Сонька. Продолжение легенды Мережко Виктор

Шедшая компания состояла из братьев Кудеяровых, еще двух молодых богатых господ и ковыляющего на костылях князя Андрея. Их сопровождали пара карет и пара автомобилей с водителями.

Настроение у молодых людей было радостное, они о чем-то болтали, перебивая друг друга, смотрели на нарядных барышень, чему-то с удовольствием смеялись.

Они почти миновали Таббу, не обратив ни на нее, ни на ее мольбу никакого внимания, как вдруг граф Константин на мгновение замер, прислушался к весьма знакомому голосу. Оставил своих друзей, направился к нищенке.

Друзья, заметив его намерение, придержали шаг.

Граф Константин вынул портмоне с деньгами, подошел к нищенке, пригляделся к ней. В женщине ничего не осталось прежнего — ни лица, ни фигуры, ни осанки. Может, только лишь своеобразный голос бывшей примы.

Прима, в упор глядя на молодого денди, заголосила:

— От лишней копейки вы не обеднеете, от доброты сердца…

— Госпожа Бессмертная, это вы? — пораженный, спросил граф, присев на корточки.

Табба молчала, глядя на него.

— Неужели вы? — повторил Кудеяров-младший.

— Чего надо, чалдон? — окрысилась нищенка. — Либо дай денежку, либо скачи дальше!

— Чалдон даст денежку и поскачет дальше…

Константин вынул из портмоне сотенную купюру, сунул нищенке в кулак.

— Простите, я ошибся.

Развернулся и, пару раз оглянувшись, двинулся догонять друзей.

— Чего там? — с насмешкой спросил старший брат. — Опять помогаешь сирым и обездоленным?

— Мне показалось, — задумчиво ответил Константин, — что это бывшая наша прима. Госпожа Бессмертная.

Петр громко захохотал.

— Я всегда утверждал, что мой брат — сумасшедший!.. Госпожа Бессмертная на паперти?!. Да она давно либо уехала за границу, либо нашла голубчика-толстосумчика и живет себе припеваючи!

— Такого как ты, к примеру! — заметил кто-то из друзей, и все громко рассмеялись.

Андрей, подойдя к Кудеярову-младшему, спросил негромко:

— Это возможно, что госпожа Бессмертная может оказаться нищенкой?

— В России все возможно, — пожал Константин плечами. — Страна такая. — И внимательно посмотрел на князя. — А у вас к ней какой-то особый интерес?

Тот подумал, тронул плечами.

— Скорее у моей кузины. Она была без ума от примы.

— Все были от нее без ума. А ваша кузина весьма пикантная девушка! — игриво посмотрел на князя граф. — Вишенка, созревающая на глазах!

— Боюсь, граф, вы уже перезрели для подобной вишенки, — холодно ответил Андрей и заковылял на костылях прочь.

На следующий день к тому месту, где попрошайничала Табба, подкатил дорогой экипаж, дворецкий Михаил помог князю Андрею спуститься на землю, после чего из кареты выскочила Анастасия.

Нищенка сидела на голом камне, ее обнаженные ноги были поцарапаны, лицо в кровоподтеках, голос после ночной пьянки стал совсем хриплым, больным.

— Люди добрые, красивые, счастливые… Если в вас есть хотя бы капелька сострадания, посмотрите на несчастную женщину, лишенную всех радостей жизни…

Княжна подошла к ней, присела на корточки.

Андрей остановился рядом.

Табба, удивленно глядя на молодую, нарядную барышню, замолчала.

— Это вы, — тихо произнесла Анастасия. — Определенно вы… Я не могу ошибаться. Вы ведь госпожа Бессмертная?

Прима молчала, тяжело глядя на нее.

— Признайтесь. Почему вы боитесь?.. Я желаю забрать вас отсюда! Скажите же, что это вы!.. Я подруга вашей сестры Михелины! Не молчите, умоляю вас.

Прима, словно завороженная, не сводила с девочки глаз. К ним направлялась заинтригованная Зоська.

— Это мой кузен, — показала девушка на Андрея. — Он намерен разыскать вашу сестру. И вашу маму. Хотите, мы сделаем это вместе?

— Чего молчишь, клуша, когда с тобой господа балакают?! — возмутилась Зоська. — Провякай чего-нибудь, артистка сраная!

Андрей сунул ей в руку деньги, и та, опешив от такой подачки, захромала прочь.

— Во какие господа к полоумной приходят!.. Вчера сотенную дали, сегодня поменьше. И за то спасибочки…

— Вы ведь артистка? — допытывалась княжна. — Вас так назвала эта женщина. Артистка?.. Почему вы молчите, сударыня?

Табба неожиданно уронила голову на колени княжны, и спина ее зашлась в беззвучной истерике.

Ялта встретила воровок солнечным, жарким днем, нарядными женщинами, достойными мужчинами, крикливыми зазывалами, выдержанным вином, мерными ударами тяжелых волн в набережную.

Одетые в легкие прогулочные платья, они сидели в открытом ресторане, пили легкое крымское вино, вели необязательную беседу с немолодым полным господином, подсевшим за их столик.

— Я наблюдаю за вами уже не первый день, — говорил господин, — и должен сказать, что я практически потерял сердце.

— Вам помочь его найти? — с улыбкой спросила Сонька.

— Если вы будете так любезны. Это в ваших силах.

— Мамочка, — с улыбкой сказала Михелина, — господин, по-моему, намекает на что-то серьезное!

— Почему намекаю? — возмутился мужчина. — Я говорю вполне прямо и откровенно!.. Я влюбился в вашу мамочку! — Он довольно бесцеремонно взял руку воровки, стал излишне внимательно рассматривать дорогие украшения на пальцах. — Просто схожу с ума от ваших ручек.

Мать и дочь переглянулись.

— От ручек или украшений? — уточнила Сонька.

— Конечно от ручек. Украшения — это что?.. Цацки!.. Стекляшки! А руки у вас просто восхитительные.

— Вы хотите сделать мне предложение?

— Почему нет? — пожал плечами господин. — Я не самый бедный здесь человек, меня знает вся Ялта!

— Вы здесь знаменитость?

— В некотором роде. Но я человек скромный и не люблю себя афишировать. Предпочитаю держаться в тени. Если, к примеру…

— Если, к примеру, вы человек скромный и не бедный, — прервала его Михелина, — закажите мне на десерт самый вкусный торт! Обожаю сладкое.

— Я, конечно, закажу, — сказал мужчина, — хотя замечу, что сладкое кушать крайне вредно. Особенно юным особам.

— А немолодым? — спросила Сонька.

— Тем более!.. Растут не только бедра, но и все остальное.

— Нам это не грозит, — решительно заявила воровка. — Вам жаль денег заказать сладкое?

— Мне жаль ваши бедные фигуры!

Господин поднялся и не спеша зашагал к стойке заказывать.

— Дешевое разводилово, — сказала Сонька. — Местный марвихер.

— Я это поняла, — кивнула дочка. — На что он рассчитывает?

— Что облапошит нас, глупых и богатеньких.

— Это вряд ли ему удастся! — рассмеялась Михелина. — Может, ковырнем его?

— А что с него ковырнешь?

— Портмоне. Там две сотенные бумажки.

— Значит, успел уже тиснуть. Будем наказывать.

— Ты или я?

— Попробуй ты, — согласилась мать.

Господин вернулся, засовывая портмоне в задний карман, тяжело опустился на стул.

— Сейчас подадут.

— Премного благодарны, — склонила головку Михелина.

На небольшую сцену вышли три музыканта — аккордеон, скрипка и ударные, сделали небольшое вступление, и по ресторану разлилось томное южное танго с небольшой фальшивинкой в верхах.

Михелина поднялась, поклонилась господину.

— Не откажете девушке в танце?

Тот удивленно вскинул на нее глаза, без особого удовольствия поднялся, и они направились к танцевальному пятачку.

Кроме их пары здесь топтались еще несколько дам и господ, Михелина вела «ухажера» легко и игриво, выделывая, к его удивлению, неожиданные кренделя, и в какой-то момент ловко выдернула из его «жопника» портмоне, быстро сунула в карман платья.

Музыка закончилась, пара вернулась к столу.

Мать и дочка переглянулись, поняв сразу друг друга.

— Должен заметить, — мотнул головой подуставший господин, — ваша дочка укатает любого жеребца!

— Если вас считать жеребцом, то да, — улыбнулась воровка и поднялась. — Нам пора.

— А как же десерт?

— Оставляем вам. — Сонька достала из сумочка мелкую купюру. — А чтоб не разорять вас, примите в порядке компенсации это.

Михелина подхватила мать под руку, и они весело пошли к выходу.

— Завтра во столько же и в этом месте! — крикнул вслед господин.

— Если у вас хватит денег! — со смехом ответила воровка.

Ночь в Ялте черная, густая, с крупными звездами на небе. Шумно налетают волны на причал, вскидываются изредка пароходные гудки, играют на набережной сразу несколько инструментов — от аккордеона до скрипки, веселится праздный народ, радуясь взлетевшим в небо петардам.

Сонька и Михелина сидели на изящном балкончике гостиничного номера, выходящего прямо на море, пили чай, вели негромкую беседу.

Через балкон от них сидел некий господин с небольшим биноклем, с интересом разглядывающий гуляющую публику, порт и подчас даже воровку с дочкой.

— Ты его очень любила? — спросила Михелина.

Воровка задумалась, тихо ответила:

— Очень. Иногда даже больше, чем себя.

— А за что?

— Не знаю. Любят не за что, а потому что.

— Хорошо, ты любила его, потому что…

— Потому что он был для меня всем. Я даже тебя и Таббу забыла ради него.

— Но ведь он предал тебя.

— Предал. И не однажды. А все равно любила.

— Сейчас тоже любишь?

Сонька опять задумалась.

— Сейчас уже нет. Сейчас жалею, что все уже позади и ничего не вернешь.

— А ты бы хотела вернуть? — удивилась дочка.

— Совсем немногое. Первые наши ночи в Одессе. И еще мои слезы…

Господин на соседнем балконе перевел на них бинокль, стал их разглядывать.

— Чего он зырит? — разозлилась Михелина.

— Кто-то из нас понравился, — улыбнулась мать.

Дочка показала язык господину, снова повернулась к Соньке.

— Если б меня человек предал, я бы никогда его не простила.

— Когда любишь, все прощаешь. Становишься слепой и глухой. Тебя ведь тоже предали, а ты все равно любишь.

— Кто меня предал?

— Твой любимый.

— Андрей?!

— Да, князь Андрей.

От обиды и возмущения дочка даже откинулась на спинку кресла.

— Он не предавал меня. С чего ты взяла?

— Он не стал искать тебя, смирился, что ты исчезла.

— А что он мог сделать?

— Когда любишь, дочка, можно сделать все. Даже это море пешком перейти до другого берега.

Михелина помолчала, отрицательно покрутила головой.

— И все равно я не верю. Когда-нибудь я встречу его.

— Все правильно, — улыбнулась мать. — Только не повторяй ошибок матери. И еще — помни, что мы воровки.

— Почему это я должна помнить?

— Потому что есть в этом мире князья и есть воры. А эти жизни никогда не пересекаются. Каждому — свое.

Дочка о чем-то задумалась, затем решительно заявила:

— Увидишь, он приедет сюда!

Сонька улыбнулась.

— Прилетит. На крыльях.

— Дам телеграмму — и приедет!

— Не делай глупости, Миха. А то как бы вместо князя полиция не явилась.

— Не явится!.. Сколько здесь живем, ни один дубарь не прицепился.

— Не сглазь. А насчет телеграммы подумай. Рискованное дело.

Глаза Михелины налились гневом.

— Я хочу, чтобы Андрей приехал, и он приедет! И ты тогда увидишь, что он не предавал меня!

Воровка улыбнулась, печально сказала:

— Вот ты и ослепла, детка моя. — Помолчала, добавила: — Каждую минуту думаю о Таббе. Увидеть бы вас вместе, и большего счастья не придумаешь.

Ночью княжне не спалось. Она вышла из своей спальни, неслышно прошла по комнатам, заглянула по пути в некоторые помещения, затем вошла в бывший отцовский кабинет. Зажгла здесь свет, принялась с бессмысленным интересом просматривать книги, стоявшие на стеллажах. Вдруг до ее слуха донеслись странные звуки. Их можно было принять за какое-то невнятное бормотание, за сдавленные рыдания, за истязание несчастного, отвергнутого.

Анастасия покинула отцовский кабинет, вышла в большой зал, прислушалась. Звуки доносились из спальни, которую выделили для бывшей примы.

Княжна тихонько приблизилась к ней.

Дверь спальни была чуть приоткрыта. Девочка подошла поближе и увидела Таббу, стоявшую на коленях перед образами и взывавшую к Господу со словами горестной мольбы:

— Боже праведный… Боже милосердный. Помоги мне в моих страданиях. Помоги избавиться от мучений, не покидающих меня ни днем, ни ночью. Страдаю о матери, мной отвергнутой. Болею о сестре, мной презренной. Помоги встретить их, покаяться, упасть на колени и попросить прощения… Боже, помоги мне. Сожалею о содеянном, надеюсь на спасение. Господи, помоги мне…

Анастасия перекрестилась и тихонько удалилась от спальни артистки.

Жара накрыла Ялту с самого утра.

Сезон был в разгаре, и на ялтинском почтамте народу было предостаточно. Михелина сидела за столиком, на специальном бланке старательно выводила текст телеграммы. Сонька стояла рядом, обмахиваясь веером и наблюдая за находящимся в помещении народом.

Неожиданно заметила в толпе того самого господина, у которого они недавно тиснули бумажник, быстро отвернулась, прикрылась веером. Господин прошелся до стеклянной стойки, заглянул за нее, окинул взглядом зал и направился к выходу.

Михелина выводила: «САНКТ ПЕТЕРБУРГ НАБЕРЕЖНАЯ ФОНТАНКИ ДОМ КНЯЖНЫ БРЯНСКОЙ ТЧК ЯЛТА ПРИНЯЛА НАС КАК РОДНЫХ ТЧК МАМЕНЬКА СЧАСТЛИВА ТЧК ОЧЕНЬ НЕ ХВАТАЕТ ВАС ЖДЕМ ТЧК АННА».

Отложила ручку, промокнула чернила, дала матери почитать. Та пробежала глазами написанное, согласно кивнула, негромко сообщила:

— Здесь ошивается мой жених.

— Который? — не сразу поняла Михелина.

— У которого ты тиснула лопатник. Будь повнимательней.

— Видать, на охоту вышел, — засмеялась дочка и направилась к стойке для подачи телеграмм.

Сонька с дурным предчувствием снова окинула взглядом зал, прошлась почти до самой двери, даже выглянула на улицу, но нигде ничего настораживающего не заметила.

К ней подбежала радостная Михелина, чмокнула в щеку, заявила:

— Вот увидишь, недели не пройдет, как он будет здесь!

— Дай бы Бог…

Они спустились по ступенькам почтамта, пересекли площадь, вышли на набережную. Воровка снова огляделась.

— Ты чего, мам? — не поняла дочка.

— Тревожно что-то, — ответила мать. — Как бы чего не случилось.

— Пошли быстрее отсюда.

Сонька взяла дочку за руку, желая направиться в один из узких переулков, и в это время им навстречу вышел их знакомый «жених», а сбоку тут же нарисовался сосед по балкону.

Воровка с дочкой отчаянно ринулись назад, однако здесь дорогу им пересекли еще два господина в штатском, крепко схватили воровок под руки.

«Жених» и сосед по балкону подошли к ним, оба почти одновременно достали из карманов номерные жетоны, поднесли их к лицам воровок.

— Вот я и делаю вам предложение, мадам Сонька, — сказал с улыбочкой «жених». — Прошу вас и вашу очаровательную дочку в ялтинское отделение уголовного сыска для последующего этапирования в Санкт-Петербург…

Анастасия неслась по дому — из комнаты в комнату — с такой скоростью, что едва не сбила с ног дворецкого, боком зацепила Катеньку с чайным подносом и влетела в комнату Таббы.

— Сударыня! — закричала она, размахивая телеграммой. — Ваши маменька и сестра нашлись! Они в Ялте! Ждут нас!

Прима, изящно одетая, ухоженная, но все еще с травмированной рукой, взяла телеграмму, прочитала вслух:

— «Ялта приняла нас как родных. Маменька счастлива. Очень не хватает вас, ждем. Анна». — Подняв глаза на возбужденную княжну, спросила: — Анна — это Михелина?

— Конечно!.. Я же вам рассказывала! — Девочка присела рядом с ней. — Едем?

Табба благодарно взяла руку княжны, поднесла к губам.

— Когда?

— Да хоть завтра, послезавтра!.. Чем быстрее, тем лучше.

— Надо успеть собрать вещи.

— Какие вещи?.. Там ведь море, тепло! Все самое легкое и самое красивое! — Княжна выхватила из рук артистки телеграмму, бросилась в большой зал. — Позвоню князю Андрею!

— Катенька! — Табба заспешила к себе. — Ступай сюда, будем собираться в Ялту!

Анастасия набрала телефон, услышала голос князя.

— Кузен! Ты сейчас умрешь!.. Только слушай и не перебивай! А лучше всего сядь, чтоб не упасть! — Выдержала паузу и в разбивку произнесла: — Объявилась твоя Миха!.. Не веришь? Клянусь, не вру!.. Вот телеграмма от нее! В руке!.. Она с маменькой… ну, с Сонькой… в Ялте! Ждут нас!.. Ты рад? Нет, ты не сошел с ума от счастья? Сошел?!. Я тоже!.. Как, когда едем?.. Когда скажешь! Хорошо, завтра! Заказывай билеты!

Горная дорога из Ялты в Симферополь опасна и красива. Опасна крутыми поворотами, красива — невероятными пейзажами и нависшими скалами. Сквозь лес иногда проскальзывает синее до неправдоподобия море, затем вдруг дорога летит вниз и все исчезает в пыльных и глухих ущельях.

Из Ялты в сопровождении трех конных жандармов несся тюремный тарантас. От копыт и колес вздымалась горная галька, встречные повозки торопливо уступали дорогу едущим, и ездоки потом долго смотрели вслед арестантскому экипажу.

Руки Соньки и Михелины были схвачены наручниками, по бокам от них сидели хмурые жандармы, кучер лупил лошадей безжалостно и с нехорошим удовольствием.

Воровок от тряской и быстрой езды укачивало, они безразлично и устало смотрели на ускользающую под тарантасом дорогу, лишь изредка переглядываясь и чему-то печально усмехаясь.

Впереди показался кортеж из трех дорогих белого цвета карет.

Несся он навстречу так весело, быстро и бесшабашно, что даже конные жандармы и арестантский тарантас слегка осадили бег, будучи вынужденными посторониться.

Сонька и Михелина с безразличным видом подняли головы, чтобы поглядеть на летящие навстречу праздничные кареты, мать с сочувствием перевела взгляд на дочку, и вдруг, когда кортеж уже почти промелькнул мимо, воровки узнали едущих.

По горной дороге в Ялту мчались те, кого они не дождались. Княжна Анастасия, князь Андрей, Табба…

Михелина рванулась вперед, закричала, с силой оттолкнула жандарма, едва не вывалилась из тарантаса, но ее успели перехватить, вернули на место, и в следующий миг воровку с двух сторон снова держали крепкие мужицкие руки.

Белые кареты уносились к морю легко и изящно.

В противоположную от них сторону грохотал по тряской дороге арестантский тарантас.

Сахалин. 1906 год

Пан Тобольский прибыл на Сахалин поздней осенью.

Было воскресенье, поэтому работы в этот день не проводились.

Поляк неподвижно сидел на каменистом берегу моря, смотрел на бескрайний свинцовый простор, и понять по его состоянию, о чем он думал, было невозможно.

Услышал сзади чьи-то шаги, оглянулся.

Это был Михель. Следом за ним стаей семенили бродячие собаки.

Пан Тобольский улыбнулся божевольному, жестом пригласил:

— Присаживайся, Михель.

Тот поколебался слегка, тяжело опустился на камень. Собаки остались в стороне.

Михель показал рукой на море, промычал: