стол. – Но как же так? Годфри этого не допустит.

– Что ж, может быть, для тебя его запрет и помеха, но для меня – нет. Я никогда никому не подчинялась и не привыкла соблюдать запреты.

– Я не стану принимать участие ни в каких планах, которые идут вразрез с пожеланиями и указаниями твоего мужа, – твердо заявила я.

– Только с пожеланиями, Нелл. Указания могут раздавать лишь проповедники или правители. Ни тех, ни других я не признаю.

– Совершенно очевидно, что твоему мужу здесь было нечего добавить.

– О, у него нашлось что сказать. Как, впрочем, и у меня.

– И?

Ирен самодовольно – иначе не скажешь – ухмыльнулась:

– Мы едем в Богемию.

– Мы? Все втроем?

Она беспечно скосила глаза в сторону:

– Годфри поставил несколько условий.

– Ага!

– Совершенно пустячных.

– Так всегда поначалу кажется, когда разговариваешь с адвокатом.

– Посмотрим, как все получится в итоге, – ответила моя подруга с довольной улыбкой. – Годфри сейчас в Париже, совершает необходимые приготовления.

– Как быстро тебе удалось обратить его в свою веру!

– Мое влияние на Годфри гораздо сильнее, чем ты можешь себе представить. И не сводится только к изменению его точки зрения. Но ты вряд ли поймешь тонкости таких разговоров. Скажем, я убедила его, что выгода от поездки перевесит все отрицательные стороны.

– Сомневаюсь, что ты была честна и открыла ему всю правду, – скептически заметила я.

– А вот и ошибаешься! К тому же Годфри сам признал, что сотрудничество с Ротшильдами имеет массу преимуществ. Он говорил тебе об этом, – напомнила Ирен.

– И все же я думаю, что ты не была полностью откровенна. Вряд ли ты рассказала ему о несчастье королевы Клотильды и о ее просьбе.

– И ты еще жалуешься на отсутствие дедуктивных способностей, Нелл! – шутливо упрекнула меня Ирен. – Мы обе поклялись, что сохраним трудности королевы в тайне, моя дорогая. Неужели ты нарушила бы обещание? Ведь королева доверилась нам.

– Но Годфри твой муж…

– И ему вовсе не обязательно знать обо всем, – подхватила моя подруга. – Подожди, когда сама выйдешь замуж, тогда и будешь судить об откровенности.

Я почувствовала, что краснею.

– Мне уже нечего ждать, – огрызнулась я. – А раз ты не признаешь ничьей власти, то почему же ты ставишь интересы королевы выше желаний собственного мужа?

– Нелл! – всплеснула руками Ирен. – Клянусь, всему виной отвратительная смесь чая с молоком, которую ты пьешь. Она такая мутная, что затуманила твое сознание! Когда ты больше узнаешь о мире, ты лучше станешь понимать такие вещи. Люди должны оставаться верными своим идеалам. Все то, что произошло в Богемии, касается только нас с тобой. В то время мы с Годфри были еле знакомы, и я не ожидала, что увижу его снова, и уж тем более не предполагала, что выйду за него замуж. Да, я решила разгадать абсолютно все тайны Богемии, будь то отказ от исполнения супружеского долга или расхаживающий по улицам двухметровый глиняный человек. И если бы Годфри знал все причины, по которым я хочу поехать в Прагу, он бы меня понял.

– Так расскажи ему о них!

– Я сказала, что он бы понял, но это не означает, что он был бы рад.

– Я теперь как между двух огней. И все из-за тебя! – обвинила я подругу.

Она спокойно посмотрела на меня:

– Я тут ни при чем, ты сама поставила себя в такое положение. Должно быть, тебе нелегко сейчас. Но страдания делают человека сильнее. Уверена, что где-то читала об этом.

– Я дала обещание не рассказывать Годфри о просьбе королевы. Значит, у меня связаны руки, – пожаловалась я.

– Да, ты дала обещание. И не пожалеешь об этом, дорогая Нелл. Но если мы упустим такую возможность поправить наши финансы, не поедем в Прагу и не разгадаем тайны, с которыми прежде не доводилось иметь дело, вот об этом стоит переживать.

– Наверняка я пожалею, и о многом, – предрекла я, отпивая остывший чай. – Какие условия поставил бедный, наивный, обманутый Годфри?

– Бедный, наивный, обманутый Годфри решил, что я должна изменить свою внешность и появиться в Праге инкогнито.

– Это очень мудрая мысль. В конце концов, тебя в Богемии слишком хорошо знают.

– Судя по всему, меня слишком хорошо знают везде. По правде говоря, Годфри объявил, что поручение барона будет осуществлять главным образом он сам. Еще он придумал хороший предлог появиться в Праге. Сейчас он находится в конторе барона в Париже, чтобы обговорить все детали и привести план в действие. Годфри открыто поедет в Богемию представлять некие юридические интересы Ротшильдов, а позже я отправлюсь вслед за ним… в своем новом образе.

Я сдержала улыбку:

– Таким образом, Годфри играет ведущую роль, а ты его сопровождаешь. Умнее не придумать. Он не потерял здравого смысла. Мне очень нравится такая стратегия.

Ирен снова зевнула:

– Замечательно, что она тебе по нраву, потому что ты будешь сопровождать его в качестве секретаря. – В ее глазах вспыхнули лукавые огоньки. – Как же я завидую тебе, Нелл! Хоть у тебя и скромная роль, не стоит ее недооценивать. Ты первой увидишь новую Богемию. Ты будешь подсматривать – вместе с Годфри, разумеется, – за махинациями при дворе и в городе. Ты снова поглядишь на его королевское величество, Вильгельма Готтсрейха Сигизмунда фон Ормштейна. У тебя, конечно, будет возможность обсудить с Клотильдой ее деликатную проблему. Уверена, что она сразу же узнает тебя и примет за моего посланника, разглядит в тебе свою тайную конфидентку. Ах, как же я тебе завидую! – Шутливые нотки в ее голосе исчезли, и она заговорила более серьезно: – Но о нашей предыдущей встрече с ее величеством тебе придется держать рот на замке, даже если Годфри начнет что-то подозревать и спросит тебя напрямую.

– Да, – уныло согласилась я, понимая, что наша с Годфри веселая поездка не только не избавит меня от нравственных терзаний, но и усугубит их. – Сделаю все, что в моих силах.

Ирен улыбнулась и развернула парижскую газету, а потом не без сочувствия глянула на меня поверх страницы:

– Ты всегда делаешь все, что в твоих силах. Раньше этого вполне хватало, и уверена, так будет и теперь.

Ирен готова была броситься в Богемию, едва услышав о загадочной проблеме в королевской семье. Но Годфри готовился к нашей миссии медленно и обстоятельно.

Моя подруга вся кипела от нетерпения, однако не осмеливалась поторопить мужа.

Годфри теперь дни напролет проводил в Париже. Обсуждает он детали поездки с бароном или проводит тайные свидания – точно сказать было нельзя. Его переполняла новая энергия, но вечерами в разговорах он был очень уклончив. Могло показаться, что Годфри намеренно скрывает, где он пропадает и чем занят целыми днями, но мне хватало ума так не думать. Он утверждал, что старается быть осторожным и что ему необходимо как следует изучить политическую и юридическую ситуацию, с которой придется столкнуться в Праге.

Ирен в отместку почти каждый день сбегала в модный дом Ворта на примерки. Меня она с собой не брала, посылая вместо этого в библиотеку читать сложные для понимания тексты о Големе, и каждый вечер требовала новых подробностей нелепой сказки о глиняном чудовище.

Возможно, сказка – не совсем верное слово, но эта легенда весьма напоминала страшные истории, которые сочиняли какие-нибудь братья Гримм и которые не предназначались для детей.

Признаюсь, что иностранный фольклор меня не особенно привлекает: я не люблю французов, ирландцы мне тоже не симпатичны, не нравится мне и Восток – ни тамошний народ, ни его обычаи и легенды. Что касается евреев, то меня с детства приучили считать их темными, невежественными людьми, настолько глупыми, что, когда пришел их Спаситель, они не узнали его. Такую точку зрения привил мне отец, и я больше не задумывалась о евреях до тех пор, пока не проштудировала один за другим тяжелые тома в Парижской библиотеке.

Я позволила себе также покопаться в истории семьи Ротшильдов и всех ее ветвей. Любые аристократы по природе своей люди ненадежные, а тем, кто возвысился только благодаря своим деньгам, в особенности не стоит доверять.

Когда я вышла из библиотеки, в глазах стоял туман, а на переносице горела красная полоса от пенсне. Прочитанное так взволновало меня, что всю дорогу домой меня мучили сомнения. Я вспомнила, как мы с Ирен ходили в Йозефов квартал в Праге, чтобы найти гадалку (конечно, мне эта идея не нравилась).

Я обнаружила – хотя никому бы не осмелилась признаться в этом, чтобы меня не посчитали сумасшедшей, – что упоминаний о Големе действительно великое множество. И что если Господь существует и если Он справедлив – а в это я верила безоговорочно, – то Голем вполне может расхаживать по окрестностям Праги как знак того, что в Богемии и во всем мире слишком долго царила несправедливость. Впервые я подумала, что король Вильгельм фон Ормштейн, бывший ухажер Ирен Адлер, не единственное чудовище в Праге. И что главным демоном этого города служит совсем другое существо.

– Нелл, тебе не кажется, что Годфри от меня что-то скрывает? – спросила меня Ирен однажды вечером. Мы с ней сидели в гостиной: она за роялем, я за вышиванием.

Она редко говорила таким жалобным тоном. Слова подруги удивили меня. Даже наш гадкий попугай украдкой переместился по своей жердочке к краю клетки и прижал головку к прутьям, как будто хотел лучше слышать. Правда, по моему мнению, слух у него и так был слишком хороший.

Годфри, как обычно, не было дома. Он обедал в Париже с нашим новоявленным «патроном». Во всяком случае, так он сам объяснил.

– Но с какой стати Годфри от тебя что-то скрывать, – рассудительно возразила я.

– Он слишком самодоволен в последнее время! – Моя подруга извлекла из несчастных клавиш сокрушительный аккорд. Ее тонкие руки были на удивление сильными.

Казанова пронзительно закричал, забормотал что-то бессмысленное и взлетел над жердочкой, хлопая крыльями.

– Когда ты сталкиваешься с неприятностями, то ведешь себя точно так же, – заметила я.

– Именно поэтому я сейчас так волнуюсь! – парировала она. Она взяла еще один аккорд, не такой резкий, и заиграла плавное арпеджио, забегав пальцами по клавиатуре. – Напускать таинственность – совсем не в духе Годфри, – добавила она задумчиво.

– Ботинок, – сказала я.

Подруга посмотрела на меня непонимающим взглядом.

– Ботинок жмет.

Раздался еще один сердитый аккорд. Казанова испуганно закудахтал.

– Я надела его не на ту ногу, – пояснила я, развязывая шнурки.

– Раз уж ты несешь чепуху, ты хотя бы могла произнести сразу всю фразу, без пауз.

Ирен повернулась на бархатной банкетке, безнадежно перекрутив юбки. Обычно при свете свечей она выглядела особенно красивой, но сейчас стало заметно, что ее лоб прорезали тревожные морщины.

– Не меньше служит тот высокой воле, кто лишь стоит и ждет[11], – покорно сказала я.

Ирен сжала зубы, но, несмотря на это – а может, и благодаря этому, – продолжала говорить с безупречной дикцией: сказывалась актерская выучка.

– Давай, Нелл, жди дальше, – процедила она. – Мы обе подождем. Так и будем сидеть здесь вечер за вечером в полном неведении. Ротшильды наверняка не хотели, чтобы мы… бездельничали в Париже целыми днями, пока Богемия горит огнем!

– Я уверена, что Годфри просто заблаговременно приводит дела в порядок. В суде он всегда был очень рациональным. Образец организованности.

– Политики не станут дожидаться, пока мы закончим бессмысленную бумажную волокиту! – негодовала Ирен. – И монстры вроде Голема тоже.

Камин ярко горел. Возле него спал Люцифер. Кот проснулся и зевнул, открыв розовую пасть с острыми, как шипы, белыми зубами, и тихо заворчал.

Ирен сжала кулаки и снова набросилась на клавиши рояля:

– Я нетерпелива, это правда. Однако я вынуждена подчиняться Годфри, ведь именно он общается с Ротшильдами, а не я.

– Быть шпионом – мужская работа, – спокойно заметила я.

– Ты плохо читала Библию, – парировала Ирен, показывая на пухлый том, который целиком занимал мой столик. – Юдифь в лагере Олоферна думала иначе.

Я сморщила нос:

– Это была бойня, а не шпионство. Не всем библейским сюжетам стоит подражать. Мы часто забываем, сколь чудовищной была жизнь в те времена.

– Сейчас она не менее чудовищна. – Ирен повернулась к роялю, расправив юбку. – А я чудовищно устала от безделья. Прежде чем Годфри закончит свою образцовую, но слишком уж медленную подготовку к поездке, в чем бы она ни заключалась, нам придется что-то придумать.

– Нам?

– Ты, как обычно, примешь на себя главный удар.

Я уставилась на подругу поверх пенсне, пытаясь воспроизвести самый строгий взгляд из своего гувернантского арсенала:

– Что от меня потребуется на сей раз?

– Только то, что ты и так искусно делаешь каждый день, – откликнулась Ирен беззаботным голосом, словно стараясь задобрить меня. Ее пальцы блуждали по клавишам.

– И что же это?

– Вышивать, – пояснила моя подруга, взглянув на меня украдкой через плечо.

От удивления я воткнула иголку в палец.

Глава одиннадцатая

Вышивание

И вот на четвертом десятке лет меня переименовали в Агату (вряд ли Ирен могла придумать более отвратительное имя), а потом привели в переполненные мастерские модного дома Ворта, где я должна была заменить покойную и, очевидно, уже забытую Берту.

Мой французский был далеко не идеальным. И чтобы как-то оправдать мой акцент, Ирен представила меня англичанкой, дальней родней семьи Вортов. Роль бедной родственницы была для меня не в новинку, но вот умелой плетельщицей украшений я притворялась впервые.

– Не думаю, что задание окажется опасным, Нелл, – небрежно рассуждала Ирен накануне моего первого дня в доме Ворта. Мне было непонятно, как близкий друг может быть настолько равнодушным. – Разумеется, мы ничего не выясним об обстоятельствах смерти бедной девушки, если не разузнаем побольше о ее жизни и работе.

– Я думала, что ты и так регулярно бываешь у Ворта в последнее время.

– Мастерские – это особый мир, – возразила Ирен. – И что там происходит на самом деле, не увидим ни я, ни Ворты. Этот маскарад всего на несколько дней, – поспешила она утешить меня.

– Не сомневаюсь, что Годфри в самом скором времени закончит свои сложные приготовления к поездке! – горячо заверила я подругу.

– Будем надеяться, – откликнулась Ирен даже с большим жаром. – В последнее время он совсем меня не замечает, превратился в настоящего зануду. А ведь не зря говорят: мешай работу с бездельем, проживешь век с весельем.

С тем, что Ирен нынче невесело, я поспорить не могла. Но Годфри никогда не казался мне занудой. И даже когда он погружался в свои мысли, его рассеянность казалась мне очаровательной. Но я привыкла работать с ним, а с Ирен его связывали отношения иного характера. Так что, наверное, мне было просто не понять ее жалоб.

Что сказать о мастерских модного дома? Представьте себе целую стайку болтающих без умолку попугаев, с невероятной быстротой выстреливающих пулеметные очереди слов на самых разных диалектах французского. После этого Вавилонская башня и та покажется глотком свежего воздуха.

У парадного входа на рю де-ля-Пэ теснились кареты, в гостиных лениво бродили прекрасные дамы, а в дальних комнатах мы, белошвейки, трудились за длинными столами, и друг от друга нас отделяли лишь ткань и звон ножниц. Наши дни начинались с восходом солнца и заканчивались поздним вечером, когда за окном уже было темно. Изредка нам разрешалось выходить «по нужде». Девушкам полагался лишь ничтожный часовой перерыв на обед, а в действительности он длился и того меньше. К счастью, у меня за плечами уже был опыт работы за прилавком лондонского универмага Уитли. Однако мне лишь с изрядным трудом удалось приспособиться к многочасовой работе после недавних дней, полных безделья.

Все помещения мастерских насквозь пропитались запахом острого сыра; от работниц воняло чесноком и луком. Овощной душок, с силой выталкиваемый из глоток вместе с неуклжими гортанными французскими словечками, висел в воздухе, как туман.

Некоторые напевали или мычали что-то себе под нос. Ирен с ее тонким слухом такие звуки принесли бы невыносимое страдание. По правде говоря, весь первый день в мастерских я провела в размышлениях о том, что Ирен ни за что не выдержала бы такого испытания. Хотя, возможно, я была к ней несправедлива. Так или иначе, единственный мотив, который звучал в ушах у меня самой, – это ритмичные строчки «Песни о рубашке» мистера Гуда[12].

Мне досталось место бедняжки Берты. Вот уж чего я не хотела! Никогда не забуду, как увидела ее неподвижную коричневую спину, пронзенную блестящими стальными ножницами, и небольшое темно-красное пятно крови, которое напоминало розу, расцветшую рядом с серебряным шипом. Мне дали и ее работу: шить одежду для манекенов.

Раньше мне не приходилось видеть таких красивых кукол. Сначала я боялась даже прикоснуться к этим изящным полуметровым фигуркам. Когда я выразила свое восхищение ими, надменная дама, возглавлявшая мастерскую, пояснила, что это куклы Бебе Жюмо, знаменитые своими головками тонкой работы из бисквитного фарфора.

Как описать эти бледные, изысканные круглые личики с поразительно живыми серо-голубыми стеклянными глазами, тщательно прорисованными бровями и ресницами? Мне сказали, что эти неземные глаза сделаны из особой эмали. Даже ручки кукол были отлиты из фарфора. В крохотных фарфоровых ушках мерцали длинные серьги из полудрагоценных камней. Части тел соединялись вставками из кожи козленка, и поэтому куклы легко двигались и могли принимать любые позы.

Однако, несмотря на блестящие светлые или темные локоны (у некоторых были парики из настоящих волос, но они были тусклыми и выглядели мрачно) и элегантные наряды, эти куклы казались мне зловещими. Наверное, меня пугали их холодные детские личики с прозрачными стеклянными глазами и губками, похожими на бутоны роз, между которыми блестели крохотные белоснежные зубы… или нечеловеческое изящество, с каким изгибались их шейки и запястья.

Свою первую смену в мастерской я решила начать с работы над нижним бельем, с того, что не видно снаружи, а к верхней одежде перейти позже, когда стану более уверенной в своих силах. Я вышивала кружевную белую муслиновую сорочку и обнаружила, что тельце куклы сделано в точности как в жизни. Такое вопиющее сходство показалось мне богохульством. Я вспомнила легенды о Големе и о гомункулах, которых создавали колдуны, и о запрещенных средневековых экспериментах и павших идолах, и даже о примитивной магии. Возможно, Берту убили из-за того, что ее работа слишком напоминала идолопоклонничество? Или ножницы, которыми ее закололи, послужили аналогом иглы, пронзающей магические фигурки в дикарских ритуалах?

Мастерская оказалась не лучшим местом для размышлений. Тут трудились по двенадцать часов в день, не поднимая головы, пока от усталости не начинали втыкать иголку в собственные пальцы.

Однако работать мне приходилось вовсе не с суровым рубашечным полотном. Грубые руки фабричных швей не справились бы с шелком, атласом и бархатом, которые легко скользили в моих пальцах. Хоть у меня болели спина и шея, моя песенка звучала бы куда веселее, чем у труженицы из поэмы Гуда: в мастерских было чисто, а от меня требовалось гораздо большее, чем просто ровный шов.

Мадам Галлатен, надзирательница, о которой я уже говорила, принесла мне крохотную одежду и эскизы вышивки. Другие девушки выкроили и сметали миниатюрные юбки и лифы, а я должна была выполнить на них узоры бисером.

Я надела пенсне, чтобы как следует изучить сложные рисунки.

– Сначала надо приколоть бумагу с рисунком к ткани, мадемуазель Аксли, – пояснила начальница.

Я сразу вспомнила Божественную Сару – та тоже вечно пропускала начальную «Х» в моей фамилии. Мадам Галлатен заметила, что я тревожно съежилась, но приняла мою реакцию за страх перед работой.

– Это не так сложно, – продолжила она более суровым тоном. – У родственницы месье Ворта, конечно, быстрые пальцы, не говоря уж о сообразительности.

Она побарабанила пальцами по столу. У нее были острые черты лица; черные как смоль волосы она безжалостно стянула в тугой узел, который красовался у нее на макушке, словно злобный вопросительный знак.

Мадам поставила передо мной несколько стеклянных банок:

– Вы должны пришивать эти бусины, как показано на рисунке. Не отклоняйтесь от схемы, и все будет хорошо.

Вместо ответа я кивнула, чтобы избавить ее от своего ужасного французского, и принялась за работу.

Передо мной стояла полуодетая кукла, для которой я должна была вышить наряд. Ее бледное безмятежное личико было высоко поднято, а на толстых раскрашенных щечках и в изгибе рта застыло выражение дерзкого ожидания, смешанного со спокойствием посмертной восковой маски.

Крохотные пальчики были сложены в кулачок, как у ребенка, и могли держать все что угодно – веер, зеркальце, театральный бинокль, перчатки, зонтик, ридикюль. Но я никак не могла себе представить, чтобы эта хрупкая фарфоровая ручка сжимала что-нибудь тяжелое и опасное, вроде маленького пистолета Ирен.

Кукле предназначалось шелковое платье цвета слоновой кости. Рисунок на юбке и лифе нужно было богато расшить бусинами синей гаммы, от светло-голубых до темных, как небо в полночь.

Я приметала первый эскиз, продела в тонкую иглу шелковую синюю нить и пронзила тяжелый шелк юбки вместе с бумагой. Через секунду мне удалось закрепить первую бусину, и я почувствовала трепет и волнение, смешанное с удовольствием.

– Этот манекен готовят для царицы всея Руси, – прозвучал у меня над головой утробный голос мадам Галлатен. – Будьте аккуратны, – предостерегающе добавила она почти зловещим тоном.

Я вздрогнула и посмотрела на куклу, которая неподвижно таращилась на меня. В глубоких карих глазах застыл усталый, пустой взгляд, но теперь я узнала темные волосы и стройную фигурку: кукла была в точности похожа на императрицу Марию Федоровну, которую я видела в Париже считанные недели назад.

Может быть, она появилась тогда в салоне у Сары Бернар прямо после визита в модный дом Ворта? А теперь я работаю над ее куклой! Могла ли я подумать в то время, что всего несколько недель спустя буду пришивать драгоценные камни на крохотное платье, которое потом отправится в Петербург, за тысячи миль отсюда? Могла ли я предположить, что убитая девушка окажется звеном, связавшим меня с императрицей? До этого единственным человеком, которого мы обе знали, был покойный полковник Моран, выдававший себя за капитана Моргана!

Жизнь становилась все более странной.

Когда вечером за ужином Ирен спросила меня, как прошел день, я ответила этими горькими строчками из Гуда. Моя горячность мало впечатлила подругу.

– Сомневаюсь, что тебе пришлось бы больше по нраву работать на злых басурман, Нелл. Но давай отложим в сторону вышивание и риторику. Что тебе удалось узнать? – спросила она.

– Как закреплять драгоценные бусины.

– Что ж… – протянула она. – Возможно, в конечном счете такое умение окажется полезным для моего гардероба, но все-таки: что ты узнала о мертвой девушке? О ее друзьях, врагах, предметах страсти, трудностях?

– У меня не было времени на разговоры.

– Ну так найди его! – приказала Ирен таким властным тоном, будто это говорила не она, а мадам Галлатен. – Шпион не должен жертвовать секретной миссией ради нужд конспирации.

– Если меня выгонят за нерадивость, от меня точно не будет никакого толку.

Годфри опустил лондонскую «Таймс», которую по обыкновению читал после ужина:

– Даже если Нелл выгонят, это уже не важно. Через два дня мы едем в Богемию.

– А как же мое расследование убийства в модном доме? – возмутилась Ирен, хотя я не очень-то понимала, почему она называет расследование «своим», ведь это мои пальцы горели от работы с иглой.

– Какая же ты неблагодарная, моя дорогая Ирен, – спокойно произнес Годфри. – Ты так хотела еще раз вмешаться в дела Богемии, и я приложил все усилия, чтобы смириться с твоим желанием. А теперь, когда я закончил подготовку к поездке, потрудись хотя бы отложить до лучших времен убийство в модном доме и позволь Нелл оставить мучительную иглу и взяться за привычные перо или карандаш.

– Так, значит, это правда! – Ирен отбросила в сторону книгу, которую читала («Евгению Гранде» Бальзака, хоть и сложно вообразить мою подругу, увлекшуюся историей о скряге), и подбежала к Годфри: – Мы наконец все-таки едем в Богемию!

– Мы с Нелл отправляемся в четверг в полдень. Ты присоединишься к нам позже и под вымышленным именем. Я все подготовил. – Он взглянул на меня: – Ты не расстроишься, если придется так скоро бросить шитье, Нелл?

Я посмотрела на салфетку, которая лежала у меня на коленях:

– Свое вышивание я возьму с собой. А расстаться со службой в мастерской я буду только счастлива, как когда-то без сожаления оставила место машинистки. Наша поездка будет носить официальный характер? Мы будем работать вместе, как прежде?

Годфри кивнул:

– Судя по всему, да. Но на сей раз мы будем заниматься более серьезными делами, чем те, что обычно попадаются в суде. По крайней мере, моя жена и барон Ротшильд так утверждают.