Черная часовня Дуглас Кэрол
– Просто обычная интуиция, – ответила она беспечно. – Я всегда находила интуицию величайшим преимуществом на сцене и не вижу причин игнорировать ее преимущества в реальной жизни.
– Признаю, что обнаружил признаки предшествующего взлома входной двери.
– Взломщики все еще здесь? – прошептала Нелл; ее расширенные глаза сияли белками в свете прикрытых шторок фонаря, который снова вручили мне, когда мистер Холмс сосредоточил все свое внимание и обе руки на процессе взлома и проникновения.
– Спросите мадам Интуицию, – буркнул он обиженно.
Полагаю, что великого сыщика, привыкшего работать в одиночку, весьма возмущала компания стаи фальшивых гусаков. А все-таки именно мы привели его на место ужасающего продолжения уайтчепелских убийств. Ведь если та же фраза, которую так быстро стерли на Гоулстон-стрит – после сегодняшнего я предложила бы переименовать ее в «Гулстон-стрит»[119], – теперь появилась на французском языке на каменных стенах похожего на катакомбы парижского погреба… до чего еще додумается наш убийца-извращенец?
– Надеюсь, – сказал Шерлок Холмс, – что мадам Нортон объяснится, когда наш осмотр воскового мира подойдет к концу.
– А я надеюсь, – ответила она, – что после нашего осмотра в моих объяснениях больше не будет необходимости.
Я направила свет фонаря вперед, поощряя своих сообщников больше действовать и меньше болтать. Если в столь мрачном месте нам предстоит повстречаться с чудовищем, я бы предпочла покончить с этим поскорее.
Тем не менее, когда блуждающий луч света выхватил из темноты фигуру мужчины в ботфортах и форме с галунами, у меня едва не остановилось сердце. Жандармы оказались здесь раньше нас! Нас арестуют. Опозорят. Разоблачат. Я задыхалась.
Тут кто-то схватил меня за руку, направив свет фонаря вверх.
Там, высоко над полом, парила фигура в расшитом драгоценными камнями одеянии, увенчанная остроконечным головным убором.
– Его святейшество, – послышался язвительный голос Ирен, – в сопровождении кардиналов. Папский кортеж, призванный приветствовать простых смертных, когда те входят в музей.
– Совершенно неподобающе для священнослужителя, – сказала Нелл, фыркая, как умеют только англичане. – Помпа и подхалимство.
– Скорее всего, это архиепископ Кентерберийский, – вставила Ирен. – Франция – католическая страна.
– Сама вижу, – ответила Нелл таким тоном, словно жалела, что у нее есть глаза.
Я подозревала, что, если экспедиция Ирен окажется столь успешной, как она надеялась – или боялась, – мы все столкнемся с тем, чего не хотели бы видеть.
Направляя свет фонаря то выше, то ниже, я выхватывала взглядом действительно впечатляющие элементы первого зала музея. Многочисленные колонны с основаниями высотой по пояс, украшенными резными узорами, взмывали под темный потолок, где мерцали золотистыми пальмовыми кронами капители в стиле рококо.
За двойным рядом колонн, которые казались своеобразным безмолвным почетным караулом, ведущим в настоящие выставочные залы музея, протянулась галерея зеркал в позолоченных рамах. Поэтому каждая восковая фигура и каждый посетитель из крови и плоти отражались во всех направлениях, пока не превращались в единую сбивающую с толку «массовку». Добавьте блестящий мраморный пол, тускло отражающий восковых и подлинных обитателей, и возникнет эффект путешествия сквозь зеркальный лабиринт. В самом деле, что здесь настоящее, а что постановочное? Я никогда не испытывала такого ощущения нереальности. Даже вид моих компаньонов пугал меня, в первую секунду заставляя замирать сердце и принимать их за фантом. В таком окружении убийца мог спрятаться за любым из зеркал, нанести удар и скрыться еще до того, как прольется кровь его жертвы.
Я мечтала держать в руках небольшой пистолет, как у Ирен, но радовалась хотя бы тому, что среди нас находится выдающийся сыщик-консультант.
Свет фонаря по-прежнему выхватывал детали роскошного убранства – подставки из ротанга под кадками с пальмами, обитые бархатом скамейки. Право, все это больше походило на фойе роскошной гостиницы, чем на музей.
Мой фонарь, миновав основание колонны, осветил непринужденно беседующих мужчину и женщину. Она сидела, в шляпке и плаще; он стоял, держа шляпу в руках и положив ладонь на спинку скамейки.
Я испугалась, что они сейчас повернутся и возмутятся, что мы вторглись в их приватный тет-а-тет, но, конечно, они были из воска и не могли двигаться.
– Ох! – Нелл прижала руки к сердцу – довольно странный жест, когда носишь мужскую одежду. – Они выглядят совсем как мы. Я имею в виду, как мы выглядели бы, будь мы одеты должным образом.
Шерлок Холмс уже приблизился, осматривая пару:
– Отличный трюк – расположить в фойе обычные безымянные восковые фигуры, чтобы вводить зрителей в заблуждение. Подобную уловку можно использовать для более серьезных целей… – Его рука замерла на непокрытой голове мужчины, словно в благословении. Затем сыщик повернулся к Ирен. – Вы знаете, куда идти? Или нам придется насладиться видом каждого экспоната в этом музее, пока мы блуждаем в потемках?
– Знаю, – сказала она. – Но я точно не помню расположение. Если вы будете держаться слева от меня…
Она повернулась и направилась в темноту, обгоняя луч фонаря, который я направила впереди нее. Поразительная, истинно шерлокианская дерзость: она была уверена, что я побегу следом, освещая ей путь, и даже не заботилась, удастся ли мне это.
Я очень надеялась, что музей столь же безлюден, каким кажется. Гулкий пол отражал звук шагов, выдавая наше присутствие с головой.
Мы быстро прошли мимо сцен и картин, которые варьировались от привычных до экзотических. Европейские путешественники в широких шляпах, прячась в тени зонтов, совершали покупки на улицах Каира, запруженных навьюченными ослами, женщинами в паранджах и мужчинами в чалмах, – эта картина пробудила воспоминания о в точности такой же деревне, которую я видела в павильоне Всемирной выставки. В следующий момент мы смотрели на гримерную в Парижской опере: балерина в пачке до коленей и атласных туфельках принимала посетителя в вечернем костюме. Следом шла сцена человеческого жертвоприношения в Дагомее, где почти голые африканцы собирались обезглавить одного из своих соплеменников, связанного и коленопреклоненного. Кожа мужчин блестела, как вакса. Затем следовала картина смерти Марата в ванне. А рядом джентльмены в цилиндрах посещали Эйфелеву башню на стадии строительства. В своих жилетках и с тростями, они стояли возле кучи балок рядом с грациозными угловыми опорами конструкции, а за ними виднелась только панорама чистого неба.
Эти мимолетные сценки, будто сменяющие друг друга картинки в стереоскопе, пробуждали яркие чувства, а благодаря скорости, с которой мы мчались мимо них, создавалась иллюзия, что восковые фигуры движутся. Они действительно были пугающе похожи на живых людей.
– Ах! – Ирен остановилась.
Я посветила в комнату, маленькую и неубранную.
У самых наших ног лежал свалившийся с кровати мужчина; его голени все еще находились на покрывале, а торс в ночной рубашке лежал на полу, истекая кровью; из груди торчал кинжал, похожий на чахлый росток.
Его убийца что-то искал в шкафу позади него.
– Как ужасно, – сказала Нелл.
– Кровь просто не могла попасть на бумаги в таком направлении, – заметил Шерлок Холмс с презрением.
– Экспонат называется «История преступления», – произнесла Ирен. – Думаю, если мы изучим его, то полностью раскроем историю другого преступления.
– Хватить темнить! – провозгласил мистер Холмс. – Я привык предсказывать невозможное, но не думаю, что на это способна оперная дива в отставке.
– Однако на это способен частный детектив в отставке, – парировала Ирен. – Я раскрою перед вами все улики. Этот экспонат состоит из семи сцен. Позволю вам самостоятельно представить себе тему следующих шести, а также угадать, какое отношение они могут иметь к одному из убийств, недавно произошедших в Париже.
– Только к одному? – спросил он резко.
– Прямо – к одному, но опосредованно ко всем трем – если их по-прежнему три, хотя мне кажется, что теперь их уже больше.
Примадонна двинулась вперед, я рысью бросилась следом, направляя свет на вторую сцену. В этой комнате убийца на восточном ковре был схвачен жандармами в плащах и кепках. На заднем плане таращила глаза служанка, и за всем происходящим наблюдали мужчины, одетые в точности как инспектор ле Виллар: в сюртуки, жилетки и мягкие галстуки.
– Арест, – объявил Шерлок Холмс.
Ирен уже двигалась дальше, так что я пошла за ней.
И ритм моего сердца замер, а потом бешено ускорился, когда фонарь высветил сцену, в точности похожую на ту, где я присутствовала. На секунду мне даже показалось, будто все последующие события были лишь галлюцинацией, и на самом деле я никогда не покидала то кошмарное место.
За моей спиной Нелл подавила судорожный вздох.
Я чувствовала, как Шерлок Холмс подошел и остановился позади нашей троицы, с легкостью заглядывая поверх наших голов.
Эта комната была не больше предыдущих, но когда я смотрела на нее, она будто раздувалась, заполняя пространство, пока не заслонила собой весь обзор: кирпичный пол, бледные сводчатые каменные стены и куполообразный потолок, как в подвале. На высоком, длинном и узком поручне с крючками висел печальный ряд предметов одежды: туфли, чулки, жилет, нательная рубашка, брюки, куртка, шляпа – всё, что носила жертва, лежащая на низкой каменной плите.
По левую сторону от тела стояли двое мужчин в цилиндрах. У одного из них была обвиняюще поднята рука. Другой делал лихорадочные записи, напоминая мне Нелл в пещере этой самой ночью.
Справа обвиняемый мужчина отворачивался от своей обнаженной жертвы, в то время как жандармы в форме и инспектор в котелке и костюме стояли рядом, готовясь взять его под стражу.
Тело на плите лежало ногами к нам, живым зрителям. Плоть выглядела бледной, с сероватым оттенком. Простыня закрывала труп от шеи до коленей.
Все мы стояли в оцепенении, но не от вида восковой фигуры, изображающей смерть, а от ее пола. Мертвый мужчина из первой комнаты превратился в мертвую женщину. Единственное, что виднелось со стороны головы, – нижняя часть подбородка и кончик носа, утонченный и женственный и в то же время совершенно ужасающий.
– Замечательно! – произнес Шерлок Холмс.
Я впервые услышала ноту благоговения в его голосе.
Он шагнул в комнату и склонился над телом, закрывая его от нас.
Я моргнула. Несколько минут сыщик не шевелился, и мне показалось, что его поглотила восковая картина, и он больше никогда не выйдет оттуда и не оживет.
Когда он наконец выпрямился и шагнул назад, лампа осветила его лицо, такое же бледное, как и у трупа.
– Женщина мертва, – объявил он.
– Конечно, она «мертва»! – запротестовала Нелл. – В этом вся суть сцены. Она представляет собой комнату в морге, верно?
– Да, – подтвердила Ирен. Ее голос был очень серьезным. – Мне интересен ваш диагноз, мистер Холмс.
– Мне жаль признать, но ваша интуиция полностью себя оправдала, мадам, – сказал он резким, строгим тоном. – Это не восковая фигура, которая находилась здесь раньше. Женщина умерла всего несколько часов назад, не здесь; она убита и при этом – или, возможно, следует сказать «после того как» – была ужасно изуродована.
Мои опасения подтвердились: холодную фальшивую восковую плоть заменили настоящей человеческой плотью. Какой демон устроит такую сцену для ничего не подозревающей публики? Хотя толпа, которая ежедневно стекается в парижский морг, без сомнений, содрогнулась бы от вестей о новом расчлененном теле, которое появилось в музее, посвященном подражанию жизни. Но благодаря Ирен кошмарный экспонат наверняка сохранят в тайне.
– Теперь, – мистер Холмс повернулся к нам с таким каменным лицом, что мне показалось, будто оно пойдет трещинами, едва он заговорит, – не будете ли вы так любезны оставить меня наедине с фонарем и моим делом. Я должен собрать оставшиеся улики, прежде чем оповещу полицию и разрешу им топтаться по всему музею, что стадо верблюдов из сцены о Каире. Советую вам присоединиться к восковой паре на скамейке в главном зале, пока я не закончу.
– Вам не нужна помощь? – недоверчиво спросила Ирен.
– Вы ничем не можете мне помочь, и я вынужден настоять на том, чтобы вы избавили себя от близкого знакомства с этой сценой, которая несет на себе метку самого дьявола. В таком деле я бы не решился просить помощи даже у доктора Уотсона.
Он повернулся к нам спиной, словно нас и не было, словно мы превратились в три восковые фигуры, и он остался единственным живым существом в музее Гревен.
Глава сорок третья
Календарь преступлений
За тревожной, но увлекательной мелодией сексуального насилия, окутывающего убийства подобно шерлокианскому туману, преступления по-прежнему остаются интригующими, потому что виновного так и не нашли…
Максим Якубовский, Натан Браундт. Антология «Джек-потрошитель»
Взошло солнце, но едва ли стало светлее. Парижское небо раскрылось моросящим серым зонтом над бульварами и улицами. Город отражался в тусклом блеске мостовых.
Я украдкой выглянула из окна в алькове Элизабет, но не увидела фигуры нашего преследователя: по улице сновали лишь сгорбленные пешеходы.
Я переоделась из тяжелой мужской одежды в свою ночную рубашку и домашний халат. Привычный мягкий хлопок окутал меня нежным коконом, защищая от жестокой реальности прошлой ночи. Казалось, что от грубой шерстяной ткани все тело у меня покрылось синяками, а разум пришел в такое смятение, из которого я боялась никогда не выбраться.
Никто из нас не отправился спать.
Элизабет, очарованная своим мужским одеянием, ходила в нем еще пару часов, прежде чем переодеться в обычное комфортное ночное облачение. Оно поразило меня: простая белая сорочка из хлопчатобумажной фланели с начесом, окантованная кружевом, и клетчатый шерстяной халат.
Ирен удалилась в свою комнату и вышла оттуда в шелестящем пеньюаре из темно-зеленой тафты, который окутывал ее, как блестящий панцирь экзотического тропического жука. Творение Ворта, безусловно. Мне показалось странным, что она стала искать убежище в таком наряде после всего увиденного и после того, как она привела всех нас – включая прославленного детектива-консультанта – к завершающей страшной находке.
Примадонна заняла мягкое кресло перед камином, где по просьбе Элизабет развели огонь. Не произнеся ни слова и даже не достав свои отвратительные маленькие сигары, Ирен сидела, как императрица на троне, словно ее царское одеяние было слишком тяжелым, чтобы пошевелиться, и только разум продолжал работать за бесстрастной маской лица. Ее черты сковало то же жуткое холодное выражение, что и у Шерлока Холмса, когда тот отправил нас в фойе музея Гревен нынче ночью.
Она напоминала мне театрального актера, который занял положенное место на сцене и ждет, когда откроется занавес и начнется следующий – заключительный – акт драмы.
И неожиданно я поняла не только Ирен, но и, Господи помилуй, Сару Бернар. Обе впитали убежденность и силу неординарных героинь, которых так часто изображали на сцене: библейской Юдифи или византийской императрицы Феодоры. Они не отказывались от трудных ролей и в реальной жизни, не позволяя себе трепетать, кланяться и пресмыкаться. Уж если и воспринимать жизнь как драму, то, по крайней мере, они собирались исполнять в ней ведущую партию, и не важно, насколько сдержанно примет их ханжеское общество. Прежде я даже не задумывалась, что, возможно, сила театра влияет не только на эмоции зрителей, но и на характеры самих актеров, прививая им вкус к необычным судьбам.
Наконец через час Ирен встряхнулась. Она попросила Элизабет заказать завтрак по внутреннему телефону. Давая инструкции работникам кухни далеко внизу, Элизабет встретилась со мной взглядом. Ни у одной из нас аппетита не было и не ожидалось в ближайшее время.
Но Ирен оказалась права. Когда официант доставил накрытые подносы с дымящейся едой и на нашем круглом столе появились овсянка с изюмом, сосиски, рыба, омлет и выпечка вдобавок к кофе, чаю и горячему шоколаду, в нас будто щелкнул переключатель, и в трагически искривленной вселенной восстановилось подобие порядка.
Я с неожиданностью для себя согласилась выпить горький черный кофе, в то время как Элизабет добавила в свой напиток сливки. Сегодня утром нам всем хотелось сломать привычный ритуал.
Мы ели сосредоточенно, в полном молчании. Ни одна из нас не смогла осилить выбранное блюдо целиком.
Наконец Ирен поднялась и, шелестя тафтой, словно стая грачей крыльями, вернула полупустые тарелки на подносы и сдвинула их к письменному столу, а я убрала кружки с напитками.
– Теперь, – сказала она, возвращаясь за пустой стол, – мы должны решить, каким будет наш следующий шаг.
– Следующий шаг?! – возмущенно повторила я. – Ирен, сегодня ночью нас снова попросили убраться с дороги. Ты можешь втайне гордиться, зная, что лишь благодаря тебе Шерлок Холмс оказался на месте преступления, но дело должно оставаться в руках полиции и такого профессионального сыщика, как мистер Холмс. Ты говоришь, что за нами уже следили. Самое мудрое решение – вернуться в Нёйи и оставить распутывание серии убийств жандармам.
– Тайную гордость сильно недооценивают, Нелл, – ответила она с беспощадным блеском в глазах.
– Я согласна с Нелл, – вдруг произнесла Элизабет подавленным в кои-то веки тоном. – Не понимаю, как вы узнали, где искать места преступления сегодня ночью, но вижу, что головоломка чересчур усложнилась. В ребусе слишком много элементов. У одних привкус лондонских ужасов прошлой осени; другие кажутся частью отдельной таинственной системы.
– Головоломка, как вы ее назвали, совсем не сложная, – возразила Ирен. – Как и все логические заключения, мой путь прошлой ночью показался бы вам довольно прямым, если бы вы поняли, по какой дорожке из «хлебных крошек» я следовала. Шерлок Холмс, возможно, способен различить след из настоящих крошек, или кусочков пробки, или капель крови, как в данном случае. Мне же остается довольствоваться собственной головой, а не носом, глазами или увеличительным стеклом.
Ирен поднялась и, прошелестев в другую комнату, вернулась с парижской картой, над которой работала нынче ночью. Она разложила карту на столе, пока та не закрыла всю скатерть, как большая измятая белая салфетка. Я смотрела на линии на карте и не могла отделаться от мысли о неизвестных созвездиях на небе, состоящих из точек и соединяющих их черточек.
– Головоломка не настолько удивительная, как может показаться, – настойчиво повторила Ирен. – Все три убитые женщины в итоге оказались в парижском морге, хотя только одна, последняя, попала на настоящую выставку. Власти слишком беспокоились об известных персонах, посещавших дом свиданий, чтобы позволить публике увидеть первых двух убитых, к тому же их личности уже были известны. Однако полиция решила, что неизвестную жертву из катакомб возле Эйфелевой башни достаточно безопасно выставить в морге… что с ней и сделали, хотя горло у нее было перерезано в точности так же, как и у первых двух женщин. И все же ее накрыли простыней, чтобы замаскировать характер увечий. – Ирен посмотрела на меня. – Нелл, ты читала описания бесчинств Джека-потрошителя?
Я кивнула, проглотив жалкие оправдания своего болезненного любопытства. Я выросла, читая темными деревенскими ночами истории о привидениях. Возможно, из-за них у меня и появилась необъяснимая тяга к ужасному.
– Разве он, – продолжила Ирен, – этот лондонский монстр, не оставлял тела на виду, не пытаясь спрятать их? Разве он не позволял им лежать там, где он их бросил, выпотрошенными, с лежащими вокруг тел внутренностями?
Я еще раз кивнула.
– Разве он при случае не забирал жалкое имущество этих бедных женщин, роясь в их карманах, как рылся в их телах?
Я вновь кивнула, жалея, что за завтраком не ограничилась кофе и даже что вообще попробовала этот напиток, который жег теперь горло и желудок, как невысказанное извинение.
– Значит, можно сказать, что демонстрация тел после убийства является немалой частью потребностей и стремлений убийцы, его шаблоном поведения? – продолжала она.
На этот раз Элизабет тоже кивнула, присоединяясь ко мне.
– Однако есть нечто такое, чего Джек-потрошитель не делал в Лондоне, но практикует в Париже. Угадаешь, что именно? – Подруга требовательно уставилась на меня.
– Он никогда не перемещал трупы, – сказала я медленно, вспоминая бледное голое тело, найденное этой ночью: даже будь оно из воска, а не из настоящей плоти, оно все равно вызывало бы ужас. – Насколько нам известно.
– Верно. Он никогда не перемещал трупы, хотя его последнее убийство выглядит отступлением от шаблона: оно случилось не на улице, а в помещении. Возможно, перемещение тел – всего лишь следующая ступень… его ритуала. И?..
Я глянула на Элизабет, которая только покачала головой.
Ирен строила свое доказательство с проницательностью адвоката, удовлетворенного замешательством свидетелей. Она шагала перед нами взад-вперед, спрятав руки в широкие рукава халата, и наконец остановилась в шуршании струящейся тафты:
– Единственное, чего Потрошитель никогда не делал, – он никогда не перемещался под землей.
– Судя по тому, что мы знаем о нем на данный момент, – возразила Элизабет. – Но он мог ускользнуть от полиции через какую-нибудь подземную систему.
– Какую подземную систему? – спросила Ирен. – Лондон не может похвастать доступной сетью канализации, как в Париже. Там нет удобных и в то же время большей частью заброшенных катакомб, а тоннели для подземки слишком хорошо охраняются. Тем более там нет облицованных камнем ходов, которые, подобно сотам, испещрили более сорока процентов подземной территории Парижа.
– Потрошитель просто использует то, что предлагает новый город? – произнесла Элизабет.
Ее предположение заставило Ирен замолчать.
– Возможно, – сказала она тихо чуть погодя. – Но я считаю, что совершенные в борделе убийства женщин не соответствуют почерку Джека-потрошителя. И вы видели, что кто-то проник в винный погреб того здания. Еще одно место под землей.
Теперь вернемся к пещере, которую мы нашли этой ночью на одной линии с борделем. Возможно, они даже связаны. В доме свиданий мы видели винный погреб, который, как нам тогда показалось, вел в канализационную систему города. Теперь же мне представляется, что это был затопленный гранитный проход. А найденные в пещере символы? Никакие надписи не украшали места преступлений в Лондоне.
– За исключением загадочной фразы о евреях, которая повторилась здесь, во Франции, – напомнила Элизабет.
– Да. Можно лишь гадать, почему. Особенно, когда понимаешь, что лондонское написание слова «евреи» выглядит как «Juwes», то есть французское существительное женского рода и множественного числа, так что предложение в действительности гласит: «Еврейки – это люди…» Что ж, Нелл, знаю, что ты зарисовала метки, найденные нынче ночью. Мистер Холмс попросил твои записи, прежде чем ушел искать жандармов, чтобы поднять тревогу в музее Гревен. Полагаю, тебе удалось сделать копии, когда он велел вырвать листы и отдать ему?
– Нет…
На лице подруги не осталось никаких эмоций, кроме ужаса.
– …но я начала копировать их более аккуратным почерком, когда мы, как мне показалось, долгие часы торчали в фойе с колоннами по приказу мистера Холмса. Не могла же я терять время, разглядывая папский кортеж! Поэтому, когда этот господин появился перед нами и в своей высокомерной манере потребовал мои записи, я отдала ему… первую версию.
– О Нелл! – Ирен подскочила ко мне и схватила за локти, словно в ликовании собиралась пуститься со мной в пляс. – Превосходно! Мне пришлось прикусить язык, чтобы не выдать беспокойства, когда ты по его команде вырвала страницы из своей записной книжки. И все же я знала, что ты найдешь способ утаить от мистера Холмса то, что ему так хотелось получить.
– Ну, я дала ему сокращенную версию. Я ведь не работаю на него, ты же знаешь.
– Как и я. Давай посмотрим на те каракули со стен пещеры. Это могут быть тайные знаки, оставленные сборищем нищих, которые посещали то же место, или же они относятся непосредственно к последнему убийству.
Я направилась в свою комнату за блокнотом, который бросила на стол, достав из кармана жакета.
Пока меня не было, Ирен зажгла лампу, чтобы как можно лучше рассмотреть мои нехитрые наброски.
Я хмуро уставилась на символы:
– Эта «P» с пересекающей ее вертикально «X» по какой-то причине напоминает мне посох пастыря. Почему в комнате с написанным на стенах кровью странным предложением о евреях находится знак пастыря?
Ирен резко подняла голову, словно вздрогнув не от внезапной мысли, а от натяжения невидимого поводка:
– А почему бы и не знак пастыря?
Элизабет приподнялась и посмотрела на символ:
– Папский кортеж в музее Гревен… Я видела вышивку именно этого символа на церемониальной одежде. Помню, что подумала, насколько папская корона – она называется тиара, верно? – напоминает головной убор Верхнего и Нижнего Египта в древние времена и что это, – она постучала по рисунку, – показалось мне почти иероглифом.
– Говорите, это религиозный символ? – Меня терзали сомнения. – Как мог религиозный символ оказаться в пещере, залитой кровью, – вероятном месте убийства? Трудно поверить, даже если речь о папистском символе.
Ирен, не обращая внимания на мою обычную англиканскую неприязнь ко всему католическому, нависла надо мной:
– Пастырь – это такая же ветхозаветная фигура, как и новозаветная, его можно рассматривать как еврейский и как христианский символ, хотя эта «X» напоминает крест, а значит, ближе к христианству, чем к иудаизму, если, конечно, это не просто буква. Я видела такое раньше… Знаю! Возле склепа в катакомбах, где была найдена бедная девушка. Знак был очень бледным. Я приняла его за какую-то древнюю метку, но парижские катакомбы не такие уж и древние, за исключением, возможно, тех, что находятся под собором Парижской Богоматери.
– Надо показать эти рисунки священнику, – сказала Элизабет.
И тут раздался стук в дверь, достаточно резкий, как от удара трости. Или полицейской дубинки.
Глава сорок четвертая
Бумажный сообщник
Я человек опытный и знаю, что женское непосредственное чутье может быть иногда ценнее всяких логических выводов.
Шерлок Холмс[120]
Обменявшись с нами испуганными взглядами, Ирен сделала шаг вперед и распахнула дверь.
За ней оказался Шерлок Холмс с тростью в руках, уже занесенной для того, чтобы постучать снова. Во фраке и цилиндре он выглядел самым настоящим щеголем, не хватало разве что гвоздики в петлице, но, к счастью, сыщик не додумался до подобного легкомысленного украшения.
Он выглядел удивленным: то ли тем, как быстро мы откликнулись на его стук, то ли ослепительным халатом Ирен (шедевр от Ворта походил скорее на бальное платье).
– Уже полдень миновал. – От неожиданности сыщик констатировал очевидный факт, о чем, судя по выражению лица, тут же пожалел.
– Блестящее дедуктивное заключение, – согласилась Ирен. – Не могу с вами поспорить. Однако ни одна из нас не носит часов, и мы были слишком заняты, чтобы сверяться с хронометром на каминной полке.
– Я хочу сказать: вы поздно поднялись.
– А также мы поздно отправились спать, если вы изволите вспомнить события прошлой ночи.
– Прошу простить меня за несвоевременный визит. Я так увлекся делом, что забыл о привычках, свойственных дамам.
– Наши «привычки», – ответила Ирен, разводя широкими рукавами, – как вы и сами видите, вполне домашние. На самом деле, мы обсуждали детали «дела», как вы его называете.
Сыщик сделал шаг назад.
– Я спущусь обратно в холл и вернусь попозже.
– На это нет времени. – Ирен оставила свой шутливый тон. – Заходите. Возможно, вы сможете ответить на некоторые наши вопросы, а мы сможем ответить на ваши.
– У меня только один вопрос, сударыня, – сказал сыщик. Английское вежливое обращение, произнесенное его едким тоном, звучало куда более требовательно и менее уважительно, чем французское «мадам». – Мне необходимо знать личность вашего сообщника, который снабжает вас информацией по этому делу!
– Сообщник?! – выпалила Элизабет. – Разве что только мы с Нелл.
Его холодные серые глаза скользнули по нам, как будто мы были невидимыми.
– Я имею в виду вашего тайного сообщника. – Он продолжал обращаться только к Ирен. – Сначала я заподозрил вашего мужа, но в соответствии со сведениями, которые мне удалось наспех собрать, он благополучно устроился в Праге, вернее, был там всего несколько дней назад. К сожалению, он покинул город настолько недавно, что просто не мог оказаться в Париже так быстро, разве что у него есть пара крыльев.
Ирен быстро шагнула в холл мимо сыщика и огляделась.
– Такие вопросы не обсуждают в коридоре. Заходите, мистер Холмс, и допрашивайте нас сколько угодно, но только внутри.
Он замялся, словно переступая порог нашего номера, пересекал Цезарев Рубикон, между тем сыщик не был похож на человека, которому приходится часто колебаться. Видимо, ему не каждый день доводилось общаться с дамами в халатах.
– Вы не одеты для того, чтобы принимать посетителей, – возразил он.
– Готова поспорить, что вы провели много полезных часов у себя дома, сидя в халате, мистер Холмс. Очень сомневаюсь, что одежда сильно влияет на мыслительные способности хозяина. Как вы сами сказали, у нас мало времени. Заходите же! Элизабет, принесите мистеру Холмсу чашку кофе. Думаю, напиток еще не успел остыть и будет достаточно горячим, если наш гость обойдется без сливок. Нелл, освободи стол от бумаг. Сейчас мы все спокойно сядем и поговорим об искусстве кровопролития.
Я сразу же поняла, что Ирен не хочет, чтобы сыщик увидел наши карты и рисунки, поэтому проворно унесла их в альков Элизабет и при этом не спешила задернуть штору, чтобы он смог разглядеть, что это за комнатка. Ни один джентльмен не рискнет зайти в спальню дамы без разрешения, и в данном случае благовоспитанность Шерлока Холмса сослужит ему плохую службу. Я не сомневалась, что он не остановится перед тем, чтобы позже вернуться под видом грабителя, но сейчас ему придется придерживаться правил, навязанных ему ролью посетителя.
Детектив и в самом деле отхлебнул ужасного черного кофе, поданного Элизабет, и упрямо продолжал отводить глаза от окружавшего его со всех сторон дезабилье.
Его поведение навело меня на мысль о непритворном страдании сумасшедшего Келли от нашего присутствия во время его задержания. Потом я вспомнила, с какой тревогой смотрел на нас Брэм Стокер, а ведь он был не только женатым мужчиной, но и человеком театра, привыкшим к виду полуодетых женщин. Когда мы были наряжены уличными девками, Шерлоку Холмсу, пусть и с трудом, но удавалось сохранять видимость мужского превосходства, а здесь и сейчас, когда мы вновь вернулись к образу респектабельных дам, каковыми и являлись на самом деле (я не говорю об Элизабет, которая, впрочем, была подозрительно изысканной для распутной женщины), мы, казалось, заставили его чувствовать себя неловко уже тем, что облачились в домашнее платье и распустили волосы. Меня поразила новая догадка: чем скандальнее выглядит женщина, тем, похоже, большую власть она имеет над мужчинами. Как странно.
– Итак, – сказала Ирен; полы ее халата захлопали, будто крылья птицы, когда она садилась за стол, – буду очень вам признательна, если вы расскажите мне последние новости о передвижениях моего мужа; почта доставляет письма с большим опозданием.
Шерлок Холмс прочистил горло.
– У меня есть связи в Министерстве иностранных дел в Праге. Мне сообщили, что ваш муж три дня назад внезапно покинул город на поезде, идущем в направлении Вены.
– Это мне известно. Больше ваше министерство ничего не может сообщить?
– В данном случае, – он снова замялся, – мне не хочется тревожить вас, но ни агенты Ротшильдов в Праге, ни наши люди во дворце не знают, куда ваш муж направился и зачем. Хотя я понимаю, что иногда бумажный след, по которому приходится идти адвокату в процессе работы, может забросить его в самые неожиданные места.
– И в самом деле. – Ирен помешивала ложечкой свой кофе, пока жидкость в чашке не закрутилась крошечным водоворотом, который, как я подозреваю, был точным отражением сумятицы у нее в голове. – Раз уж Годфри теперь вне ваших подозрений и уж точно вне досягаемости, кого еще вы намерены назначить нашим сообщником?
Мистер Холмс поднес остывающий напиток к губам и отхлебнул с тем же видом покорного отвращения, с которым я сама пила кофе часом ранее.
Вдруг он посмотрел прямо на меня со смешанным выражением: обвиняющим и, как ни странно, просительным:
– У меня были основания вспомнить об одном агенте секретной британской разведки, которого нам стоит называть исключительно псевдонимом Кобра.
– И?.. – спросила я, чувствуя, что у меня вдруг перехватило дыхание, как случалось каждый раз, стоило мне услышать имя Квентина Стенхоупа. Новости о нем, даже самые скудные, всегда приводили меня в смятение.
– Кажется, наша кобра исчезла среди камней. О, не беспокойтесь, мисс Хаксли. О тайном агенте стоит беспокоиться, только когда о нем начинают говорить. – Неожиданно ободряющая улыбка сыщика, пусть и мимолетная, одновременно обнадежила и смутила меня. Откуда Шерлок Холмс знал, что мне будут интересны новости о Кобре?
– Что ж, раз кандидатуры Годфри и Кобры отпадают, – снова встряла Ирен, – кого вы подозреваете в помощи нам? Уж конечно, не короля?
– Думаю, теперь король Богемии с радостью сделал бы для вас все, о чем бы вы его ни попросили. То же касается и отношения к вам принца Уэльского. Глядя на них, я испытываю искреннюю благодарность, что в моих жилах не течет ни капли королевской крови, мадам. Было время, когда я недооценивал вас, но это в прошлом. И все же вам была необходима помощь, чтобы повторить мои шаги в этом расследовании.
– Не уверена в том, кто чьи шаги повторяет, – возразила Ирен, – но вижу, что вы не примете никаких отговорок в ответ на ваш вопрос.
– Боюсь, что не приму. – Его черты еще больше обострились, хотя это и казалось невозможным, если судить по его обтянутым кожей скулам. – С сожалением сообщаю вам то, о чем сам только что узнал: Джеймс Келли сбежал от парижской полиции по пути из участка в заведение для умалишенных.
– Сбежал? – повторила Элизабет.
– Когда? – требовательно спросила Ирен.
– Вчера. Во второй половине дня.
– Значит, на свободе он вот уже…
– Большую половину дня и всю ночь – достаточно, чтобы принять участие в зверствах, следы которых мы обнаружили в погребе.
– Но как ему удалось сбежать? – наконец удалось вставить мне.
Мистер Холмс смущенно глянул на меня:
– Ле Виллар не имеет достаточного влияния. Хоть Келли и проявил изворотливость при допросе, его ненормальное поведение во время ареста убедило охрану в том, что он слишком безумен, чтобы попробовать улизнуть. Этот человек умеет притворяться – не зря же он избежал виселицы. Просто нелепо! Его руки были скованы наручниками, но ноги оставались свободны. По дороге кортеж наткнулся на попавший в аварию омнибус, и Келли воспользовался моментом, чтобы выскочить из полицейского экипажа и затеряться в толпе. А учитывая то, как хорошо он владеет различными инструментами, ему не составит труда снять наручники и снова стать свободным. – Он снова повернулся к Ирен. – Теперь, сударыня, когда вы понимаете всю серьезность ситуации, мне необходимо знать: кто является вашим тайным информатором? – Он откинулся на спинку стула, уверенный в том, что получит ответ.
Ирен встала:
– Я приглашу нашего «информатора» из соседней комнаты.
На лице сыщика было написано удовлетворение. Я бы даже сказала – самодовольство.
Глядя, как Ирен исчезает в своей спальне, я гадала, что она задумала… может быть, Годфри удалось обмануть время и пространство и оказаться в нашем гостиничном номере?
Когда примадонна вернулась в гостиную, пристальный взгляд мистера Холмса был обращен за ее спину в попытке разглядеть таинственного сообщника. Убежденность сыщика в том, что наш приспешник сейчас предстанет перед ним, была настолько сильна, что он даже не взглянул на мою подругу – большая ошибка.
– Вы разыгрываете меня, – разочарованно бросил он, поняв, что за Ирен никто не следует. – Я считал вас выше подобных глупых уловок.
Вместо ответа она швырнула на стол книгу – томик, который прятала в шелестящих складках халата.
– Вот наш «сообщник», мистер Холмс. Как вы видите, он достаточно незаметен и всегда под рукой, вне зависимости от расписания поездов.
Я почти могла разглядеть румянец на изможденном лице детектива – явление, вызванное, возможно, сразу двумя вещами: праведным тоном Ирен и осознанием того, какая именно книга оказалась перед ним на столе.
– Рихард фон Крафт-Эбинг, – пробормотал он. – Я слышал об этой… монографии, но мне еще не приходилось с ней сталкиваться.
– Жаль, что вы не наведываетесь в Бифштексный клуб в Лондоне, – посетовала Ирен. – Не так давно Ирвинг только и делал, что говорил об этой книге.
– Многие из тем, которые поднимает Ирвинг, не годятся для большинства мужчин, – ответил детектив таким строгим тоном, что мне впору было позавидовать. – И женщин, – добавил он, одарив нас пронзительным взглядом. – Я сожалею, что мои предположения оказались слишком поспешными, и благодарю вас за… эту в высшей степени любопытную книгу, которая, по вашему мнению, может иметь отношение к недавним событиям. Я так понимаю, что могу одолжить ее у вас?
– Помилуйте, мистер Холмс. – Голос Ирен сочился иронией. – Оставьте книу себе. Ведь для нас это такое неподходящее чтение.
Сыщик жадно пожирал томик взором, но взял его в руки с такой небрежностью, будто нашел на улице и не хочет рассматривать в приличном обществе.
– Если эта книга была… – начал он.
– Забирайте ее, – настаивала моя подруга. – Она уже причинила нам весь вред, какой могла, а вам, возможно, сослужит хорошую службу.
Так как он все еще колебался, я не смогла удержаться и добавила:
– В конце концов, это уже не первый сувенир, который будет напоминать вам о… нас.
И снова легкий румянец. Детектив не посмотрел на меня и не решился спросить, откуда мне известно, что он хранит фотографию Ирен, которую та оставила для короля Богемии. Я даже не была уверена, знает ли он, что его друг-доктор описал его слабость в своей рукописи, которую собирался опубликовать, и что мне выпала возможность прочитать сей секретный манускрипт.
– Благодарю вас, – только и сказал он, вполне искренне, без намека на сарказм. – Доброго вам дня.