Сонька. Продолжение легенды Мережко Виктор

Когда Сонька оказалась от Бруни совсем близко, ухватила ее за руку, рванула на себя.

— Замри, сказала, сука!

И тут случилось неожиданное. Сонька с такой силой ударила сокамерницу по лицу, что та рухнула на пол как подрезанная, после чего Сонька набросилась на нее и стала душить.

— Акошевка, млеха, мокрица, суконка, чухарка, шмоха, жиронда!

Бруня хрипела, отбивалась, защищалась, что-то бормотала, и в это время в дверь громко постучали, в окошке показалась физиономия надзирателя.

— Эй, дуньки!.. Зараз в карцер отправлю! Хватит ломать рога!

Сонька отпустила воровку, поправила волосы на голове, отступила на несколько шагов, смотрела злобно, с ненавистью.

Бруня тоже поправила волосы, вдруг улыбнулась, глядя на Соньку.

— И правда Сонька.

Та молчала, по-прежнему не сводя с нее разъяренных глаз.

— Не бей меня больше, Соня, — попросила Бруня. — А то пригасишь, и никто не сможет тебе помочь. — И, видя, что та никак не реагирует на ее слова, шепотом добавила: — Я от воров, Соня. От Артура, Улюкая, Резаного…

Сонька отвернулась от нее и стала снова молча ходить по камере.

Бруня с опаской приблизилась к ней.

— Товарищи меня прислали… Чтоб поскорее тебя выдернуть отсюдова.

Та взглянула на нее, коротко бросила:

— Поумнее никого не могли прислать?

Бруня расплылась.

— Это я с виду такая. А так даже писать умею.

Прапорщик Илья Глазков, одетый в цивильное, вошел в вестибюль здания оперетты, спросил швейцара при входе:

— Позвольте мне кое о чем поинтересоваться.

— Милости просим, интересуйтесь, — вежливо ответил тот.

— У вас служила артистка госпожа Бессмертная.

— Служила и более не служит.

— Не подскажете, как мне ее разыскать?

— Подобных сведений не имею, а обращаться в дирекцию не в моей дозволенности.

— Может, позволите мне пройти в дирекцию? Мне бы адрес проживания.

— Не имею такого права, — развел руками швейцар. — Гаврила Емельянович решительно велели посторонних к нему не пущать.

Глазков потоптался в задумчивости, кивнул швейцару и покинул вестибюль.

Уже шагая прочь от театра, он вдруг увидел подъехавшего к входу графа Кудеярова, на секунду замер и тут же ринулся к нему наперехват.

— Сударь!.. Прошу прощения, сударь! — замахал он руками, спеша к графу.

Тот, привычно теребя бородку, удивленно уставился на молодого человека, тем не менее счел возможным подождать.

— Слушаю вас.

— Вы, разумеется, меня не помните!.. — сбивчиво заговорил Илья. — Я находился в госпитале, куда приезжала госпожа Бессмертная. Вы были также рядом с ней и даже дали мне денег!

— Возможно, — кивнул граф.

— Сейчас мадемуазель Табба в театре не служит. Мне же крайне важно узнать место ее проживания.

— Вы полагаете, я его знаю?

— Я рассчитываю на счастливую случайность, сударь. У меня к ней крайне важное дело.

— Постараюсь вспомнить, уважаемый. — Петр запрокинул глаза вверх, какое-то время припоминал. — Вот, кажется так… Вторая линия Васильевского острова, дом под номером двадцать пять, если не ошибаюсь. Третий этаж. Номера квартиры не помню.

— Благодарю вас.

— Увидите мадемуазель, кланяйтесь от графа Кудеярова.

— Непременно, — ответил прапорщик и бодро зашагал в сторону Невского.

Полицмейстер Круглов Николай Николаевич смотрел на следователя Гришина с привычным недоверием и даже подозрительностью. Тот докладывал.

— …Подсадная получила все рекомендации, обязательства с ее стороны подписаны, теперь остается ждать первых результатов.

— Как встретила ее Сонька?

— Крайне любопытно. Набросилась с кулаками.

— В связи с чем?

— Подозреваю, в связи с вторжением на ее территорию. Дама она жесткая, властная.

— А если сломает подсадную?

— Исключено, Николай Николаевич. Мы будем вести процесс. Нам ведь важно спровоцировать побег Соньки.

— Мы спровоцируем, а она возьмет и сбежит, — ухмыльнулся полицмейстер.

— Повторяю, Николай Николаевич, — мягко возразил Егор Никитич, — весь процесс мы держим под контролем.

— Ваш ночной визит в дом Брянских также относится к контролю?

Гришин на мгновение напрягся, затем нашел в себе силы усмехнуться.

— Приятно, что службы вам вовремя докладывают.

— Сожалею, что не вы первым доложили об этом.

— Докладываю, господин полицмейстер. Да, я был в доме Брянских, и визит мой состоял из двух задач. Первая — попытаться что-либо узнать о дочери Соньки…

— Узнали?

— Пока нет.

— И вторая задача? — насмешливо спросил Круглов.

— Вторая задача — максимально войти в доверие княжны.

— Зачем?

— Зачем? — произнес Гришин и повторил: — Зачем… Подсадная — воровка. Ее для нас подготовили воры. И теперь мы может играть в двойную дорожку. Они нам верят, мы им нет.

— Я вас не понимаю, — нахмурился полицмейстер. — Можете объяснить по-людски?

Егор Никитич для чего-то уселся поудобнее, стал разъяснять медленно, едва ли не по слогам:

— Я сумел убедить княжну, что хочу помочь Соньке.

— Ей известно, что арестантка никакая не Дюпон, а Сонька Золотая Ручка?

— Думаю, известно, хотя скрывает. Я предложил мадемуазель свою помощь, она после колебаний согласилась.

— Не могу поверить, что просто так согласилась.

— Не просто так. Во-первых, я потребовал оплату своих услуг. И это склонило чашу в мою пользу. А во-вторых, княжна настолько еще ребенок, что обвести ее вокруг пальца весьма несложно. Тем более при моем опыте.

— Хорошо. — Полицмейстер начинал что-то понимать. — Вы обманули ребенка…

— Убедил, Николай Николаевич.

— Допустим, убедили. А откуда взялась воровка-подсадная? Может, она и не воровка вовсе?!

— Воровка. Определенно воровка. План ее задержания был составлен ворами и продиктован мне мадемуазель Брянской.

— Она знакома с ворами? — искренне удивился полицмейстер.

— Не приведи господи! Мадемуазель — княжна!

— Получается, воры — подельники Соньки?

— Получается так. Не могу только понять, как княжне удалось выйти на них?

— Она из дома отлучалась?

— Нет, не отлучалась. А кто мог выйти на воров, непонятно. Есть, правда, один тип, но это надо еще проверять.

— Кто таков?

— Работник в доме княжны. И мое чутье подсказывает, что с ним можно и нужно работать.

Полицмейстер помолчал, переваривая услышанное, одобрительно кивнул головой.

— Не во все вник, но затея весьма заманчивая.

Глава десятая
Побег

Был вечер, в Крестах наступило время относительного затишья. Арестантов не вызывали на допрос, не устраивались проверки, не приводили в камеры новых задержанных.

Слышалась только вечерняя молитва арестантов.

Сонька и Бруня сидели на корточках, разговаривали негромко, постоянно прислушиваясь к звукам за дверью.

— Хорошо, — кивнула головой Сонька. — Кого еще назвали тебе Артур и Улюкай?

— Дочку твою, Михелину, — ответила Бруня. — Барыню, у которой она сейчас живет.

— Зовут барыню как?

— Кажись, Анастасия.

— Еще кого?

— Прислугу ихнюю.

— Зовут прислугу как?

— Вот тебе крест, не помню.

— Хорошо, что не помнишь. Помнила бы все, сразу стало бы понятно — куруха.

— Сонь, ты чего?.. Какая я куруха?.. Я ж глазам своим не верю, что вижу тебя живьем. Как на святую гляжу!

Золотая Ручка помолчала, серьезно взглянула на соседку.

— И все равно я тебе не верю.

— Ну, чем хочешь клянусь!.. Хочешь — убей. Слова не пророню!

— Ну и как воры хотят меня отсюда ковырнуть?

— Этого я пока не знаю, — искренне ответила Бруня. — Для начала в меня должен поверить следак.

— Поверить — это как?

— Как? — Подсадная даже удивилась такому вопросу. — И правда — как?.. Не знаю. — Она вцепилась в рукав Соньки. — Мам, подскажи, чего я должна лепить?

— Не называй меня так, — поморщилась та. — Один уже называл.

— Так я от уважения, Сонь… Ну и чего лепить следаку?

— Наверно, что никакая я не Сонька, — пожала плечами воровка.

— Ясное дело. Язык свой раньше откушу!.. А еще чего?

— Про барыню не слыхала, а про Михелину тем более.

— Сонь, ты прямо со мной как с дурой! — почему-то обиделась Бруня. — У меня кумпол тоже чего-то варит!

Сонька глянула на нее, засмеялась.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Чтоб не зевнуть чего.

— Про драку скажи.

— Это обязательно! — Бруня вдруг развернулась и изо всей силы саданула рукой по корявой стене.

— Зачем ты? — удивилась Сонька.

— Чтоб виднее было, как ты меня крестила, — ответила та, стараясь губами унять кровотечение, пожаловалась: — Болит. Вава…

— Ты б еще головой, — улыбнулась воровка.

— Могу! Ради тебя все могу! — Подсадная поднялась, нацелилась головой в стену. — Хочешь — морду в лепеху?

Сонька со смехом отвела ее от стены, усадила, серьезно предупредила:

— Гляди, крыска, нагадишь, всю жизнь будешь жрать собственное дерьмо.

— Дерьмо — это что? — удивилась Бруня.

— Вот то самое.

Скандал с Кочубчиком случился далеко не на пустом месте.

Михелина увидела, как тот, разодетый и расфуфыренный, выкручивается перед большим зеркалом в гостиной, явно готовясь к выходу.

Подошла незаметно к нему сзади, ткнула в спину. От неожиданности Володя вздрогнул.

— Куда засобирался, красавец? — спросила девушка насмешливо.

— Желаешь сделать компанию? — кокетливо улыбнулся он и попытался приобнять ее.

Михелина сбросила руку.

— Компанию, чтоб вместе привести хвоста?

— Чтоб вместе пожиганить по Невскому, мамзель! — Вор поправил шляпу, снова оглядел себя в зеркале. — Мечта аглицкой королевы!

— Снимай шмотье, — жестко приказала Михелина.

— Не понял, — удивленно повернулся к ней Кочубчик.

— Раздевайся, никуда не пойдешь!

— Вы желаете меня видеть голым?

— Я желаю, чтоб ты без разрешения не высовывал морду.

— Без какого разрешения?

— Без моего!

— А ты кто такая, босявка?

— Тебе объяснить?

— Попробуй. А то в упор не вижу!

— Сейчас же раздевайся, иначе больше порог не переступишь!

Кочубчик развернулся к девушке и, расставив руки, двинулся на нее.

— Желаешь, чтоб разделся?.. Голенького желаешь? Так это мы, мадам, можем. Причем даже с удовольствием! — Он вдруг крепко обхватил Михелину за талию, стал своими губами искать ее губы. — Бесовка… Маруха… Телка… Сожру хризу, заглочу!

Михелина с силой оттолкнула его и тут же наотмашь заехала ему по физиономии так, что шляпа слетела с его головы.

Володя на секунду замер, приложив ладонь в щеке, прошептал:

— Маманька твоя… Сонька… как-то съездила меня по морде. И это ей брыкнулось… Ой как брыкнулось, мамзель. — Поднял шляпу, надел на голову, погрозил: — А не пустишь в дом, оставишь на улице, так мне есть кой-кому шепнуть, кто за этими стенами ныкается. Запомни это, шмоха. — И, сильно прихрамывая, зашагал к выходу.

Михелина стояла в растерянности посередине гостиной, увидела вдруг перед собой Никанора.

— Не надо было отпускать их, — произнес он тихо. — Могут определенно беду принести.

— Пошел вон! — вдруг закричала девушка. — Пошел вон!.. Что вы все лезете ко мне!.. Пошли все вон!

Она бросилась в сторону своей спальни, ее перехватила по пути княжна, обняла, прижала к себе.

— Спокойно, милая… Спокойно. Все хорошо… Все уладится.

Погода была теплая, солнечная, народа на Невском было предостаточно. Кочубчик франтовато хромал по проспекту, бросая взгляды на встречных, любуясь собой в отражении витрин.

Следом за ним двигались два шпика, отслеживая каждый его шаг, замечая каждую задержку.

В одном месте Кочубчик на какое-то время прилип к витрине с одеждой, в другой раз замер в числе зевак перед пацаном-фокусником, потом зачем-то купил букетик цветов и воткнул его в петлицу сюртука.

Он почти уже дошел до своего на места, на углу Невского и Литейного, уже видел издали Зоську и Сучка, и в это время к нему с двух сторон прилипли филеры.

Володя трепыхнулся, дернулся, но парни держали его крепко, основательно.

— Спокойно, полиция, — сказал один из них и показал соответствующую бляху.

Повозка, в которую должны были погрузить задержанного, уже стояла наготове, шпики подхватили Кочубчика под руки и без шума и скандала повели к извозчику.

Егор Никитич смотрел на Володю внимательно, не мигая. От такого взгляда тот не знал, как себя держать, поэтому елозил на стуле, изредка вертел головой, но натыкался на пустые стены и снова попадал под внимательный и жесткий взгляд следака.

За отдельным столиком сидел младший полицейский чин Феклистов, готовясь вести запись допроса.

Володя неожиданно улыбнулся Гришину, радостно сообщил:

— Я вас признал. Вы ночью в доме барышни шныркали.

— Молодец, — оскалился следователь и снова уставился на задержанного. — Паспорт имеется? — спросил наконец.

— Никак нет, — почему по-военному ответил Кочубчик. — Потерявши.

— Фамилия.

— Кликуха — Вова Кочубчик.

— Из воров?

— Из бывших.

— Бывших воров не бывает, — оскалился следователь.

— Еще как бывает!.. Вот я, к примеру. Сначала в Одессе марвихером дурку гнал, а потом раз — и в дамках! Помещик Кочубей!

— Это как? — не понял Гришин.

— А так! Полиция земли в награду нарезала — и сразу в помещики!

Феклистов оторвался от писанины, внимательно посмотрел на вора.

— Награду за что?

— Воровку сдал.

— Кликуха воровки?

Володя замялся, глаза его забегали из стороны в сторону.

— Забыл.

— Землю от полиции получил, а кликуху зажученной воровки забыл?

— Пил много, много был битый — голова как решето.

Следователь помолчал, сделал на бумаге какую-то пометку.

— Чем занимаешься в Питере?

— Ничем… Вот гулявши по Невскому, пока не загребли. — Кочубчик старался говорить по-культурному.

— Воруешь?

— Куда там воровать, — горько усмехнулся Володя. — Хворый насквозь. Видите, еле хожу. Чуть было не зарезали насмерть. — Он встал и даже продемонстрировал хромоту. — Только и осталось, что алюсничать.

— Кто чуть не зарезал?

— Воры.

— За воровку?

— За нее, кол ей в хребет!

Егор Никитич сделал еще пометку.

— Откуда костюм?

От этого вопроса Кочубчик вздрогнул.

— Не мой. Чужой.

— Понятно, что чужой. Чей — чужой?

— Подарили.

— Кто?

Володя замялся.