Призрачный бал Форш Татьяна

– Захар, помолчи чуток, – осадил его старик, сидевший в телеге у самого края, – благодари, что жива еще кобылка, пешком не идем, и то слава богу.

– Степаныч, а давай я тебе козлы уступлю и буду с мягкой соломки тебя хаять. А? Хорошо сидишь-то? Вот и помалкивай, а меня не учи. – Парень что было сил хлестнул лошадку по крупу, отчего та рванула вперед. Из телеги понеслись разноголосая брань и детский плач.

– Вот ведь супостат, – старик покачал головой, вцепился скрюченными пальцами в борт телеги и, оглянувшись на переполошенных людей, спросил: – Все целы? Варвара, угомони пацанят, скоро уж приедем, знаю я эти места. За пролеском усадьба будет, при ней деревенька. Авось и не откажут в ночевке.

Захар примолк, натянул поводья, лошадка пошла потише. Понял, что напрасно сорвался, но виниться не стал. Еще чего не хватало, чтобы Варвара его слабость увидала. Она и без того его к себе близко не подпускает, а чуть покажи себя с дурной стороны, вообще в глаза смотреть откажется. А взгляд у нее точно русалочий. Глазищи большие, зеленые, ресницы пушистые. Да носик вздернутый, весь веснушками усыпанный.

Варя попала к ним совсем соплячкой. Степаныч о том говорить не любил, но вроде как сиротой она осталась. Девчушку ему то ли подкинули, то ли старик сам сиротку пожалел, теперь уже и не важно, прижилась она и к дороге быстро привыкла, почти не капризничала. Только ночами все, как в бреду, мамку звала. Захар тогда уже совсем взрослым был, почитай двенадцатый годок шел, и Варвару он взялся защищать как младшую сестренку. А как подросла, понял вдруг, что пропал. Поначалу и не приходило в голову ничего такого. Отгонял от нее ухажеров, так обидят ведь. Что видеть ее постоянно хочет, опять же надзор. И не ревность это вовсе, как Степаныч любил повторять. А старый черт улыбался, глаз щурил да приговаривал:

– Не твоего она поля ягодка, Захар. Сам видишь, какая красавица выросла, расцвела, что роза в саду царском. Не дури, откажись от помыслов своих, пока не поздно. Сам себя этой любовью погубишь.

Захар отнекивался и огрызался. Какая, мол, Варька роза? Чисто репей. Колючая да вредная. И не ревнует он ее вовсе. Да только как глянет девка взглядом своим зеленым, гривой огненной качнет, так у Захара земля из-под ног уходит. Неужто и правда влюбился? А если и так, то что? Степаныча что ли слушать, который уже и себя не помнит, ему сто лет в обед? Что бы он понимал, старая колода? Варя привыкла видеть в Захаре только брата, но ведь это не беда. Он из кожи вылезет, чтобы она поменялась к нему. Иначе и жить не стоит.

Захар украдкой обернулся, посмотрел на свою зазнобу, едва сдержав улыбку. Вон как она с ребятишками ловко управляется. Только ведь ревели, а теперь, погляди, притихли и жмутся к ней, как котята озябшие. Хотя и не холодно, лето на дворе. Интересно, о чем она сейчас думает? Всяко не о том, о чем он. Что однажды вот так же и их с Захаром ребятишки будут к ней прижиматься и ластиться. И не будет больше этой дороги бесконечной. Осядут они где-то, Захар дом сладит, хозяйство заведут. И заживут душа в душу.

Варя перехватила взгляд возницы, и в зеленых ее очах сверкнула искорка. Парень живо отвел глаза и уставился на дорогу.

Варвара никогда не принимала неумелые ухаживания Захара всерьез. Большой, точно медведь, волосы вихрами нечесаными и груб не в меру. Парень гонял от нее ухажеров, словно была она его собственностью, не иначе. Варя злилась и обижалась. Иногда до того докучал, что хотелось спрятаться, но она считала его родным братом, была за многое благодарна, потому не могла вот так от себя оттолкнуть. Только понимала Варя и то, что Захар от своего не отступится, старалась от него отдалиться, но не сразу, а постепенно. Держалась больше в стороне, на разговоры не шла, сказывалась уставшей, если он звал прогуляться. Высказать бы, что не любит она Захара, облегчить душу, так он ведь сам не идет напрямую. Все увертками да ужимками, извивается, что уж на углях, а не говорит ничего. Уж лучше бы сразу все разъяснить, и буде. Больно ему станет. Так пройдет. Не вечно же страдать и маяться. Встретит другую и забудет Варвару. Да и она не может всю жизнь с артистами кочевать. Устала. Ноги от плясок болят, мозоли почти не заживают. Не ее эта жизнь – чужая. Никто не спросил Варю, хочет ли она себе такой судьбы.

Перед глазами поплыла пелена непрошеных слез, которые принесли воспоминания. Отца своего она не знала, его медведь заломал, когда Варвара и на свет еще не появилась. Матушка, пока не захворала, одна дочь растила. Варе шестой годок пошел, когда матушка померла, промаявшись в горячке три ночи. Ни бабушек, ни дедушек у девочки не осталось, а кому сирота нужна беспризорная? На другой день после похорон матушки к ним в деревню приехали бродячие артисты. Народ собрался поглазеть, а про нее вроде как и забыли. Так и сидела Варя одна на порожке, размазывая кулачком слезы обиды и гладила кота Тимофея. Он ластился к ней и мурлыкал, наверное, потому, что сам был таким же брошенным сиротой.

– А ты чего тут одна сидишь? Почему не пошла представление смотреть?

Варя подняла голову и увидела старика с длинной седой бородой. Тимофей выгнулся дугой и зашипел. Не любил он чужаков.

– Не хочу.

– Как же такое может быть? – старик удивился и пригладил бороду широкой ладонью. – Там леденцы раздают, а тебе теперь и не достанется.

– Не люблю я леденцы. – Варя сжала губки. Леденцов она и вовсе не пробовала. У матушки денег на сладости не хватало. И на ярмарку она Варю водила, только чтобы продать корзинку яиц, что несли куры, да полведерка молока от козы Маньки.

– Все маленькие девочки любят леденцы, – стоял на своем старик.

– Я не маленькая. – Варя подхватила двумя руками котейку и хотела уйти в дом, но услышала окрик соседки тёти Глаши.

– Варька, ты чего тут расселась? Я тебя по всей деревне искала, чтобы на артистов отвести посмотреть. Опять с этим паршивым лобзаешься. Тьфу!

Старик тоже оглянулся на окрик, а потом посмотрел на Варю.

– Тимка не паршивый, у него даже блох нет, – тихонько сказала девочка, прижав к себе несопротивляющегося кота, – а тетя Глаша меня вовсе не искала, я здесь с самого утра сижу. И никому я не нужна, потому как мамка померла, и я теперь…

Она не смогла договорить. В горле встал колючий ком, а из глаз брызнули злые слезы. Кот вывернулся у нее в руках и лизнул в щеку. Но Варя никак не могла успокоиться. Она рыдала в голос, запрокинув голову. Тетя Глаша недовольно махнула рукой и направилась к девочке. Варя знала, что тетка запросто может наподдать, как лупит она своих детей. Испугалась и прильнула к старику, ища защиты. От него девочка чувствовала доброту и потому совсем не боялась.

– Ты что это на мою внучку бранишься? – старик погладил Варю по голове. – Она мне уже рассказала, что никто ее с самого утра не хватился. А если бы дите в лес убежало?

– И не велика беда, – вдруг сорвалась тетка, – у меня своих семеро по лавкам, сладу с ними нет. Не хватало мне еще брошенок подбирать. По доброте душевной присмотрела, вот еще и тумаков получила. И что же ты внучку только теперь вспомнил? Где раньше-то был?

Соседка брызгала слюной и трясла кулаком в воздухе, раскрасневшись, что созревший помидор. А потом плюнула под ноги старику, и не дождавшись разъяснений, пошла прочь.

Варя не хотела отпускать своего спасителя и только крепче прижалась к нему. Старик все понял и, мягко отстранив от себя ребенка, присел перед девочкой на корточки.

– Так ты, выходит, сирота?

Девчушка кивнула, с трудом сдержала вновь набежавшие слезы и уткнулась в мягкий кошачий бок.

– Вот что, собирайся-ка ты, и пошли со мной. Ну, чего стоишь? – увидев Варино замешательство, старик положил широкие ладони ей на плечики и подтолкнул в сторону дома. – Забери, что в дороге пригодится, да поедем.

– У меня нет ничего … дедушка. Только вот Тимка. Но ты ведь его не возьмешь с собой. Зачем тебе лишний рот?

Зеленые, зеленее молоденькой травки, детские глазенки с надеждой посмотрели на старика, и у того сердце едва не выпрыгнуло из груди от жалости.

– Тебя кто таким глупостям научил? – вместо ответа спросил он.

– Тетя Глаша так сказала, когда я к ней жить попросилась, – бесхитростный ребенок выдал правду как на духу. – Она на самом деле не такая злая, только устает шибко, вот и кричит иногда.

– Не злая, говоришь. – Старик взял маленькую Варину ладошку в свою руку, – ну, идём.

Варя отпустила кота и поцеловала его в нос. Тимофей мурлыкнул и остался сидеть на месте. Только взглядом обжег, почти человеческим. Девочка отвернулась и кивнула, давая понять старику, что готова идти.

– А чего это ты друга своего оставила? – усмехнулся старик, забирай с собой, авось не съест он много.

Улыбка на детском личике расцвела ярким маковым цветком. Варя подозвала котейку и сцапала на руки, прижав посильнее, пока этот добрый старик не передумал.

Василий Степаныч был самым старшим в труппе бродячих артистов, никто и не вспомнит, откуда он появился и как собрал вокруг себя народ, но слову его перечить не смели. Поэтому, когда он привел маленькую напуганную девчушку, прижимавшую к груди кота, такого же рыжего, как она сама, ей просто уступили место в телеге и накормили вкуснющей кашей.

Варвара потрясла головой, отгоняя воспоминания. Вокруг уже совсем стемнело, и Захар правил лошадку разве что не на ощупь. Мимо, насколько хватало взгляда, проплывали поля. Зеленые при свете дня, теперь же они казались черными и бескрайними.

– Захар, – от неожиданного окрика Степаныча Варя вздрогнула, – ты куда нас завез? Уже давно деревня должна быть. Или снова придется в поле ночку коротать?

– Степаныч, не шуми, – добродушно ответил тот, – вон впереди огоньки теплятся, авось не промахнусь.

Мужики и бабы, которые до сих пор спали, зашевелились, разминая затекшие ноги, радостно загомонили.

– Тише вы, – осадил Степаныч, – не приехали еще. Кому не терпится, может за телегой бежать.

Несмотря на поздний час, навстречу телеге высыпал народ. Степаныча теперь уже никто не слушал, мужики спрыгнули на землю, помогли выбраться бабам. Сонные ребятишки терли кулачками глаза, но стояли смирно, не капризничали.

На гостей смотрели настороженно. У Вари на душе заскребли кошки от недоброго предчувствия. Чего бы деревенским в такое время по дворам разгуливать? Может, приключилось чего? Да вроде тихо вокруг, даже собаки молчат. Только где-то вдалеке заливается соловей.

– Здравия вам, добрые люди. – Степаныч, кряхтя и постанывая, спустился с телеги. Захар видел, но помогать нарочно не стал, затаил обиду на старика. – Уж простите, что в столь поздний час нарушили ваш покой, но и вы нас поймите. Артисты мы, колесим по деревням да весям, народ веселим плясками, шутками-прибаутками. Заблукали вот. Коли не откажете в ночлеге и ужине, отплатим по совести.

Вперед вышел не старый еще мужик, с буйными русыми кудрями. По выправке похожий на военного, он встал впереди, точно закрывая собою остальных.

– Коли пожаловали, не прогоним. Удобствами особыми не располагаем, переночевать на гумне можете. А отужинать в моем доме милости прошу. Староста я местный.

Степаныч пригладил бороду и посмотрел в стремительно затягивающееся чернотой небо. Тяжелые, бугристые тучи обжигали всполохи молний, а где-то высоко гремели раскаты грома. Не простая была гроза, совсем не та, которая застала их в пути совсем недавно. Тучи, будто живые, бурлили, кипели, точно в небесах разыгрался нешуточный шторм. Гром грохотал все сильнее, заставляя сердце замирать. Молнии вспарывали воздух, змеями вились к земле, точно старались дотянуться до чего-то или кого-то.

Местные в едином порыве бросились креститься и, как показалось Степанычу, посмотрели на своего старосту с надеждой и затаенной мольбой. Тот нахмурил брови, исподлобья оглядел народ, но ничего не сказал, только рукой махнул, приглашая следовать за ним. Развернулся спиной и, ссутулившись, побрел по тропе.

Обратно в телегу никто забираться не стал, пошли пешком.

Захар, воспользовавшись моментом, кинулся к Варваре. Оттеснил от нее Матвея, который уж больно близко подошел и попытался взять девушку под руку.

– Варька, садись, давай я тебя довезу. Со мной не страшно.

Она ловко вывернулась и улыбнулась, вроде как виновато.

– А я не боюсь, Захарушка. С чего ты взял?

– С того и взял, что не слепой! – огрызнулся Захар. Отчего же она колючая такая? Ей богу, репей!

– А коли тебе страшно, то вон за Степаныча держись, – подковырнула его Варя, – не смотри, что старик, он любому молодому фору даст.

Захар надулся, как индюк, влез на козлы и всю дорогу ехал молча. На Варю даже не смотрел. А если бы посмотрел, то увидел, с каким облегчением она приняла его обиду.

Варя вошла в дом старосты последней, хотела дождаться Захара, извиниться. Он неплохой парень, только не понимает, что не пара они. Но тот нарочито медленно распрягал лошадку, потом так же не спеша, точно ленился, стреножил ее и принялся чистить пучком сорванной травы тощие бока.

В небе снова прогрохотал гром, и первые тяжелые капли упали в траву. Варя не стала больше ждать и вошла в душную темноту дома. Под ногой тут же что-то хрустнуло. Наклонившись, девушка пошарила рукой и подняла с пола деревянную лошадку. Значит, в доме есть маленький ребенок, а это его игрушка.

В хате было жарко и тесно от набившегося народа. Варя поздоровалась с хозяевами и поискала глазами место, куда бы можно было присесть.

Степаныч что-то обсуждал со старостой, у печи возилась женщина. Она стояла к Варе спиной, но услышав шаги, обернулась. На ее совсем еще молодом лице застыла печать усталости. Под глазами пролегли тени, лоб расчертили морщинки, уголки губ скорбно опущены, а из-под платка выбивалась серебристая прядка. Недовольно взглянув на еще одну «побродяжку», она вдруг охнула, увидев в руках девушки игрушку, и зажала рот, точно боясь не сдержать крик. Староста, почуяв неладное, тотчас подошел к жене и, обняв за плечи, проследил ее полный удивления и неприкрытого ужаса взгляд. И по мере того как в его глазах появлялся страх узнавания, каменели, становясь жестче, его черты.

– Ты где это взяла? – наконец хрипло спросил он у Вари.

– В сенях нашла. В темноте не рассмотрела и наступила. Я ее не сломала, вот смотрите. – Девушка протянула лошадку старосте, но тот выхватил игрушку и, не глядя, швырнул в печь.

– Настасья, накорми гостей, а потом отведи на гумно для ночевки. Утром они уезжают, – не объясняя, приказал староста старшей дочке и вышел в сени, уводя с собой всхлипывающую хозяйку.

– Хорошо, батюшка! – Из темного угла, где под иконами на большом сундуке жались друг к другу еще две девчушки лет восьми – десяти, тут же вышла девушка приблизительно Вариных лет и засуетилась у печи, где исходил паром котелок.

– Варвара, ты чего натворила? – шикнул Степаныч, после того как за старостой захлопнулась дверь, и подвинулся, освобождая для девушки место на лавке.

– Ничего я не творила. Вошла в дом, а тут эта лошадка… Ну и…

– Батюшка дюже на тебя рассердился. – Варя не сразу поняла, что тихий голосок принадлежал хлопочущей у печи девушке. – Он эту лошадку своими руками выстругал, а потом на могилу Егорушкину снес. Зачем вы ее в дом принесли? Это же грех страшный.

Варя нахмурилась. Какая могила? Она ведь эту игрушку только что с пола подобрала, о чем тут же и рассказала Настасье, но та только покачала головой и отвернулась к печи, проворно наполняя кашей деревянные миски.

Неужели не поверила? И почему все остальные смотрят на Варю и молчат? Осуждают? Да за что же? Она ведь ничего плохого не сделала!

Варя развернулась и со всех ног кинулась прочь из хаты. Пускай думают, что хотят! Еще ни разу она не опорочила себя ложью, а значит, и извиняться не за что!

Дверь распахнулась, выпуская Варю в сени, и она врезалась в могучую грудь великана. Тот не растерялся. Нежно сжал ее своими сильными ручищами, будто бы оберегая от всего враждебного мира, и низким голосом Захара спросил.

– Ну? Куда собралась? Али кто обидел?

И тут Варвара от обиды и растерянности зарылась в его пахнущую потом и лошадьми рубаху и разревелась, как дите малое.

– Кто тебя обидел? – спокойно повторил Захар, но теперь в его голосе послышалась угроза. – Отвечай, Варюш!

– Никто не обидел, Захарушка. – Варя точно снова вернулась в детство. Оказавшись среди чужих людей, она боялась только одного: что ее могут оставить прямо на дороге, и только он мог так же легко, как сейчас, развеять ее страхи. – Дай мне пройти. Хочу на улице воздухом подышать. В доме, видишь, душно.

– Куда ты пойдешь? На дворе, смотри, какой ливень! Пережди, и вместе выйдем, ежели охота. – Он отстранил ее от своей вымокшей до нитки рубахи и отряхнулся, точно медведь, обдав подругу холодными каплями, сорвавшимися с его чернявых, точно у цыгана, кудрей.

– Тогда в сенях постою, – согласилась Варя, отерев с лица дождевые капли. Она прекрасно понимала, что с Захаром не поспоришь. Вроде и не настаивает, а ежели приклеится, так хуже банного листа будет!

– В сенях можно. Тут не каплет! – на его красивом смуглом лице блеснула белозубая улыбка. Он успокоенно захлопнул дверь в избу и прошел к входной двери. – А хошь, дверь открою? Заодно и воздухом надышишься.

Варвара не стала спорить. Только устало кивнула и встала у него за спиной, спасаясь от ворвавшегося в дом ветра, несущего с собой холодные капли и невероятный запах свежести.

Дождь и правда лил стеной. Небо разрывали молнии, ветер гнул деревья, клубя черные тучи. Варе вдруг подумалось, что это боженька гневается за их бессмысленную жизнь, и вот наступил час расплаты.

Куда же их занесло? Что это за деревня такая чудная? И люди в ней какие-то странные…

Едва слышные шаги заставили Варю вздрогнуть. Захар тоже услышал и шагнул вперед, окончательно загородив собой дверной проем.

– А чего в дом не проходишь? – Варя узнала голос старосты. Интересно, куда он ходил в такую погоду? И где его жена? Надо бы извиниться. Хоть и не за что, да мало ли? Может, они все тут душевнобольные.

– Да вот, не серчай, хозяин, подругу вывел воздухом подышать. – Захар посторонился, запуская в сени промокшего насквозь старосту. Тот шагнул, но увидев Варю, на мгновение замер, виновато потупив взгляд. Но уже в следующий момент от неловкости не осталось и следа.

– Не серчай на мою жену, девонька. – Хозяин дома погладил ладонью выбеленную сединой бороду. – Как сына потеряла, так сама не своя стала.

– И вы на меня… – Варя хотела было снова завести разговор о том, где и как нашла злополучную игрушку, но староста ее перебил.

– А что же вы тут-то стоите? Настасья уже всех ваших кашей потчует. Пойдемте же в дом скорее!

Захар взглянул на Варю, точно ожидая соизволения. Та лишь коротко кивнула и позволила ему увлечь ее в дом.

Находиться за столом было тяжко, все молчали, только ложки стучали о деревянные бока мисок. Так бы встать и уйти, да куда пойдешь? За окном буря, ночь, а она одна, в незнакомой деревне.

Хотя нет! Не одна!

Большой и надежный Захар вдруг стал казаться самым близким и родным человеком на целой земле. Варя сидела к нему совсем близко, так, что чувствовала жар, идущий от его могучего тела. Управившись с кашей, он теперь сидел, скучая, и украдкой поглядывал на девушку. Она хоть и не видела, но кожей чувствовала бросаемые им взгляды. Смущалась и ковыряла ложкой вкусную кашу еле-еле.

За этой игрой она едва не пропустила, как ужин закончился. Староста поднялся первым, оглядел враз прекративших стучать ложками гостей и невесело усмехнулся.

– Гроза все не утихает… Видно, судьба вам разделить не только мой стол, но и мой кров. До гумна вам теперь уж не добраться. Думал, до ночи распогодится, ан нет. – И поискал взглядом дочь. – Настасья, укладывай ребятишек на полати, а гостей на полу размести. Да для матушки место не держи. Не будет ее сегодня с нами.

Настасья кивнула и полезла на полати, где, оказывается, тише воды ниже травы весь ужин сидели две ее младшие сестры. Навскидку десяти и пяти лет от роду. После она раздала тулупы и стеганые одеяла, заменив подушки валенками да свертками с овчиной.

Спорить никто не стал. Для кочевого народа пол в теплой хате мягче перины кажется, да еще когда не качается, а уж если есть чем укрыться да что под голову подложить, – вообще счастье!

Вскоре все улеглись. Бабы в одной стороне избы, мужики в другой. Предусмотрительная Настасья даже набросила на натянутую посреди избы веревку небеленую холстину, отгораживая от мужских взглядов и перешептываний полати с детьми и прикорнувших у теплой печи баб.

Варе не спалось. За бревенчатыми стенами завывал ветер. Дождь барабанил в окна, и казалось, что не деревья гнутся и стонут, а страшные темные тени летают снаружи, норовя забраться в дом. Варвара лежала и смотрела в потолок, боясь лишний раз взглянуть в окно. Вдруг заметят и с собой уволокут? И впервые в жизни она пожалела, что нет рядом Захара, готового защищать ее даже во сне.

И вдруг снаружи раздался детский плач. От неожиданности Варя вздрогнула и зажмурила глаза, а когда открыла их снова, увидела перед собой бледное лицо Настасьи. Та, словно привидение в длинной ночной рубахе, приложила палец к губам, поднялась и поманила, приглашая идти за собой. Варя хотела натянуть на голову овчину и проигнорировать это странное приглашение, но отчего-то поднялась и пошла за девушкой.

Ее распущенные волосы струились русой волной, доставая почти до пят, и плащом скрывали фигуру. Выйдя в сени, она остановилась, подошла к окну и прижалась к нему лицом, силясь рассмотреть что-то в обезумевшей стихии.

– Он плачет… – Голос Настасьи прозвучал жутко, и Варя поежилась, как от холода. – Ты его слышишь?

– Кого? – Если она спрашивает, значит, и впрямь плач не почудился. Вот только не станет она сразу раскрывать, что слышала. Первонаперво узнает, что здесь творится.

– Егорку. Он в такие ночи всегда плачет. Одиноко ему… и страшно.

– Егорка – это твой брат? Значит, он жив? Тогда почему в дом не идет, раз ему страшно?

– Нельзя ему в дом. Он теперь мой… – Настасья обернулась, и Варя с ужасом увидела, как лицо девушки обезобразили глубокие морщины, глаза провалились и поблекли, затягиваясь белесыми бельмами. Ее фигура ссутулилась, протягивая к Варе руку, в скрюченных пальцах которой девушка с ужасом увидела ту самую деревянную лошадку, что давеча сжег в печи староста. – И ты – моя…

Дикий крик вырвался из груди Варвары, когда она почувствовала, как деревянный пол проваливается под босыми ногами, затягивая в темноту и холод. Она с силой зажмурилась, дабы не видеть более этого кошмара… и распахнула глаза, оказавшись в оберегающих руках Захара. Он сидел, прижимая ее к себе, и гладил по голове, укачивая, как младенца.

Все вокруг спали. Варя даже порадовалась, что легла у самой шторки и появление Захара на женской части дома никого не потревожило.

– Ты чего, Варвара? – испуганно шептал он, наклоняясь к ее ушку так близко, что она смущенно чувствовала жар его дыхания, касающегося кожи. – Сначала застонала, а потом задыхаться начала. Еле добудился! Ты из-за старосты, что ли, так переживаешь? Хочешь, я ему морду набью, если он чем тебя обидел? А Степаныч тоже хорош, не мог заступиться… Эх, меня там не было, я бы тебя в обиду не дал.

Под его шепот Варя постепенно успокоилась, уверила Захара, что все хорошо и ей просто приснился дурной сон. Нехотя выбралась из его жарких рук и снова улеглась.

– И ты иди спать, тебе утром кобылу запрягать да нас всех везти. Отдыхай.

– Отдохнешь тут. Как бы не так, – поворчал для порядка Захар и принялся укладываться подле Вари, но был изгнан за шторку.

– С ума сдурел? Что про нас скажут утром, когда увидят тебя со мной рядом? А ты во сне еще и руки распускаешь!

– Ой, а то раньше не видели? – Захар все же отступил за штору, но улегся так, что эта штора ему служила едва ли не одеялом, и, отодвинув ее, задорно улыбнулся. – И вовсе не распускаю! Это я тебя так грею! Ну… и себя заодно.

– Да ну тебя! – Варя повернулась к нему спиной, скрывая улыбку, и закрыла глаза. Вот как у него так получается? Вроде и не сказал ничего, а мрак на душе отступил. И даже буря пошла на убыль.

Очень скоро Варя услышала его размеренное дыхание, перешедшее в негромкий храп, и почуяла, как дрема и ее забирает в свое царство, но тут ледяная рука накрыла ее рот. Варя распахнула глаза и чуть не умерла от ужаса, увидев перед собой бледное лицо Настасьи.

Неужели снова кошмар? Нужно проснуться!

Варя беспомощно взглянула на спящего Захара и дернулась к нему, но Настасья, удерживая ее, приложила палец к губам и качнула головой.

– Нельзя! Пойдем.

Она, поманив гостью за собой, направилась к двери. Варя точно против своей воли поднялась и пошла за ней. Девушка казалась ей призраком из-за длинной ночной рубахи и распущенных волос.

Все повторялось, точно кошмар ожил. Сени, хозяйская дочь, разглядывающая что-то в ночи…

– Он плачет…

Настасья поворачивалась медленно. Варя уже знала, ЧТО увидит вместо ее молодого приятного лица, но не нашла в себе сил отвести взгляд. Сердечко колотилось, обезумев от страха. Эот стук отдавался в ушах грохотом камнепада. Горячая волна прошла по телу от головы до босых ступней, когда она поняла, что вместо уродливой старухи на нее по-прежнему смотрит Настасья, печально и чуть испуганно.

– Я его слышу, – снова заговорила Настасья, – он плачет и зовет.

– Кто – он? – спросила Варя, прекрасно зная ответ.

– Егорка. Мой младший братик.

– А где же он? Почему не здесь?

– Ему в дом никак нельзя, потому как он теперь среди мертвых. Оттуда обратной дороги нет.

– Как же мы его слышим?

– Мы не его слышим, а душу его неприкаянную. В такие ночи ему особенно одиноко. Не прожил он срок отпущенный, вот и мается. Его старуха Аглая убила. – Настя надолго замолчала, а когда продолжила, Варвара почувствовала, что пол уходит из-под ног. – Ведьма она, живет на самом краю деревни. У нас год назад засуха случилась страшная. И ведьма взялась помочь, только потребовала в уплату младшего ребенка старосты. Отец отдал Егорку, потому что деревенские пообещали сжечь всех нас, если он не поможет. Увела ведьма брата, и вскоре засуха закончилась. А Егорку больше никто не видел. Отец на кладбище памятник поставил и гроб пустой зарыл, чтобы нам с матерью было удобно его оплакивать. Эту ведьму все боятся, и даже граф.

– А зачем ты мне о ней рассказываешь? Думаешь, я не боюсь? – Варя посмотрела на нее, уже зная ответ.

– Егорушка весточку через тебя передал. Лошадка, которую ты принесла, она с его могилы и никак не могла в доме очутиться. Помоги мне.

– Да чем я могу помочь? – Варя начинала злиться. – При чем здесь лошадка, таких в любой деревне пруд пруди, их каждый мужик своему дитю режет. С чего ты решила, что лошадка та самая?

– Это точно его игрушка. У нее одна нога короче была, а на ней пятнышко бурое. Это Егорушка строгать взялся, да пальчик поранил. А потом я сама видела, как батюшка коника на могилку отнес.

Варя почувствовала, как по босым ступням пошел ледяной холод, а за окном вдруг снова раздался детский плач. Настасья встрепенулась и бросилась к окну, но как ни силилась, ничего рассмотреть не смогла. Варвара бросилась в дом и сама не поняла, как оказалась под боком у Захара, трясясь, словно осиновый лист. Зажала руками уши да глаза зажмурила. Только бы ничего не видеть и не слышать! Захар проснулся, крепко прижал ее к себе и до самого утра больше не отпускал.

А утром староста сказал, что лошадка, Манька их серая в яблоках, что последние лет пять была им и ногами и другом, – ночью издохла.

– Сами виноваты. Нужно было ее в стойло отвести, вон буря как разгулялась. Деревья, что щепки, вырывало из земли с корнями. Вот и прибило одной дровиной вашу Маньку!

– И как же нам быть? На новую животину денег нет, – скорбно взвыл Степаныч.

– Не моя это забота, – отмахнулся староста. – Но до темноты вам бы лучше убраться отсюда.

– Может, в поместье найдется работа?

– Наш Захар силами троих мужиков заменить может! Да и бабы чего по хозяйству сообразить сумеют.

– Или в деревне чего кому помочь? – наперебой загомонили артисты.

– Про усадьбу – не знаю, не скажу, а в деревне нахлебников и так хватает. Сами справимся, – сказал, как отрезал, староста, чем убил последнюю надежду. – День долгий, авось и скумекаете чего. А мне с вами вошкаться недосуг.

Староста уже развернулся, чтобы уйти, когда из-за угла дома вышла закутанная в платок женщина.

– Петенька, наши гости уже уходят? Настасья накормила их перед дорогой?

Варя юркнула за спину Захара. Может, хозяйка дома женщина и не злая, да только из-за ее находки ночевала где-то под дождем, а потому Варвара чувствовала себя виноватой.

Староста посмотрел на жену, но ничего не ответил, развернулся и твердой походкой направился в дом. Женщина тенью поспешила следом.

Оставшиеся на улице артисты примолкли. Никто не решался заговорить, хотя у каждого был камень за пазухой, каждый винил в случившемся Варвару, а оттого и бросали косые взгляды на нее, как на татя. Захар почти звериным чутьем уловил грозящую девушке опасность, толкнул Варвару себе за спину и исподлобья оглядел всех. Взгляд его говорил: «Сначала со мной сладить придется…»

– Я… – Он помолчал, а после вдруг заявил таким тоном, будто кто-то пытался спорить. – Я в усадьбу пойду! Может, конягу раздобуду, а к вечеру вернусь! И кто Варвару обижать станет, тому я не позавидую.

Артисты расположились у реки, что текла в паре сотен шагов от дома старосты. Время до вечера лилось густым киселем, порой казалось, что и вовсе оно застыло. Наконец в небе загорелись первые звездочки, а от воды повеяло прохладой.

Захар все не возвращался, и на Варвару накатила дремота, но увидев в мерцающем свете костра ищущую кого-то фигуру, она очнулась и поняла, что приняла за незнакомца Настасью – дочь старосты. Та вертела головой, выискивая кого-то среди бродяг. Наконец, остановив взгляд на Варваре, девушка чуть ли не бегом кинулась к ней. Настороженность ушла с ее личика, уступив место облегчению и даже радости.

– Меня отец к вам послал, – Настасья ухватила Варвару за локоток, отвела к самой кромке воды и только тогда договорила. – Стыдно ему стало, что вот так людей без крыши оставил. Велел передать, что поможет, кучера ссудит, тот вас до ближайшего села довезет. Там люди побогаче, глядишь, и заработаете своими плясками на кобылу.

Варя почувствовала, как с души упал огромный камень. Так сразу легко и хорошо стало, что она была готова расцеловать Настасью. Только с чего бы старосте перемениться? Или до того ему гости опостылели, что готов сам везти, лишь бы глаза не мозолили? Не стала она Настасью пытать, не спугнуть бы радость нежданную.

– Но только за это отца отблагодарить придется, – та вдруг замолчала, уставившись на Варю заговорщицким взглядом, а потом, понизив голос до шепота, сказала. – Аглая совсем плоха, умирает она. Матушка с нею ночь просидела, но сегодня Аглая меня к себе потребовала. Только я боюсь ее, вот отец и распорядился, что вместо меня другая пойдет.

– И кого твой отец выбрал?

– Тебя.

В чистом, без единой тучи небе вдруг прогремел гром, а ледяной ветер, швырнул Варваре в лицо брызги речной водицы.

– Лиза? Лиза! Просыпайся! Очнись!

Брызги воды заставили Лизавету неохотно открыть глаза, отпуская яркий, немного жутковатый сон. Почему в этом сне ее звали Варя? И эти люди… сейчас, когда видение ушло, она едва ли вспомнит их лица и имена, кроме одного. Рослого великана со старинным именем Захар. У него оказались такие знакомые черты лица… Почему? Кто он?

– Проснулась? Вот! Молодец! Хочешь пить? – Сигизмунд Маркович суетился рядом, с тревогой поглядывая на пациентку. – Что ты видела? Ты даже кричала, но я не мог прервать сеанс в тот момент.

– Если честно… – Лиза попыталась улыбнуться. – Я почти ничего не помню. Лошадь! Вот лошадь помню. А еще ребенок… и… ведьма?

Она взглянула на присевшего рядом врача.

– Там была ведьма! Но… я ее не видела. Она украла ребенка, и он плакал…

– Гм… – Сигизмунд Маркович потер переносицу. – А ты случайно недавно не читала сказки? Например «Гуси-лебеди»? Девочка, ты вполне могла спутать вымысел и реальность. Я пытаюсь заглянуть в твое подсознание, чтобы узнать истинную причину психоза. Потеря матери лишь послужила толчком!

– Так значит, я все же больна? – Лиза покусала губы. – В последнее время мне казалось, что эта болезнь вымышлена. Я даже перестала принимать лекарство, и мне стало лучше. Я начала ощущать эту жизнь. Разве это плохо?

– Нет, конечно! – после ее признания врач поднялся, наполнил холодной водой стакан и сам залпом выпил. – Но ты не должна была прекращать прием лекарства, не посоветовавшись со мной! Это опасно!

– Но мне постоянно хотелось спать! Я устала путать реальность и кошмары! И если вы хотели этим лекарством заставить меня не видеть маму – у вас ничего не получилось! Я не хочу больше эти таблетки! Не хочу! – Лиза сорвалась на крик. Вскочила, но Сигизмунд тут же оказался рядом, снова усадил ее на диван, сел рядом и взял ее руки в свои.

– Успокойся! Я назначу тебе новое лекарство. Ты ничего не почувствуешь, ни сонливость, ни страх. Только важное для тебя спокойствие и стабильность вот тут. – Он с нежностью коснулся ее лба, поправляя челку. – Согласна?

Девушка посмотрела на него.

– Да. Но… Отец… Если он узнает, что я перестала принимать лекарство… Он ведь сегодня к вам должен прийти?

– Должен. Но он ничего не узнает! – Сигизмунд улыбнулся. – Давай договоримся? Если ты будешь принимать это по одной таблетке на ночь, – он достал из кармана пиджака небольшую белую баночку без каких либо надписей и протянул девушке, – то обязательно поедешь в свою гостиницу!

Лиза, едва скрывая отвращение, взяла баночку и поднялась.

– Хорошо. Буду. А теперь мне пора.

– И еще. Вот! – Врач протянул ей диск. – Перед сном слушай то, что здесь записано, и я гарантирую тебе спокойные ночи без кошмаров! Кстати, ты сегодня очень красивая!

– Спасибо! – Лиза благодарно кивнула и направилась к двери.

На лестничной площадке она столкнулась с какой-то белобрысой девицей и, буркнув извинение, выскочила из здания.

Сбежав по ступеням, она завернула за дом, перешла улицу и юркнула в машину.

– Домой, Лизавета Сергеевна? – Володя посмотрел на нее в зеркало.

– И поскорее! – Лиза откинулась на спинку сидения и закрыла глаза.

Отец пришел около полуночи. Она слышала, как он разговаривал с охранником, потом хлопнула дверь и на лестнице раздались его шаги. Затем он остановился возле ее комнаты и спустя пару минут робко постучал.

Лиза отложила книгу, спрыгнула с кровати и, добежав до двери, повернула замок, впуская отца в комнату.

Он был пьян. Девушка почувствовала идущий от него запах. Привычный запах, который почти всегда сопровождал его по вечерам с того момента, как погибла мама.

– Доча… – Отец замолчал, долгое мгновение глядя ей в глаза, а затем полез в карман пиджака. Достал какой-то конверт, повертел его, растерянно рассматривая, и снова сунул в карман. – Доча… Ты сегодня была у Сигизмунда Марковича?

Лиза нахмурилась. Неужели врач рассказал ему о таблетках?

– Да. Была. Он провел со мной сеанс гипноза и дал новое лекарство. А что? Что он тебе сказал?

Отец как-то неопределенно хмыкнул и обреченно мотнул головой.

– Ничего он мне не сказал. Когда я пришел, он уже был мертв. Я едва успел забрать причитающийся мне конверт, как в офис вломилась полиция. Короче, все выяснили. Вроде сердечный приступ. Потом медсестра меня отпустила. Сказала, что за телом пришел его брат с дочерью. Я никогда не думал, что у него есть брат. Мне он говорил, что приехал из маленького городка учиться на медика, да так и остался здесь. Возвращаться было не к кому. – Речь отца стала бессвязной. – Умер… Да и ладно. Так даже и хорошо! Твой долг я тебе прощаю, Сигизмунд. Что такое двадцать миллионов в обмен на спокойствие?

– Пап, ты шел бы спать? – Лиза коснулась его руки. – Все будет хорошо!

Он вдруг безумно ей улыбнулся.

– Теперь – да! – и, пошатываясь, направился к спальне.