Новый скандал в Богемии Дуглас Кэрол

Глава пятнадцатая

Французская родня

Мой друг Шерлок Холмс просматривал объявления о розыске пропавших людей.

– Ба! У преступников сегодня выходной, – сказал он и бросил «Дейли телеграф» на скамейку для ног. – В Лондоне не осталось ни одного злодея. И с каждым часом моя жизнь становится все более унылой. Это опасно для меня!

– А как насчет свирепых убийств в Уайтчепеле? – спокойно спросил я. Теперь я был женат, жил в собственном доме, и приступы отчаяния, которые случались у Холмса, уже не выбивали меня из колеи, ведь в любой момент я мог вернуться в мирное гнездышко в Паддингтоне, к своей дорогой жене Мэри.

Холмс быстро подошел к окну и мрачно посмотрел на улицу. Он напоминал мне мальчишку, которого не пускают гулять, и он мается от безделья, не зная, чем себя занять.

– Вы же знаете, что я думаю об этих печальных событиях, Уотсон. Потрошитель из Уайтчепела – скорее всего, просто разочарованный неудачник, который пытался привлечь к себе внимание.

– Ему это, несомненно, удалось. – Я равнодушно разглядывал последние нашумевшие отчеты в «Иллюстрированных полицейских новостях». У врачей откровенные изображения анатомических подробностей трепета не вызывают. – Полиция не выяснила метод убийства, и вас это, конечно, заинтриговало. Тут вполне подойдет слово «резня». В Афганистане я такого навидался достаточно, Господь тому свидетель. Однако этот Потрошитель, очевидно, владеет основными навыками хирурга. Кем он мог быть, дайте-ка подумать… Учеником хирурга, или, может быть, цирюльником…

– Ну, так вы до Суинни Тодда доберетесь, Уотсон, – усмехнулся Холмс, услышав мои неуклюжие предположения. Но я заметил, что в его пепельно-серых глазах загорелся огонек.

Мой друг вздохнул и опустил занавеску обратно. Значит, за окном не было ничего обнадеживающего и никто не спешил по Бейкер-стрит, чтобы молить его о помощи.

– Меня недавно попросили поразмыслить над одним незначительным вопросом, – добавил он, продолжая смотреть в окно на туманный город. – Проблема настолько ничтожна, что если бы мне не требовалось хоть как-то развлечь себя, я не стал бы тратить на нее время.

– Прекрасно! – сказал я, раскуривая трубку. Я размеренно выпускал струйки дыма, словно почтовый поезд. Такая монотонность приводила Холмса с его порывистым нравом к внезапным открытиям. Он терпеть не мог, когда дни проходили ровно и спокойно, но если в мерном течении жизни неожиданно появлялись сбои, он словно расцветал. Его ум был похож на капли воды, с шипением падающие на горячую сковороду. Он постоянно разражался новыми, смелыми идеями.

– Придется поехать за границу, – небрежно заметил Холмс.

– Что? – Хотя мой друг время от времени бывал за границей, он никогда не приглашал меня поехать с ним. А сейчас шансов у меня было и того меньше, ведь я женился, причем совсем недавно.

Холмс оценивающе посмотрел на меня исподлобья:

– Дельце это небольшое, но довольно запутанное. Вы же читаете газеты, Уотсон. Вы не замечали ничего странного на континенте в последнее время?

– Что ж… – Я расправил газету и глубоко затянулся. Может быть, моя неторопливость научит Холмса терпению. – Мне показалось любопытным разоблачение кубинских фальшивомонетчиков.

Великий сыщик презрительно махнул своей длинной костлявой рукой.

– Ближе к дому, Уотсон, – бросил он, даже не повернувшись ко мне.

Я встряхнул газету, и она зашуршала, как нижние юбки моей жены. Я прочесывал взглядом колонки в поисках заграничного происшествия, которое могло бы зацепить Холмса. Его редко интересовали дела, связанные с политикой, или обычные преступления. Нет, его колоссальный ум могла увлечь только яркая, необычная деталь. И подобно тому, как мельчайшая улика приводила его к разгадке, самая непримечательная статья в газете могла оказаться спусковым крючком в его голове. И он бросался на дело, словно свора собак на след по звуку охотничьего горна.

Меня заинтересовала одна странная новость.

– Вот еще любопытное сообщение. По Праге бродит средневековое чудовище, еврейский демон Голем. За последние месяцы несколько человек клялись, что видели его. На прошлой неделе его видел некий британский адвокат. Здесь не указывается его имя, но если англичанин утверждает, что видел Голема…

Холмс хмыкнул:

– Вы знаете, как я отношусь ко всему, что кажется сверхъестественным, Уотсон. Корм для дураков. Они везде увидят то, чего не существует. Размышлять об этом выдуманном Големе – все равно что пытаться сосчитать ангелов, танцующих мазурку на кончике иглы. Неужели среди множества новостей со всего мира ни одна не обратила на себя вашего внимания, старина? Неужели весь мир заразился этим лондонским недугом и люди смогут теперь ходить по улицам, как в раю, не боясь преступников? Что ж, тогда мне, наверное, все же придется гоняться за архангелами и духами.

– Видите ли, Холмс, я не могу представить, что за происшествие подойдет под ваши чрезмерные требования.

Он посмотрел на меня с улыбкой:

– Если ищете какую-нибудь диковинку, она обязательно найдется во Франции.

Я пробежался глазами по страницам газеты в поисках французских новостей и наткнулся на один инцидент, который недавно случился в Париже.

– Хм… Убийство. И вслед за ним еще одно. Это может заинтересовать вас куда скорее, чем скучные единичные случаи душегубства. Две молодые швеи погибли от удара ножницами в модном доме Ворта прямо посреди переполненной мастерской. Это то, о чем вы говорили?

Вместо ответа Холмс с довольным видом подошел к письменному столу. Он взял несколько страниц, кинул их мне на колени и вернулся на свое прежнее место у окна.

На бумаге голубого цвета было написанное по-английски письмо. Холмс терпеть не мог, когда я нарушал последовательность действий, упуская что-то важное. Тем не менее первым делом я посмотрел на подпись в конце послания:

– Чарльз Фредерик Ворт! Холмс, этот человек сам по себе событие! Он ведь тот самый портной, по которому сходят с ума все женщины? О нем говорит даже Мэри, хотя одевается она сдержанно.

Холмс хлопнул в ладоши с облегчением:

– Наконец-то я нашел настоящего знатока моды!

– Вряд ли, Холмс. Как любой женатый мужчина, я слышал имена нескольких кутюрье, только и всего.

– К своей радости, я совершенно не разбираюсь в женской одежде. По сравнению со мной вы настоящий эксперт. – Холмс отвернулся от окна. – След убийцы давно простыл, Уотсон. Первую женщину убили две недели назад, вторую – за пять дней до этого. Вряд ли тут можно что-то сделать, и все же… что ж, прочитайте письмо, Уотсон. Возможно, вы увидите там то же, что увидел я.

– Сомневаюсь, Холмс. Я всегда обо всем догадываюсь последним.

Мой друг снова улыбнулся. У Холмса была мимолетная и саркастическая, но все же обаятельная улыбка, хотя появлялась она редко. Многие даже молятся чаще.

– Зато вы первым обо всем рассказываете. Как поживают ваши истории?

– Неплохо. – Я терпеть не мог, когда детектив вспоминал о моих попытках запечатлеть его расследования на бумаге. А он ненавидел, когда я погружался в темы вроде моды, которые были ему неинтересны. Я принялся расшифровывать вычурный размашистый почерк мистера Ворта: – Он говорит здесь о том, что вы с ним…

– Да-да. Его жена, Мари, урожденная Верне, приходится мне дальней родственницей. Часть моей семьи живет во Франции. Я почти не общаюсь со своей родней, и вдруг в Париже объявляется седьмая вода на киселе и просит меня о помощи. Это весьма странно, Уотсон. Хотя еще более странным мне кажется, что эта дама еще и замужем за известным англичанином. Читайте дальше.

Я углубился в текст письма. Судя по всему, мистер Ворт и его супруга были очень огорчены убийством двух молоденьких швей, хотя работало у них несколько сотен девушек. Эти люди близко к сердцу принимали судьбу своих работников, и мне захотелось помочь им. Затем в письме шли неприятные детали смерти: обе девушки погибли от удара ножницами в спину. Несмотря на разгар рабочего дня, свидетелей кровавых преступлений не нашлось.

Я дошел до третьей страницы, и кое-что привлекло мое внимание. Я оторвал взгляд от письма. Холмс, улыбаясь, смотрел на меня:

– Что ж, Уотсон, вы сделали те же выводы, что и я?

– Вы говорите вот об этой строчке: «Клиентка из Америки, женщина, которая умело решает самые деликатные проблемы»? Очевидно, означенная дама частный детектив, и Ворты попросили ее расследовать первое убийство.

– Ее порекомендовала Вортам Алиса Гейне, герцогиня Ришелье, знатная дама и большая любительница оперы. Это ни о ком вам не напоминает, Уотсон?

– Естественно, на ум приходит лишь одна женщина. Только она осмелилась бы выдать себя за человека, который занимается подобными делами. Это та женщина, с которой вас свело дело о фотографии короля Богемии. Но ведь Ирен Адлер умерла, Холмс.

– Считается, что она умерла, – возразил мой друг. – Но между тем, что считается, и тем, что есть на самом деле, существует огромная разница. Вы знаете мое мнение об этом.

– Холмс, в каждой девице, которая имеет дерзость расследовать преступления, вам видится Ирен Адлер. Пора бы прекратить это.

– Разве? А что, если я скажу вам, что Ирен Адлер не только жива-здорова, но и с завидным постоянством вмешивается в разные таинственные дела? И что я встречался с ней лицом к лицу уже после того, как стало известно, что они с мужем мертвы?

– Неужели?

– Что, если мне придется сказать, что она стояла здесь, в этой самой комнате, прямо перед вами, замаскированная до неузнаваемости?

– Холмс! – Я не знал, что ответить. Глаза сыщика горели от возбуждения. – В таком случае мне, как другу и как врачу, придется сказать вам много неприятных вещей. В том числе, что вы слишком сильно увлекались семипроцентным раствором кокаина в последнее время. Мне придется сказать, что вы идете по опасной дороге, которая приведет к мании и зависимости.

– Серьезно, Уотсон? – Блеск в глазах детектива потух. Холмс устало улыбался, словно начал терять терпение. – Не бойтесь. Я не стану говорить таких глупостей. Мы с вами слишком трезво мыслим, чтобы поверить в такой вздор. И чтобы утверждать, будто Голем танцует вальс для императора на улицах Праги, а китайцы вместо чая пьют яблочный сидр. О нет, у нас планеты вращаются по своим орбитам, а звезды не сходят со своих мест в созвездиях. Но боюсь, что в отношении Ирен Адлер наши мнения расходятся, и я предпочитаю думать, что она жива. Вы считаете это манией, Уотсон?

– Манией это будет в том случае, если вы начнете ее преследовать.

– Жива или мертва, она замужем. А преследую я только правду. Сойдемся на том, что у нас разные точки зрения на ее судьбу. Точно так же, как на те раны, что вы получили в битве при Майванде. Подобные различия придают дружбе пикантность. И напоследок спрошу: заинтересовало ли вас письмо мистера Ворта настолько, чтобы впервые покинуть свое насиженное местечко и окунуться в мрачные воды неизвестности? Готовы ли вы пересечь Канал и отправиться со мной в Париж?

– Так вот к чему вы ведете, Холмс! Вся эта болтовня про Ирен Адлер была просто уловкой, чтобы разжечь мое любопытство и заручиться моей поддержкой? Не стоило так себя утруждать. Я могу освободиться от работы на неделю. Мэри не будет против поездки: я пообещаю ей привезти какую-нибудь вещицу работы Ворта, если, конечно, найду что-то по карману.

– О, если мы вычислим убийцу, многое станет нам по карману. Благодарю вас, Уотсон. Я редко бываю в замешательстве, но эта французская фабрика женской одежды – как раз такой случай. Думаю, мне очень будет нужен совет человека, который разбирается в женщинах и в моде.

– Тогда я в вашем распоряжении, – сказал я. – Постараюсь помочь вам, насколько может помочь в таких делах мужчина… и при условии, что Мэри позволит мне уехать.

Холмс недовольно всплеснул руками, но от комментариев воздержался. Затем он направился к комоду, где лежал семипроцентный раствор. А я, разумеется, уже не мог ничего возразить.

Глава шестнадцатая

Встреча во дворце

В каком бы городе вы ни очутились, прогулка по даже самым неприглядным районам покажется гораздо увлекательнее, чем посещение безукоризненных по чистоте казенных учреждений.

Именно поэтому в моем дневнике запись о нашем с Годфри визите в Банк Богемии оказалась гораздо короче, чем описание ужасного питейного заведения «У Флеку», где мы провели вчерашний вечер. Одно название этого кабака приводит меня в дрожь. Хотя, возможно, я просто очень устала оттого, что слишком долго и подробно рассказывала об этой пещере и ее обитателях, не говоря уже о нашей с Годфри встрече с мнимым Големом.

– Вчера ты, Нелл, была бела как мел, – начал Годфри, когда на другой день утром мы вышли из отеля. Он выговаривал слова четко и размеренно, словно скороговорку на занятиях по сценической речи. – Нелл, ты была как мел. Что ж, настал новый день, и теперь мы в целости и сохранности. Самое время послушать, что ты скажешь о вчерашнем столкновении с Големом.

– Я скажу вот что: если обратиться к здравому смыслу и отбросить суеверия, то мы поймем, что существо, которое мы вчера видели, – обычный разбушевавшийся пьяница, наверняка завсегдатай «У Флеку» или похожего местечка.

Годфри не стал спорить:

– Пусть так, но тебе не кажется странным, что нам вдруг посчастливилось встретить такое явление в первую же ночь в Праге?

– Сейчас я живу в городе, а не во дворце, и успела заметить, что пивные здесь на каждом шагу. Так что должна сказать, что наши шансы наткнуться на разнузданного пьяницу, который едва может передвигаться, очень высоки. Причем в любое время и в любом квартале города.

Годфри снова кивнул и больше не сказал ни слова.

Я решила наслаждаться прекрасным солнечным днем. В Лондоне они бывают слишком редко, а в Париже подобных дней так много, что перестаешь их ценить. В ярком солнечном свете резкие контуры барочных зданий отбрасывали тени и превращались в причудливые кружевные каменные узоры.

Годфри вычитал в путеводителе, куда еще можно сходить, кроме злосчастного «У Флеку». Он принялся рассуждать о Праге – о том, что она прослыла мистическим многоликим городом, что разные поэты сравнивали ее с Афинами, Венецией, Флоренцией, Римом и даже с Иерусалимом. Но, несмотря на все метафоры, желания осматривать достопримечательности у меня не появилось.

Мы подошли к величественному каменному фасаду Банка Богемии и открыли входную дверь. Внутри банк ничем не отличался от аналогичных учреждений в любом другом цивилизованном городе. Мы бесшумно скользили по гладкому, как лед, мраморному полу, а перед нашими глазами проносились зеленые мраморные колонны и бронзовые решетки. Вскоре нас провели в кабинет какого-то высокопоставленного чиновника по имени Вернер – огромное помещение, стены которого были обиты панелями из вишневого дерева. Мы уютно устроились в красных кожаных креслах. Годфри предложили сигару, меня же, судя по всему, даже не заметили.

Мистер Вернер оказался упитанным мужчиной средних лет. Сквозь редкие черные волосы, зачесанные через лысину, его голова блестела, как полированный мраморный шар.

Он сказал нам на безупречном английском, что барон Альфонс открыл в Банке Богемии счет «для наших нужд» и что в пятницу, то есть уже через два дня, нас приглашают на торжественный прием во дворец. Все время, пока он говорил, он смотрел исключительно на Годфри. Если нам что-нибудь понадобится, Годфри может обратиться за помощью к мистеру Вернеру.

Мой спутник поблагодарил его и пообещал, что наши запросы будут достаточно скромными. Весьма оптимистичное заявление, ведь скоро приедет Ирен, а ее запросы скромными не назовешь при всем желании. Я забеспокоилась о том, что мне надеть на прием. Интересно, будет ли уместным в Богемии мое шелковое платье из «Либерти»? Впрочем, я настолько незаметна, что никто даже не обратит внимания на мой наряд, так что можно не бояться опозорить нашу маленькую компанию.

Банкир поднялся и передал Годфри документы, которые позволяли ему снимать деньги со счета Ротшильда. Затем мистер Вернер протянул ему толстый пергаментный конверт. Я взглянула на письмо и заметила на его обороте витиеватую печать фон Ормштейна. В груди неприятно екнуло, и я подумала о том, что опять вторгаюсь во владения короля и снова подвергаю себя опасности. Только на этот раз на кону стоит гораздо больше, чем романтическое увлечение моей подруги.

По дороге в отель Годфри заметил мое подавленное состояние.

– Что ж, Нелл, белая как мел, – начал он, – ты уже сыта Богемией по горло?

Я начинала уставать от этой злосчастной рифмы. Хорошо хоть, с моим полным именем – Пенелопа – такие шутки не пройдут. Разве что Оскар Уайльд, с его остроумием и Оксфордом за плечами, вдруг решит приложить немного усилий.

– Что ж, Годфри, – в тон своему спутнику ответила я, – мне уже посчастливилось увидеть так называемого Голема, и могу с уверенностью доложить, что это подделка. Если мы сможем так же быстро узнать, что за глупости влияют на королевскую политику, то вернемся домой так скоро, что Казанова не успеет без нас соскучиться.

Годфри улыбнулся:

– Боюсь, решить политические проблемы не так легко и просто, как встретить знаменитое чудовище. Не стоит забывать, что во дворце мы должны быть очень осмотрительны. Нам предстоит разобраться, как обстоят дела при дворе, а я впервые увижу короля Богемии… Думаю, это будет весьма интригующий вечер, – добавил он, сжимая в руке трость.

Неожиданно я поняла, что, скорее всего, встречу во дворце и королеву Богемии. Возможно, она вспомнит меня и обмолвится, что мы знакомы.

– Аминь! – произнесла я взволнованно.

Годфри с удивлением посмотрел на меня, но не сказал ни слова.

У нас обоих были в Праге личные дела. И они не имели ничего общего с Ротшильдами, политическими интригами или разгуливающими по городу чудовищами. Тут речь шла об обычных человеческих страстях.

***

Наступил вечер пятницы. В лучах заходящего солнца чернели строгие контуры Пражского замка. Ярко горели окна, как звезды на небосклоне, бросая свет на темный город.

Мы наняли экипаж, и он повез нас вверх по улице. На Годфри был новый фрак, который сшил портной Ротшильда. Мой спутник выглядел в нем просто великолепно. Мужской вечерний костюм в ту скучную эпоху напоминал строгую форменную одежду: белый галстук, рубашка, жилет; черный пиджак с длинными фалдами и черные брюки. Я так плохо разбираюсь в мужской моде, что не смогу отличить обычный костюм от того, который сшил хороший мастер, однако в тот вечер Годфри выглядел не хуже короля Богемии, а может быть, даже не хуже царя всея Руси или принца Уэльского.

Мне ничего не оставалось, кроме как надеть голубое платье «Либерти», которое тайком купила мне Ирен. Вот уж кто был неизменно готов что к шикарным светским раутам, что к внезапной опасности. Меня же и то и другое всегда заставало врасплох, и приходилось довольствоваться тем, что было под рукой. По крайней мере, я надела длинные белые замшевые перчатки и изысканные атласные туфли цвета слоновой кости – Ирен уговорила меня купить их, чтобы носить на званые вечера.

Наш экипаж долго плелся вслед за вереницей карет и наконец взобрался на вершину холма и остановился в круге света факелов. Ночь опустилась на город, словно по сигналу. Лакей в напудренном парике и панталонах помог нам выйти из кареты. Нас подхватила толпа и тихо понесла через громадный вестибюль и величественный коридор в приемную.

Я ни разу не проходила в Пражский замок через парадный подъезд. И когда Годфри бросил на меня пытливый взгляд, я лишь покачала головой. Пользы от меня не было. Я чувствовала себя здесь не в своей тарелке и терзалась тяжелыми воспоминаниями. Я глубоко сожалела о том, что Ротшильду удалось соблазнить нас на эту поездку и что желание Ирен разгадать тайну королевы взяло верх над моим трезвым умом.

Годфри вел себя во дворце так свободно, словно родился здесь. Впрочем, все адвокаты прирожденные актеры, тогда как удел машинистки – всю жизнь оставаться статистом.

Наша процессия столпилась возле высоких двойных дверей. Все ждали, когда их пригласят.

Годфри протянул лакею бежевую карточку, а тот передал ее высокому крупному мужчине в коричневом атласном наряде и напудренном парике. Этот субъект так громко прокричал наши имена, что я с трудом смогла узнать их. Слова разнеслись по высокому залу и запрыгали эхом между ослепительных стеклянных канделябров.

Меня обеспокоило, что прозвучали наши настоящие фамилии. Я вцепилась Годфри в плечо, как тигрица:

– Он не должен был называть мое имя! Король и члены его семьи знают меня.

Годфри взял меня за руку, стараясь успокоить:

– Распорядитель произнес твою фамилию как «Фоксли». Не волнуйся, Нелл. Вряд ли нас заметят в этой толпе.

Я надеялась, что он прав. Мы вошли в просторную комнату, и я вспомнила, что видела ее прежде. Ирен узнала бы здесь каждую крошечную деталь, но я даже один дворец от другого отличаю с трудом. Хотя мы путешествовали по Монако и не раз бывали в покоях богатых и именитых особ, все эти интерьеры казались мне похожими, словно свадебные торты. Все дворцы выглядели огромными и вычурными, а от избытка деталей хотелось поморщиться, как от приторного чая. Запомнить их было невозможно.

У стены стояло кресло с позолоченными ножками и подлокотниками. Годфри подвел меня к нему, а сам отправился за прохладительными напитками. Я сидела, обмахиваясь веером и стараясь не привлекать к себе внимания. К своему огорчению, я обнаружила, что здесь, в зале, голос распорядителя звучит ясно и четко.

Удивительно, что Годфри так спокойно воспринял оглашение наших имен. Разумеется, перед тем как Ирен сбежала, Шерлок Холмс сообщил королю, за кого она вышла замуж. Или Годфри хотел поставить короля в известность о своем присутствии? Может быть, я не понимаю до конца тех причин, по которым он отправился в это злополучное путешествие? Возможно, не одна Ирен сгорала от любопытства. Моя подруга мечтала выяснить, почему ее бывший поклонник пренебрегает своей супругой, хотя ради нее он пожертвовал Ирен и своими чувствами. Так, может быть, и Годфри интересно взглянуть на прежнего воздыхателя своей жены?

У меня начинала болеть голова. Виной тому была комбинация из цветов и драгоценных камней, которую я приколола над правым виском. Ирен когда-то сказала, что такое украшение прекрасно подходит к платью «Либерти». Руки в перчатках стали влажными. Ожидание казалось просто невыносимым. Скорее я рискнула бы снова встретиться с бессловесным шатающимся существом из темного переулка, чем с коронованными особами, которые сегодня появятся здесь.

– Свежая минеральная вода! – объявил Годфри, возвращаясь с двумя наполненными до краев бокалами. В его фужере шипело бледно-желтое шампанское. – Пройдемся по комнате? – предложил он.

Я неохотно встала, с опаской поглядывая по сторонам, словно боясь увидеть знакомые лица или ожидая, что кто-то повернется и узнает меня. Но в такой толпе особенно не повертишься, и через несколько минут я почувствовала себя спокойнее. В конце концов, кто обратит внимание на неизвестного британского адвоката или его секретаря среди всех этих изысканных щеголей?

– Мистер Нортон! Мисс… э-э-э… Маффли? – Перед нами стоял банкир Вернер. Если бы не жидкие пряди черных волос, делящие череп пополам, я бы не узнала его. – Никуда не уходите, король и королева появятся с минуты на минуту. Его величество очень хочет познакомиться с вами.

Я вцепилась в шерстяной рукав Годфри, и он вздрогнул от неожиданности, а потом свысока взглянул на меня. В сложных обстоятельствах он, как и Ирен, умудрялся сохранять невозмутимость.

– Не беспокойся, Нелл, ведь этого момента мы и ждали. – Годфри старался придать мне уверенности.

– Но ведь я встречалась с королем раньше! Мы с ним сидели за одним столом, отдыхали вместе в гостиной, читали в библиотеке. Наверняка он узнает меня.

– Глупости! Ты сильно изменилась с тех пор, неужели не замечаешь? Прежняя мисс Хаксли никогда не надела бы платье «Либерти».

– Пожалуй. – Я разгладила голубой шелк. Он и вправду был как с чужого плеча.

– А это превосходное украшение в волосах! – подбадривал меня Годфри с улыбкой.

– Ты и правда так считаешь? – изумленно спросила я.

Я очень удивилась тому, что джентльмен похвалил столь нелепую деталь моего гардероба, и едва заметила, что к нам снова подбежал банкир. Перед нами остановилась пара, и мистер Вернер торжественно представил нас друг другу.

Боже мой! Годфри элегантно поклонился, а я так разволновалась, что вместо реверанса лишь неуклюже кивнула.

Передо мной стоял сам король. Он и впрямь был монархом с головы до ног, никаких сомнений не оставалось. В свете свечей его русые волосы так блестели, словно макушку, брови и усы покрывала позолота. Вильгельм фон Ормштейн был очень высоким, с царственной осанкой. За его спиной мерцали канделябры, и мне казалось, что над его львиной головой сияет нимб. Однако я не окончательно потеряла рассудок и понимала, что святость королю Вилли не грозит. На его груди красовались синие нашивки, витиеватые золотые медали и ордена.

На фоне властителя Богемии Годфри выглядел как-то проще и ниже ростом, почти карликом.

Подле короля стояла королева. Рядом с ним она казалась совсем невзрачной: похожая на болонку грустная женщина с шелковистыми волосами, огромными влажными глазами и тяжеловатым подбородком. На ней был наряд из желтого шелка, расшитый серебром, я сразу узнала в нем работу Ворта. Платье словно светилось ясным солнечным светом, оживляя черты Клотильды. На голове у нее блестела бриллиантовая тиара, но королева была так печальна, что, казалось, ей больше подошел бы терновый венец.

– Вернер, – сказал король властным тоном, и банкир задергался, как марионетка, – я уверен, что вы сделаете для мистера Нортона все, что в ваших силах. Мы крайне рады, что семья Ротшильдов заинтересована в ведении дел с Богемией. И к их представителю мы должны отнестись со всем уважением.

– Разумеется, ваше величество. – Банкир низко поклонился, выставив напоказ свою нелепую прическу.

Когда с официальными приветствиями было покончено, король сдержанно обменялся с нами необходимыми светскими любезностями, насколько ему позволяло его высокое положение. Он опустил взгляд вниз и посмотрел на меня. Веер замер у меня в руках. В глазах Вилли читалось полное безразличие.

– А это ваша молодая супруга, мистер Нортон?

Я затаила дыхание. Интересно, как восприняла бы эту ошибку настоящая молодая супруга мистера Нортона.

– Увы, нет, ваше величество. – В голосе Годфри звучало искреннее сожаление. – Эта леди всего лишь мой секретарь. Но она образец совершенства и просто идеальный помощник. На ее безупречную память всегда можно положиться.

На лысой голове мистера Вернера заблестели крупные капли пота. Он быстро поднес к глазам нашу карточку, очевидно решив, что напрасно вчера не обращал на меня внимания.

– Мисс Хаксли, – представил он меня торжественным тоном. На этот раз банкир произнес мое имя без ошибки.

Король посмотрел на меня. Я вся сжалась от страха, но взгляда не отвела, ведь смотреть ни на кого не возбраняется. Я заметила, что Годфри буквально сверлит глазами королеву. К его счастью, Вильгельм не обратил на это внимания: он рассматривал меня. А это было очень-очень плохо. Королева не выдержала пристального взгляда Годфри, она пошевелилась и повернулась ко мне. В ее грустных глазах промелькнул огонек.

– Вы очаровательны, мисс Хаксли! – сказал король. Он не узнал меня.

Вильгельм пошел дальше по залу, увлекая Клотильду за собой. Но она обернулась и посмотрела на меня через плечо. В ее взгляде светилась надежда.

– Она Ирен и в подметки не годится, – с негодованием прошептал Годфри мне на ухо. – Вилли, наверное, выжил из ума, раз думал, что сможет жениться на этой курице и сохранить Ирен в качестве любовницы.

– У королевы, должно быть, доброе сердце…

Годфри недовольно фыркнул:

– Не лучшее качество для брачного ложа. Кстати, король не узнал ни тебя, ни твоего имени!

– Наверное, я не до конца осознаю собственную незаметность. Король никогда не обращал внимания на слуг. Возможно, он принимал меня за одну из них. Что ты думаешь о Вилли?

Годфри быстро собрался с мыслями. Он посмотрел на свои руки в белых перчатках, словно жалел, что не взял с собой трость.

– Он и вправду настоящий исполин! – произнес он так мрачно, словно собрался воздать должное самому дьяволу. – Цветущий, по-своему красивый, богатый, благородного происхождения. Прямо какой-то сказочный принц. Я надеялся на меньшее.

Я глубоко вздохнула, и проходивший мимо джентльмен задержался взглядом на моем декольте. Такое обращение было для меня в новинку. Не успела я как следует обдумать его, как за моей спиной раздался трубный глас: распорядитель объявлял выход очередного гостя.

– Сара Уайльд Кентская, леди Шерлок, – провозгласил он.

Мы с Годфри замерли, не глядя друг на друга, словно фигурки на свадебном торте. В двойные двери позади нас входила новая гостья. Она немного припозднилась, пусть и не нарушив этикета, и теперь все внимание в зале было направлено на нее.

– Что ж, полагаю, сейчас на долю королевской памяти выпадет более суровое испытание, – сказал Годфри с уверенностью.

– Нам придется не легче, – кивнула я.

– И, – гремел распорядитель, – ее сестра, достопочтенная Аллегра Тёрнпенни.

– А вот и Ирен с Аллегрой, – тихо произнесла я.

Глава семнадцатая

Чудеса маскировки

Мы с Годфри внезапно оказались один на один с морем лиц, повернувшихся в нашу сторону. Похоже, мы были единственными людьми, не обратившими внимания на новых гостей. Мы перекинулись взглядом, собрались духом и одновременно оглянулись.

То, что предстало перед нашим взором, вполне могло сойти за сцену из душераздирающей драмы или грандиозной оперной постановки.

Ирен стояла в самом центре, одна, обрамленная проемом дверей, выполненных в уместном для подобных декораций стиле рококо. Появление Ирен вообще никогда не отличалось обыденностью, его даже появлением назвать сложно – это было воистину явление. И присутствие Ирен всегда производило гипнотический эффект. Но на этот раз аудиторию заворожила не сама Ирен: перед нами стояла совсем другая женщина. Леди Шерлок (ну что за отвратительное имя!) казалась выше и даже как будто стройнее. В ее идеально уложенных, черных как смоль волосах капельками росы поблескивали бриллианты. Я в жизни не видела, чтобы волосы красили в такой насыщенный оттенок черного, и начала было сомневаться, Ирен ли это. Но потом я заметила, что леди Шерлок одета в платье из черных петушиных перьев, которое месье Ворт сшил для моей подруги. Оно струилось иссиня-черными изгибами, в которых таились ночь и темнота – бездонная, загадочная, всепоглощающая. А завершала образ роскошная бриллиантовая перевязь Тиффани. Она сверкала на черном фоне платья диагональной полосой, словно взмах ослепительно-белого меча.

Лишь спустя какое-то время я заметила изящную темноволосую девушку в атласном платье цвета слоновой кости. Она скромно стояла позади Ирен и с любопытством разглядывала толпу людей.

Гости молча смотрели на мою подругу, пытаясь осмыслить ее эксцентричное появление. Тишина затянулась. Наконец Ирен насладилась восхищенными, растерянными и ревнивыми взглядами и ловким движением раскрыла веер из страусовых перьев. Звонкий щелчок облетел весь зал.

И снова праздничной канонадой оглушительно застрекотали голоса. Зазвенели бокалы, словно хрустальные подвески люстры на сквозняке. Тысяча гостей вздохнула с облегчением и задвигалась по залу – так по взмаху дирижерской палочки начинает играть оркестр.

– Чертовски жаль, что я не видел ее на сцене, – пробормотал Годфри. Казалось, он даже не заметил, что позволил себе ругательство в моем присутствии. Хотя, возможно, он просто совершенно забыл обо мне, как, впрочем, и все остальные. Ирен отлично удавались эффектные жесты, тут не поспоришь. Однако я боялась, что однажды этот талант сослужит ей плохую службу, ведь он выдавал ее с головой. Король Богемии не раз видел мою подругу на сцене и вряд ли мог спутать ее с кем-нибудь другим.

Меня мучил вопрос, подойдет ли король к своей таинственной гостье или она представится ему первой.

Я видела, как золотистая голова Вилли покачивается над всеми остальными, возвышаясь даже над дамскими шляпками с перьями. Он кружил по залу, постепенно приближаясь к леди в черном. А она двигалась среди пестрого многоцветия нарядов словно черный лебедь, который величаво и горделиво плывет, раздвигая белые лилии на своем пути.

– Мы не должны подходить ближе, чтобы нас не раскусили, – с опаской сказала я.

Годфри пробормотал что-то, кивнув мне, но все равно сделал шаг в сторону своей жены. Пусть оперные выступления Ирен он не застал, но уж точно не пропустит ее встречу с королем Богемии.

И все же мы старались держаться подальше от центра зала, предоставляя Ирен свободу действий.

Ее не приглашали на прием, но, несмотря на это, она явилась сюда по собственной воле. Как по собственной же воле вернулась в Богемию.